Текст книги "Месть Монтесумы"

Автор книги: Гарри Гаррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Антони Берджессу с благодарностью

Глава 1

С точки зрения голубя, раскормленного, разжиревшего на попкорне и крошках от сандвичей туристов, каковых (голубей, как, впрочем, и туристов) в нашей родной столице просто несть числа, Национальная галерея выглядела точь-в-точь как всегда. Беломраморная, сводчатая и внушительная – самое подходящее вместилище для чудеснейших произведений искусства со всего света, выставляемых на потеху гражданам. Именно тут потные сыновья Канзаса, Калифорнии, Техаса и Мейна искали долгожданное убежище от жары и слепящего сияния вашингтонского лета, топтались с изумленно распахнутыми глазами перед мясистыми необъятными телесами рубенсовских матрон, шаркали с остекленевшими взорами мимо роскошеств импрессионистов, не догадываясь, что в эту самую минуту среди них разыгрывается человеческая драма.

Если бы их внимание не блуждало где-то далеко, они могли бы заметить человека, стоящего рядом с книжным киоском, на лицо которого то и дело набегала тревожная тень, как ни старался он отогнать ее профессиональной улыбкой. Худой, среднего роста, загорелый, с черными, как вороново крыло, волосами, с чуточку великоватым носом, впрочем, не лишающим его внешность приятности; одетый в тщательно отглаженный, неброский бежевый костюм; аккуратно завязанный галстук весьма сдержанной расцветки; стоял он выпрямившись, но без напряжения, сцепив руки за спиной, как хозяин всего, что видит, – впрочем, именно так оно и было.

– Мистер Хоукин, – засеменила к нему пухленькая розовенькая девушка, неся перед собой на вытянутых руках толстую книгу. – Джентльмен хочет вот эту, но ценника на ней нет…

– «Рисунки Дега», второе издание, восемь девяносто пять плюс налог.

Поразившись его дару помнить абсолютно все, она закатила глаза, плававшие за толстыми линзами, будто рыбы в аквариуме, выдохнула благодарность и поспешила к покупателю. С виду все шло нормально: открытки, книги, репродукции и слайды бойко распродавались; а на предметы, имеющие хоть какое-то отношение к Энгру, спрос был прямо-таки ажиотажный – да и чего ж еще ждать, если наверху проходила выставка его римских набросков из частных коллекций; но упомянутому ажиотажному спросу оказался мастерски противопоставлен предварительный заказ на широкий ассортимент сувениров и изданий о творчестве Энгра, так что полки не пустели, а барыш рос. И все же, несмотря на это, все явно шло не так, как следовало, что подтвердил мимолетный взгляд, брошенный Хоукином на крепко сложенного мужчину в черном костюме. Разглядывая с показным интересом репродукции работ Фрагонара, тот на самом деле не спускал глаз с Хоукина, на миг встретившегося с взглядом глубоко посаженных глаз и поспешно отвернувшегося; воспоминание о холодном взгляде этих самых глаз и совсем уж ледяном голосе субъекта, слышанном нынче утром, снова изгнало улыбку с губ Хоукина.

– Будьте в полдень, – изрек субъект. Ничего более, и молча двинулся вдоль полок.

Первым делом Хоукина охватил гнев: да кто такой этот незнакомец, чтобы являться сюда и разговаривать в подобном тоне?! От киоска было рукой подать до комнаты охраны и ее начальника Легри, как сыр в масле катавшегося там в складках жира, не давая им обвисать посредством обильного завтрака, увенчанного чашкой кофе с пирогом.

– Вот и будь на месте, – наказал Легри своим маслянистым голосом. – Ежели тебе велено там быть, вот и будь. Я его знаю. Он из правительства.

