Текст книги "Чужая жена – потемки"
Автор книги: Галина Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Почему он пощадил ее?
Дина отшатнулась от окна и пошла в кухню. В холодильнике стояла двухсотграммовая пачка сока, и она выпила все залпом. Пошарила взглядом по полкам – негусто у нее с продуктами. Но и то, что там было, следовало выбросить, раз она решила сбежать.
Да, да, она так решила! А что ей еще остается?! Пойти завтра на работу, изображать полнейшее неведение и подпрыгивать от каждого телефонного звонка? Такое поведение сразу бросится в глаза всем, кто с ней работает. Не выйти на службу, воспользовавшись отгулом? Тоже не дело. Начнут задавать ей вопросы – а с какой такой блажи Валерий Юрьевич тебе отгул дал? И когда успел, если он – мертвый? Придется рассказывать о его поручении, о коробке, о том, что она шла по пятам убийцы – буквально. Или это он шел по ее пятам? А что, чем не мысль? Подслушал ее разговор с начальником – и помчался за Диной следом, на ходу отстреливаясь…
Она слепила кривой бутерброд из ломтя хлеба и докторской колбасы. Забралась с ногами на маленький диванчик в углу у стола и принялась жевать без всякого аппетита. Потом вдруг помчалась в прихожую, достала из сумки телефон, нашла фамилию под нужной буквой и, не раздумывая, позвонила Ражевой.
Мария Ильинична как будто все это время ждала ее звонка, ответила мгновенно.
– Да, Диночка, слушаю тебя, – осторожно, вкрадчиво отозвалась Ражева. И тут же, не дождавшись от Дины ни слова, спросила вдруг: – Что-то случилось?
– Случилось? – притворно удивилась Дина, перестав жевать, замерев от изумления. – Почему – случилось?
– Ну-у… Ты мне никогда раньше домой вечерами не звонила.
– Не было необходимости.
– Теперь появилась?
– Кажется, да, – Дина выплюнула на ладонь кусок колбасы, с набитым ртом и разговаривать было неудобно, и глотать сил не было.
– И?..
– Я… – она быстро перебрала в уме различные варианты и остановилась на одном, самом приемлемом, всегда срабатывавшем в детстве. – Я заболела!
– Да? – удивилась Ражева с явной насмешкой. – Что это вдруг? Когда мы с тобой столкнулись в приемной, ты выглядела вполне здоровой. Кстати, зачем тебя вызывал Валерий Юрьевич?
– Он не вызывал, – соврала Дина. – Нет, он сначала меня вызвал, но потом передумал и… И это я сама к нему пошла в кабинет, чтобы отпроситься. Голова разболелась, температура поднялась так стремительно, и желудок… Господи, Мария Ильинична, вы не представляете, как у меня болит желудок!
И, словно избавляя ее от греха, желудок ее и впрямь тонко и болезненно заныл.
– Рвота есть? – деловито осведомилась Ражева, она любила всех лечить и всем советовать, в ее сумке постоянно лежала косметичка, набитая под самую застежку всяческими таблетками и пилюлями.
– Рвоты пока нет, но тошнота присутствует, – продолжила свое вдохновенное вранье Дина. – Боюсь, что это желудочный грипп.
– Ах, брось ты эти американские диагнозы! Дизентерия у тебя начинается, вот что. Срочно вызывай врача, дорогая моя.
– Они меня в клинику положат с такими-то симптомами, – возразила Дина, подумав, что это неплохой вариант – скрыться от подозрений и преследований.
– И хорошо! И правильно! Нельзя же тебе людей заражать. Это же инфекционное заболевание, Дина! Все, лечись и не вздумай завтра являться на работу. Поняла?
Еще бы! Дина сердечно поблагодарила Ражеву, пообещав ей всерьез заняться своим здоровьем, и на всякий случай отпросилась еще и на следующую неделю тоже.
– Если это то, что вы имеете в виду, за два дня мне не вылечиться, – закончила она с печалью.
– Конечно! Двадцать один день все это лечится, как минимум. Двадцать один день… Ладно, я руководству передам, а ты лечись. Будет больничный, внесем в табель, и все.
Итак, в запасе у нее двадцать один день. За это время ей необходимо: либо скрыться куда-нибудь на веки вечные, чтобы никто не нашел ее – никогда. Либо сделать что-то такое, что на нее даже тень подозрения не падет. Либо отыскать этого мерзавца, который постоянно опережал ее минут на пять-десять, убивая людей наповал, и сдать его правоохранительным органам, получив за это не медаль – нет, а просто спокойную, размеренную жизнь. Ту самую, о которой она вечно мечтала.
Поразмышляв минут десять, Дина поскучнела.
Скрыться ей не удастся. Как говорилось давным-давно: велика Россия, а отступать некуда. Найдут! Везде найдут!
Убийцу ей тоже поймать не по силам. Не такой он дурак, чтобы наследить. А вот она-то…
Она-то наследила, и как! Отпечатков ее пальцев и в доме Иванцовых, и в квартире Валерия Юрьевича предостаточно, на три досье хватит. Опять же, имеются свидетели. В дачном поселке – пожилая женщина, которая помогла ей найти нужный дом. В районе новостроек – подростки. Они прекрасно слышали, о чем она говорила со своим боссом, ныне покойным. Ухмылялись, перешептывались. И угрозы ее в его адрес они тоже слышали. И охранник подтвердит, что она клянчила у него адрес босса.
И поэтому выходило, что избавиться от подозрений ей никак не удастся.
Что же остается? Явка с повинной? Не вариант. Ей никто не поверит. Свидетелей ее невиновности нет. А единственное доказательство – коробка, врученная ей Валерием Юрьевичем, – оказалась пустышкой. Нет, она не заглядывала внутрь. Не до того ей было. Она ее просто долго трясла возле уха и поняла почти сразу, что коробка пустая. В ней ничто не шуршало – ни странички, ни бумажечки, ничто не толкалось о бока и днище. Там вообще ничего не было!
Она вспомнила, конечно, куда она ее подевала. Посидела дома, в душноватой тишине, пожевала бутерброд, поговорила с Ражевой – и вспомнила, выстроив в ряд всю последовательность недавних событий.
Коробку Дина оставила на автовокзале, как сомнамбула, уехав из района, где проживал ее шеф, в камере хранения. Почему ее повлекло именно туда после визита к трем покойникам, Дина объяснить никак не могла. Просто она наконец все вспомнила: как вылетела на проезжую часть с вытаращенными глазами и вскинутой над головой рукой. Как она остановила частника и велела отвезти ее на автовокзал. Там она швырнула в пустую ячейку пустую коробку, потрясла ее у своего уха, не особо заботясь при этом, что ее могут увидеть. Села в машину, уже в другую, конечно. Доехала до своего района, уселась на скамейку – и почти умерла. Себя саму она в тот момент не ощущала, точно. И мысли ни одной у нее не было.
Зато теперь от них в голове стало тесно.
Коробка в камере хранения? А и пусть она там лежит! Когда ее припрут к стенке, загонят в угол, тогда у нее хоть что-то будет. На ней – на коробке этой – отпечатки Валерия Юрьевича должны иметься. Это слабый, но – аргумент в ее защиту. Больше-то ее защищать некому и нечему. Она попалась! И попалась скверно. Как, впрочем, и тогда – много лет тому назад…
Глава 3
Поминальный обед продолжался три с половиной часа. Уже давно минул тот критический временной момент, когда гости, изрядно захмелев, переставали сохранять приличествовавшие печальному случаю скорбные выражения на лицах. Уже улыбки украдкой переросли в откровенные смешки и похохатывания. Женщины вспотели, сидя внутри душной утробы ресторана, сбросили траурные накидки, обнажив голые плечи и спины. Мужчины раскраснелись, принялись тискать под столом коленки соседствующих с ними дам. Кто-то выдал похабный анекдот. Посмеялись.
Как бы до песен дело не дошло, нервозно подумал Влад и покосился на Ленку.
Вот кто действительно страдал. Вот в ком скорби было на троих! Потерять родителей, сразу обоих, еще и при таких страшных трагических обстоятельствах – такое выдержит не каждый. Она еще молодцом, держится. Страдает, но держится. Не бьется в истерике. Не рыдает, повиснув у него на шее. Не причитает без умолку. Он бы тогда точно с ума сошел!
Нет, этого ничего не было. Было тихое вселенское страдание. Влад буквально физически ощущал, как корчится в муках Ленкина невыплакавшаяся душа. Он вчера вечером, когда они уехали на ночь домой, чтобы утром, переодевшись, оказаться пораньше в крематории, не выдержал и попросил:
– Лен, ты бы поплакала, что ли!
– Зачем?! – просипела она, взглянув на него полными страдания глазами.
– Легче будет, Лен.
– А я… Я не хочу, чтобы было легче, Владик, – ответила она и зажмурилась. – Я хочу, чтобы мне было так больно… Так… Чтобы рвало все на части!
– Зачем? – Он пожал плечами и отвернулся, принявшись готовить себе ромашковый чай.
Он всегда его сам себе на ночь заваривал. Домработница Маруся к тому времени уже уходила домой. Ленка не умела делать чай так, как он любил, вот он и привык к самообслуживанию.
– Это твое здоровье, между прочим. А ты его гробишь таким вот неразумным образом. Страданию должен быть выход, – Влад встряхнул ситечко, надавил на горку раскисших от кипятка цветков пальцем, с удовольствием вдохнул травяной аромат. – Поплачь, покричи, там, я не знаю… С подругами поделись, если со мной не хочешь.
– У меня нет подруг, – сонно отозвалась Ленка.
Она сидела на широкой, обитой велюром скамейке у стола, как-то странно сгорбившись и растрепав волосы.
– Давно нет подруг.
Что да, то да. Влад за всю их недолгую совместную жизнь не помнил ни одной ее подружки. Даже шикарная свадьба обошлась без их присутствия. Были ее сестры, братья, а подруги – ни одной.
– А разве у тебя есть друзья, Владик?
– Да нет, наверное, – Влад взял кружку, подсел к столу напротив Ленки. – Знакомые, приятели имеются. А таких друзей, чтобы и в радости, и в горе… Кажется, нет.
– Как ты хорошо сказал: и в радости, и в горе, – Ленка подняла на него диковатый взгляд, повела плечами, будто замерзла. – В горе друзей иметь проще, милый. А вот в радости…
– Почему? – Влад удивленно поднял брови, радуясь уже одному тому, что ей удалось отвлечься от темы гибели родителей.
– Горе твое может кого-то озадачить, кого-то порадовать, кому-до доставить удовольствие. Не все кинутся тебе помогать, это я знаю. Но кто-то рядом с тобой все равно будет, опять же, из каких побуждений?
– Из каких?
Он изумленно смотрел на жену поверх чашки. Вот тебе и тугодумка! Какие перлы выдает! Четырех лет оказалось ничтожно мало для того, чтобы понять ее. Или все ее время всегда поглощали ее родители: ее внимание, вынужденную дочернюю заботу?
Скорее всего, скорее всего…
– Из каких же побуждений кинутся помогать тебе в беде ложные друзья, Лен? Что ты замолчала?
Она вновь поежилась и потянулась к его чашке:
– Дай отпить глоток.
Он не любил кормиться с кем-то из одной тарелки, чашки, но позволил. Жена сделала пару глотков его ромашкового чая и вернула ему чашку. Влад предусмотрительно отставил ее в сторону. Пить после нее он не станет.
– Некоторым людям приятно видеть твои муки, твою агонию, их радуют твои страдания.
– Это садизм, милая!
– Может быть, но его никто не отменял, – Лена равнодушно пожала плечами. – Думаешь, завтра на похоронах таких будет мало?
– Ну… Не знаю…
Он мало кого помнил из друзей своих тестя и тещи. Скорее всего их просто не было. У таких малоприятных людей их и не могло быть. Существовали враги, недруги, деловые партнеры, полезные люди, очень-очень полезные люди… Но друзей не было. Стало быть, и радоваться завтра их страшной кончине будет некому. Явится скопище равнодушных вежливых людей, прибывших на похороны, чтобы засветиться, чтобы с кем-то встретиться, и только.
– Завтра их будет очень много – людей, которые станут вытирать сухие глаза, говорить что-то нужное, но при этом они будут испытывать тайное удовлетворение. Вот как, мол, все вышло-то у этих Иванцовых, а у них-то самих все хорошо, все удачно складывается. Тьфу-тьфу, конечно! Но Иванцовы сами виноваты, сами напросились на такое.
– Что, прямо так и будут рассуждать? – притворно ахнул Влад, в душе этих людей очень даже понимая.
Тесть его с тещей, мягко говоря, совались порою туда, куда всем смертным ход был от рождения заказан. Ему, например. Он со своей щепетильной порядочностью не то чтобы желал использовать чужие секреты себе во благо – он их и знать не желал вовсе.
И как только удавалось этим двум пенсионерам, в таком возрасте, при своем малоподвижном образе жизни сохранять настолько энергичную, активную подлость?
– О, милый, думать станут по-разному. И тебе, полагаю, достанется тоже.
Ленка взглянула на него с каким-то нехорошим прищуром. И он сразу забеспокоился.
– И как же станут думать обо мне?
– Ну… К примеру, станут шептаться по разным углам, что мы теперь с тобой – состоятельные наследники. Что к тебе перейдут акции отца, а их у него немало. Он же тебе их завещал, не так ли?
И вновь – этот нехороший взгляд из-под растрепанной белобрысой челки. Вот этим она его разозлила, да так, что он готов был ей на голову выплеснуть остатки ромашкового чая, который она не допила – и ему не позволила.
Что за намеки, черт побери?! Это его – Влада Ковригина – бизнес! Пусть никак там его имя не фигурировало – в то время нельзя ему было светиться, он состоял на службе в муниципалитете и рассчитывал сделать со временем политическую карьеру. Со временем, правда, одумался. Но в тот момент пришлось ему фирму оформить на тестя. Больше не на кого было. Потом он тысячу раз об этом пожалел, конечно, дурак! Лучше бы на соседа оформил, чем на этого упыря! Но дело-то и деньги были не тестя! Деньги-то и сам бизнес были его – Влада. Ленке ли не знать?! Почему же она щурится? Чего язвит?
– Вот, могут и фирму сюда приплести. И интерес твой в его смерти увидеть, – вялым голосом продолжила она. – Народишко, он такой… Ему только повод создай для фантазии, такого нагородит.
Влад внутренне взорвался, но кое-как совладал с собой. Медленно вылез из-за стола, хотя – видит бог! – очень ему хотелось швырнуть стул на пол и вместе с ним – что-нибудь и из посуды грохнуть. Да так, чтобы позвончее, чтобы с боем стеклянным! Чтобы Ленкино посеревшее от страданий лицо вытянулось, чтобы глаза ее – сухие, пустые и холодные – наполнились все же слезами.
Сладил он со злостью, молодец. Отвернулся от жены, подошел к раковине, тщательно вымыл чашку, ситечко, все убрал в шкаф. Постоял минутку и, поворачиваясь, напомнил Ленке с нежной улыбкой:
– Так ведь и ты, Лен, не без греха. И ты, помнится, несколько недель тому назад шептала мне, как сильно ненавидишь их и все чаще и чаще думаешь о том, чтобы их не стало. Забыла?
– Нет. Не забыла, – она скорчилась так, что стала как будто еще меньше, чем в пору их влюбленной розовой молодости. – Потому и больно мне теперь из-за тех моих слов. Потому я и корю себя.
– А зачем тебе себя корить. Лен? – Влад сжалился и подошел к ней, присел рядышком, обнял, положил ее непричесанную головку себе на плечо. – Для чего тебе себя корить, это же не ты их застрелила?
Она в мгновение ока сделалась словно бы деревянной. Вот только что, обмякнув, она повисла в его руках, слабой ладошкой схватилась за его колено, холодными губами прикоснулась к его щеке. И сразу – бац, и будто окаменела!
– Ты почему так сказал, Влад? – зазвеневшим треснутым хрусталем голосом спросила Ленка и резко отодвинулась от мужа. – Почему?! Ты что, меня подозреваешь?!
– Сдурела, что ли?
Он растерянно заморгал, забыв уже и о ее противных намеках, и о взглядах, словно кричавших – красноречиво и осуждающе. Он совсем, совсем ее не узнавал – свою жену Ленку, с которой прожил четыре года бок о бок и о которой знал, кажется, все. Вплоть до того, с какой заторможенной неторопливостью она шевелит своими извилинами. Прежней Ленки перед ним больше не было, была какая-то другая, непонятная. И он совсем не знал, радоваться ли этому, огорчаться или опасаться ее?
– Это не я! – Она высокомерно подняла подбородок, до удивления сделавшись похожей на своего покойного отца. – Я их не убивала, запомни это, когда станешь трепаться о тех моих словах направо и налево!
– Сдурела, что ли?! – повторил он, но уже с нажимом. – Что ты такое болтаешь, хоть понимаешь сама?! Кому я стану трепаться?!
– В полиции, к примеру. Нас пока щадят, не допрашивают. Но это благодатное время скоро закончится, поверь! Скоро за нами придут…
И вот сегодня, посматривая на разошедшуюся, раскуражившуюся толпу «скорбящих», Влад вдруг понял, что Ленка была не так уж и не права. Мотивов для убийства пожилой четы Иванцовых у них всех – не счесть. Причем у множества самых разных людей. Но беда была в том, что ни Влад, ни Ленка не знали об этих контактах своих дорогих покойников. Мобильные телефоны тестя и тещи оказались пустыми, так сказали им сотрудники полиции. Никакой их картотеки ни Влад, ни Ленка так и не нашли, хотя успели перерыть весь дом до приезда представителей органов правопорядка. Они даже картошку в подвале всю перелопатили – ничего! Компьютером Константин Сергеевич не пользовался, он его презирал и не доверял этой технике. Его жена – тем более. Какой компьютер, если она занозу из собственного пальца вытащить не могла?! Ни тетрадок каких-нибудь, ни записной книжки, ни ключа от банковской ячейки – ничего!
– Лен, как же он дела свои вершил? – спросил Влад в тот вечер у жены.
Запыхавшийся и злой, он старательно обходил взглядом остывшие к тому часу тела тестя и тещи и все настаивал на том, чтобы побыстрее вызвать полицию.
– Погоди, еще не время, – уговаривала его Ленка, трясясь всем телом, как огромное сливовое желе. – Надо… Надо ЭТО найти, милый…
Что – ЭТО? Как ЭТО выглядело? Что конкретно ЭТО нечто могло в себе таить?
На эти вопросы у них ответов не было. Знали, оба знали: что-то быть непременно должно, потому что оба понимали, чем именно промышляла пожилая супружеская парочка. Но найти им ничего так и не удалось.
– Что-то пропало из дома? – это было первое, о чем спросили приехавшие полицейские.
– Нет, – твердо ответила его жена. – Деньги, документы, драгоценности – все на месте.
– Хм, странно… – пробормотал себе под нос полицейский, все время что-то вымерявший, рассматривавший комнаты под разными углами. – Почему же тогда их убили, как вы думаете?
– Мы об этом не думали никогда! – поспешно, пожалуй, слишком поспешно ответил за Ленку Влад и тут же вспомнил о ее страшном желании – навсегда и поскорее стать круглой сиротой. – То есть я хотел сказать, что…
– Да понял я, – отмахнулся от него полицейский, толстый малый в дешевом пиджаке, с потными подмышками. – Разве ждешь ее, беду-то, так?
– Так, – кивнул согласно Влад.
– Так, – повторила следом за ним Ленка. – Ничто, как говорится, не предвещало…
Да и в самом деле не предвещало, подумал только теперь Влад, пригрозив суровым взглядом некой молодой даме: та распоясалась настолько, что возжелала танцевать. Ничто не предвещало такой трагедии. Нет, конечно, Константин Сергеевич сволочью был порядочной. Но он этой самой сволочью был всю свою сознательную жизнь. И делами всяческими он прежде ворочал куда активнее, нежели в старости. Пару месяцев тому назад, пригласив Влада в баню, он под кружку пива с вяленым лещом отчасти зятю проговорился.
– Не тот я стал… – тесть со вздохом сравнил свой отвисший морщинистый торс с крепким бугристым телом Влада. – Не тот я стал, савраска старый… Бывало-то как…
– Да ладно вам, Константин Сергеевич, – смутился тогда из-за того, что, ощупав зятя взглядом, тесть полез к нему руками. – Вы еще молодцом. Боец, можно сказать!
– Тю-у-у, какой из меня теперь боец, Владик? Так, пыль одна. Давно уже ничего серьезного не рою. Очень давно! Не те времена, не тот народец. Опасно сейчас, в эпоху таких-то там технологий, находить применение моей предприимчивости. Очень опасно стало. Так, знаешь, осталась пара-тройка незавершенных дел, да выеденного яйца-то они и не стоят. Вот с твоей бы помощью, тогда – конечно. Но ты ведь у нас чистоплюй, не так ли?
Влад покрутил шеей, словно ему воротник тесной сорочки на горло давил, хотя сидел он на деревянной банной скамье совершенно голый, лишь простыней прикрытый.
– Вот и я говорю, что прошли те времена… – вздохнул тесть.
За что же их обоих уложили-то? И кто?..
Влад внимательно осмотрел загулявшуюся публику. Публика-то была вся на вид приличная: должностная, ранговая, денежная. Абы с кем Константин Сергеевич дружбы не водил. Дружить он умел насмерть. То есть так прилипал к человечку со своим умасливанием и шутливым шантажом, что тот и рад бы, но отделаться от Иванцова никак не мог.
Кто из них желал и мог его убить? И за что? Какая пара-тройка незавершенных дел тревожила его покойного тестя? Что-то было, точно. И это что-то пропало. Они с Ленкой ничего не нашли. Стало быть, все ЭТО забрал с собой убийца. И ЭТО, интересно, тесть сам отдал или убийца очень постарался, чтобы ему ЭТО отдали?
Синяки и ссадины на теле тестя свидетельствовали о том, что его били. Нет, пыткой это назвать сложно, сказали эксперты. Но избиению подверглись оба – и тесть, и теща.
– Доигрались, – произнес вдруг кто-то вполголоса у Влада над головой.
Он резко дернулся, оборачиваясь, но никого, кроме молодой официантки, за своей спиной не обнаружил.
– Что вы сказали, простите?
– Я? – та оторопело заморгала. – Я ничего не говорила!
– А кто тогда говорил? – он разозлился.
Что эта кукла тут комедию ломает? Он дурак, что ли, совсем? Отчетливо слышал, как кто-то со вздохом произнес у него за спиной – «доигрались». Причем сказано это было так, как будто итог кто-то некий подвел.
– Мужчина, я ничего такого не говорила, – раскрашенная, как апачи на тропе войны, официантка поджала губы, начав с остервенением швырять скомканные бумажные салфетки на поднос. – Я на работе, мне говорить и не положено, и некогда.
– Кто-то только что за моей спиной произнес – «доигрались»! – нервно поводя подбородком, проговорил Влад.
Почему-то вдруг ему показалось, что это может быть важным. Что человек, который многозначительно прошептал это словцо у него за спиной, сделал это не просто так. И почему именно за его спиной? Или… Или за Ленкиной? Она ведь сидит рядом.
– Лен, ты слышала? – дернул он ее за рукав черного траурного платья.
– Что слышала? – Она вздрогнула, поднимая на него пустые невыплаканные глаза.
– Кто-то вполне отчетливо произнес за нашими с тобой спинами – «доигрались»! – достаточно громко, потому что он уже завелся, повторил Влад. – Или ты тоже ни черта не слышала, как и эта?
– Я – не эта! – возмутившись, выдала свистящим шепотом официантка и гневно выпрямилась. – Вы, мужчина, вместо того чтобы оскорблять обслугу, жене выпить бы налили. На ней же лица нет!
Господи! Господи, почему он выбрал именно этот ресторан?! Что за манеры у этой обслуги?! И недешево здесь, и душно, и гости с красными рожами после третьей выпитой рюмки сидят. Одной Ленке, кажется, зябко. Обняла себя за плечи, трясется вся и смотрит на него с открытым ртом.
– Что, Лен? – Влад со вздохом потянулся к бутылке вина, налил ее фужер до краев, вложил в ледяные пальцы жены, приказал: – Пей.
Она послушно выпила, до самого дна. Отдала бокал ему, но трястись почему-то не перестала.
– Может, еще?
– Хватит с нее уже, – вновь встряла официантка с тяжелым вздохом. – Достаточно, ее сейчас стошнит, наверное. Идемте, женщина, я вас до туалета доведу.
Ленка послушно поднялась с ее помощью. И даже позволила этой хамоватой девке обнять себя за талию. И они мелкими шажками двинулись к выходу из обеденного зала. Но у самого выхода официантка вдруг оглянулась на Влада.
– Мужчина, – позвала она и, когда он обернулся, неуверенно улыбнулась: – Не могу утверждать точно, но кто-то стоял у вас за спиной, когда я подошла к вам с подносом.
– Кто?! – Он почувствовал, что бледнеет.
Ну вот! Он же не параноик! Он отчетливо все слышал. Правда, не смог никого рассмотреть, потому что народ в тот момент рядом задвигался, принявшись вскакивать со своих мест, пересаживаться, выходить в фойе, туалет, покурить.
– Кто это был?
– Не знаю… Не помню… Может, мужчина, а может, и женщина.
Понятно, что не лошадь! Он чуть не фыркнул от злости. Вовремя спохватился. Его гневливая веселость, пусть и саркастическая, может быть воспринята окружающими… неадекватно. Это им положено ржать, рассказывать анекдоты на поминках, тискать женщинам коленки под длинной скатертью, назначать им свидания…
Ему нельзя! Он – зять! Он – в числе скорбящих!
– Не помню, не могу сказать. Что-то темное на человеке надето было, мешком сидело, то ли пиджак, то ли кофта, – она продолжила перечислять подробности, которых было негусто, наморщив лоб. – Невысокий какой-то человек – это точно. Но не знаю – мужчина или женщина.
И она потащила Ленку в туалет, на ходу уговаривая ее держаться, а еще бы лучше – поплакать.
Влад посмотрел им вслед, мысленно – мимолетно – покощунствовал, что траур Ленке весьма к лицу. И что несколько дней скорби словно «слизали» с ее тела лишние килограммы, будто их и не было. И тут же вновь переключился на встревожившие его мысли.
Итак, какой-то хрен в мешковатом то ли пиджаке, то ли кофте, черного или просто темного цвета, подкрался к нему – или к ним обоим – сзади и прошептал одно-единственное слово – «доигрались». Владу в этом шепоте уже мерещилось что-то мерзкое и зловещее. Будто этот бесполый человек-невидимка угрожал им – или предупреждал их о чем-то.
Только вот для кого именно из них обоих прозвучало это предупреждение или угроза, для кого?..
