Текст книги "Чужая звезда Бетельгейзе"

Автор книги: Галина Полынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Тиха и благостна вечерняя Альхена, – прошептал Апрель, с неприязнью глядя на эти картины.

Он думал, было, пойти попить вина с остальными демонами, но вспомнил недавнее винопитие, где вынужден был сдерживаться, чтобы не выложить разом все, что он думает об этом пресном собрании. Слушая их пространные, ни к чему не ведущие беседы, планы, которые они не собирались осуществлять, Апрель пришел к окончательному выводу, что демоны выродились. Эти напыщенные субъекты с отяжелевшими от еды лицами и тусклыми от вина глазами были кем угодно, только не демонами. Они были альхенцами. Единственный, кто мог представлять интерес для Апреля, был демон отшельник, живший на берегу океана. Поговаривали, что он бессмертен и помнит Землю так, будто был на ней вчера. Выяснить место его обитания не составило труда для первого Сенатора.

* * *

– Чем дальше мы идем, тем меньше смысла я вижу в нашем предприятии, – сказал Захария, останавливаясь у очередного древесного скелета. – Посудите сами, мы ищем не что-то конкретное, а нечто абстрактное – душу колоколов. Кара, ты знаешь, что такое колокола?

– Нет.

– Правильно, никто на Альхене не знает, что это такое, потому что здесь не делают колоколов. Мы о них знаем только понаслышке, Грэм видел их только во сне. Не кажется ли вам, что все это глупость?

– Эта глупость свела с ума моего отца и теперь делает со мной тоже самое, – отрезал Грэм. – Ты можешь вернуться, недалеко еще ушли.

Захария замолчал.

– Кажется, кто-то идет, – Кара взлетела выше, освещая панораму. – Смотрите, какой-то человек.

Едва переставляя ноги, прямо на них плелся старик в лохмотьях. Глубокие морщины избороздили его желтое лицо, борода и волосы висели серыми клочьями, белые глаза неподвижно смотрели в пространство. Когда на его лицо попали отблески огня Кары, глаза вдруг ожили, воспаленные веки часто-часто заморгали, он с трудом разомкнул губы, будто сделал это впервые за много лет и что-то произнес треснувшим голосом.

– Что он говорит? – поинтересовалась Кара.

Услышав ее голос, старик упал на колени, простирая руки к говорящему огню.

– Сейчас… я попробую понять.

Грэм решил применить тот же трюк, что и с письмом, он стал вслушиваться в бормотание старца. И постепенно сквозь бессмысленный набор слов проступили законченные предложения:

– Огонь животворящий, выведи меня из ада! – в исступлении повторял он. – Или срок мой пришел, смерть моя долгожданная?

– Что он говорит? – повторила Кара.

– Что-то о смерти.

– Дети ада, – старик протянул руки к Грэму с Захарией, – где я, дети ада? За что я тут, дети ада?

– Не могу понять, чего он от нас хочет.

– А ты можешь ответить ему на его языке? – Захария на всякий случай встал за плечом Грэма и положил ладонь на рукоять одного из своих мечей.

– Нет, я его понимаю, но говорить, как он не могу. Идемте, мы все равно не знаем, чем ему помочь.

Они пошли дальше, а старик все тянул руки им в след, повторяя:

– Где я, дети ада? За что? Дети ада…

* * *

Дождавшись, когда на вершины деревьев упадут прозрачные свежие сумерки, Апрель подошел к серебряному зеркалу и нажал на незаметную выемку в раме. Зеркало дрогнуло и стало приоткрывать потайную дверь, впуская хозяина в скупо обставленные апартаменты. Апрель был скромен в своих потребностях, единственное, к чему он был строг – к удобному спальному месту. В нише висели одежды, которые редко можно встретить на Альхене, а уж увидать в таком наряде члена Сената и вовсе было бы чудом. Сбросив опостылевший балахон с мантией, он тщательно, не пропуская ни единого мелкого крючка, застегнул прохладную, белую до голубизны рубашку, надел черные, незаменимые при верховой езде брюки и накинул поверх рубашки короткую тонкую куртку без рукавов. Довольный своим внешним видом, он приоткрыл дверь, ведущую во вторую комнату, и посмотрел в щель. Все пространство занимали зеркала, выстроенные в причудливые коридоры, но ни в одном стеклянном хвосте не виднелось дрожащей дымки – ни один из коридоров не работал. Осторожно, будто боясь разбудить младенца, Апрель притворил дверь и пару минут разглядывал ее тонкий древесный рисунок, будто читал оставленную ему записку.

