Текст книги "Лунный зверь: История лис"

Автор книги: Гарри Килворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА 9

Вскоре Камио окончательно уверился, что город вовсе не то место, где он хотел бы провести остаток своих дней. Выяснилось, что жить на шумных людных улицах куда труднее, чем ему показалось сначала.

За три дня, прошедшие с тех пор, как он расстался с О-тассо, ему ни разу не удалось как следует поесть. Почему-то лис все время забредал в те районы, где невозможно было добыть и крошки съестного. В первый день его занесло в брошенный док – лучшего места, чтобы спрятаться от людей, не сыщешь. Животные там, однако, не селились. Даже крысы покинули пустые бетонные склады. У причалов по-прежнему стояли проржавевшие насквозь, дряхлые корабли, с которых давным-давно разгрузили все товары. Камио поспешил унести ноги из этого царства запустения. На второй день лис оказался в шикарном районе – дома там, казалось, были сделаны из стекла и упирались крышами в небо, тротуары сверкали чистотой, а люди, тоже точно стеклянные, поспешно выскакивали из дверей машин и влетали в подъезды. Судя по всему, они могли не есть целыми днями. На третий день Камио начал подумывать, что было бы разумнее остаться с О-тассо, несмотря на ее пагубное пристрастие к обжигающей перченой пище. Он приплелся в какие-то трущобы, – здешним жителям едва хватало еды для себя, и им нечего было выбрасывать в мусорные бачки. Те жалкие отбросы, которыми лис смог поживиться на помойке в этом нищенском квартале, ничуть не утолили его голода. Изнуренному Камио казалось, что его желудок вывалился наружу и тащится вслед за ним по булыжникам.

Вечером, прокравшись между бесформенными кучами тряпья – то были бродяги, ночующие прямо на земле, – Камио спустился вниз по аллее. На земле он наткнулся на черствую горбушку хлеба, покрытую плесенью. С жадностью сжевав свою находку, Камио вдруг заметил в самом конце аллеи труп другого лиса. Он подошел к мертвецу и со всех сторон обнюхал его. Остекленевшие глаза трупа уставились в глаза Камио. Охваченный странным трепетом, живой лис долго кружил вокруг мертвого. Трудно было решиться и вонзить зубы в окоченевшую плоть, в мясо, которое отнюдь не было пищей. Попадись Камио другое мертвое животное, наверное, он съел бы его. Но перед ним лежал соплеменник, и, хотя голова у Камио кружилась от голода, он не мог прикоснуться к трупу. Потухшие глаза смотрели сурово, челюсти были непреклонно сжаты, на острой морде застыло ожесточенное выражение. «Куда же так строго смотрит мертвец, – размышлял Камио, – возможно, не в мир, который он оставил, а в себя самого». И как тонка, как ненадежна грань, отделяющая его, живого, от того, кто недвижно распростерся на земле. Легкие Камио полны воздуха, легкие мертвеца пусты – вот и все! Лишь глоток воздуха! Встреча со смертью угнетающе подействовала на Камио, и он торопливо покинул аллею.

Несколькими минутами позже его вырвало только что съеденной горбушкой. Крысиная отрава, догадался лис. Как только он сразу не распознал этот запах? К счастью, его желудок оказался умнее и извергнул яд.

Той же ночью, слоняясь поблизости от железнодорожного склада, Камио повстречал на редкость приветливого и дружелюбного лиса по имени А-лобо. Узнав, что Камио несколько дней не ел, новый знакомый поделился с ним запасами из своей кладовой. Признательность странника, встретившего на чужбине подобную щедрость и радушие, не знала границ. Как ни силен был голод Камио, лис, прежде чем наброситься на съестное, рассыпался перед А-лобо в благодарностях.

А-лобо был нервным лисом с беспокойным, бегающим взглядом. Он поведал Камио, что городские улицы осточертели ему своим шумом и он счел за благо переселиться сюда, в  о т д у ш к у. Здесь относительно безопасно, утверждал А-лобо. Конечно, если живешь у самой железной дороги, приходится все время остерегаться поездов, но их приближение слышно издалека: рельсы долго гудят и вибрируют, прежде чем с грохотом пролетит тяжелый состав. Порой, сообщил Камио новый приятель, поезда идут один за другим, а иногда здесь совсем тихо. Люди частенько выбрасывают из окон вагонов недоеденные сандвичи и пирожки, а на худой конец, всегда можно поймать мышь или крысу. Жизнь, конечно, несколько однообразна, зато всегда вдоволь нанюхаешься машинного масла и смазки.

