Текст книги "Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион"

Автор книги: Ганс Шерфиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

На следующий день сержант полиции Йонас завтракал в ресторане «Спагетти» вместе со своим другом и партнером по деловым махинациям; это был оптовый торговец металлом Тульпе. Стояла такая жара, что друзья могли сидеть на открытом воздухе под полосатой маркизой и любоваться видом Центральной площади, где возле киосков толпилось множество людей – американские туристы, уличные фотографы, торговцы сосисками. Это был центр города и всего мира; здесь помещались ратуша, редакция газеты «Дагбладет» и отель «Бристоль», куда только что въехал некий француз по имени Морис Менар.

Большинство столиков было занято американскими офицерами и моряками; они сидели в непринужденных позах и поглощали завтрак, жуя одновременно конфеты и резинку, курили сигареты и окликали туземных дам. Торговец Тульпе присматривался к посетителям – быть может, он знает кого-нибудь из них. Он имел деловые связи с американскими офицерами из расквартированного в стране корпуса, как в свое время – с немцами. Тульпе был человеком общительным и знал иностранные языки.

Еще до того, как на стол были поданы тарелка с селедками и водка, сыщик передал оптовому торговцу металлом две продолговатые пачки, каждая весом по одному килограмму. Тульпе любезно согласился продать оба слитка за двадцать тысяч крон. Доля, причитающаяся ему за комиссию, была скромной и умеренной, если принять во внимание особый характер сделки. Оба господина постоянно оказывали друг другу услуги, и отношения их были построены на взаимном доверии.

Отведав селедок пряного посола и запив их ледяной водкой, Тульпе стал давать сыщику инструкции по проведению операции на завтра. На этот раз можно будет застать на месте преступления самого господина Менара, который носит золотые слитки с собой. Друзья чокнулись и выпили за успех задуманного дела. Только такие результаты и смогли бы укрепить престиж полиции и восстановить доверие к ней населения. Оба друга были преисполнены радостного оптимизма и, пропуская в горло одну порцию холодной водки за другой, весело и непринужденно беседовали. Времена теперь неплохие, для людей с инициативой масса дела. И для полиции, и для тех, кто имеет отношение к металлу, открылись возможности, о которых раньше и мечтать не приходилось. Как хорошо и спокойно сидеть вот здесь, в окружении солдат, которые присланы с другой половины земного шара, чтобы охранять свободную инициативу и демократическое предпринимательство. Солнце озаряло площадь, где возле памятника воину между бетонными дзотами стоял огромный американский автомобиль оптового торговца Тульпе. Сержант полиции Йонас поставил там только велосипед. Впрочем, если бы он захотел, он, пожалуй, без труда мог бы приобрести длинный лакированный американский автомобиль. Жалованье сыщик получал незначительное, но распоряжался порядочным состоянием, скопленным в результате личной инициативы. Оно было благоразумно помещено в укромном месте и неуклонно росло. Йонас избегал привлекать внимание людей внешней роскошью, носил брюки с зажимами и непромокаемую куртку и не швырялся деньгами: полиция пользовалась привилегией предоставлять другим право угощать ее.

По сравнению с полицейским оптовый торговец Тульпе, стройный, с нежным и холеным лицом, выглядел необыкновенно элегантно; он ел не торопясь, тщательно выбирал маленькие кусочки селедки и половину оставлял на тарелке, а полицейский усердно набивал себе брюхо. Было непонятно, как мог Тульпе в свое время переносить тюремную пищу. По-видимому, только его необычайная воспитанность помогала ему съедать такой скверный обед – ведь даже Толстяк Генри не мог без отвращения прикоснуться к нему. При всех переменах в его жизни вежливость Тульпе оставалась непоколебимой. Он был одинаково предупредителен со своими деловыми друзьями и судьями, официантами и тюремными служителями. Находясь под арестом, он часто сопровождал Йонаса или других сотрудников полиции в рестораны по соседству с «Ярдом» и всегда вел себя как заботливый и щедрый хозяин.

