Текст книги "Возвращение в Эдем (Эдем - 4)"

Автор книги: Гарри Гаррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Женщины сочувствовали ей, но молчали. Все они свободны, как заведено у тану, всяк живет сам по себе.

Не нравится саммадар – можешь искать новый саммад. Но с охотником отцом твоих детей – связывает нечто более крепкое. Охотники рвутся в лес, их не остановишь.

Разговор все шел и шел. Костры догорели, дети отправились спать. Саноне терпеливо ждал своего часа и, почувствовав, что он настал, поднялся.

– Я пришел сюда по двум причинам... Могу ли я говорить с тану?

– Не спрашивай, говори, – велел Херилак. – Боевая дружба – прочные узы.

– Тогда я требую, чтобы родившийся здесь мастодонт по имени Арнхвит, через которого с нами говорит Кадайр, остался в долине. Ясно ли это вам?

– Об этом никто и не думал спорить.

– Саску благодарят. Теперь второе. Среди вас есть не тану, но саску. Это Малаген, женщина храброго воина Симмахо.

– Убитого!.. – гневно выкрикнул Невасфар.

Саноне печально кивнул.

– Погибшего в битве с мургу. Но женщина эта, Малаген, жива, и она саску.

– Теперь она моя женщина, и не о чем говорить! – крикнул Невасфар, шагнув вперед со сжатыми кулаками. – Она уйдет со мной.

– А я слышал, что у тану каждый говорит за себя.

Что же ты решаешь за Малаген?

Саноне прищурившись смотрел на охотника снизу вверх. Невасфар затрясся от гнева. Взяв его за руку, Херилак успокаивающе сказал:

– Охотник уважает седины. Садись. – Подождав, пока Невасфар, бурча под нос, возвратится на место, Херилак ткнул пальцем в сторону женщины саску. – Хочешь говорить, Малаген?

Со страхом глянув в сторону саммадара, Малаген закрыла лицо руками. Херилак не хотел никаких неприятностей. Женщина, конечно, промолчит – так положено у саску. Он знал, что Малаген решила уйти с Невасфаром. Понимал Херилак, что Саноне внимательно глядит на него, ожидая ответа. Выбирать было не из чего.

– Я не вижу ничего сложного. Разве Саноне не говорил, что тану и саску вместе бились в городе на берегу океана, а потом пришли в эту долину, где снова вступили в бой. И по великодушию своему он сказал, что тану вольны как остаться здесь, так и беспрепятственно уйти отсюда. Мы ведь братья... и сестры тоже.

Так говорят и тану. Пусть Малаген уходит с нами, если желает.

Саноне ощутил недовольство, оказавшись побежденным собственными словами, но он не стал проявлять его – просто в знак согласия поднял руку, встал и отправился восвояси. Глядя в удалявшуюся спину мандукто, Херилак надеялся, что саску не сочтут случившееся поводом для раздоров и несогласия. Вместе бились, можно и спокойно расстаться. Он опять повернулся к саммадам.

– Утром уходим. Все ли согласны с выбранным путем? На севере слишком холодно, не стоит возвращаться к заснеженным перевалам. Идем на восток тем же путем, которым пришли, до великого моря. Там осмотримся и примем решение.

– Там же широкая река. Через нее придется переправляться, – заныл фракен.

Он был уже стар и немощен, к тому же не пользовался почти никаким уважением. Никто не обращал внимания на его прорицания над совиными шариками.

– Эту реку мы уже пересекали, алладжекс. Сделаем плоты, а мастодонты переплывут сами в нешироком месте. Это нетрудно. Кто-нибудь еще хочет говорить?

Значит, решено. Утром уходим.

Как всегда перед дальней дорогой, протестующих и сердито похрюкивающих мастодонтов запрягли еще до рассвета. К восходу все уже было готово. Стоя у тропы, Херилак проводил первого слона взглядом. Путь знакомый, и не в обычае было, чтобы саммадары предводительствовали в пути. С огромным облегчением он заметил Саноне среди провожавших саску. Подойдя к мандукто, Херилак положил руку на его плечо.

– Мы еще встретимся, друг мой.

Печальный Саноне отрицательно качнул головой.

