Текст книги "Там, где бродили львы (с иллюстрациями)"

Автор книги: Гарет Паттерсон

Пока Джон был с нами, он, по-видимому, очень гордился своей ролью «львиного» человека, как его прозвало местное население. К тому же создавалось впечатление, что истории, которые он рассказывал о своей работе, обрастали такими приукрашиваниями и домыслами (особенно под воздействием алкогольных напитков), что потом передавались из уст в уста как легенды. Джон уже давно не работал с нами, а люди, работавшие в других лагерях заповедника, все приходили к нам и спрашивали, правда ли, что Джон бесстрашно ходил среди львов, обучал их охоте на импала, как охотничьих собак?

Впрочем, как раз перед тем, как супружница Джона забрала его от нас, произошел случай, наглядно продемонстрировавший нам, что Джон отнюдь не чувствовал себя в полной безопасности в лагере, как мы думали раньше. Ближе к вечеру мы с Джоном вместе работали в лагере, а Джулия должна была уйти из лагеря на ночь. В этот день я оставил львов одних, чтобы они вернулись в лагерь сами. Когда мы с Джоном вчерне заканчивали сооружение нашей лагерной «конторы» из обрезков досок, я услышал за оградой лагеря завывание вернувшихся львов. Я отправился к воротам, а Джон стал наблюдать изнутри.

Я наклонился, чтобы погладить Фьюрейю (Рафики была рядом со мной, а где Батиан, я поначалу не поинтересовался), как вдруг на меня обрушилось что-то массивное. Я растянулся на земле и отполз на три-четыре метра. Оказывается, это Батиан, которого я проигнорировал, обрушился на меня всей своей восьмидесятикилограммовой тушей.

Оказавшись в грязи, я подумал, что мне сразу же нужно встать, иначе львы набросятся на меня всем скопом. Но как только я поднял глаза, мои страхи рассеялись. Рафики и Фьюрейя терлись друг о друга головами, а Батиан приблизился ко мне со спокойным и дружеским видом. Я встал, опершись на Батианову спину. Теперь все мои мысли были о Джоне. Я взглянул и увидел, что он стоит с выражением ужаса на лице.

Стряхнув землю со спины и дождавшись, пока восстановится нормальный ритм моего сердца, я направился к Джону и принялся уверять его, что со мной все в порядке и что Батиан вовсе не собирался нападать на меня, а всего лишь чересчур бурно выразил свою радость.

Но это не успокоило Джона. Он сказал:

– Я был так напуган. Я думал, что ты погиб, что тебе конец. Что лев сразил тебя насмерть!

Я был тронут и повторил, что все в порядке.

Но Джон продолжал говорить, давая понять, что имел в виду совсем другое:

– Нет, нет. Я беспокоился, потому что, если бы ты погиб, мне пришлось бы целую ночь провести одному в лагере. Я даже не мог бы уйти – Джулия вернется только завтра.

Оба мы расхохотались, хотя каждый по своей причине. Подход Джона был прагматичным, и знаете, в этом что-то было. С его точки зрения, если бы я был убит, я был бы убит, и ничего от этого не изменилось бы. Но ему-то, оставшемуся в живых, пришлось бы провести эту ночь в одиночестве.

Впрочем, случай с Батианом был единственным, когда я оказался в потенциально угрожающей ситуации. Когда меня спрашивают, как это я столько работаю со львами и до сих пор цел и невредим, я отвечаю: «Если бы я пострадал, то почти наверняка из-за собственных неверных действий или жестов».

Тем не менее инцидент послужил мне уроком. Теперь я твердо зарубил на носу: прежде чем ласкать львиц, нужно сперва выяснить, где Батиан. Но была вот еще какая проблема: готовя их к жизни на воле, их следовало отучить прыгать на меня. Я стал кричать на них, а то и пускал в ход палку, и быстро отучил львов от этой привычки, хотя Рафики изредка делает это и по сей день – это бывало, когда мы долго не видели друг друга или когда Рафики была чем-то взволнована и нуждалась в психологической поддержке.

Глава вторая
История Сэлмона, рассказанная им в Тули

Как можете вы покупать и продавать небо и теплоту земли?… Если свежесть ветра и отблески лучей солнца в воде вам не принадлежат, как можете вы покупать их?

Слова вождя индейцев Сиэтла, обращенные к американцам, вознамерившимся купить землю у индейцев

Заросшие кустарником земли Тули, где львы справили новоселье, – не национальный парк, а просто территория в тысячу двести квадратных километров, частью расположенная в Ботсване, частью в Зимбабве. На ботсванской части находятся частные заповедники белых южноафриканцев, которые, как правило, редко там бывают. Зимбабвийская же часть Тули – это район сафари, контролируемой охоты, находящаяся во владении государства и в ведении Департамента охраны природы. К счастью, обе эти территории не разгорожены никакими заборами, так что дикие звери вольны свободно перемещаться по всей территории.

Земля Тули сурова, но прекрасна. Она напоминает о всей прекрасной в своей дикости земле, еще не испорченной человеческим прогрессом, техникой и цивилизацией. Описывая Тули и окружающие эту страну земли, ее историю, трудности, с которыми она сталкивается, я часто вспоминаю разговор с одним почтенным темнокожим африканцем по имени Сэлмон Маомо, уроженцем Тули. Он имеет южноафриканское гражданство и сейчас работает на заброшенной ферме, расположенной тут же, на границе, на берегу реки Лимпопо. Его глаза, теперь, уже больные, видели величайшие события века и огромные перемены, ворвавшиеся в жизнь этого уголка Африки. Он видел, что утрачено и что сохранилось.

Мой разговор с почтенным Сэлмоном состоялся под огромным деревом машату на берегу пересохшей реки Лимпопо. Почему она пересохла – отдельная история. С нее и начнем.

В тот день я спросил Сэлмона, какой была Лимпопо в годы его молодости. Мой собеседник ответил сурово, как бы разозлившись на что-то:

– Полноводной.

Теперь одна из самых легендарных рек Африки уже не несет, как прежде, вольные воды. Русло хоть и существует, но большую часть года теряется среди песков. С наступлением летних дождей (если их выпадает достаточно) река поднимается и бурлит мутной водой, но вскоре поток замедляет свой бег и пересыхает.

Расход воды Лимпопо катастрофически увеличился за последние двадцать лет. В верховьях воду удерживают плотины; южноафриканские фермы, машины и насосы над скважинами выкачивают воду из почвы для сельскохозяйственных надобностей. Река умирает, а вместе с ней и кустарники по ее берегам. Деревья буквально гибнут от жажды.

Если бы орлу воспарить над тем местом, где мы беседовали со старцем Сэлмоном, с высоты ему бросился бы в глаза контраст двух берегов пересохшей реки. Со стороны Тули – заросшие диким кустарником земли; берега реки окаймлены темно-зеленым пологом деревьев (и серые пятна в тех местах, где деревья погибли). Конические прибрежные деревья переходят в заросли веретенообразных акаций, а те – в открытые равнины. По мере пролета над бывшей долиной Лимпопо орлиному глазу открылись бы иссохшие русла, с высоты похожие на растопыренные пальцы, обращенные к югу в Сторону Лимпопо. К северу же, там, где эти русла берут истоки, лежит водосборная территория этой великой африканской реки, но вода оживляет ее только в сезон дождей. Осенью же земля приобретает красновато-коричневый оттенок – красной делается почва, красными становятся слоны, повалявшись в пыли, оранжевый цвет приобретают листья деревьев, как, например, мопана и миррового дерева.

С южной стороны Лимпопо взгляду царя птиц открылся бы совсем другой пейзаж. По границе между Южной Африкой и Ботсваной исчезают полосы кустарников, подобные тем, что в Тули. Взамен – широкие зеленые поля, ограды, поселки сельскохозяйственных рабочих. На север, в направлении границы, бежит прямое гудроновое шоссе; в него вливается другое, пересекающее регион с востока на запад.