– Положить тебе еще кусочек? – спросил он, держа перед Йонасом блюдо. – Эту утку можно было бы зажарить гораздо лучше, но, может, ты все-таки съешь еще немножко?

– Спасибо.

– А соуса? В нем, правда, слишком много краски!

– Давай сюда! – И Йонас обильно полил свою порцию утки густым коричневым соусом.

Оптовый торговец Тульпе благосклонно наблюдал, как на тарелке сыщика растет груда утиных косточек. Углы рта и кончики пальцев Йонаса были испачканы жирным соусом. Когда полицейский ел, его глаза наливались кровью и приобретали дикое выражение. Он был похож на молодых социал-демократических функционеров, которые ежедневно завтракали в ресторане «Кинг», напротив посольства: обычно они выглядели такими гладенькими, толстенькими и симпатичными, но на еду набрасывались с остервенением. Тульпе по опыту знал, что подкупить людей в этой стране дешевле и проще всего, хорошенько угостив их; только в самых тяжелых случаях приходилось пускать в ход наличные.

Свежевыбритый Тульпе кротко и хладнокровно наблюдал, с каким завидным аппетитом ест его приятель. Сам он положил себе на тарелку небольшой кусочек постной утиной грудки и листик зеленого салата; картошку он не любил, а соус был приготовлен не по его вкусу – слишком темный, – Тульпе как будто совсем позабыл о мучной похлебке и синей картошке, которыми его кормили в Южной тюрьме. В этот прекрасный августовский день он думал только о приятных вещах. У него в портфеле лежали два слитка золота, а завтра к ним прибавится еще несколько. Одни и те же слитки можно было продать, потом конфисковать и снова продать; и оптовый торговец Тульпе, у которого раньше бывали конфликты с властями, теперь стал другом полиции и сотрудничал с ней.

– Итак, началась охота на уток, – глубокомысленно изрек Тульпе. – Мы слишком мало видим природу. А что, Ульмус уехал из города?

– Да. Он отправился в Волчью долину поохотиться вместе с графом, – ответил Йонас, не переставая жевать.

– Я читал в газетах, что американский генерал Плейг[45]45
  Plague – чума (англ.).


[Закрыть]  или, как там его зовут, – тоже приехал в Волчью долину на охоту.

– Да, Ульмуса окружает хорошее общество.

– Значит, ему пока не грозят никакие неприятности?

– Пожалуй, нет, по крайней мере в ближайшее время. Что будет дальше, никто сказать не может. Сейчас ведь случается столько непредвиденного. В «Ярде» только и знают, что ссорятся друг с другом. Хорс и Бромбель – против Силле и Карльсберга. Еще неизвестно, чем это кончится. Газетная выдумка о «скорпионах» действует всем на нервы. Окцитанус прямо вне себя.

– Во всяком случае, в распоряжении Ульмуса достаточно времени, чтобы уладить свои дела, – сказал Тульпе.

– Да, время есть! А что ты собираешься делать? Поедешь охотиться на уток?

– Нет. Терпеть не могу охоты, – ответил Тульпе. – Я не могу решиться выстрелить в зверя.

Йонас промолчал. Он знал несколько случаев, когда Тульпе стрелял в людей. А однажды он тонкими, холеными пальцами схватил за горло своего конкурента и держал его голову под водой, пока тот не захлебнулся. Труп так и не нашли. Тульпе не стеснялся также выдавать своих друзей.

– А директор полиции Окцитанус, вероятно, тоже страстный охотник? – спросил Тульпе.

– Да. Директор, кажется, очень любит охоту.

– Он как будто арендовал участок в Волчьей долине?

– Нет, это в Медвежьей крепости. Пожалуй, Окцитанус давно уже там. Ему необходим свежий воздух.

– Вот как, Волчья долина и Медвежья крепость – очень легко спутать эти названия. Чудесными поместьями владеет граф Бодо!

– Еще бы! Сам я никогда там не был, – заметил Йонас.

– А я был только в Волчьей долине, – сказал оптовый торговец Тульпе. – Там очень красиво.

