355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гарри Гаррисон » Антология мировой фантастики. Том 4. С бластером против всех » Текст книги (страница 31)
Антология мировой фантастики. Том 4. С бластером против всех
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 01:29

Текст книги "Антология мировой фантастики. Том 4. С бластером против всех"


Автор книги: Гарри Гаррисон


Соавторы: Айзек Азимов,Алекс Орлов,Алексей Калугин,Пол Уильям Андерсон,Эдмонд Мур Гамильтон,Дмитрий Володихин,Фред Саберхаген,Владислав Гончаров,Глеб Елисеев,Алгис Будрис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 48 страниц)

Но вот сейчас это сказала ему она – как ее, между прочим, зовут – миссис Леммон?

– Прошу прощения, как ваше имя? – спросил он.

– Что? Ах, да… я миссис Эвелин Леммон.

– Очень приятно.

Эта женщина только что сообщила ему, что по его ушам и нижней челюсти с подбородком она опознала в нем «не мальчика уже», за которого приняла его сначала – вот это действительно был шок. Конечно, если только сейчас на его лице не появилось нечто новое – тогда все понятно. Что-то такое, чего там не было, когда он смотрел на себя в зеркало в последний раз.

Так что же она увидела? Единственное, на что можно было грешить, это его гримаса, страшный оскал. Итак, именно этот оскал лишил его в глазах старушки отметин детскости. Но даже совсем маленькие дети иногда хмурятся и сердятся. Значит то, что появилось на его лице, не имеет никакого отношения к детям?

Конечно, это так. В этом есть смысл, и в этом все дело. Но тогда его открытие означает, что мужчина приобретает всеми узнаваемые отличия взрослого от ребенка только тогда, когда вдруг понимает, что все, что ему рассказывали об устройстве мира в детстве, на самом деле ложь. И именно такой вот гнев, замешанный на негодовании и крушении иллюзий, подстегнутый зудящей памятью обо всех глупостях, порожденных упомянутой ложью, и является тем, что, достигая лица человека и отображаясь на лице, придает ему условный признак того, что называется «мужественностью»? Неужели ярость и злость – в чистом виде, а не истолченные в ступке переживаний в порошок более мягких эмоций – и есть те негласные пароли для всех уходящих из сказочного мира детства? А жесткость и злоба – это то, что потом впитывается в нас для закрепления и сохранения мужских характерных отличий? Сверху все прикрывается маской поддельной учтивости, и готово дело. Спокойное внешние принятие мира таким, как он есть, а внутри тайные замаскированные никогда не заживающие раны, получаемые наверняка всеми и все время растравляемые обязательными периодическими выплесками затаенной тоски по чему-то лучшему, чем показное примирение и невинность?

Все это время, пока он думал, миссис Леммон молча смотрела на него. Он же не обращал на нее внимания, забыл. Из-за этого затянувшегося молчания, которое очевидно должно было закончиться произнесением каких-то решающих слов, старушка разволновалась и сделалась еще больше неуверенной.

– Могу я… могу я еще чем-то вам помочь?

– Что? А – нет, нет, ничего не нужно, – отозвался он задумчиво. У него не было еще никакого плана. И он был очень занят.

Какой-нибудь другой человек мог бы решить, что на этом все его дела, имеющие отношение только к самому себе, на этом закончились. По сути дела он должен был к этому моменту уже уяснить себе, что если мир таков как он есть, то ему лично ничего другого не остается, как успокоиться и постараться взять от мира столько, сколько в его силах, поскольку вряд ли у кого-нибудь здесь найдется время помогать ему в таком личном деле. Имелся и другой вариант, по которому он, решив, что уж если мир уродлив и неприятен, делает вывод, что несомненно где-то должна существовать злобная сила, свернувшая мир в свое время с изначального пути добра и чистоты. И после этого он мог либо отдаться делу уничтожения возможно большего числа мировых злобных сил, либо решить жить дальше, оставив все, как есть, но остерегаясь этих сил. Возможно, если бы он решил ждать, то вскоре был бы удален с арены мировых страстей этими самыми сверхчеловеческими силами, сметен ими и уничтожен или же подхвачен и унесен дальше неудержимым локомотивом истории. Мог он так же избрать и иной путь, вступив в ряды какой-либо из сторон, выражающей собой одну из этих сил, дабы путем возвышения в ее среде преодолеть ее и освободиться естественным путем.

