Текст книги "Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944"

Автор книги: Гарольд Дойч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В дело вступает Варлимонт

Отрицательная реакция на планы Гитлера в западном направлении, охватившая широкие круги военных, не обошла стороной и генерала Варлимонта. Когда этот блестяще образованный офицер, специалист по военной экономике, стал в 1938 году заместителем Йодля, оппозиция, судя по всему, в течение некоторого времени лелеяла надежду привлечь его в свои ряды и таким образом получить «форпост» в «святая святых» Гитлера – оперативном отделе ОКВ. Варлимонт был католиком, его предки были родом из Валлонии, женат он был на американке.

Зимой 1938/39 года после назначения Варлимонта в ОКВ его пригласил на завтрак Ялмар Шахт. Во время завтрака Шахт откровенно и в весьма резких выражениях говорил о вызывающей серьезные опасения внешней политике Гитлера, а также подверг безжалостной критике ноябрьский погром 1938 года. И хотя высказанное Шахтом мнение совпадало с точкой зрения самого Варлимонта, проведенное Шахтом «прощупывание» потенциального кандидата в члены оппозиции, если оно действительно имело место, прямых результатов не дало. Нет сомнения, что резкие отзывы Кейтеля о Шахте, которому Варлимонт рассказал о встрече, рассчитывая, что это подействует на «резинового льва», показали оппозиции, что и далее ставить на кандидатуру Варлимонта вряд ли стоит.

Для офицера, обладавшего таким умом, подготовкой и образованием, как Варлимонт, безумие намерений Гитлера было очевидным. Сначала Варлимонт хотел просто высмеять и поиздеваться над приказом Кейтеля не разглашать информацию о приказе Гитлера; однако затем он решил просто сообщить в ОКХ о намерениях фюрера осуществить наступление на Западе.

У Варлимонта были причины как личного, так и военного характера быть противником этой затеи. Гитлер заявил 27 сентября 1939 года, что нападение будет осуществлено через территорию Бельгии, – страны, откуда были родом предки Варлимонта, где у него были друзья и родственники и с которой у него были связаны многочисленные приятные воспоминания об отдыхе на морских курортах. Первой мыслью Варлимонта, когда он узнал о планах наступления, было тщательно изучить вопрос об экономической возможности Германии вести длительную войну. Он хотел рассмотреть проблему с точки зрения военной экономики – в том же ракурсе, как ее рассматривал еще до начала войны Томас, и руководствуясь его разработками; причем министерство военной экономики, которое Томас возглавлял, обещало оказать ему всяческое содействие. Однако этому плану не было суждено осуществиться: министерство экономики отказалось предоставить какую бы то ни было информацию, которая могла быть использована для того, чтобы поставить под сомнение «взгляды и решения фюрера».

Тогда Варлимонт предпринял атаку «со второй линии», попытавшись, ни много ни мало, убедить короля Бельгии предложить Гитлеру посреднические услуги по заключению мира с западными державами; от такого предложения Гитлеру, по мнению Варлимонта, было бы трудно отказаться. Осуществить намеченное ему помогла двадцатилетняя дружба с полковником Рэйбом фон Паппенгеймом, германским военным атташе в Брюсселе, который, в свою очередь, был лично знаком с генерал–лейтенантом ван Оверстратеном, адъютантом бельгийского короля Леопольда III.

И вновь в связи с этим предложением в интересном свете предстал Рейхенау: когда Паппенгейм встретился с ним в его штабе в Дюссельдорфе, Рейхенау полностью поддержал данное предложение. Трудно сказать, в какой степени упомянутое предложение повлияло на то, что король Бельгии и королева Голландии официально предложили 8 ноября 1939 года воюющим государствам свои посреднические услуги по достижению мира.

Реакция ОКХ

Если действия Варлимонта и Рейхенау отразили настроения той части командного состава, которая не имела каких–либо контактов с оппозицией и тем более не могла быть отнесена к ней, то нетрудно представить, какую реакцию вызвали планы Гитлера осуществить наступление на Западе в охваченном политическим недовольством ОКХ. То, что западные страны не предприняли решительных действий во время короткой польской кампании, здесь восприняли с двойным облегчением. Риск ведения боевых действий в Польше при крайне слабой, практически «прозрачной» линии немецкой обороны на Западе полностью оправдался. Военное командование, независимо от принадлежности к оппозиции, было убеждено, что западные державы не решатся нанести удар, пока идет польская кампания, и не испытывало никаких волнений и беспокойств по этому поводу. Так, Гальдер был убежден, что «комплекс памяти» о горах трупов времен Первой мировой войны заставит французов отказаться проливать кровь в одиночку и оставаться на своих позициях до тех пор, пока не подойдут ощутимые подкрепления из Англии.

