Текст книги "Не все клопу масленица"

Автор книги: Галина Полынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава четвертая

Дорога к дому была долгой и ужасной. Я уже даже не пыталась хоть как-то развеселить и утешить Таисью Михайловну. Одной из многочисленных неприятных черт ее невыносимого характера была такая вот особенность: стоило случиться какой-нибудь неприятности, не важно – мелкой или крупной, Тайка тут же принималась «катать снежный ком», припоминая, чего ж такого ужасного выпало ей по судьбе в последние лет десять. Разумеется, минут через пятнадцать такой карусели, подруге, вполне обоснованно, начинало казаться, что она самый последний человек, самым бездарнейшим образом проживший (уже) свою серую жизнюшку. И я ничего не могла с этим поделать, ничего не помогало, – как минимум два дня нытья и рыданий были обеспечены. И вот сейчас она снова хмурилась, куксилась, а я, значит, как гибрид Куклачева с Олегом Поповым должна изо всех сил развлекать и веселить ее персону. Ну да, сейчас прямо. Я, может быть, тоже имею право на душевные страдания, вот сейчас вспомню что-нибудь гадкое из своей жизни и так застрадаю, мало не покажется!

– Сена! Чеховская! Нам переходить, проснись!

Мы вылетели из вагона в самый последний момент. Прибыв на платформу станции Пушкинская, Тая ринулась к дверям подоспевшего поезда и, расталкивая граждан пассажиров, ломанулась к единственным свободным местам. Упав на сидение, она бросила рядом сумку и протрубила:

– Сена! Сюда! Я тебе место заняла! Куда прёте, не видите, тут занято?

– Извините, простите, простите, извините, – проталкивалась я к подруге, наступая на ноги всем подряд. Усевшись, перевела дух под перекрестным огнем ненавидящих взглядов пассажиров, обреченных стоять до самой конечной.

– Слушай, Сена, – ткнула меня в бок локтем Тайка, – дай-ка мне еще раз эту фотографию посмотреть?

– Какую?

– Ну, эта, со Славой и его Ирой, не помню, как там ее зовут.

Я вынула из сумочки конверт и протянула Тае.

– Симпатичный паренек и такая тумбочка рядом, не понимаю я этих мужчин.

– Горбачев говорил же, что они, вроде бы, вместе еще со школы, кто знает, может, тогда она была раскрасавица.

– Если бы я имела такую фигуру, – не слушала Тая, – я бы носила исключительно сарафаны-балахоны, и уж никак бы не обтягивалась джинсами! Да при такой-то фигуре вообще из дома выходить нельзя…

– Тая, уже весь вагон понял, что, имея такую фигуру, ты повесилась бы еще в младенчестве. Тебе зачем фотография понадобилась?

– Да так, приступаю к изучению материала.

Ах, значит, мы уже расследуем? Больше в истерике не бьемся? Ну и чудненько.

На обратной стороне фото обнаружилась надпись: «Июнь, 04».

– Сен, а сейчас какой месяц?

– Девятнадцатое сентября.

– Интересно, она всегда была такая вот, – Тайка постучала ногтем по изображению Ирины, – с такими… э-э-э-э… ярко выраженными проблемами на лице?

– С чего ты взяла, что у нее ярко выраженные проблемы?

– Лето в этом году вообще было из рук вон, а тут, на снимке, прекрасный солнечный денек выдался, что уже повод для хорошего настроения. Теперь представь себя на месте этой Иры. В чудесный тепленький денек ты идешь на прогулку в парк с симпатичным молодым человеком, которого знаешь едва ли не полжизни. Люди с таким лицом и такой улыбкой не могут быть противными нудными гадами, значит, ты идешь гулять с прекрасным во всех отношениях парнем в парк погожим солнечным деньком. Представила?

– И что?

– Стала бы ты фотографироваться с таким вот выражением лица? Даже не лица, а морды! Я даже и понять-то толком не могу, что у нее изображено на портрете: это ни скука, ни недовольство, ни капризность… это вообще не пойми что! А взгляд-то, взгляд каков, тяжелый, исподлобья, страшный какой-то…

– Тай, ты можешь говорить потише? Смотрела я недавно сюжет о какой-то психушке, так вот там подобные лица с похожими взглядами через одного.