К югу располагаются совсем другие хозяйства – охотничьи. Там, на небольших, разгороженных заборами участках земли содержится фауна. Начиная с апреля, с открытием охотничьего сезона, то там, то здесь гремит пальба – это городские охотники утоляют свою жажду крови. Здесь дичь не может передвигаться свободно, как в прежние времена, – она обречена доживать свой век на этих экологически безжизненных (но приносящих, с экономической точки зрения, неплохой доход их владельцам) участках земли. Диких животных сюда попросту привозят и продают как домашний скот. Антилоп с огромными глазами грузят на машины и везут в охотничьи хозяйства; будучи выгруженной на месте, она вроде снова чувствует себя на свободе, но – за забором; жалкая пародия на родную дикую природу!

А в уголке орлиного обзора, словно серый крейсер среди недвижных волн лазурного горизонта, с южной стороны откроются огромные алмазные разработки. На гигантской площади вокруг них компания «Де Бирс» скупила множество охотничьих хозяйств, за свой счет снесла разгораживающие их заборы и устраивает там большой заповедник под названием «Венеция». Тем не менее присутствие алмазных разработок внушает тревогу – для их функционирования нужна вода, и этот фактор может повлиять на дальнейшее критическое снижение обводненности долины реки Лимпопо, а соответственно и на экологию земель Тули и окружающих территорий.

– Тут некогда и крокодилы обитали, – продолжал старец, – во-от такие огромные… И бегемоты… Нашим женщинам приходилось остерегаться, когда они ходили за водой.

– А львы? – спросил я, показывая на Северный Трансвааль, к югу от берегов Лимпопо.

– И львы… Много их было во времена моего отца. Знаешь алмазные копи? Вот в тех-то местах их и было больше всего.

Я задал Сэлмону неизбежный вопрос, заранее зная, какой будет ответ.

– Куда ж они делись, Сэлмон? Ни одного ведь не осталось. Только те, что приходят с нашей стороны, из Тули; и здесь их отстреливают фермеры.

Он ответил так: львы исчезли. Как и река, львы Северного Трансвааля исчезли. Сэлмон рассказал мне, что одно время белые люди их часто отстреливали. Меньше стало львов – меньше стало выстрелов, и теперь, когда лев из Тули бесшабашно пересекает посуху русло реки Лимпопо и попадает в Южную Африку, это вызывает панику среди фермеров и восторг у охотников, и, естественно, как и его предшественников, беднягу отстреливают. Скотоводство, которым здесь занимаются белые, вкупе с их охотничьим азартом привело к тому, что на очередном участке юга Африки вовсе не осталось львов.

– Когда со львами было покончено здесь, некоторые еще оставались там, – сказал Сэлмон, показывая на север, в направлении Тули.

Но и в самом Тули существовал конфликт между львами и человеком, старавшимся уберечь свой скот. Между 1880 и 1960 годами было немало посягательств на домашний скот со стороны львов, плачевно оканчивавшихся для последних. Только в 1950-е годы в Тули было убито сто пятьдесят львов.

Мне рассказывали о диком случае, происшедшем в те годы. Несколько фермеров, занимавшихся скотоводством, застрелили нескольких львиц; у одной из них сосцы были отягощены молоком. Поверженных цариц природы бесцеремонно погрузили в тележку, запряженную ослами, и отвезли на ферму. Там с них содрали драгоценные шкуры, а тела просто выбросили за ограду.

Ночью кто-то из фермеров услышал крики детенышей. Изголодавшиеся львята каким-то образом учуяли, где лежало обезображенное тело их матери, и нашли его. Но, в свою очередь, их обнаружил фермер и пристрелил.

