Текст книги "Незнакомка с тысячью лиц"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 10

Последние три дня жизнь Егора как будто была окутана плотным туманом. Чужая речь, автомобильные гудки, работающий телевизор, шум льющейся воды из крана, все казалось приглушенным и смазанным. Он плохо спал, мало ел, почти не разговаривал. Все было, как тогда, когда Ленка его бросила. Потому что что? Правильно! Потому что ему снова было больно.

Он видел и ничего не сделал! Он мог, точно мог сделать хоть что-то, но тупо стоял у окна и только открывал и закрывал рот в немом крике. Это ему только казалось, что он кричит. На самом-то деле страх подавил и это желание. Как и желание вмешаться в чужую беду.

Ему было страшно в ту ночь, когда убили бедного старика. Ему было страшно каждую последующую ночь, потому что…

Потому что он стал бояться за собственную жизнь. Ему стало казаться, что кто-то за ним следит. Так же, как он раньше наблюдал за жильцами старого дома, теперь кто-то смотрит на него.

Откуда? Он не знал, но точно чувствовал. И ему было жутко. Даже за закрытыми дверями собственной квартиры. Даже в личном автомобиле, который он тщательно проверял, прежде чем сесть в него.

К окну кухни он теперь подходил крадучись, выключив везде свет и тщательно занавесив все окна. И наблюдал за домом сквозь узкую щель портьеры. Но там ничего не происходило. Там погасли сразу три окна. Окно Академика было черным, потому что там больше никто не жил, старый человек умер страшной смертью. Окно Рыжей не светилось, потому что ее увел конвой. И окно лысого мужика, однажды попавшегося ему на глаза, тоже больше ни разу не загорелось. Жильцы остались лишь в двух комнатах: сумасшедшая семейка, нисколько не смутившаяся смертью по соседству и продолжившая свою суетливую бестолковую жизнь, и старая тетка по прозвищу Синяк, которая вовсе перестала подниматься с кровати.

Егор осторожно отступил от окна, поправил штору и вздрогнул от телефонного звонка, как от звука выстрела.

– Да? – почему-то шепотом спросил он.

– Муратов, ты чего шепчешь? Спит, что ли, кто?

Насмешливый Ленкин голос он воспринял как спасение. Пусть насмехается, издевается. Пусть даже просится обратно. Он и этому рад. Лишь бы избавиться от угнетающей душу тишины в доме.

Он звал к себе ночевать Свету, честно звал. Но, видимо, был не очень убедителен. Света отказалась. И после его предложения почему-то перестала ему вовсе звонить. Оскорбилась?

– Нет, так я. – Он кашлянул, прочищая горло и повышая голос. – Нормально все. Чего ты?

– Ты знаешь, Муратов, – вздохнула она с фальшивой печалью. И тут же голос ее зазвенел обидой: – Твой друг – дрянь, Муратов! Он дрянь и засранец!

Егор промолчал, хотя не мог не признать, что слышать подобное ему очень приятно.

– Хочу назад, – заявила капризная вероломная возлюбленная. – К тебе!

– Ох, Ленка, Ленка… – проговорил Егор, быстро соображая, во что это выльется, если он позволит Ленке у себя немного пожить.

Пустит она снова прочно корни в его доме и в его душе или обойдется? Заявится к нему со всем своим барахлом или ограничится зубной щеткой?

– Егорка, чего молчишь? – Голосок бывшей возлюбленной сделался милым, как у ребенка.

Это был еще один ее излюбленный прием.

– А что я могу тебе сказать, Лен?

Он начал сдаваться. Он понимал это и, кажется, этого хотел. Перспектива провести еще одну одинокую бессонную ночь на широкой кровати в мыслях о трагедии, разыгравшейся в доме напротив, мало его интриговала.

– Можно я к тебе поднимусь?

– А ты где? – опешил Егор.

– У подъезда, Муратов. Стою, синею от холода, мокну и умоляю тебя меня простить и впустить обратно. – И она даже клацнула зубами для наглядности.

– И что, барахло свое все притащила? – посерьезнел он.

– Нет. Не переживай, – хмыкнула она с пониманием. – Только зубная щетка. Но ты знаешь, она всегда со мной.

Что да, то да. Ленка постоянно таскала с собой зубную щетку. И после каждого приема пищи старалась почистить зубки. За внешностью своей и своим здоровьем она следила гораздо тщательнее, чем за моральным обликом.

– Поднимайся, – выдохнул Егор, стараясь, чтобы Ленка поняла это как выдох безысходности, а не как облегчение.

Она позвонила в его квартиру через пару минут, и он заподозрил, что не так уж она и долго мокла. Скорее всего, давно стояла в подъезде.

– Лен, ты? – Он выглянул в глазок и ничего не рассмотрел.

– Да я! Муратов, ты чего, чокнулся?!

Последние слова она произнесла, уже влетая в его квартиру и повисая на его шее. И сразу в доме стало шумно и тесно, будто вместе с Ленкой порог переступила дюжина человек. И неожиданно ему это так понравилось, что уже через полчаса он забыл и о доме напротив, и о трагедии, разыгравшейся там, и о своих страхах за собственную жизнь.

Как в добрые старые времена, они таскали из холодильника продукты на стол, толкались, смеялись, сооружали какие-то немыслимые салатные смеси, варили спагетти, придумывали сложный соус и, пока он кипел, без конца заставляли друг друга пробовать его с кончика толстой деревянной ложки.

– Егорка, я так рада… я так рада, что мы снова вместе! Ты такой… – Она смотрела на него сквозь винный бокал, наполненный до половины красным вином, и славно улыбалась.

– Какой? – Он тоже улыбался ей, стараясь не думать, что последние месяцы она провела где-то, в постели в том числе, с его непутевым другом.

– Ты славный! Ты самый лучший, мой милый! Надеюсь… надеюсь, ты не постелешь мне в гостиной?..

Нет, он малодушно пустил ее на свою койку. И снова все было как раньше. Жаркое удушье, невероятная нега, безграничное счастье, в которое верилось. Все вернулось на свои места.

– Давай все забудем, а? – Ее пальчик привычно рисовал геометрические фигурки на его груди.

– Давай, – сквозь дрему позволил он и крепче прижал ее к себе.

– Я дурная девочка, я знаю, – шептала Ленка. – Но ты… ты у меня святой! И твоей святости нам хватит на двоих. Прости меня… Прости меня, милый…

Он простил ее про себя. Сил говорить не осталось. Он уснул. Спал без сновидений, спокойно, но проснулся все равно от странного неожиданного страха. Или крика? Показалось или нет, что кто-то кричал?!

И зачем он только послушал Ленку и открыл настежь окно спальни? Жарко ей, видите ли, сделалось! Горячая тоже штучка.

Егор осторожно высвободился из ее объятий, слез с кровати и, ежась, подошел к окну, чтобы закрыть его. Взгляд привычно скользнул по старому строению. Все окна темны. Да, там снова с вечера отключили свет. Как раз почти перед Ленкиным приходом.

Все окна темны, кроме одного. Того, что слева от входа. В том окне метался и прыгал огонек зажигалки. И именно оттуда раздавался дикий крик старой пьющей женщины. Крик, который его разбудил и который не был криком сумасшествия из-за частых запоев. Это был крик отчаяния, боли, ужаса.

Затаив дыхание, Егор прильнул к окну, протер заспанные глаза, всмотрелся.

Чертовщина какая-то! Слабый отсвет зажигалки, зажатой в ее руке, не позволял многого рассмотреть. Хорошо просматривалось лицо женщины с широко раскрытым ртом, ее грудь, затянутая в светлую ночную сорочку. Странно, что она вообще у нее имелась. Егор ни разу прежде не видел ее ни в чем, кроме груды каких-то странных тряпок.

И еще тени…

Прыгающие, наступающие, неистово пляшущие тени выхватывал слабый отсвет зажигалки, зажатой в руке пожилой женщины. Егору сделалось так жутко, что он даже рот закрыл ладонью, чтобы не заорать в один голос с женщиной, объятой ужасом.

О чем она думала в тот момент?! Что сходит с ума? Что это ей снится? Кого видела в сгустившейся темноте перед собой? Привидение? Дьявола?

Егор бы тоже мог подумать подобное, если бы не нож, с которым наступал на женщину некто в черных одеждах. Лезвие ножа – очень широкое, показавшееся Егору даже с такого расстояния огромным, – блестело в отсветах крохотного язычка пламени. Убийца, кем бы он ни был, прекрасно знал свое дело. Он не совершал судорожных неумелых движений. Он заставлял отступать женщину в угол, виртуозно поигрывая лезвием у нее перед лицом. И уже в углу, когда ей некуда стало пятиться, напал на нее. Один удар, второй, третий…

Почему-то Егору казалось, что третий удар непременно должен был быть, хотя зажигалка выпала из рук жертвы уже после второго удара ножом, и стало темно.

Он резким движением закрыл окно, плотно сомкнул шторы и сел на пол, почти упал. Собственная спальня с мирно посапывающей во сне Ленкой показалась ему вдруг таким ненадежным пристанищем, таким хлипким укрытием, что, выбравшись на четвереньках из комнаты, он бросился проверять все запоры на окнах и входной двери.

Конечно, он забыл закрыть задвижку, которой обзавелся давно. Ленка вскружила ему голову, и он забыл об осторожности. И в кухне ветер шевелил занавеску в распахнутой форточке. Ленка открыла, когда они готовили соус к спагетти. Егор запер форточку, в темноте достал бутылку виски, плеснул себе на донышко. Выпил, отдышался, снова налил и выпил. И почти немного успокоился, когда раздался щелчок и под потолком вспыхнул свет.

– Муратов, ты ночью пьешь? – удивленно воскликнула она, щурясь на свет.

– Выключи немедленно! – заорал он сдавленным шепотом и ринулся мимо нее к выключателю. Щелкнул, повернулся к ее едва угадывающемуся в темноте силуэту. – Не включай! Прошу тебя, не включай!!!

– Господи, Егорка! – Она, конечно, ничего не поняла. Вернее, поняла по-своему. – Ну кто меня увидит тут голой? Время три часа ночи. Шторы запахнуты. Чего ты как крот в темноте? Давай включим свет, я хочу сока.

– Нет! – уже громче заорал на нее Егор, поймал протянувшуюся к выключателю руку, больно сжал. – Не смей!

– Да что происходит-то, Муратов? – Она выдернула руку, обиделась, нашарила холодильник, открыла его, вытащила бутылку с соком. – Что за блажь сидеть в темноте? Скрываешься от любовницы? Боишься, что она увидит в твоем окне голую девушку? Да кто нас с тобой увидит-то за шторами?!

– Убийца… – прошептал он, сильно сомневаясь, что Ленка его услышит: она уже пила из горла сок, громко булькая.

Но она услышала. Странно…

– Кто? Убийца? Ты превратился в параноика, Муратов? – она неуверенно хохотнула раз, другой, третий и тут же разразилась громким хохотом.

– Замолчи, дура! – заорал не своим голосом Егор.

И ее смех, как по команде, стих. Сейчас либо обидится и уйдет от него, чего бы ему не хотелось, либо сообразит, что дело в самом деле серьезнее, чем хотелось бы.

Ленка сообразила:

– Ты куда-то влез, Муратов? В какое-то дерьмо? Это из-за твоей конторки?

Егор поморщился. Ну что, в самом деле, а! Опять она начинает, да? У него не конторка, как она всегда насмешливо именовала его офис. У него нормальный, пускай и не очень крупный, бизнес.

– Лен, замолчи, а? – попросил он и снова налил себе виски, хотя и подумал вдогонку, что скоро подъем по будильнику, а он напивается.

– Нет, ты мне скажи! – потребовала она властно и громко и даже по барной стойке вдарила кулаком. – Я возвращаюсь к тебе прежнему, а тут полное говно! А оно мне надо?! В чем дело, Муратов? Признавайся? Долги? Так я их за тебя платить не стану и…

– Заткнись, дура! – взвыл он и, оттолкнув ее от себя, подошел на цыпочках к окну.

В старом доме напротив все окна были темными. Никто не кричал. Никто не пытался выжить.

– Ты чего, Егор?! – Ленка стихла, подошла к нему, прижалась голой грудью к его спине. – Кто там?

– Помнишь тот старый дом?

– Конечно. Развалина. Там палач, что ли, раньше какой-то жил. Давно-давно. Потом раздробили на коммуналки. Хотели сносить и…

– Хотели. Да не снесли. – Он обнял ее свободной рукой, прижал к себе. – Извини, что накричал на тебя, но так все… так все страшно.

– Где?!

– Там. В доме.

– А что там? Привидения? – Она глуповато хихикнула.

– Там… там бродит убийца, – прошептал Егор и, зажмурившись, уткнул лицо Ленке в плечо.

– Ты спятил?

– Почему? Я сам видел!

– Какой убийца, Егор? Где он бродит? У тебя галлюцинации!

– Почему?

Алкоголь начал разжижать его страхи. Ленкино тело было мягким, горячим, податливым. Захотелось снова в постель, снова прижаться к ней, целовать.

– Кого ему там убивать, Егор? – Она послушно пошла за ним в спальню, успев отобрать почти пустой стакан из-под виски. – Дом заброшен.

– Его заселили, да, Лен. Заселили пару месяцев назад. Странными случайными людьми, – бормотал он, укладываясь под одеяло и прижимая к себе вероломную подругу. – Две комнаты были заняты на первом этаже. Три на втором.

– Да ладно! – Она разгулялась, ей хотелось поговорить, и она принялась тормошить клюющего носом Егора. – И что? Кто там живет?

– На первом этаже слева и справа от входа до недавнего времени жили две женщины. Одна молодая, я называл ее Рыжей Курицей. Вторая старая, пьющая, я называл ее Синяк, – бормотал он рассеянно, глаза слипались, а скоро вставать по будильнику, а он напился, дурак.

– А на втором этаже?

– А на втором жил Академик, пожилой такой, седой, много книг, чертежей, кофе все варил на спиртовке на подоконнике. Семейка шумных людей. И странный незнакомец, ото всех скрывающий свое лицо.

– Ух ты, как интересно! И что, Егор? Что? Кто из них убийца? Кого убили?

– Несколько дней назад зарезали Академика. – Егор широко зевнул, мысли путались, язык заплетался. – Лен, я спать хочу.

– Кто? – ахнула она. – Кто его зарезал?

– Я думал до сегодняшнего дня, что рыжая девица. Просто я видел волосы, когда… Господи, спать хочу… – И он засопел ровно, спокойно.

Но ей было интересно, и она принялась его тормошить:

– Егор, Егор, не спи! Почему до сегодняшнего дня? А сегодня что? Что узнал?

– Ох, господи… Ленка, ты меня напугала! – Он подскочил с вытаращенными глазами. Грудная клетка высоко и часто вздымалась. – Господи, что ты кричишь?

– Что сегодня ты узнал, Егор? – Ее голос был полон азартного любопытства. В нем не было и тени сна. – Почему ты уверен, что убийца не рыжая?!

– Потому что сегодня, буквально несколько минут назад, я видел, как кто-то убивает тетку на первом этаже, – промямлил он, роняя голову на подушку.

– Да ладно! – ахнула Ленка. – Как же так… Прямо вот выглянул в окно именно в тот момент, когда ее убивали?! Мистика какая-то!

– Никакой мистики. Меня разбудил ее крик. – Он прикрыл глаза, снова уплывая в сон. Речь стала вялой, фразы разрозненными. – Я к окну… Она кричит… И нож… Огромный…

– Боже мой! Егор! Ты представляешь, что это? – Она сорвалась с кровати, подбежала к окну, осторожно выглянула в щель между занавесками. Глянула на дом, погруженный в темноту. – Это же сенсация! Ты теперь единственный, возможно, важный свидетель! Единственный, кто видел убийство! Просто вижу заголовки: он один это видел… Или единственно не спящий… За это тебя могут озолотить, Егор!

«Или убить, – подумал он, сильно вздрагивая всем телом. – Или убить…»

Глава 11

За несколько дней Виталий Макаров развил такую бурную деятельность по розыску улик, что времени на сон и еду практически не оставалось. Он метался по городу, звонил, писал электронные сообщения, болтал по скайпу с коллегами из дальнего сибирского городка, навещал ученых мужей, когда-то тесно сотрудничавших с покойным Агаповым. Побывал и в городской управе, где его не очень-то охотно приняли. Почему? Потому что он задавал неудобные вопросы.

– Скажите, а что за необходимость была размещать людей в доме, непригодном для жилья? – спросил Макаров в первом кабинете, в который попал.

– А что, надо было оставить их на улице? – ядовито улыбнулись ему в ответ.

– Нет, но остальных-то сто пятьдесят погорельцев или сколько там, точно не знаю, вы разместили как-то!

– Вот именно, что не знаете! Нам и остальных разместить такой крови стоило…

– Хорошо, а почему выбор пал именно на этих людей? Почему именно они?

– Господи, да никто их не выбирал! Сложилось, как сложилось! Им там и жить-то осталось до весны. Потом предоставим благоустроенное жилье, и все…

Благоустроенное жилье, если будет кому предоставлять, хотелось фыркать Макарову. Одна мадам уже жильем обзавелась казенным. Кто следующий?

– Да вы не переживайте, Виталий Сергеевич, – провожали его с нервной улыбкой чиновники. – Дом этот, не снеси мы его к весне, еще сто лет простоит. Раньше строили ого-го как…

– Что же мешает вам сейчас так строить, господа чиновники?

В ответ обескураженно разводили руками, его спешили выпроводить из кабинета.

Как и в пожарной инспекции, где он принялся задавать такие же неудобные вопросы про пожар сразу в двух общежитиях, – там ему также не обрадовались.

– Капитан, чего ты хочешь? – озверел сразу подполковник, глядя на него злыми воспаленными глазами. – Чтобы я сейчас заявил о пересмотре дела? И затребовал назад все документы и экспертизы? Чтобы заявил, что это не проводка виновата, старая, проржавевшая, а что кто-то поджег ветхое жилье? Будешь искать среди такой прорвы людей желающего переехать в дом получше? Ищи, капитан! Там каждый, в кого ни ткни пальцем, мог поджечь эти старые сараи. Каждый, капитан! И ты не лепи мне тут горбатого! Не вали с больной головы на здоровую! У тебя на участке убийство, расследуй! А то, что люди оказались в том месте в неудобное для тебя время в результате пожара, случившегося больше двух месяцев назад, это уже никого не волнует. Связи нет, капитан…

А ему вот – настырному – казалось, что связь существует! Он всем своим нутром чувствовал, каждым нервом, что дело это не так прозаично. Что-то тут кроется. Какой-то подвох.

И когда убеленный сединами профессор Черемов, бывший коллега Агапова, начал свой долгий и пространный рассказ о чудачествах покойного, Макаров почти утвердился в мысли, что все не просто.

– Понимаете, юноша… – складывал кончики тонких профессорских пальцев домиком Черемов. – Всеволод был славен своими чудачествами, н-да… Он до седых волос скитался по экспедициям. Все искал какие-то клады, все рыл, копал, нырял. Хорошо, врачи ему запретили со временем погружения с аквалангом, а то помер бы именно в акульей пасти, поверьте.

– Фанатом был своего дела, да?

– Фанат! – фыркнул с неприкрытым презрением Черемов. – Фанатом считается тот, кто строит свои гипотезы на научных изысканиях и потом их же подтверждает открытиями. А Агапов больше чудачествовал! Он загорался, мгновенно остывал.

– Но у него много наград, – возразил Макаров, немного обидевшись за профессора.

Черемов, скорее всего, ему завидовал. Завидовал даже после смерти.

– Много почитателей, последователей, учеников.

– Ох, юноша… – Крыша домика, сооруженного из пальцев, поехала, завалилась, пальцы сомкнулись в крепкий замок. – Последователи! И что?! Ему бы почивать на лаврах в таком-то возрасте, а не бежать из дома, не селиться в развалинах!

– Так, по слухам, у него дома капитальный ремонт.

– Чушь! Вздор! Бред! – рассердился Черемов, расплевавшись слюной. – Никаких ремонтов нет у него в доме. Мы занимались подготовкой похорон, знаем. Нет никакого ремонта. Этот чудак вдруг решил, полагаясь на какую-то бульварную прессу прошлого столетия, что в этом доме спрятан клад.

– Кем?! – оторопел Макаров.

– Хозяином этого дома. Как там, бишь, его фамилия… – Черемов защелкал пальцами. – Кажется, Громов?

– Да, будто бы… – Макаров задумался. – А что, хозяин был не настолько богат, чтобы клад мог быть, так?

– Ну почему же? Он был не беден. Был одинок. Вполне возможно, что он располагал какими-то средствами. Но… но уповать на то, что эти несметные сокровища спрятаны где-то в доме… Это бред, юноша!

– Почему?

– Да случись так, их бы давно нашли! В доме кто только не жил! За столько-то лет… Нет, их бы давно нашли. И что бы там ни писала родственница, как ей мнилось, безвинно замученного царской охранкой человека, драгоценности, скорее всего, были вывезены в революцию.

– Да, но хозяин-то, говорят, повесился в собственном доме?

– Этого никто не знает наверняка. Архивы молчат. Может, он повесился, может, его повесили, а может, он бежал в революцию со всем своим добром. А Агапов, упокой, Господи, его грешную душу, решил поискать. Господи… Зачем?!

Старый профессор встал, сложив руки на пупке, и выразительно глянул на Макарова. Ясно, он его больше не задерживал. Виталий ушел.

Он снова вернулся в городскую управу, и после долгих уговоров ему все же вручили адреса расселенных погорельцев. Их было много, очень много. И адреса значились в списке самые разные. Он вздохнул и решил поехать в самый дальний угол. Наверняка там самые недовольные.

Но, как оказалось, все наоборот. Веселая домохозяйка Настя, которую Макаров тут же окрестил отчаянной, встретила его в ухоженном дворике крохотного коттеджа на две семьи. Коттедж был нестарым, видимо, недавно построенным и чудом доставшимся погорельцам.

– Что вы, и не говорите! – махнула в его сторону руками Настя, тут же пригласив на кухню выпить чаю с плюшками. – Не было счастья, да несчастье помогло!

– В смысле?

Макаров присел на новенький табурет к столу, накрытому клетчатой клеенкой. В центре стоял электрический чайник, большая тарелка со свежей выпечкой, сахарница и две чайные пары тоже в клеточку. Миленько, решил он, подтаскивая к себе поближе блюдо с плюшками.

– В том, что нам теперь этот коттедж достался после пожара! Разве мы могли подумать, что такая удача выпадет? – радовалась Настя.

Высокая, крупнотелая, загорелая, улыбчивая, она легко передвигалась по просторным комнатам, без конца что-то делая. Зашла в гостиную, подобрала с дивана и кресел детские игрушки и футболки. Проходя мимо зеркала в прихожей, быстро обмахнула стекло рукавом шерстяной кофты. В кухне тут же принялась хлопотать у плиты, решив накормить гостя еще и макаронами с гуляшом.

– Да не буду я! – попытался отказаться Виталий. – Да вы что! Я же по делу!

– Вот-вот, Виталий Сергеевич, – обнажала она в улыбке ровные крупные зубы. – В этих делах вам и кушать некогда. А гуляшик свеженький, только выключила за пять минут до вашего прихода. У меня Серега его может сутками жрать и не наедается.

Серега – это был ее муж. Работал монтажником. Еще у них было двое малолетних детей. Дочка и сынок.

– Они сейчас в садике, – рассказывала Настя, ставя перед Макаровым глубокую тарелку с макаронными ракушками и крупными кусками мяса, залитыми огненно-красным соусом. – Вы кушайте, кушайте, а я пока рассказывать стану.

Настя села напротив, подперла крупный подбородок кулаком.

– Та ночь, когда случился пожар, была самой страшной в моей жизни, Виталий Сергеевич. Как моя мама говорила: вор оставит хоть что-то, пожар унесет все. Ведь в такой панике не знаешь, что хватать! Дети орут, на них надо хоть что-то надеть. Хоть и лето еще было, но уже ночи прохладные. А они со сна все потненькие… Ужас! Мы с Серегой документы похватали, денежки кое-какие, детей замотали в одеяла, и на улицу. А там… Крик, плач, стоны… Хорошо, что хоть никто не сгорел, хотя полыхало знатно.

– Как думаете, правда из-за неисправной электропроводки случился пожар? – спросил Макаров, быстро уничтожая невероятно вкусный гуляш.

Серега не дурак был. Он бы и сам такую подливу с мясом ел целыми днями.

– Тю-ю-ю! – Настя скривила полное лицо в гримасе. – Да вы что, Виталий Сергеевич? Какая электропроводка? Нам ее только поменяли в мае! Всю! В обеих общагах! Если бы специально ее попробовали поджечь, не загорелась бы! Электросети так прямо и заявили пожарникам, мол, проблема не наша. Так они потом…

– Пожарные? – Макаров подгребал последние ракушки со дна тарелки и уговаривал себя не попросить добавки.

– Конечно, пожарные! Так они потом нашли у кого-то типа включенные электроприборы неисправные. Глупость же, ну! Чтобы сразу в двух общагах кому-то на ночь понадобилось плитки включать? Смехота!

– А вы думаете, это поджог? – не стал он ходить кругами.

– А что же? – Она глянула на него с искренним недоумением. – Не могу сказать, что теперь вот не благодарна поджигателю, раз так все для нашей семьи сложилось, но… но первые дня три-четыре мы его искали всем миром. Мужики грозились удавить, как поймают! Это когда мы все на узлах в школе по соседству ночевали.

– И что же, ваше внутреннее расследование ни к какому результату не привело? – Он отодвинул пустую тарелку, глянул на Настю с улыбкой: – Спасибо, очень вкусно.

– Может, добавочки? – ответила она ему с улыбкой.

– Нет-нет, спасибо! – перепугался Макаров: еще не хватало жрать у допрашиваемых. – Я теперь, если можно, чайку.

– Конечно!

Она тут же ловко подхватила чайник, который успела подогреть, налила ему в клетчатую чашку заварки, кипятка, пододвинула сахарницу.

– Так что там с вашим расследованием? Нашли поджигателя? – Плюшки с маком были выше всех похвал, он аж зажмурился и пробурчал с набитым ртом: – Вкуснотища!

– Спасибо. – Настя покраснела от удовольствия, что-то пробормотала неразборчивое. И тут же перешла к делу: – Нет, не нашли, как сквозь землю провалился, гад!

– То есть? Даже не поняли, кто поджег?

– А чего тут понимать-то? Мы знали, кто это! Я лично сама эту падлу несколько раз видела. Все слонялся вокруг. Все вынюхивал, высматривал. Такая морда, скажу я вам, Виталий Сергеевич! Отвратительная просто морда!

– Так, так, Настя, погодите! – Он замотал головой и даже плюшку отложил в сторону. – Вы что, хотите сказать, что знали, кто поджигатель?!

– Конечно!

– Вы лично знали?

– И не только я. Я-то его просто видела, что он слонялся в округе недели за две-три до пожара. Просто ходит какая-то подозрительная личность. Сядет на скамеечку, посидит. Посмотрит, снова идет кругами.

– Может, жилец?

– Ну да, конечно! – фыркнула она. – Мы там все друг друга знали как свои пять пальцев, не смотрите, что народу много. Что такое общага, Виталий Сергеевич? Это общий сортир, общая душевая, общая кухня. А там что? Там сплетни, разговоры, пересуды. Там все про всех всё знали. И этот лысый там не жил, поверьте. Он там что-то вынюхивал. А потом нас поджег.

– Ну-у-у, мог просто вынюхивать, как вы сказали, Настя. Мог за кем-то наблюдать, но необязательно же поджигать-то он был должен? – усомнился Макаров.

– Ага! Как же! – возмутилась она с обидой. – И просто так его с канистрой в ночь пожара видали, да?

– С канистрой?

– Да! Причем с полной, шел согнувшись. И не шел, а крался. Его молодежь наша видела, сидели пиво пили да на гитаре бренчали, а он идет согнувшись. Нырь за дома и пропал будто. А потом через пару часов и заполыхало. Сразу с двух углов, сразу две общаги. Это потом уже нам молодежь-то рассказала, что его видели.

– Вы кому-нибудь об этом рассказывали?

– А то! А толку? Электрики в позу встали, не наш, говорят, грех. Пожарные с полицией шушукались, шушукались и пришли к выводу, что пожар – результат чьей-то халатности. Бредятина! – Настя зло плюнула себе за левое плечо. – А ребят наших даже слушать не стали. Выставили дураками, и все. Мы и решили сами этого лысого словить. А он как сквозь землю провалился, я уже говорила. Ну, а потом, когда нам жилье пообещали да начали потихоньку расселять, чего орать-то? Мы бы с детьми и Серегой в той общаге еще век прожили бы, точно. До мая еще надежда была. А когда проводку сделали да ремонт к весне капитальный пообещали, думаем, все, до смерти жить вчетвером в одной комнате. Так что…

– Так что поджигателю вашему вы должны еще и магарыч поставить, так? – скупо улыбнулся Макаров.

Он злился, очень злился на пожарных, на своих коллег, которые не захотели открывать дела по факту поджога. Заведомый глухарь, как ни крути. Не стали поднимать шума, людей расселили. Там у кого-то, по слухам, в городской управе скоро выборы. И тут сразу столько благодарных!

– Магарыч, может, и не стали бы ставить, но… Повторю, не было счастья, да несчастье помогло. – Настя обвела взглядом уютную кухню с новой недорогой мебелью. – Мне даже страшно иногда по утрам просыпаться. Думаю, открою глаза, а я снова в общаге. Конечно, этот лысый – гад из гадов! А если бы кто-нибудь погиб, что тогда? Вдруг кто-нибудь задохнулся бы?! Ночь ведь была! Сволочь он! Вы кушайте, кушайте, Виталий Сергеевич. Когда-то еще придется сегодня покушать! Не женатый, поди?

– Не женатый, – признался Макаров с кривой ухмылкой, и взгляд его скользнул по крепким Настиным грудям.

Его вторая супруга тоже была грудастой. Весьма этим фактом гордилась, делала всевозможные упражнения для поддержания упругости и формы и совершенно не желала ничего слушать о том, чтобы родить ребенка.

– Чтобы у меня сиськи провисли, как у коровы! – возмущалась она.

Настина грудь имела совсем другое предназначение. Она ею детей выкармливала. И мужа своего на ней голубила после того, как он гуляша ее отменного наестся. Простое такое вот, незатейливое человеческое счастье, без которого в этой жизни ну никак.

Он допил чай, поблагодарил радушную хозяйку за угощение и рассказ, вышел в прихожую, глянул на себя в зеркало, недавно вытертое хозяйкиным рукавом.

Он ничего еще был, симпатяга. Высокий, поджарый, русоволосый. Глаза серые, хороший рот, правильной формы нос и скулы. Все в лице его и внешности было правильным. Кроме личной жизни, которая ни в какую не желала складываться. Не получилось у него уютной картинки милого дома с плюшками к чаю, с гуляшом к макаронам, с милой улыбкой на пороге.

– Если вас не затруднит, Настя, может, вы приедете как-нибудь в отдел для составления фоторобота возможного поджигателя? – спросил Макаров, прощаясь.

– Что, заново станете копать про поджог? – Ее взгляд обеспокоенно скользнул по новеньким обоям в полосочку, приготовленным для детской. Только вчера куплены и поставлены в углу прихожей в бумажном мешке. – А дом-то наш не отберут?

– Нет, про поджог не станет никто копать, – пообещал Макаров. – Просто… Кое-что происходит сейчас с вашими бывшими соседями. И мы должны понять, не был ли поджог началом этой странной истории.

– С соседями? – Она наморщила лоб. – Так мы со всеми созваниваемся, все вроде у всех нормально. А кто же? У кого что не так?

Настин взгляд загорелся любопытством.

– Может, эта девушка не жила в вашем общежитии? Может, она жила в соседнем, потому вы и не знаете? – предположил Макаров. – Ольга… Ольга Николаева.

– А-а-а, Олька Колькина! Как же, как же, знаем эту деваху! Да, она из соседней общаги.

Она с облегчением выдохнула, новости, значит, не обошли ее стороной. У ее бывших соседей все в порядке, и от нее никто ничего не скрыл.

– Почему Колькина? – не понял Макаров.

– Так фамилия Николаева! Николай – значит Коля. Николаева – значит Колькина. Там, в общагах-то, у нас у всех прозвища были. Не обидные такие, милые. Меня знаете как звали?

– Как?

– Настя-здрасте! – она рассмеялась. – Я потому что могу за день раз сто поздороваться. Вот так и прозвали.

– Понятно… А что вы можете сказать про Ольгу? Она с кем-нибудь дружила? Встречалась? Жила? Родственники? Может, кто-то ее навещал? Хотя вы, наверное, не знаете, она ведь не в вашем общежитии жила.