Однако в глубине души у начальника штаба ОКХ и его коллег, скорее всего, оставались сомнения, и если так, то теперь они развеялись окончательно. К этому добавилось удовлетворение от того, что чисто символические военные действия на Западном фронте не увеличили и без того уже значительные трудности на пути восстановления мира, будь то с Гитлером или тем правительством, которое сменит его режим у власти.

Если руководители ОКХ и могли некоторое время спокойно спать, не опасаясь неожиданного удара с западного направления, то в результате быстрой победы Гитлера на Востоке и ее последствий их спокойный сон сменился ночными кошмарами. Подобные настроения обнаружились у Вальтера фон Браухича вскоре после начала польской кампании, что видно из его разговора с полковником Николасом фон Ворманном, офицером связи Браухича в личном поезде Гитлера. Получив заверения от фон Ворманна, что тому ничего не известно о каких–либо разговорах относительно наступления Германии на Западе, Браухич не скрывал, насколько он обеспокоен возможностью подобного развития событий. «Вы знаете, что мы не можем пойти на это; мы не можем атаковать линию Мажино. Если подобные идеи будут даже просто обсуждаться в тех или иных разговорах, вы должны меня проинформировать об этом немедленно». В соответствии с этой точкой зрения Браухич издал 17 сентября 1939 года директиву, которая называлась «Директива о перегруппировке оборонительных порядков сухопутных сил на западном направлении». С учетом возможности дипломатического урегулирования конфликта, на что у генералов появилась надежда после выступления Гитлера 22 августа 1939 года, по мнению германского военного командования, было желательно, чтобы военные действия на Западном фронте естественным образом зашли в тупик и возникла бы своего рода патовая ситуация. Союзники упустили возможность нанести быстрый и мощный удар, когда большая часть германских войск была занята в Польше, и теперь, после завершения польской кампании, не то что стремительная атака со стороны западных держав, но даже помыслы о наступлении казались маловероятными. У Браухича не было и мысли о том, чтобы атаковать линию Мажино или обойти ее с севера через территорию нейтральных стран. Такой же точки зрения придерживался Штюльпнагель, что нашло отражение в подготовленной им несколько дней спустя записке.

С учетом высказанной Браухичем озабоченности и возможного подтекста сказанного им фон Ворманну, означавшего, что военные не останутся равнодушными и вмешаются, если будет отдан приказ о наступлении на Западе, выглядит довольно странной, если не сказать мистической, замедленная реакция генералитета на информацию, переданную 23 сентября 1939 года Варлимонтом Штюльпнагелю, которая, казалось, должна была иметь эффект удара электрическим током ¹.

Генералы довольствовались очередным обращением к фон Ворманну, который, вполне освоив свою новую профессию «успокоителя», вновь заверил их, что ни о чем подобном ему неизвестно.

Четыре дня спустя пусть и с некоторой задержкой, но буря все же разразилась. Правда, Гитлер несколько подсластил пилюлю собравшимся в рейхсканцелярии, обещая параллельно с подготовкой военного наступления развернуть и «мирное наступление». Он всегда применял подобную тактику, чтобы ввести в заблуждение тех, кто был не согласен с его планами. Подобными обещаниями он ослаблял критический настрой несогласных, давая им определенную надежду и побуждая по крайней мере на время отложить попытки более серьезного противодействия его политике. Возможно, исследователи так и не придут к единому мнению, был ли Гитлер искренен в своем выступлении в рейхстаге 6 октября и в последовавшей вслед за этим его речью в Спортпалас 10 октября 1939 года. В них Гитлер предложил западным державам мир на условиях предоставления Германии «свободы рук» в Польше и возвращения ей колоний, отобранных по Версальскому договору 1919 года. Автор разделяет мнение тех, кто считает все это чистым блефом, рассчитанным лишь на некоторый пропагандистский эффект, причем, делая эти заявления, Гитлер ничего не терял. В то время как велась активная подготовка к наступлению, заверения Гитлера имели целью показать, что перед активизацией военных действий он делает все для сохранения мира, что должно было оказать соответствующий психологический эффект как внутри самой Германии, так и в воюющих и нейтральных странах. Поведение Гитлера в те дни говорит о том, что его мало беспокоило, какой ответ он получит на свои предложения; он с головой ушел в подготовку наступления на Западе.