– Неужели тебе нравится эта вонь? – поразился Камио.

Оба лиса улеглись под насыпью, над их головами убегали вдаль черные провода, натянутые между столбами.

– Об... божаю, к... как п... ппахнет масло, п-ппросто обожаю, – заикаясь, выговорил А-лобо. – А к... когда м...масло ггггорит – это же п-ппросто чудо.

А-лобо отнюдь не блистал красотой. Однажды он едва не попал под поезд, поплатившись за собственную неосторожность ухом и глазом. Вся левая сторона его морды была перекорежена и покрыта шрамами. Подобно О-тассо, доброжелательный лис явно получал удовольствие, рассказывая неопытному новичку о железной дороге, которую он называл «пути», о прелестях жизни рядом со складом.

– Оттепляй уже з... здесь, з...ззначит, скоро весна Это хорошо – нн...надоела холодрыга.

– Оттепляй?

– Разве т...ты не знаешь? Ввесенний ветер, легкий бриз.

– Понятно.

Кажется, немилосердная судьба забросила его в город, где все лисы чокнутые, сокрушенно подумал Камио. Одной подавай мясо, от которого из ушей идет пар, другой уже не может дышать чистым воздухом и упивается запахом горящего масла.

Гром приближающегося поезда прервал их разговор. Солнце играло в бесчисленных окнах вагонов – на Камио это зрелище произвело чарующее, почти гипнотическое действие. Пока поезд грохотал по рельсам, лиса можно было брать голыми руками – он словно оцепенел. Шум колес заглушал все звуки, запах машинного масла – все запахи, блеск стекла приковывал к себе взгляд.

Наконец грохот стих; тогда А-лобо повернулся к Камио и спросил, не доводилось ли тому принимать участие в «игре».

– В игре? Разумеется, когда я был лисенком, только и делал, что играл... Но теперь? По-моему, играть не самое подходящее занятие для взрослого лиса.

– Это особенная игра. Хочешь попробовать? 3-ззна-ешь, она п... придает ж... жизни остроту. Т... только есть да сп... пать – т... тоска зеленая. В ж... жизни ддолжны быть п... приключения, с...согласен?

– Ну наверное... Хотя не знаю. Когда я жил в зоопарке, целыми днями мечтал о приключениях. Там действительно нет других дел, кроме как есть да спать. Вот и подыхаешь со скуки. Но здесь, на воле, добыть себе пропитание и найти укромное местечко для сна не так просто. По-моему, здесь сама жизнь – сплошное приключение.

– Вот уж нет, – с досадой возразил А-лобо. – Глупости. – И он нервно затряс головой, потому что на тропе поблизости от путей показалась группа людей.

До зоопарка Камио случалось жить рядом с железной дорогой, и он знал – перелезать через ограждение у насыпи не в человечьих привычках. Правда, иногда на шпалах появляются люди в ярких жилетах, с инструментами в руках, но такие нашествия происходят нечасто. К тому же рабочих всегда можно увидеть издали и заблаговременно спрятаться в канаве.

– Так что это за игра такая? – вернулся к прерванному разговору Камио, когда люди скрылись из виду.

А-лобо поднялся и встряхнулся.

– Идем. Сейчас сам увидишь.

Расхлябанной походкой он направился к рельсам. Камио, сгорая от любопытства, шел за ним вслед. А-лобо улегся на гравии между шпалами, опустив голову на лапы.

– Делай, как я, – распорядился он.

Камио послушно улегся рядом с новым другом. Скорее всего сейчас они будут кого-нибудь вынюхивать или выслеживать, решил он. Наверное, вблизи от путей водятся какие-нибудь мелкие животные, крысы или что-то в этом роде. Здесь они с А-лобо подкараулят добычу.

Некоторое время оба лиса лежали неподвижно, но вскоре Камио не вытерпел.

– Чего мы ждем? – прошептал он.

– Ш-шшш.

