Текст книги "Пропаганда гомосексуализма в России: истории любви"

Автор книги: Гарри Каспаров

Соавторы: Джозеф Хафф-Хэннон,Мария Гессен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

ОЛЬГА И МАРИЯ
«Я увидела ее и подумала: “Терапия прошла хорошо!”»

^{КСЕНИЯ + ЛИЗА}

Семь лет назад психотерапевт Ольга приехала в Крым на летний выездной курс по гештальттерапии. Ольге было 27 лет. Она была замужем и растила четырехлетнюю дочь. Собрались более ста человек, большинство из которых составляли пациенты. Среди них была 28-летняя Мария – художник по образованию, дизайнер по профессии. В Москве ее мучала безответная любовь к несвободной женщине, и в Крым она приехала, чтобы постараться изменить свою жизнь.

ОЛЬГА

На интенсив я приехала, как говорил Владимир Ильич Ленин, «учиться, учиться и только учиться».

Я приехала на день раньше всех остальных участников и заселилась в отель первой. Нас расселяли по двое, и у меня должна была появиться соседка. На следующий день я возвращалась с моря, когда из Москвы приехали остальные участники. Люди очень шумно заселялись, и, находясь в своем номере, я услышала за стеной голос. А поскольку у меня есть еще музыкальное образование – я закончила вокальное отделение Российской академии музыки им. Гнесиных, – то мне важно, какой у человека голос. Я не видела, кто говорит, а только слышала этот голос, и мне было все равно, мужчина это или женщина. У меня все внутри перевернулось. Мне очень хотелось посмотреть, кто там. Оказалось, что у нас с соседним номером общий балкон.

МАРИЯ

Он стал местом наших встреч.

ОЛЬГА

Вечером мы с моей соседкой купили крымского вина и решили познакомиться с соседями, выйдя на балкон. И тут я впервые увидела Машу.

МАРИЯ

Первое впечатление об Оле было как об очень холодном человеке. Я, скорее, отнеслась к ней с опаской. У меня не было никакого желания с ней сближаться. Особенно когда я узнала, что она замужем и у нее есть ребенок. Я приехала на это мероприятие для того, чтобы понять, почему я все время выбираю женщин, с которыми невозможно быть вместе. И я понимала, что это совсем не то, что мне нужно.

ОЛЬГА

На следующий день, когда всех клиентов распределяли по терапевтам, я узнала, что Маша должна быть моим клиентом. Я была в ужасе. Я пошла к нашему организатору и сказала, что не могу быть Машиным терапевтом на том основании, что я влюблена. Она спросила, когда мы познакомились. Я сказала: «Вчера». Тогда она спросила, было ли между нами что-то, и я сказала: «Нет, но будет». Она попыталась найти какой-то другой вариант, но у нее ничего не получилось, и я была вынуждена пойти и исполнять свои обязанности терапевта.

МАРИЯ

Мне очень нравилось, как Оля работает. Я, прежде всего, увидела в ней сильного терапевта. Она мне очень много давала полезного. Но когда мы встречались вне терапии, то она могла подойти и дотронуться до моих волос, и я видела, что она заинтересована во мне. Она могла спеть какую-то песню, которая оказывалась моей любимой. Ей нравились мои седые волосы на висках. Мы играли в две жизни: одна происходила между нами как между терапевтом и клиентом, а другая за пределами терапии.

ОЛЬГА

А потом интенсив закончился. И после того, как все договорные обязательства были выполнены, она пришла ко мне.

МАРИЯ

Я решила, что, может быть, с семьей мне повезет в другой раз, а в этот раз я не стану упускать то, что ко мне пришло. И перелезла на ее часть балкона, села перед открытой дверью и стала смотреть, как она переодевается. Я не скрывала своего присутствия, а, скорее, делала вызов.

ОЛЬГА

Я увидела ее и подумала: «Терапия прошла хорошо!». И ответила на ее вызов. В ту ночь мы впервые были вместе.

МАРИЯ

Потом мы вернулись в Москву и снова увиделись. А несколько дней спустя, когда Оля была на дне рождения у своего папы, она написала мне сообщение о том, что сказала родителям, что хочет развода.

ОЛЬГА

У нас с мужем были довольно плохие отношения. В течение последних двух лет я пыталась сохранить брак ради ребенка. Если бы дочери не было, то мы бы уже давно расстались.

Мы стали делить имущество, а дочь я перевезла к родителям. Мне пришлось очень много работать, чтобы выкупить у него его долю квартиры. Маша меня очень поддерживала. Но годы шли, и пять лет я жила на два дома: между Машей и дочерью. Я долго не могла перевезти дочь к нам с Машей, потому что хотела быть уверена, что перевезу ее во что-то очень стабильное.

МАРИЯ

У нас не было возможности перевезти ее раньше, так как мы обе много работали. Я зарабатывала на то, чтобы сделать собственного ребенка. Я очень хотела детей и знала, что сделаю все, чтобы они у меня были. Мы начали делать ребенка на следующее лето после нашего знакомства. Через три года я забеременела, и два с половиной года назад у меня родился сын. Когда он появился, для Оли стало очевидно, что дочь надо перевозить.

ОЛЬГА

К этому моменту ей надо было переходить из начальной школы в среднюю. И я решила, что поскольку она все равно будет менять школу, это самое логичное время и для того, чтобы ее перевезти. С тех пор мы живем все вместе.

МАРИЯ

Когда встал вопрос о принятии закона о лишении родительских прав, у меня возник большой страх. Я не понимала, как защитить себя и своих детей. Мы звонили знакомому юристу, пытались узнать, чем нам грозит такой закон, рассматривали возможность эмиграции.

Мы так много сделали, чтобы быть вместе и иметь право на это. Мы долго проверяли нашу любовь заботой и терпением. И теперь нам кто-то говорит, что это может быть наказуемо или опасно.

У моего ребенка не будет папы. Мне и так от этого больно. Но я такая, и я не могу дать ему ничего другого. Это мой выбор. Мой крест. Я обязательно попрошу у него прощения за то, что не оставила ему выбора. Но я не хочу, чтобы меня ругал за это кто-то еще.

ОЛЬГА

Поскольку нам в нашей стране нельзя пожениться, то мы устраиваем «несанкционированные» свадьбы. Они спонтанные и могут происходить без подготовки. У нас была свадьба в Вероне, где мы повесили наш замочек возле дома Джульетты. Нам все хлопали и кричали «Ура!». Еще мы праздновали нашу свадьбу в Рязани и в Суздале. А в Москве у нас была свадьба с лимузином и голубями.

МАРИЯ

Для такой женщины, как Оля, хочется срывать звезды с неба. Наша семья – это самое важное в моей жизни. Она постоянно меняется: наши планы, количество детей. Но я точно знаю, что обожаю Олю.

ОЛЬГА

Я раньше думала, что семья и сильные чувства несовместимы. Благодаря Маше я наконец-то живу так, как мечтала.

—Записала Маша Чарная

АЛЕКСАНДР БЕРГАН И ИВАН САМСОНОВ
«Самое трудное на церемонии бракосочетания было поцеловаться»

^{ОЛЬГА + ИРИНА}

Прожив шесть лет вместе, Александр Берган, 27 лет, и Иван Самсонов, 32 года, покинули Россию и спустя несколько месяцев поженились в Нью-Йорке. Это произошло 10 октября 2013 года. На следующий день после бракосочетания Александр выложил фотографии свадьбы в Фейсбук и их перепостил блогер из Мурманска, родного города Александра. Сам пост был вполне доброжелательный, но 95 % комментариев, как водится, переполняла ненависть, некоторые блогеры даже призывали убить молодоженов.

