Текст книги "Странствия Властимира"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Нет, – повинилась девушка. – Но про миледи я хорошо знаю. Я служанка ее, Марион. Здесь меня Мирима зовут по-ихнему… Нас с миледи вместе похитили.-ее за красоту, а меня – чтобы не успела слуг позвать. Везли нас сюда, чтобы продать. Уже и на помост вывели, и человек султана цену назначил, и сторговались они за нас обеих с норманном, как раздался стук и гром. Небо все потемнело. Выскочили на торг тридцать всадников в черном на вороных конях. Кони, как птицы, через лавки купцов перемахивают. А впереди – всадник, видом подобный дьяволу. Подлетел он, закричал: «Даю втрое больше, и она моя!» Никто и словом не успел обмолвиться, как на помост упал слиток золота величиной с голову, а всадник подхватил миледи, крикнул, и все умчались, а куда – никто не ведает…

Крепко задумался над ее словами Буян – что-то знакомое почудилось ему. А когда замолчала Марион, спросил:

– И ничего больше о твоей госпоже ты не знаешь?

– Нет. Меня купили для любимой жены султана. Я подле нее была и тебя слышала, а потом время выбрала и ей открылась. Госпожа дала мне золота и велела подарить его стражнику, чтоб он позволил с тобой побеседовать… Он уже назад идет!

Девушка метнулась прочь, как раненая лань, но Буян остановил ее:

– Погоди еще, Марион! Скажи-ка, нет у тебя знака какого от твоей госпожи, я бы передал его при случае Гаральду вместе с рассказом твоим. Сдается мне, знаю я, кто мог быть ее похитителем, да не поверит он бездоказательно.

Девушка вся дрожала, голос ее трепетал от страха, но она промолвила, доставая что-то из-под одежды:

– Только это… Мы поменялись крестами в самый первый день, как нас похитили. Здесь меня заставили принять ислам, креста носить не велят. Коль не боишься, прими его да передай как последний привет миледи ее жениху!

Девушка просунула руку сквозь решетку и бросила что-то вниз.

Буян кинулся ловить дар, пока тот не пропал в темноте ямы. В ладонь легло что-то крошечное, и показалось ему, что взял он еще один оберег, только форма его была другая – крестиком на тонкой цепочке. В темноте трудно было рассмотреть, что это, а потому Буян просто спрятал его под рубахой.

Но как только поднял он голову, чтобы сказать Марион, что сохранит дар и постарается передать рыцарю, кто-то бросился и схватил девушку. Закричала она, умоляя пощадить, но ее уволокли прочь…

Миновал целый месяц, и надоело султану упорство пленника. Однажды решил он сам прийти к нему.

Подходя, услышал он доносящуюся из колодца тихую песню. Гусляр пел, сидя на земле, пел для себя одного. Султан окликнул его, но тот не пошевелился и петь не перестал – ни одна жилочка в нем не дрогнула. Только дотянув песню до конца, Буян поднял голову.

– Что, повелитель, по пению моему соскучился? – молвил он глухо.-Али просто так, мимо проходил да и зашел? Спускайся – мы гостям завсегда рады!

– Да ты предерзок! – зафыркал султан, оглядываясь, не слышал ли кто слов гусляра. – Ты в полной моей власти. А за такие слова я казнить тебя должен!

Он заикался, тряс кулаками, но Буяну было все равно.

– Казни, —дернул гусляр плечом.-Если бы ты знал, как ты мне надоел!..

Буян говорил то, что чувствовал. Князь наверняка погиб один, без глаз и помощи, в чужой стороне. Друзья по несчастью его за мертвого почитают. Даже то, что знал он о невесте Гаральдовой, больше не грело душу.

– Хорошо же, – раздался над ним голос султана. – Ты сам жe выбрал судьбу, неверный! Завтра настанет твой последний час!.. Но умрешь ты не один – приведут сюда тех двоих, что с тобой вместе были. На глазах твоих прикажу я казнить их, а тебя поставлю перед выбором: или умрут они, или ты согласишься волю мою исполнить, делом купив их жизни. А коли обманешь – пожалеешь, что на свет рожден. Пока же думай!

Не дав Буяну и рта открыть, султан ушел.

Гусляр вскочил, не находя себе места. Он понимал, что нет у него другого выхода – или смерть лютая, или служба позорная да совесть запятнанная. Будет принужден он служить султану до самой смерти – коли даст клятву. Он почувствовал страх – за Мечислава, что первый раз из дому выехал и жизни не узнал, за Гаральда, что бесславно погибнет, за князя, перед которым у него долг невыплаченный остался…

Буян не поверил своим ушам, когда новые звуки нарушили тишину колодца. Напоминали они тихие стоны, и сперва подумал гусляр, что тихо плачет кто-то наверху. Но когда поднял голову – все стало и яснее и диковиннее.

На решетке сидела белая птица и деловито осматривалась. Потом она запрокинула головку – и полилось, отражаясь эхом от стен колодца, голубиное воркование – точь-в-точь так весной голуби зовут своих подруг.

– Голубь мой, голубь! Ко мне, ко мне, голубь! – позвал он отчаянно.

Горло перехватило – впервые певец не находил слов. Птица на решетке забеспокоилась, переступая с ноги на ногу. Она раскинула крылья, и сердце Буяна зашлось – сейчас спугнет вестника стража, и все пропало. Но голубь вдруг опустил голову в дыру решетки, примерился – и белым камешком пал вниз.

Он падал в темноту, трепеща крыльями, но Буян успел. Изловчившись, поймал голубя в ладони и, прижимая дрожащую птицу к сердцу, зашептал:

– Коль послали тебя боги светлые, знаешь сам, о ком я печалуюсь. Коль явился ты сам, неприказанно, отнеси обо мне весть друзьям моим. Сделай так, чтоб они тебя поняли, – мне подать им знак нечем!

Голубь вертел головой и сидел на удивление смирно.

– Поспешай – у меня всего день до утра, – шепнул ему Буян и пустил птицу.

Та стрелой ушла ввысь, навстречу пятну света. Продираясь в щель, голубь обронил несколько перьев. Они упали на дно, и Буян бережно спрятал их на груди.

Мисрийские купцы могли приметить, что рабы стали услужливее и втрое торопливее, словно все разом куда-то спешили. Купцы могли заподозрить, что те что-то скрывают, но торговые дела не оставляли времени.

Рабы прятали чужеземца, своего земляка, князя из незнакомого им до сего момента города Резани. Лишь немногие знали точно, где и как его можно найти, только эти несколько человек посещали его. Прочие же каждый свободный миг тратили на то, чтобы следить за чужеземцами – не появятся ли какие из них слишком близко от палаток мисрийцев или хана, не будет ли кто потихоньку расспрашивать караванщиков. Обо всех замеченных тотчас говорили Любечанину, а тот спешил к Властимиру и передавал, что слышал. За неполные два месяца князь узнал почти о сотне иноземцев, – то были купцы и их приказчики из Византии или земли Румана, варяги и викинги, норманны и жители Запада – городов с незнакомыми названиями и неизвестным языком. Однажды ему сказали, что слышали славянскую речь, но земляками оказались искатели приключений, забравшиеся сюда вместе с варягами. Никого, кто бы напоминал Буяна или Мечислава, у палаток мисрийских купцов не появлялось.

Время шло, и с каждым днем Властимир понимал все яснее, что с друзьями случилась настоящая беда – иначе гусляр давно бы сыскал способ отправить весточку. А то, возможно, сложил-таки неугомонный буйну голову, а Мечислав по неопытности пропал. Властимир ближе к концу второго месяца ожидания уверился в этом, и даже встречи с Облаком его больше не радовали, хотя Любечанин исправно по ночам выводил Властимира на погляд с другом.

Оставалась еще одна надежда – что где-то еще стоит караван из Мисра и Буян с Мечиславом искали его там, но Любечанин быстро развеял мечты, сказав, что другого каравана нет – он может прийти только по весне.

Однажды Любечанин зашел к Властимиру в неурочное время. Князь научился угадывать, скоро ли к нему придут, и порядком удивился, услышав ставшие знакомыми шаги. Раб протиснулся сквозь обвалившиеся камни и оказался в маленькой комнатке в шесть шагов шириной.

– Что, ты видел их? – с порога спросил Властимир.

– С иной я вестью, – вздохнул Любечанин. – Только что слыхал я, как хозяин посылал людей к караванщикам. Вскорости уезжает наш караван обратно в Миср, так что придется тебе либо расстаться с нами, либо отправляться в чужую сторону…

Властимир сжал кулаки, задумался.