К середине 1960-х годов от обитавшей в Тули популяции львов остались совсем единицы. На севере, в регионе Тули-сафари, некоторое количество львов чудом уцелело; львы Тули – единственные из тех, что когда-то обитали на огромной территории, включавшей Северный Трансвааль в Южной Африке, Восточную Ботсвану и значительную часть юго-запада Зимбабве. Львы Тули, которых, судя по всему, оставалось не более полусотни, были последними из популяции, насчитывавшей многие сотни, – жалкие остатки тех, что обитали по всему югу Африки.

К счастью для львов Тули, в январе 1964 года некоторые из жителей Ботсваны обратились в Департамент охраны природы страны с призывом запретить охоту на львов и леопардов в Тули. Предложение получило одобрение, и с тех пор, хотя на территории Зимбабве львов продолжали убивать, легальному отстрелу львов в Ботсване был положен конец. Но браконьерская охота продолжалась и продолжается поныне.

Дикие земли, куда я готовился выпустить моих львов, традиционно принадлежали племени нгвато, чьим верховным вождем в 1880 году стал Кхама. Это была необыкновенно цельная личность; о нем писали как об одном из самых выдающихся вождей на юге Африки. Его сын, сэр Серетсе Кхама, стал в 1966 году первым президентом Ботсваны.

Бурская агрессия и угоны скота привели к тому, что Кхама III стал искать для своего народа и страны покровительства британской короны. Он добился его – и «Земля Кхамы» стала британским протекторатом Бечуаналенд. Этот период африканской истории представляет собой смешение – смешение концессий, колонизации и прав на владение копями.

В это время могучей Британско-Южноафриканской компании, управляемой небезызвестным Сесилом Джоном Родсом, была предоставлена земельная концессия. В эту концессию входила территория нынешнего Тули. Роде застолбил эту землю, планируя провести по ней участок задуманной им железной дороги от мыса Доброй Надежды до Каира; но необходимость сооружения бесчисленных мостов через множество рек и речушек, крайне удорожавшая строительство, делала нецелесообразной прокладку дороги по этой земле, и впоследствии она была распродана под фермы. Так начиналось сегодняшнее фермерство Тули, включая и заповедник Северного Тули, объединивший нынешних землевладельцев.

Эта территория юга Африки была изначально богата диким зверьем, но в XIX–XX столетиях оно было почти полностью истреблено белыми охотниками и путешественниками. Урон дикой фауне был нанесен такой, что уже в 1870 году охотникам за слоновой костью приходилось двигаться с юга на север по землям Тули и углубляться на территорию нынешнего Зимбабве в поисках слонов. Стада южноафриканских слонов, в том числе и те, что были в Тули, были к этому времени полностью истреблены.

Однако теперь в Тули снова немало слонов. Преследуемые с запада и востока, стада слонов шли из самого Мозамбика искать убежища в Тули, и в тот момент, когда я пишу эти строки, их число перевалило за шестьсот.

Не все виды дикой фауны, когда-то обитавшие в Тули, живут здесь до сих пор. Исчезли черный носорог и африканский буйвол, гиеновая собака и лошадиная антилопа, ряд других копытных и, в значительной мере, крокодилы и бегемоты, о которых упоминал Сэлмон. Теперь можно не бояться спускаться к берегам Лимпопо: а кого бояться-то, кто скроется в песках?!

Последние три десятилетия оказались более радужными – землевладельцы в Тули все больше стали переориентироваться с охоты на сохранение природы. В эти годы стали более многочисленными стада уцелевших видов животных, и, слава Богу, никто из землевладельцев не строил заборов, препятствующих свободному передвижению животных. В соседней Южной Африке, где дикая фауна объявлена собственностью землевладельца, на чьей земле она живет, собственнический инстинкт заставляет воздвигать такие заборы. В Ботсване же дикая фауна находится в собственности государства, а не частных лиц, у землевладельцев нет причины ограждать свои территории.