Тайка уставилась на меня.

– Ты права Сена! А я все никак не могла подобрать определения! Ты абсолютно права, у нее же на лице написано какое-то психическое отклонение!

– Тая, ты можешь убавить звук? Орешь на весь вагон.

– У меня эмоции, я с ними не справляюсь. Да, помнишь, Горбачев говорил, что мама этого симпампусика говорила…

– Я помню, кто чего говорил.

– Интересно, она всегда была «с приветом» или двинулась в последнее время?

– Позвоним Славе, договоримся о встрече и всё у него выспросим.

Честно признаться, когда я очень сильно хочу есть, мне довольно сложно рассуждать на тему чужих психических отклонений, а есть мне хотелось сильнее некуда. А еще, когда я голодная, я ужасно злая…

– Рязанский проспект, – сообщили динамики.

О, какое счастье, следующая наша! Сразу еды куплю! Много! Так… стоп. На что же я ее куплю? Последние денежные средства потрачены на пивной наперсток в «Констанции»…

– Тая, у тебя деньги есть?

– А что? – она оторвалась от пристального изучения снимка. Кажется, она уже и понюхала, и на зуб попробовала эту несчастную фоту.

– Продуктов питания бы купить.

– Купим, не боись. Ты знаешь, я вот еще чего думаю…

– Таюш, – тихонько взвыла я, – давай домой попадем, съедим чего-нибудь, а потом я с наслаждением выслушаю все твои соображения.

Вот ведь человек какой, то ничего делать не заставишь, то остановить невозможно. – Выхино. Конечная, поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.

Ой, а нам дальше и не надо.

В магазинчике у автобусной остановки затарились продуктами и поспешно запрыгнули в очень кстати подошедшую маршрутку.

– Сейчас домой придем и сразу же позвоню Конякину, отпрошусь на неопределенный срок и заживу припеваючи, – мечтала я, стараясь не смотреть в сторону толстого дядьки с пакетом, сидевшего напротив. Из пакета доносился душераздирающий аромат курицы гриль. На мою зверски голодную психику это действовало разрушительно.

– Это правильно, это верно, – кивнула Тая, – и работать, и расследовать Ирины завороты, право скажем, чересчур.

– Вот и я о том же. Нет, все-таки в расследованиях есть ощутимая польза – не надо чуть свет вставать, тащиться на работу и выматывать последние нервы.

Интересно, дядя с грилем далеко едет или сойдет скоро? Пока я не сошла с ума от его курицы… очень, очень вкусной горячей курицы… любопытно, она в лаваш завернута или так, просто? Лучше, конечно, когда в лаваш…

– Уважаемый! – крикнула Тайка водителю. – На повороте остановите! Сена, идем, чего ты застыла?

Мы покинули маршрутное такси, а дядя с грилем поехал дальше.

Как только я открыла дверь квартиры, как навстречу вылетел мой драгоценный песик – девяносто четырех килограммовый сенбернар Лаврентий.

– Здравствуй, здравствуй, цыпочка моя, – Тая погладила его красивую расписную мордуленцию, – ну-ка, дай нам пройти.

– Таюш, ты не могла бы вывести его прогуляться? Я такая голодная, просто жуть, как-то слишком уж быстро проскочила кафешная еда. Прогуляешь? А я пока стол накрою.

– Конечно, какие вопросы. – Тая повесила свою сумочку на крючок коридорной вешалки. – Лаврик, одевайся, идем гулять.

Пес радостно бросился к своему ошейнику с поводком.

Закрыв за ними дверь, я направилась на кухню. Выложив на стол пачку макарон, фарш, хлеб, пакет пельменей, кетчуп и майонез, я спешно принялась мастерить макароны по-флотски. Пока кирпичик фарша оттаивал на сковороде, я посмотрела на часы, принесла на кухню телефон и набрала номер родимой редакции, решив поскорее покончить с таким крайне неприятным делом, как общение с Конякиным.

– Да! – гавкнула трубка голосом начальства.