– Не думаю, мой друг. Я не молод и более не хочу покидать нашу долину. Я повиновался указаниям Кадайра, видел такое, чего прежде саску не знали. И теперь я устал. А ты? Мне кажется, что и ты более не пройдешь этим путем.

Херилак грустно кивнул.

– Теперь в этом нет нужды. Я буду искать тебя на небе среди звезд.

– Все мы идем путем Кадайра. Если Керрик жив и ты встретишь его, передай: Саноне от имени всех саску благодарит его за подаренную жизнь.

– Я передам, – ответил Херилак, отвернулся и более не смотрел на долину саску, с которыми многое связывало его народ.

Возле реки он нагнал медленно шествующие саммады, миновал их. Саммад Келлиманса был невелик – всего один мастодонт. Но, проходя мимо, Херилак заметил, что саммад вырос вдвое. Шагая широко, как воин, Меррис вела вперед своего мастодонта.

– Вижу среди тану тех, кто хотел остаться у саску, – сказал Херилак.

Меррис вышагивала, набив рот копченым мясом.

Достав изо рта непрожеванный кусок и сплюнув, она заговорила:

– Разве саммадар Херилак не рад меня видеть?

– Ты тану.

– Конечно. Поэтому я и решила, что мне нечего делать в этой тесной долине – работать в полях и судачить о пустяках с женщинами саску. Тану не может жить без леса, тану вольны идти, куда захотят.

Херилак был озадачен.

– Тогда зачем ты все это наговорила? Я не вижу причин... – Он недоумевал, пока не заметил хитринки во взгляде женщины. Тут его осенило. Херилак разразился хохотом и одобрительно хлопнул женщину по плечу. – Ты хитра, как женщина, и решительна, как охотник. Ты знала, что Саноне недоволен тем, что Малаген, женщина саску, оставляет долину. И ты лишила его возможности протестовать, прежде чем он решился на это. Ты вовсе не собиралась оставаться!

– Это ты сказал, отважный Херилак. Слабой женщине приходится прибегать ко всяким уловкам, чтобы уцелеть в мире могучих мужчин.

И с этими словами она угостила его не менее дружеским ударом, так что Херилак даже пошатнулся, но не перестал хохотать.

"Понял ли Саноне, что его провели?" – гадал Херилак. Он мог заподозрить это еще вчера, но теперь, узнав об уходе Меррис, конечно же догадается... Как все-таки хорошо вновь идти. Он тронул металлический нож Керрика, висевший теперь у него на груди, и подумал: жив ли он... Если жив Херилак разыщет его.

Тропа шла вдоль леса к северу – к броду через реку. Там, возле воды, их дожидались Ханат и Моргил, изгнанные из долины за кражу священного порро. Заметив их приближение, Ханат замахал руками, а Моргил лежал на траве без движения. Херилак встревожился.

Может быть, что-то случилось или где-то рядом мургу?

Схватив стреляющую палку и копье, он сбежал к воде.

Увидев его, Ханат замахал вновь и грузно осел на землю возле приятеля.

– Что случилось? – спросил Херилак, ожидая увидеть раны и кровь, но не находя их.

– Это порро, – сиплым голосом произнес Ханат, указывая на глиняный кувшин возле входа в шатер. – Плохой порро.

– Надо было думать, прежде чем красть.

– Э-э, украденный порро был вовсе недурен. – Охотник облизал пересохшие губы. – Но вот когда мы сами приготовили его, получилась гадость. На вкус то, что надо, но на следующий день охотник такой больной...

– Значит, вы научились его делать? Как же? – заглянув в горшочек, Херилак понюхал.

– Достаточно просто. Мы следили за ними. Саску такие охотники, что даже не слышали нас. Сделать его легко. Берешь эту штуку, которую они выращивают, – тагассо, кажется... Растираешь, доливаешь воды, выставляешь на солнце, добавляешь мха – и готово.

Моргил шевельнулся и, открыв налитый кровью глаз, простонал:

– Точно, мох – он всему виной. Переложили, должно быть.

Херилак не выносил таких глупостей.

– Саммады уходят.

– Мы пойдем следом. Завтра, должно быть. Все будет в порядке.

– Если вы не будете пить этого зелья, – добавил Херилак, ногой опрокинув горшок с порро. Вонючая жидкость быстро впиталась в песок.