Он умолчал о том, что это было во время оккупации страны, когда в имении гостеприимного графа охотились немецкие генералы. Вместо этого он произнес:

– В нашей стране много красивых мест. Не нужно ехать за границу, чтобы посмотреть, что есть на свете красивого!

– Верно, – сказал Йонас. – Вот почему сама заграница и едет к нам.

Тульпе улыбнулся. Вокруг них за столиками сидели американцы в военной форме. Над редакцией газеты «Дагбладет» рядом с флагом страны развевалось усыпанное звездами знамя, а на фасаде красовалась надпись: «Welcome, general Plague!»[46]46
  Добро пожаловать, генерал Чума! (англ.)


[Закрыть] На других зданиях висели вывески: «The British Bookshop»[47]47
  Британская книжная лавка (англ.).


[Закрыть] и «American Bar»[48]48
  Американский бар (англ.).


[Закрыть]. В находящемся поблизости кинотеатре шел фильм «Operation „Murder“»[49]49
  «Операция „Убийство“» (англ.).


[Закрыть] – драма о летчиках-истребителях, летавших над Кореей, смотрится с захватывающим интересом целых два часа. Из глубины ресторана доносилась музыка, передаваемая в полдень по радио: «Cowboy Songs from the Wild West»[50]50
  Песни ковбоев дикого Запада (англ.).


[Закрыть]. А на стене кто-то написал: «Ami, go home!»[51]51
  Американцы, отправляйтесь домой! (англ.)


[Закрыть]

На тротуаре появился газетчик, который выкрикивал последние новости, помещенные в дневных выпусках газет: «Жидкая огненная масса над городами красных в Корее!», «Людоедство в России!», «Полиция охотится за золотом!», «Дальнейшее развитие „дела о Скорпионе“!»

– Алло! – крикнул Йонас. – Дайте мне «Специальный листок» и «Эдюкейшн».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Желая привлечь в страну поток иностранных туристов, здесь усердно работали над проблемой, которую именовали «делом пропаганды туризма». Это было действительно «дело», как будто специально предназначенное для патриотов, – добиться увеличения доходов владельцев отелей и ресторанов; поэтому в брошюрах и на плакатах рекламировались неповторимые достопримечательности страны: ее холодные закуски, белые ночи, развод королевского караула и статуя «Маленькой гусиной пастушки» в городском парке возле пролива.

Visit the Country of Cold Sandwich![52]52
  Посетите страну холодных сэндвичей! (англ.)


[Закрыть]

Из соседней страны, население которой страдало от ограничения в алкогольных напитках, сюда прибывало немало людей, чтобы попить на свободе водочки, и обычно они настолько быстро пьянели, что не успевали посмотреть даже «Маленькую гусиную пастушку». Точно так же нельзя с уверенностью сказать, действительно ли американские туристы, в огромном количестве разъезжавшие по стране, предприняли такую долгую поездку исключительно ради «Маленькой гусиной пастушки» или холодных закусок. Американцы, прибывшие сюда в военной форме, имели специальные задания, да и большинство гражданских лиц тоже.

Особым аттракционом для туристов служили оригинальные бетонные бомбоубежища, построенные на всех городских площадях и во всех парках; они стоили так дорого, что из-за них пришлось частично приостановить строительство жилых домов. Ничего подобного в каком-нибудь другом государстве не существовало, и все туристы рассматривали и фотографировали куполообразные дзоты. Если их не изображали на плакатах для туристов, то исключительно потому, что никто все равно не поверит, что эта страна имеет такую достопримечательность.

Впрочем, господин Морис Менар, остановившийся в отеле «Бристоль», приехал в эту страну не для того, чтобы посмотреть на эти необыкновенные дзоты. Он также не испытывал никакого желания фотографировать «Маленькую гусиную пастушку» и терпеть не мог холодных закусок. Белые ночи были не особенно светлыми в августе месяце, и погода то и дело менялась. Один день сияло чудесное солнце, а на другой – шел дождь и дул ветер. Все в этой стране вызывало у француза отвращение: климат, еда, язык… Кровать в отеле оказалась чересчур узкой, утренний шоколад – слишком жидким, а горничная – слишком добродетельной. Единственно, что напоминало ему родину, – это множество американских военных и гражданских лиц на улицах города.