* * *

На смену зеленому Медиуму пришел голубой Рим и заполонил собою почти все беззвездное небо. Гигантский плоский диск завис в такой опасной близости от земли, казалось – протяни руку и можно постучать по нему костяшками пальцев, как по старинному тонкому блюду. Сухая почва с глубокими трещинами сменилась более влажной вязкой почвой, окаменевшие скелеты деревьев – толстыми темными листьями, росшими пучками. Порой такие «розетки» доходили юношам до пояса, источали листья сладковатый приторный запах.

– Предлагаю передохнуть, – сказал Захария.

– Да, – кивнул Грэм, – не мешает перекусить.

Они расположились подальше от листвяного пучка, избегая дышать его удушливо гиблым ароматом. Захария положил на землю мешок, развязал его, вынул сложенную вчетверо белую тряпицу, расстелил и принялся доставать кушанья. Грэм сначала сел на землю, а потом лег на спину, вытягиваясь. Теперь он был лицом к лицу с безмятежным голубым Римом. Отчего-то душа проникалась уважением к этим потаенным светилам, хотелось узнать их судьбу и историю… но Грэм знал, понимал, как язык чудного старика с белыми глазами, – все три звезды сумеречной Альхены кому-то дали обет молчания и никогда его не нарушат.

* * *

Апрель спускался вниз по тайной лестнице, она вела прямиком в стойла каргонов. Его каргон не имел ничего общего с ленивыми скотинами, запряженными в повозки. Холеное, поджарое животное с темно-серой, будто посеребренной шкурой, издало тягучий мяукающий звук, увидав хозяина, что означало радостное приветствие. Апрель потрепал его по морде, и, игнорируя снаряжение для удобства езды на каргонах, ловко запрыгнул ему на спину и взялся за два кожаных уса, торчавших из ноздрей животного – природа будто специально создала этих тварей для удобной езды, даже позаботилась о естественной узде. Пригнувшись к сильной жилистой шее каргона, Апрель выехал из стойла и пустил зверя мягким шагом. Обточенные аккуратные копыта цвета старого янтаря мягко ступали по земле. Впереди виднелся оградительный ров, но пересекать его и попадаться на глаза охране Дома не входило в планы Сенатора. Он знал, где ров немного сужается, в этом месте каргон мог его перепрыгнуть.

Тьма сгущалась, она напоминала клубы дыма от близкого пожарища. Миновав гордость Дома – ряды уродливо-корявых низкорослых деревцев, чьи узловатые ветки сплошь покрывали непомерно крупные красные цветы, напоминавшие наскоро сшитые лоскутья, Апрель выехал к оградительному рву. В этом месте его высокие отвесные берега никем не охранялись. Взглянув на днем и ночью бурлящую от ядовитых рыб пенистую воду, Апрель отвел каргона назад и хорошенько дернул за усы. Животное сорвалось с места и помчалось вперед. Хозяин еще плотнее прижался к нему, словно желая слиться воедино со зверем. Каргон перемахнул через ров, но не совсем удачно, – задние копыта заскользили вниз по отвесной стене. Апрель, что было сил, дергал его за усы, пока влажные ноздри каргона не обагрились кровью.

– Давай, давай, – повторял Апрель, – давай же!

Животное хрипело и сползало вниз. Тогда Апрель ударил пятками в чувствительные места под ребрами. Каргон взвился и выскочил на поверхность. Апрель перевел дух, потрепал его по вспотевшей шее и направил животное к темнеющей вдали прибрежной полосе океана.

* * *

Разглядывая чистый лик Рима, Грэм и не заметил, как уснул – с ним такое иногда случалось, он вдруг проваливался в сон, больше похожий на обморок, и мог не подавать признаков жизни довольно долго. Казалось – он даже не дышит в такие моменты.

