Текст книги "Странствия Властимира"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Почему? Не получается? Дай, я развяжу…

Она с готовностью полезла ему к затылку, нащупывая узел, но князь отмахнулся почти с испугом:

– Не надо!

– У тебя глаза болят? – Девочка склонила голову набок. – Ты скажи маме – она всякие болезни лечит. Мама траву приложит, заговор скажет – и глаза болеть перестанут. У меня вот палец болел, так она…

– Ничего этого не надо, – прервал ее Властимир, – не поможет это все – нет у меня глаз!

– Почему? – не заметив его досады, поинтересовалась Забава.

Судорога бессильной ярости исказила лицо Властимира. Заметивший опасность Буян бросился к нему и снял девочку с колен друга, взглядом подзывая Мечислава и вручая ему сестренку.

– Убери-ка ее, – молвил он, – не ведает она, что говорит. Слово ее, по незнанию молвленное, страшнее ножа отравленного… И сам с нею отсядь – дай мне с другом словом перемолвиться: никак, ведь пять лет не видал я его…

– Меньше того, – хмуро поправил его князь. – По осени пять лет сровнялось бы… Теперь я тебя дольше не увижу – всю жизнь.

Он понурился, низя голову к груди. Буян подсел вплотную, взял руку Властимира, сжал ее и стал как ни в чем не бывало расспрашивать его о тех годах, что миновали.

Вначале князь угрюмо молчал от боли в разбереженных ранах, но постепенно знакомый голос словоохотливого гусляра отвлек его от сегодняшних бед, и к тому времени, как хозяйка собрала на стол и позвала всех к ужину, он почти забыл о происшедшем и охотно рассказывал сам и слушал Буяна.

Из пяти годков на Резанщине только одно лето было мирным – в иные года по весне приходили не только купцы с товарами, но и степняки: хазары, половцы, черные клобуки, даже мадьяры наведывались. Впрочем, с одним из хазарских князьков удалось заключить союз мира – Ратмир, младший брат Властимира, взял за себя его дочь. Случилось это два года назад, а по прошлой весне у самого Властимира наконец-то родился долгожданный сын, по прадеду названный Всегневом. Слушая эту подробность, Явор и Ярок пододвинулись совсем близко и вытянули шеи.

О беде, пришедшей на Резанскую землю этой весной, Властимир почти не поведал – упомянул только о степняках, с которыми пришлось сражаться в шести десятках верст к юго-востоку от города. Пока он принимал бой, на оставшийся без защиты град напали волки… Большего он не сказал, да слушатели и не настаивали, понимая, что вспоминать об этом тяжелее всего. Властимир сказал только, что волками он называет псоглавцев, к племени которых принадлежал и встреченный когда-то князем и гусляром Рат, но в память о давнем знакомце князь отказывался называть его и своих мучителей общим именем.

Голос Властимира дрожал от гнева, и Буян поспешил увести друга от неприятного разговора.

О себе болтун гусляр говорил туманно. Из его путаных речей, полных недомолвок, Властимир уяснил только, что его друг связал судьбу и судьбу своей жены с племенем Чистомысла и богами, которым служит волхв, и даже переселился куда-то в земли дэвсов – сейчас Прогнева оставалась там.

– Помнишь женщину, ту, что нам выход из пещер Змеиных подсказывала? – говорил он, – Из племени дэвсов она?.. Так сейчас она с нами вместе живет – мужа-то ее убили Змеи, так мы ей до поры помогали, детей поднимали. А сейчас она второй раз замуж выходит…

Своих детей у Буяна и Прогневы не было, но гусляр с ними не торопился – он готовился к непонятному для Властимира обряду Посвящения, который должен был свершиться над ним в будущем году. Пройдя этот обряд, он мог стать волхвом.

На ужин к столу собрались все – даже Явор с Яроком покинули свой угол у двери. Кончив трапезничать, хозяева и гости так и остались у стола – надо было решать, что делать.

– Одного я тебя не оставлю, так и знай, – решительно заявил Буян. – Ты без меня пропадешь, а я теперь полезнее, тебе могу оказаться, чем когда-то… Хотел я Чистомысла дождаться, да, видно, придется старику погодить немного – служба службой, а дружба дружбой! Так и порешим – куда ты, туда и я.