– Это мох, только мох, – пробормотал Моргил.

Глядя на младенца, Керрик встревожился.

– Она что, больна? Открыла глаза и смотрит...

По-моему, она ничего не видит.

В ответ Армун заливисто расхохоталась.

– Ты не помнишь, что Арнхвит когда-то смотрел точно так же? С младенцами так всегда бывает. Она будет очень хорошо видеть. Просто нужно немного потерпеть.

– Ну, ты готова идти?

– Я уже не первый день говорю тебе об этом. Мне просто нетерпится уйти отсюда.

Она не смотрела на укрытие мургу, но Керрик понимал ее чувства. Он понимал, что сам тянет с уходом, но теперь причин для проволочки не осталось. Все, что они взяли с собой, уместилось на двух травоисах. Малая доля поклажи одного мастодонта... но где его теперь взять? Поэтому пришлось ограничиться тем, что они с Харлом могли увезти. Армун и Даррас позаботятся о младенце. Арнхвит понесет лук и копье. И хорошо, если Ортнар сам одолеет дорогу. Настало время отправляться.

Мухи облепили заднюю часть только что освежеванной туши оленя путешественники уже не могли взять ее с собой. Самцам понравится. Смахнув мух, Керрик взвалил мясо на плечо.

– Не оставлять же портиться. Отнесу и пойдем.

Увидев, что отец уходит, Арнхвит окликнул его и пустился вдогонку.

– Не хочется покидать друзей, – сказал он на иилане', когда мать уже не могла его слышать.

Керрик не просил его об этом, но понимание приходит по-разному: Армун никогда не скрывала ненависти к самцам.

– Мне тоже. Но в жизни часто приходится поступать против собственного желания.

– Почему?

– Иногда просто нельзя поступить иначе. Мы должны уйти отсюда, потому что вот-вот могут нагрянуть охотницы и обнаружат нас. А Имехеи не может ходить, и Надаске' не оставит его одного.

– Имехеи заболел? Надаске' не говорил мне.

– Это особая болезнь. Когда она пройдет, он сможет ходить.

– Значит, тогда они разыщут нас. И мы снова будем говорить.

– Будем, – согласился Керрик, не вдаваясь в подробности.

Надаске' сидел у самой воды рядом с неподвижным телом друга и лишь поднял голову, когда они подошли.

Он немного оживился, когда Арнхвит принялся рассказывать, как они собирались в дорогу, как он теперь хорошо стреляет из лука и какие острые наконечники у его стрел. Керрик одобрительно поглядывал на сьп ia – совсем иилане'. Но будет ли он помнить эти слова вдали от озера и своих приятелей?

– Мокрый-из-моря-могучий воин, – отозвался Надаске', – он уйдет, и нам так будет не хватать мяса, которое он носил-убивал.

Арнхвит горделиво выпятил грудь, не замечая сложных знаков, касающихся размера и количества добычи, Честно говоря, он сумел сразить только одну, не очень крупную, ящерицу. Керрик глубоко сочувствовал Надаске', скрывавшему под непринужденными словами глубокую грусть и отчаяние.

– Все будет хорошо, – проговорил Керрик. – С тобой и с нами.

– Все будет хорошо, – повторил Надаске', но жесты его выражали полную безнадежность.

Имехеи привычно похрапывал в озере, но одна рука его под водой бессознательно шевельнулась в прощальном жесте.

– Как только мы разыщем безопасное место, вы придете к нам... произнес Керрик, но Надаске' отвернулся и уже не слушал его.

Держа Арнхвита за руку, Керрик возвратился к своим.

– Поздновато, – буркнул Ортнар, подволакивая вперед больную ногу, – а путь далек.

Нагнувшись, Керрик подобрал шесты травоиса. Его примеру последовал Харл. Тану молча направились в лес. Арнхвит все время оглядывался. Но тропа повернула, и двое его друзей, оставшиеся у озера, исчезли за деревьями.

Глава седьмая

Apsohesepaa anulonok

elinepsuts kakhaato'.

В паутине жизни нитей больше,

чем в море – капель воды.

Апофегма иилане'

Амбаласи сидела на стволе упавшего дерева на берегу и нежилась в теплых лучах солнца.