– Что с ним? – забеспокоилась Кара, подлетая к неподвижному лицу юноши.

– Не беспокойся, такое бывает, ничего страшного.

Захария отломил кусок лепешки, узким тонким лезвием маленького стилета, извлеченного из незаметного кармашка на голенище сапога, нарезал копченое мясо и принялся за еду.

– Ты давно его знаешь?

– Грэма?

– Да.

– Всю жизнь, мы выросли вместе.

– Кто он? Какой он? – Кара не сводила глаз с четко выточенного лица юноши.

– Ну… – Захария разрывал жесткие мясные волокна ровными белыми зубами, – он демон.

– А что это?

– Похоже, он и сам не знает, а если не знает он, откуда же знать мне.

– Все-таки интересно, – не унималась Кара, – далеко не каждому с наземного мира удается достучаться в Тарт, тем более, призвать к себе живой огонь. Юноша обладает большой силой.

Захария кивнул, он жевал, отстраненно глядя, как движется тень ближайшего куста. Рим стоял неподвижно, однако тени двигались по кругу каким-то непостижимым образом.

– Он красивый, – Кара снова подлетела к лицу Грэма. – Такая спокойная красота присуща только правителям. Он правитель?

– Да, правитель Шенегрева, но он еще не вступил во власть.

– Шенегрев прекрасный город, один из самых больших на Альхене, такой же красивый, как и его правитель.

– Кара, – Захария развязал ремни кожаной фляги с тягучим крепким вином, – он человек, по крайней мере, по внешнему виду, а ты огонь.

– Да я просто…

– Ну да.

Сделав пару глотков, Захария завязал флягу, положил ее на тряпицу, лег на землю и через мгновение уже спал.

* * *

Упругий ветер, наполненный дыханием океана бил в лицо всадника. Копыта каргона разбрасывали мокрый песок, он мчался по самой водяной кромке и во все стороны веером летели брызги. Тьма сгущалась, черными клубами заволокло небо, ленивые, гладкие волны забеспокоились и принялись кидать на берег густую пену. Она шипела, пропадая в песке, оставляя после себя белесый налёт. Вскоре показались острые скалы, бледные и ломкие, они казались причудливо застывшей пеной, сумевшей преодолеть влажную прибрежную полосу. Жилище отшельника выглядело частью скальной гряды, оно было столь незаметно, что Апрель едва не проскочил мимо. Дернув за усы, он развернул каргона, остановил его и спешился. Вход в жилище прикрывала дверь, сколоченная из выброшенных водой разнокалиберных досок. Апрель стукнул пару раз и, не дожидаясь, пока ему ответят, зашел внутрь.

* * *

Погружаясь в сны-обмороки, Грэм никогда ничего не видел, будто некто брал плотную черную ткань и оборачивал его лицо – было тепло и душно, и абсолютно темно. Но на этот раз черная ткань где-то затерялась. Грэма ослепило густое алое сияние, оно менялось, переливалось всеми оттенками красного, надувалось, подрагивало, будто вот-вот собиралось лопнуть. Грэм ощущал себя беспомощным, тело исчезло, осталось лишь ничем не защищенное сознание, – в нем объединились и обострились всё чувства. Алое сияние постепенно превращалось в нечто живое, дрожащее, сквозь эту зыбкую субстанцию проступили черты чьего-то лица с необычным разрезом глаз, какого Грэм никогда не видел ни у людей, ни у животных. Понять мужское это лицо или женское тоже не представлялось возможным. Оно неотрывно рассматривало беспокойное сознание Грэма с его обострившимися чувствами, и в диковинных разрезах клубилась розоватая дымка, заслоняя тонкие зрачки.

* * *

В очаге мерцали оранжевые угли, на низком трехногом столике стояли деревянные кубки, наполненные слишком сладким самодельным вином. На полу, на мягких шкурах, истрепанных временем сидел Апрель, напротив Иир – старейший демон Альхены, о котором ходили легенды, будто он бессмертен. Черную гриву жестких волос прореживала голубоватая седина, цепкие черные глаза практически не моргая смотрели из-под широких черных бровей, резкие морщины, будто глубокие шрамы, испещряли безбородое лицо. Апрель цедил вино, изредка посматривая на Иира, разговор едва клеился, старый демон не спешил выкладывать первому Сенатору свои бесценные в данном случае знания о Земле, мире, породившем их обоих. Апрелю приходилось буквально вытаскивать из него каждое слово.