Утром 10 октября, перед своим выступлением в Спортпалас, он опять собрал тех, кому сообщил 27 сентября о своих планах. Он вновь повторил аргументы в пользу наступления и те соображения, на которых основывалась поддержка именно такой линии. Очень важно, что аргументы, которые он использовал для объяснения необходимости начать наступление этой же осенью, говорили одновременно и за то, чтобы не заключать мир.Генералы навряд ли позволили обмануть себя сделанными Гитлером в конце выступления экспромтом замечания, что он начнет наступление лишь в том случае, если западные державы не прислушаются к голосу разума, с которым он к ним обращается. Генерал фон Лееб верно подытожил общее впечатление от выступления Гитлера в рейхстаге 6 октября: «Все приготовления… говорят о намерении осуществить это безумное наступление, нарушив при этом нейтралитет Бельгии, Голландии и Люксембурга. Таким образом, речь Гитлера была не чем иным, как обманом немецкого народа».

Гроскурт и Эцдорф

Оставив ОКХ решать проблему организации молниеносного наступления, когда танки, скорее всего, не смогли бы развить высокую маневренность из–за осенней грязи и распутицы, а активному использованию авиации мешали осенние густые туманы, вернемся теперь к усилиям Ганса Остера, пытавшегося привести в соответствие расстановку кадров в рядах оппозиции с новыми реалиями, возникшими в связи с началом войны, чтобы вдохнуть новую жизнь в деятельность оппозиции и сделать ее более эффективной. Именно в эти сентябрьские недели настроенный по–боевому помощник Канариса сумел буквально по нитям «сплести» то, что исследователи, изучающие деятельность оппозиции, называют «головной организацией» или «исполнительным центром». Именно благодаря лично Остеру стало возможным говорить о Сопротивлении как об организованной действенной силе. Его усилиями различные звенья оппозиции были связаны в единое целое и в рамках этого целого выполняли ту роль, на которую были способны.

Как солдат, Остер еще лучше, чем Вайцзеккер, понимал, что «из папок стрелять нельзя». До тех пор, пока кто–либо не принял бесповоротное решение пойти на отчаянный шаг и предпринять собственную попытку покушения на Гитлера, чтобы развязать руки генералам, освободив их от присяги и подтолкнув к решительным действиям, оставалось придерживаться уже устоявшегося направления деятельности – использовать все средства убеждения, чтобы побудить наконец руководство ОКХ сделать решительный шаг. По мнению Остера, подобная деятельность должна была стать более систематизированной, чем ранее. До этого, когда возникала необходимость оказать давление на Гальдера или Браухича, это поручалось тому представителю оппозиции, который на данный момент занимал более высокий пост. Остер же хотел, чтобы представитель оппозиции был постоянно рядом с Гальдером, чтобы в нужный момент подтолкнуть его к решительным действиям. Используя термин, позднее применявшийся в отношении одного колеблющегося генерала, Остер хотел приставить к Гальдеру «часового мастера», который должен был не дать тому падать духом и постоянно подзаводить его, как подзаводят механические часы, а если потребуется, то и выступить в роли «электрического разряда». Человеком, которому можно был поручить это дело, оказался подполковник Гельмут Гроскурт, руководитель 2–го отдела абвера. Гроскурт был человеком решительным и бесстрашным, и те участники оппозиции, которые остались в живых, подчас затрудняются сказать, кого из двух можно считать «Зигфридом оппозиции» – Гроскурта или Остера. Для наиболее рьяных его поклонников Гроскурт ассоциируется с образом Парсифаля. Гроскурт был человеком, приверженным идеалам и стремившимся к ним, он был прост в самом высоком и лучшем смысле этого слова, а глубина, чистота и искренность его чувств исходили от доброты его сердца [47]47
  Так охарактеризовала Гроскурта его бывший секретарь Инга Хааг.


