Текст книги "На качелях любви"
Автор книги: Галия Мавлютова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Я бежала по следу, пытаясь догнать исчезающего в туманной дымке Олега Зимина. Казалось, вот он рядом, я ощущала родной запах, осязала его тепло. Но мне так и не удалось встретиться с ним во сне. Он по-прежнему шел вперед и наверх, иногда приближаясь. Но едва я касалась его, он сразу же удалялся от меня, взбираясь по небесной лестнице. Мы были разными. И жили в разных мирах. На соседних планетах. Вот, думалось, протянуть руку, чтобы коснуться любимого. Но тут же разверзалась зияющая пропасть. Нас разъединяла судьба. На этой тоскливой ноте я проснулась. Проводница сидела напротив и приветливо улыбалась. Она была умытая и свеженькая, как райское яблочко. Чужая бодрость вызвала во мне легкую зависть.
– Скоро Москва, – сказала она, – ты чаю хочешь?
– Хочу, – пробурчала я, испытывая некоторое недовольство от увиденного сна, мне так и не удалось догнать любимого мужчину, – а ты кто?
– Валя, Валюшка, вчера мы не познакомились, – улыбнулась проводница, – а ты так крепко спала. Умаялась, видимо, за день. Ничего, в Питере отдохнешь.
Милая Валюшка поставила на столик стакан горячего чая в оловянном подстаканнике, звонко побренчала ложечкой, размешивая сахар. От домашних, теплых звуков у меня тоскливо заныло сердце, но усилием воли я отбросила грустные мысли в сторону, ведь у всех звезд трудная жизнь, но они должны уметь добиваться цели любой ценой, чтобы светить вечно. Вот единственная цель, оправдывающая средства. А у меня есть главная звездная составляющая – терпение. Все остальное приложится. О любви я старалась не думать, пусть мое чувство временно полежит на полочке ожидания. Мы распрощались с Валюшкой по-родственному, крепко обнялись, потерлись щеками, носами, всплакнули, то есть из наших глаз вытекло по одной капельке утренней росы, затем промокнули росинки салфетками и пообещали, что будем дружить вечно, до самой смерти. У девушек часто такое случается. Внезапный порыв чувств, клятвы в верности и полное забвение в конце платформы. Добрая Валя мгновенно стерлась из моей памяти, едва я вышла на площадь трех вокзалов. На Ленинградском мне продали билет до Северной столицы. Я крепко спала в поезде, любовные сны обошли Николаевскую железную дорогу стороной.
С Московского вокзала сразу рванула на Петроградскую сторону. Смешно сказать – «рванула», ранний троллейбус вяло тащился по Невскому, а мне хотелось лихо разогнаться на нем, чтобы он мчался по городу вроде шикарного «мерса». Но рано или поздно все транспортные средства прибывают в пункт назначения. Троллейбус остановился на Пушкарской, две минуты ходу, и моя коммунальная квартира показалась сущим раем после ивановских похождений. Я долго и тщательно начищала и надраивала собственное тело, будто вернулась из долгих странствий по пыльным пустыням и плоскогорьям. Когда моя кожа заблестела и засветилась всеми оттенками юности, я принялась выбирать звездный наряд. Вещи вылетали из шкафа, будто кто-то невидимый швырялся оттуда гранатами. Вскоре ворох одежды на полу напоминал небольшую горку на средней возвышенности. Вещевой спектакль закончился неожиданно просто, как все неразумное. Я выбрала черную рубашку и широкие шаровары. В ивановской поездке я сбросила два килограмма, не меньше, отчего шаровары сваливались на середину бедер, иногда они угрожали окончательно съехать, но я мастерски подтягивала их почти до подбородка. Война с брюками бодрила и придавала вдохновения. Я отварила кусок мяса, второй артистично зажарила. В данную минуту греко-римский энергетический коктейль служил лекарством для моего истощенного организма. Ощутив могучий прилив сил, я понеслась в редакцию.