Но ни на одном из этих путей Майкл останавливаться не стал. По сути дела, ни о чем таком он даже не думал. Любой человек, зашедший в своих рассуждениях так же далеко, как Майкл, не мог не увидеть всю претенциозность и дешевую мишуру мира, очевидно целенаправленно созданного таким. И по сути дела, от этого понимания Майкл Вайерман мог прямиком перейти к захватывающей дух и парализующей идее о том, что уж если он сумел забраться в своих рассуждениях в такие дебри, то вывод из этого может быть только один – он лучше своих собратьев (возможно совсем немного, но все же), поскольку те, если бы уразумели то же самое, что и он, наверняка уж начали бы строить свои жизни по-другому.

Но Майкл Вайерман не имел никаких оснований считать, что способен проникать взглядом в суть вещей дальше и глубже собратьев. Слишком многое в его жизни говорило как раз об обратном.

Сейчас он сделал вывод совершенно другой, а именно что если и все остальные кроме него способны понимать, что становление характера мужчины опирается на столь жалкие основы, то единственное объяснение тому, что мир до сих пор еще таков, как он есть, состоит в том, что понимание это приходит ко всем слишком поздно. Люди попадаются в ловушки многолетних привычек – в садняще-самоискалеченных, до предела суженных и огражденных жизней, которые они до сих пор вели – после этого конечно никакого разговора о возврате или же бегстве идти не может. Остается только топтание на месте, и «уже слишком поздно что-то менять», и возможности, потерянные прежде, чем их удается осознать, и слишком хорошо и удобно утоптанная неверная дорожка. Впереди остается совсем уже маленький кусок жизни, который хочется прожить с максимальным комфортом, пускай даже все вокруг идет вкривь и вкось – и одна лишь надежда на то, что надежда эта уже впитана детьми с молоком матери, что отпрыски уже набиты высоким идеализмом под завязку и что никакие потрясения и печали не смогут ударить по ним так, чтобы выбить эту дурь вон из башки.

Майкл Вайерман глубоко вздохнул. Он все теперь знал, все понял сам, дошел до всего своим умом. Он был немного удивлен, но и рад тому, что самостоятельно сумел выстроить такую непростую цепочку рассуждений. Он снова прошелся по ней шаг за шагом, просто для того, чтобы лишний раз убедиться в своей правоте, но во всей своей жизни он не нашел ничего, что могло бы поколебать его уверенность, лишь только одни подтверждения.

Итак, от ужасной сложности на старте, на финише он пришел к великой простоте.

Я такой же, как все, сказал он себе, и сомневаться нечего!

Он тепло улыбнулся миссис Леммон и протянул ей руку.

– Рад познакомиться с вами, миссис Леммон, – проговорил он. – Очень вам за все благодарен. Меня зовут Майкл Вайерман. Думаю, пришло время нам друг другу помочь.

2

– Вайерман… – припоминая что-то, повторила миссис Леммон. Потом зажала рот рукой. – Ох!

Конечно же, она помнила эту фамилию. И в этом всамделешном романе, участницей которого она сейчас была, такое совпадение не могло быть случайным. О том, в каком родстве этот Вайерман состоит с тем Вайерманом, за которого она голосовала двадцать лет назад, миссис Леммон понятия не имела, но если бы такого родства не существовало, это было бы нарушением всех негласных правил ее романов.

Мысли старушки Майкл Вайерман конечно же прочитать не мог. Но он ясно увидел, что его узнали, он увидел, как задрожали руки миссис Леммон, и что ему теперь делать, не знал. Нужно было срочно отвлечь ее и занять ей голову чем-то другим. К примеру, подумал он, так или иначе нужно узнать, что происходит снаружи. Оставалось убедиться, что, оказавшись на улице, миссис Леммон не броситься прямиком в полицию, чтобы заявить на своего странного гостя.

– Я хотел попросить вас выйти наружу и посмотреть, не осталось ли моей крови на ступеньках лестницы, – твердо проговорил он. Моральных прав пребывать на свободе сейчас у него было не больше, чем раньше, но поскольку стало ясно, что в мире полным-полно людей, совершающих проступки, о которых потом можно только горько сожалеть, и после продолжающих жить как ни в чем не бывало, то сдаваться ему было еще рано, и тем более не было причин думать, что среди миллиардов живущих он был единственный правый и верно понимающий все. Сказать же, что в нем проснулся и заработал на полную катушку простой инстинкт самосохранения, означало выпустить из внимания тот факт, что интеллект его был все-таки развит достаточно высоко и обо всех инстинктах в себе он знал преотлично и в любой ситуации включал их в расчет собственных возможностей. Разобраться во всем было совсем несложно – для этого нужно было провести простую интерполяцию от выведенного им уже центрального принципа простоты.

Миссис Леммон мгновенно виновато вспыхнула, смущенная своей нерешительностью.

– Конечно, конечно, – заторопилась она, еще раз бросив оценивающий взгляд на нагрудный бандаж Майкла. – Я сейчас посмотрю и сразу вернусь.

Она торопливо зашаркала туфлями по коридору к выходу.

Глядя старушке вслед, Майкл уже не беспокоился о том, вернется ли она или нет. Она вернется, он был уверен в этом. Он добился в точности того, что хотел, и с удовольствием это сознавал, и хотя не понимал еще, почему все прошло с такой легкостью, все же был рад тому, что это оказалось возможным. По всему выходило, что он дал ей нечто, что ей уже давно и очень сильно хотелось получить – заполнив этим пустоту ее жизни. Внезапная мысль о том, что человек может быть настолько неудовлетворен своей жизнью, что даже такой тип как он, притом в трудной ситуации, сразу же воспринимался как обещание чего-то лучшего, поразила и удивила Майкла. Но он не был бы человеком, если бы не получил в то же время от такой мысли удовольствие.

Но что теперь? Куда он пойдет дальше, и если он уйдет, что станет с миссис Леммон?

Он осторожно продел руки в рукава солдатской рубашки. Теперь ему нужно все обдумать – разработать некий приемлемый план, который мог бы включать в себя и его, и хозяйку чайного магазинчика. Так что же у него имеется в активе?

И куда он может податься? Что у него еще осталось?

То, что миссис Леммон вернулась, он заметил только тогда, когда она дотронулась до его рукава.

– Все в порядке, – чуть слышно выдохнула она. – Там нет никакой крови.

– Спасибо вам, – проговорил Майкл. – А чем заняты пришельцы?

– Я не видела ни одного, – ответила она. – Но с улицы слышны свистки и там бегают какие-то люди. Пару раз проехали машины с сиренами.

Майкл чуть насторожился.

– Да, я тоже слышу, – подтвердил он и с удивлением заметил, как огорчилась миссис Леммон, словно он только что выговорил ее за то, что она тратит время на что-то несущественно важное и так понятное. По сути дела, в звуках, доносящихся с улицы, разобраться было совсем нелегко. Здесь, в глубине магазинчика, все эти звуки слабели, и человек, погруженный в свои мысли, мог просто не обратить на них внимания.