[Закрыть].

С лета 1938 года Гроскурт (вместе с Остером) являлся душой Сопротивления в абвере и сыграл ведущую роль в подготовке переворота, который планировалось осуществить в сентябре. Насколько глубоко он был вовлечен в эти события, можно судить по свидетельствам его брата, рассказавшего, как в один из тех сентябрьских дней Гроскурт просто не смог сдержать эмоционального возбуждения и распиравших его чувств. Он долгое время заметно нервничал, а затем сказал жене и брату: «Вы сможете молчать? Сегодня Гитлер будет арестован». Спустя несколько дней он рассказал, как план пришлось отменить, когда все уже было готово, из–за того, что Чемберлен буквально выбил почву у них из–под ног, объявив о своем приезде для встречи с Гитлером.

Охватившие после сентября 1938 года оппозицию разочарование и упадок духа на Остера и Гроскурта не распространились. Они по–прежнему были столь же активны и столь же уверены в конечном успехе. Очевидно, именно после Мюнхена они приступили к сборке и хранению взрывных устройств; обеспечить это Гроскурту помогала его работа в том отделе разведки, в задачи которого входила организация актов саботажа, подрывных действий и диверсий.

Человек такого типа должен был быть в глубине души убежденным оптимистом, которого не смущало то, что путь к цели может оказаться долгим и тернистым. Для Гроскурта также в известной степени было характерно выдавать желаемое за действительное; он это знал и в этом смысле строго следил за собой, пытаясь пресечь подобные настроения, что называется, на корню. Именно этим можно объяснить его нарочитый скептицизм, близкий к пессимизму, его постоянное ворчание по поводу отсутствия реальных успехов и продвижения вперед, из–за чего Остер называл его «Глушитель». Его надежды были слишком велики, а разочарования слишком сильны, чтобы он мог поддерживать необходимое равновесие в рядах оппозиции. Однако он был незаменим как «локомотив», увлекающий людей за собой, – его прямота и бескомпромиссность привлекали к нему людей не столь сильных духом, как он. Порой он невольно, безо всякой циничной подоплеки, сам того не желая, мог ввести в заблуждение. «Знаешь, Глушитель, – поддразнивал его Канарис, – из тебя бы получился идеальный разведчик. Ты всегда говоришь только правду, а в нашем деле в такое никто никогда не поверит».

Канарис, который очень высоко ценил честных и порядочных людей, решил назначить именно Гроскурта руководителем отдела, занимавшегося вопросами саботажа и диверсий. Если при подобных назначениях не проявлять осторожности, то такое подразделение, как это, легко могло превратиться в благодатное поле деятельности для всякого рода авантюристов. Именно поэтому Канарис хотел, чтобы отдел возглавил человек совестливый, надежный и ответственный. Между Канарисом и Гроскуртом установились по–настоящему товарищеские отношения, причем Гроскурт открыто, в глаза критиковал своего начальника, в частности за его чрезмерную склонность к различным поездкам, что подчас напоминало настоящую манию.

Если и можно кого назвать доверенным лицом Канариса, то это, безусловно, был Гроскурт.

Именно адмирал, а не Остер был инициатором того, чтобы Гроскурт стал связным между абвером и ОКХ. Решение об этом было принято не позднее конца 1938 года. Было ли изначальной главной целью откомандирования Гроскурта в ОКХ постоянно «держать в форме» Гальдера, чтобы не допустить застоя в делах оппозиции в столь важном ведомстве, или нет, но именно эту задачу Гроскурт считал для себя главной и именно ею стал руководствоваться, приступив к работе на новом месте. Гальдер навряд ли в то время догадывался, что стал главным объектом внимания оппозиции. Тем не менее именно он принял решение, сам или под влиянием убеждений Гроскурта, о создании внутри ОКХ Отдела по особым поручениям, руководителем которого был назначен Гроскурт.