И Камио вновь затих. Лежать между шпал было довольно приятно – лиса обдувал легкий теплый ветерок, а солнышко грело ему спину. Приходилось бороться с подступающей дремотой. Спать здесь было нельзя, ведь каждую минуту мог налететь поезд. Закрыв глаза, Камио мечтал о чудесной стране, где нет ни поездов, ни машин, лишь бескрайние леса и горы с белыми вершинами. Ласковые солнечные лучи гладили шоколадно-коричневую шубу лиса, даже блохи, казалось, задремали и не беспокоили Камио. Ему припомнился один далекий день на родине: он и Роксина, его подруга, сидели у реки, что протекала у них в предместье. С тех пор как берега реки покрылись бетонным одеянием, а большая часть воды ушла в подземные трубы, люди почти не заходили сюда. И все же здесь, в тени моста и домов, обступивших реку со всех сторон, иногда удавалось поймать рыбу, беззаботную рыбу, которая в поисках корма подплывала к самой поверхности воды. Вот тут-то лисы и выхватывали ее зубами. Наевшись до отвала, они с Роксиной нежились на солнышке, а по мосту над ними грохотали и грохотали грузовики, и бетонный берег так приятно вибрировал.

Внезапно Камио проснулся. Рельсы дребезжали и тряслись, как живые. Грохот, нарастающий грохот приближался с каждой секундой. Даже гравий перекатывался и дрожал, точно в волнении.

Поезд!

Камио вскочил.

– Поезд идет! – во всю глотку завопил он.

Камио прыгнул, чувствуя, что воздушный поток, вздымаемый поездом, увлекает и затягивает его. Пронзительный свист рассекаемого воздуха оглушил лиса. Волны грохота накатывались на него одна за другой, не давая передышки. Обезумев от ужаса, Камио скатился с насыпи, больно ударившись о жесткую, поросшую чахлой травой землю. В нескольких дюймах от него неслось по стальным рельсам неумолимое чудовище, и колеса его без умолку выбивали жестокую песню смерти, песню, которая резала уши лиса и наполняла его сердце томительным страхом. Ему казалось, этот страх не пройдет никогда, одуряющий грохот будет преследовать его вечно. Никогда раньше он не подходил к поезду так близко. Стоило ему замешкаться хоть на мгновение, и его жалкие останки не прельстили бы даже ворону, пронеслось у него в голове. Его раздавило бы в лепешку, да что там – от него и мокрого места не осталось бы. А поезд, словно мощный, грозный зверь, мчался и мчался вперед, неукротимый и беспощадный. Свист рассекаемого воздуха и стук колес способны были заглушить предсмертные визги тысячи лис.

Наконец поезд скрылся.

Содрогаясь всем телом, Камио поднялся и огляделся вокруг. Бедняга А-лобо нашел свою смерть, в этом Камио не сомневался. Действительно, его новый приятель неподвижно лежал на шпалах, а Оттепляй, или, как они здесь называют, весенний ветер, шевелил его облезлый, свалявшийся мех. Какое печальное зрелище, вздохнул Камио. Мертвое тело беспомощно распростерлось на жестком гравии, а душа, наверное, мечется внутри в поисках выхода.

Внезапно труп шевельнулся. Мутные глаза открылись, они сияли каким-то удивительным блеском – это напомнило Камио взгляд лисы, которую он знал когда-то, лисы, пожиравшей подозрительные зеленые грибы с белым пушком на шляпке.

– Ты жив, – все еще не веря собственным глазам, пробормотал Камио. – Но поезд... он же проехался прямо по тебе!

– Это и есть игра, – ответил А-лобо.

Слова падали у него изо рта, словно капли меда из раскуроченного улья.

– Всякий раз, ложась на шпалы, я говорю себе: ну все, А-лобо, пришел твой смертный час. Знаешь, когда поезд грохочет над тобой, едва не задевая своим железным днищем, ужасно хочется вскочить и бежать прочь. Вот этого-то и нельзя делать. Если вскочишь, тебе сразу крышка. Лежи недвижно или умрешь. И вот я лежу ни жив ни мертв, вокруг все грохочет. По обеим сторонам от меня стучат колеса, над самой головой – сплошной поток ревущего металла. Лежишь и знаешь: стоит шевельнуться, и тебе снесет голову. Начисто снесет. И мозги вышибет. Я часто представляю, как голова моя подпрыгивает по насыпи, а тело, раздавленное, обмякшее, тащат колеса, превращая в рваную тряпку. Представляю, а сам лежу недвижно среди этого жуткого грохота. Наконец шум затихает, я вновь вижу свет и понимаю – все позади. Я опять победил. Победил страх. Мы схлестнулись с ним не на жизнь, а на смерть, и я победил, победил, победил! Знал бы ты, какая это радость! Какое счастье!