И Александр, и Иван, как они сами считают, были неплохо устроены в России: Александр работал морским агентом в Мурманском порту, помогал судовладельцам проходить портовые формальности, Иван был менеджером по маркетингу в телекоммуникационной компании. В феврале на Александра прямо перед домом напал какой-то человек, который бессвязно выкрикивал что-то гомофобное и ударил его ножом в руку, оставив длинный, глубокий шрам. Спустя несколько недель в их машине выбили стекла. В июле они уволились каждый со своей работы, продали квартиру и переехали в США, чтобы начать все с начала. «Многие думают, что мы решили уехать по финансовым причинам, – говорит Александр. – Но мы и в Мурманске жили совсем неплохо. Мы приехали сюда не в поисках лучшей жизни, мы просто хотим безопасности».

ИВАН

Александр был популярен в Мурманске как фотограф, его имя хорошо известно. У него даже в музее была выставка, устроенная при поддержке местной власти. Это и подтолкнуло его выйти из подполья: он решил, раз людям нравится то, что он делает, значит, они нормально отнесутся к тому, что он гей. Оказалось, это так не работает.

АЛЕКСАНДР

Я совершил камин-аут в твиттерe в феврале. Написал: «Я гей, но давайте не будем об этом говорить». Многие это перепостили, некоторые местные газеты написали об этом, и скоро начались нападки. Мурманская администрация меня в тот же день в твиттерe «расфолловила». Стоило мне только выйти из подполья – и все очень быстро изменилось.

Тогда мы переехали в Санкт-Петербург, остановились у друзей. Но они мне понарассказали такого, что я понял: и там не безопаснее, чем в Мурманске. Я думаю о будущем. Не хочется жить, все время прячась. Хочется жить открыто и честно. Многим россиянам, возможно, кажется, что это легко – все время прятаться. Но ты вынужден врать семье, своим друзьям.

Здесь мне не нужно прятаться, и это все, о чем я мечтаю. Мы можем вместе сидеть, можем обниматься, мне не нужно волноваться о том, что подумают люди вокруг. Такое впечатление, что мы из средних веков перешагнули в сегодняшний день. Я только сейчас начинаю осознавать, насколько тяжело было там.

ИВАН

Мы познакомились в гостях. Поначалу он показался мне довольно нахальным. Оттеснил меня в угол и говорит: «Ты мне нравишься, хочу, чтоб у нас с тобой что-то было». Но я подумал, почему нет: он молодой, симпатичный, спортивный. Ну и, как это обычно бывает, мы немного выпили и завалились ко мне. Он провел у меня ночь. Потом вторую ночь. Потом третью. А потом заявился со своими чемоданами.

В первый год, по правде говоря, было тяжеловато, мы привыкали друг к другу. Но потом все пошло просто замечательно. О том, чтобы пожениться, мы думали еще в Мурманске, два или три года назад. Хотели поехать для этого в Швецию или в Норвегию, а потом вернуться. Так нам казалось правильнее. Нам было трудно прятать наши отношения: квартирка маленькая, приходилось всем говорить, что мы студенты, типа, снимаем вместе, только наши самые близкие друзья знали правду. Когда нас навещали родители, одному приходилось часами гулять, а вещи друг друга мы прятали.

Когда я наконец рассказал родителям, они, конечно, не пришли в восторг. В этой безумной России никто, я думаю, не придет в восторг, узнав, что его сын – гей. Но мои родители – очень мудрые люди. Мама однажды сказала мне, что она рада тому, что я встретил Александра, но горюет, что родила меня в стране, где я не могу быть счастлив.

В одиночку я бы никогда на это не решился. Так и продолжал бы жить во лжи, как живет большинство российских геев. У тебя есть работа, есть какие-то друзья, есть другие друзья, которые не знают правды о тебе. Но когда у тебя есть партнер, проще взять и уехать куда-то, где ты никого не знаешь.