Гроскурт хорошо понимал, что в действительности «особое» задание состояло в том, чтобы подготовить переворот с целью свержения режима. Вокруг Гроскурта в этом отделе сформировался слаженный коллектив единомышленников, все члены которого так же, как и Гроскурт, искренне хотели избавить Германию и весь мир от нацистской чумы. Из соратников Гроскурта наиболее яркую и видную роль в делах оппозиции в дальнейшем сыграл капитан (а позднее подполковник) Вернер Шрейдер, бывший руководитель организации «Стальной шлем». В конце октября 1939 года в этом отделе появился уже третий представитель абвера – капитан (впоследствии майор) Фидлер; а в конце ноября того же года – капитан Убершар. Перевод в отдел Гроскурта еще одного представителя оппозиции, Вольфганга Абшагена, работавшего во 2–м отделе абвера и бывшего очень близким соратником Канариса, осуществить не удалось.

Однако при содействии Абсхагена Гроскурт зачислил в отдел в качестве своего личного секретаря его племянницу Ингу Абсхаген, которая симпатизировала оппозиции и разделяла ее взгляды. Инга Абсхаген была зачислена в отдел 26 сентября 1939 года.

Другим очень важным шагом, значительно укрепившим ядро Сопротивления внутри ОКХ, явилось назначение туда представителя оппозиционных кругов МИДа. На этапе деятельности оппозиции, охватившем подготовку заговора в 1938 году, были установлены очень тесные как личные, так и рабочие отношения между Остером и Эрихом Кордтом. Начало войны послужило импульсом к активизации деятельности по подготовке заговора, и Остер решил максимально улучшить связь и координацию между представителями оппозиции в различных кругах и ведомствах, для чего добился назначения в абвер одного из ближайших соратников Кордта Рейнхарда Спитци, который вынужден был покинуть дипломатическую службу, поскольку собирался жениться на англичанке, хотя в конце концов женитьба не состоялась. Рано утром Спитци заезжал к Кордту домой, чтобы обсудить дела, а также передать или получить те или иные сообщения и послания. Именно благодаря успешному действию этого канала связи Вайцзеккер решил поддержать Гроскурта, назначив надежного человека в качестве связного между МИДом и ОКХ.

Этим связным был назначен Хассо фон Эцдорф [48]48
  Эцдорф ушел в отставку с германской внешнеполитической службы в 1965 году, завершив весьма успешную дипломатическую карьеру, в ходе которой он занимал ряд высоких постов, последним из которых был пост посла Германии в Сент–Джеймсе.


[Закрыть].

Хотя Эцдорф входил в группу молодых антинацистски настроенных дипломатов, которые относились к Вайцзеккеру как к учителю и наставнику, он стал поддерживать с ним тесные отношения, лишь став связным между оппозиционными силами МИДа и ОКХ.

Вполне можно предположить, что он стал работать в этом качестве благодаря рекомендации Эриха Кордта, с группой которого Эцдорф имел очень тесные связи. Безусловно, при выборе его кандидатуры было принято во внимание, что он был майором кавалерии в запасе, а это позволяло ему чувствовать себя более свободно и непринужденно в окружении военных.

Вайцзеккер дал четкие инструкции Эцдорфу внимательно следить за обстановкой и немедленно его информировать о любых планах наступления на Западе, поскольку в этом случае было необходимо предпринять все возможное, чтобы эти планы расстроить. Одновременно Эцдорф должен был всячески содействовать тому, чтобы мысль о необходимости переворота как можно глубже и устойчивее укоренилась в ОКХ. В ходе любых бесед он должен был настойчиво проводить мысль о том, что единственной возможностью заключить мир является свержение Гитлера. С тех пор как Гальдер стал начальником штаба сухопутных сил во время кризиса в сентябре 1938 года, между ним и Вайцзеккером установились очень радушные отношения, основанные на полном взаимопонимании – ведь цель у них была одна: добиться свержения Гитлера. Однако и при этих обстоятельствах поддерживать связь между оппозиционными силами этих двух ведомств было очень сложно, поскольку Гитлер запретил рабочие контакты между МИДом и Генеральным штабом, и за выполнением его распоряжения зорко следило гестапо. Приходилось встречаться под открытым небом в темное время суток. С переводом штаба сухопутных сил из Берлина за город, в Цоссен, поддерживать контакты стало еще труднее.