Такая редкая радость – отдыхать, наслаждаться солнцем, природой, размышлять о могучей реке. Воды реки были коричневыми от почвы; противоположный берег едва виднелся вдали. Течение несло травянистые островки.

Небо было безоблачным, однако где-то, должно быть, недавно разразилась сильная гроза – и теперь по реке то и дело величественно проплывали сломанные деревья. Зацепившись за мель, одно из них пристало к берегу неподалеку. С ветвей на землю посыпались крохотные верещащие устузоу.

Пробегая мимо Амбаласи, один из них дернулся, заметив ее движение, – и покатился по песку после щелчка хесотсана. Бурый мех, хватательный хвост. Амбаласи когтем перевернула зверька на спину. Что-то шевельнулось у него на животе, высунулась крошечная головка. Сумчатое с детенышем. Отлично. Сетессеи приготовит образец для исследования.

Вновь усевшись на дерево, Амбаласи удовлетворенно вздохнула. Отсутствие докучливых спорщиц Дочерей во много раз усиливало радость мышления. Здесь гармонию ее трудов не нарушали настырные неумехи, она вспоминала о них только затем, чтобы ощутить блаженство от того, что их нет рядом. Капитан урукето Элем другая – она иилане' науки. Амбаласи умела направлять ее речи. И ненавистное имя Угуненапсы ни разу не прозвучало и не проступило на ладонях за все время долгого путешествия.

Думы Амбаласи нарушил треск ветвей за спиной.

Она повернула голову, но так, чтобы одновременно видеть и реку и джунгли. Подняла хесотсан, но, увидев одну из членов экипажа, опустила оружие. В руках у той был большой струнный нож, с помощью которого она прокладывала себе дорогу в подлеске. Это было нелегко – разинув рот, иилане' шаталась и едва не падала от усталости.

– Прекращение труда! – громко скомандовала Амбаласи. – Живо в воду! Охладись.

Выронив струнный нож, иилане1 без сил рухнула в воду. Вынырнув, она показала Амбаласи ладонь, цвет которой означал благодарность.

– Благодари, благодари. Мало того, что мне приходится руководить неумехами, я должна еще и думать за них. Сиди в воде, пока не сможешь закрыть рот.

Амбаласи поглядела на реку: урукето не было видно.

Впрочем, это неважно – еще рано, ведь она отпустила их на целый день: порадовать энтиисенатов, наловить рыбки для урукето.

В лесу вновь затрещали ветки, и на берег вышли Сетессеи и две иилане', чем-то тяжело нагруженные.

Бросив свою ношу на землю, они присоединились к сидевшей в воде подруге. Сетессеи тоже тяжело дышала, широко открыв рот, но все-таки она перегрелась не так, как остальные.

– Открытие, предсказанное Амбаласи.

– Великолепно. Судя по очертаниям суши и расположению притоков, там должно быть озеро.

– Теплое, кишащее рыбой, окруженное солнечными пляжами.

– Необитаемое?

– Множество всякого рода живности, Кроме сорогетсо.

– Я так и думала. Как и везде. Это озеро – ближайшее к городу. Вынуждена с некоторой неуверенностью заключить, что обнаруженная мной группа сорогетсо – единственная в этих краях. И уж конечно на всей реке.

Что отсюда следует?

– Непонимание-смысла желание-просвещения.

– А следует, верная Сетессеи, то, что наши сорогетсо вовсе не местные жители. Их привезли сюда и поселили, как я и предполагала. Одинокая колония – плод темных экспериментов какой-то неизвестной ученой. Что еще ты обнаружила?

– Интересные экземпляры – летающие создания без перьев и шерсти, и кое-что еще...

Тем временем купальщицы вылезли на берег, и Сетессеи велела им притащить принесенные мешки. В одном из них оказалась небольшая клювастая ящерица, длиной с руку. Амбаласи с интересом взглянула на нее и распрямила длинный хвост.

– Подвижная, ходит на четырех лапах, при опасности может улепетывать на задних, острый клюв позволяет ей питаться всем чем угодно: ветвями, грубыми листьями.

– Вкусные. Они сидят на гнездах под деревьями. Я пресытилась однообразной едой. Надоело консервированное мясо. Я убила двух и одну съела.

– Исключительно в научных целях.

– Исключительно. Но, поразмыслив, я решила: раз мясо так вкусно, следует собрать яйца.

