Текст книги "Цена счастья"
Автор книги: Галина Гончарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Альдонай, помилуй…
Лиля думала примерно о том же.
Она попросила у Алисии что-нибудь почитать из дворцовой библиотеки – и сидела у постели короля.
Приехал Тахир, и был радостно встречен. Лиля реквизировала у него несколько мазей и пару обезболивающих.
– Сойдет.
– Ваше величество, – поскребся в дверь камердинер. – Разрешите?
Эдоард кивнул.
– Ваше величество, тут докторус…
Эдоард посмотрел на Лилю.
– Хотите – послушайте. – Лиля усмехнулась. – Только на кровопускания и клизмы не соглашайтесь. При вашей болезни от них больше вреда, чем пользы. Да и вообще, кому это серьезно помогало?
Эдоард пожал плечами, но камердинеру дал знак – впустить. И в спальню короля влетел… попугай?
Это было нечто такое… зеленая туника расшита диким количеством камней, нежно-голубые штаны отделаны чем-то вроде лент, на шее большой розовый бант… плюс еще волосы, засыпанные мукой и увенчанные чем-то вроде разлапистого желтого банта… жуть!
– Ваше величество, я узнал – и примчался к вам! Обещаю! Через день вы будете уже на ногах!
Лиля, спрятавшись за пологом кровати (а пыли-то, пыли…), ухмыльнулась. Ты бы хоть узнал, чем пациент болеет… Умник!
Умник ухватил с поклонами короля за руку и принялся изучать ногти. Потом перевернул и уставился на ладонь.
Попросил показать язык. Плюнуть ему в ладонь. Эдоард все это проделывал стоически. Лиля пока терпела.
После изучения плевка мужчина глубокомысленно изрек:
– Цвет слюны неровный, синеватый. Это свидетельствует о нарушении функции главной мозговой железы. Полагаю, необходимо кровопускание.
Ага, неровный, синеватый… Болван!
Черникой короля напоили! Отваром с добавлением ягод черники! Лиля сама же и добавила, на всякий случай. Королю только запора сейчас не хватало, при невралгии, когда каждое усилие – уже боль. Нет уж. Пусть хоть в туалет ходит без напряжения. Его бы еще на диету, а то знает она, что короли едят.
Неправильное питание – залог болезни. Запоры, поносы, проблемы с кишечником – а там и все остальное ждать себя не заставит.
– Мне не нужно кровопускание. – Эдоард был вполне уверен.
– Ваше величество! Но железа! Она явно воспалена! Давайте тогда я вам дам промывательное! Великолепная вещь!
И что самое печальное – кому-то поможет. Если обожрался или от запора страдаешь. Но при невралгии добавлять еще и рвоту? Когда ни охнуть, ни вздохнуть… каз-зел!
– Засуньте его себе в…
Лиля едва не присвистнула. Какие слова наш король знает!
– Вон из моей спальни. И со двора. Вы уволены!
– Ваше величество, воспаление…
Лиля выступила призраком. Не удержалась. А еще жалко Эдоарда стало. И так мужик на последних каплях воли держится.
– Спорить с волей короля? Ах ты дрянь!
Докторус аж подпрыгнул. И заверещал что-то о безмозглых бабах и их происках.
Лиля марать руки не стала. Хлопнула в ладоши.
Камердинер не заставил себя ждать.
– Его величество изволил выгнать этого болвана, – проинформировала графиня уж вовсе злорадно.
Слуга перевел взгляд на короля, поймал подтверждающее движение век – и истошно затрезвонил в колокольчик.
Пара гвардейцев возникла как из воздуха. Докторус был подхвачен под руки и выкинут взашей.
Лиля подсела к королю.
– Все будет хорошо, ваше величество. Обещаю, вы поправитесь. Только на кровопускание не соглашайтесь…
Эдоард еще раз согласно опустил веки.
– А теперь вам бы поспать. А вечером я вас разбужу, обещаю. Часа за три до заката.
Эдоард кивнул.
Сильные руки подхватили его, помогли принять положение, в котором он мог лежать и не ощущать боль так сильно, чуть поддержали, поправили подушку, чтобы было удобнее.
Эдоард прикрыл глаза.
– Вы… здесь?
– Обещаю никуда не уходить, пока вы не проснетесь. – Лиля посмотрела на кресло. Удобное. Сойдет. – Спите, ваше величество. Все будет хорошо. Спите.
Ну, с «хорошо» она явно погорячилась. Но хоть бы выздороветь.
Эдоард сомкнул веки – и провалился в тяжелый сон без сновидений.
– Пусть его величество выспится. – Лиля повернулась к Алисии. И вздрогнула. Та смотрела так…
– Кто ты?
Лиля все поняла, но сдаваться не собиралась.