Однако Вайцзеккер и Гальдер находили возможность общаться лично. В сопровождении высокого и выглядевшего весьма внушительно Эцдорфа, страховавшего их от всяких непредвиденных ситуаций, они бродили, беседуя, по темным улицам. И все же такие встречи были сопряжены с немалым риском; их подготовка требовала много времени и усилий, поэтому и происходили они довольно редко; в основном вся связь осуществлялась через Эцдорфа. Помимо выполнения этих довольно специфических «конспиративных» функций в качестве одновременно и связного, и телохранителя, Эцдорф должен был также регулярно информировать Гальдера и Браухича о текущей международной обстановке и происходящих в ней изменениях. Гальдер особенно приветствовал подобные «лекции» для Браухича: информация Эцдорфа была важным противоядием против откровенной лжи и дезинформации, которую выплескивал, причем совершенно умышленно, на Браухича Гитлер во время их встреч. Как подчеркивает Гальдер, из его дневника хорошо видно, насколько часто происходили встречи и консультации руководства ОКХ с Эцдорфом. Эти записи действительно убедительно подтверждают, что встречи с Эцдорфом проводились весьма часто; в то же время по понятным причинам в дневнике, который лежал на его рабочем столе, он не мог писать, что практически на всех встречах обсуждались вопросы деятельности Сопротивления и то, как сделать ее более решительной и наступательной, причем эти вопросы были одними из самых главных среди обсуждавшихся.

Во время контактов с офицерами ОКХ в Цоссене в начале октября 1939 года Эцдорф обнаружил, что отношение к начавшейся войне у них неоднозначное. Некоторые, в основном молодежь, не знавшая Первой мировой войны, считали, что эта война является справедливой и должна быть доведена до победного конца, по крайней мере до победы над Францией. А это, в свою очередь, как они надеялись, поможет достичь взаимопонимания с Англией. Другие считали, что крупное наступление на Западе чревато слишком большими рисками и что вообще нет никакой политической необходимости вести войну с западными державами, особенно с Англией. Сторонники последней точки зрения, независимо от того, примыкали они к оппозиции или нет, выступали за достижение взаимопонимания с западными странами при одновременном отказе от планов наступления. Вайцзеккер пользовался очень большим уважением и авторитетом среди офицеров Генерального штаба. Трудно сказать, счел Эцдорф или нет, что соответствующая почва уже подготовлена, но он довел до офицеров Генштаба точку зрения своего руководителя, что единственный способ добиться вышеуказанных целей состоит в том, чтобы свергнуть Гитлера. Поскольку это мнение исходило от столь уважаемого и одновременно столь высокопоставленного человека – а с учетом ничтожности Риббентропа – и формально, и фактически «человека номер 1» во внешнеполитических вопросах, оно произвело на сотрудников Генштаба должное впечатление и усилило поддержку оппозиции со стороны ОКХ.

Таким образом, Эцдорф очень скоро стал правой рукой Гроскурта в таком важном ведомстве, как ОКХ. 2 октября 1939 года Гроскурт удовлетворением записал в дневнике: «Советник фон Эцдорф заявил, что он будет представлять МИД в Верховном командовании сухопутных сил. Видно, что он очень честен и что он наш человек, полностью разделяющий наши взгляды» [49]49
  В письме к жене в тот же день Гроскурт писал: «Незаменимый человек, похожий на Гейден–Ринча. Безоговорочно с нами».


[Закрыть].

Это был, безусловно, первый случай, когда антинацистски настроенный офицер нашел взаимопонимание и установил тесный контакт с членами группы Вайцзеккера—Кордта. У него уже имелись тесные и доверительные отношения с такими ее представителями, как Готтфрид фон Ностиц и барон фон дер Гейден–Ринч.

Такие же отношения сложились у Гроскурта с Вайцзеккером; он помог перевести на работу в штаб второго сына Вайцзеккера после того, как его старший сын погиб во время польской кампании.

22 сентября 1939 года они вместе обедали, и на Гроскурта произвело особенно сильное впечатление то, с какой выдержкой и достоинством государственный секретарь переносил обрушившееся на него горе.

Тесное сотрудничество между Гроскуртом и Эцдорфом совершенно очевидно и неизбежно вытекало как из общих целей их руководителей, так и из общности задач, поставленных перед каждым из них. Эцдорф был специально проинструктирован Вайцзеккером держаться ближе к «людям Канариса» в ОКХ и работать в тесном контакте с ними. Вскоре Эцдорф был официально зачислен в штат сотрудников Отдела особых операций и стал активно работать, плечом к плечу, с Гроскуртом для достижения общей цели – подготовки и успешного осуществления переворота.