– Станислав Станиславович, это Сена, – зачастила я. – Тут такое вырисовывается! Мне поручили расследование одного крайне интересного дела! Замешана ужасная секта…

– На работу ходить будешь! – отрезал С. С.

– Но послушайте же меня! Это расследование наш шанс повторить грандиозный успех репортажа о «Bella Donna»! Неужели вы…

– У нас номер горит! В следующую пятницу сдавать, а материал еще не весь готов! Твой, между прочим, материал, Сена! На сорок семь, двенадцать и двадцать две строки!

Я скорбно ковыряла ножиком мерзлый фарш, стараясь не разрыдаться.

– Впрочем, – продолжил Конякин, видать, как следует, обдумав перспективы моего нового репортажа, – если сможешь писать быстро, буду отпускать тебя после обеда, расследуй на здоровье. Устраивает?

– Ага… – сдавленно ответила я, кромсая ножом подтаявший фарш. – До свидания.

– До завтра, Сена.

Положив трубку на рычаг, я хотела было порыдать, но пора было ставить воду для макарон.

Вернулись Тая со сладким, и масик тут же ринулся на кухню к своей миске. Пока он шумно утолял жажду, я сняла с него ошейник и передала подошедшей Тае.

– Сена, ты чего такая архикислая?

– Меня Конякин с работы не отпустил, – я помешала фарш и накрыла его крышкой, убавив газ.

– Как так? А… как же… как же мы будем расследовать?!

– Не кричи, Лаврушу испугаешь. Он выдвинул альтернативу: до обеда я до потери ориентации в пространстве пишу статьи, а после обеда иду расследовать в свое удовольствие.

– Вот маньяк!

– Да я сама виновата, – я принялась вяло крошить луковицу, – давно надо было эти статьи дурацкие написать…

– Сена, за те деньги, что он тебе платит, ты ему вообще ничего не должна!

– Пока, сожалению, альтернативы нет. Нет, я, конечно, могу уйти жить к Владу на квартиру, а свою сдать, но не уверена, что Влад этому сильно обрадуется.

Нет, серьезно, жизнь не удалась. Закипела вода.

– Тай, засыпь макароны, я лук для фарша крошу.

Подруга с хрустом принялась ломать пучки макарон и пихать их в кастрюльку, при этом у нее было такое выражение лица, будто она ломает шею Конякину.

– Нет, ну что это такое, в самом-то деле? – она бросила в воду последний пучок. – Я что, одна этой глупой сектанткой заниматься буду?

Ах, вот оно что, а я уж подумала, что Таечка обо мне распереживалась, а она, как всегда только о собственных ресурсах беспокоится.

– Не тревожься, – я высыпала лук в фарш и тщательно перемешала, – я буду писать в поте лица, чтоб аж пар из ушей и искры из ноздрей, а потом сразу же, сломя голову, на расследование, так что не волнуйся, не перетрудишься. Я все сделаю и за тебя, и за себя, и за того дядю!

– Сена, ты меня не так поняла!

– Я тебя прекрасно поняла! Макароны посоли!

– Сена…

– Оставь меня в покое! Я хочу есть, я расстроена, я могу сильно нагрубить! С рукоприкладством!

Таисья благоразумно замолчала и принялась трясти солонкой над булькающими в кастрюльке макаронами.

Ужинали в глубоком молчании. Тая культурно накручивала макароны на вилку, задумчиво жевала и самым элегантным образом отхлебывала чай. Ну прямо благородная трапеза в аристократическом поместье. Важная прямо вся такая, задумчивая… эгоистка. И чего она такая задумчивая? Уж не замышляет ли чего? От нее всего можно ожидать…

– Сена, не надо на меня так смотреть, а то подавлюсь. Не смотри, кому сказала! От тебя всего можно ожидать!

Нет, ну нормально, да? Всякий раз убеждаюсь, что у нас с Тайкой есть некие «мозговые пейджеры», настроенные на одну волну.

Слопав свою порцию, Тайка удосужилась помыть тарелку и полезла к телефону.

– Ты кому это звонить собираешься?

– Славе.

Сверяясь с цифрами, записанными на листочке, она набрала номер и чинно уселась на табурет.