Но вечно тратить время на объяснения и утешения он не мог. Времени и так уже осталось слишком мало. Кроме того, не было заметно, чтобы старушка пыталась как-то выказывать обиду или досаду. На ее лице было написано только покорное согласие со своими недостатками, действительными или вымышленными. До чего же мы с ней похожи! – неторопливо приводя свои мысли в порядок, подумал Майкл. В мире нет ни особых, ни выдающихся людей, есть просто люди думающие и нет. Он много думал и теперь понимает миссис Леммон гораздо лучше, и если впредь станет относиться к ней так же, как и к себе, и ожидать от нее того же, что и от себя, то вполне вероятно, что они поладят очень даже хорошо.

– Я в толк не могу взять, к чему там весь этот шум, – вопросительно подала голос старушка.

– Думаю, что пришельцы устраивают на улицах кордоны для проверки документов, – ответил он рассудительно, перебрав в голове различные возможные ответы и придав голосу спокойный и вдумчивый тон. – Так всегда делается – сначала устанавливается контроль за передвижением по улицам. Потом, после того как все кварталы оцепляются и изолируются друг от друга и беглец уже не может ускользнуть незамеченным, начинается планомерная облава и обыски.

Таковы были его теории. Он мог говорить об этом вполне безразлично. В этом был особый эффект – спокойная задумчивость, абстрактные теоретизирования на темы принципов работы военной полиции, более чем туманные для хозяйки чайного магазинчика – и снова это оказался безошибочный ход. Майкл Вайерман делал то, что тысячи героев романов миссис Леммон делали до него. Имея представление о существовании кордонов не большее, чем его пожилая слушательница, он говорил с полной уверенностью в собственной правоте не хуже опытного актера, читающего текст с листа сценария.

Он был настоящим и живым – живым и находящимся прямо тут, рядом, и миссис Леммон участвовала в представлении со всем жаром откровенного, лично выстраданного.

Майкл быстро скользнул взглядом по лицу старушки и увидел ее широко раскрытые глаза, загипнотизированные своим героем и полностью забывшие о его сомнительном виде и странной задумчивости.

Это было лишь очередным откровением в цепи прочих, и, сообразив это, Майкл решил, что если он будет так же продолжать удивляться и впредь каждому из них, то проведет только за этим занятием весь день. Он был доволен – даже весел – от того, что явился объектом такого безоговорочного преклонения. Но обдумывать детали и копаться в причинах он уже устал. От усталости он валился с ног, все его тело болело, он попросту был испуган. И теперь к прочим его опасениям прибавились так же связанные с обязанностью не разочаровать ожидания его нежданной спутницы.

Сейчас самым важным было унести отсюда ноги, пока закинутый пришельцами трал не стянул его горло слишком туго. И если он не заберет миссис Леммон с собой, то ей наверняка не поздоровиться.

Все снова стало предельно ясно и очевидно. Он должен покинуть Филадельфию как можно скорее, и для этого ему нужно составить план, в котором участвовала бы миссис Леммон. Он мог даже не спрашивать ее, хочет ли она идти с ним или нет. Она должна была идти, у нее не было другого выхода – Майклу Вайерману в голову не пришло спросить ее саму об этом и недосуг было вдаваться в детали о том, почему она такая, какая есть, и как можно убедить ее в необходимости бросить магазинчик, дом и добро – все эти ловушки и оковы, которые удерживали ее на наезженной жизненной колее.

Если бы Майкл завел с ней такой разговор, то вскоре узнал бы, что она уже давно вдовствует и живет сейчас на доход от страховки покойного мужа и денег с магазинчика, и что в связи с преклонным возрастом было решено что классификацию ей проходить бессмысленно, и что вот уже несколько лет ее преследует кошмар о том, что она не успеет умереть прежде, чем перестройка Филадельфии докатится до ее дома и магазинчика, которым она владела вот уже тридцать лет. В своих кошмарах она видела себя в незнакомом месте – она силилась наладить там привычный быт, но ничего не могла узнать вокруг, называла свое жилище домом, но ничего похожего на дом в привычном понимании нигде не видела, пыталась устроить себе на причитающиеся деньги обычные развлечения семидесятилетних – бинго, картишки, поездки во Флориду – в общем, тщетно старалась наладить привычную рутину. Она хотела начать все заново, сделать все как было когда-то, начать не с начала, а как в начале – чтобы жить самой, а не ожидать жизненных перемен от других – чтобы делать что-то самой, не позволяя манипулировать собой другим – конечно, в пределах возможного.

Миссис Леммон сказала Майклу Вайерману:

– Именно из-за таких людей, как вы, я и начала читать эти книги. Книги про таких людей как вы. – Но в тот момент он был слишком занят своими мыслями, чтобы суметь увидеть смысл за этим робким признанием.

Вежливо выслушивать комплименты у него сейчас не было возможности – поджимало время. Роскоши позволить себе ждать, когда другие принесут ему свободу или смерть или когда слова миссис Леммон заронят в его душу сомнения, он больше не мог.

3

– Как вы собираетесь бежать? – несмело поинтересовалась у него миссис Леммон.

– Я не…

«Я не знаю» – хотел сказать он, но эти слова могли поколебать ее веру в него и ни он, ни она не могли себе этого позволить.

«Это ли моя единственная причина?» – подумал он раздраженно. «А если ответ будет отрицательным, то не означает ли это, что я никудышный лидер?»

«Франц Хамиль», – с улыбкой сказал он себе, – «вот когда пригодился опыт общения с тобой».

Пора было серьезно обо всем подумать – что-то можно было оставить на потом, но забывать ни о чем не следовало – подумать необходимо обо всем и все тщательно взвесить и если нужно, сделать надолго частью себя – о том, что в начале было массой сомнений, но соотносительно с чем любое произнесенное слово и действие будут мерой смысла и полезности.

– Я не думаю, что это так уж сложно, – вот что сказал он ей.

Но как именно он собирался вывести их из города и каким образом мог он сформулировать план, так чтобы внешне не было видно его усилий, словно бы тот мгновенно вспыхнул в его голове сам собой, как, потом это представляли ей и другим дюжины и дюжины его биографов? – вот в чем была загвоздка.

И тогда он применил новый и, как ему казалось, оригинальный ход.

– Давайте проанализируем ситуацию, – заговорил он тоном вежливого педанта, словно решив специально потратить время на то, чтобы все хорошенько растолковать своей собеседнице. Он с удовольствием увидел, как старушка с готовностью кивнула.

– Во-первых, предполагая, что пришельцы весьма опытны в вопросах поимки беглецов, будем считать, что слово «бегство» по сути означает перемещение за пределы данного района или же всего города. И для того чтобы сделать это, – одно в его голове логически и легко цеплялось за другое, – нам необходим транспорт.

– Мой грузовичок! – восторженно отозвалась миссис Леммон. – У меня есть несколько постоянных покупателей в пригородах. Рассыльный объезжает их несколько раз в неделю и к ланчу обычно возвращается. Сейчас грузовичок должен стоять у дверей магазинчика.

Майкл Вайерман кивнул.

– Очень хорошо. Теперь подумаем, что мешает нам просто сесть в грузовичок и уехать? Ответ – кордоны на дорогах.

Пока все правильно.

– Кого ищут солдаты на этих кордонах? Тяжело раненного человека, скорее всего все еще одетого в украденную военную форму пришельцев.

Если он переоденется в другую одежду, это еще не будет означать, что их не задержат, но оставаться в этой форме нельзя – это все равно что подписать себе смертный приговор.

Майкл Вайерман оглянулся по сторонам. Что может чайный магазинчик предложить ему в смысле одежды?

– Кто еще у вас здесь работает? – спросил он.

– Две девушки-официантки.

– А рассыльный?

– Он уже ушел.

– А повара есть?

– Есть один, пирожник…

– У него есть какая-нибудь униформа, халат? Вы выдаете ему рабочую одежду?

– Да.