На морде А-лобо застыло отсутствующее выражение, взгляд, казалось, был устремлен в неведомые дали. Точно такой же взгляд был у шакала, который в зоопарке рассказывал Камио о Стране Львов.

А-лобо говорил взахлеб и ни разу не заикнулся. Перед Камио стоял совсем новый, уверенный в себе лис, не похожий на прежнего робкого недотепу. Да, А-лобо игра явно помогла обрести себя. Но Камио в такой помощи не нуждался. Ему и так хватало самоуверенности.

– Из-за тебя я едва не погиб, – сердито заметил он.

А-лобо недоуменно заморгал:

– Из-за меня?

– Ты должен был объяснить мне заранее, что это за игра такая, и я бы сам решил, хочу я играть или нет.

– Но ты бы мог решить, что не хочешь.

– Конечно. Это же безумие, так рисковать.

– И ты бы никогда не испытал этого. Как знать, понравится тебе игра или нет, покуда ты сам не попробовал.

– Не надо прыгать в огонь, чтобы узнать, что он жжется.

А-лобо покачал головой:

– Все это я уже слышал. Огонь – это совсем другое.

Он помолчал, и нерешительно спросил:

– Ну и как, тебе понравилось?

– Честно говоря, слово «понравилось» не слишком подходит к тому, что я испытал. Я выпрыгнул из-под самых колес поезда. Нет, эти сумасшедшие забавы не для меня.

А-лобо кивнул:

– Ну извини. Знаешь, моя подруга, когда первый раз играла, тоже не выдержала и прыгнула. Она долго наблюдала, как я играю, и в конце концов захотела попробовать сама. Но страх оказался сильнее ее, и, когда на нас стал надвигаться поезд, она прыгнула.

– Наверняка она потом костила тебя на чем свет стоит.

– Нет. Она не ругалась. Она попала под поезд. И умерла.

Камио был так потрясен, что слова застряли у него в горле.

Остаток дня оба лиса провели в поисках сандвичей и пирожков, валявшихся вдоль путей, и мертвых животных, которых А-лобо называл  х а н ы р а м и. Наступил вечер. Когда сгустилась темнота, к путям подошли люди, засветили фонари и подожгли проколотую канистру из-под масла. Воздух наполнился едкой вонью, которую А-лобо вдыхал всей грудью. Он вовсе не считал, что близость людей представляет для них опасность. Камио тоже не стал прятаться, но, пока люди не ушли, он все время был начеку. Ближе к рассвету он сказал А-лобо:

– Думаю, лучше мне уйти прочь из города.

– У...уйти и...из  ж ж...ж и в о п ы р к и? Н-но куда? – Заикание вновь вернулось к А-лобо.

– Что-то мне здесь не слишком нравится. Может, окраина этой вашей  ж и в о п ы р к и придется мне по душе. Ты, случаем, не знаешь, долго отсюда выбираться? За ночь дойду я до окраины?

А-лобо затряс своей одноухой головой:

– Не знаю, врать не буду. Но думаю, окраина далеко – куда дальше, чем ты рассчитываешь. Я несколько раз подолгу шел вдоль путей, но никогда не добирался до места, где кончаются дома. Может, все же останешься?

– Нет, я твердо решил. За городом мне будет лучше.

– Тогда вот что сделай. Прыгни в п...поезд.

– Чего?

– Есть з... здесь т... такие п... ппоезда – с пп... пустыми т... товарными вагонами. Л...людей т...там не бб...бывает. Я отведу т... тебя туда, где они с... стоят. П... ппробе-решься в вагон, п... поезд от... твезет тебя за город. А к-когда он ос...становится, ты спрыгнешь. З...знавал я одного лиса – он очень л...любил т...так путешествовать. Весь с... свет объездил. Р... разумеется, если ты б...боишься...