– Алё, здравствуйте, а Славу можно услышать? Нет, это не Ира. Я звоню по поручению Горбачева… ага, спасибо, я жду. – И мне: – Вот, сразу побежала за сыночком, как только услышала, что я от Михал Сергеича, а то устроила тут допрос – кто, да зачем! Ага, да, да, я слушаю, Слава, приветствую, меня зовут Таисия Михайловна, я от Горбачева.

«Таисия Михайловна»! – ой, не могу, держите меня семеро, а то в обморок брякнусь.

Тем временем, Тайка, договорилась со Славой о встрече и повесила трубку.

– Ты чего, будешь из себя великовозрастную матрону изображать?

– А чего баловать молодежь? Пускай обращается на «вы» и с поясным поклоном. Нет, ну я никак поверить не могу, что тебе не удалось отвертеться от работы в редакции! Неужели действительно ничего нельзя поделать?

– Увы, мой юный друг, ровным счетом ничего.

Глава пятая

И наступило трудовое утро, и было оно противнее и беспросветнее всех остальных трудовых утер… утров… всех остальных трудовых дней, ибо уверена я была, что именно это утро трудовым не будет. Что стану я спать сладко и долго, с Лавриком гулять неспешно, завтракать медленно и чинно, а потом, может быть к вечеру, поеду и что-нибудь вальяжно порасследую. Но, небеса распорядились иначе, вернее, они распорядились как всегда: в полвосьмого истерика у будильника, немедленно требующий своей законной прогулки пёслер и дикое, непреодолимое желание спать. Прямо смертельное желание. Казалось, стоит только открыть глаза, приподнять с подушки голову и жизнь в тот же миг оборвется.

– Сена, я Лаврушу прогуляю, – пробормотала Тая.

– Спасибо, друг.

Кряхтя, я стала слезать с дивана, отпихивая радостно скачущего масика.

– Лаврик, отойди, ну дай пройти, ну будь человеком… – продолжая дремать на ходу, я поплелась в ванную. – Лаврик, пропусти, упаду ведь, костей не соберу. Иди к Тае, она тебя гулять поведет.

Эти слова произвели магическое действие – сладкий тут же бросился обратно в комнату к Таиске.

Все было плохо в моей жизни: и вода холодная, мокрая, полотенце какое-то скверное, влажное, и одиноко мне было сверх всякой меры… В стеклянной банке оставалось не больше двух чайных ложек молотого кофе, я решила оставить их до лучших времен и взяла с полочки «Нескафе». Какое утро, такой и кофе. Поставив чайник на плиту, заглянула в холодильник, но ничего жизнеутверждающего не обнаружила. Соорудив скучный бутерброд, принялась завтракать. Мимо протопала в ванную Тая, за нею проскакал Лаврик – все в этом мире пробуждалось к жизни… Пропихнув бутербродец горячим напитком, я принялась собираться в путь-дорогу. Традиционные джинсы, свитерок, все очень важные предметы в сумку, и я была готова к старту.

– Ты уже уходишь? – выглянула из ванной Тая.

– Ага, – я шнуровала ботинки. – Ты не дашь мне свой мобильник? Конякин не разрешает звонить по нашему телефону в рабочее время.

– Конечно, бери, он в сумке. Как договоримся?

– Как стану заканчивать статью, звякну тебе. Ты где со Славой встречаешься?

– В три на Краснопресненской.

– А чего именно там?

– Не знаю, он спросил, удобно ли мне подъехать туда, я сказала, что удобно.

– Не удобно это нам Тая, не удобно, ни тебе отсюда, ни мне с работы.

– Ну, извиняюсь покорно, у меня не было схемы перед глазами.

– Ладно, как позвоню, выезжай.

– Замётано.

Дверь ванной захлопнулась. Попрощавшись с Лавриком, я выскочила из квартиры. Время на часах летело стремительно, поэтому я решила ехать на метро, не рискнув возиться со своим стареньким автомобильчиком породы «Запорожец», масти – «тухлый апельсин». К счастью, автобус подошел сразу, и вскоре я была у метро. Стокилометровая очередь к кассам повергла в уныние. Примостившись в хвост, я усиленно вертела головой в поисках пареньков, из-под полы торгующих карточками. Ни одного малыша-спекулянта, как на зло! Что за утро такое гадючье, в самом-то деле? Мне ведь именно сейчас ни в коем случае нельзя опаздывать – и номер горит, и Горбачев со своим расследованием, и вообще… нельзя мне опаздывать и все тут! Очередь ползла невыносимо медленно, но рано или поздно все плохое подходит к финалу.