Но продолжительное существование дикой фауны на частных землях в значительной мере зависит от отношения землевладельца. Похоже, что современные законы ограничивают доступ государства к находящейся на частных землях дичи как к «национальному богатству».

В 1970– х – начале 1980-х годов популярным природоохранным понятием на юге Африки стало «использование» дикой фауны. Это подразумевает «выбраковку» отдельных особей и «коммерческую» охоту, средства от которой направляются на природоохранные мероприятия. Понятие «использование» возникло в частных заповедниках на территории Тули в конце 1970-х годов, когда некий владелец обширных земельных угодий обратился в Департамент охраны природы Ботсваны с предложением о проведении мероприятий по «выбраковке» на его территории. Ему было отказано; он подал на Департамент в суд, но проиграл дело, понеся к тому же все издержки по его ведению.

К этому времени землевладельцы Тули разделились во мнении, какую стратегию применить к региону в целом. Споры и борения между ними привели к тому, что вопрос был вынесен на обсуждение парламента Ботсваны. После того как Национальное собрание приняло обращение к правительству с призывом приобретать фермы Тули для организации национального заповедника, была организована встреча землевладельцев Тули с правительством.

Причиной возникновения этого движения явились неудовлетворенность общественности страны положением дел с охраной дикой природы и беспокойство за ее будущее. Недостаток сотрудничества между землевладельцами и властями, отсутствие общей природоохранной стратегии делали весьма сомнительным будущее здешней дикой природы и дикой фауны. В результате правительство отняло у землевладельцев право охотиться и определило, что «выбраковка» и подобные мероприятия могут производиться не иначе как с разрешения Департамента охраны природы. Кроме того, покупка и продажа земель в Тули могла производиться теперь только с одобрения министерства, и всякая покупка земли облагалась теперь тридцатипроцентным налогом в пользу государства.

В настоящее время земли Тули по-прежнему находятся большей частью в частном владении, но землевладельцы заметно объединены природоохранными идеями. Так, в 1980-е годы в эти земли удалось возвратить жирафов. Но по-прежнему требуется активное участие землевладельцев в развитии активной природоохранной стратегии для региона в целом. Так, крайне необходимо, чтобы землевладельцы организовали антибраконьерские отряды для оперативных действий по всей территории Тули.

Теперь в некоторых частных заповедниках в Тули развивается туризм. Для туристов построены шикарные домики, гиды на вездеходных автомобилях, движущихся вне дорог, показывают туристам дикую фауну. Но, несмотря на развитие туризма, в момент, когда пишутся эти строки, для сохранения дикой фауны по-прежнему мало что делается – остается молиться и надеяться, что со временем и с усилением чувства ответственности дела изменятся в лучшую сторону.

Примерно в то же время, когда я привез сюда львов, несколько частных заповедников на востоке – как раз там, где я собирался поселить своих львов – консолидировались в более крупный заповедник с единой природоохранной стратегией. Это произошло по инициативе молодого борца за охрану природы Брюса Петти, ставшего директором всей этой большой территории, получившей название «Заповедник Чартер». Природоохранная концепция, развиваемая Брюсом, существовала еще в годы его детства, но не получила тогда применения из-за отсутствия средств. Но в конце концов она получила воплощение – что ж, каждое путешествие начинается с первого небольшого шага.

Природоохранная концепция Брюса Петти остро нуждается в воплощении на всей ботсванской территории земель Тули. Но даже если святое дело утвердится в умах большинства землевладельцев Тули, земле по-прежнему будет наноситься ущерб, а ее дикая фауна оставаться под угрозой уничтожения, если не будет должным образом налажена охрана.

Позволю себе процитировать отрывок из книги Кьюки Голманна «Мне снилась Африка», в которой рассматривается вопрос о том, как это – владеть землей:

«Так значит, я – землевладелец? – говорил я от чистого сердца. Как часто задумывался я, что же за этим кроется. – Я не чувствую себя землевладельцем. Я не могу поверить, что мы и в самом деле имеем землю в собственности. Она существовала до нас и будет существовать после того, как мы уйдем в небытие. Я верю, что мы можем только взять ее под свою заботу – как ее пожизненные попечители. Я даже не родился здесь. И я считаю своей огромной привилегией быть в ответе за кусок африканской земли».