Правительство. Собственно говоря, все они здесь государственные служащие, но слово «правительство», возглашенное столь уважительным тоном, означает нечто высшее, ранг более высокого порядка, визит весомого авторитета. Так что Хоукин ждал, и это сказывалось на его расположении духа отнюдь не лучшим образом. Обычно миролюбивый, более-менее довольный своим надежным положением и получающий наслаждение от работы индивидуум, сейчас он был грубо выбит из умиротворенного настроения и отнюдь не радовался этому. Все утро человек из правительства держался на виду, то и дело проявляя больше интереса к менеджеру, нежели к выставленным товарам, а его глаза, смахивающие на перископы, полускрытые нависающими кустистыми бровями, источающие ощущение пронзительной мощи, постоянно тревожили Хоукина и мало-помалу заставили его погрузиться в тревожные раздумья о том, в каких таких тайных преступлениях он повинен. Ближе к полудню он чуточку развеялся, устраняя неисправность одного из кассовых аппаратов. Но, едва отвернувшись от кассы, он заметно вздрогнул, обнаружив, что тяжеловес стоит в каком-то футе от него.

– Ваш кабинет, – лаконично бросил тот, и Хоукин в молчании пошел первым, чуть ли не радуясь, что этот момент наконец-то настал.

– Сигарету? – спросил он в кабинете, пододвигая пачку через стол. Собеседник мрачно покачал головой, так что Хоукин вернул пачку, извлек сигарету и закурил сам. – Итак, чем могу служить?

– Мое удостоверение. – Незнакомец вытянул руку и откинул клапан кожаного портмоне точным, отработанным движением, знакомым любому человеку, хоть раз смотревшему телевизор, продемонстрировал сверкающую бляху и почти тотчас же захлопнул портмоне. – Дэвидсон, Федеральное бюро расследований. Нахожусь здесь по делу величайшей важности.

Несмотря на внешнее спокойствие Хоукина, его подсознание тут же выдало на-гора целый ряд потенциальных преступлений – нарушения правил дорожного движения, проезды на красный свет, бездумные плевки на тротуары. Да нет, что за глупости, агент не мог заявиться сюда ради подобных пустяков. Ведь ФБР занимается только серьезными правонарушениями, а? Но эта мысль лишь пополнила мысленный вернисаж злодеяний стремительно несущейся вереницей ужасающих видений: похищенные дети, взорванные самолеты, угнанные автомобили, мчащиеся из штата в штат. В чем же таком он повинен?

– Вы не против, если я взгляну на значок еще раз? – осведомился Хоукин. Ближайшее рассмотрение бляхи из тяжелого золотистого металла, с глубоко выгравированными словами «ФЕДЕРАЛЬНОЕ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ» и цифрами «32786» не помогло ни в малейшей мере, и, провожая ее взглядом во второй раз, он не продвинулся вперед ни на шаг. – Позвольте поинтересоваться, что привело вас ко мне, мистер Дэвидсон? Быть может, это касается кого-то из персонала? – Хоукин просто уповал на это.

Не придав этому слабому гамбиту ни малейшего значения, фэбээровец извлек из внутренного кармана стопку бумаг, поднес к свету и принялся читать ледяным тоном, будто на суде:

– Хоукин, Антонио. Родился двадцать пятого декабря одна тысяча девятьсот сорокового года в резервации апачей Койотеро, Белая гора, штат Аризона. Отцовское имя Брат Ястреба[1]1
  Hawk Brother– откуда и фамилия Хоукин (haw, kin – родственник, ястреб). – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть] в официальном порядке изменено на Хуан Хоукин в одна тысяча девятьсот сорок четвертом в Палм-сити, штат Калифорния. Посещал начальную школу Саннислоуп, Государственный колледж Сан-Диего, каковой окончил в звании бакалавра искусств, специализация – история изобразительного искусства. Служба в армии Соединенных Штатов с шестьдесят второго по шестьдесят четвертый, демобилизован в звании техника пятого класса, федеральный служащий с одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого до текущего момента, в настоящее время менеджер книжного киоска в Национальной галерее, Вашингтон, округ Колумбия, холост, ближайший родственник тетя с материнской стороны Мэгги Светлячок, группа крови первая, резус-фактор отрицательный.

Агент внезапно смолк, и Тони, подавив желание выкрикнуть «Невиновен!», просто поинтересовался:

– Стоят ли за этим какие-нибудь конкретные основания?

Дэвидсон угрюмо кивнул.

– Вы были избраны для задания.

– Что вы имеете в виду?!

– Возможность послужить отчизне посредством служения своему Федеральному бюро расследований. Вам наверняка будет приятно услышать, что в окончательном сокращенном списке было семь фамилий, а Он… – это слово агент возгласил с благоговейным придыханием. – … Он избрал вас Сам, тотчас же, как человека, наиболее квалифицированного для служения на этом посту. Не только лояльного американца, а американского американца, одного из коренных жителей, а также представителя национальных меньшинств.

Пока агент говорил, тревога почти покинула Тони. Итак, ни о каких преступлениях не было речи, нечего было драпать, когда никто не преследует, в биографии не было ничего бросающего на него тень, все это дело перешло из разряда пугающих в таинственные и мало-помалу облекается в одежды абсурдных.

– Вы все еще не сказали мне, на какое задание меня прочат.

– Вовсе не прочат, а утвердили. Он утвердил вас Самолично.

– Но я-то ничего не утверждал и определенно ни на что не пойду, пока не узнаю хотя бы, о чем идет речь.

Тут агент убрал бумаги, предпочел пропустить мимо ушей предложение свободы выбора и заговорил, выбирая слова с безупречной точностью:

– Вы избраны в качестве генерального директора книжно-сувенирного киоска, каковой будет открыт в вестибюле здания Федерального бюро расследований.

– Спасибо за предложение, но боюсь, я вынужден его отклонить.

– Неприемлемо. Бумаги о переводе уже подготовлены…

– Как это неприемлемо?! Я совершеннолетний американец, и вы не можете принуждать меня к чему-либо против моей воли. Быть может, я и рожден индейцем, но мой отец покинул резервацию и позаботился о том, чтобы я получил хорошее образование и отслужил в армии, как и всякий американский юноша. Я свой долг выполнил. Мне нравится и тут. – В приступе велеречивости Хоукин дошел до полной опрометчивости. – Я ценю ваше предложение, но передайте Самому: большое спасибо, но все-таки нет, спасибо.

Дэвидсон медленно подался вперед. Его сжатые губы вытянулись в ниточку, пронзительно тяжкий взгляд источал арктический холод.

– Не находились ли вы под следствием? – Слова падали с его губ звенящими ледяными глыбами. – Вы на это напрашиваетесь. Человек, отвергающий подобную возможность, наверняка что-то скрывает, а мы, уверяю вас, специалисты по части извлечения на свет темных сторон жизни. Всех без исключения. Вы что-то скрываете, мистер Хоукин?

Сердце Тони всполошенно трепыхнулось, подкатив под горло, так что ни сглотнуть, ни вздохнуть, а перед мысленным взором в бешеном темпе снова замелькали картины правонарушений, допущенных им за свою жизнь. Похабная гостиничная комната в Номе с женой капитана, порванные квитанции на штраф за неправильную парковку, кое-какие преувеличения и любопытные умолчания в налоговых декларациях, неоплаченные и давно позабытые счета за коммунальные услуги, дыра в колючей проволоке ограды лагеря Аптон, весьма часто употребляемая после отбоя из-за близости к местной таверне; эти и им подобные прегрешения пронеслись у Тони перед глазами – пожалуй, пустяковые, и будь он католиком, отделался бы всего лишь одним-двумя «Отче наш» да небольшим постом, но его пуританской совести протестанта эти прегрешения представлялись грозными громадами, еще более разросшимися от сумрачной перспективы их обнародования и воздаяния.

– Я ничего не скрываю, – выдавил он из себя, с трудом проталкивая слова мимо своего окаменевшего коронарного насоса; слова звучали неубедительно даже для его собственного слуха, да и сам он являл жалкое зрелище для безмолвного стороннего наблюдателя. Графин с водой на миг избавил его от неловкости, но лишь на миг, потому что, как только Тони начал наливать воду, горлышко графина забренчало по краю стакана, а верхняя губа намокла от пота еще до того, как вода достигла ее. «Вы не имеете права угрожать мне», – хотел сказать он, но вместо того попытался найти убежище в лицемерии. – Вы только поймите меня правильно, я весьма польщен столь выдающейся честью. Но, видите ли, я попросту не обладаю необходимой квалификацией. Я историк искусства по собственному выбору, ремонтник радаров по нужде и ровным счетом ничего не знаю о том, как стоять на страже закона. Тут я как рыба на суше, не нужен вам такой. Так что к нашей обоюдной выгоде…

– Если Он говорит, что вы потянете, значит, вы потянете.