– Тогда я переоденусь в его униформу.

– Ах, нет, он толще вас в два раза.

Так, еще одна проблема – как быть с формой непомерного размера, можно ли это как-то скрыть? Подшивать штаны бесполезно, все равно это будет видно, к тому же униформа будет совершенно новенькой и гладкой, без единого пятнышка, никто не поверит в то, что он повар.

Брать в сообщники повара-пирожника, чтобы добровольно получить от него форму, тоже не стоило. Это могло быть одним из запасных вариантов – но слишком большое число участников заговора могло поставить его исполнение под угрозу. Лишние повара, как известно, только портят суп.

Но переодеться ему все же было необходимо, и кроме новой униформы пирожника ничего другого не оставалось. Но что он будет делать потом, после того как сбросит солдатскую робу? Ладно, там будет видно.

– Так, хорошо, идем дальше, – проговорил он таким тоном, словно уже все знал и тщательно продумал, одновременно отыскивая в лице миссис Леммон хоть малейший проблеск сомнения. – Теперь следующее – основным слабым местом является мое физическое состояние, верно?

Старушка утвердительно кивнула, а он еще не знал, что будет с этим делать. Он не мог спрятать ни свой нос, ни остальное разбитое лицо.

– Так что с моим физическим состоянием? Что о нем могут знать пришельцы? Пришельцы… – то, что он сказал потом, было возможно единственным интуитивно принятым решением в цепочке его логических построений, – … знают, что моим ранам уже несколько часов. И тех, с кем несчастный случай произошел только что, они проверять не будут.

Все внезапно встало на свои места и Майкл Вайерман был несказанно удивлен тем, чего можно достигнуть, просто поднявшись над частностями и взглянув на ситуацию в общем.

– Вот что мы сделаем: вы, миссис Леммон, с криками о помощи выбежите на улицу. Что-то взорвалось у вас на кухне, и пошел дым; возможно, случилась утечка газа из плиты. Пришельцы с ближайшего поста или какие-нибудь муниципальные полицейские прибегут на ваш крик. На кухне они найдут меня – я буду лежать без сознания на полу, большая часть одежды, униформы вашего пирожника, на мне будет обгоревшей. Самого пирожника там не будет – мы посадим его в подвал и заткнем ему кляпом рот, если понадобится. Никакого пожара или серьезных разрушений не будет – повода обыскивать дом в поисках возможных источников опасности мы подавать им не должны. История такая: газовая плита взорвалась, и ее дверца ударила меня в лицо и грудь. С такими ранениями меня нужно будет срочно доставить в больницу.

– После этого…

Пока все, что он говорил, шло гладко как по маслу. Теперь ему требовалась дополнительная информация. Он сделал паузу и спросил миссис Леммон:

– Кого пришельцы обязывают носить с собой удостоверения личности – всех без исключения землян или только тех, кто работает в их организациях вольнонаемными? Как выглядят эти удостоверения, имеются ли там описание примет, фотография, отпечатки пальцев, какие-нибудь особые официальные печати?

– В самом начале, как только пришельцы появились, удостоверения личности выдавались всем, но это делалось всего однажды и было очень давно, и сейчас многие свои удостоверения потеряли. Пришельцы уже несколько лет как перестали требовать обязательного ношения удостоверений, не выпускают новых удостоверений, а старые или утерянные не меняют.

– Во всем видно послабление. Хорошо. В карман я положу бумажник вашего пирожника с какой-нибудь карточкой социального страхования или каким-нибудь документом без фотографии, но с его фамилией. Сюда приедет машина скорой помощи и заберет меня в больницу. Вы поедете следом, это будет уместно, потому что кто-то должен будет заполнить формы приема больного, договориться об оплате или назвать номер страховки – я не знаю, что там требуется. Вам придется отвечать на все вопросы официальных лиц из полиции и врачей из скорой помощи, при этом постарайтесь отвлечь их внимание, чтобы никто особенно не рассматривал того, кого будут выносить на носилках из кухни. По пути в больницу купите где-нибудь одежду для меня; положите ее в сумку и попросите, чтобы сумку передали мне в палату. Постарайтесь устроить так, чтобы меня положили в отдельную палату.