В самом скверном настроении он вышел из отеля, чтобы разыскать нужный ему клуб в старинном доме где-то за Национальным театром. Дул сильный ветер и шел дождь, поэтому Менар взял с собой зонтик – других вещей у него, по-видимому, не было. Он с трудом шел против ветра и отчаянно ругался на своем родном языке. Он пытался узнать у полицейских дорогу, но они не понимали его. Если бы он в этот день знал здешнюю полицию так же хорошо, как ему пришлось узнать ее потом, он не стал бы обращаться к полицейским с такой доверчивостью, а постарался бы как можно дальше обходить их и крепче держать свой бумажник.

В конце концов Менар добрался до безотрадного квартала, нашел нужный дом и долго разыскивал привратника. Однако ему пришлось убедиться, что в этой стране привратников не существует. Тогда он сам принялся за поиски и стал подыматься по темной лестнице. Стены здесь были отделаны под мрамор, а воздух пропитан запахами пансионатов и мокрого белья. Чтобы прочитать надписи на дверных дощечках, ему приходилось нагибаться и чиркать спичку; он серьезно опасался, что, если кто-нибудь нарвется на него, его задержат как поджигателя. Но он не встретил ни одного человека, в доме царила тишина. На верхнем этаже он наконец нашел нужную дощечку. Менар позвонил, дверь сразу открылась, и прямо перед своим носом он увидел дуло револьвера.

– Дурацкая страна! – сказал он. – Le diablе   l’emporte![53]53
  Чтоб ее черт побрал! (франц.)


[Закрыть]

Как оказалось, сержант полиции Йонас сторожил у входной двери, а сержант Факс – у двери на черный ход. Владелец квартиры, известный в полиции под именем Индеец Поуль, молча, с удрученным видом сидел на стуле. Впоследствии Йонас написал в своем донесении следующее:

«Я обыскал француза и почувствовал на его теле четыре твердых выдающихся пункта».

Сержант обнаружил у господина Менара шесть золотых слитков. Расстроенный француз вместе с Индейцем Поулем был отправлен в «Ярд». Еще до того, как произвести допрос и составить донесение, Йонас зашел на минутку в свой кабинет и вынул из портфеля два слитка золота. Он положил их на письменный стол под газету, и они в полной сохранности пролежали здесь несколько дней, пока Йонас не выбрал время, чтобы отнести их к оптовому торговцу металлом Тульпе, который продал слитки на обычных условиях.

Переводчик познакомил Менара с содержанием донесения, и француз невероятно возмутился словами: «Взято на сохранение четыре золотых слитка».

– Четыре? – крикнул он. – А где остальные?

– Может быть, вы собираетесь обвинить меня в том, что я взял их? – дерзко спросил Йонас.

– О! Кто же еще в этой отвратительной черной преисподней мог их взять? – в ярости кричал Морис Менар. И переводчику пришлось перевести эти грубые слова.

Сержант уголовной полиции сразу сделался серьезным и сказал:

– Я не намерен терпеть оскорбления! Моя честь требует, чтобы было произведено расследование! Защитник этого француза должен подать официальное заявление, и я себя реабилитирую!

Когда француз, кипя от бешенства, явился на предварительное следствие, он узнал, что ему назначен защитник; на следствии снова возник спор по поводу недостающих золотых слитков, и сержант Йонас по-прежнему настаивал, чтобы против него было подано официальное заявление.

– Ah, canaille! Ah, miserable![54]54
  Ах каналья! Ах негодяй! (франц.)


[Закрыть] —кричал господин Менар, воздевая руки к небу. – Да разве в этой проклятой стране поможет хоть какое-нибудь заявление? Что толку производить расследование у разбойничьего народа? Ah, infamie![55]55
  Ах подлость! (франц.)