Многих из тех, кто «владеет» землями на юге Африки, могли бы вдохновить эти слова, полные сочувствия и мудрости.

Недостаточная защищенность – общая беда частных заповедников – во многом повлияет на ход истории моей жизни в обществе львов. Я стремился к тому, чтобы дать львам возможность жить в родной дикой природе и самим добывать себе пищу, но вместе с тем мне нужна была уверенность в том, что они не станут жертвой различных угрожающих факторов, таких, как браконьерство или конфликт с владельцами домашнего скота. Тули и его фауна нуждаются в более надежной опеке, принимая во внимание то, что им нужно учитывать груз проблем, доставшихся от прошлого, и потенциальную возможность приобретения международного значения этим регионом, где обитают представители редкой дикой фауны.

Моя глубокая страсть защитить Тули зародилась еще в предыдущий период работы здесь – в 1983–1986 годах. Тогда, едва разменяв третий десяток, я работал егерем в одном из самых крупных частных заповедников. В число моих обязанностей входило наблюдение за местной популяцией львов и ее изучение. Так изучение небольшой популяции львов на местном уровне привело меня к пониманию значения льва как вида в масштабе всей Африки. Еще будучи юным егерем, я глубоко проник в жизнь львов и был шокирован и опечален, когда понял, что происходит с популяцией львов в Тули.

В результате браконьерства и ряда других факторов число львов в Тули сократилось за каких-нибудь два с половиной года почти наполовину – примерно с 60 до 29 особей. Некоторые из них были истреблены за то, что резали домашний скот в хозяйствах, расположенных по границам Тули; иных самым подлым образом сманили на южноафриканские фермы, и там они стали жертвой «спортивной охоты». Но больше всего их пало от браконьерских силков – обыкновенных проволочных лассо, смертельных для львов и для других животных. Эта форма браконьерства опасна даже для слонов – я знаю одного молодого слона, которому шесть лет назад проволокой целиком отрезало хобот, и, однако, он непонятно как выжил и живет до сих пор. Мне не раз приходилось видеть и других слонов с укороченными хоботами – все они стали жертвой браконьерских проволочных петель.

Результатом наблюдений, чувств и действий в этот период моей жизни явилась книга «Плач по львам», которую я написал в надежде привлечь внимание к проблемам львов Тули и в попытке побудить к действию во имя их более надежной защиты. Наивно веря в силу пера, я был уверен, что эту защиту им удастся обрести.

Я уехал из Тули, чтобы написать эту книгу, а когда закончил ее, то в течение двух последующих лет изучал проблему львов в масштабе континента. Я исколесил тысячи километров по югу Африки, впервые встретился с Джорджем Адамсоном и поработал с ним; итогом всего этого явилась вторая книга, тематика которой осталась традиционной: львы, люди, вторжение, браконьерство, ружья, пули, смерть и лишь изредка – надежда…

Все три с половиной года, что я был вдали от Тули, эта земля оставалась в моем сердце. Я знал, что однажды должен буду вернуться. И все эти три с половиной года я получал оттуда вести: «Еще один лев попал в капкан… Предполагается, что потомство львиц-сестер Кали уничтожено… Попал в капкан старый лев Дарки, но ему удалось перегрызть браконьерскую петлю…» Из других источников я слышал, что львиное поголовье не только стабилизировалось, но и растет, и эти лживые сведения давали мне обманную надежду: я не смог распознать иронию в том, что мне сообщалось.

В 1989 году я собирался возвратиться на эту землю. Планы у меня были большие – просвещение людей в вопросах окружающей среды, попытка нового пересчета поголовья львов и учреждения более надежных мер по защите как этих львов, так и всей дикой фауны заросших кустарником земель Тули. Со смертью Джорджа моей главной целью стала подготовка троих львят к жизни в дикой природе.