– И ты, конечно, собрала их. Сетессеи, ты становишься настоящей ученой. Новый источник питания всегда важен. Мне тоже надоело мясо угря. Рассматривая ящерицу, Амбаласи машинально разинула рот... и закрыла его: интересы науки требовали, чтобы экземпляр целым сохранился до вскрытия. Будем называть его наэб – из-за клюва, А теперь покажи, что ты еще принесла.

Амбаласи не переставала удивляться разнообразию новых видов на континенте. Этого следовало ожидать, но удивление росло и росло. Жук чуть побольше ладони, крошечные устузоу, огромные бабочки... Восхитительное разнообразие.

– Удовлетворительно в высшей степени. В консервирующие емкости их – и так уже много времени прошло после их смерти. Возвратимся в город и отметим наше открытие. Увы, этот день недалек.

В голосе Амбаласи слышались грустные интонации, что, вероятно, было связано с Дочерьми. Сетессеи сбегала к реке за водяными плодами, которые охлаждались в воде. Поблагодарив, Амбаласи попила, но от мрачных дум ее отвлечь не удалось.

– Исследования-удовольствия подходят к концу, впереди вселяющие уныние споры. Не хочу даже думать о том, что ждет нас в городе. Однако скоро вернется урукето – ив обратный путь.

– Интересы науки требуют продолжения процесса познания, – вкрадчиво сказала Сетессеи.

Амбаласи со вздохом сделала отрицательный жест.

– Ничто не может принести мне большего удовольствия, чем продолжение наших научных работ. Но я опасаюсь за город, который вырастила здесь, – он остался в руках этой бестолочи. Я призвала их повернуться лицом к реальности и оставила их, чтобы увидеть – в состоянии ли они решить свои проблемы подходящим для их верований способом. Как ты считаешь, смогут они справиться с этим?.. Согласна, в высшей степени маловероятно... Посмотри! Или глаза мои плохо видят от старости – или это урукето!

– Великая Амбаласи видит, как молодая фарги. Они возвращаются.

– Великолепно. Немедленно подготовь образцы, чтобы погрузить их еще до темноты. Я считала дни и следила за ориентирами. Теперь мы поплывем вниз по течению. Если отправимся на рассвете, – то уже днем будем в Амбаласокеи.

– Неужели мы так близко?

– Нет, здесь очень быстрое течение.

Сообразно своему положению, Амбаласи отдыхала, пока остальные готовили образцы. Энтиисенаты приближались к берегу, высоко выпрыгивая из воды. Умные существа, милые – одно удовольствие видеть их.

Урукето размеренно плыл позади, замедляя ход, – наконец огромный клюв оказался на берегу, гигант остановился. Элем спустилась с высокого плавника, чтобы помочь Амбаласи подняться наверх. На скользкой поверхности клюва было невозможно зацепиться когтями. Забравшись на широкий лоб животного, Амбаласи остановилась передохнуть.

– Вы его накормили? – спросила она.

– Вполне, даже слишком. Энтиисенаты ловили угрей, правда, не таких крупных, как в устье, и урукето ел их с большим удовольствием.

– А тебе на самом деле понятно поведение безмозглой твари?

– Долгое наблюдение и совместное пребывание позволяют этого достичь. Но это своего рода искусство – оно дает великое удовлетворение. Я часто его чувствую, когда...

Элем смущенно осеклась, жестом попросив прощения; оранжевый гребень ее покраснел. Амбаласи ответила знаком: поняла-не возражаю.

– Радость понимания-руководства овладела тобой.

В этом я не вижу ничего плохого. Я обратила внимание, что за многие дни, которые мы провели вне города, это твой первый промах: ты хотела произнести запретное имя. Но сейчас – скажи его вслух. Ну! Угуненапса?

– Благодарю, так приятно слышать его...

– Но не мне. Я просто хотела попривыкнуть к этим грубым звукам, терзающим нервные окончания. Угуненапса... Утром отплывем, днем будем в городе. Поэтому я прощаю твою оплошность. Мелкая неприятность по сравнению с тем, что меня ожидает завтра.

Элем сделала жест, означающий надежду.

– Может быть, все не так плохо...

Амбаласи издала грубый звук.