Лестница, лифт, ступени, коридор. Сейчас я его увижу, сейчас... но опять вышла какая-то неувязка. Никто не ждал меня из командировки так рано. Я встретилась с равнодушными лицами, серыми пятнами, вялыми улыбками. Героев выбирает народ. По определению. И он не любит, когда герой чересчур торопится оседлать высокий пьедестал. Один лишь компьютер приветливо откликнулся на мое прикосновение, даже подмигнул мне зеленым глазом, видимо, искренне обрадовался нашей встрече. Он стоял в глубине ниши, заброшенный и забытый. Пришлось нежно погладить серый холодный бок, вливая в него тепло моих рук. Я всегда одушевляю «компы» – для меня они живые существа. Это как для сумасшедшей Катьки крокодил Гриша – тоже человек. И свой материал я решила сделать в этом же духе. Одинокая женщина, жаждущая неземной любви. Она не получила желаемое от своего мужа. От других мужчин. И тогда она перенесла всю свою нерастраченную любовь и страсть на несчастного крокодила. Некоторые женщины выбирают в партнеры компьютер. Вторые, третьи – автомобиль или собаку. У каждой свой вкус. И кавалеров они выбирают соответственно. Мой текст получался мирным и идиллическим. Но он не был звездным. Вот Соня сделала бы из крокодилового материала ядерную бомбу. Она взорвала бы общество своими гениальными выводами и прозрениями. Я задумалась. Ах, Соня-Соня-Соня. Мне никогда не владеть пером столь же виртуозно, как моя подруга. Соня – мастер высокого класса. А мне еще предстояло стать звездочкой, хотя бы для начала. Можно на один день. На одно мгновение. Я согласна. Ведь до яркости звезды мне еще шагать и шагать многие километры жизни. И не стоит ревновать к чужому мастерству. Я никогда не буду писать, как Соня. Мне нужно творить так, как могу это сделать только я. И вновь я бросилась на монитор, как на амбразуру. Буквы методично складывались в ровные строки, клавиатура стрекотала, клацала, и меня радовали эти звуки. Наконец-то я играю на клавишах, как на фортепиано. Ощущение легкости полета сопровождало меня ровно до той минуты, пока к моему гнезду не подгребла Марина Егоровна собственной персоной. Она тотчас же состроила свирепое лицо.
– Даша, ты что, уже приехала? – сказала начальница каким-то утробным голосом.
Странная она женщина все-таки, вместо радости в ее тоне слышалось холодное недоумение. Неужели мне нужно было вернуться из Иванова через год или два, а лучше через пять лет, наверное, тогда коллективной радости не было бы предела. Из-за перегородки тут же нарисовалась Соня.
– Здрасте, Марин Егорна, привет, Даш, пишешь? – промурлыкала Соня.
И ехидно ухмыльнулась. В Сонькином голосе я услышала злобу и ревность. Может быть, мне все кажется? Или они все изменились до неузнаваемости в мое отсутствие?
– Ты нашла своего крокодила? – спросила Марина Егоровна.
Она даже руки в бока уперла, как танк на меня прет – ни одна звезда не выдержит, даже начинающая. Но мне крайне необходимо вынести психическую атаку. Ничего, проползу под гусеницами танка, чай, не пропаду. Я тонкая и стройная, несмотря на поражение в борьбе с собственной фигурой.
– Нашла, Марин Егорна, вот, пишу статью, – сказала я сквозь зубы, всеми силами отбиваясь от ехидных женских нападок.
– Она напишет, она так напишет, – бросила Сонька из своей ниши.
Сказала – как плюнула. Подруга называется. Ехидна она, росомаха и выхухоль. Нет, Сонька – никакой не выхухоль, она вылитая мармазетка. Вот это находка! Я мило улыбнулась подруге, ведь Соня не знала, кем только что стала благодаря моей проницательности. Мармазетка – карманная обезьянка. С палец величиной. Между нами говоря, очень вредное существо, капризное и властное. Мармазетка – вылитая Сонька, точная копия моей подруги. Соня с мармазеткой, что две сестры. Мысленно я вылила целый ушат злобы на бедную Сонькину голову. Излив свою женскую слабость, я почувствовала облегчение. Мне стало значительно легче жить и дышать. И даже писать.
– Даша, вы что-то пишете? – пронеслось по редакции на высокой ноте.
Надменный голос, разумеется, принадлежал Ларисе Петровне. Высокомерная и высокопоставленная снизошла до посещения моей скромной обители. Я прикрыла монитор руками, оберегая его от вражеского нашествия.
– Пишу-пишу, Ларис Петровна, – тоном послушной хорошистки откликнулась я на выпад матроны.
– Дашка напишет, эта точно напишет, – подлила сварливого масла в огонь раздора подруга Соня.
Вот же мармазетка вредная, специально подначивает, накаляет атмосферу. Но это была не просто вредность, а психологически верный расчет хитромудрой Сони.
– Даша, вам придется разделить работу с Соней, газете нужен рейтинговый материал, а у вас еще слишком мало опыта для самостоятельной работы, – вынесла мне приговор вредная Лариса Петровна.
– Да, Даша, у тебя совсем нет опыта, – с готовностью поддержала руководящую мысль Марина Егоровна.
У моей непосредственной начальницы нет собственного мнения. И никогда не было. Она живет чужим, ворует его на ходу и манипулирует по обстоятельствам. И все ей с рук сходит, видимо, людям нравится, когда у них крадут мысли и мнения.
– Опыт – дело наживное, приходит с годами, – небрежно отбрыкнулась я, с трудом сдерживая слезы.
Вместо того чтобы поинтересоваться, как я съездила, где мне пришлось ночевать, каким образом нашла крокодила Гришку, эти загадочные женщины принялись изводить меня своими рейтинговыми интригами. Ясненько, они решили довести меня до истерики, сгрудившись над моим «компом» шумной стаей вздорных ворон. А потом схватят мой материал и отдадут на растерзание Соньке-мармазетке. Эта жуткая картинка кардинально изменила мое настроение. Слезы на щеках мгновенно высохли, клокотание в груди прекратилось. Я сурово насупилась и жестко оскалилась, собираясь броситься в атаку.
– Вы мне мешаете работать, госпожи начальницы, – сухо и бесстрастно сказала я. – А ты, Соня, займись своим делом, будь добра.
Я сняла руки с монитора. Шесть женских глаз намертво прилипли к тексту. Они пытались вобрать в себя смысл слов, но не могли. Смысла пока не было. Он еще жил во мне. Я не успела его переварить и пропустить через себя – через каждую клеточку своего тела. Это не так просто, и мне активно мешала компания назойливых женщин.
– Так-так-так, – боевым пулеметом прострекотала Лариса Петровна и умчалась в приемную.
Снисходительная надменность сошла с нее, как шкура со змеи. Только что стояла надо мной, будто спустилась с небес, вся такая из себя небожительница, а от меня бросилась наутек, как напуганный заяц из куста. Наверное, побежала к Зимину жаловаться. Пусть жалуется. Мне от этого только польза. Марина Егоровна покрутилась на каблуках, помолчала, о чем-то подумала и бросилась догонять вышестоящую начальницу. Сонька-мармазетка крутнулась в кресле и всей своей хлипкой грудью упала на монитор. Теперь будет ждать финала. Она-то уверена в своей победе. А я не сомневалась в своей. Не отдам материал. Никому. Даже Зимину. Я тоже прилипла грудью к монитору. Ни за что не отстану от Соньки, непременно догоню и перегоню ее «третий номер». Разумеется, сразу мне не удастся взобраться выше, а второй только во сне будет сниться, ведь нужно прожить на белом свете еще не один десяток лет, чтобы научиться разбираться в тонкостях мастерства и жизни. Господи, и политики! Мне пока не до политики, я даже в хитросплетениях любви не научилась разбираться. Чтобы освоить во всех деталях мое непростое ремесло, должны пройти века и столетия. И все-таки мне придется познать во всех ипостасях хитрое искусство журналистики. Любовь движет миром, а в газетном рейтинге едва вытягивает третий номер. Я подергала носом, пошмыгала, покусала губы, но физиономические манипуляции не прибавили мне ума и энтузиазма. Я понимала, что статья у меня не получилась. Пришлось удалить готовый текст и начать все заново. Любовь – дело тонкое. Катькин образ никак не вырисовывался в статье, он расплывался в моем воображении бесплотной дымчатой паутинкой. Зато крокодил Гришка вышел весьма колоритным молодцом, этакий бравый разлучник, да и только – весь пупырчатый, бугристый, зубастый.
Пока я мучилась над созданием необычных образов, вновь прибежала Марина Егоровна, запыхавшаяся, вспотевшая, разгоряченная. На лбу у средненачальствующего состава блестели мелкие бисеринки пота. Недаром говорят, что редакционная работа сродни шахтерской. А ведь рабочий день только начался. И что же с Егоровной к вечеру станет? Не приведи господи, еще случится с женщиной сердечный приступ. На служебных поминках скажут, дескать, сгорела наша энтузиастка на работе. Как свечка. Мысли пронеслись галопом и ускакали в неизвестность. «Мои мысли – мои скакуны», – шепотом пропела я популярные строчки из полузабытого шлягера.
– Даш, вставай, идем, тебя генеральный вызывает, – строгим и ответственным тоном изрекла Марина Егоровна.
Она не женщина, нет. И не мужчина. Совершенно точно – не мужчина. Марина Егоровна – специалист общего профиля. Маленький человек зримо увеличивался в размерах, из простого редактора Егоровна на глазах вырастала почти до премьер-министра. Только что сама была на побегушках, а теперь работает президентом. Наверное, голосовые связки Марины Егоровны поставлены на широкую ногу.
– Зачем, Марин Егорна? – пролепетала я, изображая младенческую наивность.
А сердце заколотилось, запело, заплясало. Оно предвещало радость встречи, когда глаза в глаза, а по легкому движению зрачка можно прочитать великую книгу любви. Никто не видит, ничего не понимает, а двое чувствуют взаимное единение, им хорошо только вдвоем. Они будто невзначай очутились на необитаемом острове. Кругом люди, страсти, интриги, рейтинги, а влюбленные остались один на один. Рука в руке, и вот они незримо замерли в тесных объятиях. Все это останется их тайной. Лишь очень опытный взгляд может расшифровать незримое колебание волн, на которых качаются два влюбленных сердца. Кстати, директор Всемирного банка тоже качался на невидимой волне. Недолго качался, бедняга, допрыгался, теперь весь мир грозит ему отставкой. Я взнуздала взбесившиеся мысли, жесткой рукой натянула тонкую уздечку на упрямые морды непослушных скакунов, до крови прикусив собственную губу.
– Затем, чтобы отучить тебя от капризов и навсегда покончить с детским упрямством. Для каждого сотрудника газеты интересы корпорации должны быть превыше всего. Личные амбиции ты можешь держать дома, на диване, – пророкотала Марина Егоровна.
Она уже освоила командную роль. Надсмотрщица держалась передо мной как настоящий ефрейтор, будто вела строем роту. Она и повела меня по кругу, огибая норки и ниши с согбенными фигурами тех самых сотрудников, которые ценят интересы газеты превыше личных амбиций.
Зимин стоял в глубине кабинета. Он держал в руках какие-то бумаги, окидывая цепким взглядом близлежащие окрестности. Зимин сразу увидел меня, едва я вошла. Он почувствовал мое сердце, ощутил мой бешено бьющийся пульс. Олег Александрович бросил бумаги на стол и направился ко мне, забыв, что он не один в кабинете, на стульях, стоявших полукругом вокруг стола, сидели какие-то люди. Много людей, слишком много. Мужчины и женщины вперемежку. Двадцать пять пар любопытных глаз. Кажется, сегодня в редакции день правления. А Олег Александрович Зимин – его неизменный председатель.
– Даша-Даша, радость наша, – фальшиво пропел Зимин, – где же ваш материал? Я хочу взглянуть на него.
– Олег Александрович, «цигель-цигель», – забеспокоились вдогонку брошенные люди. Они застучали деревянными пальцами по циферблатам, намекая на уходящее в безвозвратность время. Генеральный не имеет морального права тратить драгоценные минуты на обучение юного стажера.
– Да сейчас я, подождите минутку, у меня важное дело, – отмахнулся от них Зимин.
А юный практикант держал в руках скомканные листочки – путевые заметки, записки, отрывочные сведения, проездной билет. Растрепанный букет путевых впечатлений. Больше всех в этом соцветии выделялся железнодорожный билет. Валюшка по дружбе выдала мне старый изъезженный купон, по нему явно проехалось не менее десятка безбилетных пассажиров. Олег Александрович ничего не понял. Он помотал головой, изгоняя из нее правленческие заботы.
– И это все? – изумился Зимин.
– Все, – сказала я, окунаясь всем телом в пылающее сердце возлюбленного.
У меня даже дух захватило от изнурительного пекла. Какая одуряющая жара, наверное, нелегко живется ему в реальном мире с доменной печью внутри.
– Понима-аю-ю, – растерянно протянул Зимин, – вы хотите сказать, что весь материал у вас в голове?
– Почти, – пролепетала я.
– Почему – почти? – он схватил меня за плечи и тряхнул, но нежно тряхнул, любя, едва прикоснувшись – тут же убрал руки, но не лишил себя возможности осторожно притронуться к моей щеке.
Нежно притронулся, будто погладил. От неожиданной ласки в моей голове все завертелось, закружилось, пошло кругами. Там больше ничего не было. Лишь одна любовь. Еще круги. Жар. И все. Больше ничего в ней не было.
– Даша, вам нужно сделать статью, вы это понимаете? – сказал Зимин.
– Понимаю, я сделаю статью, Олег Александрович, – в эту минуту моя готовность влезть на Джомолонгму в летних сандалиях была неодолимой.
Я могла прыгнуть в пропасть, улететь в космос, лишь бы доказать Зимину собственную значимость. Я уже знала, что сделаю статью. И она займет первое место в рейтинге. Он ушел, плотно прикрыв за собой дверь. А Марина Егоровна вспотела еще больше. От великого напряжения, видимо. По ее лицу катились крупные капли пота, они были похожи на спелые сочные виноградины. Секретарша сидела за столом как истукан. Она молчала, не зная, как отреагировать на произошедшее событие, ведь Зимин никогда не позволял себе вольного обращения с сотрудницами. Даже с секретаршами. Я гордо удалилась из высокой обители. Моя неправильная подруга Сонька бездарно проиграла решающий раунд. Она сплела за моей спиной кустистые интриги, чтобы стать вторым автором. Хитрая плутовка понимала, что на халявном крокодиле можно сделать имя, не отходя от монитора. Не было никакой необходимости ездить в трясучих маршрутках, отплевываться от змеиного дыхания, изводиться страхом, ворочаясь на продавленном диване в незнакомой квартире Вовика. Села и за одну секунду сбацала статью, получила гонорар и премиальные. С одного выстрела – в яблочко. Палец о палец не ударив – только по клавишам. Моя решимость вдруг сконцентрировалась до пределов пули. С интригами покончено, Соня осталась в стороне, Зимин помог мне отодвинуть заботливую подругу на задний план. Теперь настала моя очередь для бенефиса. Олег должен увидеть мою работу первым, остальные подождут. Я уселась перед монитором. В душе еще танцевали отголоски счастья. Ощущения бурлили, вспенивались, выбрасывая на поверхность ракушки с жемчужными зернами. Я отбросила прочь сомнения и страхи. Мои пальцы колдовали над клавиатурой, они летали, не останавливаясь, и мне казалось, что в редакционном зале звучит волшебный ноктюрн. Звуки набирали силу, они улетали наверх, под потолок, искали выхода во всех углах, пробиваясь наружу. Моя любовь произросла из сказочных сновидений, а фантастические ноты подсказывала сама жизнь. В моей статье Катя превратилась в одинокую заблудшую женщину, а крокодил Гришка – в галантного рыцаря. И не было в моей истории места тривиальному людоедству.
Когда статья была готова, я отнесла ее Марине Егоровне. Я действовала согласно инструкции, передав готовую продукцию соответствующей инстанции. Егоровна злобно фыркнула, забрала листы и молча удалилась. Она была уверена, что я побегу к Зимину, ведь так поступают все новоявленные фаворитки. Но я действовала вопреки принятым нормам. И время пошло. Ноль, один, два, три, пуск! Но звездного запуска почему-то не последовало. Вместо него к моей норке на всех парах подлетела Лариса Петровна. В отличие от Егоровны Лариса Петровна никогда не потеет и не бледнеет, даже не покрывается испариной, она всегда при полном параде – у нее строгое, бесстрастное лицо, холеная шея, прямая осанка. В общем и целом, Лариса Петровна – чистокровная английская леди российского разлива.
– Даша, вы должны переделать статью, – резким тоном сказала она.
Слова громко стукнулись о перегородку, будто Лариса Петровна в мою норку камень бросила. Возможно, Лариса Петровна была права, возможно. Но я писала свою статью, изнывая от всепоглощающего чувства любви. И мне уже не вернуть этого состояния. Не спорю, статья станет другой, если я перепишу текст. Ведь я тоже стала другая. Я повзрослела за эти полчаса. Мне стали понятны мои чувства, чувства Кати, Олега, других людей, но мои внутренние изменения остались незамеченными начальством. Лариса Петровна резко дернула меня за рукав. Нервничает женщина, сердится. И на меня сердится, и на Зимина, а заодно на весь мир, только себя ни в чем не винит. Такие, как она, всегда правы.
– Соня вам поможет, – сказала Лариса Петровна, кивнув на соседнюю нишу.
Сонька мгновенно высунулась из дырки. Ушлая мармазетка превратилась в ловкую мышку, ведь в зале запахло чужим сыром. И его можно удачно слямзить под сурдинку.
– Ларис Петровна, что надо сделать? – с готовностью выступила вперед Сонька.
– Помогите Даше переделать статью, – подтвердила свои указания Лариса Петровна.
– Соня, занимайся своим делом, а я сама справлюсь. Вы ведь внесли замечания, Лариса Петровна? Будьте добры, отдайте мне текст, я все исправлю.
Но я уже видела, что никаких исправлений в текст не было внесено. Все дело в принципе. Лариса Петровна стремилась доказать всему миру, кто есть кто в ближайших окрестностях. Изначально она решила, что статью про крокодила будут писать два корреспондента – Дарья и Софья. Значит, мы должны писать вдвоем. Не один, не трое и не четверо. Двое. И точка! И впрямь, плетью обуха не перешибешь. Кажется, так говорят в народе. Но во мне бурлила обида, она больно хлестала меня по внутренностям, заставляя совершать неадекватные поступки.
При поступлении на работу я подписала договор. По одному из пунктов этого важного документа я обязана безоговорочно подчиняться Ларисе Петровне и Марине Егоровне. Дальше – как получится. Но эти ужасные женщины – мои непосредственные начальницы. Сейчас я шла в бой с открытым забралом. Мне не хотелось уходить на запасные позиции. Я сделала свою работу. И хорошо сделала. Мое мнение может быть ошибочным, но это мое мнение. Оно досталось мне нелегко. Внезапно зазвонил мобильный, вырывая меня из бойцовского состояния. Источник беспокойства, разумеется, валялся на дне сумки. Пока я рылась в недрах вместительного кофра, телефон замолчал. Я не опознала мигающий на экране номер. Все, экран погас, вместе с ним потухло мое упорство. Я не буду отстаивать свое мнение. Меня могут спокойно выпереть из редакции за несоблюдение основного пункта договора. Многих уже выпроводили за ворота корпорации по этому пункту. А у меня родители-пенсионеры. Я снимаю комнату на Петроградке, а за нее еженедельно платить надобно, и немалую сумму. Комната со всеми удобствами, имеются в виду места общего пользования, то есть ванна и туалет. Есть длинный нескончаемый коридор, достаточно просторный, в нем можно спокойно разок-другой покататься на велосипеде. Когда совсем тошно станет. И соседей немного. Страшные мысли проскакали в моей голове за одну секунду. И умчались в космос гремучей эскадрильей. Я вновь приткнулась к монитору. Пусть решают великие, как поступить со мной и моей статьей, они за свои решения зарплату получают. За все платить надо. И за зарплату тоже. Лариса Петровна покрутилась возле меня, но ничего не добилась. Моя спина излучала флюиды твердости и решимости. Внутри я сдалась, но всем своим видом выражала воинственную непримиримость. Бывают на земле смиренные люди. Они даже внутренне не приспособлены к противостоянию любого калибра, но вся их наружность свидетельствует о вечном раздоре между личностью и обществом. И общество откровенно побаивается людей с внешностью вечных борцов за справедливость. Оно не понимает, что перед ним выставилась лишь наружная сторона личности, а внутри нее прочно угнездился страх. Во мне страха не было, нет. Внутри меня гнездилась уверенность в собственных силах. Но нельзя же лезть на рожон, в конце концов, это чрезвычайно глупо.
Лариса Петровна нервно убежала. Следом за ней устремилась потная Марина Егоровна. Так и будут бегать весь день, хороводы водить, одна за другой, на бегу осуществляя контроль за творческим процессом в редакции. Соня тоже куда-то улетучилась. Она как-то незаметно испарилась, будто ее и не было. Я тихо всплакнула. Затем вытерла слезы. Вновь пробежалась глазами по тексту. Мне все в нем нравилось, абсолютно все. Красивый текст, чистый, светлый, ни одного лишнего слова. Бьющие через край эмоции. Анализ. Статистика. Я выполнила все рекомендации моего университетского учителя. Текст должен быть поучительным, занимательным, интригующим, ведь газету прочитают более двух миллионов человек. Да, согласна, они в итоге выбросят газету в мусорное ведро. Но информация застрянет у читателей в головах. У одного статья вызовет интерес, второй познает что-то новое, третий задумается. А четвертый изменит несовершенный мир. Я покусала губы. Скоро от моих губ ничего не останется, если так дальше дело пойдет. Университетское образование не всегда полезно. Сонька училась в техническом вузе, кажется, в корабелке. Она не задумывается, она просто пишет. И получает свой коронный третий номер в рейтинге, а заодно с рейтингом кладет в карман высокие гонорары. А я сижу и кусаю губы от злости. Сонька вернулась на рабочее место и с загадочным видом зависла в мониторе. Клавиатура громко заверещала, будто ей сделали больно. Сонькины пальцы выбивали чечетку. Неверная подруга явно переписывала мою неправильную статью, а тетки-руководительницы демонстративно обходили мою нишу стороной. Нет, не обходили, пробегали мимо, при этом они не забывали приглядывать за мной, им было интересно, чем я занимаюсь. А я неподвижно сидела за компом, тупо уставившись в слепой экран. Мобильный больше не звонил. Я ногтем сдвинула крышку и принялась разгадывать загадку. Кто же звонил, это какой-то незнакомый номер? А ведь мне давно никто не звонит. Бывает, что начальницы трезвонят по ночам, изводя меня своими ценными указаниями, от чего я мгновенно впадаю в долгую бессонницу. Родители звонят поздно вечером на городской номер в коммуналке. Соседи не раздражаются, относясь с пониманием к родительскому беспокойству. Пока я пыталась определить неизвестный номер, мобильник снова заверещал.
– Да?
– Привет, Даш, – знакомый голос в трубке вызвал во мне острый приступ желчи.
Это был Лешка Соколов. Вспомнил обо мне, друг сердечный. Только его мне не хватало в данную минуту для полного и неизбывного счастья.
– Молчишь? – громко задышал в трубку Соколов, почти просопел. – А я все знаю. «По улице ходила Большая Крокодила».
– И что? – у меня даже челюсти свело от негодования.
– А то, что нам нужно поговорить, срочно, не откладывая в долгий ящик, иначе будет поздно, – и Лешка отрубил связь.
Интриган проклятый, жених несостоявшийся. Лешка хотел стать моим мужем, а ему еще до звания жениха дорасти нужно. Мне и без того тошно, а он устраивает шпионские страсти. Но сидеть перед темным экраном, честно говоря, мне давно надоело. Я побросала в сумку дамские принадлежности в виде сотового, туши для ресниц, помады, салфеток и прочей косметической чепухи, звонко щелкнула «молнией» назло Соньке и бросилась прочь из ненавистного помещения, обвешанного от пола до потолка невидимыми, серыми летучими мышами.
– Соколов, быстро говори, что ты знаешь? – крикнула я, открыв дверь верстальной мастерской.
– Ой, Дашка, – ойкнул Соколов и поперхнулся.
Он откровенно закусывал. Нет, Лешка не обедал. Не морил червячка. Не обжирался и даже не объедался. Соколов просто закусывал. Он пил коньяк. Перед ним на столике стояла бутылка «Хеннеси». Вся мастерская, как гордо именует верстальную Соколов, пропахла коньячными парами. Пряные запахи залезли мне в нос, в горле запершило, и я негромко покашляла.
– Алкоголик несчастный, неудачник, ты уже совсем спился, – выругалась я, пытаясь откашляться.
– Тебе, Дашка, нравятся успешные мужчины, ты думаешь, что они сильные? Ошибаешься, глупая, – глубокомысленно произнес Соколов и нагло хлопнул еще одну рюмку коньяка.
Лешка смачно закусил коньяк бутербродом с колбасой твердого копчения. Вообще-то, Соколов не слишком повернут на здоровом образе жизни, он легко и непринужденно может побаловать себя коньяком, колбаской, рыбкой и другими вредными продуктами. От соблазна никогда не откажется, всегда готов поддержать компанию. Подобное чревоугодие я расцениваю как слабость и обжорство. Поэтому меня качает от порывов южного ветра, даже если этот ветер дует с силой три метра в секунду. Я не курю, не ем плохие продукты, постоянно сижу на диете. А мой бывший жених – отъявленный обжора и сибарит. Когда-то меня напугали именно эти свойства соколовского характера. Я вдруг возомнила, что Соколов будет приходить домой после работы пьяным. Друзья уговорят его выпить – он выпьет. Предложат съесть шаверму – съест. И так пойдет по жизни, слегка зачумленный пивом и острой закуской из ларька. Пусть идет, как ему угодно, решила я, но уже без меня. И наша свадьба рассыпалась на части, не успев созреть до законного брака. Мне стало жаль Соколова. Пьяный, одинокий, никому не нужный, сидит и пьет коньяк в рабочее время.
– Мне никто не нравится, Соколов, ты же знаешь, – сказала я, подтыкая нос салфеткой. Органически не переношу запах алкоголя, он вызывает во мне аллергические реакции.
– Врешь ты все, Дашка, тебе нравится Зимин. Вся редакция уже на ушах стоит. Вас уже без вас женили, – пробормотал Соколов с набитым ртом.
Он пучил глаза, пытаясь прожевать тугой кусок колбасы. Ему никак не удавалось проглотить, и он жевал-жевал-жевал. Но я все поняла. Дурные слова пробрались в меня, застряли в мозжечке, с шумом хлынули в уши, рот, глаза. Пол закачался под ногами, как палуба морского корабля в бурю. Вокруг все шаталось и зыбилось. И лишь один Соколов стоял прямо, не шелохнувшись. Все шло шиворот-навыворот. В этой комнате имел право на качку лишь пьяный Соколов. Все остальное должно стоять на своих местах. Мир пошатнулся. Он утратил стабильность. А я расплачивалась за свою любовь. И это была жестокая плата. Я закрыла глаза и загремела на пол. Очнулась немного позже. Я лежала на ложе, составленном из трех стульев, а Лешка, кривой, как турецкая сабля, поливал мои губы каплями коньяка. В его руках был ватный тампон, явно выловленный из моей сумки. Я хотела выругаться, но у меня не хватило сил.
– Соколов, зачем ты меня заманил в свою берлогу? Хочешь на тот свет отправить? – прошептала я мокрыми от коньяка губами.
– Я, Дашка, хочу, чтобы ты стала самой счастливой женщиной на свете, – сказал Лешка, и я вдруг поняла, что он не пьян, а всего лишь придуривается.