– Не то чтобы я был в восторге, но, думаю, стоит попробовать. Вот только вдруг люди меня заметят и поймают.

– Д... да н-нет, все б...б...будет в порядке. У этих л-ллюдей, с поездов, н-ннет с с... собой оружия. М-мо-жет, они и п...погоняются з... за тобой м-малость, но разве ч-человеку п...поймать лиса голыми руками!

– Это вряд ли.

– Значит, т-так и с...сделаем.

Ночью А-лобо отвел Камио в депо, место, где отдыхают поезда перед тем, как вновь отправиться в неведомые края. В груди Камио шевельнулась слабая надежда: вдруг поезд отвезет его на родину или в чудесную Страну Львов? Поезда ведь такие быстрые, любые расстояния им нипочем. Но он прогнал эту мысль прочь. Если Камио что и узнал в зоопарке, так это то, что мир огромен и глупо рассчитывать, что тебя случайно занесет именно в тот уголок необъятной земли, в который тебя тянет.

Друзья отыскали подходящий вагон. Пол там был устлан соломой, в которую Камио мог зарыться. Наступила минута прощания.

– Как ты думаешь, мы еще увидимся? – спросил А-лобо.

– Сомневаюсь. К тому же, если будешь продолжать свои дурацкие игры, ты недолго проживешь.

А-лобо яростно затряс головой:

– Нет. Поезда мне не страшны. Скорее уж меня доканает чесотка или враг подкрадется с той стороны, где у меня нет уха. Хотя сам я предпочел бы смерть под колесами. Во всяком случае, тогда я унес бы с собой дивный запах рельсов...

– Ну и желания у тебя.

– Я люблю пути. Привык к ним. Знаешь, ты самый странный зверь из всех, кого мне довелось встретить за свою жизнь. И самый лучший. Спору нет, выговор у тебя смешной, и ты часто говоришь о каких-то непонятных вещах. И все же ты отличный лис, Камио.

– Спасибо. Прошу тебя, А-лобо, когда будешь играть, пригибай голову пониже.

С этими словами Камио прыгнул в вагон и зарылся в мягкую солому, от которой исходил приятный сладковатый запах. Лис был готов к встрече с неизвестным. Сказать, что он вовсе не боялся, значило бы погрешить против правды. Но дорожная лихорадка, сходная с тем ощущением, которое испытывал А-лобо во время своей игры, будоражила ему кровь. Жажда приключений пьянила Камио. Раньше – на родине, где он жил с подругой, – он был обыкновенным домоседом, но, раз уж судьба занесла его так далеко от дома, почему бы ему не стать настоящим странником, – в его родных краях таких лисов называли долгобродами. Конечно, долгобродов подстерегает множество опасностей. Вдруг он окажется в той проклятой стране, где за лисами гоняются в открытых машинах целые банды охотников, вооруженных винтовками с оптическими прицелами? Из этих винтовок даже мутноглазый пьяница бьет без промаха. Или он попадет на лисью ферму. Лис там, как и в зоопарке, держат в клетках и кормят до отвала. Но время от времени пленники таинственно исчезают, хотя и находятся в добром здравии.

«И все же мне стоит познать свет и стать странником, – размышлял Камио. – Не зря мой отец был заправским долгобродом».

Двери вагона захлопнулись, оставив Камио в полной темноте. Вскоре поезд тронулся, и лис, не выносивший тряски, бессильно опустил голову на деревянный пол. «Лишь бы не этот поезд, не мой поезд, принес смерть А-лобо, – молил он про себя, – лишь бы не мой поезд выпустил душу из потрепанного, искореженного тела. Если ему суждено погибнуть под колесами, пусть это случится в другой раз. Не хочу, чтобы мой поезд тащил его за собой, превратив в  х а н ы р, жалкую падаль. Мне предстоит новая жизнь, и пусть ничто не омрачит ее начало. Пусть его убьет другой поезд, потом, когда он состарится, ослабеет и одряхлеет. Но не сейчас».