[Закрыть]

– Вы не должны так говорить! – сказал защитник. – Это самая порядочная страна во всем мире, самая чистоплотная и просвещенная.

В прошлом году он был в Париже вместе с женой, их обманул тогда шофер такси и, кроме того, в отеле их замучили клопы. А здесь ничего подобного нет и не бывает!

– Нет! – злорадствовал Менар. – Ah, non![56]56
  Ах нет! (франц.)


[Закрыть]  Здесь ничего подобного не бывает! Да здесь полиция сама обворовывает людей! В здешнем отеле нет клопов, зато полицейское управление полно скорпионов!

Вопреки своему желанию, защитнику в конце концов все же пришлось под нажимом как со стороны клиента, так и сыщика, пойти на то, чтобы составить заявление и от имени француза обвинить сержанта уголовной полиции Йонаса в краже двух золотых слитков. Этот документ, пройдя много инстанций, попал, наконец, к директору полиции, который только что возвратился домой из приятной поездки на охоту в имение Медвежья крепость. Эдвард Окцитанус нахмурился, читая заявление, потом взял самопишущую ручку и написал на документе: «Чепуха! Вздор! Прекратить!» Таким образом расследование было закончено, а Йонас очищен от подозрений. Весело и с легким сердцем завернул он свои слитки в газету и ушел, чтобы встретиться с Тульпе.

Господина Менара выслали из страны, и он вне себя от возмущения отправился на родину. До границы его сопровождал сержант полиции Факс, и француз торжественно обещал, что он никогда – никогда не вернется в эту страну, где полицейские чины – самые крупные грабители.

По той или иной причине, но в номере 241, который занимал господин Менар в отеле «Бристоль», обыска не произвели. Швейцар вынес отсюда еще один слиток золота, который, видимо, был забыт постояльцем. Горничная нашла его в ночном горшке, где золота не было видно в оставленной французом жидкости.

Три других золотых слитка, спрятанные за деревянной обшивкой стен, так никогда и не были обнаружены властями; друзьям господина Менара пришлось потратить немало усилий и долго ждать, пока им удалось, наконец, поселиться в номере 241, извлечь и поместить в надежное место остатки сокровища.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

В середине августа каникулы кончаются, и все школы в стране снова начинают свою формирующую характеры людей деятельность.

Директор Тимиан возвратился в школу, ничуть не изменившись после летних каникул, проведенных в безделье; новый учебный год он начал речью, в которой напомнил ученикам о законах чести и требованиях долга, – они должны как бы незримо быть начертаны на школьном знамени; он говорил о задаче школы воспитывать людей и формировать их сознание, об усердии и тщательной подготовке к урокам, что является одновременно и целью учения и доставляет само по себе радость, а также о необходимости соблюдать дисциплину и спокойствие. Что же касается шума и беспорядков, то они ни в коем случае недопустимы, поэтому каждая попытка нарушить порядок повлечет за собой примерное наказание.

После этого ученики пропели: «Сей благостный день мы с радостью зрим…»

Американское посольство проявило свою благосклонность, прислав школе бесплатный учебный материал, в котором трактовалось о щедром подарке Маршалла, об Атлантическом пакте и о безбожии в Советском Союзе. А из военного министерства в школу поступили иллюстрированные брошюры с призывом к учащимся вступать в юном возрасте в армию, флот или военную авиацию; им будут предоставлены льготы при сдаче экзаменов на аттестат зрелости, поездки в США и затем быстрое продвижение по службе до чина генерала или адмирала. Вот как новые идеи и методы преподавания нашли себе путь в старую, богатую традициями школу, и европейский консерватизм плодотворно сочетался с современным американским образом жизни.