– Я потяну, я потяну, – пробормотал Тони под нос, в тихом отчаянии ломая пальцы. Так ведь было хорошо в Национальной галерее! Консольные часы производства Джорджа Грэхема на книжной полке мягко пробили час, и в тот же миг зазвонил телефон. Не успел Тони протянуть к нему руку, как Дэвидсон уже снял трубку и поднес к собственному уху.

– Да, сэр! – Слова эти были согреты таким чувством, какого Тони за этим человеком-скалой и не подозревал. Затем агент с улыбкой протянул трубку через стол. – Теперь можете поговорить. С Самим.

Обреченно вздохнув, Хоукин принял трубку.

Глава 2

– Ну разве это не захватывающе, в смысле, по правде захватывающе?!

Софи всегда задавала вопросы будто запыхавшись, будто не могла дождаться ответа, но почти тотчас же разъясняла свой вопрос. Ее дали Тони в помощницы, и до открытия магазинчика других работников не будет. Тони подозревал, что она подсадная утка, приставленная, чтобы следить за ним и докладывать кому-то наверх. А заодно подозревал, что хоть она и Софи Файнберг, никакая она не еврейка, а филер, рядящийся под национальные меньшинства, чтобы войти в доверие. Выражения на идише она вворачивала достаточно гладко, но вполне может статься, что они просто заучены. Надо бы разыскать среди приятелей настоящего еврея, чтобы вывел ее на чистую воду. А может, это все от болезненного воображения, разыгравшегося в атмосфере чрезмерной секретности, повседневно окружающей его со всех сторон?

– Захватывающе? Пожалуй, захватывающе, – промямлил Тони в заветренный сандвич с тунцом.

– Вы по правде невозмутимый, boychik,[2]2
  Молотобоец (идиш).


[Закрыть] правда-правда. Как я завидую вашей невозмутимости, по правде завидую.

Сандвич стоял в горле колом, словно пыль Мертвого моря, и Тони попытался смыть его аммиачно-горьким кофе. Эту битву Софи тоже выигрывает. Он толком и не понял, с какой это стати она начала ходить на ленч с ним вместе – быть может, неправильно истолковала мимоходом оброненное приглашение, так что Тони стал питаться в «Бурчащем брюхе» в надежде отпугнуть ее. Наверное, это худшая закусочная во всем Вашингтоне, что уже само по себе довольно яркая характеристика для города, отнюдь не славящегося качеством своих забегаловок, но этот гамбит кончился жалким проигрышем и привел лишь к неутихающему пожару под ложечкой. Софи же, упиваясь чувством долга, съела куда более основательный ленч, увенчав его чем-то вроде вулканизированного желе и куска черствого пирога.

– Сегодня утром ничего не доставили? – Тони уцепился за нейтральную тему, чтобы не давать хода бьющему через край энтузиазму по поводу его поста.

– О да, конечно, доставляли! Значки работников ФБР производства Гонконга. Я уверена, что дети будут от них без ума, и даже взрослые. Я закончила оправлять в рамки раскрашенные портреты директора. Золотые рамки по экстренному заказу.

– Раскрашенные? Мне казалось, что они должны быть черно-белыми.

– Так ведь и были, но вышла спецдиректива, так что первую сотню раскрасили и прислали обратно. Снимки просто очаровательны.

– Ничуть не сомневаюсь. А вам не кажется, что золотые рамки и ручная раскраска – ну, скажем, чуточку чересчур?

– Да что это вы этакое хотите сказать?! – Улыбка Софи не погасла, но как-то застыла, а в голосе прозвучал отзвук служебного рвения. Неужто преступлены границы дозволенного? Тони чувствовал себя настолько угнетенным, что почти не придавал этому значения.

– Ничего, пожалуй, ничего. Что-то чувствую себя не очень хорошо.

Приподняв брови, Софи промолчала. Пусть-ка заглянет в свой словарь идиша! Радуясь своей крохотной победе в более обширном сражении, Тони сделал большой глоток кофе, ощутил, как едкая горечь обжигает внутренности, и тут же снова впал в уныние, почти не покидавшее его в последнее время. И даже не обратил внимания на человека, прошедшего мимо их столика и задержавшегося на мгновение, чтобы чиркнуть спичкой и прикурить. Затянувшись, тот шепнул так тихо, что его слышал один только Тони:

– Сию минуту. Явиться в комнату 2135. Дело не терпит отлагательств.

И больше ни слова, ни движения, застыл у плеча Тони, глядя прямо перед собой – этакая скала в темном костюме и ботинках из толстой кожи. Как только Тони поднялся и оплатил счет, пришелец увязался за ним, так что даже Софи на сей раз прикусила язык – наверное, уразумев, что затевается нечто важное, и не вдаваясь в расспросы, хотя Тони направился к лифту, а не к дверям своего кабинета.

Когда Тони подергал за ручку двери комнаты 2135, никак не отмеченной и явно ничем не отличающейся от остальных комнат в этом коридоре, та оказалась заперта, но быстро открылась, когда гонец потянулся поверх его плеча и быстро выстучал на дереве условный сигнал. Переступив порог, Тони ощутил, как дверь беззвучно притворяется, и остался один на один с человеком, сидевшим за полированным государственным столом на стальных ножках, на обширных незапятнанных пространствах которого не наблюдалось ничего, кроме одинокого карандаша желтого цвета. Однако, словно стол и так уж слишком захламлен, чиновник тут же подхватил карандаш и постучал им по зубам, жестом пригласив Тони сесть на стул напротив стола.

– Вы Антонио Хоукин, не так ли? – Тук-тук-тук желтым деревом по белым зубам, будто пунктуация. Тони кивнул. Слишком уж белые зубы, наверное, искусственные, как и чрезмерно сердечная улыбка, обрамляющая их. Чуть выше – усы-шнурочки, вроде тех, что были в моде у беговых «жучков» лет тридцать назад, тонкий нос, видом своим источающий любопытство, прямо эдакий щуп, глаза скрыты сильно затемненными пенсне без оправы, белая кожа даже белей пластмассовых зубов, высокий лоб – настолько высокий, что через темя и затылок простирается до самой шеи, на самой макушке сей любопытной области несколько длинных волосков, крепко-накрепко приклеенных к своему месту.

– Меня зовут Росс Соунз. – Тук-тук-тук. – Не позволите ли взглянуть на ваше удостоверение?

– Не позволите ли мне узнать, зачем и ради чего все это затевается?

– Через минутку, Тони, но позвольте сперва покончить с формальностями. Что ж, спасибо. Фотография не очень похожа, но похожую фотографию встретишь редко, правда ведь, не так ли? А теперь, если вы не против, смочите свой большой палец чернилами об эту подушечку и сделайте отпечаток на этом листе бумаги. Идеально сходится с отпечатком на удостоверении, не так ли? Ну вот, можете вытереть большой палец об оборот того же листа, не станем тратить бумагу попусту, сбережем наши леса.

– Причина…

– Минуточку. – Соунз бросил взгляд на часы. – У нас осталось всего девять минут, так что давайте сперва покончим с деталями. – Сунув карандаш за ухо, он извлек из ящика стола объемистую папку и перелистал ее. – Вот и начали… Минуту назад я его видел, а, вот. Ваш допуск. Вижу, у вас есть допуск к секретным материалам, очень хорошо, получили описание аппарата под названием «Марк IX-37G». Но, Господи Боже мой, тут никаких отметок о том, что вы вернули описание! – Он устремил на Тони немигающий взгляд сквозь пенсне, больше не улыбаясь.

– Никто не просил его вернуть, мне его дали в школе техников, в армии.

– Я вполне уверен, что дело это весьма серьезное.

– Серьезное?! Да радары «Марк IX» устарели уже лет на десять! Их можно купить в магазинах армейских неликвидов, если вам вдруг понадобится старый радар весом больше тысячи фунтов. Так какую же роль может играть описание подобного радара?!