Часть третья
ПОЯВЛЕНИЕ СТРАННИКА

ГЛАВА 10

Оттепляй, легкий теплый бриз, принес в своих прозрачных руках весну. В Лесу Трех Ветров бушевала жизнь, и повсюду – на земле и под землей, в кустах и на деревьях – появлялись на свет новые существа. В гнездах одно за другим лопались яйца, и из треснувшей скорлупы высовывались слепые головенки с широко распахнутыми клювами. Требовательный писк крошечных птенцов смешивался с поскуливанием новорожденных зверят.

Если бы О-ха была слабее духом, приход весны вызвал бы у нее лишь досаду и раздражение. Но она с наслаждением вдыхала аромат цветущих диких яблонь и вишен, и шум, поднимаемый мелюзгой, не резал ей слух. Сердце лисицы по-прежнему сжимала тоска по погибшему мужу и детенышам, и каждый день она усаживалась в традиционную позу скорби – со скрещенными передними лапами и хвостом, расстеленным по земле, – упиваясь своими воспоминаниями. Старый барсук Гар видел, что на душе у лисицы тяжело, и заходил развеять ее грусть так часто, как ему позволял его угрюмый, необщительный нрав.

Однажды вечером они сидели в спальне лисицы и беседовали. Гар рассуждал о том, что весной мир наполняется свежестью и благоуханием: ручьи светлы и прозрачны и земля так восхитительно пахнет. Те украшения мира, что призваны ласкать взор – цветы, травы, зелень, – не вызывают особого восторга ни у барсуков, ни у лис. И тех и других больше привлекают весенние ароматы.

– До чего сейчас сладка gaers – то, что вы, лисы, на своем языке называете «трава». Лизал бы и лизал языком. Да! И этот противный дождь с градом наконец прекратился. А казалось, вечно будет стучать.

– Славное время весна. Пожалуй, самое лучшее.

– Помнишь, – заметил Гар, – ты как-то рассказывала о halga yast, о том времени, когда лисьи духи явились на землю. Как бишь вы его называете?

– Первобытная Тьма.

– Ага, я помню, что-то вроде этого. Знаешь, ведь у нас, барсуков, тоже была такая пора. В те давние времена Фрума и Геолка, первые два барсука, явились в мир, нашли друг друга и полюбили. И от них за один раз родилось десять тысяч барсуков. Но только когда они выросли, далеко не все стали барсуками – некоторые, поменьше, сделались ласками, выдрами, горностаями. Все эти звери – близкие родичи барсуков, хотя, сама знаешь, не слишком похожи на старину Гара. У вас ведь во время этой... Первобытной Тьмы все было так же?

– Да, похоже. Первым в мир пришел наш великий предок А-О, лиса и лис в одной шкуре. Он дал жизнь двум лисам, А-ван, самцу, и О-вон, самке. А сам А-О обратился в огромное озеро, покрывшее всю землю. Земля не могла дышать под водой, она поднялась на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, и тогда огромное озеро разделилось на множество частей, превратившись в реки и ручьи, пруды и озера. Когда мы пьем, великий А-О очищает наши души и, омывая наш мех, очищает наши тела.

Гигантским потомкам А-О, лису А-вану и лисе О-вон, пришлось сражаться за место в мире. Прежде всего им пришлось вступить в бой со скалами и камнями – те хотели покрыть всю землю сплошь и не позволить пробиться деревьям, дающим благодатную тень. А-ван собрал в свой громадный рот все камни, какие только смог найти. О-вон поступила так же со скалами. Они сложили из камней и скал огромные кучи, а потом принялись рыть лапами землю и осыпать ею каменные груды. Так они создали холмы. Вскоре деревья пробили толщу земли, и новые холмы покрылись зеленью. На одном из этих холмов мы живем по сей день, а другой виднеется на дальней стороне реки, за болотами.

– Знаю, знаю, – откликнулся Гар.

