Текст книги "Свет во тьме"

Автор книги: Ганс Кнайфель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Она была более чем удивлена.

– Ты? Лично Хуан д. Корт?

– Ты очень удивлена, Найвес? – спросил он.

– Да. Я ожидала тебя только завтра.

– Все прошло без задержки, было как и запланировано. Вчера утром я прибыл из Найроби в Ден Хасег, день пробыл на процессе, а после обеда отправился сюда.

Он подошел к ней, взял ее руку. Найвес слегка прижалась к нему.

– Как давно ты здесь?

– Девять дней. У меня отпуск.

– Я специально установила приемник. Рено, как я думаю, откроет тайну.

Он кивнул.

–.Да. Но сегодня не будем говорить о работе – я здесь исключительно по личным делам. Очень личным.

– У тебя есть личная жизнь?

– Конечно, – улыбнулся он. – Насколько я тебя знаю, у тебя в холодильнике находится два литра сангрии. Это верно?

– Абсолютно, – подтвердила она, высвободив руку, и прошла на крошечную кухоньку. Корт любил сангрию. Красное вино, фрукты и коинтро, смешанные в надлежащей пропорции, образовывали великолепный напиток для усталого путника.

Корт вытащил старый трубчатый столик на террасу, поставил два кожаных кресла и закурил. Вернулась Найвес с коричневым кувшином и двум стаканами в руках; из кувшина высовывалась лимонная корка. Сангрия полилась в стаканы.

– За нас, – сказал Корт, и Найвес кивнула. Он одним глотком опустошил стакан. – Я должен тебе сказать, что сегодня заказал для нас обоих столик в Ситгесе, в Ла Кабана-Клубе. Этим будет выполнен ритуал наших вечерних прогулок.

– Это очень любезно и позволяет мне надеяться на многие часы приятного времяпрепровождения, – произнесла женщина. Он улыбнулся, глядя в разгоряченное лицо, предложил сигарету и закурил сам.

– Твоя наивность освежает, как стакан сангрии, – сказал он и указал на быстро темнеющее небо. Показались отдельные звезды, а на горизонте, над морем, пылала ярко-красная полоса.

– Кому же мне тогда верить? – спросила Найвес.

– Спасибо, – ответил он. – Я предлагаю одеться и спуститься вниз. Заседание завтра будет нелегким. Я жажду принять ванну.

– Разумеется, – кивнула она.

Двумя часами позже они сидели в плетеных креслах, смотрели на море и ели сэндвичи. Из динамика доносилась музыка, и Корт откинулся назад. Он освежился купанием, и мозг его снова работал так же точно и быстро, как и всегда. Подводя итоги, Корт смотрел на Найвес, чей ясный профиль вырисовывался на фоне темно-голубого моря с рассеянными по нему огнями рыбачьих лодок. Все это было взаимосвязано, хрустальный дворец в Гааге и слушание дела, около двадцати потерянных звездных кораблей и женщина с синими волосами, рыцарь Божу и Корт, Найвес и "Холм сломленных душ". Поток излился в море; это море было Вселенной, слишком большой, слишком темной и слишком тихой для людей. Вселенная наказывала людей сумасшествием за то, что Земля основала колонии далеко вовне.

Корт взял руку Найвес, поднес к губам.

– Однажды все это кончится, – сказал он. – Путешествия и все. Я жду этого мгновения.

Найвес удивленно подняла брови

– Я не понимаю, – сказала она.

– В свое время я объясню это, – пообещал он.

Корт, который всю жизнь сохранял определенную позицию между собой и многими вещами, испытывал благоговение к некоторым из них, хотя редко показывал это; он был более чем просто холодным талантом. На Системе, которую он контролировал, некоторые вещи не подходили, так как противоречили порядку, как его представлял Хуан д. Корт. Можно ли будет восстановить порядок в ближайшие годы? Он этрго не знал, но надеялся.

Пока Корт, накрытый простыней, вытянувшись лежал в кровати, во дворе выл и охал Исидоро Грилмаер. Он крутил ручку древней шарманки, звуковой тон и такт которой гармонировали с романсом Гарсиа Лорки, исполняемым Исидором. Было пыткой слушать его, но эта песня заряжала калеку жизненной силой на целый месяц. Наконец привратник замолчал. Корт взял походный будильник, поднес его к лицу и сказал:

– Шесть часов.

Корт постепенно уснул, и сон его был омрачен картинками из книги, называющейся "Звездные полеты": взрывающиеся корабли, умирающие пилоты, ласково улыбающиеся сумасшедшие, прекрасная, как у тореро, сетка на лице рыцаря. Долгий зуммер разбудил его в шесть часов.

Когда вошел и сел последний, двадцать четвертый ученый, Корт встал, слегка поклонился и сказал:

– Дамы и господа, я надеюсь, что ежегодный контроль пройдет очень быстро. Я приветствую вас и благодарю от имени Совета. Отдел Психологии Земной Империи выражает вам признательность за то, что вы сделали и продолжаете делать.

Тихий гул согласия был ему ответом. Здесь присутствовали ученые Холмов. Они сидели в помещении группового обучения последнего класса. Сложные приборы были укрыты или убраны, во всяком случае, из сложной техники мало что было видно.

– Сегодня утром я получил книги, но не успел даже бегло посмотреть их, – продолжил Корт, – и был удивлен безупречным введением к этим книгам. Понадобилось предоставить дотации. В ближайшую неделю мы переведем необходимую сумму на следующий год.

Замершая Найвес улыбнулась, так как знала, что Корт сделал в этой ситуации все, что было в его силах. Ее взгляд скользнул по лицам психологов, терапевтов и воспитателей, ненадолго задержавшись на белом лакированном роботе, контролировавшем нейроаппаратуру, и потом остановился на узком черепе координатора. Корт поднял руку.

– К предлагаемым расчетам, – сказал он, – вам понадобится большая сумма, меньшая или такая же?

– Нам понадобится на четверть миллиона больше, потому что нужна обучающая аппаратура для последних классов. Как мы знаем, управляющие системы изменились.

Корт кивнул инструктору и быстро ответил:

– Новые игровые машины уже созданы. – Он заглянул в свои записи. – Вы получите экземпляр ровно через четырнадцать дней.

– Очень хорошо.

– На станции, по моим подсчетам, находится в настоящее время четыреста человек. Это так?

– Ровно четыреста, – ответила Найвес.

– Сколько человек прибыло в этом году?

– Сорок пять. Но один, несмотря на все наши старания, умер, значит, сорок четыре.

– И они, – спросил Корт, – в первую очередь абсолютно пригодны для нашего учреждения?

Ему ответил другой ученый.

– Мы должны установить отклонения от нормы двух десятилетий дебилов; их сознание становится слишком широким. По опыту известно, что их интеллект с возрастом уменьшается. Игры, развивающие интеллект, нужно ликвидировать и заменить игрой мысли. Во всяком случае, наши прогнозы до сих пор оказывались весьма неплохими.

– Вы правы, – ответил Корт, не заглядывая в свои записи, – до сих пор ошибка в прогнозах составляла меньше одного процента.

Он снова повернулся к Найвес, руководящей этой станцией.

– Сколько полностью обученных учеников может выпустить станция в этом году?

– В ближайшее время мы заканчиваем обучение сорока человек.

Корт удивленно поднял брови.

– Сорока?

– Да, – кивнула Найвес, – и все мужского пола – слабоумных женщин подозрительно мало – в возрасте от двадцати двух до двадцати четырех лет. Коэффициент интеллекта между двадцатью четырьмя и тридцатью двумя. Три невротика, два искусственных монголоида, восемнадцать...

– Спасибо!– устало махнул рукой Корт.

Спустя некоторое время он сложил перед собой листы бумаги, закрыл папку.

– Горько, конечно,– сказал он, – что у сотрудников психологической службы нет никакого другого задания, кроме как искать по всему миру слабоумных детей и душевнобольных со здоровым телом.

Мы делаем это, потому что мы разочарованы и у нас не осталось выбора. Если бы общественность узнала, для каких целей нам нужны наши подзащитные, поднялась бы целая буря протестов. И эта буря начнется через несколько часов – судья Рено де Божу объявит долго ожидаемый приговор. Насколько мне известно, убитый был отсюда?

Найвес молча кивнула.

– Мы нашли Альваро четырехлетним ребенком, – сказала она, – цыганом из Манчи. Это было еще до меня, но его освобождение три года назад происходило под моим наблюдением. Он был обученным идиотом.

– Все мы знаем больше, чем общественность, – продолжил Корт, – и постоянно находим ученых, которые добровольно присоединяются к нам. И все в порядке. Только мне кажется, что аварии происходят слишком часто, поэтому привлекают слишком много внимания. И я должен это изменить, потому что лучше Координатора никто не сможет это сделать. Благодарю вас.

Один из ученых поднял руку.

– Можно вопрос, Координатор?

–Да?

– Вам лично, синьор Корт. Что значит маленькое "д" перед вашим именем?

Корт рассмеялся.

– Пожалуйста, оставьте мне эту маленькую тайну, – сказал он.

– Если вас удовлетворит такое сообщение, то "д" – это "дикарь", Хуан, "дикарь" Корт – звучит не очень-то, верно?

– Ладно, – возразил терапевт, – хотя это, конечно, неправда.

– Совершенно верно, – ответил, улыбаясь, Корт. – А сейчас совершим обход. Я хочу начать свой отпуск.

Они пошли, осматривая аппаратуру и помещение. Обычно здесь находились слабоумные дети до двух лет, родители которых в большинстве своем были рады избавиться от них и добровольно отдали сюда. Существовали десять классов одаренности, в рамках которых пытались вложить в дебилов и психопатов строго ограниченный минимум способностей и технических знаний; бесчисленные спецустройства, разработанные техниками Империи специально для этой цели, помогали людям.

Десять классов и более сорока детей. Процесс был медленным и качественным. Мир сознательного восприятия у этих детей был слишком мал, это так. Сначала они учились говорить и писать.

Их словарный запас ограничивался шестьюстами словами. Если мозг ребенка не подчинялся требованиям, использовались нейтроновые индикаторы. Так на протяжении двадцати лет, полных трудов, загаженные, воняющие, беспомощные комки плоти превращались в здоровых, пышущих силой мужчин, которые получали воспитание детей Благородных; только использовались другие знаки.

Витаминное питание... гимнастические упражнения, обучение общей, и специальной механике движений... солнечные ванны и спорт. Молодые люди из последнего класса были в состоянии поставить рекорды во многих дисциплинах, но не могли отличить звезду от лампочки накаливания. В их мире не было звезд, не было космических кораблей, не было стихов Лорки; только безбрежная пустыня, ограниченная отдельными незыблемо взращенными островками знаний и сведений.

– Здесь размещается класс "А", – сказала Найвес.

Роботы-няньки, андроиды, облицованные пенорезиной и снабженные искусственными женскими признаками, с убивающей душу неутомимостью заботились о малышах.

Впечатление: белые кровати, пестрые игрушки из гибкой пластмассы. Яркие краски, свет и аромат чистоты. Дети здесь были собраны из всех концов континента, маленькие, худенькие существа, нуждающиеся в непрерывной заботе. В их глазах не было заметно никаких признаков разума. Они были большими, круглыми и слепыми, как илистый пруд. "Как цветные стаканчики из-под молока", подумалось Корту. Он видел это почти каждый день и больше не пугался.

– Класс "Б", – сказала возле него Найвес.

Пятилетние, шестилетние, ползающие между ног роботов, встающие, падающие на мягкий ковер и что-то лопочущие. Чего здесь не было, так это рева, а дети этого возраста часто ревели. Здесь было относительно тихо, и казалось, все звуки были заглушены толстыми занавесками.

Так было и дальше... ступень за ступенью. Крытые проходы вели из здания в здание, оконные рамы из гибкого материала, повсюду натянутые невидимые сетки. И внимательные глаза роботов видели все.

Возьми нечто, что еще не является человеком, но уже и не животное, что стоит на промежуточной ступени, хотя это и трудно заметить, посмотри на него, и обнаружишь отсутствие огня Прометея – и ты испугаешься, потому что это нечто похоже на человека меньше, чем робот.

Сострадание! Совершенно ошибочно. Сострадание означает, что существо обладает способностью страдать. Но это не так. Здесь все есть. Все, чтобы сделать из ошибки природы вполне удовлетворительного человека. Нет, не человека, странное двуполое существо, парящее между мирами. Дух его, как крышка стола, – чистая доска. Только то, что в течение двадцати лет было закреплено на этой доске, можно рассматривать как существующее. Все, что находилось за пределами этой доски, – не существовало. Этого не было, этого нельзя было даже представить. Границы сознания были слишком малы и узки, но порядок на этой доске был образцовым.

В конце концов некоторые из самых талантливых людей Империи уже семьдесят пять лет работали над этим, и за все это время надежды людей не были обмануты. Большая часть прогресса стала теперь возможной потому, что были эти двадцатилетние мускулистые тупицы.

Хомо Сапиенс напрягал мускулы, чтобы сделать следующий шаг в Галактику, чтобы распространиться среди звезд. И когда он хотел идти, приходил слабоумный, брал его на руки и нес.

Корт усмехнулся. Голос Найвес оторвал его от размышлений.

– Здесь наш класс "С".

Один тренер мог тренировать сорок подростков. Корт уже пятнадцать лет координировал эти станции и каждый раз удивлялся этому.

– Фантастика! – пробормотал он.

На одной из спортивных площадок полукругом стояли сорок загорелых юношей. Они все без исключения были выше метра семидесяти ростом. Коротко подстриженные волосы, белые зубы, фигуры молодого тореро. Они смотрели на маленькую группу с Кортом в центре и дисциплинированно молчали. Найвес держалась на заднем плане.

– Еще восемь месяцев, потом они нас покинут.

На молодых людях были длинные брюки и специальные сапоги из искусственной кожи, которые они будут носить все оставшиеся недели. Широкие пояса с магнитными пряжками поддерживали брюки, а над ними блестели обнаженные торсы.

– Все в порядке, – сказал Корт и повернулся. – Идемте. – Но прежде чем покинуть группу. Корт пожал руку ее руководителю. Господа, я поражен, сказал он. – Я давно уже знаю эти станции,

но меня всегда захватывает картина последнего класса. Я считаю, что вы тоже частично удовлетворены этим прогрессом. Или я ошибаюсь?

– Нет, – ответил один из нейротехников, – вы не ошибаетесь, Координатор. Мне только жаль, что мы не можем поговорить с ... нашей продукцией лет через десять.

– Здесь я могу дать вам только один ответ, который вынужден давать каждый раз: попытайтесь войти в положение одного из этих людей – потом. Этого достаточно?

Техник медленно кивнул.

– Я полностью сознаю это, – ответил он. – Но, несмотря на это, чувствую некоторое неудобство. И сообщения, получаемые время от времени от людей Внешней службы...

В долю секунды Корт превратился в человека, отдающего приказы и не привыкшего выслушивать возражения.

– Эти сообщения представляют из себя максимум предупредительности, и я предупреждаю каждого, занимающегося личными исследованиями и так или иначе влияющего на ход вещей. До сих пор было выслано сорок психологов. Довольно суровые приговоры были вынесены быстро. Я заклинаю вас, в ваших же собственных интересах, никогда не делать ничего подобного. Мы заметим это и нанесем удар, – потом совершенно другим голосом: – Люди, разве вам недостаточно того, что мы сделали здесь? Разве недостаточно того, что Земля пожинает плоды новых станций? Этого должно быть достаточно.

Техник опустил голову.

– Вы правы. Координатор, – произнес он и медленно направился к жилому корпусу.

Корт взял руку женщины и сжал ее пальцы. Потом он расслабился и почти неслышно произнес:

– А мы сядем в одну из машин и куда-нибудь уедем с двумя небольшими чемоданами. Туда, где есть солнце и песок... и ты.

– Хуан, – почти испуганно произнесла она, – ты меня пугаешь!

– Я замерз. У меня совсем нет желания и дальше вести эту утонченную игру. Я буквально тоскую по кому-нибудь, у кого есть несломленная душа. Так едем?

– Да, – тихо ответила она. – Едем – и быстрее.

Полчаса спустя "цезарь" свернул на побережье.

Ноугэра прогудел:

– ... не было ни песка, ни моря, ни соленых вод, ни Земли внизу, ни неба вверху, ни травы – одна пустота.

Потом он протянул руку, сравнивая цифры второго ряда чисел, мигающие в глазах угловатого Лица перед ним, и нажал на рычаг. Один. из глаз дружески подмигнул, еще раз загорелся красным и погас.

– Хорошо, – сказал теплый голос.

Прозвенел маленький колокольчик. На лбу Лица появились цветные линии, означающие, что Ногуэра должен нажать еще один рычаг, чтобы что-нибудь произошло.

– ... с юга Солнце, Луны товарищ, касающееся правой рукой края неба;

Строки из "Эдды" были остатками уроков литературы, которые когда-то посещал этот человек. Время между играми он заполнял тем, что восстанавливал воспоминания в своем мозгу; ему нравилось слушать звук своего низкого голоса в шарообразном помещении. Лицо перед ним, на самом деле являющееся сложным полуприборомполуроботом, играло с ним в игру, которую он любил.

Внезапно он заметил отсутствие Лица, очарование которого сохранил в своих воспоминаниях, – белый предмет, округлый, мягкий и хорошо пахнущий. Он знал также его название: робот. Игра продолжалась... продолжалась уже пятнадцать дней.

Ногуэра откинулся назад, рассматривая бесчисленные точки вокруг себя и думая о линиях. Эти тонкие линии связывали точки друг с другом в прочную сеть, ведя другие линии от одной точки до другой, освобождались и меняли положение; это было забавно и красиво.

– Семнадцать, – произнес низкий и полный теплоты голос, донесшийся из овального отверстия Лица под мостиком из светящихся линий. Семнадцать – это было число Большой Игры.

– Да, – ответил Ногуэра и повернул один рычажок. На носу Лица появилась черная точка, ползущая вверх по линии. Двадцатипятилетний парень в удобном кресле хихикнул.

– Солнце не знает чертогов их звезд... – сказал он.

– Ты голоден?

– Нет, няня, – ответил парень, – они выбрали имена для Ночи и Новой Луны.

– Точно. Восемнадцать, – голос мягко усмехнулся Ногуэре. На этот раз все было серьезно; человек несколько раз подержал себя за мочку уха и сконструировал спираль. Круглое окошко осветилось, и появилось игровое поле, в центре которого возник пестрый шар, покрытый золотыми, зелеными и синими клочками вуали. По мере того как гибкие, смуглые пальцы Ногуэры с помощью двух верньеров создавали линии, спираль расширялась, окружив шар и захватив его словно следами быстрых огоньков.

– Хорошо, – сказало Лицо. – Девятнадцать.

Левая рука передвинула рычаг вперед. Звуковая гамма стала громче, колеблясь от высоких нот к низким, и наоборот. Когда прозвучал последний звук, все окошки вокруг Ногуэры засветились.

– Яркие, чистые, – сказал он, – ... утро и полдень.

Ассоциации ползли по нервным путям, вызывая слабое чувство: жажду.

– Я хочу пить! – произнес человек.

Голос ответил медленно и очень настойчиво.

– Пока еще рано. Мы должны закончить игру. Это займет около часа.

– Час – слишком долго, – Ногуэра заплакал, и слезы побежали из его огромных глаз.

– Не плачь, – стала утешать его машина. – Продолжим игру. Двадцать.

В глаза мужчины ударил яркий свет.

– Ха, стало еще светлее, – хихикнув, сказал он и правой рукой перевел еще один рычаг, на верхнем конце которого был белый шарик, в длинной щели до одной из отметок. Там, слегка щелкнув, рычаг остановился. На четырехугольном светящемся поле образовалось ухо Лица, побежали цифры: 8...6...5...3...1,3.

Когда появилась последняя цифра, Ногуэра нажатием кнопки остановил хоровод цифр. Он не мог поступить иначе, потому что, вопервых, все другие манипуляции были блокированы, а во-вторых, это просто была Большая Игра. До сих пор он всегда выигрывал. Как часто? Он покопался в своей памяти; тридцать четыре – один раз Лицо выиграло у него. Но сразу же после этого он снова начал выигрывать. Так же часто.

– Сумерки и вечер время отмеряют.

Ногуэра уже давно сидел в шарообразном помещении, диаметром в три раза превосходившем его рост. Он спал в кресле, откидывающемся назад и превращавшемся в постель после того, как красный цвет стен сменялся стерильной белизной. Душ и туалет находились возле шкафа с пестрой одеждой, и Лицо давало ему все, что нужно: беседу, пищу и музыку. Игра длилась двадцать шесть ходов. Каждый ход назначался Лицом. Потом было произведено несколько переключений, каждое из которых вызвало определенную реакцию. До сих пор зеленая лампочка выигрыша всегда вспыхивала на стороне человека, а не Лица. Между отдельными ходами иногда проходило много времен.

– Ногуэра, – донеслось изо рта Лица, – теперь ты должен обратить внимание на точки. Это относится к правилам.

Огромное окно, прозрачное полушарие над головой мужчины, изменило свой цвет. Стало темно. В темноте блестели многочисленные точки разных цветов. Их было не сосчитать. У Ногуэры болела голова, когда он их видел, и он отвел взгляд.

– Посмотри еще раз, Ногуэра! – мгновенно раздался голос Лица.

– Не хочу.

– Это входит в игру!

– Слишком много!

– Ты должен это сделать!

Он снова посмотрел на точки, которые собрались в определенные группки, но линии их не связывали. За ними были видны нечеткие предметы, напоминающие свернутые тряпки. Прямо перед его глазами, на светящемся белым перекрестье нитей, находился переливающийся шарик. Головная боль усилилась. Что-то потянуло за одну из нитей, натянутых в псевдовакууме его мозга. Струна заколебалась. Голова человека еще находилась под светящимися глазами, которые уставились на него. Он захныкал.

– Нет! – в отчаянии воскликнул он. – Больно!

Клик! Механизм затемнил окно, и привычная полутьма с множеством мерцающих цветных точек снова заполнила шарообразную кабину, в которой находился Ногуэра. Но шар все еще был перед ним, и он начал неясно сознавать, что шар этот останется здесь до конца Большой Игры. В прямоугольном окошке появилась успокаивающая картина, и боль словно выдуло. Ногуэра провел нервными пальцами по коротко остриженным волосам, потом стал следить за светящимися сигналами, вспыхивающими перед ним на большом экране.

– Двадцать три, – произнес наконец голос.

Лицо перед ним состояло из глаз, под которыми находился овальный рот, венок разноцветных огоньков окружен плоскостью, из которой выступали два больших уха. И все это жило, непрерывно двигалось, было веселым и возбуждающим, поэтому Ногуэра не знал ничего более прекрасного, чем Большая Игра. Но были ли тут слова?

– Двадцать три... Двадцать три! – в голове четко прослушивалось настойчивое напоминание.

Пестрая игра красок– прямоугольный узор извилистых форм выстраивалась на игровом поле. У него появилось чувство, что шар вертится вокруг оси, но, возможно, это было не так. Шар перед ним распухал.

– Двадцать четыре.

Шар рос и рос; скоро он заполнил все окошки, перетек через его боковые стороны– изгиб поверхности остался и стал заметно четким. Было жаль, что узор поблек и сократился. Внезапно засветилось вторре окошко, в котором появилась поперечная черта, а под ней цветная линия, косо пересекающая черту. Появились цифры. Соответствие! Когда линии совпали, на стороне Ногуэры вспыхнула зеленая лампочка. Выигрыш! Затем над линиями появился круг, возле которого по светло-серому полю окошка медленно ползла точка, которую нужно было ввести в круг.

– Двадцать пять.

Он взялся еще раз за рычаг, который мог свободно двигаться во всех направлениях. Когда он двигал этот рычаг, точка тоже двигалась. Ногуэра безошибочно направил точку к кругу. Она приблизилась... подошла еще ближе, а потом, перед самой линией, круто пошла вверх. Рука двинулась, перенеся импульс на рычаг, который передал его механизму; прибор перед Ногуэрой зло загудел. Точка упала отвесно вниз, коснулась круга и пошла дальше. Мужчина отчаянно пытался переместить точку в круг.

– Двадцать пять... Ты невнимателен.

У Ногуэры не было чувства времени, но это продолжалось до тех пор, пока он не осознал, что, по-видимому, эта игра проиграна. Приборы вокруг него яростно гудели. Точка все еще двигалась по параболе вокруг круга, но в него не попадала.

– Двадцать шесть – конец игры! – сказал рот, зеленая лампочка вспыхнула на другой стороне.

Ногуэра, зная, что следующую игру он снова выиграет, обрадовался сну и еде, которые ожидали его. Он нажал на одну из кнопок. Тяжелые предметы навалились на его тело, вжимая в податливый материал причудливо светившегося кресла, пока в правом углу Лица двигались две разноцветные ленты. Он повернул вправо один из переключателей и, как только треугольные метки соприкоснулись остриями, нажал на другую кнопку. После этого все огоньки погасли, а за спиной сиденья вспыхнула световая лента, наполнившая шарообразное помещение приятным, мягким, желтоватым светом.

– Конец, – сказал голос. – Сидите на месте.

Широкие пластиковые ленты выскользнули из продолговатых щелей на подлокотниках и прижали предплечья мужчины к креслу.

То же произошло с голенями и грудной клеткой. Потом словно насекомое укусило его во внутреннюю часть бедра, и по телу Ногуэры разлилась усталость. Он опустил голову и захрапел.

Сильный удар сотряс шарообразное помещение, и Ногуэра мгновенно проснулся. Он заметил, что что-то произошло, но что, он так никоща и не узнал. Большая Игра закончилась.

В семи тысячах километрах от единственного космопорта планеты с серо-голубого неба Техедора упал С 10. Стальное копье, блеснув в свете солнца, рухнуло вниз, на мгновение застыло на столбе пламени двигателей, и уж потом амортизаторы ткнулись в песок пустыни. Посыпались обрывки жести; вверх взлетели куски раскаленной обшивки. Потом взвыл химический двигатель.

Балансируя на трех столбах пламени, пронзив воздух, в сторону отлетел шар диаметром около шести метров. Полукибернетические сенсорные устройства засекли положение почвы; громко взревели дюзы. Плавно, словно перышко, шар опустился вблизи рощи голубых олив. Тишина, прерванная на сорок шесть секунд, снова воцарилась над ландшафтом. Песок осел, запылив стальной шар. С 10 совершил посадку.

Эта посадка, совершенная Ногуэрой, была его тридцать пятой посадкой. Тридцать четыре раза он выигрывал игру, но на этот раз он не справился с двадцать пятым ходом. И эта ошибка должна стать роковой.

Чудовищный шар пылающего золота плыл над оливковыми вершинами. Сучковатые стволы фильтровали свет Альфарда, распределяли его и отбрасывали длинные тени на бухту. Здесь река делала изгиб, и вода застаивалась. Солнечные лучи преломлялись, попадая на ее поверхность. Танцующие тени и сверкающие зайчики смешивались на потолке жилого вагончика. Анжанет открыла глаза. Провела рукой по волосам и скрестила руки над головой. Туман сна постепенно уходил, и день пробуждался к жизни. На искусственном озере лопались пузыри; на потолке роились калейдоскопические цвета: золото, серебро и другие краски расходились, потом сливались вместе и снова рассеивались. Анжанет любила эти тихие утренние часы. Щелкнул выключатель тихая музыка планетного радио наполнила помещение. Женщина была одна. В радиусе пятидесяти километров здесь не было больше ни одного человеческого существа.

Анжанет отбросила одеяло, встала и почистила зубы, потом надела купальник и побежала вниз, к реке. Она дважды проплыла от одного берега к другому, затем обтерлась огромным полотенцем, натянула выстиранные брюки, сунула ноги в туфли на тонкой подошве и застегнула короткую рубашку.

– Теперь можно начинать, – пробормотала она, сварила кофе, приготовила завтрак и убрала жилой вагончик.

Две машины-вагончика были специально изготовлены для Педагогической службы Земной империи; один вагончик служил для жилья, а другой – в качестве учебного класса. Анжанет преподавала двадцати четырем ребятишкам поселенцев, которые на протяжении четырех планетных месяцев каждое утро прибывали сюда верхом или на ховерах.

Анжанет вытерла стол и начала катать ссфайру по стенной полке взад и вперед. Она все еще хотела спать, поэтому подняла пластмассовые жалюзи на солнечной стороне, включила уборщик. Вся пыль была поднята в воздух в одно мгновение, но заработавшая турбина сильным потоком выгнала ее наружу. Занятия продлятся еще один месяц, потом все уроки будут записаны на мнемоленты. Двадцать четыре ученика частично обучались по программе, что сберегало время и ускоряло обучение.

Анжанет посмотрела на свои наручные часы – модель для пилотов, подаренная одним из друзей по школе еще до того, как она прибыла сюда. Земля – как она далеко отсюда... более чем в десяти годах.

Классную комнату, техническую игру можно было разместить на площадке десять на десять метров; за три часа внутри устанавливались все парты и стулья, сделанные из вставляемых друг в друга металлических трубок. Анжанет проверила ленты в обучающих автоматах, вспомнила прошлый материал и нашла, что все было в порядке; она уселась в тени на стул и закурила. Из жилого помещения вагончика донеслось звонкое гудение, потом вылетел двадцатиметровый хвост ссфайры и уцепился за пучок травы – за ним последовал шар с насечкой. Он помчался к воде над песком, используя в качестве руля хвост.

– Малыши могут приходить, – вполголоса произнесла Анжанет, моргая от солнца. Столбик раскаленного пепла сигареты упал в водяной фильтр, зашипел и погас, а сигарета полетела на песок. Вдали, на фоне стального неба, обозначились полотнища песка: первый ученик. Сюда мчался Гаспар Роблес. Он подвел глайдер вплотную к Анжанет, выпрыгнул из-под пузыря двухместной кабины и пробежал несколько метров по направлению к лестнице. Там он споткнулся, но Анжанет подхватила его.

– Что случилось, Гаспар?

Парнишка, шестнадцатилетний сын владельца ранчо, тяжело дышал и был очень возбужден. Он сглотнул, вытер рот и сказал:

– Мадам... там, в пяти километрах, находится шар. Возле него стоит корабль. Я открыл шар, а там, прямо у выхода, человек. Он лежит в белом кресле словно мертвый.

– Ты фантазируешь, Гаспар. Вчерашний фильм...

Юный ранчеро покраснел, отчаянно покачал головой и произнес:

– Нет, мадам, на самом деле, нет! Этот корабль и шар возле него действительно существуют.

– Гм, – произнесла Анжанет. – И больше никаких следов?

– Никаких. Все пусто.

– Мы должны поехать туда, Гаспар. У тебя достаточно горючего?

– Да, – поспешно кивнул юноша, – вчера папа заправил машину.

Анжанет побежала в жилой вагончик, схватила медицинскую сумку и увидела, как юноша направляет машину к порогу. Женщина по сходням поднялась в классную комнату и магнитным карандашом написала что-то на доске. Графитовый порошок сконцентрировался на следах магнитного карандаша.

"Класс! Я скоро вернусь. Пожалуйста, оставайтесь на месте и просмотрите вчерашнее задание. Никаких глупостей!"

Анжанет села на узкое сиденье возле Гаспара и кивнула. Турбина взревела, машина поднялась и повернулась тупым плексикуполом на север. Ховер был похож на примитивный вертолет с одной несущей плоскостью сзади и малокомфортабельный, зато скорость имел около двухсот километров в час, а грузоподъемность около полтонны. Оставляя позади себя хвост песка, усеянная дырами платформа понеслась прочь; Гаспар хотел показать, как великолепно повинуется ему машина. Юный Роблес, один из синеволосых парней, почти на голову выше Анжанет, чувствовал себя прекрасно. Он находил жизнь великолепной и наслаждался ею – а школа была одной из неизбежных неприятностей. Гаспар держал машину в двадцати сантиметрах над поверхностью пустыни, объехал могучую стальную колонну космического корабля и остановился возле бледно-голубого шара. Дюзы двигателя и хромированные опоры были холодными, когда Анжанет коснулась их, чтобы заглянуть внутрь шара.