Соунз с минуту в молчании поразмыслил об этом, снова постучал карандашом по зубам, затем им же сделал в досье отметку.

– Мне придется это проверить, а пока что оставим вопрос открытым. Но допуск у вас по-прежнему остается, и не считаться с этим нельзя. Не сомневаюсь, что он может быть продлен и повышен до уровня имеющихся данных.

В толщину папка была никак не менее дюйма.

– И это все обо мне? – поинтересовался Тони.

– Конечно. Сведения засекречены, так что, боюсь, вам их посмотреть не удастся. Ну, вроде бы все вопросы выяснены. У нас имеется… э-э… еще три минуты, так что если у вас есть вопросы…

– Вопрос все тот же. Чего это ради?

– Боюсь, эта информация засекречена. – Тук-тук. – Но внизу вам обо всем расскажут, и вообще нам пора.

Экономными, точными движениями Соунз сунул папку в атташе-кейс, извлеченный из стола, запер его, затем замкнул на запястье браслет прикрепленных к нему наручников. Лишь убедившись, что все заперто и замкнуто, он нажал на кнопку, отпирающую дверь. Выйдя из кабинета бок о бок, они миновали ряд лифтов, подошли к двери без номера. Соунз отпер ее своим ключом, и за ней совершенно неожиданно обнаружился тесный вестибюль размером со стенной шкаф. Стена напротив входа, сделанная из серой стали, была перечеркнута надписью «СПЕЦЛИФТ. БЕЗ ДОПУСКА НЕ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ». Судя по всему, у Соунза соответствующий допуск имелся, потому что он повернул еще один ключ, и стена отъехала, обнаружив собственно лифт. Зайдя внутрь, Соунз нажал самую нижнюю из ряда кнопок, снабженных зашифрованными надписями. Видимо, безопасность тут поддерживалась на весьма высоком уровне, и Тони проникся к ней уважением, хотя и продолжал ломать голову, чего это ради все затевается. Лифт съехал вниз, и, как только двери распахнулись, за ними обнаружился человек со строгими глазами, угрожающе направивший на них висящий на груди автомат.

– Операция «Лютик», – сказал Соунз. Страж тотчас же опустил автомат и безмолвно дал им знак проходить. Еще один страж, точь-в-точь с таким же ледяным взглядом и могучей челюстью, как первый, открыл перед ними следующую дверь, и они вошли в конференц-зал, где за длинным столом уже дожидалось несколько человек, единообразно одетых в темно-серые костюмы с темными галстуками и, вероятно, обутые в одинаковые ботинки (хотя проверить последнее предположение мешал стол). Перед каждым местом были аккуратно разложены блокноты и карандаши, а также таблички с разными буквами алфавита. Сидевший во главе стола Икс сурово смотрел, как Соунз ведет Тони к двум свободным стульям.

– Вы Йот, – прошептал Соунз. – Совершенно секретно. Сядьте здесь.

И только лишь когда они заняли свои места, Икс громко кашлянул и постучал костяшками по столу.

– Ладно, перейдем к делу. Ка, вы проверили допуск Йот?

– Чист. Нуждается в повышении степени, но для предварительных слушаний чист.

– Это ободряет. Передайте мне досье.

– У меня нет ключа от портфеля.

– А у кого он?

– У Це.

– Тогда передайте портфель Це.

– Не могу. У меня нет ключа от наручников. Ключ у…

– Мне нет дела до того, – в голосе Икса, до сей поры бесстрастном, проскользнули нотки раздражения. – Просто подойдите к Це, чтобы он мог открыть портфель, и передайте мне досье.

Остальные молча ждали, пока это будет проделано и Икс пролистает папку. Очевидно, прочитанное удовлетворило его, потому что Икс закрыл папку и впервые обратился непосредственно к Тони:

– Добро пожаловать в операцию «Лютик», Йот. Вы тот самый, кто нам нужен. – Не успел Тони задать вопрос, вертевшийся на кончике языка, как Икс возвысил голос: – Прокручивайте!

Тотчас же у него за спиной с потолка спустился экран, а в дальней стене открылось окошко. Долю секунды спустя свет погас, темноту прорезал луч проектора, и на экране вспыхнуло цветное изображение живописного полотна.

– Вам известно, что это такое? – донесся из тьмы голос Икса. – Я обращаюсь к вам, Йот, – добавил он, не дождавшись ответа.

– Да, сэр, картина.

– Вам известно, что это за картина?

В комнате внезапно воцарилось напряженное молчание, хотя Тони и не понял, почему. В этом нет ни малейшего секрета – он даже продавал в Национальной галерее репродукции этого самого полотна.

– Конечно. «Битва при Ангиари» кисти Леонардо да Винчи.

Свет вспыхнул снова, и картина исчезла. Тони заморгал от яркого света и мало-помалу осознал, что взгляды всех присутствующих устремлены на него.

– А где эта картина сейчас? – В голосе Икса зазвенела какая-то надсада.

– Нигде. Она погибла во время войны, когда музей в Капителло, в Италии, разбомбили во время воздушного налета.

Эти крохи сведений, известных любому первокурснику, занимающемуся историей искусств, вызвали в комнате оживление. Собравшиеся заерзали, а один или двое что-то забормотали соседям. Но резкий стук костяшек Икса по столу мгновенно восстановил порядок.

– Значит, так и порешим, джентльмены. Операция «Лютик» начата и развивается. Йот и Е вступят в контакт. Теперь, когда в деле один из наших агентов, все будет обстоять куда проще. Привлекать чужаков мы не хотели; все мы прекрасно знаем, чем кончаются подобные привлечения.

– Простите, – встрял Тони, – а не будете ли вы любезны поведать мне, что к чему?

– Отчего же. У нас имеются доказательства, и притом основательные, уверяю вас, что эта картина не погибла. В нашей стране ныне находится человек, пытающийся продать полотно, и операция свалилась к нам в руки. И нам она по плечу. Но прежде чем мы предпримем что-либо, нам необходимо проникнуться уверенностью, что это в самом деле вышеозначенная картина, и тут на арену выходите вы, Йот. Мы отряжаем на полевую работу специализированную группу, состоящую из вас и Е. Вы человек от искусства и дадите нам знать, подлинник это или копия. А Е – специалист по ушкам на макушке, он эксперт по жуликам и знает о людях, замешанных в деле, все от и до. Итак, отправляйтесь и доложите о результатах при первой же возможности. Незамедлительно, поскольку время поджимает.

– Минуточку! Я не могу. Я историк искусства, товаровед, а не специалист. Я понятия не имею о подобной работе, ни разу не видел упомянутое полотно воочию, не знаю, как проверять полотна, и вообще…

– Вы достаточно хороши для нас, вы член команды, Йот, и это главное. Упомянутых специалистов мы можем привлечь и позже, а в данный момент нам недосуг и хотелось бы сохранить все в этих стенах, так сказать. Могут возникнуть осложнения, не только международные, но и с другими агентствами, и нам бы не хотелось, чтобы хоть слово о происходящем просочилось хоть куда-нибудь, ясно? Вы все сделаете. Е введет вас в курс дела.

Тони впервые пристально взглянул на человека, сидящего за табличкой «Е», и увидел знакомое лицо.

– Да, я его знаю, это…

– Никаких имен! – вскинулся Икс, а по комнате прокатился неодобрительный ропот. – Тут мы не нарушаем секретность ни под каким видом. Совещание закрыто.

Ножки отодвигаемых стульев заскрежетали по паркету, голоса возвысились, и протесты Тони потонули в шуме. Икс уже покинул комнату через маленькую дверцу, и поделать ничего было нельзя.

– Поздравляю, – проговорил Соунз перед уходом, а Тони принялся ломать голову, как все это получилось и почему его вовлекли в это дело. Эксперт по искусству? Что ж, он явно знает о живописи больше, чем кто-либо из присутствовавших и, очевидно, чем кто-либо во всем Бюро. Может быть, операция – не такая уж скверная идея; Тони определенно с удовольствием провел бы какое-то время вдали от позолоченных значков ФБР и вездесущей Софи Файнберг. Ему так и не перепала возможность поинтересоваться, где полотно; быть может, не в Вашингтоне, а даже где-нибудь в Нью-Йорке, где находятся все крупные галереи. Было бы приятно немного проехаться. В общем и целом, сетовать не на что. И когда подошел Е-Дэвидсон, Тони искренне улыбался, предвкушая грядущие перспективы.