Он слушал затаив дыхание, и, ободренная вниманием старого барсука, лисица продолжала:

– Потом исполинские лисы вступили в сражение с волками... – она чуть было не сказала «барсуками», но вовремя спохватилась, – собаками и другими зверями. Они должны были завоевать себе право жить на свете. В то время на земле водились кошмарные чудовища – их создал гигант Гроф, посланник людей. Люди тогда еще не вышли из Хаоса Моря, но выжидали случая, чтобы украдкой проникнуть в мир. Гроф схватил руками тучи и придал им причудливые формы невиданных животных – грифонов, химер, драконов. Эти чудовища должны были напугать настоящих зверей и прогнать их из мира прочь, чтобы освободить его для людей. Но О-вон поймала короля собак и узнала от него, что все эти диковинные звери лишь выдумка Грофа. Тогда огромная лисица проглотила камень – он расплавился у нее в утробе, и она извергла на чудовищ раскаленную лаву. Расплавленный камень мгновенно застыл и затвердел, сковав химер, драконов и грифонов прочной броней. Но люди все же проникли в мир с помощью кошек и собак – эти предатели проделали для людей тропинки из Хаоса Моря. И тогда люди взяли окаменевших чудовищ, созданных Грофом, и поместили их на свои дома, на ограды и ворота, чтобы отпугнуть истинных владельцев мира, который они вероломно захватили.

– Ха! Видал, видал я этих страшилищ. На воротах усадьбы торчит один такой. И на церкви тоже. Я еще подивился, откуда взялись такие уроды. Теперь-то знаю. А барсуки, наши предки, – и Гар гордо расправил свою мощную грудь, – в то время рыли под землей длинные туннели. Там кроме барсуков поселились еще и кролики, и кроты, и много всякой мелочи. Забавно, – пробурчал он, – иной раз мы не прочь перекусить кроликом, а бывает, долго живем с ним бок о бок, и ничего...

Тут Гар осекся и торопливо сменил тему:

– А как было у вас, лис? Вы ведь не сразу поселились под землей?

– Нет. В те давние дни мы жили наверху, в лесах и лугах. Лишь когда люди и их приспешники, собаки, стали сживать нас со свету, мы спустились вниз, к барсукам и кроликам. Но мы живем под землей так долго, что успели привыкнуть к этому.

Они еще долго рассказывали друг другу чудесные истории о начале мира. Наконец наступила ночь, и О-ха вышла на промысел. Она отправилась в  ч у ж о й, поймала кролика и вдоволь наелась.

Когда лисица возвращалась в барсучий городок, рассветные лучи уже позолотили верхушки плакучих ив. Вдруг О-ха расслышала какой-то отдаленный грохот, остановилась и прислушалась. Лисица шла главной звериной тропой от фермы к Лесу Трех Ветров, а шум исходил откуда-то со стороны деревни. Правда, грохотало не у самых домов, а где-то ближе, скорее всего на дороге между деревней и усадьбой

Лисица лизнула нос и подставила его дуновению Оттепляя, но ветер был слишком слаб и не принес никаких далеких запахов. Похоже, грохот издавали какие-то мощные железные машины. Судя по звуку, они были намного больше тракторов и всех других машин, которые работали на ферме. Может, это уборочные комбайны, размышляла лисица. Но зачем на маленькой ферме столько комбайнов? И в такое время года? О-ха была в недоумении. В ее родном уголке творилось нечто странное.

Случись это не сейчас, а в ту пору, когда дует Запасай, на деревьях созревают плоды и подросшие детеныши покидают родителей, лисица решила бы, что это гудят автомобили, идущие к усадьбе. Осенью люди собираются в стаи, гарцуя на лошадях и щелкая кнутами, они устремляются в леса и поля и наводят ужас на затаившихся там лис. Молодняк, едва начавший самостоятельную жизнь, становится легкой добычей охотников. Взрослые лисы уже знают, что такое охота. Хотя вокруг стоит ужасающий шум и гвалт, они сохраняют присутствие духа, и, как правило, им удается избежать опасности. Но молодые, родившиеся весной, теряют голову от страха, обезумев, мчатся прямо на людей, и ружейный выстрел обрывает их жизнь.

Однако Запасай прилетит еще не скоро. Да и шум был сильнее, чем рокот автомобилей, даже тех, что специально приспособлены для сельских дорог. Надо обязательно разобраться, в чем тут дело, решила лисица.

Прямиком через  с в о й  она отправилась к каменной стене, окружавшей  ч у ж о й. О-ха долго пробиралась вдоль стены, пока не дошла до полуобвалившейся каменной башни – то были остатки старой ветряной мельницы. С ловкостью кошки лисица вскарабкалась по обшарпанным каменным стенам, осторожно ставя лапы в расщелины, туда, где известь уже превратилась в пыль. Оказавшись наверху, она взглянула в ту сторону, откуда доносился подозрительный шум.