АЛЕКСАНДР

Во время церемонии я заплакал, Иван тоже. Я даже не мог произнести «Да», когда она спросила: «Ты берешь Ивана…», только через какое-то время сумел выговорить. Потом мы с одним нашим приятелем, который был свидетелем, отметили это дело, ели суши и пили шампанское. Самое трудное на церемонии бракосочетания было поцеловаться. Когда ты вынужден так долго прятаться, почти всю свою жизнь, не так-то легко вдруг перестать это делать.

ИВАН

Свадьба сама по себе – большое событие в жизни каждого человека. Наши родственники и друзья не могли на ней присутствовать, чтобы нас поддержать. Я был счастлив, конечно, но расстраивался, что не было моих родителей. После церемонии, когда мы получили свидетельство о браке и пошли фотографироваться, мы слышали, как некоторые люди говорили что-то вроде: «Как мило, посмотрите на них». Я не верил своим ушам. Позже мы послали родителям несколько фотографий и они нам прислали свои поздравления. Моя сестра была вынуждена разглядывать наши свадебные фото по ночам, когда дети спали. Теперь нельзя показывать такое детям – в России это запрещено законом.

Мы надеемся, что в будущем в России станет легче. Может быть, когда Путин уйдет. Не все россияне гомофобы, но когда это идет сверху… Все изменится, может быть, лет через 200.

АЛЕКСАНДР

Нет, пораньше. Лет через 100, думаю.

—Записал Джозеф Хафф-Хэннон

Перевод Светланы Солодовник

ЭЛЬВИНА ЮВАКАЕВА И ЕЛЕНА НИКИТИНА
«Это моя семья, а семью менять нельзя»

Эльвина работает менеджером по маркетингу в инженерной компании. Кроме того, она – сопрезидент Федерации ЛГБТ-спорта России. Елена – архитектор по образованию, занимается интерьерным дизайном. Еще она кандидат в мастера спорта по дзюдо. В 1998 году она собрала команду из девушек-дзюдоисток, готовых играть в баскетбол, и повезла их в Амстердам на всемирные Гей-игры. Эльвина и Елена познакомились в 2008 году в канун Нового года.

ЕЛЕНА

Эльвина сдавала квартиру моей приятельнице, а я помогала переезжать. Зашла в квартиру, увидела фотографию Эльвины и влюбилась.

ЭЛЬВИНА

Я знала Лену заочно, потому что тогда был популярен ЖЖ и много кто там сидел. Я у нее не была во френдах, но время от времени заходила к ней на страницу. Казус в том, что мы обе из Питера, но никогда не пересекались. В Москве у нас тоже достаточно много общих знакомых, но и тут мы тоже никогда не пересекались – до первой нашей встречи.

ЕЛЕНА

Потом, перед Новым годом, мы случайно поужинали втроем: Эльвина, я и подруга – она, можно сказать, была свахой. Это все произошло за очень короткое время. Стремительно и без сомнений. Конфетно-букетного периода у нас не было. Мы сразу начали налаживать быт.

ЭЛЬВИНА

То есть первый раз мы увиделись за две недели до Нового года, а сразу после Нового года мы уже фактически жили вместе. Для меня это была, скорее, любовь со второго взгляда. Но я доверилась Лене раз и навсегда, что очень серьезно для меня. Это моя семья, а семью менять нельзя.

ЕЛЕНА

Я веду довольно открытый образ жизни – в семье и на работе. Если меня не спрашивают о моей ориентации, то я не говорю, но мой руководитель знает, и еще несколько сотрудников. С родителями никаких конфликтов нет – Эльвина стала членом семьи. Она даже приезжает без меня в Питер и может остановиться у моих родителей.

ЭЛЬВИНА

Более того, Ленина мама говорит: «Давайте уже, рожайте детей». Мы везем собаку в ближайшую течку вязать в Швецию, и мама пошутила, мол, даже собаке уже нашли заграничного жениха, а себе не можете.

ЕЛЕНА

Так как я старше, то я хочу рожать первой. У нас нет жесткого критерия отбора папы, но нам нужно, чтобы донор был нам известен. Мне важно, как выглядят его родители, нет ли каких-то патологий, в каком психологическом состоянии его семья и т. д. Я не против, чтобы папа принимал участие в воспитании ребенка. Мы бы хотели сделать это в России.

ЭЛЬВИНА

Но с тех пор, как начали обсуждать следующий этап антигейского закона – возможность изъятия детей из однополых семей – мы не понимаем, что делать. Посмотрим, что случится после Сочи, и тогда уже примем какое-то решение. Вообще, конечно, страшно.

Но мы не будем вуалировать это какими-то фиктивными браками. Если у нас появятся дети и такой закон примут, нам придется как-то очень аккуратно себя вести.

ЕЛЕНА

Я не хочу уезжать. Мне нравится жить и работать в России. Мне не 25 лет, чтобы с нуля начинать карьеру в Европе.

ЭЛЬВИНА

Недавно я ездила в Штаты, и первые две недели я провела там по программе Государственного департамента, которая была посвящена спортивному маркетингу. Нас было шесть человек, и остальные пятеро были представителями организационного комитета Сочи-2014. Они все друг друга знали, потому что работали в одном департаменте. Когда мы прилетели в Вашингтон, в первый вечер у них было много вопросов ко мне: Кто я? Что делаю? и т. д. Я им объяснила, и они практически все восприняли адекватно. Под конец, когда мы уже прощались, они сказали: «Эльвина, ты нам открыла глаза, и наш мир и понимание стали шире, потому что мы никогда не задумывались о том, что у однополых пар могут быть какие-то социальные сложности. Теперь мы понимаем, за что вы боретесь». Эти пять человек были моей личной маленькой победой.

ЕЛЕНА

Не то, что наше общество морально не готово к принятию гей-парадов, просто у нас в стране и так достаточно других неразвитых социальных сфер. Но когда ты вокруг себя развиваешь толерантную культуру – мнения меняются. У меня есть такие примеры: люди говорят мне: «Вот мы с тобой общаемся, и ты нормальная».

Сейчас у меня есть заказчики – мусульмане, чеченцы. С одной стороны, мне достаточно комфортно с ними общаться, потому что они высокоинтеллектуальные, современные люди, но, с другой стороны, я не представляю, как бы я им сказала.

ЭЛЬВИНА

В 2011 году мы организовывали зимний спортивный фестиваль и были, видимо, не очень аккуратны – написали в группе ВКонтакте название пансионата в Солнечногорске, где должно было проходить мероприятие. Накануне фестиваля на местный Солнечногорский портал пришли анонимные письма с угрозами: «Мы не дадим устроить гей-парад на нашей земле. Мы собираем отряд и приедем его громить» и т. д.

Параллельно мне позвонил менеджер пансионата и сказал, что их руководство запретило пускать нас на территорию, потому что они «не хотят проблем». Мы связывались с директором управляющей компании этого пансионата, и он сказал: «Поймите, мне все равно, но мне поступил звонок из администрации Московской области». Было два варианта: либо все отменять, либо искать другой пансионат. Мы его нашли.

ЕЛЕНА

ЛГБТ-активизмом я начала заниматься в 1997 году. У нас в Петербурге была некоммерческая организация, которая называлась «Лабрис». На тот момент это была единственная такая организация в Питере. Занимались в том числе и правозащитной работой, но тогда не было таких сильных гонений.

Интернета тогда не было и мы писали письма, отвечали на звонки, проводили общественные акции. Все, что попадалось нам, мы переводили, перепечатывали. Устраивали показы ЛГБТ-фильмов.

Сейчас ситуация стала гораздо хуже.

—Записала Маша Чарная

УЭС ХЕРЛИ
«Моя жизнь превратилась в фильм Педро Альмодовара»

Уэс переехал из России в Сиэтл еще подростком. В 2005 году он сменил имя на более американизированное и из Василия Науменко превратился в Уэса Харли, взяв фамилию своего партнера. Уэс – независимый кинорежиссер, сейчас он работает над художественным фильмом, посвященным его иммигрантской юности в США.

Я переехал в США в 1997 году, мне тогда было 16 лет. Мы приехали в Сиэтл и влюбились в него, так до сих пор здесь и живем. Мы – это я и мама, мы не очень близки с остальными нашими родственниками. Я вырос во Владивостоке, это большой город, но очень провинциальный. В России я не мог даже рассчитывать кого-нибудь встретить – я даже не думал, что там вообще есть люди вроде меня. Разве что какие– нибудь выродки, извращенцы, про которых ходили слухи, вот и все. Я смирился с тем, что я единственный гей в городе. Почти так же плохо, как быть геем во Владивостоке, во всяком случае, в те времена, было быть евреем. Я не еврей, но у меня был друг-еврей, и он тоже в каком-то смысле сидел в подполье. Нельзя было признаваться в том, что ты еврей.

Идея уехать в Штаты появилась не одномоментно, она вызревала постепенно. После того, как распался Советский Союз, мы начали смотреть американские фильмы, начали понимать, что где-то есть другая жизнь. Моя бабушка пугала маму всякими страшными историями, говорила, что в США совсем не так хорошо, как показывают в фильмах, но мама только и думала, как бы выбраться. Она подала документы на участие в лотерее, чтобы выиграть вид на жительство в США, и все время смотрела объявления о работе в больницах по всему миру: она врач.

В результате мы оказались в США, потому что мама нашла себе жениха по переписке. Она вышла замуж за моего отчима, но стоило нам приехать сюда, как обнаружилось, что он сумасшедший христианский фундаменталист, республиканец, заядлый консерватор. Так что, пока мы жили с ним, я по-прежнему сидел в подполье. Потом он начал потихоньку меняться, мы сначала не могли понять, что с ним. Помню первый случай, который нас очень удивил: я уже тогда жил отдельно, и мама с отчимом зашли, проходя мимо, и отчим принес мне тыкву – это было перед Хэллоуином. Нам тогда это показалось очень странным, ведь он всегда говорил, что Хэллоуин – сатанинский праздник. Так что мы с мамой подумали: вау, что-то происходит!

А потом он признался маме, что он транссексуал. И со временем поменял пол. И моя мама, это чтобы вы поняли, что она за человек, еще несколько лет после этого продолжала с ним жить как друг, и ходила с ним и его приятелями-трансвеститами петь песни в караоке. Так моя жизнь в каком-то смысле превратилась в фильм Педро Альмодовара. Теперь я снимаю обо всем этом фильм, полуавтобиографический. Не знаю, удастся ли пробиться с ним в большой прокат, но у меня есть продюсеры и какие-то деньги, и мы сейчас ведем переговоры с Кэрри Фишер, чтобы она сыграла роль моей бабушки.

Все это случилось где-то через два года после маминого замужества, примерно в это же время я встретил Шона. Мне уже тогда отчаянно хотелось завести бойфренда, хотелось понять, на что это похоже. Но у меня не было никакого опыта. В 18 лет я не мог ходить по барам, и у меня не было приятелей-геев моего возраста. Еще я ужасно стеснялся своего акцента. Я тогда еще говорил с сильным акцентом, если честно, люди иногда просто притворялись, что понимают меня. Я был счастлив жить в Америке, мне нравились американцы, но языковой барьер приводил меня в отчаяние.

С Шоном мы познакомились в Сети, я ответил на его письмо на сайте Gay Seattle. Я был суперстеснительным в то время и из-за своего акцента чувствовал себя очень неуверенно. В Сети было не так страшно – более комфортно, что ли. Мне было 18, ему 34. Я соврал в своем первом письме: он запостил в своем профайле цитату из какой-то книжки и спросил, знает ли кто-нибудь, откуда она. И я начал пудрить ему мозги, что где-то видел эту цитату, мол, просто вертится на языке. Примерно с неделю мы болтали с ним по телефону, потом он уехал на рождественские каникулы. На Новый год мы наконец встретились, провели вместе ночь, а утром он предложил мне переехать к нему. Формально я не переехал, продолжал платить за свое жилье, но почти все время проводил у него.

Я был совсем желторотый, поэтому испытывал восторг просто от того, что у меня кто-то появился. А Шон был сложившийся человек, добропорядочный и основательный. Он не пил, не употреблял наркотики, вел размеренный образ жизни. Думаю, именно этим он меня и привлек. Кроме того, мы принимали друг друга такими, какие мы есть. Тогда я еще остро ощущал свою «инакость». Большинство людей меня сторонились, а когда парни проявляли ко мне интерес, всегда оказывалось, что они просто западают на русских и вообще на иностранцев. Шон – черный, поэтому у него был похожий опыт: большинство геев не хотели с ним отношений, потому что он черный, а остальные хотели только потому, что он черный. Было приятно встретить кого-то, кого не волнует, иностранец я или нет, русский или нет.

Моя мама была рада за меня. Ну, может, она и считала, что я немного поторопился, но ей нравился Шон. Когда мы съехались с Шоном, я перестал писать бабушке, которая еще оставалась в России. Она всегда здорово поддерживала меня в жизни, но она не знала, что я гей. Хотя я ей не писал, но однажды послал фотографию, на которой я был вместе с Шоном, и что смешно – она ответила, причем обращалась в основном к Шону, написала: «Вы украли моего внука, но, кто бы вы ни были, не запрещайте ему читать мои письма!». Так что я в конце концов ей ответил и все рассказал: что собираюсь в университете изучать искусство, а для нее это было, наверное, не лучше, чем узнать, что я гей. И что я гей. И что мой бойфренд черный. Написал, что отлично ее пойму, если она меня не поддержит, но что это моя жизнь, и ей выбирать – стать ли ей ее частью или нет. Бабушка ответила, что хочет, как и раньше, быть частью моей жизни.

В последний свой приезд она жила у нас с Шоном. Мы отлично ладили, Шон ей очень понравился. Он пытался немного учить русский когда-то в школе и знает пару фраз. И вот он сделал глупость – сказал ей эти фразы, а она решила, что он говорит по-русски, и стала приходить к нему и говорить, говорить, говорить с ним часами. Я ей втолковывал: «Шон не понимает ни слова из того, что ты говоришь», а она: «Нет, ты не знаешь, он немного говорит по-русски». Она недавно уехала из Владивостока и вернулась в город, откуда она родом, это рядом с Сочи, где сейчас будет Олимпиада.

Мы с бабушкой старомодные люди, по-прежнему пишем друг другу письма от руки. Самое смешное, что она теперь все время рассказывает мне, какие в России есть нетерпимые люди и как она старается их перевоспитать. А сама всю жизнь была страшно зашоренной.

До того, как мы с Шоном расстались, я поменял имя и взял его фамилию. Я знал, что рано или поздно сменю фамилию, отец никогда не играл особенной роли в моей жизни, и мне всегда казалось какой-то глупой условностью носить его фамилию, но я ждал американского гражданства. Сначала я хотел что-нибудь придумать, но мы прожили с Шоном восемь лет, и я решил официально взять его фамилию, Харли. Американцам трудно выговорить «Василий», поэтому многие давно звали меня Уэс или Уэсли, так это и стало моим именем. Сейчас у меня новый партнер, он живет со мной здесь, вместе со своей собакой. Его тоже зовут Шон – моего нового бойфренда, не собаку. Собаку зовут Арчи.

—Записал Джозеф Хафф-Хэннон

Перевод Светланы Солодовник