– Добро пожаловать в команду, – изрек Дэвидсон, обращаясь почти как к равному, чуть ли не с уважением. – Проведем операцию без сучка, без задоринки.

Но как только они заперлись в кабинете Дэвидсона, Тони начал проникаться сомнениями.

– У тебя есть право носить оружие? – осведомился Дэвидсон.

– Какое оружие?! Я историк искусства…

– Хорошая легенда, держись этой байки. Но никогда не забывай, что ты член Бюро с допуском, а это влечет ответственность. Ты служил в армии, хорошая выучка, гаубицы и всякая там тяжелая техника, которой мы обычно не пользуемся.

– Гаубицы? Я вас умоляю, я же был техником радиолокации. Разумеется, в учебке я прошел курс штыкового боя и бросал учебную гранату, но штыки как-то не в ходу на радарных комплексах. Я едва получил зачет по стрельбе из «М-1».

– Обычно мы пользуемся более миниатюрным оружием, чем винтовки, но, будучи военным, ты без труда переориентируешься. Вот наше стандартное оружие, курносый «смит-вессон» тридцать восьмого калибра.

Дэвидсон сделал одной рукой какое-то молниеносное движение, и в его ладони появился чрезвычайно смертоносный с виду револьвер, уставившийся своим черным зрачком на испуганно отпрянувшего Тони.

– Пойдем в оружейную, подберешь что-нибудь для себя, – сказал Дэвидсон, поднимаясь. Пистолет исчез так же быстро, как и появился.

– Секундочку, пожалуйста! Одно дело – специалист по искусству, а стрелок – совсем другое.

– Отличное представление, так и продолжай, отличное прикрытие. Коротенький инструктаж, и ты в полном порядке. – Дэвидсон двинулся к двери, дружески подталкивая Тони ладонью в спину. – Старина Фред тебя проверит. Отличный мужик, знает об оружии все на свете. Ты у нас военный и, наверно, поопытнее нас по части оружия, так что вовсе не обязательно хвататься за тридцать восьмой калибр только потому, что мы им пользуемся. Старина Фред разберется.

Старина Фред – этакий микеланджеловский эскиз сангиной: сплошные морщины, родимые пятна, мешки под глазами, беззубый рот и крючковатый нос, свисающий до острого подбородка, – всем своим видом источал неодобрение с того мгновения, когда Тони с опаской взял предложенный револьвер.

– Да не кончиками пальцев, будь ему неладно, хватай и стискивай, будто руку пожимаешь, крепко пожимаешь. Держи руку прямо, локоть чуть согнут, подними над головой, стоишь боком к мишени, опускаешь до мишени, сжимаешь всей рукой, а не только указательным пальцем и… – БАХ-БАХ– БАХ! – … кладешь пули прямиком в треклятое яблочко, вот так вот. Теперь ты попробуй.

Тони осторожно принял еще дымящийся пистолет, потом стиснул его чересчур крепко, когда Старина Фред рявкнул команду, так что первый выстрел раздался, когда ствол был еще направлен вниз, и пуля с визгом зарикошетила по бетонному тоннелю тира; бормоча проклятия, его руку схватили и направили в нужную сторону. От следующего выстрела револьвер подскочил, порвав перепонку между большим и указательным пальцем. От боли Тони отвлекся, так что почти совсем разжал хватку, и на этот раз револьвер после выстрела просто выскочил из руки, со стуком заскакав по полу. Тони тотчас же принялся сосать рану на освободившейся руке, пока двое других угрюмо, чуть ли не с ужасом таращились на брошенное оружие.

– Я не видел, насколько точно попал, – Тони с надеждой посмотрел поверх руки на далекую мишень.

– Один ушел в потолок, второй в треклятую стену, – буркнул Старина Фред, преклоняя артритные колени, чтобы поднять револьвер. – Вероятно, потому, что ты стрелял зажмурившись.