Но слабое зрение лисицы не помогло ей что-нибудь прояснить. К тому же яркое утреннее солнце светило ей прямо в глаза, и сквозь дымку она разглядела лишь какое-то посверкивание. О-ха уже собиралась спускаться вниз, но тут на край башни уселась сойка. Устроившись на безопасном расстоянии от лисицы, сойка недоверчиво поглядывала на нее.

– Не знаешь случайно, что там происходит? – осведомилась О-ха.

– Bitte? – переспросила, не поняв, сойка. – Ich verstehe nicht.

– Разве ты не слышишь громыхания? По-моему, это какие-то машины.

Птица даже не взглянула в сторону, откуда раздавался гул, но с готовностью закивала головой:

– Maschine – oh, ja – maschine.

– Что? А ты не знаешь, зачем они здесь?

– Was? Oh, fur ausgraben.

Пробормотав что-то про «копание» и по-прежнему не сводя настороженных глаз с любопытной лисицы, сойка поднялась в воздух. Взмахнув синеватыми блестящими крыльями, она устремилась в ту сторону, где гудели сверкающие машины, и вскоре растаяла в небе. Как известно, птицы – сойки, грачи, вороны, галки – народ вздорный и непредсказуемый.. Но все же они довольно безобидны, никому не приносят большого вреда и к тому же всегда знают, что делается на белом свете. С кем надо держать ухо востро, так это с чайками – они все до единой отпетые воровки и прохиндейки. Недаром птичья пословица гласит: «Лучше у кошки в когтях, чем у чайки в клюве». Птицам-то хорошо известно, на что способны чайки, – с них станется выхватить кусок изо рта, украсть птенца из гнезда.

Ausgraben, так, кажется, сказала сойка. Как бы узнать, что значит это слово. О, она знает, кто ей поможет. Лисица осторожно спустилась с башни вниз и поспешила в барсучий городок, на поиски Гара. Старый барсук отдыхал в своей спальне и был не слишком доволен, что его побеспокоили. Однако лисицу не обескуражила неприветливая встреча. Наконец, вдоволь поохав и повздыхав, Гар снизошел до разговора.

– Ты знаешь язык птиц? – спросила О-ха.

– Птиц? На что они тебе сдались, эти балаболки?

– Послушай, Гар, дело важное. Попусту я не стала бы тебя тревожить. На дороге полно машин, громадных машин судя по шуму. Я встретила сойку, и она сказала, они собираются ойсграбен... или как-то так. Что это значит?

– Ойсграбен, ойсграбен... белиберда какая-то, – пробурчал барсук, раздраженно почесывая за ухом. – А... так она, наверное, сказала ausgraben. Не знаешь, что значит это слово? Мы, барсуки, частенько этим занимаемся, да и вы, лисы, тоже. Это значит копать – рыть землю. Только и всего. Ну а теперь будь умницей, иди к себе, дай мне немного погрустить. Иногда погрустить так приятно.

У Гара не произошло ничего, что могло бы повергнуть его в грустное настроение. Просто он не был расположен болтать. Ему хотелось побыть одному, – когда живешь кланом и все время окружен себе подобными, одиночество нередко бывает желанным.

Но лисица не унималась.

– Рыть? Копать землю? Но фермерские машины так не шумят! – обеспокоенно спрашивала она.

– Вот как? Может, люди надумали делать дорогу. Или строить дома.

– Дома? – По спине у О-ха пробежала дрожь. – Ты хочешь сказать, они превратят наш лес в  ж и в о п ы р к у. Там много машин, очень много. Уж конечно, они построят не один дом. Не нравится мне это. Очень не нравится.

– Не нравится, говоришь? – сердито буркнул Гар. – Так пойди запрети им. Может, послушаются. Неужели ты не знаешь – людям ничто не может помешать. Если они решили построить дома, значит, построят. И ты не изводись попусту. Может, они выстроят всего один дом. Или дорогу. Не бойся, сюда, в лес, они не сунутся. Слишком много возни – вырубать такую пропасть деревьев. Я думаю, они всего-навсего построят новую ферму, старая-то совсем обветшала. Так что не переживай попусту. И дай Гару всласть погрустить.