355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ганс Лихт » Сексуальная жизнь в Древней Греции » Текст книги (страница 21)
Сексуальная жизнь в Древней Греции
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:16

Текст книги "Сексуальная жизнь в Древней Греции"


Автор книги: Ганс Лихт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Взгляды древних на сексуальное не позволяли им относиться к посещению публичных домов как к чему-то предосудительному, что с очевидностью явствует из нескольких пассажей античных авторов. Так, в своей знаменитой сатире (i, 2, 31), посвященной половой жизни, Гораций говорит следующее:

Мужа известного раз из-под свода идущим увидя,

Молвил божественно-мудрый Катон: "Твоей доблести– слава!

Ибо, надует когда затаенная похоть им жилы,

Юношам лучше сюда спускаться, хватать не пытаясь

Женщин замужних...124

[перевод М. Дмитриева и Н. С. Гинзбурга]

Совершив экскурс в мир римской проституции, вернемся в Грецию. Промежуточное место между обитательницами публичных домов и гетерами занимали "вольноопределяющиеся" проститутки и девицы, рассматривавшие проституцию как средство дополнительного заработка. Нет нужды подробно останавливаться на уличной проституции, потому что ее формы едва ли существенно отличались от тех, что распространены в наши дни. В соответствии с природой вещей, способы общения проституток с клиентами и наоборот были бесконечно многообразны. Несколько любопытных образчиков сохранились в "Палатинской Антологии"; один из них я уже приводил. Вот еще один пример (Anth. Pal., v, 101):

"Здравствуй, красотка!"

"Привет!" – "А кто впереди... Там?"

"Неважно!"

"Дело есть у меня!" – "Это моя госпожа!"

"Можно надеяться?" – "Да". – "Сегодня ночью?" – "Что дашь ты?"

"Золото!" – "О, хорошо!" – "Вот!" – "Это мало... Отстань!"

[перевод Ю. Голубец]

124 По этому поводу схолия к Горацию замечает: "Однажды, когда Катон проходил мимо публичного дома, некий юноша, смутившись при виде его, попытался незаметно скрыться за углом. Но Катон обратился к нему и сказал, что в его поступке нет ничего предосудительного. Когда же впоследствии он видел того же юношу неоднократно выходящим из того же публичного дома, он остановил его и сказал: "Тогда я похвалил тебя, так как думал, что ты бываешь здесь от случая к случаю, а не что ты здесь живешь". (Ср. также Гораций, "Сатиры", ii, 7, 47).

Мы располагаем эпиграммой Асклепиада (v, 185), в которой он отправляет товарища на рынок за некоторыми покупками для веселого пира с молоденькой проституткой: тому следует купить трех больших и десяток маленьких рыб, дюжину креветок и не забыть приобрести шесть венков из роз (весьма характерно для греков).

Одна из эпиграмм Посидиппа описывает пирушку четырех юношей с четырьмя проститутками. Одного сосуда Хиосского вина явно недостаточно, и поэтому мальчика-слугу посылают к виноторговцу Аристию сказать тому, что в первый раз он прислал кувшин, наполненный лишь наполовину, – "там не хватало по меньшей мере двух галлонов". Уже говорилось, что такие сценки встречаются довольно часто, особенно в вазописи.

Ритуал, к которому прибегали эти блуждающие жрицы Венеры, желая заполучить мужчину, был практически тем же, что и в наши дни, и в этой связи ничего особенно оригинального сказано быть не может. По воле случая до нас дошла туфелька одной из таких уличных дам. На ее подошве (копия подошвы помещена в монументальном труде Darem-berg-Saglio) выбито слово АKOЛOYФI (что означает: "Следуй за мной"), так что пока девушка ходила в поисках клиента, это слово отпечатывалось на мягкой земле улиц, и у прохожих не оставалось ни малейших сомнений относительно ее ремесла.

Асклепиад (v, 158) упоминает, что однажды он забавлялся с девушкой по имени Гермиона, которая носила пояс с вышитыми на нем цветами и надписью: "Люби меня всегда, но не ревнуй, если и другие будут иметь дело со мной". Это, несомненно, была не уличная проститутка низшего сорта, но гетера.

Уличные проститутки, конечно, бродили всюду, куда их привлекало оживленное городское движение. Поэтому в особенно больших количествах они скапливались в гаванях и на ведущих к ним улицах. Они принимали клиентов у себя дома или в специально снятых комнатах либо отдавались им в темных углах и подворотнях (Катулл, Iviii) или даже среди надгробных памятников, которые соседствовали с некоторыми улицами (Марциал, i, 34, 8), а также в публичных банях (Марциал, ш, 93, 14). Кроме того, существовали заведения, предоставлявшие стол и ночлег, а также постоялые дворы (см. в лексиконах статьи uatрvллeiov, uatрvллvov, uaotрvпiov; относительно таверн см. Афиней, xiii, 567a; Филострат, Ер., 23), называвшиеся по-гречески uatрvллeia; при этом таверны и постоялые дворы, особенно в портовых районах, в любое время гостеприимно открывали свои двери проституткам и их клиентам.

Вряд ли нужно особо подчеркивать тот факт, что легкомысленные компании флейтисток, кифаристок, акробаток и т.п. без· труда можно было уговорить деньгами или добрым словом.

3. ГЕТЕРЫ

Гетеры стояли на гораздо более высокой ступени и занимали куда более важное положение в частной жизни греков. От обитательниц публичных домов их отличали как уважение, которым они пользовались в обществе, так и образованность. "Многие из них, – говорит Хельбиг, – отличались утонченной образованностью и бойким остроумием; они знали, как очаровать наиболее выдающихся деятелей своего времени, – полководцев, политиков, писателей и художников – и как надолго привязать их к себе; они являются наглядным воплощением существования, отмеченного смешением утонченных интеллектуальных и чувственных удовольствий, существования, которое так почиталось греками того времени. В жизни почти каждой замечательной личности, игравшей выдающуюся роль в истории эллинства, различимо влияние какой-нибудь знаменитой гетеры. Большинство современников не находили в этом ничего предосудительного. В эпоху Полибия (xiv, 11) прекраснейшие здания Александрии носили имена прославленных флейтисток и гетер. Портретные статуи таких женщин устанавливались в храмах и других общественных строениях рядом со статуями заслуженных полководцев и политиков. И слабеющее чувство чести греческих свободных государств не видело ничего зазорного в том, чтобы венками, а иногда даже алтарями и храмами почтить гетер, которые были близки с выдающимися деятелями" (Ath., vi, 253а). Нам известно, что гетерам воздавалась и иная почесть, замечательная тем, что ничего более характерного невозможно было бы и помыслить. Совершенно согласно с природой вещей то обстоятельство, что их ремесло процветало главным образом в крупных городах, и особенно в могущественном торговом городе Коринфе, который стоял на Истме и потому омывался водами двух морей. Трудно преувеличить распущенность жизни в этой благословенной метрополии древней торговли. Надпись, обнаруженная в помпейском публичном доме: HIC HABITAT FELICITAS – "Здесь обитает счастье" (надпись была найдена не в собственно публичном доме, но в кондитерской, где для посетителей нередко держали нескольких проституток) с равным правом могла быть гигантскими буквами начертана у входа в коринфскую гавань125. Все, что сладострастная чедовеческая фантазия в других местах могла только вообразить, находило в Коринфе свой дом и зримое воплощение, и очень многие, кому так и не удавалось выбраться из водоворота весьма дорогих удовольствий большого города, теряли в нем репутацию, здоровье и состояние, так что в поговорку вошел стих: "Поездка в Коринф по зубам не каждому"126. На улицах города толпились неисчислимые жрицы продажной любви. В районе обеих гаваней размещались бесчисленные публичные дома самого разного сорта, а улицы были затоплены толпами проституток. В известном смысле центром притяжения безбрачной любви и высшим учебным заведением коринфских гетер служил знаменитый храм Венеры, на ступенях которого не менее тысячи гетер,

125 О жизни в Коринфе ср. Дион Хризостом, 37, 34, который называет его самым распутным (eпaфрoditotatnv) из всех когда-либо существовавших городов. Замечание относительно тысяч храмовых девушек заимствовано у Страбона (vui, 378); ср. Гораций, "Послания", i, 17, 36: поп cwvis homini contingit adire Corinthum.

126 Т.е. очень немногие располагают средствами, достаточными для весьма дорогих пороков Коринфа (Страбон, vui, 378). или, как они эвфемистически называли себя, hierodouli (храмовые рабыни), занимались своим ремеслом и всегда радостно привечали своих Друзей.

На неровной почве городской цитадели – твердыни Акрокорин-фа, известного всем из знаменитой баллады Шиллера "Ивиковы журавли", – на окруженной массивными каменными блоками террасе возвышался храм Афродиты (ср. Павсаний, и, 5), который мореплаватели, подходившие с востока или запада, видели уже издалека. Сегодня на том месте, где когда-то встречали посетителей тысячи дев, стоит турецкая мечеть.

В 464 г. до н. э. народ эллинов вновь справлял в Олимпии великие игры, на которых победу в беге на стадий и в пятиборье одержал благородный и богатый Ксенофонт Коринфский. В ознаменование победы Пиндар – самый сильный из эллинских поэтов – сложил блистательный, дошедший до нас эпиникий, который, очевидно, был пропет в присутствии самого поэта – то ли когда победитель был торжественно встречен своими земляками, то ли во время шествия к храму Зевса для посвящения венков богу (Пиндар, Olympia, xiii).

Перед тем как вступить в жаркую борьбу, Ксенофонт принес обет (Афиней, xiii, 573 ел.) в случае победы посвятить храму сотню девушек. Помимо указанной Олимпийской оды Пиндар сложил гимн (W. von Christ, фрагм. 122), который был исполнен в храме; под него плясали те гетеры, что удостоились небывалой для своего сословия чести, возможной в одной лишь Греции. К несчастью, от этой оды · сохранился только зачин:

Девицы о многих гостях,

Служители богини Зова,

В изобильном Коринфе

Воскуряющие на алтаре

Бледные слезы желтого ладана,

Мыслью/ уносясь

К небесной Афродите, матери любви,

И она вам дарует, юные,

Нежный плод ваших лет

Обирать без упрека с любвеобильного ложа...

О, владычица Кипра,

Сюда, в твою сень

Сточленный сонм юных женщин для пастьбы

Вводит Ксенофонт,

Радуясь о исполнении своих обетов.

[перевод М. Л. Гаспарова]

Нетрудно понять, что там, где отношение к проблеме проституции было столь свободно от предрассудков, также и литература – причем в отличие от нас, безусловно, не только медицинского и судебного характера, но и беллетристика – обстоятельно трактовала тему жриц Афродиты. У греков имелась обширнейшая литература, посвященная гетерам; некоторые такие сочинения, подобно "Разговорам гетер" Лукиана, дошли до нас целиком, другие – в виде более или менее простран

ных отрывков. Лукиан набрасывает чрезвычайно колоритную картину, на которой запечатлены гетеры самого разного толка и образа жизни. Махон Сикионский (расцвет – около 300-260 гг. до н.э.), который большую часть жизни провел в Александрии и был наставником Аристофана Византийского, составил книгу "Хрий" (chreiai – "достопримечательности"), где в ямбических триметрах занимательно и остроумно излагал всевозможные анекдоты из скандальной придворной хроники диадохов. Нетрудно сразу же предположить, что в этой книге, утрата которой достойна самого большого сожаления, важную роль играли гетеры, и это предположение подтверждается подробными извлечениями, сделанными из нее Афинеем. Наряду с Махоном Афиней имел в своем распоряжении немало других книг о жизни гетер, многочисленные детали из которых он приводит в своих "Дейпнософистах", или "Пире ученых мужей" (особенно в тринадцатой книге). Ниже я предлагаю вашему вниманию краткую выборку из этого раздела.

Самые знаменитые гетеры: анекдоты из их жизни, их изречения

Начнем с тех представительниц этого ремесла, которые в то же время выводились на сцене как персонажи комедии. Конечно, это не значит, что они и в самом деле выходили на сцену как исполнительницы, потому что в ту эпоху женские роли по-прежнему игрались мужчинами; мы имеем в виду тех гетер, которых комедиографы делали действующими лицами комедии.

Клепсидра (CAF, II, 182) была героиней комедии Евбула, от которой не сохранилось практически ничего. Ее настоящим именем было имя Метиха, Клепсидрой же ее назвали приятели; это слово обозначает "водяные часы", и гетера получила такое прозвище потому, что она одаряла своими милостями строго "по часам", т.е. ровно столько, на сколько она была нанята.

О гетере, звавшейся Корианно, Ферекрат написал одноименную комедию (CAF, I, 162), скудные фрагменты которой показывают лишь то, что здесь высмеивалась страсть этой жрицы Афродиты к выпивке. Здесь также была задействована старая тема комедии: отец и сын влюбляются в одну и ту же девушку и ищут ее благосклонности, причем дело доходит до весьма темпераментных объяснений между соперниками, некоторые образцы которых дают сохранившиеся фрагменты.

Эвник написал комедию "Антея" (CAP, I, 781), однако мы мало что можем сказать как о гетере, носившей это имя, так и о самой комедии, от которой дошла только одна строчка: "Возьми меня за уши и подари поцелуй-с-ручкой" (см. с. 209).

Ничего определенного не известно о гетерах и названных их именами комедиях – "Талатта" (CAF, I, 767) Диокла, "Опора" (CAF, II, 358) Алексида и "Фанион" (CAF, III, 142) Менандра. Тот же Менандр вывел в комедии и другую гетеру – именно саму Фаиду (CAP, III, 61), в лице которой на небосклоне греческих проституток взошла первая ослепительная звезда, Фаида (Таис) Афинская могла похвастать тем, что была любовницей Александра Великого и принадлежала к немалому числу гетер, злоупотреблявших могуществом своей красоты в делах политики. Неподалеку от руин Ниневии в битве при Гавгамелах (331 г. до н.э.) Александр разгромил несметное войско персов. Пока царь Дарий спасался бегством, Александр достиг Вавилона, захватил Сузы, после чего вступил в древнюю персидскую столицу Персеполь. В ознаменование победы он устроил здесь шумное пиршество, в котором приняли участие множество гетер. Среди них была и Фаида, затмевавшая всех своей красотой. Когда опьянение и сладострастие разгорячили кровь мужчин, Фаида воскликнула, обращаясь к царю, что настал момент увенчать все его прежние подвиги венцом бессмертия. Александр должен предать огню дворец персидских царей и тем отомстить за грехи, совершенные персами, которые во времена Ксеркса сожгли храм и святилища афинского Акрополя. Предложение было встречено шумным одобрением захмелевшей молодежи, справлявшей праздник победы вместе с царем; эта чудовищная мысль пришлась по вкусу даже Александру. Тут же под аккомпанемент песен, флейт и сиринг во дворец вносят факелы: во главе процессии – Фаида в обличье безумствующей вакханки. Перед ними в гордом величии лежит столица Ахеменидов. Александр бросает первый пылающий факел, Фаида – второй, затем факелы обрушиваются со всех сторон, и вскоре удивительное строение погружается в безбрежное море огня (Диодор Сицилийский, xvii, 72; Плутарх, "Александр", 38).

После смерти Александра его любовница и гетера Фаида возвысилась до положения царицы, выйдя замуж за царя Египта Птолемея I. Мы уже говорили,'1 что Менандр вывел ее в своей комедии; к сожалению, дошедшие до нас фрагменты столь скудны, что о содержании мы можем только догадываться. От этой комедии сохранилась знаменитая строка, часто цитировавшаяся в древности и приводимая апостолом Павлом в его Первом послании к коринфянам: "худое общество портит добрые нравы" (ффeiрovoiv nфn хрnoф' duiлiai kakai). По другим источникам, строка принадлежит Еврипиду, и вполне может быть, что Фаида цитировала их в комедии Менандра. В другом случае она проявила прекрасное знание трагедий Еврипида, когда находчиво и остроумно ответила на грубоватый вопрос, заданный словами Еврипидовой Медеи (Ath., xiii, 585e). По дороге к любовнику, от которого пахло потом, Фаиду спросили, к кому она направляется. "Жить с Эгеем, сыном Пандиона", – отвечала гетера. Ее ответ остроумен вдвойне и действительно замечателен. У Еврипида отправляющаяся в изгнание Медея говорит, что будет искать прибежища у афинского царя Эгея, с которым, т.е. под защитой которого, она и будет жить. Но Фаида придает глаголу эротический смысл. Другая сторона шутки заключается в том, что она производит имя Эгей от корня aeg-, который в греческом языке имеет значение "козел" (aiе, aiyoc), а козел пахнет весьма неприятно.

Это бонмо Фаиды служит естественным вступлением к другим изречениям гетер, которые позволят читателю познакомиться с беседами греческой jeunesse doree, нередко густо приправленными бесстыдными двусмысленностями. То, что гетеры были хорошо начитаны в классической литературе – последнее выдвигалось корифеем искусства любви Овидием как непременный компонент общественного образования фешенебельных дам его времени, – доказывается не в последнюю очередь пристрастием, с которым они цитировали поэтов (ср. Овидий, "Искусство любви", Hi, 311). Ламия Афинская (Ath., xiii, 577с) была одной из знаменитейших гетер – современниц Деметрия Поли-оркета. Флейтистка по профессии, благодаря своему ремеслу и популярности она приобрела такое крупное состояние, что смогла восстановить разрушенную картинную галерею сикионцев127. Столь щедрые пожертвования никоим образом не были редкостью среди греческих гетер; так, согласно Полемону, Коттина посвятила Спарте бронзовую телку; множество схожих примеров приводят другие древние авторы.

Однажды Деметрию пришлось направить послов к Лисимаху. Когда, уладив политические вопросы, послы беседовали с Лисимахом, они заметили крупные шрамы на его руках и ногах. Лисимах объяснил их тем, что однажды ему довелось сразиться со львом, который и оставил эти следы. На это послы, смеясь, отвечали, что и им царь Деметрий показывал на затылке следы укусов страшного зверя – Ламии (Плутарх, "Деметрий", 27).

Некий поклонник Гнафены (Афиней, xiii, 579е – 580f, 583 ел.) послал ей бутылочку вина, добавив, что ему шестнадцать лет. "Для своих лет он что-то маловат", – остроумно ответила гетера.

У Афинея имеется несколько изречений Гнафены, гораздо более остроумных и пикантных, чем способен передать любой перевод без пространных разъяснений и парафразов, так как их соль – это каламбуры, без которых они полностью теряют свою остроту. Дело Гнафены было продолжено ее внучкой Гнафенион ("Щечки"). Одному видному чужестранцу, которому было под девяносто, случилось как-то раз остаться в Афинах на празднике Крона; вдруг он увидел на улице Гнафену вместе с внучкой и, так как она ему понравилась, спросил, сколько она берет за ночь. Рассудив по одежде чужестранца, что у него водятся деньги, Гнафена запросила тысячу драхм (около 40 фунтов). Старик решил, что цена непомерно высока, и предложил половину. "Хорошо, старик, сказала Гнафена, – дай мне, сколько хочешь; я прекрасно знаю, что моей внучке ты дашь вдвое больше" (Афиней, xiii, 581).

Царицы любви: Лайда и Фрина. Существовало две гетеры по имени Лайда, и обе прославлялись в разнообразных анекдотах и эпиграммах, без того, однако, чтобы их ясным образом различали. Лайда Старшая была уроженкой Коринфа, жила в эпоху Пелопоннесской войны и славилась как красотой, так и алчностью. Среди ее почитателей был не кто иной, как философ Аристипп128; по словам Проперция (И, 6, 1),

127 Сикион расположен на Пелопоннесе, приблизительно в десяти милях к западу от Коринфа. 128 См. роман Виланда "Аристипп", в котором Лайде отведена значительная роль.

одно время у ее дверей томилась вся Греция. Лайда Младшая родилась в Гиккаре на Сицилии и была дочерью Тимандры, подруги Алкивиада. Среди ее любовников называют живописца Апеллеса (Афиней, xiii, 588с) и оратора Гиперида. Говорили, что позднее она последовала в Фессалию за неким Гипполохом или Гиппостратом (Павсаний, ii, 2, 4; Плутарх, Amor., 21, 768a), где ее якобы убили женщины, завидовавшие ее красоте (Афиней, xiii, 589b; App. Anth. Pal., 342).

Ниже мы приведем несколько анекдотов из обильнейшего запаса историй, связанных с именем Лайды, отказавшись от безнадежной попытки различить двух носительниц этого имени.

Когда Лайда была еще девушкой, она пошла за водой к Пирене знаменитому источнику близ Коринфа. Неся наполненный сосуд на голове или на плечах, она возвращалась домой; в этот момент ее прелестные формы увидел Апеллес, и глаза художника не могли насмотреться на удивительную красоту девушки. Вскоре после этого он ввел ее в круг своих товарищей по цеху; те, однако, расшумелись и не без издевки спрашивали, что делать девушке на мужской попойке, лучше бы он привел с собой гетеру. На это Апеллес возразил: "Не удивляйтесь, друзья, скоро я сделаю из нее гетеру".

Лайда особенно славилась красотой груди, и художники со всех концов света стекались к ней, чтобы увековечить эту божественную грудь в своих картинах.

Аристипп, которого как философа часто упрекали за связь с Лайдой, дал однажды на эти упреки прославленный ответ: "Не я принадлежу Лайде, а она мне".

Кроме того, сообщали, что Аристипп жил с Лайдой на острове Эгина по два месяца в году во время праздника Посидона. Когда домоправитель Аристиппа упрекал его за то, что он тратит на Лайду столько денег, тогда как киник Диоген пользуется ее милостями совершенно бесплатно, Дристипп ответил: "Я щедр к Лайде, чтобы ею наслаждаться, а вовсе не затем, чтобы ею не мог наслаждаться другой".

Сам Диоген мыслил не столь возвышенно. Однажды он сказал Аристиппу на своем изысканно грубом языке: "Как можешь ты спать со шлюхой? Или стань киником, или прекрати с ней спать". Аристипп возразил: "Разве ты считаешь нелепым, если кто-нибудь войдет в дом, где до него уже жили?" – "Отнюдь", отвечал Диоген. "А если, – продолжал Аристипп, – кто-нибудь взойдет на корабль, на котором до него путешествовало множество народа?" – "Разумеется, нет". – "Тогда теЭе не в чем упрекнуть того, кто живет с женщиной, которая до этого уже принадлежала многим другим".

Фрина, первоначально звавшаяся Мнесаретой, происходила из бео-тийского городка Феспии; она была самой прекрасной, самой знаменитой, но и самой опасной из всех афинских гетер, так что комедиограф Анаксилай (Ath., xiii, 558с, CAF, П, 270) сравнивал ее с Харибдой129, которая заглатывает мореплавателей вместе со всей их снастью.

129 Харибдой звали также некую гетеру: ср. Аристофан, "Всадники", 248.

Своим бессмертием она обязана не только исключительной красоте, но также скандальной истории, достоверность которой мы не станем сейчас обсуждать. Мы уже упоминали, что Фрина предстала перед судом. Знаменитый оратор Гиперид, взявшийся ее защищать, был уже готов признать дело проигранным. Внезапно его осенило, и он совлек одежды с груди своей прекрасной подзащитной, выставив напоказ ее ослепительную красоту. "Судей объял священный трепет, и они не осмелились казнить пророчицу и жрицу Афродиты" (Афиней, xiii, 590d; ср. Гиперид, фрагм. 174 и 181).

Афиней продолжает: "Но еще более прекрасны были те части тела Фрины, которые не принято показывать, и увидеть ее обнаженной было совсем не просто, потому что обычно она носила плотно облегающий хитон и не пользовалась публичными банями. Но когда вся Греция собралась в Элевсинии на праздник Посейдона, она на глазах у всех сняла с себя одежду, распустила волосы и нагая вошла в море; именно это подсказало Апеллесу сюжет для его Афродиты Анадиомены. Знаменитый скульптор Пракситель также был одним из поклонников Фрины и использовал ее как модель для своей Афродиты Книдской".

Фрина однажды спросила Праксителя, какую из своих работ он считает лучшей. Когда же он отказался отвечать, она пошла на хитрость. Как-то раз, когда она была у него, в дом с выражением испуга на лице ворвался слуга и сообщил, что мастерская объята пламенем и что большинство работ, но не все, уже погибли. Пракситель в тревоге вскочил с места и воскликнул: "Все потеряно, если огонь уничтожил моего Сатира и Эрота!" Фрина с усмешкой успокоила его и сказала ему, что он может оставаться на месте, потому что она выдумала этот рассказ, дабы узнать, какие из своих произведений он ценит выше всего (Павсаний, i, 20, 1). Эта история в весьма выгодном свете выставляет находчивость Фрины, и мы легко можем поверить в то, что обрадованный Пракситель позволил ей выбрать одну из своих статуй в подарок. Фрина выбрала Эрота, но не оставила его у себя: она посвятила его в храм Эрота, стоявший в ее родных Феспиях, вследствие чего этот заштатный городишко на целое столетие превратился в настоящую Мекку для паломников. Сколь поразительным кажется нам то время, когда благословленные богами художники дарили свои произведения – чье совершенство и поныне наполняет радостью наши души – гетерам, которые затем посвящали их божеству. Величие такого поступка ничуть не умаляет то обстоятельство, что к нему – мы вполне можем это допустить – примешивалось личное тщеславие. Наличие такого мотива доказывает тот факт, что Фрина предлагала восстановить разрушенные стены Фив, если фиванцы согласятся начертать на них надпись: Разрушены Александром, восстановлены гетерой Фриной, из чего нетрудно заключить, что ремесло Фрины было настоящим золотым дном, о чем ясно свидетельствуют также античные авторы (Афиней, xiii, 591d).

Обитатели Феспий выказали свою признательность за великодушное принесение в дар статуи Эрота, поручив Праксителю исполнить статую Фрины, украшенную золотом. Она была воздвигнута на колонне из пентеликонского мрамора в Дельфах между статуями царя Архидама и Филиппа, и это не возмутило никого, кроме киника Кратета, который заявил, что статуя Фрины – это памятник греческому позору (Афиней, xiii, 591b).

Как повествует Валерий Максим (iv, 3), некоторые бесшабашные афинские юноши заключили пари, что прославленный строгостью своего нрава философ Ксенократ не устоит перед чарами Фрины. Во время пышного пира ее ловко поместили рядом с добродетельным мужем; Ксенократ уже изрядно подвыпил, и прекрасная гетера не преминула призывно обнажить свои прелести и принялась возбуждать Ксенократа словами и прикосновениями. Но все было напрасно: искусство соблазнительницы оказалось бессильным против несгибаемой воли философа; и действительно, ей даже пришлось шутливо признать, что, несмотря на свою красоту и утонченность, она потерпела поражение от старика, который был к тому же наполовину пьян. Но Фрина не потеряла голову, и когда собутыльники потребовали от нее уплатить проигранную сумму, она ответила отказом, заметив, что условия пари относились к человеку из плоти и крови, а не к бесчувственной статуе.

Из вышеизложенного видно, что греческим, а особенно аттическим

гетерам было Не занимать находчивости и остроумия и что их ремесло

облагораживали свойственные большинству из них общественные талан

ты, так что мы вполне понимаем, не только почему первые люди нации

не желали отказываться от общения с гетерами, но и почему никто их

за это не упрекал. Напротив, любовь (Плутарх, "Перикл", 24) Перикла,

который был не только могущественным государственным деятелем, но

также мужем и отцом, к Аспасии приобрела чуть ли не всемирную

славу, при том, что Аспасия была лишь гетерой, хотя, возможно,

духовно и социально стоявшей неизмеримо выше всех других известных

нам гетер.

Уроженка Милета, Аспасия рано перебралась в Афины, где благодаря красоте, уму и общительности ей удалось собрать вокруг себя самых выдающихся мужей своего времени. Даже Сократ не стыдился часто бывать у нее, а Платон в своем "Менексене" примечательным образом вкладывает в его уста знаменитую надгробную речь Аспасии. Чтобы жениться на ней, Перикл развелся с женой, и с этого времени ее политическое влияние возросло настолько, что Плутарх даже считает Аспасию зачинщицей войны между Афинами и Самосом за ее родной город Милет. Как бы то ни было, предпочтение, выказываемое ей Периклом, предоставило его противникам прекрасный повод для нападок; народ не желал ничего слышать об участии в политической жизни женщины, к тому же не афинянки, а ионийской чужестранки (Афиней, v, 220b), тем более что нравы женщин Ионии были притчей во языцех. По афинским представлениям, брак Перикла и Аспасии был мезальянсом: прекрасная милетянка считалась не законной женой, а наложницей – женой второго сорта. Поэтому она подвергалась жестоким насмешкам со стороны комических поэтов, и если народ называл Перикла "великим Олимпийцем", то за прозвищем для Аспасии – ее величали Герой – ходить далеко не пришлось. Комедиографы высмеивали ее власть над Периклом, изображая Аспасию то властной Омфалой, то сварливой Деянирой, намекая тем самым на то, что Перикл, идущий на поводу у капризной чужеземной авантюристки, деградирует так же, как Геракл, когда тот рабствовал у Омфалы и находился под каблуком у Деяниры. В наши дни с Аспасией связывают всевозможные слухи, проверить которые нет никакой возможности; утверждали, что она сводила своего мужа со свободными женщинами, а по свидетельству Афинея (xiii, 569f), она, как говорили, содержала самый настоящий публичный дом. Даже Аристофан пытается связать начало великой войны с предполагаемым "домом радости", принадлежавшим Аспасии; в "Ахарнянах" (524 сл.) Дикеополь говорит:

Но вот в Мегарах, после игр130 и выпивки,

Симефу-девку молодежь похитила.

Тогда мегарцы, горем распаленные,

Похитили двух девок у Аспасии.

И тут война всегреческая вспыхнула,

Три потаскушки были ей причиною.

И вот Перикл, как олимпиец, молнии

И громы мечет, потрясая Грецию.

Его законы, словно песня пьяная:

"На рынке, в поле, на земле и на море

Мегарцам находиться запрещается".

[перевод С. Апта]

Когда Аспасию обвинили в асебии (нечестии) и сводничестве, Перикл взялся ее защищать и добился оправдания. По смерти Перикла она вышла за Лисикла – человека низкого происхождения, который благодаря ей приобрел большое влияние.

Свою любовницу Мильто, уроженку Фокеи, Кир Младший в честь ее великого прототипа назвал Аспасией. Она сопровождала его в походе, предпринятом Киром против брата Артаксеркса, а когда он пал при Кунаксе (401 г. до н.э.), стала добычей персидского царя Артаксеркса Мнемона; своей любезностью она очаровала и царя. Позднее она послужила причиной раздоров между Артаксерксом и его сыном Дарием. Отец отказался от нее, обусловив, однако, свой отказ тем, что она станет жрицей Анаитиды131. Это заставило сына восстать против отца, но за восстание ему пришлось поплатиться жизнью. Чтобы дополнить то, что было сказано выше о жизни греческих

110 Имеется в виду игра в котгаб, многочисленные разновидности которой были излюбленным развлечением во время застолий. Суть ее заключалась в том, что игрок должен был выплеснуть из кубка или изо рта немного вина на чашечки весов или в металлические миски, качающиеся над небольшими бронзовыми фигурами, так что миска опускалась на одну из фигур, затем – ударившись о нее – на другую, и так далее попеременно. В другом случае струей вина метили в плавающие мисочки, что заставляло их тонуть. Относительно описания игры см. Афиней, xv, 666, Поллукс, vi, 109, схолии к Аристофану, "Мир", 343, 1208, 1210 и схолии к Лукиану, "Лексифан".


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю