Текст книги "Возвращение в Эдем (Эдем - 4)"

Автор книги: Гарри Гаррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Война кончилась, они ушли. Это Керрик заставил мургу уйти. Или кто-нибудь посмеет сказать, что я говорю неправду? – Он бросил яростный взгляд на саммадаров. Те поспешно закивали. Потом он посмотрел на притихших охотников и женщин. – Все знают, что это правда. И я говорю: мы должны идти на юг, чтобы найти Керрика, чтобы помочь ему, если он еще жив.

– Если он жив, зачем ему помощь? – возразил Келлиманс. Послышался одобрительный ропот. – Херилак, Керрик из твоего саммада, хочешь искать его – ищи. Но мы поступим по-своему.

– Мы хотим остаться, – подтвердил Хар-Хавола.

– Медузы с мозгами из мокрой грязи!

Херилак подобрал нож из небесного металла.

К огню шагнула Меррис. Уперев кулаки в бока и сверкая глазами, она оглядела охотников.

– Вы мальчишки, что объявили себя взрослыми и тут же обмочились от страха. Говорите прямо: вы боитесь мургу. И лучше забудете Керрика и будете есть одну рыбу. Чтоб ваши тхармы утонули в морской воде и никогда не поднялись на небо!

Раздались гневные крики.

– Зачем ты так? При чем тут тхармы? – недовольно отозвался Херилак.

– Я сказала и не стану брать назад своих слов. Если вы, охотники, считаете, что у нас, глупых баб, не может быть тхармов – почему я должна беспокоиться о ваших? Ты уходишь утром?

– Да.

– Со своим саммадом?

– Да, мы все обсудили – они согласны.

– Твои мастодонты умнее этих саммадаров. Я пойду с тобой.

Херилак признательно кивнул.

– Согласен. – Он ухмыльнулся. – Сильный охотник никому не помеха.

– Охотник, но и женщина – не забывай этого, саммадар.

Все было сказано, и оставаться у огня было незачем.

Пройдя мимо темных горок шатров, Меррис вышла на луг к стреноженным мастодонтам. Старая самка Дооха, заслышав шаги хозяйки, задрала хобот и принюхалась, потом забурчала, приветствуя Меррис, и принялась ощупывать ее кончиком тяжелого хобота. Меррис ласково похлопала по волосатой шкуре.

– Знаю, ты не любишь ходить по ночам, но на сей раз путь будет недолгим. Стой-ка смирно,

Меррис решила уйти задолго до разговора у костра.

Она разобрала шатер, привязала его и прочие пожитки к шестам травоиса. Дооха ворчала, но не противилась хозяйке. Узнав, что Херилак уходит, Меррис сразу же начала собираться. Пусть эти саммады торчат у реки, пусть жиреют на своей рыбе. Она уйдет на юг с саммадом Херилака. Хорошо снова путешествовать, к тому же ей нравилась Малаген. Меррис не о ком было заботиться – и никто не заботился о ней. Подогнав Дооху, впряженную в травоис, к шатрам, Меррис привязала ее к дереву и отправилась к костру Херилака.

Заметив ее, Малаген радостно заулыбалась.

– Ты тоже пойдешь с нами?

– Пойду. Здесь все провоняло рыбой.

Малаген нагнулась и зашептала:

– И не ты одна. Алладжекс Фракен тоже уходит с нами. Это очень хорошо.

Меррис громко фыркнула.

– Старый Фракен. Лишняя обуза. Только зря чужую еду переводит.

Малаген разволновалась.

– Но это же алладжекс. Он всем нужен.

– Алладжекс нужен, а не этот пустомеля. Я позабыла больше лечебных отваров, чем он умел приготовлять. Его не сравнить с вашими мандукто. Те мудры и умеют вести за собой. А этот стар и глуп. Скоро он умрет, и парень-без-имени займет его место.

– А разве неправда, что Фракен умеет читать будущее по совиным шарикам?

– Кое-кто верит в это. А я думаю, какая польза в шкурке и костях мышей. Я и без них предскажу будущее.

– А ты умеешь?

– И тебя научу. Херилак не сказал, но знай: Нивот оставит ваш саммад еще до рассвета.

– Да хранит тебя Кадайр. – В широко открытых глазах Малаген отражалось пламя костра. – Ты ведь не была здесь, ничего не слышала – Нивот только что забрал свой шатер.

Громко расхохотавшись, Меррис хлопнула себя по бедру.

– Я знала об этом. Нужно было только немного пошевелить мозгами. Раз мы идем искать Керрика, значит можем найти и Армун, убежавшую к нему из саммада. Она тогда ударила Нивота кулаком по лицу и сломала ему переносицу, потому у него такой кривой нос. И он вовсе не горит желанием встретиться с ней.

Было бы неплохо увидеть его спину.

– Значит, ты все знаешь о саммадах? А мне расскажешь?

– Я знаю не все, но достаточно.

– Ты поставишь здесь шатер?

– Не сегодня. Все собрано, уложено на травоис и готово к отбытию.

– Тогда иди спать в мой шатер.

– Нет, это шатер твоего охотника Невасфара. А в шатре должна жить только одна женщина. Лягу у костра. Не впервой.

К утру костер угас, угли остыли, но ночь была теплой. Меррис лежала, завернувшись в шкуры, и смотрела, как утренняя звезда тает в розовой полоске над океаном.

Она уже поднялась и привязала шесты травоиса, когда из шатров начали вылезать остальные.

– Эй, Херилак, будете спать до полудня, далеко не уйдете, – сказала она, едва саммадар вышел из шатра и стал принюхиваться.

Тот нахмурился.

– Твой язык зол с самого утра, Меррис.

– Мой язык говорит правду, великий саммадар.

Правда, что Фракен пойдет с нами? Прежде он не любил Керрика...

– Он тепло любит. И здешней зимы боится.

– Понимаю. Далеко ли пойдем?

– Сегодня дойдем до речушки, возле которой уже стояли. А если ты спрашиваешь, далеко ли придется уйти, чтобы отыскать Керрика, – отвечу: пройдем столько, сколько потребуется.

– К городу мургу?

– Если придется. Я чувствую – он где-то там.

– Я уже много дней не ходил туда, – сказал Керрик, стараясь казаться спокойным.

– Это неважно, – ответила Армун. – Ты – охотник, а охотник волен идти, куда вздумается. Ходи туда хоть каждый день. Но Арнхвит останется со мной.

Усевшись в тени раскидистого дуба, Керрик смотрел через поляну на воду.

Остров оказался великолепным. Оба шатра надежно скрывали деревья. Охота была отменной. За пресной водой не нужно было даже ходить. Утки: рыбу хоть рукой бери. Ягодами остров прямо усыпан. Армун и Даррас ходили за грибами и корешками и всегда возвращались с полными корзинами. Все чувствовали себя хорошо, малышка подрастала. Даже привычно ворчавший Ортнар как будто поздоровел. Счастью Армун мешал только Надаске', и она не собиралась мириться с его присутствием. Почему-то кроме Армун его никто и не видел. Для нее он был словно болячка, с которой она все время срывала корочку.

– Он же не причинит мальчишке вреда, – уже в который раз объяснял Керрик. – Арнхвит же сам хочет.

Керрик смотрел на сына. Всякий раз, когда родители ссорились, тот убегал к Харлу. Проследив за направлением его взгляда, Армун постаралась взять себя в руки.

– Ты думай о том, чего я хочу, а не он. Вырастет каким-нибудь не таким: наполовину тану, наполовину мараг. Как...

– Как я, – с грустью закончил Керрик. – Ни то ни се.

– Я вовсе не это хотела сказать... а может быть, именно это. Ты же сам говоришь, что и мараг из тебя не вышел, и охотника не получилось. Прошу тебя, пусть хотя бы он вырастет охотником.

– Он и так будет великим охотником – ведь его воспитывали не мургу, как меня. Не бойся. Но уметь с ними говорить, уметь понимать их – это же так важно! Мы с ними живем под одним небом, и среди тану лишь я знаю пути мургу. Когда он вырастет, нас будет двое, умеющих разговаривать с ними.

Керрик видел, что ему не убедить жену. Однако он снова и снова пытался это сделать, чтобы она наконец поняла: несчастный самец не должен быть преградой между ними. Но она не хотела его понять – или же не могла.

Взяв хесотсан, он встал.

– Пойду поговорю с Надаске', вернусь до темноты. – Армун резко повернулась к нему. – Арнхвит пойдет со мной. И не спорь.

Он повернулся и торопливо отошел от костра, чтобы не слышать ее возражений.

– Возьмем с собой Харла, – радостно проговорил Арнхвит, потрясая своим копьецом.

– Что скажешь, Харл?

– Вы рыбачить или охотиться?

– Как получится. Но сначала поговорим с Надаске'.

– Да вы ж не говорите, трясетесь и булькаете, – еле сдерживая раздражение, сказал юноша. – Без вас поохочусь.

Керрик посмотрел вслед Харлу. С каждым днем парень все больше становился охотником. И чересчур верил горестным откровениям Ортнара. Надо бы ему поменьше слушать калеку.

Здесь хорошо, безопасно и сытно, но как-то нерадостно. Керрик чувствовал себя виноватым, но ничего не мог поделать с собой. Как там Надаске'? Керрик так давно не видел его.

На небо медленно наползали тучи, в воздухе запахло грозой. На севере скоро начнут падать листья, закружатся первые снежинки. Здесь же только ночи станут прохладнее – и больше ничего не изменится.

Тропа спускалась к болоту. Местами оно было глубоким – и Керрику пришлось нести Арнхвита на плечах. Через маленький пролив они переплыли к другому острову. Арнхвит пронзительно выкрикнул призыв слушать говорящего, и Надаске' появился из своего убежища. В его движениях была радость от предвкушаемого разговора.

– Тому, кто слышит лишь голоса волн, речи друзей кажутся песнями.

– А что это – песня? – спросил Арнхвит, повторяя движения Надаске'.

Керрик начал объяснять, но умолк: он взял сюда Арнхвита, чтобы тот учился и слушал, и не нужно ему мешать.

– Значит, ты никогда не слыхал песен? Должно быть, я еще не пел при тебе. Вот эту любил петь Эсетта.

И, взволнованный воспоминаниями, самец запел хриплым голосом:

Молодым я иду на пляж

и возвращаюсь.

И второй раз иду, уже постарев,

вернусь ли?

Но в третий раз...

Надаске' внезапно умолк и невидящим взором уставился на воду, погрузившись в воспоминания.

Керрику уже приходилось слышать эту песню в ханане, где были заточены самцы. Тогда он ее не понял.

Но теперь он знал, как на пляжи приходит смерть.

– Там что – плавают и тонут? – спросил Арнхвит, подметивший тоску в песне, но не понявший ее причины.

Надаске' быстро взглянул на мальчика и промолчал.

– Ты сьгг? – спросил Керрик. – Если тебе надоела рыба, я принесу мяса... – и умолк, осознав, что самец не слышит его.

Арнхвит подбежал к Надаске' и дернул его за один из больших пальцев.

– Ты не допоешь песню?

Опустив голову, Надаске' промолвил:

– Это очень грустная песня... Не надо бь[ло мне начинать ее. Высвободив палец из ладошки мальчика, иилане' посмотрел на Керрика. – С тех пор как я здесь поселился, чувство это все растет. Что со мной будет? Почему я здесь оказался?

Тоска мешала ему говорить, но смысл был понятен.

– Ты здесь потому, что мы с тобой эфенселе и я привел тебя сюда, встревоженно ответил Керрик. – Не мог же я бросить тебя одного.

– Может быть, так было бы лучше. И я бы умер вслед за Имехеи. Два это что-то, а один – ничто.

– Но мы-то здесь, Надаске'. И мы трое – эфенбуру. Арнхвита нужно многому научить, и это можешь сделать только ты.

Надаске' шевельнулся и задумался над этими словами. Когда он заговорил, в его словах и жестах уже не было печали.

– Верно говоришь. Правда, эфенбуру очень маленькое, нас только трое, но это во сто крат лучше одиночества. Придется подумать и припомнить другую песню, повеселее. Должна быть и такая.

И он задвигался всем телом, вспоминая забытые слова...

Глава тринадцатая

Efendasi'esekeistaa

belekefeneleiaa, deenke'deedasorog

beleksorop eedeninsu.

Дух Жизни, Эфенелейаа, есть

высшая эйстаа Города Жизни,

и мы его обитательницы.

Третий принцип Угуненапсы

Неторопливо шагая среди деревьев по залитой солнцем тропке, Энге наслаждалась покоем. Тяжелые испытания, перенесенные ею, ушли в прошлое, оставив воспоминания о жестокости и смерти. Настоящее было теплым и светлым, и будущее казалось лучезарным. И когда она вошла на амбесид, чувства эти отражались в ее походке и в движениях тела, И все, кто там был, обрадованно зашевелились.

– Разделяем твои мысли, Энге, – скачала Сатсат. – Мы видим, что они просто прекрасны.

– Не прекрасны, а просты. И пусть они согреют вас, как меня согрело солнце. Поглядев на город, я поняла, как далеко мы ушли. Подумайте – и разделите мою радость. Первой была Угуненапса, и она была в одиночестве. Она творила – и восемь принципов ее преобразили мир. Потом пришло время, когда иилане' поверили ее слову, но мало их было, и они потерпели за свою веру. Многие из наших сестер умерли. Были дни, когда всем нам казалось, что смерть неизбежна. Но вера в Угуненапсу не оставляла нас, и теперь мы живем в мире, созданном нашей верой

Прекрасен наш город, и мы трудимся в ладу и согласии, а те, кто добивался нашей смерти, остались далеко и не ведают о нашем существовании. И собравшись здесь этим утром, чтобы утвердить нашу веру, мы видим: все вокруг доказывает ее истинность. Между пальцами Угуненапсы обрели мы здесь мир и покой.

Все дружно обратили взгляды к месту эйстаа, и Энге подняла вверх два сомкнутых пальца.

– Мы все между ее пальцами, – произнесла она, и все последовали ее примеру.

Такая церемония сложилась сама собой и очень нравилась сестрам. Те, кого избрали руководить городскими работами, каждое утро сходились на амбесид, чтобы обсудить планы на день. Это был привычный для всех городов иилане' ритуал. И хотя место эйстаа оставалось пустым, сестры собирались перед ним.

Как-то, услышав пересуды сестер на эту тему, Энге объяснила им, что место эйстаа вовсе не пусто, что это место Угуненапсы. Эфенелейаа, Дух Жизни, и есть истинная эйстаа нового города, которая незримо правит на амбесиде. Теперь, собираясь, сестры с уважением смотрели на пустовавшее возвышение, уже не являвшееся для них пустым.

Спокойный ход церемонии был нарушен возгласом Фар', привлекшим всеобщее внимание. Но прежде чем она успела заговорить, вмешалась Элем.

– Срочное дело, необходимость говорить первой.

Урукето голоден. Я должна вывести его на несколько дней в океан, чтобы покормить.

– Отправляйся сегодня, как только мы закончим, – приказала Энге.

– Мое дело тоже важно, – возразила Фар'. – И его следует обсудить до отбытия урукето.

– Нет, – твердо ответила Элем, – здоровье и безопасность огромного существа требуют срочности и не допускают споров.

– Великолепное замечание. Мудрые слова, – вмешалась Амбаласи, медленно приближаясь к стоявшим на амбесиде. – Мне уже случалась отмечать, что расположенность к долгим спорам зачастую перевешивает потребности жизни.

Она прошла мимо и уселась на прогретую древесину места эйстаа, сделав вид, что не замечает сердитого ропота Дочерей. Она знала об их предрассудках и теперь наслаждалась, устроившись, образно говоря, на коленях Угуненапсы.

– Вот об этой неверной я и хотела вести речь, – вознегодовала Фар'.

Потрясенное молчание охватило присутствующих: гребень Амбаласи дернулся и налился кровью. Но прежде чем она успела открыть рот, вмешалась Энге, стараясь предотвратить очередной поединок.

– Амбаласи вырастила этот город, и ему дано ее имя. Ты не имеешь права говорить с ней в столь оскорбительном тоне.

– Причин достаточно, – грубо ответила Фар'. – Я все взвесила. Не думайте, что я говорю в запальчивости. Дождливым днем вчерашнее солнце не греет – нечего превозносить прошлые победы перед лицом будущих неудач.

– Если в этих намеках скрывается хоть капля резона, выкладывай, заговорила Амбаласи, сопровождая слова оскорбительными жестами. Сомневаюсь, однако...

– Это верно. – Большие глаза Фар' вспыхнули гневом. – Ты во всем сомневаешься. Уселась перед нами на место Угуненапсы, хочешь показать, что считаешь себя выше ее. Куда тебе до нее. Ты действуешь против ее воли. Ты увезла отсюда сорогетсо, в которых она видела наше будущее!

– Сорогетсо, Дочь Противоречия, не принадлежат к числу сестер и не будут ими.

– Но ведь они были нашей надеждой. Их эфенбуру элининйил должны были породить новых Дочерей, но ты помешала...

– Первое истинное утверждение среди пустых слов!

– Так не должно быть. Верни их. Я разговаривала с экипажем урукето, и никто не знает, где ты их высадила. Ты должна сказать нам.

– Никогда!

– Значит, ты обрекаешь нас на смерть!

Воцарилась гробовая тишина, и лишь на Амбаласи не произвела впечатления сила эмоций Фар'.

– Довольно с меня твоей настырности и оскорблений, о Нинпередапса. Уходи.

– Ты не смеешь отдавать мне приказы. И тебе не избежать ответственности за свои злодейства. Смерть, сказала я, смерть и ждет нас. Все мы умрем однажды, как и все живое. Но когда умрет последняя из нас – умрет и весь город, а с ним и слова Угуненапсы, и память о ней. Ты губишь нас. Ты отнимаешь у нас будущее.

– Слишком сильные слова для такой дохлятины, как ты. – Амбаласи смягчилась. Ей начало нравиться это состязание – слишком уж спокойной стала здешняя жизнь. – Это Угуненапса обрекла Дочерей Жизни на смерть, лишив их братьев. Но я не придираюсь к недостаткам вашей философии. Кто скажет мне, согласно какому из принципов Угуненапсы необходимо искусственно разводить сорогетсо для ваших целей? Я немедленно признаю свою ошибку, если кто-нибудь меня переубедит.

Фар' открыла рот, но Энге шагнула вперед и встала между спорщицами.

– Говорить буду я. Хотя грубость Фар' причиняет мне боль, я благодарна ей за то, что она вновь подняла проблему. Благодарю я и великую Амбаласи, напоминающую нам, что решение следует искать в словах Угуненапсы – это истинная правда. Если там не окажется ответа – проблема не найдет решения. Но такое немыслимо. Мудрость и вдохновение, породившие восемь принципов, позаботились и об их будущем. Ищи ответ – и ты найдешь его.

– Я уже искала и нашла, – ответила Фар', – Я только просила Амбаласи спасти нас. Но Амбаласи – вестник смерти, она не поможет нам. Отвратим же от нее свои взоры и обратим их к Угуненапсе. Обратимся к восьмому принципу, Дочери Жизни, ибо на нас возложена важная задача, от нас все должны узнать о Духе Жизни и о праведном пути. И как в прежние времена, мы должны вернугься в города иилане', чтобы провозгласить всем нам известные истины...

– И умереть заслуженной смертью, – добавила Амбаласи, сопровождая слова презрительными жестами. – Когда я привезла вас сюда и подарила вам этот город, где никто не мучает и не убивает вас, вы называли меня спасительницей. Вы забыли об этом – хорошо, не буду напоминать. Только попрошу, чтобы Нинпередапса, разрушительница и спорщица, которая прежде звалась Фар', первой отправилась в города Энтобана.

Фар' выпрямилась и жестом дала понять, что принимает любые упреки.

– Я так и сделаю. – Она повернулась к Элем с вопросительным жестом. Ты отвезешь меня к городу иилане', где я могла бы проповедовать речи Угунеиапсы? Меня и тех, кто верит мне?

Элем нерешительно помолчала и, обратившись к Энге, потребовала наставлении. Та, как всегда, приняла на себя новую ответственность.

– Требование твое нельзя отвергнуть, но нельзя и немедленно выполнить. Необходимо подумать, обсудить...

– Почему? – грубо перебила ее Фар'. – Все мы равны и свободны. Чтобы воспрепятствовать мне, тебе потребуется взять в свои руки власть эйстаа, распоряжающейся всеми. Это немыслимо...

– Нет! – ответила Энге с жестами покорности и внимания. – Что немыслимо – так это твоя грубость и оскорбительное отношение к создавшей все, чем мы обладаем. Мы обдумаем твои слова – в них кроется глубокий смысл. А пока я приказываю тебе молчать, как того требует обычай утренних собраний.

– Ты не заставишь меня умолкнуть и повиноваться.

Ты сказала, что обдумаешь все, – так думай же. Я ухожу, потому что не желаю здесь более присутствовать. Но завтра я приду в это же время, чтобы узнать результат твоих размышлений.

С этими словами Фар' направилась к выходу в сопровождении приспешниц. Воцарившееся молчание нарушали только жесты неодобрения и отчаяния.

– Если бы я присутствовала при ее рождении, то раздавила бы ее прямо в воде, – спокойно, но с чувством произнесла Амбаласи.

Энге сделала жест печали и усталости.

– Амбаласи, не говори так. Ты пробуждаешь во мне чувства, которых потом придется стыдиться.

– Да ты сама будешь рада, когда она уберется отсюда. Ведь это же ясно.

– Но она говорила правду.

– И вызвала ночь среди ясного дня, – отозвалась Сатсат. Присутствующие согласно зажестикулировали. – Если она хочет уйти, пусть даже на смерть, это со право.

Одобряя сказанное, иилане' зажестикулировали быстрее.

– Этого не следует делать, – вдруг сказала Амбаласи, изумив всех. – Уж кто-кто, а я буду счастлива видеть, как ее гребешок затеряется в морской дали, – но это будет смертельно опасной ошибкой. Подумайте дважды, прежде чем оповещать мир иилане' о существовании нашего города. Они отберут все, что мы создали.

– Понимаю твою озабоченность, – ответила Энге, – и благодарю тебя за это. Но мы никогда не стремились спрятаться. Мы живем здесь и останемся жить. Нам нечего бояться. Не в обычае иилане' – об этом даже трудно подумать – являться в чужой город иначе как с миром.

– В нормальных, так сказать, обстоятельствах, ты была бы права. Но Дочери Жизни угрожают власти любой эйстаа. Где, в каком городе, ваше присутствие и проповеди терпели? Назовите мне его эйстаа! Ваши жесты красноречивее слов – нигде и никогда. На севере немало городов, которым угрожают наступающие с севера холода. Если хоть в одном из них узнают про нас – кто не захочет занять пустой город?

– Но этот город не пустой.

– Для эйстаа он пуст – потому что здесь нет эйстаа. И будь я эйстаа, то, обнаружив его, безотлагательно принялась бы наводить порядок в здешнем хаосе. – Амбаласи повысила голос, стараясь перекричать ропот неодобрения. – Я говорю вам то, что стала бы делать эйстаа, Бойтесь этой сомнительной поездки. Сюда прибудут на новообращенные, а враги. Я вас предупредила.

– Мы благодарим тебя, Амбаласи, – сказала Энге. – Но если Фар' и се сторонницы собираются покинуть город, мы не можем воспрепятствовать. Мы не можем приказать им остаться. Их требование следует рассмотреть, как и любое другое. Как еще нам добиться, чтобы слова Угуненапсы не умерли с нами?

Исследуйте восемь принципов, прошу всех. Необходимо отыскать решение.

– Прежде чем вернется урукето, – добавила Амбаласи. Она посмотрела на Элем. – Мои тебе совет: отправляйся немедленно и не возвращайся, пока животное не наестся досыта.

Ответив жестом согласия, Элем направилась к выходу. Амбаласи последовала за нею и, выйдя с амбесида, спросила:

– Сколько дней на это уйдет?

– Три, самое большее – четыре, в зависимости от того, как будет ловиться рыба.

– Пусть будет семь. Если через шесть дней вопрос не будет улажен, он нe будет улажен никогда. Фар' не собирается умирать ради нас.

И действительно, каждое утро Фар' с приспешницами являлась на амбесид и задавала собравшимся вопрос:

"Открыли восемь принципов ответ или нет?". Пять дней на этот вопрос ответом было молчание. Тогда она задавала второй вопрос: "Вернулся ли урукето?". Потом уходила.

Амбаласи не посещала эти грустные сборища – если решение найдется, то она немедленно узнает о нем. Она спокойно изучала и описывала собранные образцы. Только на шестой день, едва встало солнце, она отправилась на амбесид и вновь решительно заняла место эйстаа.

– Решение найдено? – спросила Амбаласи.

В отрицательном жесте Энге сквозила глубокая печаль.

– Оно не дается нам.

– Естественно – потому что его не существует, Значит, вы позволите Фар' уйти?

– Мы не можем остановить ее.

– Посмотрим.

На амбесиде показалась Фар' со своими подругами.

Их было много: намерения Фар' многих воодушевили.

Амбаласи задергалась от отвращения, а Фар' стала перед ними и вновь вопросила:

– Найден ли ответ среди восьми принципов?

С нескрываемым высокомерием она оглядела каждую из безмолвствовавших иилане'. Но едва она начала говорить, Амбаласи перебила ее:

– Ответ есть – да и нет.

– Я не буду говорить с тобой и слушать твои речи – ты не из числа верных.

– В твоих словах ничего нового нет: не стоит и думать над ними. А вот меня тебе выслушать придется, ведь твоя судьба зависит от моего решения.

Фар' стала отмахиваться – не желаю видеть, не желаю слышать. Вмешалась Энге.

– Прошу прощения за грубость и бестактность этой сестры. О каком решении ты говоришь, Амбаласи?

– Завтра возвращается урукето.

– Значит, отплываем, – твердо заявила Фар'.

– Нет! – отрезала Амбаласи. – Напоминаю – урукето принадлежит мне, я его увела из города и распоряжаюсь им. Кто-нибудь возражает?

Как всегда все в ожидании повернулись к Энге.

Подумав немного, та ответила:

– Пусть будет так, как говорит Амбаласи. Она по своей воле пришла к нам в заточение, помогла нам бежать и сделала все, чтобы мы покинули тот город печали на урукето. Она привела его в эти края и вырастила для нас город жизни. Мы пользовались урукето, но только с ее разрешения...

– Нет! – выкрикнула Фар'. – В таком случае она становится нашей эйстаа, а у нас не может быть эйстаа.

– И урукето, – злорадно добавила Амбаласи. – Повинуйся мне, иначе останешься в городе. Ты, Фар', чересчур молода, горяча, пуста и тщеславна – возможно, остальные не согласятся со мной, Но делай, как я говорю, покорись – или же сама плыви через море в Генласи. Путь далек даже для такой упрямицы, как ты.

Откинувшись на теплое дерево, Амбаласи с наслаждением окунулась в излучаемую Фар' ненависть.

Глава четырнадцатая

Как всегда Энге постаралась примирить воюющие стороны.

– Угуненапса учит нас жить в Городе Жизни. И у Амбаласи здесь не меньше прав, чем у тебя, Фар'. А во всем прочем она несравненно выше тебя: и в познаниях, и в умении, и в трудах, положенных во благо Дочерей Жизни. Здесь она много выше меня и уступает одной лишь Угуненапсе, родительнице истины. Мы оказались здесь и вырастили наш город только потому, что она руководила нами. И тобой тоже, Фар'. И все, что ты еще сумеешь сделать, станет возможным лишь потому, что Амбаласи освободила тебя. Я не требую от тебя благодарности, просто напоминаю об этом, Фар' еще не остыла.

– Теперь я еще и тебе обязана повиноваться, Энге?

Ты тоже моя эйстаа?

Энге оставалась невозмутимой.

– Я хочу, чтобы ты поняла лишь одно. Согласна ли ты, что именно Амбаласи освободила тебя?

Нерешительно помолчав, Фар' сделала скупой утвердительный жест.

– Вот и хорошо. И не забывай этого. Амбаласи всегда помогала нам будет помогать и впредь. И если она желает обсудить с тобой условия, на которых одолжит тебе урукето, будь любезна хотя бы выслушать ее. Ты можешь отвергнуть ее предложение, но сперва выслушай. Согласна?

Фар' опустила глаза и глубоко задумалась, а когда вновь посмотрела на иилане', от гнева не осталось и следа.

– Только рвение мое, только желание говорить иилане' слова Угуненапсы, дабы не забылись они вовеки, позволили гневу овладеть мною. И за это я прошу прощения у тебя, Энго, и других Дочерей Жизни. – Она показала на Амбаласи. – Но я не буду просить прощения у зтой неверной, вы меня не заставите.

– Мне us нужны твои извинения, мерзкая! Говорят, какова иилане', таковы и враги ее. Надеюсь числить тебя среди врагов. Я погибла, если тебя будут считать моим другом. Ну так как, выполнишь ты мои указания?

– Выслушаю, – прошипела в ответ Фар'.

– Разумное заявление. – Махнув рукой на Фар', Амбаласи обратилась к остальным: – Поговорим теперь об истории, об ее влиянии на будущие события.

Все вы когда-то были неверными. И когда такие, как Энге, говорили с вами, вы просвещались и обретали веру. Так я говорю? – Амбаласи кивнула в ответ на жесты согласия. – Так становятся Дочерьми? Где это случилось с тобой, Энге?

– Мое обращение произошло в городе Инегбанс, где великой учености иилане' по имени Эссокел говорила со мною.

– В городе?

– Да, конечно,

– Ну, а вы, – Амбаласи обвела всех широким жестом, – все ли ознакомились с вдохновляющим учением Угунснапсы в городе?

Все ответили согласием, даже Фар' – с великим недоверием.

– Конечно же. Иначе и быть не могло. Все вы бь;ли иилане', иначе никто из вас не сумел бы понять се аргументов. Но разве подобный путь обращения соответствует восьмому принципу Угуненапсы? Я усматриваю в этом различный подход,

Дочери зашевелились в изумлении, а Фар' ответила цветовыми сигналами, не допуская даже мысли о том, что эта неверная имеет право толковать принципы Угуненапсьт. Только Энге молчала, слабо шевеля конечностями и хвостом в такт невысказанным мыслям. Амбаласи не сводила с нее глаз: движения Энге стали быстрее, и она широко раскинула руки от радости понимания.

– Как всегда великая Амбаласи просвещает нас своей ясной мыслью, и мы должны вознести ей хвалу и воздать высшие почести.

Фар' сделала отрицательный жест, остальные недоумевали. Амбаласи же явно была довольна таким признанием. Повинуясь сильному чувству, тело Энге судорожно задергалось.

– Амбаласи вновь обнаружила широту ума и глубину понимания, вновь показала нам, что постигла учение Угуненапсы. В нем есть любые ответы, но наша неискушенность не позволяет нам заметить их. Разве не восьмой принцип гласит, что мы. Дочери, должны поведать всем о Духе Жизни и о пути праведном? Почему же мы ограничиваемся собой?

Закончив, она просигнализировала желание услышать ответ. Среди общего удивления и задумчивости раздался голос Фар'.

– Ты решила проповедовать принципы Усупенапсы морским рыбам?

– Молчи, Фар' – сказала Сатсат, гнев сделал ее движения резкими. Своими речами ты позоришь и себя, и нас. Амбаласи ведет нас к истине, и она более предана учению Угуненапсы, чем ты со своими вечными отрицаниями. Все мы были уже иилане', когда узнали об Угуненапсе. И потому думаем только об иилане'. Но нельзя забывать про фарги. Они рвутся к знаниям, их пустые головы готовы наполниться учением Угуненапсы.

– Только великий ум может увидеть истины, скрытые от неспособных, вставила Амбаласи с присущей ей скромностью. – И ты, Фар', сделаешь вот что.

Пойдешь к фарги и будешь учить их. Иди к ним на пляжи, пока они еще не вошли в город. Покорми их, они потянутся к тебе, а затем расскажи им об Угуненапсе, о том, что они будут жить вечно. Сумеешь их убедить – вот тебе и обращенные. Если будешь держаться подальше от города, тебя никто не тронет. А фарги нет числа, их никто никогда не хватится. Соглашайся – и урукето отвезет тебя к городским пляжам.

Принимая похвалы как должное, Амбаласи прислушивалась к оживленной дискуссии. Но одним глазом она следила за Фар', и скоро Энге заметила это.

Потребовав знаком внимания, она повернулась к Фар'.

– Ну, что скажешь? Поведаешь ли ты фарги правду об Угуненапсе?

Все примолкли, ожидая, как отреагирует известная спорщица. Она подняла голову и решительно начала:

– Я не ошибалась... но, должно быть, переусердствовала. Амбаласи открыла нам истину, и я благодарю ее за это. Я отправляюсь к фарги и буду говорить с ними.

Наш город будет жить. И я еще раз благодарю Амбаласи за помощь.

В ее словах угадывался некий подтекст, но, казалось, Фар' говорила искренне. Обрадованная, переполненная счастьем Энге не обратила на это внимания. Мир восстановлен. Великое дело Угуненапсы будет жить вечно.

– Что еще прикажешь, великая Амбаласи? – спросила Энге как просительница, а не как равная, Амбаласи приняла это как должное,

– Я выращу контейнеры для консервирования мяса.

Когда они наполнятся, нам можно будет отправляться.