Возвращение в Тули явилось для меня возвращением на родину, и вскоре по прибытии я записал такие слова – слова, запечатлевшие мои чувства по возвращении на ту землю, которой принадлежит мое сердце. Вот эти строки:

 
Я снова на земле, которую я знал.
Я снова на земле, где сердце я свое оставил.
Я снова здесь! Я снова здесь!
Слеза струится по моим губам.
О, чудо! Наконец мы снова вместе!
Старуха мать! Дай мне тебя обнять!
О дикий мир, как тягостно тебе
В ручищах жадных человека!
О дикий мир, с круговоротом вечным,
Текут в котором годы, жизнь и смерть.
Свободными надолго ль нам оставаться вместе?
Надолго ль быть свободными – тебе и мне?
С тех пор, как я твоим проникся духом,
Мне кажется, что меньше мир вокруг тебя.
А может, я ошибаюсь – просто вырос сам?
Не важно! Хорошо, мы снова вместе!
Старуха мать! Дай мне тебя обнять!
Жизнь – это цикл.
И на твоих глазах я вырос, как в лесу растут деревья.
И тогда
Вослед орлам на север я умчался.
Года прошли, но я не возвращался.
Но ты манил меня своим прохладным бризом,
Слова любви так искренно шептавшим,
И вот вернулся я.
Своим прикосновеньем
Меня ласкаешь ты.
Я рад бы умереть здесь.
Что ж, да будет так!
Я снова здесь! Я снова здесь!
Слеза струится по моим губам.
Как хорошо, что снова вместе мы!
Старуха мать! Дай мне тебя обнять!
 

И снова встреча со старцем Сэлмоном под деревом машату… Я спросил его, что он думает о моей работе – защите дикой фауны и возвращении львов в дикую природу.

Подумав немного, он сказал:

– Молодчина… Мои внуки не знают львов так, как я когда-то или как их знали наши предки. Дети знают о львах только по картинкам.

Он смолк, а затем печально кивнул головой.

– Белый человек столько погубил – что зверей, что нашу древнюю культуру, – а теперь хочет возвращать зверей назад! То-то! Раскидавши ворохами, собирать надумали крохами! – Он запнулся и пренебрежительно оставил тему.

Тут-то я понял, что он имел в виду. С исчезновением зверья, которого в его молодые годы много было на юге Африки, выродилась и сама земля, подверглась эрозии и ее аборигенная культура. Сам старец и его народ, как и земля, стали изолированы, порвались связи, и, возможно, он на склоне лет не видел будущего – так, как он мог видеть грядущее, будучи молодым человеком. Слишком уж изменилось все вокруг.

Разговаривая со старцем, я заглянул назад во время и задумался о переменах, происшедших в судьбе Тули. Из рассказа Сэлмона я понял, что, несмотря на время, на всю эрозию жизни, Тули еще, можно сказать, повезло: она выжила, в то время как земли и их дикая фауна к югу оказались утраченными.

Суть истории и судьбы Тули, мне кажется, заключена в строчках послания, адресованного в 1885 году вождем североамериканских индейцев Сиэтлом президенту Соединенных Штатов Америки:

 
«Что ж будет с человеком, коль все зверье исчезнет?
От одиночества в душе погибнет он и сам.
Что б ни случилось со зверьем, и с человеком будет то же.
Такая в жизни странная взаимосвязь.
И если что-нибудь с землей случиться может —
Того не избежать и всем ее сынам.»
 

Еще с самого начала работы по подготовке львов к жизни в родной стихии – во имя львов, во имя Тули – я решил избрать это послание девизом своей деятельности. Моей целью стали движение к большему равновесию между дикой природой и человеком и попытки как-то сгладить конфликт, столь долго существовавший на юге Африки.