– И я с вами! – неожиданно воскликнул Мечислав, приподнимаясь. – Возьмите меня с собой!

– А зачем?

– Как зачем? – так и вспыхнули щеки юноши. – Мир посмотреть да себя показать… Отец меня многому учил, я его науку крепко запомнил – еще и пригодиться могу. Возьмите, добром прошу. Мать, хоть ты скажи!

Потвора выпрямилась, отходя от каменной печи, и строго взглянула на сына.

– Воин… – про себя молвила она и прибавила громче: – Негоже, когда женщина за мужчину просит, да только сын он мне, да сын еще юный совсем, себя нигде показать не успел… Коли порешите его взять с собой, преград чинить не стану.

Мечислав гордо взглянул на гостей.

– Но ты даже не знаешь, куда мы едем, – урезонил его Буян.

– А мне того знать и не надобно – стрела летит, куда лук укажет!

– Мне тоже многого не надо, – нарушил молчание Властимир, склонив голову на грудь. – Только волкам отомстить за город да за семью мою погубленную. Я совсем один на земле остался – кабы не ты, Буян, никого близкого во всем свете у меня бы не было. Не изгнания врага – смерти и мести ищет душа моя за Веденею, за сына малого…

– А что Веденея? – насторожился Буян. – С нею случилось что?

– Что случилось, того точно не вызнать, – горько и сурово отмолвил Властимир. – Говорили мне, что жена моя в болотах с сыном моим вместе погибла. Мои слуги ей от погони уйти помогли, да только с нею невесть где и сгинули, а у меня волки все выпытывали, куда я велел ей отправиться… Они мне и солгать могли, чтобы я покоя не знал, тревогою сердце бередил. Надеялся я, что жива она, да теперь понял, что погибла.

Не зная, чем утешить друга, Буян пожал ему руку. Он не представлял, что бы случилось с ним, если бы исчезла Прогнева.

– А Веденея-то жива! – вдруг подал голос Ярок. Словно от удара, вскинулся князь.

– Жива? – воскликнул он, оборачиваясь на голос и порываясь ощупью найти сказавшего.

Под руку нырнула лохматая голова, похожая на голову дворового пса – такая же жесткая и кудлатая.

– Жива она, жива! И сын ее тоже! Мы их и впрямь у самых болот встренули, а оттоль она с нами уж отправилась.

– Где она? – Властимир за вихры подтянул говорившего к себе, почти дыша ему в лицо. – Говори, пес!

– У матери нашей, в лесной заимке, – молвил, морщась, Ярок. – Да ты не сумлевайся, княже, – леса там густые, тропки нехоженые, путаные, не то что человек – не всякий зверь пройдет. Мы никак семь дней вокруг бродили сторожей – караулили, на случай, если погоня на наш след выйдет… Да ничего не случилось страшного, вот мы и решили впотай от нее сами проверить, что с тобой и городом приключилося, – сама-то она и словом с нами не обмолвилась. Думали, прокрадемся, все разведаем и ей весточку отнесем, да только все по-иному вывернулось…

– Но если знали, что жива она, и, где сейчас, ведали, почему мне не сказывали? – тряхнул Властимир юношу за волосы. – Ведь понять могли, почуять, что меня мучило… Спросить, наконец! И почему к ней не отвели?

Сидящий на безопасном расстоянии Явор пришел на помощь брату:

– Ты на нас, князь, зла не держи – не по злобе мы то сотворили, а по неведению… Коли считаешь, что вина на нас, только изволь слово молвить: тут же, хоть ночь-полночь – мы в путь двинемся. Обернуться не успеешь – привезем ее тебе и с сыночком…

Морщась от силы, с какой Владимир все еще держал его вихры, Ярок готовно закивал, и понявший это князь отпустил юношу. Тот отполз, приглаживая встопорщенные волосы.

– Ну, так нам в путь собираться? – спросил он. – Мы пошли… И слова вымолвить не успеешь, как будешь опять с водимою своею…

– Нет! – вдруг яро выкрикнул Буян, вскакивая.

Все разом обернулись в его сторону. На лице Мечислава было недоумение:

– Али тебе очи застило, свет-Буян? Как же можно так?.. Двум людям мешать снова встретиться?!

– Нет! – повторил Буян, пристукнув по столу кулаком. – Никуда вы оба не пойдете ни сегодня, ни завтра, а только если я позволю. Не о том сейчас думу думать надобно.

– Но как же можно супругов разлучать? Ты о своей жене подумай! Как бы тебе пришлось невесть сколько с нею в разлуке жить. А князь…

– Будет жить! – рявкнул Буян, еще раз хватив кулаком по столу так, что подпрыгнула деревянная посуда. – Сиди! – Он резко рванул книзу локоть поднимающегося Властимира. – Сиди и слушай, что скажу я. И вы все слушайте и запоминайте мои слова… Князь будет один, как и я, как и ты, Мечиславо, коли с нами взаправду ехать решишься. Ничего, что разлука, что в мире неспокойно и любой жене лучше быть подле мужа-защитника, что Веденея князя своего за мертвого почитает, а он ее к сердцу прижать не может. На землю пришла беда – и не до любовных утех ныне. А что сердце в тревоге болит – так злее будет. Беспощаднее станет мстить врагам земли своей, Властимиру сейчас сила и твердость нужнее нужного, а женская жалость только руку слабит и сердце мягче делает. Нет, верно говорю: коли князь хочет край света от врага спасти, должен он не о Веденее думать, а только о войне. Я сказал!

И Буян сел, спокойный и самоуверенный, как всегда.

Все ждали слова Властимира. Близнецы и Мечислав заглядывали в глаза резанца, готовые выслушать его суждение. Князь раздумывал: лоб над белой повязкой прорезала морщина, рука сжалась в кулак.

– Вы решаете все, будто я уже не князь города Резани, – тихо промолвил он, – будто уже Буян стал его главой, а я лишь пустынник смиренный, что живет в чаще лесной, медом да акридами питаясь, .. Но сказал гусляр верно. Ничто не изгонит Веденею из сердца моего, а оно всегда со мною. И мне легче будет биться с врагом, если не буду знать, как она к ранам моим отнесется. А после победы – что ж, за град отомщу, врага побью, людей освобожу, а там – как боги решат… Слышал я – и без глаз люди живут счастливо… Одно плохо – не ведает она, что я жив, а до победы я ей на глаза не покажусь.

– А мы ей скажем, – готовно вызвались близнецы, – Вот наутро и выйдем. В ту заимку только мы да те, кто живет там, дорожку ведают. Подкрадемся неслышно, вызовем ее да и скажем, что жив князь!

– Про это, – Властимир осторожно притронулся к повязке, – не говорите! И будьте осторожны – за мной старые враги охотились. Псоглавцев на Резань друзья поверженного Змея науськали – за те пещеры мне мстили.

После его слов в доме установилась зловещая тишина. Буян тихо коснулся руки Властимира.

– Неужто снова Змей объявился? – выдохнул он.

– Змей не Змей, а те твари, коих они издалека вызвали… Ну, помнишь, когда собирались с богами нашими расправиться?

– Ой, верно ли сие?!

– Верно, Буян, верно. Я их видел тогда, в пещерах, своими глазами и сражался с ними. Они светлые, ровно лучи солнечные, только жар от них идет смертельный – никто сего жара выдержать не может. За спиной у них вроде крыльев больших, а видом на русалок походят, только за светом тела не разглядеть, да и нет его у них, может быть, один свет и крылья. Я ровно чуял – запомнил их… А потом, уже когда меня волки в плену держали, явились они на меня поглядеть, выслушать, как те службу справили. Хотели меня с собой увезти, да только решили не спешить – погодить, когда Веденея сыщется или уверятся они, что погибла она. Дали срок одни суточки, да мне той ночки хватило, чтобы уйти. Думаю, давно эти Светлые о побеге моем проведали и ищут меня повсюду, а потому следует всем нам быть осторожнее.

Близнецы переглянулись испуганно – они вспомнили, как и их самих хотел когда-то Хейд увезти с собой. Они так и не поняли, зачем это было надо, но страх остался в их душах.

Буян сидел смурной, задумчиво ковырял ножом стол. Наконец поднял голову.

– Раз такое дело, – молвил он, – нельзя нам вот так сразу в Резань возвращаться. Следует к встрече с пришельцами издалека подготовиться. Знаю я места, где нам советом помочь могут и силой подсобят, ежели что. Вот туда мы впервой и направимся… Готовься, друг, копи силушку и твердость духа – путь предстоит не близкий!

– Да как же можно так – в дальний путь ему отправляться? – не выдержала Потвора. – Куда его в дорогу сейчас! Съездил бы один, Буян, а то и Мечислава с собой бы прихватил – ему пора силу да удаль свою испытать. А князь вас тут пождет.

– Нет, женщина, – решительно отмолвил Властимир. – Негоже мне, ровно и впрямь я калека какой, в доме отсиживаться, за юбку женскую прятаться! Еду сам!

Он протянул наугад руку. Буян поймал ее и пожал.

– В чем-то права наша хозяйка, – сказал он, – Трудновато тебе в дороге будет. Да только не ведает она, что в наших силах облегчить тебе путь. Идем-ка, что открою!

Он вывел Властимира из-за стола и мигнул рванувшемуся вслед за ним Мечиславу. Угадав его знак, юноша обогнал их и первым вышел во двор.

Спустился вечер. Небо на западе за их спинами полыхало червленым и золотым. На востоке уже высыпали частые звездочки, провожая вечернюю Зарю до дому. Здоровые сторожевые псы, все еще сидевшие у порога, обнюхали людей, заворчали, но не тронули и отошли к тыну.

Пока Властимир, выпустив руку Буяна, дышал прохладой, Мечислав тихонько обошел избу и скрылся в распахнутых дверях конюшни. Вскоре – оттуда послышалось ржание. Услышав его, князь насторожился:

– Лошади?

– Они самые, княже, – улыбнулся Буян, – Тебе конь добрый надобен, чтоб сам дорогу находил, в пути глазами твоими был. Есть на конюшне Чистомысловой такой жеребец – как чуял я, с собой его привел, показать волхву хотел, да только не ему первому смотреть на него пришлось. Ты с ним встретишься, княже!

Из-за угла показался Мечислав, ведя в поводу старого бело-седого коня. Долгая грива спускалась почти до колен, недавно промытый и расчесанный хвост чуть ли не волочился по земле. Увидев людей, конь вытянул шею и зафыркал, вырываясь из рук юноши.

Буян за локоть придерживал Властимира. Подведя друга к коню, он вложил повод в руку князя и отступил.

Белый жеребец ткнулся носом в ладонь человека. Властимир ощупью погладил горбоносую морду, поднялся выше к глазам и ушам, провел пальцами по гриве, распутывая узелки домового. Все в коне неизвестном было давно знакомо, словно уже где-то когда-то виделись они. И льнул тот к человеку, как к вновь обретенному хозяину…

– Буян, – выдохнул Властимир дрогнувшим голосом, – скажи мне только истину… ни слова не перевирая, чтоб меня утешить… Лучше уж так, чем… Молви одно только – правда, что шерсть у него белая?.. Я как будто Облака родного узнаю – и волос его, и кожа, и тянется он ко мне… Скажи мне – шерсть у него белая?

Голос умоляюще дрогнул, снизясьдо шепота, и Буян молвил торжественно:

– Белая, князь! Белая, как облако!

Услыхав имя свое, жеребец тихо заржал, и Властимир припал к его морде, целуя и лаская старого друга, обнимая его голову так, словно впереди была разлука долгая.

Но впереди была не разлука – ждал их долгий путь в незнакомые земли и страны дальние.

ГЛАВА 6

Пролетели, как ветер, семь дней, и как-то наутро выехали из воротины Чистомысловой тайной заимки трое всадников.

Впереди скакал Буян – лишь гусли на боку при седле остались прежними. Иное все было новое, незнакомое. Не признал бы бунтаря-гусляра никто из новгородцев: и конь под ним иной, и справа новая, и доспех-кольчуга не новгородскими мастерами сготовленная – сплетена она в пещерах тайных, над котлами с травами чародейными высушена, водой особой вымочена. Оружие не абы в какой кузне ковалось, не одно заклятье-заговор над ним молвилось, чтобы уберегло оно хозяина от дурного глаза, и от стрелы каленой, и от чары враждебной. И сам Буян повзрослел, в плечах раздался. Лишь глаза синие да улыбка во весь рот неизменными остались. Даже старый оберег, что бережно под рубахой скрыт, – и тот словно другой, новый.

След в след за ним два других всадника. Под правым конь седой, грива до колен, хвост до земли, сбруя же простая – ни золотом, ни камнями не украшена, хотя и пристали такому коню уздечка из чистого золота да се-делко, изумрудами и самоцветами изузоренное. Но отказался от ненужного блеска князь Властимир – не на почестей пир, не на праздник торопятся: ждут их дороги дальние да труды немалые. Нечего по чужим краям драгоценной сбруей щеголять.

Вся одежда на князе будто ночь черна – ни ниточки, ни шерстинки иного цвета не видать. Сапоги, плащ, кольчуга – словно на весь мир кричат о горе, что несет в сердце слепой князь. Лишь повязка на глазах – чтобы встречный-прохожий не так боялся да с расспросами не лез – чисто белая. Щит сбоку без червленой каймы, как привык князь, как ему было по обычаю под стать – весь, как ночь или смерть, темен. Черны и ножны меча у бедра, и нагалище[13]13
  Нагалище – чехол.


[Закрыть] топора боевого, и на копье бунчук[14]14
  Бунчук – конский или бычий хвост на украшенном древке.


[Закрыть] черного волоса – будто дым злой по ветру стелется. По плечам кудри русые рассыпались – клялся Властимир, что до победы не острижет он волос.

Скачет князь из города Резани, левой рукой конем правит, правая просто так висит – ни к чему ему двумя руками за повод держаться, когда под ним старый верный товарищ его, Облак. Белый конь сам дорогу найдет, сам преграду одолеет, сам брод сыщет, сам проследит, как бы глаже пройти, седока не утомить.

Подле князя едет Мечислав. Подивился бы Чистомысл, сына узрев, а то, может, и не признал бы. Когда уезжал он по весне – все сына своего отроком считал, несмышленышем, что только в домашнем хозяйстве сведущ, а в деле ратном самый последний. Коли и так, то по виду никто бы не сказал о юноше худого – скачет статный всадник, в седле будто рожден, с конца копья вскормлен. Сколько таких юношей позже гордость и славу земли славянской составили – а и у половины той природной стати не было. Только по лицу видать, как молод витязь – и усов еще у него не пробивалось, и взор нежен и скромен, как у девушки. И не скажешь, что перед тобой парень семнадцати полных годов. Вся одежда у него, как и у Буяна, не в явных землях сработана – на доспехе травы выкованы незнакомые да птицы диковинные, плащ подбит мехом зверя неведомого, в рукоять меча кость странная вделана – будто палец окаменелый от великана волота, в старые времена убитого. Все это, отца не спросясь, взял Мечислав из его запасов, на свой страх и риск.

Еще раньше, несколько дней назад, распрощались друзья с оборотнями Явором и Яроком, что тайными тропами в леса заокские густые отправились передать Веденее весть, что жив князь и помнит ее. Исходило тревогой сердце Властимира: а ну как уследили за ними и увезут жену и сына его светлые пришельцы? Зачем тогда биться, за град мстить, людей от-' бивать? Небось уже оправились степняки от первого удара, про разорение Резани и исчезновение князя прослышали и идут на город с новою силою. Вернется он, а на знакомом месте только угли и пепел да вороны ходят разжиревшие. Тогда что?.. И клонилась голова Властимира, и повод выпадал из руки.

Замечавший то Мечислав не раз и не два пытался утешить князя, но не находил слов молчаливый юноша. А Буяну все было нипочем – словно ведал он такое, что ему не давало унывать.

Все дороги торные да прямоезжие испокон веков по берегам рек пролагаются. Напрямик через леса только колдуны, да разбойники, да порой еще витязи храбрые ходить отваживаются. Много всего таит в себе лес нехоженый, с человеком не знакомый. Коли и набредешь там на знакомый след, знай: не человек это – леший, водяной али еще какая нежить лесная пробегала неосторожно. В таких местах она смела – порой нарочно на глаза заблудшему путнику лезет, только чтоб позабавиться, без злобы. Худо то, что привыкли люди всякую нежить врагом считать и распугали ее без разбора – и злую и добрую. С той поры нет дружбы промеж человеком и лесным жителем – крепко нежить науку запомнила.

Но в тех лесах, под сень которых ступили три всадника, будя конским топотом и звоном оружия тишину лесную, еще совсем не видали человека ни доброго, ни злого. Услышав звуки неслышанные и увидев сквозь листву существ невиданных, помчались жители лесные кто куда. Одни поближе, чтоб рассмотреть незнакомцев да заговорить с ними при случае, а иные прочь – соседям весточку передать да у мудрых совета спросить. В единый миг лес ожил, зашептал, зашевелился, и Буян, не останавливая коня, оглянулся на спутников и молвил с улыбкой:

– Живой лес, наш… Ободрись, Властимир, скоро на месте будем!

Князь вскинул голову. Он так и не заметил, как они в лесу оказались.

– Говорят, во времена далекие, когда даже самих богов на свете не было, а Сварогов[15]15
  Сварог – в славянской мифологии бог огня, небесный кузнец, отец солнца – Даждьбога.


[Закрыть] прадед был еще отроком, да и великий Ящер, земли устроитель, был в своем роде един, на земле рос вечный лес. Поднимался он в высоты заоблачные, простирался от студеных земель до самых жарких. Бродили по нему звери огромные, рядом с которыми наши кони – что щенки слепые. Ломали они дерева, тяжестью своею сминали и так ходили, да только за их спинами опять те же деревья еще выше поднимались, ровно зачарованные.

– И откуда ты, Буян, столько знаешь? – не выдержал Мечислав. – Про лес тот, чаю, и отец мой ничего не ведает… Кто тебе про него рассказы вал-то?

– Никогда ты людей тех не видывал, Мечиславо, и долго не увидишь. И я не сам с ними разговаривал – случай с теми, кто их в глаза видел, свел. То высший народ, сами Арии древние… Они про все ведают. И про лес тот.

– А что с тем лесом случилось? Ушел он куда или сгорел? Куда он пропал, коли ничто ему повредить не могло?

– Сам он себя сгубил. Вырос лес тот столь высок, что не выдержали стволы, обломились ветки – и упали деревья наземь, друг друга придавили насмерть. Кто ни был под ветвями – все погибли, только сильные самые, гибкие да ловкие по случаю выжили. Ушли они из тех мест, потому как на месте леса много лет смрад стоял – не продыхнуть было. Века как един миг промелькнули, превратились в пыль и пепел старые стволы, стали землей, на нее ветры новые семена из других земель просыпали, и иные леса на месте вечного леса выросли, с новыми зверями…

– Сказки все это, —хмуро молвил Властимир. – Не вечный тогда твой лес, коль изгиб весь без остатка. По-иному его назвать надобно…

– По-иному, – готовно согласился Буян. – Да только прошлое от этого не изменишь – как ни называйся, кем ты был, тем же и останешься. Даже коли все погибли – ты, князь, земли заступник и надежда. У простого человека может семья на первом месте стоять, но у князей не семья, не мать родная, не жена-водимая, не дети малые – вся страна родной быть должна.

– Ты земли моей не знаешь, —возразил Властимир.-Ре-зань на порубежье выросла, резанцы с малых лет воинами становятся, иначе подле Степи не выжить. Только воины там ценятся. А что с меня возьмешь? Без глаз я не князь! Предки мои воеводами были – их вольный народ за науку воинскую добровольно над собой поставил. Были б худы да неумелы – иной род бы верх взял или совсем не поднялась бы Резань, вырезали бы степняки народ под корень, а уцелевшие в дальние б земли подались. Калеки воинам в тягость…

Буян сдержал коня, который все норовил перейти с рыси на скок, поравнялся с Властимиром, нашел его руку.

– Много ты сказал, князь-друг, – молвил он, – не сказал только самого главного. Но не бойся, не сокрушайся – я твою думку тайную понял. Не зря меня Чистомысл вещим называл, птица Гамаюн[16]16
  Г а м а ю н – в переводе с древнеиранского – птица, приносящая вести и знания. В славянских ведических мифах воплощает вселенскую мудрость и космическую энергию Белеса.


[Закрыть] с руки ела, из губ вино пила. Ты о глазах своих утраченных печалишься, угадал ведь?..

– Угадал, – кивнул Властимир.-Уж сколько дней, как не видел я света дневного. Правду молвить – порой страшно делается: что впереди у меня, кроме тьмы? И дума заходит: а нужно ли жить убогому?.. Лишь долг мой перед родиной держит меня, а что после победы? Без света солнечного и семья не мила мне, и мир сам не надобен!

– Говорила мне Гамаюн, птица вещая, что мы все – а Арии древние в особину! – сиречь дети солнца ясного да неба чистого, потому и не мил нам мрак – в душе ли он или в судьбе. Не тревожься более – я думку твою в сердце заронил. Коли есть на земле где такая сила, чтоб тебе свет вернула, – сыщем ее, и снова ты увидишь мир, или пусть мне не видеть самому солнца ясного во веки веков!

– Да будет так! – раздалось над ними вдруг.

Всадники разом осадили коней. Над ними поперек узкой тропы, что с трудом продиралась в чаще леса, теряясь за поворотом во тьме, протянулся длинный корявый сук без единого листка. На этом суку сидел, нахохлившись, ворон и сосредоточенно клевал кору, отдирая ее и бросая вниз. Узрев, что наблюдают за ним, он перестал крошить сук, на котором сидел, и отвернулся.

– Эй, ворон, птица вещая, птица мудрая! – позвал его Буян, низко в седле кланяясь. – Коли послали тебя боги светлые, силы славные нашего рода-племени, ответь мне человеческим голосом: не ты ли только что слово вымолвил?

Ворон молчал и перья чистил, но все невольно вздрогнули, когда ответ пришел.

– То не он – птица глупая, неразумная. То я с вами говорю! – прозвучал низкий рокочущий голос, и сук чуть дрогнул. – Сгоните птицу злую!

Буян немедленно выхватил лук и вложил в него стрелу. Но стрелять ему так и не пришлось – ворон обернулся, увидел нацеленный в него стальной наконечник и крикнул человеческим голосом:

– Не надо! Сам уйду, старый болтун, сам! И улетел в чащу – ровно его и не было.

Сук над головами путников закачался благодарственно.

– Исполать вам, добры молодцы, хоть впервые сюда явились вы! Я на свете живу триста тридцать лет – триста тридцать лет да три годика. Повидал всего – и не вспомнится, а чего не видал, то мной слышано от ветров да птиц-пересмешников.

У самой тропы стоял толстый дуб. И потолще дубы видали друзья, но этот был статен, ровно витязь, что на миг с коня соскочил.

Буян склонился к уху Властимира, объяснил, что промолвило дерево, и прибавил тихим шепотом:

– Самое время выведать, как глаза тебе возвернуть. Лес-то, видно, диковинный, раз в нем деревья ссорятся с птицами на людском наречии. Здесь, видать, все тайны ведомы…

Князь не успел и слова вымолвить, как опять заговорил дуб:

– Расскажите мне, кто вы и откуда. Не вижу я вас, хотя голоса мне ваши тихие ведомы!

Подивились словам таким путники, а Властимир вперед чуть выехал:

– Уж ты гой еси, ты могучий дуб! Верно ль понял я, что ты тоже слеп? Что такое с тобой случилося? Или враг у тебя в этом мире есть?

– Враг не враг, странный гость, так назвать нельзя. Ворон тот все летать тут повадился – отрывает кору, лист в куски крошит. На него лес управы сыскать не может. Он любимец нашей хранилицы, что сторожит нас от горя и лихости, – потому и ведет себя безнаказанно. Только и есть у него, что все ведает. Но в моей судьбе невиновен он – нам, деревьям, глаза не положены. Лишь немногие их удостоились, но таких лес наш сроду не видывал!

Выслушав могучий дуб, опечалился Властимир.

– За ответ твой тебе благодарствую, – молвил он тихо. – Печаль ты мою не развеял… Но коли ты многое ведаешь, не

подскажешь ли; как человеку глаза вернуть, что по злобе чужой им утрачены?

Чуть помолчал дуб, пошелестел листвой.

– Верно ль понял я, путник, что ты слеп? – молвил он наконец.

– Да.

– Что ж, – призадумался старый дуб. – Нам, дубам-деревам, сила древняя издавна дадена – от отцов наших да прадедов, что росли в начале миров. Не искать нам сил да мудрости у чужих – самим раздавать ее. Много тайн я из жизни ведаю, рассказать – ста лет мало станет… Но чтобы глаза вернуть утраченные – не бывало такого, сказка то!

Пораженный в сердце самое ответом мудрого дерева, Властимир совсем опечалился, но дуб еще немного подумал и молвил:

– Погоди-ка, путник. Сам я помочь не могу, но есть здесь тот, кто все в мире ведает. То хранительница леса нашего, берегиня[17]17
  Берегини – женские божества, исполняющие зачастую охранительную функцию. Обычно связаны с культом Перуна.


[Закрыть] старая да древняя. Поселилась она здесь еще до моего рождения, а откуда пришла – и сама, верно, запамятовала. От ворона да тех, кто близко ее видал, слышал я, что ей все тайны мира ведомы. Коли вы ей видом, да разумом, да душой своей покажетесь, распознает она в вас достойных помощи, все, что можно и нельзя, сделает. Только запомните крепко: покажитесь ей так, чтобы не успела она вам вред причинить!

Юный Мечислав, что впервые столкнулся с опасностью, вопросил:

– А она может?

Буян весело воскликнул:

– А ты никак испугался, Мечиславо? Что, оторопь взяла? Крепко обидевшийся на такие слова, Мечислав вспыхнул, как сухой трут.

– Хорошо тебе говорить, Буян! – гневно молвил он. Ты во многих землях побывал, с людьми-нелюдями разными виделся. Тебе сам Гамаюн истину открывал. Да и князь – воин опытный, не сробеет – ему не в диковинку. Я же из дому первый раз выехал. Себя вспомни – может, в мои-то года ты и послабее был?

Буян уже готовился достойно ответить, но в это время Властимир вскинул руки, призывая к молчанию.

– Тише вы, растрещались, ровно сороки болтливые! – прикрикнул он на спорщиков, – Не о том сейчас надо речь вести, кто смелее да находчивее, пока срок для того не представился. Что там нас ждет – никто не ведает, потому вам молчать приказываю. Если станем мы по пустякам спорить да ссориться, никогда ничего не получится, отвернется от нас удача. Лучше спросим мы у дуба-дерева, как дорогу сыскать к берегине той!

Спорщики разом замолкли, пристыженные.

– Хорошо ты нас остудил, Властимир, – признался Буян. – Не сломили тебя невзгоды-горести. Твердо сердце, и ясен ум твой по-прежнему. Заставил и меня мальчишкой себя пред тобой почувствовать. Оно и верно – каких-то десять лет у нас с Мечиславом разница, а я уж себя стариком перед ним выставляю. Не держи на меня ты зла, Мечислав, будь ласковым!

– Да верно ты все сказал, – согласился юноша. – Я и правда испугался.

Старый дуб над их головами пошелестел листвой, прислушиваясь к их говору, и наконец сам слово вымолвил:

– Слушал я вас да раздумывал. О разных людях мне слыхать доводилося, но о таких – никогда. Может, слышал, да не верил я, может, правда, речей о том не было. Коли и верно, что вы говорили тут, то путь вам чистый, ровной скатертью. Пошепчу я тропинке этой – она уж расстарается, к хозяйке леса этого сама выведет.

Зашептались листья узорные, закачались ветви корявые, корни жесткие в земле ожили – дуб с землей и лесом разговаривал. Отвечал ему лес тихим голосом, а земля отвечала молчанием. Рассказав про все, что успел узнать, обратился дуб к троим всадникам:

– Я поведал про вас тропе. Обещалась она отвести вас до места, только чур уж с нее не сворачивать. А сойдете – поклонитесь ей, чтоб опять ей бежать, как от века легла. А теперь прощайте!

Корявый сук чуть шевельнулся, ровно махал на дорогу, и трое всадников поехали, куда тропа вела.

Лес вокруг стоял густой да неезженый. Кругом дерева в три обхвата до ветвей мохом поросли, листва на локоть землю усыпала. Частый кустарник ровно стена поднимается, колючими ветками за лошадиные гривы цепляется. В просветах листвы неба не видать, только слышно, как ручей звенит в овраге.

Жутковато было ехать по такому лесу зачарованному – не мертвому, но и не живому. Под любым деревом глаза горящие мерещились, из любого дупла смотрели лешие, из любой норы – звери лютые. Лишь тропинка все текла вперед – ну да что ей, тропе, в лесу станется!