– Какая она? Какова Земля?

– Она быстро меняется, – голос Иира никак не вязался с его угрюмой внешностью, это был чистый голос юноши. – Разве я могу знать, какой она стала теперь?

– А тогда Земля какой была?

– Какая теперь разница, все равно такой уже не будет.

Апрель глотнул гадкое вино, едва удерживаясь, чтобы не поморщиться.

– Я долгое время пытаюсь сделать коридор туда, но ничего не получается, что я делаю неправильно?

– Откуда же мне знать.

– Ты против того, чтобы кто-то из нас вернулся на родину?

– Мне все равно, – чуть помедлив, ответил он. – Я всегда стремился к тому, что имею сейчас – уединение с видом на океанский берег. Человеческая жизнь непроста, а наша и подавно, мы должны быть очень осторожны, ведь наши силы могут наносить непоправимый урон мирозданию. Человеческие ошибки можно исправить, наши могут повлечь за собой необратимые последствия.

Выслушивать его соображения о людях, демонах и обо всем мироздании в целом, не входило в жизненные планы Сенатора. Дождавшись первой паузы, он произнес:

– Существует ли некий универсальный ключ к взаимопониманию с людьми?

– А что, твои коридоры уже готовы?

Это очень не понравилось Апрелю, но он снова вынужден был сдержаться. Неким магическим образом вино в деревянном кубке становилось все отвратительнее.

– Я просто хотел узнать, есть ли такой ключ, – смиренно ответил Сенатор. – Хочу как можно больше узнать об этом загадочном мире.

– Ну, допустим, ничего загадочного в нем нет, а ключ есть.

Апрель выжидающе молчал. После долгой паузы, Иир положил на стол стопку каких-то черных от старости пластин, Апрель даже не заметил, откуда он их достал.

– Можно?

Иир кивнул. Пластины оказались из плотной бумаги, с трудом, но все-таки можно было разобрать рисунки на них – черные и красные.

– Это карты, игральные карты. Когда-то давно их было 78, потом 56, у меня 52. Карты, это то немногое, что остается относительно постоянным в быстро меняющемся мире Земли. С течением веков изменялись их значение и рисунки, но тот вариант, что есть у меня, существует уже очень давно и вряд ли изменится. Обращаться с ними просто…

Слушая его неторопливую речь, Апрель быстро понял, что при помощи этих невзрачных бумажек можно творить чудеса.

Угли в очаге совсем погасли, померк и без того слабый свет. Иир тяжело приподнялся со своего места, чтобы подбросить щепок, в этот момент Апрель протянул правую руку к его бокалу и ногтем большого пальца вынул из-под холеного ногтя мизинца крошечную крупинку. Она упала в вино и исчезла без следа. Когда Иир закончил с щепками и вернулся на шкуры, Сенатор рассматривал карты.

* * *

Сквозь ресницы Грэма пробивалось теплое желтое сияние. Приоткрыв глаза, он узрел Кару.

– Ты долго не просыпался, – сказала она, – и был таким безжизненным.

– Все в порядке, – Грэм потер виски, отгоняя вязкое красное сновидение.

Услышав его голос, Захария открыл глаза и приподнялся на локтях.

– Тебе что-то снилось?

Порою Грэму казалось, что компаньон видит его насквозь и может заглядывать в мысли и сновидения.

– Нет, ничего, – зачем-то солгал он. – Я так и не поел.

– Прошу, я ничего не убирал.