– На пять поездок!

Заполучив заветную картонку, я помчалась к турникетам и, прямо сразу, в раскрытые двери подошедшего поезда.

К издательскому дому «Комета», под одной крышей с коим влачили свое жалкое существование штук пять газеток, включая нашу, я подскочила почти во время, какие-то несчастные пять минут я, думаю, не в счет. Мне хотелось в это верить… Прямо под нашими окнами стоял какой-то несусветный вишневый Мерседес и вопил сигнализацией на всю округу. Я автоматически отметила, что этой машины раньше тут не замечала, и что звуки эти ужасны. Прыгая через две ступеньки, я взлетела на второй этаж и финишировала у двери с табличкой «Редакция газеты „Непознанный мир“ „Офис“.» Затаив дыхание, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. К счастью, Конякин не просматривался на горизонте, да и художника Лёвы Иловайского не виднелось, видимо, явилась я не самой последней. Проскользнув к своему рабочему столу, мигом запустила компьютер и сделала вид, что сижу на боевом посту буквально с пяти часов утра. На мое появление никто не обратил внимания, весь наш доблестный коллектив был озабочен горящим номером. Открыв документ, озаглавленный «тараканы оборотни», я уставилась на чистый «лист», мощно задумалась и тут же невыносимо захотела чашку кофе. И бутерброд с сыром и ветчиной. Да так сильно захотела, аж уши зачесались. Ну, уж нет, не позволю всяким посторонним факторам окончательно испортить этот и без того поганый день. Все, писать, писать и еще раз писать. Так, кажется взамен тараканов, у меня в планах был сын оборотня… Я испугалась, что Конякин, не дай бог, узнает себя, и решила взять принципиально новую тему. Но сосредоточиться на новой теме было ох как не просто. Через каждые две-три секунды раздавался оглушительный вой автомобильной сигнализации. Наша выпускающая редакторша Тина Олеговна вылезла из-за своего стола и попыталась закрыть окна. Рамы были огромные, а Тина Олеговна маленькая и на помощь ей никто не пришел, потому что задыхаться в наглухо задраенном помещении никому не хотелось. Оставив свои бесплодные попытки, она, зачем-то, задернула занавески и вернулась на место. Я попыталась абстрагироваться от этих ужасно громких и мерзких звуков и сосредоточиться на статье, но это было все равно, что сочинять поэму, когда твой зуб сверлит бормашина.

– Когда же это закончится! – Влад принялся ходить по кабинету взад-вперед и причалил к моему столу. – Представляешь, Сена, это скотство орет беспрерывно! Начинает надрываться даже когда к нему кошка на расстоянии ста метров подходит! Ей богу не вру, мы наблюдали!

– А чья это машина? – попыталась я перекричать вой сигнализации.

– Не знаем. Конякин с Иловайским как раз пошли искать владельца. У меня уже башка раскалывается! Пойдем в буфет кофе попьем, все равно работать невозможно!

Я бросила взгляд на часы.

– Не могу. Мне надо до обеда статью написать.

– Бог в помощь.

И, массируя виски, Влад удалился прочь.

Я уставилась на монитор. Видать от отчаяния, в голову пришла идея, достойная самого, что ни на есть пристального внимания… это была практически заявка на победу! Я быстренько настучала: «Призраки Красной Площади». И понеслось… Я так увлеклась наиправдивейшим рассказом о том, что твориться в ночное время суток на главной площади страны, как на трибуне Мавзолея возникают наши мертвые правители-кровопивцы, что вытворяет любитель детей дедушка Ленин, как на лобном месте призраки казнят призраков, что даже не заметила, как вернулись С. С. с художником. Следом плелся Влад.

– Ну, что? Нашли урода? – бросился к ним навстречу наш дизайнер, корректор и верстальщик Дима.

У нас вообще очень сжатые штаты, каждый пашет за троих, иначе давно бы наша глупая газета вылетела в трубу. Вот разбогатеем, наймем людишек…

– Не нашли! – отрезал Конякин, перекрикивая сигнализацию. – Работаем!

И сразу ко мне:

– Что ты тут пишешь, Сена?

– Вот, – я с гордостью кивнула на «Призраков».

Конякин быстро пробежал глазами мое незаконченное творение. Я ненадолго перестала дышать.

– Вот можешь ведь, когда хочешь! Концовку не испорть!

Ой, я право чуть не померла от радости. Меня такое вдохновение обуяло, что, кажется, я вообще перестала слышать проклятущую сигнализацию. Чего нельзя было сказать об остальном коллективе.

– Работать! Работать! – разорялся Конякин.

– Но ведь невыносимо же! – посмела перечить Тина Олеговна. – У меня ничего не получается!

– У Сены получается и у вас у всех получится!

И меня сразу же все возненавидели. Но мне было глубоко наплевать на чувства коллег, статья выходила сказочная. Да если так дела пойдут, я до обеда весь материал накатаю, и буду свободна, как ветерок над морем-океаном.

К половине двенадцатого я поставила красивую точку в последнем предложении своего произведения. Я была счастлива, не смотря на дикий вой сигнализации, а коллектив находился уже на грани нервного срыва. Конякин же крепился, показывая пример невиданного мужества всем остальным. Я сбросила статью на дискету и отправилась в принтерно-факсовый отдел, прежде всего материал должен прочесть наш самодержец, потом уж корректору-верстальщику в руки перейдет.

Когда я вернулась, в нашем офисе (ну никак не привыкну называть эти духотозные кабинеты «офисом») царила неестественная тишина, народ прильнул к окнам и что-то напряженно высматривал. Я положила статью на стол Конякина и присоединилась к публике.

– Что там такое?

– Тс-с-с! – ответил Влад. – Кажется, оно заткнулось.

– Может аккумулятор, наконец-то, сел, – благоговейно прошептал Дима. – Неужто услышал нас Господь…

Надо же, о боженьке вспомнил, а еще на всех углах трындел, что атеист, материалист еще какой-то там «…ист».

– Идите работать, – сказал Конякин, не сводя глаз с авто. Впервые за все время он говорил спокойно, тихо, почти как нормальный человек, видать боялся спугнуть сигнализацию.

На горизонте возникла какая-то тетка. С напряженным вниманием следили мы за траекторией ее движения. Когда стало ясно, что идет она прямо к злополучному мерсу, заволновались все, даже Конякин. С. С. перегнулся через подоконник и крикнул:

– Женщина! Не ходите сюда! Идите другой дорогой!

Тетка ноль внимания, видать не поняла, что это к ней обращаются.

– Женщина! – взвизгнула Тина Олеговна. – Обойдите здание с другой стороны! Это вас касается!

Никакой реакции, топает себе, тётус гадкий, вся в каких-то своих мыслях.

– Же-е-енщина! – наперебой затянул весь наш коллектив, но было поздно. Тетка попала в зону поражения, сигнализация взвизгнула и зашлась в истерике. Бабонька вздрогнула от неожиданности, осторожно обошла авто, будто оно могло взорваться, и скрылась из вида.

– Да что же это такое?! – едва не рыдала Тина Олеговна, судорожно щелкая зажигалкой в попытке прикурить. Курить в офисе Конякин нам не разрешал, но в честь такого праздника решил закрыть глаза на безобразие. – А если этот проклятый драндулет всегда теперь будет стоять здесь?! Вот именно здесь?! Под нашими окнами?!

Глаза С. С. как-то нехорошо побелели, скулы заострились, и мы невольно притихли, ожидая чего-то страшного.

– Не будет это здесь стоять, – слегка зловеще произнес шеф и направился к дверям.

– Куда это он? – забеспокоился Влад.

– Кто ж знать может, – прислушавшись к своим внутренним ощущениям, я поняла, что писать больше не хочется, да и боялась я опоздать на встречу со Славой.

Двери приоткрылись и возник Конякин, в одной руке он нес тарелку с салатом оливье, в другой стакан воды. Не без удивления уставились мы на свое начальство. Неужто решил перекусить прямо в офисе? Им же самим на это был наложен громадный запрет… и салата много, небось двойная порция… С. С. поставил тарелку на свой стол и вдруг принялся лить в оливье воду. В безмолвии наблюдали мы за процессом. Размешав вилкой полученный состав, он взял тарелку и аккуратно, чтобы не расплескать, понес к окну. Мы поспешили за ним. Хорошенько прицелившись, Конякин перевернул тарелку, вся эта «биомасса» полетела на крышу машины и ляпнулась здоровенной отвратной кляксой. Полнейшая, сто процентная иллюзия, будто кого-то основательно стошнило.

– Теперь нас всех убьет хозяин мерса, – вздохнул Влад.

– Пусть докажут сначала, что это вылетело от нас, а не с первого, третьего или четвертого этажа! – отрезал Конякин и аккуратно поправил шторы. – Замучается, балбес, по редакциям бегать! Народу полно и все с утра уже пьяные!

Впервые за все время нашего сотрудничества, весь коллектив так и лучился любовью к своему начальнику. Конякин же поставил стакан в тарелку и понес посуду обратно в буфет.

– Блин, а он классный дядька, – хмыкнул художник.

– Вот уж никогда бы не подумал, – кивнул Влад, – надо узнать, когда у него день рождения и подарить что-нибудь памятное. Сена, а чего ты комп выключаешь?

– Я на сегодня свою норму выполнила, теперь побегу на расследование.

– Да? – оживился Влад. – А что на этот раз?

– Пока это военная тайна, но если понадобится твоя помощь, я тебе немедленно сообщу.

Возвращение Конякина публика приветствовала едва ли не овацией, но С. С. сделал вид, что ничего не заметил, да и вообще ничего такого не произошло.

– Чего стоим? Чего не работаем?

– Уже, уже!

Поразительно, но теперь никому сигнализация не помешала приступить к плодотворному процессу творчества. Вот ведь ехидные люди.

– Станислав Станиславович, я статью сделала, можно идти?

– Иди.

– Спасибо! До свидания! – и мысленно: – Дай вам бог здоровья и детишек побольше!

Выскочив в коридор, извлекла из сумки мобильник и только после посмотрела на часы. Вот здорово, у меня выкраивается не меньше получаса свободного времени, как раз хватит выпить кофейку. По пути к буфету, я набрала свой домашний номер и после первого же сигнала услышала Тайкин голос.

– Все, Тай, я освободилась.

– Ага, я одеваюсь!

– До встречи.

В буфете обедала куча народу, я еле разыскала свободный стул и примостилась со своим кофе. Напиток оказался совсем плохим, но выпила я его с удовольствием, вот что значит приподнятое настроение.

Солнышко на улице припекало совсем по-летнему, хоть осенью солнечные деньки выдались и на том спасибо, побаловала природа напоследок. У метро я поняла, что есть хочется сильно очень и пристроилась в очередь за пирожками-слойками. От нечего делать, я принялась разглядывать окружающий пейзаж. В метрах трех стоял молодой монах, но не с ящиком для пожертвований, а с пачкой листовок. Я невольно заинтересовалась.

– Одну слойку с мясом, одну курицей и сыром.

Получив вожделенные пакетики, я отошла в сторонку и принялась трескать, плюшки, обжигаясь. К монаху то и дело подходили люди, кто-то брал листовку, кто-то отходил с пустыми руками. Покончив с последней слойкой, я купила бутылочку пепси в соседнем ларьке, сделала пару солидных глотков и стала приближаться к монаху. Все-таки я очень любопытная, да и очень уж хотелось узнать, что он там такое раздает народонаселению и где, собственно ящик для пожертвований.

– Возьмите себе, знакомым или родным, – повторял монах, раздавая трехцветные буклеты.

Я взяла один, потом еще один. На всякий случай. Заглавная надпись на буклете гласила: «Центр помощи жертвам нетрадиционных религий». Ух, ты, вот это я удачно за плюшками сходила! Убрав буклеты в сумку, я понеслась в метро.