– Сколько до отъезда у меня еще времени? – спросил он.

– Того не ведаю, но не больше пяти-шести дней. Точно известно будет за двое суток.

– Что ж, – тихо молвил Властимир, – ты следи, а как точно время вызнаешь – так сразу ко мне. А я тем временем что-нибудь придумаю.

Он по давней княжеской привычке взмахом руки отпустил Любечанина и, не дожидаясь, пока стихнут его шаги, ощупью присел на камень и обхватил руками голову.

Любечанин не ушел – он стоял чуть в стороне. Именно он первым услышал хлопанье крыльев над головой. Вскинулся раб и увидел, что в пролом крыши влетел белый голубь и мечется теперь, ища выхода.

– Что это? – выдохнул он. – Птица белая кружит, и прямо над тобой!

Хлопанье крыльев снизилось. Казалось, птица вот-вот сядет резанцу на голову. Князь поднял руки, защищая по привычке лицо, и почувствовал, как за его пальцы цепляются коготки пытающейся сесть птахи.

– Прямо к тебе льнет, – восхищенно выдохнул Любечанин. Птица упорно пыталась опуститься на его руку, и Властимир подставил ладонь.

Сев, голубь успокоился – распушил хвост, расправил крылья и тотчас заворковал, встряхивая грудью. Властимир ахнул, узнавая песню.

– Это ведь голубь? Голубь? – спросил он, осторожно протягивая к птахе руку.

– Он самый, – ответил Любечанин.

– Вестник крылатый. – Князь ощупью погладил птицу по спинке. – От кого ты мне весточку принес? Уж не от Буяна ли?

Голубь заворковал и опять завертелся на месте, словно узнал знакомое имя.

– Буян в беде, – сказал Властимир. – Сам прийти не может – так птицу за мной послал. Видать, долгонько искал меня голубок – легкий он и тощий. Жаль, что не поспел я ранее… Что ж, парень, ухожу я этой ночью.

– Куда? – ахнул Любечанин.

– Друзей выручать. Голубь меня куда надо выведет, а ты сам только что мне сказал, что вскорости придется мне выбирать – или с вами в Миср отправляться, или тут на свой страх и риск оставаться. Я и выбрал – иду, куда судьба зовет. А тебе последняя просьба – вечером проводи меня к Облаку да смотри, чтоб все на месте было!

ГЛАВА 14

Миновал всего час после того, как отзвучали с минаретов призывы на вечернюю молитву. Дамаск успокоился, жители его затихли по своим домам, а на улицы вышли воры, грабители, спешащие на свидание влюбленные и ночные сторожа. На окраинах уже раздавались их высокие напевные голоса: «Спите, жители Дамаска. В городе все спокойно!» – и перестук деревянных колотушек.

В эту пору и пришел к Властимиру Любечанин.

Князь его уже ждал – одетый, вооруженный. На руке его, как ловчий сокол, сидел белый голубь – только расшитого клобучка недоставало. Властимир издалека различил шаги раба. – Ты? – молвил он. – Веди – время дорого!

Облак уже был оседлан и нетерпеливо перебирал копытами. Он застоялся и спешил в дорогу. Любечанин вывел коня из ворот конюшни, и все трое: князь с голубем, раб и ведомый в поводу конь – потихоньку пошли прочь.

Голубь сидел на руке князя спокойно, словно неживой. Но когда за углом Властимир вскочил в седло и потянул повод одной рукой, забеспокоился, заворковал, словно хотел голубиным языком рассказать то, что под силу лишь человечьему.

– Князь, голубь-то все влево носом вертит, – сказал Любечанин, берясь за повод. – Не туда ли дорога?

– Куда он укажет, в ту сторону мне и править, – отмолвил Властимир. – А только что ты тут делаешь? Возвращайся к своим – я и сам управлюсь.

– Э нет, князь. – Любечанин потянул Облака влево по улице. – Я от тебя не отстану! Бежать я с тобой надумал – не век же ты по землям этим диким бродить будешь. Когда-то и домой возвернешься, а я – за тобой. Глядишь, и увижу места-то знакомые. А нет – и при тебе, в твоей Резани, останусь. Не прогонишь?

– Но как же ты с нами? Мы воины, а ты…

– А и воинам должен кто-то кашу варить, – спокойно и уверенно возразил Любечанин. – Думаешь, из наших с тобой никто бы не пошел, кабы ты кликнул? Да почти все побежали б, окромя тех, кого совсем детьми малыми захватили. Пока человек язык свой родной помнит, его все домой, на родину тянуть будет.

И отправились они в путь втроем – князь, раб беглый и голубь белый. Все время, пока ехали по ночным пустынным улицам, сидел голубь на руке у князя спокойно, перышки перебирал, а потом вдруг встрепенулся, подтянулся и забеспокоился. Прежде чем успел Властимир окликнуть Любечанина поглядеть, что с птицей творится, та уже спорхнула с руки резанца и закружила в воздухе над его головой с криками призывными.

– Никак, зовет, чтоб за ним мы последовали? – угадал князь. Голубь вертелся перед лицом, чуть не задевая крыльями, но в руки не давался. Потом только опустился на левое плечо Властимира и забегал по нему воркуя.

– Влево надо править, – решил князь. – Есть здесь улица?

– Как не быть? Совсем мы с нею рядышком! – откликнулся Любечанин. – Вот ведь диво дивное! Птаха малая, а разумеет, ровно кто из богов ее надоумил!

– Не бог то, а друг мой закадычный, Буян-гусляр, – ответил Властимир.

Облак свернул в узкую улицу, что тянулась меж двух заборов и казалась бесконечной. Только старый месяц да две звездочки освещали ее. По обеим сторонам поднимались мрачные заборы, за ними так и мерещились грабители. Но незрячий Властимир лишь по эху Облаковых копыт догадывался о том, где они едут.

Когда улица кончилась, голубь забеспокоился вновь – забегал, заворковал, а потом перебрался на другое плечо и вертелся там, пока всадник не свернул направо.

Они выехали на какие-то задворки, где были только заборы с калитками и закрытыми воротами. За заборами поднимались высокие здания, почти закрывающие свет месяца. Голубь неожиданно спорхнул с плеча Властимира, покружил над его головой, а потом отлетел чуть подальше и присел на стену над воротами.

Не раздумывая, Властимир направил Облака в ту сторону, куда улетела птица, – умный конь сам тянул туда. Но Любечанин подскочил и повис на морде жеребца.

– Осторожнее, князь! – воскликнул он. – Не знаешь ты еще, куда тебя птаха привела! То тюрьма султана, а с другой стороны – его дворец с садами!

– Тюрьма? Знать, верно мы прибыли! Жив, значит, Буян, коли голубь в тюрьму меня привел. Ждет он моей помощи.

– Да можно ли тебе одному туда? Где это видано, чтоб в одиночку на этакое дело решаться? – Раб поворотил коня в сторону. – Дождись утра – тогда думать будем!

Он упорно старался поворотить Облака назад. Рассердился Властимир на Любечанина. Натянул повод, вздыбил коня, вытянул раба плетью.

– Прочь, трус! – крикнул. – Видно, рабство твой дух ослабило, коль позабыл, что Буян друг мне и брат названый. Говорят у нас на родине: «Сам погибай, а товарища выручай!»

Облак вырвался из рук пытавшегося удержать его раба и одним прыжком донес князя до ворот. Тут же слетел со стены белый голубь, сел на плечо Властимиру, заворковал, а князь, не таясь, подъехал ближе и ударил в кованые створки кулаком.

Раздался такой грохот, что проснулась стража, дремавшая на стене, выскочила во двор, спрашивая: «Не конец ли это света?» И узники в тюрьме услыхали грохот невиданной силы, забеспокоились. Показалось им, что тюрьма рушится.

И второй раз ударил Властимир кулаком в ворота, на сей раз не с правой, а с левой руки, где когда-то Разрыв-дар у него был. Повыскакивала стража из тюрьмы во двор, хватаясь за оружие, и застыла, не в силах слова сказать. Ворота у них на глазах дрогнули, выгнулись, будто джинн[28]28
  Д ж и н н – в мусульманской мифологии духи, часто злые. Джинны созданы Аллахом из бездымного огня и представляют собой воздушные или огненные тела, обладающие разумом.


[Закрыть] ударил в них с той стороны. Потом по камню побежали мелкие трещины, зашатались скобы чугунные, штукатурка со стен посыпалась, а когда ударило что-то в ворота в третий раз, рухнули они с грохотом и скрежетом, подняв тучу пыли.

С криками отбежала стража в стороны, а когда пыль рассеялась, увидели все, как въехал в пролом всадник на белом коне. И был он весь черный, как разгневанный джинн, и конь под ним был подобен грозовой туче – грива по ветру стелется, хвостом заметает улицу, шерсть искрами вспыхивает, глаза горят будто молнии. Выехал всадник на широкий двор, натянул поводья, вздыбливая коня, вскинул руку – и спорхнул ему на ладонь белый голубь. Заворковал голубь, забеспокоился и ко входу в тюрьму устремился, увлекая за собой всадника.

Взглянули в лицо всаднику стражники – и замерли, словно зачарованные. Всадник был слеп. Закрывала его глаза повязка, с одного бока кровью измаранная. Не испугались они этого, скорее обрадовались. Опомнились всадники, закричали и бросились на одинокого противника, а было их без малого полсотни.

Закипела во дворе странная схватка – Любечанин из-за угла смотрел и дивился. Вертелся на месте белый конь, защищая своего всадника – зубами хватал, копытами бил, – а вокруг со всех сторон лезли стражники. Сверкал в свете месяца длинный прямой меч черного всадника. Он кого наполы разрубал, кому голову отсекал, кому руку по плечо отмахивал. Лезли на него охранники, да только сами друг дружке мешали и падали, убитые или раненые. А кто успевал от меча разящего увернуться, того белый конь зубами ловил и руку насквозь прокусывал. Вскрикнет такой человек от неожиданности – а всадник на крик обернется да по голосу отхватит кричавшему голову.

Отступили охранники. Чуть только приостановилась битва, слетел слепому на руку белый голубь, заторопился, заворковал. Развернул коня черный всадник и поскакал к тюрьме через двор.

Спохватился смотритель тюрьмы, крикнул своим воинам:

– Не пускать его!

Несколько человек тут же к дверям бросились, затворили их изнутри. Да только не помогло это – подскакал всадник к запертым дверям, переложил меч из правой руки в левую и ударил по замку.

Затрещали ворота, не выдержали удара и рухнули на головы стражников. Белый голубь первым в двери ворвался, всадник – за ним.

Узники в тюрьме слышали шум битвы и теперь гадали, кто с кем бьется. По всему выходило, что напал на тюрьму джинн. Многие были удивлены, когда сквозь решетки увидели, что это всего лишь один всадник с белым голубем.

Словно ураган пронесся Властимир по тюрьме. Выскочили ему навстречу несколько охранников, подняли оружие, да только ни один не успел ударить. Вздыбился над ними белый конь, взмахнул копытами – и упали они мертвыми.

Проскакал черный всадник по коридору. Чавкали копыта его жеребца, грязь и воду разбрасывая. Со всех сторон сквозь решетки тянулись к нему руки узников, наперебой молящих об освобождении. Но всадник не обращал внимания на их голоса. Куда-то исчез белый голубь, его проводник. Не знал он, куда ехать дальше, и позвал на всю тюрьму:

– Буян, друг, где ты?! Отзовись!

Услышал этот крик Мечислав и закричал в ответ:

– Князь! Князь! Сюда!

Властимир тут же узнал голос юноши и поскакал на зов. Верный Облак сам поднес его к решетке, сам встал перед нею. Князь соскочил с коня. Мечислав бросился к нему, протягивая руку через прутья.

– Князь, князь!.. – повторял он, – Видишь, Гаральд, он все-таки нас нашел!

Властимир сжал руку юноши.

– Буян где? – быстро спросил он.

– Того не ведаю, княже, ..

Белый голубь спорхнул откуда-то сверху и сел на плечо Властимиру, беспокоясь и воркуя.

– Он знает, где Буян, – уверенно молвил юноша. – Он летал к нему, я это чувствую.

– Раз так, торопиться нам надо, – молвил Властимир. – Отойди-ка, Мечислав, я открою…

Юноша отступил. Гаральд шепнул ему на ухо:

– Как же так можно-то? Без ключа?

Тут же он сам увидел – как. Властимир коснулся решетки, она заскрипела и поднялась вверх. Князь шагнул к узникам.

– У вас цепи? – спросил он. – Я слышал звон. Мечислав протянул ему руки, и князь простым касанием отомкнул замки.

– А это кто? – спросил он у Мечислава, когда очередь дошла до рыцаря.

– Тот самый, кого Буян выручать бросился.

– А… Что ж, коли хочешь, следуй за нами, – молвил рыцарю князь. – Вещун редко ошибается.

Они вышли в коридор. Остальные узники встретили их криками и злобным ревом:

– И нас!.. Освободи и нас, маг!

Подскочил Облак, ткнулся носом князю в плечо, зовя поторопиться.

Послышался топот и звон оружия, и в коридор вбежали стражники – смотритель тюрьмы призвал помощь.

– Народу почти сотня, – сказал Мечислав, – Что делать будем, княже?

– Освободим остальных, – быстро ответил тот, – Пока они будут промеж собой разбираться, мы уйдем…

Ему помогли добраться до первой решетки, и через полминуты еще двое узников оказались на свободе. Они выказали себя бывалыми воинами – подобрали оружие убитых стражников и кинулись пробивать саблями путь на свободу. За ними устремлялись другие. Не прошло и нескольких минут, как в тесном коридоре закипело побоище.

Голубь торопил славян, зовя за собой. Властимир посадил впереди себя Мечислава, позади – Гаральда, жеребец тяжело толкнулся от земли и взвился в воздух.

Битва замерла на миг – все следили за полетом коня с тремя всадниками. Слышались только пораженные голоса: «Джинн! Джинн!»

Облак перемахнул через стену и опустился на задворках дворца султана. Путь указывал ему голубь – он летел впереди, а Мечислав направлял жеребца. По его-то слову Облак и опустился на сверкающе-белый от лунного света двор, со всех сторон окруженный стенами.

Здесь было тихо – стража, видевшая битву во дворе тюрьмы, разбежалась.

Всадники спешились. Голубь с маху врезался в подставленную руку князя и почти закричал, зовя поторопиться. Он приплясывал на месте так, словно сел на уголья.

Гаральд вдруг опустился на колени и перекрестился.

– Благодарю тебя, Господи, —дрогнувшим голосом молвил он. – Ты призрел нас в сем узилище и явил Духа Святого для нашего спасения. Вернусь – поставлю в храме самую большую свечу, какую найти смогу, во Имя Твое! Господи, не оставь нас и дальше в милости Твоей!

Он смотрел на голубя так, что Мечислав удивленно потормошил его за плечо:

– Что с тобой, друг? Успокойся – не время сейчас!

– Юноша верно говорит, – добавил Властимир. – Кончай про духов болтать. Где-то здесь Буян должен быть – его искать надо, а еще коней и оружие. Вчетвером мы на одном Облаке далеко не уйдем.

Мечислав вдруг по-разбойничьи лихо свистнул в два пальца. Облак, услышав, встрепенулся, взвился на дыбы, заржал, и откуда-то из-за одной стены донеслось ответное ржание.

– Там наши кони! – воскликнул отрок. – Гаральд, ты иди с князем, а я до лошадей.

Князь нашел руку рыцаря:

– Веди меня, куда голубь полетит… А ты, дружок белый, исполняй до конца дело. Веди нас к гусляру!

Он стряхнул птицу с руки.

Гаральд даже задохнулся от возмущения – так обращаться со Святым Духом, ровно это какая простая птица! Сейчас поразят нечестивца молнии… Но ничего не случилось – голубь вспорхнул и полетел прочь, зовя людей тихими криками.

Стражник над колодцем слышал шум, но, верный приказу, не тронулся с места. Он, правда, не смог отогнать белого голубя, что прилетел неожиданно и закружил с криками над решеткой. За птицей бежали, держась за руки, двое людей, а за ними не спеша рысил конь. Именно его видел охранник, когда он перелетал через стену. Значит – те двое джинны!

– Именем Аллаха и Сулеймана-ибн-Дауда не приближайтесь! – закричал сторож. Имя Пророка не остановило джиннов. Они подбежали, и один из них, светловолосый и сероглазый, выпустив своего спутника, схватился с охранником. Тот оттолкнул безоружного. Но второй джинн не терял времени – мелькнул меч, и охранник упал, даже не успев понять, что случилось.

Гаральд помог Властимиру вытащить меч из трупа. Голубь уже топтался на земле, словно завлекал невидимую голубку.

– Где-то здесь, —уверенно молвил князь.-Буян!

– Да здесь я, здесь! – неожиданно раздалось откуда-то снизу – Прямо под тобой, княже, и тебя вижу! Ты прямо на решетке стоишь!

– Буян, друг, жив! – Властимир наклонился, ощупал решетку. – Что это такое?

– Вроде колодца нашего, только камень здесь один, а внизу не вода, а сырость. Здесь знаешь как холодно – и в порубе зимою такого не сыщешь!

Князь сорвал решетку. Веревки поблизости не оказалось. Пришлось воспользоваться поясом да запасной упряжью с Облака.

Властимир ждал гусляра у самого края колодца. Едва он догадался по дыханию, что друг рядом, подхватил его за ворот рубахи и, как щенка, вытащил наружу.

Зубы Буяна мелко стучали от холода. Он крепко сжал плечи князя.

– Ой, ну и знобко там! – прошептал он. Сквозь кости пробирает и до сердца доходит… Исполать тебе, Властимир. Без тебя бы мы все пропали. Я уж надежду потерял, да голубок наш вовремя завертелся.

Рыцарь смотрел на обнявшихся друзей и только качал головой.

– Так, значит, ты не продал нас султану? – наконец выдохнул он.

– А с чего мне так поступать? – Буян оторвался от Властимира. – Мы, гусляры, народ вольный. Нас ни золотом, ни чинами, ни цепями удержать нельзя, потому как песня только на воле живет. А кабы не князь, быть тебе и Мечиславу поутру казненными… А где он?

– За лошадьми пошел. Тут конюшни, видать, недалече… Они поспешили за Мечиславом, но тот скоро попался им на глаза – он скакал на своем сером коне, ведя в поводу двух лошадей, а за ним гналось несколько всадников. Мечислав отчаянно погонял жеребца, стараясь оторваться от погони. Увидев всадника на белом коне и двух людей рядом, сторожа осадили коней, а Мечислав подскакал к Буяну и отдал ему повод рыжего жеребца.

– Бери! – крикнул он. – И гусли твои – там!

Теперь перед семью охранниками встало четыре конных воина. Трое незнакомцев, не медля ни минуты, кинулись в бой.

Сверкнули мечи, звеня о щиты и доспехи, кто-то мешком свалился с седла. Уцелевшие охранники бросились бежать.

Их преследовал только один противник – рыцарь. Не тратя времени на то, чтобы надеть доспехи, Гаральд ринулся за охранниками, подняв меч и выкрикивая свой боевой клич. С трудом его догнали Мечислав и Буян, поймали коня за узду.

– Ну уж нет, – решительно сказал Буян. – Мы полдворца перебудили, еще немного – и весь город на ногах будет, а здесь стражи немерено. Тебе с ними не справиться – один раз попал в тюрьму да надеешься второй раз так же счастливо избавиться? Едем с нами, пока не поздно!

– Но Джиневра… – запротестовал Гаральд.

– Ей мертвый жених не надобен. А коли с нами поедешь, поведаю, что успел о ней вызнать, – пообещал гусляр.

Это сломило решимость рыцаря. Беглецы разом повернули коней и поскакали в проход между зданиями, ища выход.

Белый голубь не отставал от них по-прежнему. Он летел чуть впереди Облака, и старый конь следовал за ним как зачарованный. Иногда голубь отлетал чуть вперед, разведывая дорогу, но потом возвращался и уводил всадников от засады.

Ломая заросли, кони ворвались в сад султана. Распугивая уснувших птиц, проскакали его весь и оказались на половине жен.

Здесь Гаральд попробовал остановиться.

– Тут моя невеста, – убеждал он славян, но Буян вцепился в повод его коня:

– Где твоя невеста – знают только тот, кто ее унес, да я. Так что меня слушай – я дурного не присоветую! Искать ее здесь нечего – слышишь?

Шум погони приближался, огибая сераль с двух сторон. Хоть и подозревала стража, что укрылись беглецы среди женских домиков в саду, но никто не решался под страхом смерти вступать туда. Заходить в сераль могли только несовершеннолетние сыновья и евнухи. За ними и послали, а тем временем солдаты окружили сераль, чтобы загнанные в угол беглецы не ушли через стену.

Четверо всадников попробовали незаметно приблизиться к стене, но всюду их ждали сабли, копья и нацеленные луки. Гаральд успел надеть доспехи – они все это время так и оставались увязаны у седла вместе с прочими вещами рыцаря. Но пока он одевался, они потеряли драгоценное время и оказались в ловушке.

– Нам поможет Будур-аль-Алтын! – вдруг воскликнул Буян, хлопнув себя по лбу. – Ну конечно же!

– Кто она такая? – немедленно спросили у него остальные.

– Любимая жена султана. Когда я пел, ей песни мои понравились. Она даже вступиларь за меня перед султаном, когда я прогневил его речами гордыми. Потом служанка ее заходила, говорила, что госпожа голос мой не забыла.

– Может, она еще кое-чего в сердце держит? – съязвил Властимир мрачно, но гусляр уже тронул коня наугад по саду.

Посреди сада тут и там высились небольшие домики, похожие на увитые плющом беседки. Все они были разные – одни чуть побогаче и причудливее украшены, другие поменьше и поскромнее. Крыши всех покрывал затейливый-узор, стены были расписаны нежными красками, маленькие окошки и двери занавешены тканью. Лишь немногие, самые большие и красивые, имели легкие, словно из лозы плетенные, двери. Все домики казались такими легкими и нежными, что, наверное, можно было поднять любой из них одной рукой.

Домики теснились близ одного, высокого, в два этажа, снежно-белого дома, украшенного кованным из золота затейливым узором. Он напоминал бело-розовые облака на заре, когда солнце только выезжает на небо на своей колеснице.

– Словно терем Зари-Заряницы, – выдохнул Буян, – Только не Ярило-солнышко[29]29
  Я р и л о – славянский ритуальный персонаж, связанный с идеей плодородия, избытка, урожая.


[Закрыть] у нее ночует, а Зима снежная да лютая… Но сдается мне, что тут и живет султанова жена. Погодите здесь – я один пойду!

Он спешился и тихо ступил на крытое золотом крыльцо.

– А признает ли она тебя? – окликнул его Мечислав. – Ты вон как переменился – даже я опознал тебя лишь по голосу да по князю…

– Ну так и она меня по песне узнать должна, – отмолвил Буян и неслышно скрылся в доме.

Сыскать спальню красавицы ему труда не составило – все двери внутри были распахнуты, и можно было с порога осмотреть их, не тратя попусту времени.

Несколько залов, идущих один за другим, оканчивались у порога спальни. Было в них темно, хоть глаз коли, гусляр то и дело спотыкался о набросанные подушки. Один раз под ногой звякнули струны забытой лютни. Хорошо, что пол был устелен толстыми коврами и его шагов не было слышно.

Широкая богатая кровать Будур-аль-Алтын была забрана пологом. Откуда-то струился аромат ночных цветов. Привыкшему к смраду и вони Буяну он ударил в голову, и гусляр чуть пошатнулся, приходя в себя.

Легкий светильник освещал постель и молодую, лишь чуть постарше его Прогневы, женщину. Узорная ткань почти не скрывала ее стана, и Буян поймал себя на дурной мысли – кабы не друзья, что там ждут, да не погоня, попользовался бы он красавицей. Но время не терпело, и он осторожно накрыл ладонью ее рот.

Женщина мигом проснулась, крик замер у нее на губах. В широко раскрытых глазах застыл ужас. Она вздрогнула всем телом, как раненая лань, и попыталась вырваться, но гусляр успел поймать ее руку.

– Не бойся меня, красавица, – шепнул он. – Я Буян-гусляр, чьи песни тебе так понравились… Будур-аль-Алтын… Тебя так зовут?

Она явно не узнавала Буяна с бородой, похудевшим и постаревшим лицом. Он понял это.

– Может, спеть тебе, чтоб ты поверила? – быстро молвил гусляр. – Я могу, только там меня друзья дожидаются – те самые, о которых я султану говорил: Гаральд из Англии да спутники мои из земли славянской. За нами охота идет, не можем мы долго задерживаться. Помоги нам, ладушка! Ради песен моих – чтоб их иные люди на земле слышали…