Майкл внезапно поймал себя на том, что не говорит, а словно строчит из пулемета и пожилая леди наверняка не успевает запоминать подробности, сбавил ход и улыбнулся.

– Ну что, миссис Леммон, вы сумеете все сделать, как я сказал? Сумеете? Хорошо!

– Теперь вот что. Как только врачи заштопают меня и подлатают, я попрошусь домой. Я хочу, чтобы из больницы меня выписали по всем правилам. Если я вдруг сбегу, могут возникнуть подозрения. Думаю, что мне вколют общее обезболивающее, так что я смогу передвигаться вполне нормально. Поэтому мне придется провести в больнице ночь, что конечно усложнит дело – тем более если ваш пирожник сумеет выбраться из подвала. Вам за этим придется как следует проследить. Если он выберется на свободу раньше срока – мы пропали.

– Да – конечно – думаю я смогу за ним проследить.

– Хорошо. После того как меня устроят в больнице, подождите немного, узнайте, как все прошло, куда меня отправили, в операционную или еще куда-то, где там у них исправляют сломанные носы. Машину всегда ставьте слева от здания больницы – в первом переулке после первого квартала налево – и когда вы убедитесь, что со мной все прошло гладко, возвращайтесь обратно к себе, проверьте пирожника, не сбежал ли он, и на следующий день с утра приезжайте забирать меня из больницы. Ни в коем случае не пытайтесь переговорить со мной по телефону – работа у телефонисток очень скучная, и единственное развлечение сами знаете какое. Ждите меня все в том же первом от главного входа больницы переулке налево и ничего сами не предпринимайте – эта часть моя забота. Я сам выйду к вам.

Если что-то случится с ним в госпитале, то это миссис Леммон коснуться не должно.

– Если я не появлюсь от половины девятого до десяти, значит, я не появлюсь вообще, и тогда вы спокойно уезжайте из города одна…

Но куда ей ехать?

– Уезжайте в горы. Знаю, вы не слишком любите бунтовщиков, но через неделю или две там должны появиться другие, вполне цивилизованные люди. Они вас не обидят.

Центаврианские военные советники, посланные к Хамилю. Майкл Вайерман криво ухмыльнулся. Во что Хамиль сможет превратить Землю?

Несколько разрозненных, бессмысленных вылазок произойдет наверняка. Ньюфстед и Ладислас не дадут Хамилю отсиживаться в горах, но добиться от него чего-то большего, чем то, на что он способен, они не смогут. Пришельцы уже знают, что им делать. Одна или две хорошие штурмовые операции, и от Хамиля одно только воспоминание останется, его отряд уничтожат или рассеют, и Центавр вынужден будет отойти в тень.

Но во что Хамиль превратит Землю? Получившие по носу пришельцы уже спуску давать не будут, усилят гарнизон и ужесточат проверки лояльности населения и репрессии. И что тогда будет с миссис Леммон?

– Но… но если все пройдет успешно и вам удастся уйти из больницы – куда мы поедем тогда? – спросила его старушка.

– Куда?

Да, в самом деле – куда и, главное, с какой целью?

– Думаю, что и в этом случае нам негде будет укрыться, кроме как в горах. А как вы считаете?

Собравшись с мыслями, он несколько секунд глядел вдаль коридора поверх головки миссис Леммон. Он вспоминал, как еще сегодня утром убеждал Хобарта в том, как легко можно свергнуть Хамиля. В самом ли деле это так уж легко? И что будет потом? Целый мир – нужно будет строить планы, оказываться в нужном месте в нужное время, принимать безошибочные решения, для всего находить свое место. Способен ли он на это, не проклянет ли потом все на свете?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю