Текст книги "Когда-то моя половинка... (СИ)"
Автор книги: Галина Шатен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Я так напортачил, прости меня…
Он говорит это так просто, так искреннее, что мое сердце, прошибает, и я знаю, что уже прощу.
– Ты был очень груб…я не мешок с картошкой, – проговариваю я.
– Этого не повторится.
Я опускаю голову и смотрю на свои ноги. Сейчас от него веет спокойствием, но вчера вечером он был другим, агрессивным и опасным. Второй шанс, но не пожалею ли я?
– А как же девушка в клубе?
– Ты видела, как блондинка подошла, но почему ты не видела, как я ее послал к черту?
– Ты послал ту секси-штучку? – переспрашиваю я.
– Послушай, – Егор смотрит в сторону,– у меня нет секса четвертую неделю, и конечно когда ко мне подошла девушка, открыто предлагающая себя, я задержал свой взгляд на ее… прелестях…Но у меня и в мыслях не было большего. Я был с тобой. Поверь, в моей голове ты. Вчера я послал ее ко всем чертям, повернулся и наткнулся на тебя трущуюся о парня, который распускал руки…мою крышу просто снесло в тот же миг, – он поднимает мое лицо к себе за подбородок, – если ты хочешь, чтоб я ревновал, не прилагай столько усилий. Я не готов тебя делить. И отдавать. Никогда.
Я чувствую, трепет и тепло, растекающиеся по венам и щекочущее движение в животе. Бабочки. Но нужно держать себя в руках. Пока все не проясню, не поддаваться эмоциям.
– Егор, ты понимаешь, что нанес тяжелую травму невиновному?
– Ну как сказать, – он усмехается, но осекается, видя, как я хмурюсь. Он пожимает плечами, – это жизнь, чувак должен быть готов к тому, что у каждой красивой девушки может быть ревнивый парень.
Егор сложный, он был непростым, а сейчас в нем столько много острых углов, но я хочу дать нам шанс. Я знаю, что мне ещё предстоит уколоться. Но я также знаю, что с этим человеком мне просто хорошо.
– Это все равно неправильно.
– Окей, неправильно, – соглашается Егор,– только каждый, кто притронется к тебе, будет получать по тыкве.
– Боже, Егор, – выдыхаю я.
– Я не сожалею. Но мне жаль, прости, что был с тобой…такой, – я вижу искреннее раскаяние в его темных глазах. Я перевожу взгляд на покрывало обложенное свечами. Некоторые из них потухли.
Он тянется ко мне и его губы смыкаются у меня на виске. Я прикрываю глаза. Я люблю чувствовать его губы. Он осторожно и нежно проделывает дорожку из поцелуев, доходит до губ и останавливается.
– Прости меня, – шепчет он мне напротив моих губ.
– Да, – тоже шепчу я ему в ответ. Обвиваю руки вокруг его шеи и первая целую. Он не заставляет меня ждать. Наши языки сплетаются, вызывая огонь внутри меня. Чувствую, что он нужен мне и это классное чувство. Я отстраняюсь от него, и некоторое время смотрю в его глаза, затем перевожу взгляд на покрывало.
– Ты отвлекаешь меня от еды? – улыбаюсь я, чувствуя под пальцами его жесткие волосы.
– Стараюсь, как могу, – отзывается он.
– Парень, у тебя нечего не вышло, – я его хлопаю по плечу и направляюсь к свечам. Сажусь на покрывало, Егор опускается чуть позади, притягивает меня к себе спиной. Накрывает нас вторым пледом. Я удобнее устраиваюсь и осматриваю всякие вкусняшки на покрывале. Затем смотрю на ярко синее небо и мирно плывущие слегка посеревшие облака. Октябрь пока не торопится отпускать лето.
– Здесь здорово, – проговариваю я, после того, как прожевываю виноградинку.
– С тобой здорово, – он слегка наклоняется и целует меня за ухом, вызывая мурашки, – очень здорово… и вот.
Он что-то достает из кармана и вскоре осторожно одевает мне тонкую цепочку с кулончиком в виде расписной буквы Е.
– Боже, какая прелесть, – я рассматриваю букву, – Евгения?
– Егора и больше не чья, – парень хмыкает и целует меня в шею.
– Это так романтично…и так не похоже на тебя, – поворачиваю голову к нему.
– Возможно, все зависит от того, кто рядом, – задумчиво проговаривает он и принимает с моих рук виноградину, – мне надо тебе кое-что сказать.
– Если ты сейчас скажешь, что подаришь мне это небо, то я не ручаюсь, что…
– Я поспорил на тебя.
– …не дам тебе в…Что? – сказать, что я опешила, нечего не сказать. Всем корпусом поворачиваюсь к нему. – Что!? Поспорил?! Ты что!? Что!?
У меня нет ни одной мысли. Я просто в шоке.
– Павелецкий с парнями решили поспорить, кто первый тебя закадрит. И потом так вышло, что остался один я и он предлагающий десять кусков.
Я резко выдыхаю и встаю. Подхожу к краю и смотрю вниз. Какого сейчас происходит? И почему это все мне? Егор спорит на меня? Как такое вообще возможно? Разве мы живем не в двадцать первом веке? Такое вообще возможно? Мы что в мыльной опере?
Он подходит и становится рядом, оглядывая крыши домой.
– Я намерен проиграть.
– О, – проговариваю я, – я должна, по-твоему, сказать спасибо?
– Черт, Женя, не усложняй…
– Не усложнять? – я чувствую, как ярость заполняет каждую клеточку моего организма. Я подхожу к парню и толкаю его в плечо. Он удивленно поднимает брови и делает шаг назад, – не усложнять?! Вот тебе! Вот! Вот!
Я сжимаю кулаки и начинаю ими колотить по Егору, что есть силы, я попадаю ему по корпусу, по плечам, по рукам… Он не делает ни одного движения, чтобы меня остановить. И вдруг внутри щелкает. И я перестаю. Обессилено опускаю руки.
– Женя.
– Нет, Егор. С меня хватит.
– Женя, – делает ко мне шаг и поднимает пальцем мой подбородок, чтобы я посмотрела не него, – я люблю тебя.
Я уже хотела, сказать, как мне надоело, что он постоянно играет мной, вертит, как хочет…но лишь шумно выдыхаю, услышав признание вслух. Весь мой внутренний мир ахает и расцветает. Боже, я с ним сойду с ума!
– Я уверен в этом, иначе, почему мир оживает, когда ты рядом?
– Ты…ты играл хоть один день со мной? – спрашиваю я. Он продолжает смотреть в мои глаза и качает головой.
– Нет. Все по-настоящему. Каждый миг.
Я опускаю глаза и прижимаюсь к его груди. Он осторожно обнимает меня. Его сильные руки гладят меня по спине.
– Десять штук? – спрашиваю я.
– Ага.
Отрываюсь от него и поднимаю лицо.
– И какие условия?
– Женя, это тупость. Я же сказал, что проиграю.
– Какие?
– Ты должна влюбиться в меня до конца четверти.
– Десять штук, – повторяю я задумчиво, – вот что, поделим их пополам.
Егор удивленно поднимает брови, затем начинает смеяться. Мне нравится его смех, могу слушать его вечно. Затем он наклоняется и чмокает меня.
– Черт, ты просто идеальная.
– Помни, как тебе повезло, – улыбаюсь я. И он целует меня теперь уже в губы, заставляя на время забыть обо всем.
Егор
Я лежу в своей кровати и улыбаюсь. Чувствую себя идиотом, но нечего не могу поделать. Эта девчонка дарит мне счастье. На одно то мгновенье, когда она дала мне пощечину и ушла, мне казалось, ее больше не будет рядом. И эта мысль оказалась невыносимой. Я не готов отказаться от нее, не готов вновь остаться один. Пусть я ненавижу ее отца, но ради нее я готов бороться со своей ненавистью. Она это источник, от которого я питаюсь и живу. Она мое солнышко. Я готов стараться делать ее счастливой. Какой я был идиот, что все время старался ее отстранить от себя. Но сейчас я не допущу этого.
Утром просыпаюсь от назойливого будильника. Следом приходит смс.
Женя: « Доброе утро!»
Я: « Доброе утро, любимая»
Встаю и иду в душ, слышу возню на кухне, Юра решил приготовить завтрак? Что-то новенькое. Хмыкаю себе под нос и закрываю дверь в душ.
– Я приготовил яичницу, – сообщает мне брат, как только я переступаю порог кухни.
– Ты теперь хозяюшка, – ухмыляюсь я, тянусь за хлопьями. Хотя те яйца, что он приготовил, выглядят аппетитно.
– Я вообще мастер универсал, – дружелюбно отзывается Юра, садится за стол, и придвигает тарелку к себе. Я заливаю хлопья и сажусь напротив своего брата, – я хочу попросить тебя об одолжении…
– Нет, – отрезаю я, даже не подняв глаза.
– Это касается мамы.
Тут он удостаивается моего взгляда.
– Суть в том, что тебе надо посетить один прием у психолога.
– Ты спятил? – интересуюсь я.
– Так нужно для ее курса.
– Мне плевать, – пожимаю плечами, зная, что это не так. По какой-то причине я безоговорочно люблю маму, хоть и не могу простить всего, что она натворила.
– Не будь полным придурком, Егор.
– Не будь гавнюком, – отзываюсь я, встаю, оставляю тарелку в раковине, – хотя постой, ты уже гавнюк.
– Привет, – Женя уже стоит у подъезда, когда я выхожу. Останавливаюсь и смотрю на нее. Ее карие глаза горят, волосы стянуты в тугой хвост, на губах улыбка. Все что мне нужно. Наклоняюсь к ней и целую, медленно, смакуя каждое мгновенье. Не могу поверить, что она со мной. И мне не надо париться о том, чтоб ее отпустить.
– Эй, – она отстраняется и смущенно смотрит по сторонам, – здесь десятки свидетелей, не хочу грязных слухов от соседей.
– Грязные слухи это сексуально, – улыбаюсь я ей и притягиваю к себе.
– Ты ужастен, – проговаривает она, я достаю пачку сигарет.
– Потерпишь меня такого.
– Что-то случилось? – неожиданно спрашивает она.
– Нет. С чего ты взяла?
– Я вижу одну твою недовольную морщину.
– Недовольную морщину? Серьезно?
– Ага, – она тянется ко мне и тыкает пальцем в начало правой брови, – вот здесь…
– Не выдумывай, – я щелкаю зажигалкой, замечаю, как хмурятся ее брови. Ей не нравится, что я курю, но она нечего не говорит мне. Возможно, ради нее нужно бросить. Она стоит этого. Делаю себе мысленно галочку.
Она останавливается и внимательно смотрит на меня.
– Знаешь, я ведь тоже человек. И у меня есть мозги. Не только сиськи и губы. Я не только, чтоб целовать тебя.
– Черт, – я сдерживаю улыбку, – меня устраивают сиськи и губы.
– Ну, знаешь, – она разворачивается и прибавляет шаг. Смешная. Останавливаю ее за руку.
– Женя, не убегай. Просто Юра с утра подпортил настроение.
– О, Юра, я его давно не видела. Что он сделал?
– Он уехал к бабке три года назад, как раз перед разводом родителей, ну помнишь, к той за границу? – она кивает, – и явился три недели назад, поправлять нашу семью.
– Как это?
– Маму забрал запихнул в лечебницу, пытается меня учить, говорит, чтоб завязывал с боями, а где он был все это время? Когда ушел папа, – я выдыхаю и затягиваюсь в последний раз, – я ему звонил, но он не приехал. А утром заявляет, что я должен посетить психолога для маминого курса.
– И это тебя расстраивает?
– Женя, ты должна обо мне знать одну вещь.
– Какую?
– Я не люблю свою маму, – ее глаза расширяются, мне не нравится ее реакция, она неприятна мне. Но что я хотел своим признанием? – Понимаешь, она изменила моему отцу, он ушел из-за нее, она стала пить и моя жизнь медленно стала превращаться в ад. Мне тяжело было стать взрослым, когда я ещё не был таким. Понимаешь?
Она нечего не отвечает, и мы просто продолжаем идти, и только на крыльце школы она поворачивается ко мне.
– Я не верю тебе, – тихо говорит она, глядя мне прямо в глаза.
– Не веришь?
– Нет, – она поджимает губы, – я однажды видела в окно, как ты поднимаешь на руки свою маму с лавочки у подъезда. Ты любишь свою маму. Ты злишься, но любишь. И насчет Юры, знаешь…Я не вижу нечего плохого в его предложении, неужели ты действительно не хочешь помочь маме? Я не верю. Ты не такой.
Твою мать.
– Давай мы не будем об этом? – хмурюсь я.
– Давай, – легко соглашается она, – но только пока. Я все же хочу, чтобы ты меня воспринимал всерьез и делился всем.
– Я и так тебя воспринимаю серьезней некуда!
– Эй, голубки, вы идти на урок собираетесь? – с нами ровняется Костя и Женя, выдохнув, разворачивается и заходит в школу.
– Тяжелое утро? – улыбается Костя.
– Не то слово, – отзываюсь я, и мы следуем вслед за моей серьезной девушкой.
На литературе я неожиданно замечаю, что Белова как-то часто поворачивает голову в сторону моего соседа и тот ей улыбается.
– Это что за хрень? – спрашиваю я у него.
– Какая хрень?
– Ты лыбу тянешь рыжей?
– И че? – Костя слегка хмурится.
– Я рассказал Жене о споре – признаюсь я. Костя удивленно поднимает брови.
– И что она?
– Сказала, что мы поделим выигрыш пополам, – вспоминая это, я невольно улыбаюсь. Костя хмыкает. Кидает взгляд на мать, которая рассказывает об очередной жизни очередного писателя.
– Это круто, я почти тобой горжусь, – Костя театрально вытирает выдуманную слезу.
– Вот я и спрашиваю, что у тебя за мутки с Беловой?
– Никаких, но, – Костя хитро прищуривается, – ты видел ее грудь? Я до клуба не замечал. А потом пригляделся и это как-то цепляет…
– Костя! – раздраженно прикрикивает Галина Васильевна, и мы смолкаем на некоторое время.
– У меня серьезно с Кировой, – возобновляю я разговор, – и мне не хочется проблем. Белова ее подруга.
Костя кидает взгляд на Василису, затем выдыхает. Он понимает, о чем я его прошу.
– Нет проблем, – он пожимает плечами, – нет, так нет. Ты же знаешь, отношения не мой конек.
Я лишь хмыкаю в ответ. Я ведь тоже так думал до.
– Сегодня знакомство с родителями, а? – спрашивает Дружев. Мля, я вчера полночи не спал, я убеждал себя, что смогу посидеть хотя бы долбаный час за одним столом с ее папой. Я смогу, ради Жени. И он сможет. Но не было и минуты, чтоб думая об этом меня не бил озноб. Поэтому я нечего не отвечаю другу. Не замечаю, как рукой переламываю ручку, и паста мгновенно пачкает все вокруг. Чтоб тебя налево.
– Чувак! – Костя резко отстраняется от парты. Все поворачивают в мою сторону головой.
– Егор, иди, приведи себя в порядок, – проговаривает Галина Васильевна устало, – Костя возьми тряпку и вытри со стола…
Ровно в шесть я стою на площадке этажом ниже и не могу нажать на звонок. Я знаю родителей Жени с детства, но ее отец. Только мысль о нем, заставляет напрячься все мои мышцы. Я слишком долго желал набить его рожу. И признаться честно, желание не исчезло. Дверь открывается и на пороге стоит Женя, складывает руки на груди и смотрит на меня.
– Тебя никто не заставит жениться, – проговаривает она и смотрит на мой нелепый букет роз, – проходи.
Я делаю шаг и встречаю в коридоре ее родителей. Улыбка с лица ее мамы мгновенно гаснет, она бледнеет. И я понимаю, что она знает.
– Егор? – она растерянно смотрит на своего мужа. Владимир хмурит брови. Одна Женя, ничего не замечая, улыбается.
– Сюрприз, – проговариваю я.
– Боже, что вы застыли, как восковые статуи? – возмущается Женя, берет мои цветы и буквально всовывает их маме в руки, – вы кормить нас собираетесь?
– Ох, да, – выдыхает ее мама, – прекрасные цветы, спасибо. Пойдемте в кухню, а то все остынет…
– Нет, – говорит ее отец, я вижу, как вытягивается его лицо, – мы не будем ужинать, этот молодой человек не сядет с нами за один стол.
– Что? – изумляется Женя.
– Нет, – ее папа смотрит ей прямо в глаза, а я сдерживаю себя из последних сил, чтоб не кинутся на него. Только она рядом сдерживает мой порыв, – Женя, ты сейчас же должна попрощаться с парнем, и я запрещаю тебе с ним видеться.
– Что? Папа, что ты говоришь? Это же Егор…мам, что это? – она недоуменно смотрит на свою маму, но она отводит глаза, – папа…
– Женя, делай, как тебе говорят.
– Да что происходит?! Что с вами? Почему?
Я вижу слезы в ее глазах, и чувствую, как сжимается мое сердце. Я должен был предположить, что они не впустят меня. Но это просто не пришло в мою тупую голову. Женя смотрит на меня, затем снова на своих родителей.
– Да, – подаю я голос и смотрю прямо в карие глаза человека разрушавшего мою жизнь, – почему?
Я знаю, что он падет в глазах своей дочери, если признается в измене. Женя в нем души не чает и это будет больной удар в самое сердце. Он не скажет. Он трус.
– Вон из моего дома, – говорит он мне, я поворачиваюсь и смотрю на Женю, одинокая слезинка скатывается по ее щеке. Она с искренним недоумением смотрит на меня.
– Я люблю тебя, – говорю я, осторожно стираю пальцем мокрый след. Разворачиваюсь, выхожу из их квартиры. Припускаю по лестнице и бегу. Я бегу одну улицу, вторую, третью добегаю до своего зала. Проношусь мимо администратора. Вбегаю в зал, натыкаюсь на удивленные взгляды, но мне плевать. Скидываю куртку прямо на пол. Внутри все просто горит. Меня съедает ненависть, меня разъедает гнев. Я кидаюсь на грушу и начинаю ее колотить, словно помешанный, никто не решается ко мне подойти, и так для них лучше. Чувствую вибро в кармане, резко останавливаюсь. Перевожу дыхание. Достаю телефон.
Женя: « Я нечего не поняла! Если ты знаешь, то объясни мне!»
Следом приходит еще одна смс.
Женя: « Если они против, это не значит, что я отказываюсь от тебя. Ты в порядке? И извини за них. Я, правда, нечего не понимаю!»
Чувствую, как ритм моего сердца успокаивается. Она лучше меня. Я ее не достоин.
В телефоне перехожу в контакты, нахожу нужный номер. Пора становится лучше, ради нее, чтобы стать достойным. Пора остановиться.
– Алло? – явно удивленный голос.
– Юр, забери меня, я в зале, – я смотрю на приближающегося администратора со стаканом воды, – и…я готов пойти на прием.
– Все в порядке? – обеспокоенно спрашивает девушка, протягивая мне воду.
– Не уверен, – отзываюсь я и залпом осушаю весь стакан до дна.
На следующий день, я не иду в школу. С утра мы с Юрой в машине. Из колонок тихо играет музыка, и мы молчим. Мамин реабилитационный центр находится за чертой города.
Мне звонит Женя, десятый раз за утро. Но я не могу с ней говорить, она будет спрашивать. А я не готов ей врать. И не готов разбивать ее сердце.
– Все в порядке? – спрашивает Юра, когда я очередной раз смотрю на экран телефона.
– Нет, не в порядке.
– Хм... – хмыкает мой брат и продолжает смотреть на дорогу, – проблемы с соседкой?
Я смотрю на него. Какое ему дело? Не нужно мне изображать заботу. Чихать я хотел на него. Барабаню пальцами по подлокотнику на двери.
– Знаешь, – проговаривает Юра, не дождавшись ответа, – эта девчонка с детства занимала все твое внимание. Возможно, это нечто большое и светлое, что заставит тебя посмотреть на мир по-другому…
– Что ты мне загоняешь? – перебиваю его я.
– Не знаю, просто хочу сказать тебе, чтобы не было, если у тебя с ней по-настоящему, не отпускай ее…
– А если так лучше для нее?
– Ты не можешь знать все.
Я не отвечаю. И до самого центра мы не говорим. Я сам не знаю, что я сделаю, как я решу. Не нужно было мне приходить к ней. Ох, черт, все было так хорошо.
Реабилитационный центр представляет собой двухэтажное кирпичное здание, огороженное белым забором и окруженное небольшим парком с деревьями и скамейками.
В кабинете нас встречает мужчина с седыми усами и белом халате. Он невысокого роста, слегка располневшая фигура, но не толстый. У него очки с большим увеличением, и такие огромные, что он выходит смешным.
– Вениамин Викторович, – Юра пожимает руку врача, – это Егор.
– О, – врач задерживает на мне внимательный взгляд, – очень рад, познакомиться, юноша. Твоя мама очень много мне о тебе рассказывала…пф, – он фыркает в усы, роется в шкафу и достает папку, – ну-с, Юрий, вас я попрошу остаться здесь. Пойдем?
Я пожимаю плечами и плетусь следом за психологом. Мы заходим в другое крыло, поворачиваем налево. Вениамин Викторович по дороге очень часто здоровается с мед. персоналом. Мы подходим к двери, абсолютно такой же, какие здесь все двери. В кабинете огромный кожаный диван, и напротив кожаное кресло. И по всем стенам горшки с растениями и цветами.
– Присаживайся, – приглашает врач, указывая на диван. Сам размещается в кресло. Он некоторое время смотрит, как я оглядываю стены, – тебе здесь неуютно?
Я принимаю более расслабленную позу и кидаю на него взгляд.
– Вы собираетесь промывать мне мозги?
– А тебе это нужно?
– Бросьте, я сюда пришел не для этого.
– А для чего?
– Хрен его знает, вы должны знать.
– Ради мамы? – Вениамин Викторович начинает перебирать бумаги в своей папке. Я пожимаю плечами, – а что ты чувствуешь к своей маме?
– Вы серьезно? – усмехаюсь я.
– Все что говориться в этом кабинете, здесь и остается, – проговаривает доктор.
– Слушайте, я сюда пришел не болтать о себе. Вы либо говорите, что хотите от меня, либо я валю.
– Пффф, – врач снова фыркает себе в усы, опустив глаза в бумаги, – хорошо. Мы поговорим о твоей маме. Твоя мама застряла. Ей нужна помощь. Ее травма глубоко эмоциональна, она просто не может с ней справится и ищет утешение в алкоголе. Ей нужно прощение. А конкретно, юноша, твое прощение.
– Что за херня?
– Ну-с, – доктор отводит губы в сторону, затем переводит взгляд на наручные часы, в этот момент дверь открывается и заходит мама. Она поправилась. Ее взгляд осмысленный, но какой-то затравленный. Но она выглядит значительно лучше. Я и не мог предположить, что где-то глубоко внутри, мое сердце радостно забьется.
– Здравствуй, Лидочка, – весело проговаривает Вениамин Викторович, мама здоровается, садится рядом со мной и поворачивается ко мне.
– Привет, Егор, – она прикусывает губу, – я так рада тебя видеть сынок.
– Ага, – отвечаю я, внимательно разглядывая ее лицо.
– А теперь, Лидия, я хочу, чтобы у нас с тобой состоялся разговор, будто бы твоего сына здесь нет. Ты готова?
Мама отворачивается от меня, смотрит на доктора и после секундного колебания кивает.
– И так Лидия, скажи, что ты не хочешь вспоминать.
– Тот день, когда мой муж ушел от меня. Мой второй муж.
– А чтобы ты хотела вычеркнуть из этого дня?
– Я бы хотела, – мама опускает глаза на свои руки, – я бы хотела, чтобы мой сын пришел чуть позже и нечего не услышал.
– Почему?
– Возможно…возможно тогда бы он меня не оттолкнул и не возненавидел…
– Он вас оттолкнул? Как это произошло?
– Он …– мама переводит дыхание, – он узнал, что я изменила его отцу. Он посмотрел на меня с таким презрением, и потом… я постоянно ловила его взгляд полный презрения...он больше ни разу не подошел ко мне, и каждый раз при моей попытке, попытаться ему объяснить, он не подпускал меня к себе. А это просто невыносимо, когда твой ребенок… – она замолкает, и слезы одна за другой стекают по ее щекам. Мое сердце сжимается, но я держу себя в руках.
– Как можно это объяснить? – не выдерживаю я.
– А, Егор, – словно впервые меня видит Вениамин Викторович, затем наклоняет голову, – ответь мне на вопрос, твоя мама человек?
– Что за хреновый вопрос?
– Ну-с, все же я попрошу тебя на него ответить.
– Конечно.
– А скажи, сколько человеку в жизни можно ошибаться?
– Откуда я нахрен знаю?
– Вот, – проговаривает врач, – и я не знаю. Никто не знает. Знаешь почему? Не знаешь, а я скажу. Нет такого лимита. А кто может судить человека за его поступки?
– Вы наверняка мне скажите, – уже раздражаюсь я.
– Никто. Или…Бог.
Я лишь поднимаю брови, к чему ведет этот старикан? У него с его головой все в порядке?
– Ну-с, Лидия, давайте вернемся к тому дню, когда вас оставил муж. Как вы смогли пережить, что вас оставили?
– Я переживала. Я любила своего мужа, и то, что произошло с соседом, это просто нелепая ошибка. Стечение обстоятельств. Ни я, ни он, мы не любили друг друга…
– Так-с…но вы не думали о бутылке из-за ушедшего мужа, не так ли?
– Нет, я страдала, но я бы пережила, – мама начинает теребить край своего халата.
– А почему вы стали пить?
– Он смотрел на меня с презрением, он ненавидел меня, он никогда не простил бы меня…– мама поднимает на меня глаза полные слез, – а это просто невыносимо, знать, что твой ребенок тебя призирает и считает павшей…
Я не могу пошевелиться. Словно гром меня поражает здесь и сейчас. Папа не виноват, Юра не виноват, мама не виновата, даже ублюдок переспавший с ней не виноват. Мама человек, она тоже может ошибаться. Я не имею права судить. Я не Бог. Я не имею права. Виноват я. Из-за меня наша жизнь стала рушиться по кирпичику. Это я заставил маму прибегнуть к алкоголю. Это я свою жизнь превратил в ад. Это я. Я один.
– Егор, – проговаривает мама, – пожалуйста, я прошу тебя…прости меня, я так виновата, сыночек…я так виновата…
Я пораженно смотрю, как от рыданий сотрясаются ее плечи, перевожу взгляд на доктора. Вениамин Викторович внимательно смотрит на меня, затем сквозь усы я вижу его легкую улыбку. Он знает, что я понял.
– Да, – говорю я, вновь глядя на мать. Она затихает и поднимает на меня опухшие красные глаза.
– Что? – спрашивает она.
– Я прощаю тебя, мама.
И в этот миг, я чувствую такое облегчение, какое не чувствовал никогда. Словно цепи, которые меня сковывали, разорвались и исчезли. Их больше не нет. Я свободен.
Всю дорогу до дома я молчу. Женя мне больше не звонит. Весь день я просто лежу на кровати уставившись в потолок. Мои руки так чешутся набрать ее номер. Но, я не знаю, что мне ей сказать? Я не могу ей рассказать об ее отце, о своей маме. Это разобьет ей сердце. Я не хочу причинять ей боль. И даже, если я расскажу, что дальше?
Когда начинает смеркаться, я понимаю, что стены давят на меня. Мне нужно освежиться. Я выхожу из дома и вскоре иду по тропинке парка. У меня не осталось ненависти. Не осталось злости. Лишь к себе. Я не мог подумать, что так напортачу. Моя жизнь кавардак. Сажусь на скамейку и огладываю могучий дуб. Большой Бо-Бо. Женя. Эта девчонка зажгла огонь в моей жизни. Она помнила обо мне столько хорошего, что я поверил в это. Заставила меня дышать смеяться и жить. Я прокручиваю колесико зажигалки и смотрю на огонек.
– Я так и знала, что ты здесь.
Я убираю палец с колесика, и огонь потухает. Поднимаю глаза и вижу перед собой мою девочку. У нее заплаканные глаза. И она их отводит.
– Я поговорила с папой, сегодня. Он мне все рассказал, – проговаривает она и садится рядом со мной. Если он все ей рассказал, почему она здесь? – Я знаю, как переводиться твое тату на плечах…я не понимала, но теперь понимаю, что ты не хочешь забыть. Поступок моего папы…Это ужасно… это все, что они натворили…
Она выдыхает и поднимает глаза на дерево. Она не правильно понимает значение для меня, но я стану ее переубеждать. Это неважно.
– Мама его простила, она знала…не знаю, смогу ли я…но он мой папа, чтобы не произошло…Он мой папа, – она переводит полные слез глаза на меня, – ты меня берег. Я это ценю… Мне так жаль. Прости. Я теперь все, все поняла…
Одинокая слеза вырывается и катится по ее щеке. Сегодня слишком много женских слез. Это рвет мою душу. Я осторожно касаюсь, ее лица и вытираю мокрый след.
– Ты не виновата, – говорю я, – так получилось.
Она тихо выдыхает и кладет свою голову мне на плечо. Ее ладонь скользит в мою.
– Это будет стоять между нами. Мы не сможем переступить, то, что они натворили, ведь так? – проговаривает она. И в этот момент я понимаю, зачем она меня нашла. Зачем она здесь. Сейчас она сидит так близко, что я чувствую теплоту ее кожи, ее рука сжимает мою, ее голова пахнущая виноградом на моем плече. Но завтра наши пути разойдутся. Это чертово прощание.