Свежими и отдохнувшими явились ученики в школу, чтобы выслушать речь директора, заполнить анкеты и поступить так, как от них требовало государство. С новыми силами и сознанием своей ответственности учителя снова, после шестинедельного перерыва, приступили к формированию характеров. Не мог явиться на занятия только лектор Карелиус, поскольку его пребывание в тюрьме было продлено особым распоряжением. Временно его заменил один учитель, который должен был, пока не будет назначен постоянный лектор, преподавать ученикам родной язык, историю и науку о самой лучшей из всех форм общества.

После восьминедельного пребывания в тихой камере Южной тюрьмы лектора Карелиуса неожиданно перевели в здание «Ярда», где его порядка ради снова вызвали на допрос, чтобы иметь возможность составить еще один протокол. Лектор был твердо убежден, что он никогда больше не увидит своей камеры, которая в течение восьми недель была для него домом, и что ему предстоит проделать лишь кое-какие формальности, тогда он сможет вернуться в свою семью, в школу и добиться восстановления своих прав после учиненной над ним несправедливости. Что это так и будет, он не сомневался. Ведь даже в самой лучшей из всех демократий могут обнаружиться заблуждения и недостатки, но хорошая демократия всегда стремится признать и исправить свои ошибки, а недостатки изжить.

Покидая свою камеру, Карелиус не без грусти посмотрел еще раз на выкрашенные светлозеленой масляной краской стены, на умывальник, полочку, деревянную скамейку, прибитый к полу стол, четырехгранный горшок и плевательницу. Весь этот тюремный инвентарь в какой-то мере даже стал ему дорог, потому что лектор был человек привычки и привязывался к вещам, а за восемь недель однообразной, размеренной жизни у него выработались соответствующие навыки. В то же время Карелиус думал о жене, которую он сейчас увидит, с которой сможет поговорить без всяких загородок, будильников и наблюдателя-полицейского; он думал и о двух своих детях, которые, возможно, выросли, но все же мало изменились. Ему следовало бы, пожалуй, сделать им небольшие подарки, хотя они, конечно, не могут предположить, что он купит в тюрьме какие-нибудь сувениры. Несмотря на то, что сейчас в лесу нет анемонов, он решил поехать туда с детьми в самые ближайшие дни, чтобы выполнить, наконец, свое давнишнее обещание. На глазах у Карелиуса показались слезы, очки запотели, и он почувствовал странную колющую боль в сердце, бурно забившемся от переполнившей его радости.

– А ну-ка, поторапливайтесь! – крикнул тюремный служитель. – Чего еще ждете?

«Сейчас иду!» – хотел сказать Карелиус, но не мог выговорить ни слова.

В зеленом полицейском фургоне с маленькими неудобными и темными клетушками Карелиуса доставили в «Ярд», провели по лабиринту и поместили в одной из каморок, в так называемом «шкафу». Он просидел здесь очень долго, и, по мере того как время шло, он испытывал все большее волнение; временами он, казалось, готов был впасть в панику. Проведя в «шкафу» свыше трех часов, лектор решил, что о нем просто забыли и пройдет еще много времени, пока случайно его не найдут. Наверное, предполагается, что он уже выпущен на свободу и вернулся к себе домой на улицу Цитадели, а он сидит в «шкафу», забытый всеми! Его охватил ужас, и он постучал в дверь. Однако никто не явился ему на помощь. Он постучал сильнее: быть может, время работы в «Ярде» окончилось и все уже отправились домой! Под конец он уже стал просто колотить в дверь и кричать во весь голос:

– Алло! Алло!

Но вот послышались шаги, дверь отпер полицейский. Он вытащил дубинку и заорал:

– Какого черта вы здесь вытворяете? Вы что, взбесились? Хотите разломать дверь? Или хотите, чтобы вас как следует огрели?

– Извините, а меня не забыли? – спросил лектор Карелиус. – Я сижу здесь уже несколько часов. Вряд ли это было сделано с умыслом!

– Без шуток! – отрезал полицейский.

– Уверяю вас, что я вовсе не собираюсь шутить, – заявил лектор. – Но, вероятно, все-таки произошло какое-то недоразумение, раз меня все еще держат здесь. Не могли бы вы оказать мне любезность и узнать, как обстоит со мной дело?

– Ах, вы торопитесь? – съязвил полицейский. – Может, герцог должен поспеть к вечернему поезду? А ну, заткните глотку! – И он захлопнул дверь.

– Подождите! Подождите минутку! – в отчаянии закричал лектор Карелиус. – Мне надо также… я должен… мне необходимо пойти в туалет!

– Ну, раз необходимо, то пойдемте, – согласился полицейский. – Вот сюда!

Арестанта повели по длинным коридорам к нужному месту, а потом снова поместили в шкаф, на этот раз в самый настоящий, а не в комнату, которая носила это шутливое название.

– Значит, вы не думаете, что меня забыли? – снова спросил Карелиус.

– Молчать! – услышал он в ответ.

Прошло еще полтора часа, прежде чем лектора освободили из шкафа. За это время он успел вздремнуть и сейчас находился в каком-то полусонном состоянии, в голове его все еще вертелись обрывки несвязных сновидений. Он тупо шагал за полицейским по коридору, который слабо освещался висячими античными лампами из потемневшей бронзы, затем по удивительной винтовой лестнице из серого йемтландского камня с перилами на позеленевших бронзовых столбиках. И снова долго шли по коридору, откуда свернули в темный боковой проход, и наконец полицейский с поразительной точностью привел заключенного именно к той двери, которая вела в кабинет полицейского комиссара Помпье.

Эта комната была наполнена дневным светом, проникавшим сквозь настоящее окно. Лектор заморгал от непривычно яркого освещения. С улицы доносились звонки велосипедов и шум трамвая.

– Ах, так это вы! Добрый день, господин Карелиус! – любезно сказал полицейский комиссар, как будто и не ожидавший появления лектора. – Пожалуйста, не угодно ли сесть! Как насчет кофе, вам приносили после обеда? Не приносили? Тогда вы, может быть, хотите выпить чашечку здесь?

Комиссар обернулся к полицейскому, стоявшему перед ним навытяжку, и распорядился:

– Кофе и сдобных булочек! Не так ли, господин Карелиус? Вы, наверное, с удовольствием взяли бы сдобную булочку к кофе?

– О да, спасибо! – слабым голосом ответил Карелиус. Необыкновенная любезность полицейского комиссара убедила его в том, что теперь он уже свободный человек, и сердце его бешено забилось.

– Не желаете ли закурить? – спросил полицейский комиссар и предложил ему сигарету.

– Большое спасибо, – поблагодарил лектор.

– А вот огонь!

– О, спасибо, спасибо!

Полицейский комиссар Помпье открыл папку с бумагами и, шевеля губами, начал их перелистывать. Карелиус стал осматривать комнату. Обстановка состояла из мраморного умывальника, письменного стола и стульев из светлого полированного вяза. Стены были искусно отделаны под мрамор, а лампы из позеленевшей бронзы имели форму морских звезд. На подоконнике красовалась целая батарея пустых пивных бутылок и одна из-под водки. Сквозь окно без железных решеток были ясно видны верхние этажи домов на противоположной стороне улицы. Под одним из балконов висела вывеска с надписью «Зубной врач». Какая-то девушка, повязав голову платком, протирала оконные стекла. Карелиус заметил также женщину, которая собиралась полить цветы в горшках. Эти самые обыкновенные, будничные вещи привели его в волнение. Ему страстно захотелось подойти к окошку и посмотреть вниз, на улицу, на людей, трамваи, вывески – на все, чего нельзя было увидеть из зеленого полицейского фургона.

Однако Карелиус овладел собой и не двинулся с места. Он испытывал приятное и радостное ощущение даже от того, что сидит на настоящем стуле со спинкой.

Пришел полицейский, неся в руках поднос с кофе и двумя булочками.

– Поставьте на стол! – сказал ему комиссар. – Пожалуйста, господин Карелиус! Пейте на здоровье. Надеюсь, кофе горячий?

– Спасибо, замечательный! – воскликнул лектор.

Дрожащей рукой он налил себе кофе и положил сахар.