Пока Грэм ел, Захария решил размяться. Он вынул мечи из заплечных чехлов и принялся ими размахивать. Сначала они медленно вращались, со свистом рассекая тугой неподвижный воздух, затем вращение убыстрилось, клинки мелькали с такой скоростью, что стали почти невидимыми. Захария же будто танцевал в этом остром гудящем коконе, наслаждаясь силой рук и гибкостью тела. Кара с восторгом наблюдала за этим опасным представлением, Грэм жевал мясные волокна, изредка поглядывая на компаньона без особого интереса – подобное он видел уже тысячи раз. Получив благодарного зрителя в огненном лице Кары, Захария подошел к ближайшему кусту и обрушил на него гудение обоюдоострых клинков. Во все стороны полетели куски широких толстых листьев, и вдруг раздался страшный крик, переходящий в хриплый вой, доносившийся из середины куста. Резко остановиться Захария не мог, по инерции он в мгновение изрубил куст до самого основания. Крик оборвался, будто захлебнулся.

– Что это было? – Грэм подошел к Захарии.

Тот пожал плечами. Из полых трубок срезанных стеблей, как из артерий хлестала белесая жидкость, попадая на землю, она застывала узорчатой коркой, похожей на тонкий лед.

* * *

Всё было кончено быстро. Апрель наблюдал, как изо рта Иира еще шла желтая пена. «Бессмертный, – усмехнулся он про себя. – Нет ничего бессмертного». Апрель взял со стола карты, швырнул в очаг свой кубок и покинул жилище старого демона. Он выяснил всё, что ему требовалось, и теперь мог быть уверен, что этого больше никто кроме него не узнает.

* * *

Захария чувствовал себя так отвратительно, будто убил нищего. Погруженный в свои мысли Грэм шел чуть впереди, Кара парила над их головами, освещая путь, а Захария пытался переключиться с неприятных мыслей, но ничего хорошего в голову не приходило. Однообразный пейзаж удручал. Еще не успел уйти с тусклого небосвода голубой Рим, как уже прорисовались розоватые очертания Бесса, – светила довольно быстро сменяли друг друга.

– Грэм, – подлетела к юноше Кара, – ты такой подавленный, у тебя плохое настроение?

– Нет, – пожал он плечами, – все в порядке, я от природы такой скучный и угрюмый.

– Не может быть, наверняка, тебя просто что-то гнетет.

Но, не взирая на все свои попытки, она так и не смогла вызвать Грэма на откровенный разговор. Захарию болтовня Кары немного начинала раздражать, он подумал, что вдвоем им было бы гораздо проще. Вдвоем они могли разговаривать, когда хотелось и молчать, когда в словах не было никакой необходимости. Втроем было сложнее, Захария больше уставал от того, что не знал порою, о чем говорить, а не от монотонного и, как он считал, бесцельного пути.

Наконец кусты с мясистыми листьями закончились, они перестали попадаться на глаза, и Захария немного воспрянул духом.

– Ты прав, – Грэм внезапно остановился, – наш поход не имеет смысла.

– Чего вдруг? – удивился Захария.

– Так мы можем блуждать до бесконечности, нам нужен проводник.

– Кто-то четвертый? – забеспокоилась Кара, ей не особенно хотелось расширять компанию.

– Нет, «проводник» это своеобразное состояние, когда происходит единение духа с окружающей нас средой, я прощупаю, просмотрю всё здесь в считанные минуты и смогу понять, есть хоть что-то отдаленно похожее на колокола или их звучание.

– А чего же ты раньше так не сделал? – удивилась Кара.

– Сам не знаю, я будто спал, ничего толком не соображал, просто шел, словно меня гнали. А сейчас я готов попробовать вступить в контакт с сумеречной Альхеной.

– Мы, пожалуй, отойдем подальше в сторонку.

Захария всерьез опасался, что во время контакта, в округе не останется ни одной живой души, будь то человек или огонь.

* * *

Вторую ночь Титрус не мог заснуть, ничего не помогало: ни застольные беседы с членами Сената, после коих он спокойно засыпал с ощущением полноценно прожитого дня, ни бокал вина, выпитый после горячей ванны, ни прогулка перед сном. Тревога за Грэма постепенно перерастала в навязчивое предчувствие какой-то всеобщей беды. В комнатах стало тесно и душно. Титрус накинул мантию, наспех застегнул крепления и вышел из покоев. Он не видел определенной цели пути, просто нечто вело его по прохладным коридорам с улетающими во тьму потолками, с редкими все еще горевшими светильниками, чьи нервные огненные отблески метались по каменным стенам. Проходя мимо покоев Апреля, Титрус решил завернуть к нему. Долго стучал, но ответа не получил. Решив, что Апрель куда-то вышел, он приоткрыл дверь – в покоях Сенаторов они не запирались, и вошел.

– Апрель! Ты не спишь?

Он спросил это на всякий случай, так как знал, что сон у первого Сенатора очень чуткий и он сразу бы проснулся, как только приоткрылась дверь. Удостоверившись, что его и вправду нет, Титрус решил подождать. Не зажигая светильников, он присел в кресло у окна и вытянул ноги. Тихо, тихо… будто за окнами ничего не бытовало, кроме бездонного ночного неба с безмолвными дорогами звезд.

* * *

Захария бежал, покуда не обнаружил глубокую яму с торчащими из стен черными корнями. Деревьев не было, а корни были. Он прыгнул в яму, следом полетела Кара.

– Давай! – что было сил, крикнул Захария и упал на дно.

Буквально в следующую минуту в воздухе возникло напряжение и стало расти с каждым мгновением. Упругие волны расходились как от эпицентра взрыва, сделалось трудно, почти невозможно дышать.

– Что он делает? – прошептала Кара, борясь с желанием подняться на поверхность и посмотреть на Грэма.

– Сжигает кислород… – перед глазами Захарии поплыли разноцветные круги.

– Зачем?

– Да просто так, – рассердился юноша, – зачем он нужен? Давай я тебе всё позже объясню, если не задохнусь, конечно!

* * *

Сидя в темноте и тишине, Титрус слушал прерывистое биение своего сердца – в последнее время оно что-то совсем разладилось: то гнало как безумное, то еле прослушивалось. Кроме этого рваного биения ничто не тревожило тишину. Внезапно раздался какой-то тихий щелчок, и в стене напротив стала приоткрываться дверь. Резанула полоска света. Показался высокий силуэт, в котором Титрус безошибочно признал Апреля – тот застегивал крепления мантии. Титрус почувствовал себя крайне неловко, будто тайком пробрался в чужую спальню. Ощутив присутствие постороннего, Апрель замер, вглядываясь в темноту.

– Кто здесь? Ты, Титрус?

– Да, – откашлялся он, – извини, что…

Апрель скрылся на мгновение за потайной дверью и вынес светильник. От него быстро зажег напольные подсвечники. Когда они стали вспыхивать и посветлело, никакого намека на дверь уже не было – только стена и зеркало не ней.

– Извини, что зашел к тебе в твое отсутствие, – Титрус неловко выбрался из кресла, – никак не могу уснуть, измучался совсем.

– Ничего страшного, – Апрель улыбнулся тонкой, ничего не значащей улыбкой. – Хочешь, вместе отужинаем?

Титрус не хотел, но согласился.

– Я сейчас позову кого-нибудь.

В дверях он остановился, обернулся и, глядя на Титруса глазами так похожими на подкрашенный лед, произнес:

– Я очень тебя прошу, не говори ни кому об этой двери. За нею нет ничего интересного, просто пара комнат, где я могу побыть один.

– Конечно, конечно, – поспешно закивал он, все еще чувствуя себя крайне неловко.

* * *

– Можно выходить!

– Наконец-то, – пробормотал Захария, поднимаясь со дна ямы.

Пламя Кары потускнело, взгляд ее сделался вялым, она едва двигалась.

– Если хочешь, садись мне на плечо.

Она благодарно кивнула.

– Не обожжешь?

– Нет, – ее голос был еле слышен.

Пламя Кары и впрямь не обжигало, Захария ощутил лишь тепло, как от разгоряченной человеческой ладони. Юноша побрел к Грэму, стараясь реже вдыхать и выдыхать. Пахло чем-то тоскливо-холодным, такой холодок обычно ощущаешь под сердцем в часы отчаяния. Захария знал, что это такое, это восстанавливалась структура воздуха, поврежденная Грэмом. Любой другой человек непременно погиб бы от малейшего изменения в окружающей среде, но только не Захария с Грэмом. Грэм устраивал и не такие вещи, тренируя в компаньоне неуязвимость, а в себе силу.

– Ну, что?

Серые глаза Грэма были все еще потемневшими до черноты, а лицо белым, с заострившимися чертами.

– Я слышал нечто странное, – медленно произнес Грэм, тело, голос, мысли еще плохо ему повиновались. – Похож ли звон колоколов на биение сердца?

– Не знаю, – честно признался Захария. – Может и похож.

– Видишь ли, здесь действительно есть что-то необычное, похожее на звук колоколов, как я его себе представляю, но поверх накладывается биение сердца – глухой такой, глубинный звук.

– Ты знаешь, где это находится? – Захария попробовал вдохнуть полной грудью, но закашлялся от остроты и сухости – воздух еще не пришел в себя.

– Да, но это не так уж и близко.

– Ничего, главное, узнали направление. Кара, ты как себя чувствуешь?

– Довольно хорошо, – вяло произнесла она.

Ее пламя все еще было тусклым, но уже пробивались яркие всполохи. Подобрав с земли сумку с провизией, Захария отбросил со лба упавшую черную прядь и пошел вслед за Грэмом.

* * *

Титрус ковырял маленькой деревянной лопаткой в густом мясном месиве, щедро приправленном ароматными травами.

– Апрель, скажи мне откровенно, был ли смысл отправлять Грэма в такой опасный поход? Не могут ли эти видения быть некой наследственной болезнью?

– Не думаю, – Апрель отставил в сторону бокал с вином. – Сам посуди, если бы это была наследственная болезнь, то каким образом она могла с такой точностью быть прописана в древнем свитке? Здесь что-то таинственное, а все таинственное в темноте, а значит в сумеречной Альхене.

Апрель едва удерживал зевок.

– А не могло ли это быть как раз описанием болезни? – гнул свое Титрус. – Не руководство к действию, а перечень симптомов?

– В любом случае пускай прогуляется, лишний жизненный опыт еще никому не вредил.

– Это очень опасная прогулка…

– Он способен за себя постоять.

* * *

В зените стоял розовый Бесс. От его сияния кололо в глазах так, что закипали слезы. Пустынную каменистую местность сменили бледно-розовые травы. При ближайшем рассмотрении они оказались прозрачными, просто впитывали свет и принимали окраску того светила, чья очередь была восходить на мертвый небосвод. Из травяных зарослей вставали хрупкие деревца, чьи веточки с редкими бледными листьями ломались даже от легкого прикосновения. Порою попадались истлевшие скелеты неизвестных и довольно крупных животных, они мгновенно осыпались легким прахом при одной только попытке приблизиться к ним.

– Значит, тут была или даже есть жизнь, – пришел к выводу Захария, разглядывая очередной скелет, нанизанный на траву.

– А странного старика, что встретился нам, ты за признаки жизни не считаешь?

– Старик явно нездешний, мне это и без слов понятно было. Как он только сюда попал – неизвестно.

– Надо было расспросить его, – сказала Кара.

– А я не хочу знать его историю, – неподвижными глазами смотрел Грэм на ломкое деревце, проросшее сквозь пепельный череп. – Мне страшно.

Захария в изумлении уставился на него.

– Ты испугался старика?

– Не старика, его истории. Идемте дальше. Кара, поднимись повыше, посмотри, здесь где-то должно быть большое темное сооружение, я его толком не рассмотрел, оно похоже на руины здания.

– Да? – оживился Захария. – Это интересно. У меня такое ощущение, что я на другой планете, а не на Альхене, проснулось любопытство первооткрывателя.

Он с улыбкой посмотрел на Грэма, но его лицо было отстраненным и замкнутым, словно Грэм решал в уме некую сложную головоломку. Захария понял, что все усилия хоть как-то расшевелить его ни к чему не приведут. Подняв голову, он посмотрел на яркое огненное пятно высоко над землей. Вскоре Кара спустилась.

– Видела?

– Да, впереди, похоже, лес, а по-над верхушками виднеется какая-то странная витая крыша. Там кто-нибудь живет?

– Вроде, нет.

* * *

Выпроводив Титруса, Апрель вернулся в свои потайные комнаты, зажег побольше света, присел за столик и разложил карты. Сквозь черный налет проступали изящные дамы, кавалеры и значки в уголках. На оборотной стороне всех пластинок виднелось одно и то же лицо с глазами странного разреза, непонятно было, мужское оно или женское. Очищать карты Сенатор не решился, слишком уж старыми они были, он собирался собственноручно нарисовать новые, скопировав точь-в-точь рисунки.

* * *

В прозрачных стволах струился розовый свет Бесса, он тек по полым ветвям, пытаясь проникнуть в безжизненные листья, он мерцал и подрагивал в высоких травах, пробившихся сквозь трещины в монолитных плитах широкой аллеи. Аллея вела к необычному строению, оно напоминало гигантскую завитую раковину с берега океана, разве что без верхушки, да некоторые фрагменты стен отсутствовали, обнажая внутренние перегородки.

– Зайдем? – Захарии и хотелось посмотреть, что там внутри и одновременно с этим было как-то не по себе… кто-то ведь жил здесь раньше, может и теперь живет.

– Я бы не стал, но мы все равно зайдем, таков наш проводник, путь лежит прямиком через этот дом.

Они подошли ближе, отыскивая взглядом двери или окна, но дом-ракушка предлагал гостям лишь дыры в своих стенах. Пробираясь внутрь, Захария обратил внимание на сломы стен – не камень и не дерево, судя по наслоившимся вплотную друг на друга белесым пластинам, это и впрямь была раковина.

* * *

В сотый раз рассматривая карты, Апрель размышлял над существенной проблемой: где достать разноцветные краски? Скупым на проявление тонких чувств альхенцам чужда была живопись. Просто и ладно скроенные, они предпочитали заниматься полезной работой, далекой от искусства. По крайней мере, так было в Шенегреве, чем занимались жители окрестных городов, Апреля не интересовало. Искать краски по всей округе он тоже не собирался, – ни к чему привлекать к себе лишнее внимание, это было его принципом: лишнее внимание ни к чему. И он решил приготовить их сам с помощью Титруса, коему и вовсе не обязательно объяснять, что и зачем. Хотя, черные и красные цвета имелись в наличии – кровь птицы дроды, благодаря которой в Шенегреве вообще существовала письменность. Из мягкой белой древесины изготовлялись тончайшие пластины, при помощи острой железной палочки на нее наносились, выцарапывались письмена, а после пластину смачивали кровью дроды, разбавленной специальной жидкостью, не позволяющей крови сворачиваться. В бороздках текста крови скапливалось больше и надпись получалась черной, а сама пластина, быстро высыхая, приобретала светло красный оттенок. По такому же принципу Апрель решил изготовить и карты – просто вырезать рисунки на древесных пластинах.

Сложив карты в стопочку, он встал из-за стола и прошел в соседнюю комнату, сплошь заставленную зеркалами. Осторожно передвигаясь, чтобы случайно ничего не задеть, Апрель продолжил свою тонкую работу, ею он занимался вот уже несколько лет. Меняя углы наклона зеркал на доли градуса, он кропотливо изменял коридоры. Взгляду эти изменения даже не были видны, но они имели большое значение: крошечный поворот – и в конце прозрачного хвоста могла возникнуть долгожданная зыбкая дымка. Любой другой на его месте давно бы уже распсиховался и перебил бы зеркала, но только не он. Апрель обладал железным терпением. И оно, как правило, вознаграждалось.

* * *

Бесс нехотя уступал место зеленому Медиуму, растворяясь в вечных темно-серых сумерках. Лучи нового светила вслепую шарили в стенах дома-ракушки, надеясь отыскать что-нибудь любопытное. Обстановка в доме сохранилась, но все предметы были такими ветхими, истлевшими, как скелеты в траве. Гости боялись прикоснуться к чему-либо, не желая быть засыпанными прахом.

– Всё бросили, когда уходили, – Захария рассматривал ложе на возвышении, к спальному месту вели пять крутых ступеней.

– А может, отсюда никто и не уходил, – осматривался Грэм. – Не удивлюсь, если наткнемся на скелеты жильцов.