– Неужели ты, знающая своих сестер, считаешь, что это возможно?

Элем благоразумно промолчала и попросила разрешения начинать погрузку. Праведный гнев придал сил Амбаласи, и она легко добралась до верхушки плавника и спустилась в прохладную утробу урукето, где сразу же уснула, понимая, что завтрашний день потребует от нее всех сил.

Сетессеи разбудила ее звуками, призывающими к вниманию.

– Показался город, великая Амбаласи. Я подумала, что ты захочешь подготовиться к прибытию. Может быть, украсить твои руки знаками победы и силы?

– Нечего тратить краску, чтобы произвести впечатление на этих никчемных. Лучше принеси мяса, чтобы хватило сил выслушивать их глупости.

Урукето заметили издали: на причале их встречала Энге. Амбаласи жестом выразила одобрение: знает ведь, что ее присутствие я могу выносить, и оберегает меня от своих перекорщиц.

– Сетессеи, отнеси образцы в лабораторию. Вернусь сразу же, как только разузнаю, что произошло в наше отсутствие. Надеюсь на лучшее, но рассчитываю только на худшее.

Пыхтя и отдуваясь, Амбаласи выбралась на деревянный причал, Энге приветствовала ее знаками радости.

– Ты радуешься, что я вернулась в добром здравии, или хочешь сообщить мне добрую весть?

– И то и другое, великая Амбаласи. Долгое изучение восьми принципов Угуненапсы вывело меня к седьмому из них. Я говорила тебе, что ответ на все наши вопросы кроется в ее словах, и я верила в это. Правда, у меня были сомнения...

– Пощади меня, Энге. Изложи результаты. Не нужно рассказывать, как ты пришла к ним. Неужели ты хочешь меня убедить, что за время моего отсутствия все ваши проблемы разрешились с помощью одних только философских принципов? Если так, то я немедленно вступаю в ряды Дочерей.

– Мы с радостью примем тебя. Но, несмотря на то что решение кажется достижимым, существует проблема...

Амбаласи тяжело вздохнула.

– Ничего неожиданного. Формулируй проблему.

– Дело касается Фар' и тех, кто следует за нею.

– И это не неожиданность. Что же натворило мерзкое создание?

– Со всеми своими компаньонками она переселилась к сорогетсо.

– Что?!

Каждый участок кожи Амбаласи, способный менять цвет, ало зарделся, цвета трепетали, словно сердце, готовое лопнуть. Энге со страхом отступила, неуверенно сделав жест: опасно для здоровья. Амбаласи щелкнула зубами.

– Были отданы указания, строжайшие приказы. Сорогетсо должны были покинуть город и никогда не возвращаться. И никто не должен был ходить к ним. Я немедленно покину город и разрушу его, если неповиновение будет продолжаться. Немедленно!

Трепещущая Энге пыталась что-то сказать. Наконец Амбаласи, едва не потерявшая от ярости дар речи, сделала знак, разрешая ей говорить.

– Мы всё поняли, подчинились и выполняем. Но Фар' отказалась повиноваться приказам. Она сказала, что если мы отвергли власть эйстаа, то следует отвергнуть и твою власть. И она увела всех своих подруг. Если жить в городе значит повиноваться, сказала она, то зачем нам город? Они ушли к сорогетсо. Чтобы жить среди них, чтобы жить, как они, и обратить их в истинную веру Угуненапсы, и там, в джунглях, воздвигнуть истинный город в ее честь.

– И это все? – спросила Амбаласи, вновь обретая контроль над собой, хотя прекрасно знала ответ.

– Нет, Фар' ранена, но она не вернется. Кое-кто остался с ней, а большинство вернулось.

– Немедленно отправь непокорных на разделку-чистку-консервирование угря, и пусть работают, пока я их не отпущу. Впрочем, если бы все зависело только от меня, они бы этого не дождались. Я пойду к сорогетсо.

– Это опасно.

– Я не боюсь.

– Но я хочу еще рассказать о наших успехах.

– Когда покончим с этим скверным делом. Скажи Сетессеи, чтобы шла ко мне, и пусть прихватит лечебную сумку. Немедленно.

...Одна из молодых лодок уже подросла настолько, что могла вместить двоих иилане'. Путешествие могло быть приятным, если бы лодку успели выучить. Она дергала щупальцами, пенила воду, косилась на Сетессеи, которая безжалостно давила на нервные окончания. Кое-как они спустились к оконечности перешейка, миновали ограду. Гнев Амбаласи мало-помалу прошел, и она успокоилась. Сейчас нужен был трезвый рассудок, а не ярость. Она так стиснула хесотсан, что он стал извиваться у нее в кулаке. Она взяла оружие, чтобы защищаться от хищников, но никак не могла одолеть желания расправиться с Фар'. Неповиновение строгому приказу, нарушение чистоты научного эксперимента! На этот раз непокорная Дочь зашла слишком далеко.

Кстати, Энге говорила, что она ранена. "Хорошо бы смертельно", подумала Амбаласи. Может быть, капелька токсина вместо болеутоляющего поможет делу?

В лесу было зловеще тихо. Привязав суетливую лодку к берегу, Сетессеи взяла оружие на изготовку и поспешила вперед. Не дойдя до плавучего дерева, на тенистом пляже у озера они натолкнулись на небольшую группу иилане'. Трое из них склонились над кемто, лежавшим на земле, и, когда Амбаласи потребовала внимания, в страхе зажестикулировали. Трепеща, они уставились на ученую.

– Вы заслуживаете смерти, уничтожения и расчленения за то, что пренебрегли моими приказами и пришли сюда. Вы исполнены злостной глупости. А теперь скажите мне, где находится зловреднейшая и глупейшая из вас, имя которой Фар', хотя я бы назвала ее Нинпередапсой – великой ослушницей и разрушительницей.

Дочери в страхе расступились, и Амбаласи увидела распростертую на земле Фар'. Одну из ее рук охватывал грязный нефмакел, глаза Фар' были закрыты. Амбаласи обрадовалась – похоже, Фар' умерла.

Увы, это было не так. Фар' шевельнулась и, медленно открыв большие глаза, взглянула на Амбаласи. Нагнувшись, та язвительно сказала:

– А я надеялась, что ты мертва.

– Ты говоришь, как эйстаа. И я отвергаю тебя во имя Угуненапсы, как всех эйстаа.

– Почему ты ослушалась меня?

– Только дух Угуненапсы властен над моей жизнью, Медленно потянув нефмакел, Амбаласи обнажила рану, наслаждаясь стоном Фар'.

– И с какой же стати Угуненапса послала тебя к сорогетсо?

– Чтобы эти простые существа познали истину.

Чтоб я указала им путь к Угуненапсе и тем спасла от грядущих бед. Даже юные фарги, выйдя из воды, сразу будут узнавать об Угуненапсе, ибо для этого мы и явились сюда!

– Для того ли? Тебя укусило какое-то животное, и рана воспалена. Значит, ты намереваешься рассказать им об Угуненапсе? Так ты уже разговариваешь на их языке?

– Я знаю несколько слов. И выучу новые.

– Ни в коем случае! Я постараюсь, чтобы этого не случилось. Кто тебя укусил?

Фар' отвернулась и, запинаясь, ответила:

– Это был самец... кажется, его зовут Асивасси...

– Еассасиви, Дочь Тупости? – наслаждаясь собой, загремела Амбаласи. Ты даже не можешь верно произнести его имя – и собираешься проповедовать ему учение Угуненапсы. Струнный нож, нефмакел, антисептик! – приказала она Сетессеи. – Судя по его реакции, твои речи не произвели на него особого впечатления. Экий смышленый, я начинаю все больше ценить их интеллект. Я обработаю антибиотиками твою рану, а потом ты покинешь это место, где вызываешь необратимые разрушения.

– Я останусь. Ты не заставишь меня...

– Неужели? – В гневе Амбаласи нагнулась, обдавая дыханием лицо Фар'. Смотри. Твои последовательницы собираются отнести тебя в город. А если они откажутся, я возьму хесотсан и убью их. А потом тебя.

Или ты сомневаешься в том, что я сделаю это?

Если Фар' и сомневалась, то компаньонки ее не сомневались ни минуты. Не дав Фар' опомниться, они по возможности мягко подхватили слабо сопротивлявшееся тело и повлекли прочь, невзирая на ее протест.

– А день, оказывается, не так плох, как показалось вначале, – блаженно выговорила Амбаласи и протянула вперед руки, чтобы восхищенная Сетессеи могла очистить их с помощью большого нефмакела.

Когда они возвращались в город, лодка оказалась более послушной, и Сетессеи скормила ей кусок рыбы в награду. Энге вновь поджидала их.

– Фар' вернулась и рассказала мне о твоих угрозах. Ты действительно убила бы ее?

Энге была явно расстроена, и Амбаласи неправильно истолковала причины ее настроения.

– Неужели для тебя жизнь одной мерзкой Дочери значит больше, чем судьба всех сорогетсо?

– Меня не волнуют ни сорогетсо, ни Фар'. Я опечалена тем, что известная ученая, знаменитейшая среди иилане', может решиться на убийство низшей.

– Гнев мой был настолько велик, что я могла бы даже откусить ей голову. Но гнев не вечен, хорошее настроение возвращается. Наука выше насилия. Скорее всего, я не тронула бы ее. Впрочем, не поручусь. А теперь позволь мне забыть эту Дочь Разрушения и выслушать от тебя известия радостные и важные, которые ты собиралась мне сообщить.

– С большим удовольствием. Но сперва ты должна усвоить восемь принципов Угуненапсы...

– В самом деле?

– Конечно. Как ты поймешь законы, по которым живет тело, не зная, чему повинуется каждая клетка?

– Принимаю укор, – вздохнула Амбаласи, опускаясь на хвост и принюхиваясь к слабому ветерку с реки. – Слушаю – и учусь.

– Первый принцип был дарован Угуненапсе в откровении, это извечная истина. Все мы живем между большими пальцами Духа Жизни, великой Эфенелейаа.

– Зрение у твоей Угуненапсы, должно быть, острее моего. За долгие годы занятий биологией я что-то не видела эту самую Эфенелейаа.

– Потому что ты не там искала, – с воодушевлением продолжала Энге. Дух Жизни внутри тебя.

Потому ты и жива. Когда усвоена эта истина, Эфенелейаа открывает другие. Далее идет второй принцип.

– Постой, давай пока ограничимся первым. Я так и не поняла тебя. Требуется определение новой концепции, непонятного мне термина. Что есть дух?

– Этим словом Угуненапса обозначала нечто присущее только иилане', незримую субстанцию, которую нельзя увидеть. Она говорит: вот двадцать фарги, десять из них йилейбе, не способные к речи, а десять – иилане'. Пока они молчат, различить их невозможно, Умри они – медицинское вскрытие не выявит никакой разницы между обеими группами. И потому все постигшая Угуненапса придумала слово "дух", чтобы описать это невидимое – в данном случае это дух речи. А чтобы говорить о жизни, она использовала имя "Эфенелейаа" – жизнь-вечность-внутреннее-сущее. Теперь ясно?

– И да и нет. Да – потому, что я слышу тебя и воспринимаю твои аргументы. А нет – потому, что я отвергаю эту концепцию духа как надуманную, несуществующую, затрудняющую мышление. Ну хорошо, оставим это на время, предположим, что да. Хоть я и отвергаю самую основу, но в порядке дискуссии хочу уяснить, что следует из данной концепции.

– Принимаю твои соображения, быть может, потом я еще раз попытаюсь объяснить тебе понятие духа. Я согласна – оно трудное.

– Не трудное, а неверное и неприемлемое. Но я же говорю – да, чтобы наш разговор не затянулся до вечера. Буду считать вашу истину гипотезой. Продолжай, Ты собиралась перейти ко второму принципу.

Энге знаком согласилась подискутировать.

– Пусть будет так, как ты сказала. Мы, признавая Эфенелейаа, понимаем, что обитаем в Городе Жизни, который включает в себя все города иилане' и не только их. Разве ты не видишь справедливость и простоту этой мысли?

– Нет. Это следует еще доказать. Продолжай.

– Далее идет третий принцип. Он гласит, что Дух Жизни, Эфенелейаа высшая эйстаа в Городе Жизни, а мы – обитательницы его.

Приоткрыв мигательные мембраны, которыми Амбаласи отгораживалась от натиска схоластики, ученая спросила:

– И твои сестры верят во всё это?

– Верят... Да они живут этим. Только принципы Угуненапсы и дают нам волю к жизни.