– Лилиан Иртон. В девичестве – Брокленд.
– Не верю. Ты другая, ты какая-то странная…
– Мы еще поговорим об этом. Я та же Лиля. Я могу повторить, что вы мне сказали, когда мы венчались с Джерисоном, я могу припомнить все, что на вас было, да и мой отец не признал бы самозванку, разве нет?
– Но ты…
– Я – Лилиан. А то, что я изменилась… кто бы не изменился, побывав практически в гостях у Альдоная?
Алисия покачала головой. Но настаивать не стала. Расскажет. Никуда не денется. Действительно, не при людях…
Эдоард просыпался пару раз. Лиля напоила его травяным чаем с медом – и король опять провалился в тяжелый сон.
А вечером с докладом заявился Ганц.
Лиля, которая, перенервничав, уснула на кушетке прямо в королевской спальне, встретила его сама.
– Ганц, рада вас видеть.
Лэйр поцеловал ей руку.
– Графиня… Что с его величеством?
– Если Альдонай смилуется – скоро будет здоров.
Лиля не понимала, почему ее так легко допустили к королю. А ларчик просто открывался. С больными королями не спорят, особенно когда во дворце что-то непонятное, а гвардия выглядит очень… недружелюбной. Больные короли сносят головы ничуть не хуже здоровых. Да и камердинер дал нескольким людям подсмотреть в щелочку.
Король спит, графиня читает книжку, иногда поправляет больному одеяло или подушку.
Кроме того, по дворцу пополз слух, что его величество простудился, но вскоре встанет. Так что… придворные просто не нарывались.
Исключение пыталась составить баронесса Ормт, но камердинер послал ее так витиевато, что сам половины не понял, а на вопли «казню!!!», «запорю!!!», «наглая тварь!!!» и прочее просто не обратил внимания. Было бы на кого. Таких у короля – ведро да телега. Курица глупая. Не до нее сейчас.
Баронесса прогулялась перед гвардейцами разок-другой и увяла.
Помочь ей могли бы принцессы, но они этого делать не собирались.
Рик был в отъезде.
А остальные твердили: не суйся к королю, а то ведь можно и в Стоунбаг загреметь. Альдона при дворе не было, хотя его появление – это вопрос времени. Среди придворных же охотников рисковать не нашлось.
Ганц дождался разрешения от камердинера и прошел в спальню. Эдоард все так же ровно лежал в кровати, но уже с открытыми глазами. И Лиля занялась им. Помогла приподняться, подложила подушку…
– Так лучше?
– Да. Где вы этому научились, графиня?
– Я обещаю все рассказать потом, ваше величество. А пока к вам лэйр Ганц с докладом.
– Пользуетесь моей болезнью, графиня?
– Как бы я смела, ваше величество? – Лиля лукаво смотрела на короля. – Как только вы всерьез на меня прогневаетесь, я пойму, что вы выздоровели.
Эдоард ответил ей легкой улыбкой.
– Вы говорите, как заправский докторус, графиня.
Лиля чуть присела в поклоне, всем своим видом показывая, что она просто женщина, но никого не убедила.
– Оставьте нас, графиня.
– Если станет хуже, зовите меня немедленно, ваше величество. – Лиля смотрела строго и неуступчиво. – Обещайте.
– Я – ваш король, леди, вы не забыли?
– Вы сейчас мой больной.
– Вы забываетесь, леди.
– Значит, вам уже не так плохо, ваше величество. Я повинуюсь. – Лиля поклонилась и вышла.
Эдоард посмотрел на Ганца:
– Докладывайте, лэйр.
– Ваше величество, я допросил всех троих. Это действительно был заговор…
– Авестер?
Ганц заговорил совсем тихо, чтобы даже муха на окне не услышала. Только для ушей короля.
Авестер, все так.
После смерти Имоджин Авестерской Леонард поставил на Эдмона. И сделал ему определенное предложение.
Эдмон принялся размышлять. Но не надо думать о юноше слишком плохо. Он и так был старшим принцем, наследником престола, отца он… не то чтобы ненавидел, скорее считал запутавшимся. Презирал и ненавидел он Иртонов, и то не всех.
А становиться отцеубийцей? Нет, этого юноша не хотел. Рассматривались такие варианты, как заточение, отречение…
Эдоард криво улыбнулся в этом месте доклада Ганца. Ну да, то-то у нас заточенные короли долго живут! Или на вилку упадут, или подушкой удавятся. Но Эдмон это тоже понимал.
Вот уничтожить Джессимин – это он бы не отказался. И кстати, был заказчиком двух покушений. И третье таки увенчалось успехом.
– Третье?
– Это была не болезнь. Яд.
– И кто?
– Докторус, ваше величество. Вы его еще выгнать изволили.
– Найти и казнить без шума.
Ганц не возражал. И найдем, и пришибем.
– Как пожелаете, ваше величество.
После смерти Эдмона около года Амалия пребывала в прострации. Чем и воспользовались Ивельены.
Старшему давно поперек горла стояло подобное положение. Лоран-то отлично понимал, что, когда все откроется, полетят головы. Только что он мог сделать?
Питер был влюблен в Амалию так, что, если б его лично Альдонай вразумлять начал, он бы и тогда на все наплевал. Лишь бы любимая была рядом. Ну и старался он после гибели Эдмона как-то развлечь ее, поддержать, ободрить… получилось. Примерно два года назад они заключили брак. Тайно, но на этот раз – законно, так что младшие близнецы вполне законные Ивельены.
– Я потом подпишу указ, поделю между ними земли Ивельенов, пусть владеют…
– Ваша воля – закон, ваше величество.
Около года после смерти Эдмона все было спокойно. Джайс даже своей выходкой оказал короне услугу. Авестерцы подумали, что Эдмона раскрыли, и затаились, чтобы всех не вытянули за хвостики. Но время шло, народ успокаивался – и вот к Лорану Ивельену явились эмиссары Авестера.
Предложение ему было сделано то же самое. Только Эдмона заменили на Джеса-младшего.
В отличие от совестливого Эдмона, который не хотел перешагивать через труп отца, Лоран Ивельен такими комплексами не обладал. К тому же… Тут сыграли и личные мотивы. Страх перед короной у него, как это часто бывает, перешел в агрессию. Герцог устал бояться и напал.
А может, еще сыграло свою роль то, что Амалия выходила из кризиса и рвалась отомстить за первого мужа. Психологов-то тут нет, объяснить женщине, что она сама во всем виновата, могли только патеры или пасторы, а их Ивельены к Амалии не допускали. Еще покается от дурного ума – и что потом? Всех на дыбу?
– Я бы не пощадил, – признал Эдоард.
Ивельены об этом догадывались. И понимали, что долго тайну хранить все равно не удастся. Тем более что третий ребенок, больная девочка, была как две капли воды похожа на свою бабку. Не на Эдоарда, нет. А именно на Имоджин. Любой, кто видел предыдущую королеву, сразу узнал бы королевскую кровь.
Ивельены приняли предложение Авестера, и Лоран начал готовиться. Амалии была преподнесена другая версия. Ее сын должен занять трон отца, разве нет?
Разумеется – да!
– Она все равно знала…
– Да, ваше величество.
Почему покушались на Джерисона? На Лилиан?
А все просто. Если Амалия – дочь Эдоарда, то Джерисон – его сын. Старший. И плевать, что он бастард. На минутку – он дядю любит. Хотя и не знает, что дядя – его родной отец. А талант полководца у него есть. Лорану и даром смута в королевстве не нужна была. Хватит и того, что наверняка будет. Есть же люди, верные королю, есть у них свои отряды… а кто-то посчитает, что его права на трон тверже, чем у Ивельенов. И начнется свистопляска.
Как известно, захватить власть – полбеды. А вот удержать ее…
Над этим Лоран Ивельен и работал. Вербовал сторонников, подкупал, интриговал…
Денег не хватало капитально. Леонард хоть и король, но жадина тот еще. А для переворота нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги.
Поэтому решили постараться убрать сначала Лилю с Мирандой, а потом Джерисона. Для поправки семейных дел.
Если Джерисон умрет первым, то Лиля с Мирандой отправится к отцу. И выцарапать оттуда малявку будет сложно и долго. И шумно. А последнее было самым худшим для Ивельенов.
Если же сначала умирают Лиля и Миранда, а потом Джерисон, то деньги его и дела отходят – кому бы вы думали? Родной и любимой сестре. И завещание есть. Последняя воля.
Поэтому покусились на графа Джерисона Иртона аккурат после письма Лилиан, что она и Миранда при смерти. Да-да, госпожа графиня ввела в заблуждение своих врагов, так что они были в шоке, когда Лиля появилась в столице. Ну и началось…
Эдоард слушал и мрачнел. А уж когда дело дошло до перечисления…
Трудился Лоран Ивельен, аки хомяк в летнюю пору. И тащил к себе в нору всех и вся. На данный момент его поддерживало примерно человек тридцать из не самого высокого дворянства. Но и не самого низкого. Не безземельные лэйры, нет…
Честь?
Но ведь законное право на престол у Джеса-младшего.
А вот заявки об инцесте и о том, что Амалия и Эдмон – единокровные брат и сестра… не предусматривалось оглашения такого. Никто и подумать не мог.
Главным вопросом было: что делать с готовыми к смуте дворянами?
Когда Ивельенов уничтожат…
– Их еще не?..
– Лорана и Питера.
– Почему не всех?
Эдоард смотрел так, что Ганцу стало страшно.
Перед ним был Король.
Больной ли, здоровый, добрый, злой… сейчас это был правитель, для которого главным было государство. Ивельены этому государству угрожали – и закономерно Эдоард собирался ликвидировать угрозу. Что странного?
Ах, это его дочь и внуки?
Это, простите, не странно. Это – страшно. Когда милый и добрый в общем-то человек вынужден уничтожить тех, кого любит. И выбора тут нет. Иначе…
Безумная война, гражданская война, там жизни грош цена и смерти грош цена…
Легко кричать о добре и зле. А если меньшее зло? Если твоей болью будет оплачена не одна тысяча сбереженных жизней?
Как легко судить, когда за тобой никто не стоит.
Как страшно знать, что за твое решение отдадут свои жизни десятки тысяч людей…
В серых глазах мелькнула искра понимания.
– Казнить. Немедленно.
И все же Ганц еще колебался.
– Может быть, пощадить детей…
– Я пощадил близнецов. Остальные же…
– Другое государство, монастырь… заточение…
– Авестер, побег… нет. Выполняй.
Ганц кивнул:
– Слушаюсь, ваше величество.
И подумал, что в принципе дети Ивельенов ничем не отличаются от мальчишек и девчонок из его «Тримейн-отряда». Которые мерзли и мокли, рисковали жизнью, голодали и воровали… просто одни родились на помойке, а другие – в семье герцога. Но если погибают первые, то почему нельзя погибнуть вторым?
Грех?
Альдонай простит, Мальдоная не осудит.
Страшный грех.
– Ваше величество, – выпрямился Ганц. – Я должен сообщить вам страшное известие. Семья герцога Ивельена, получив известие о покушении на графиню Иртон, решила съездить к ней. Выразить соболезнования и заодно показать больную девочку докторусу-хангану. К сожалению, по дороге лошади чего-то испугались и понесли. Карета упала с обрыва – и никого спасти не удалось, кроме двух близнецов, которые чудом остались в живых.
– И которых заберет к себе графиня Иртон.
– Ваше величество?
– Не я же…
Эдоарду странным образом стало чуть легче.
– Далее я предлагаю объявить, что вашему величеству стало плохо от этих известий. И вы слегли в постель. После чего я потихоньку переловлю оставшихся…
– Покушение возможно?
– Да, я предполагаю.
– А мне лежать и ждать убийц?
– О нет, ваше величество. Вы светловолосый и сероглазый, у вас хорошее телосложение… и у меня есть идея. Благо в королевских покоях должны быть тайные ходы…
Идею Эдоард выслушал. И одобрил. Все равно надо было переловить всех заговорщиков. Лучше – раньше. Из Стоунбага лишнего слова не вырвется, от королевских представителей и вирман тоже – понимают, чем рискуют.
Но длительность сохранения тайны обратно пропорциональна количеству посвященных в нее людей. А потому – надо бить в ближайшее время. Или дать заговорщикам ударить – и схватить их на месте преступления.
Чего уж проще.
Лиля, если бы ее кто-то посвятил в этот план, сказала бы, что он не нов в истории. И в ее мире такое проделывал некто Иван Грозный, благополучно передавивший всех заговорщиков и померший своей смертью.
Эдоард смотрел на дверь, которая закрылась за Ганцем.
Было ему тошно? Еще как.
И чудились в полутьме комнаты синие глаза Джессимин.
Как ты можешь быть таким жестоким, мой золотой принц?
Могу, моя королева. Могу, мое ясное солнышко. Я приговорил к смерти свою дочь и внуков, да. Но ведь не я начал первым. Я невиновен в смерти Эдмона, видит Альдонай. Но Амалия решила мстить… и ладно бы мне!
Увы, любой король – прежде всего король, а потом уже человек. И грязные, кровавые, жестокие решения – это прерогатива короля, который будет принимать их, чтобы через тысячу лет какой-нибудь сопляк сказал: «Ужасная жестокость!» И ни секунды не задумался, что появился на свет благодаря такому вот Эдоарду, который не только принимал страшные решения, но и не стеснялся их исполнять.
Ну и плевать на его мысли. Главное – что такой мальчишка рано или поздно будет, а что там станут думать потомки… Были бы!
И была бы Ативерна. Это – главное.
Лиля ждала Ганца за дверью королевской спальни. И вопросы посыпались одновременно:
– Что с Ивельенами?
– Он будет жить?
– Как мои люди?
– Что ждать от королевского здоровья?
Мужчина и женщина заговорщически переглянулись и фыркнули. Потом Лиля взъерошила волосы и отчиталась:
– Жить будет. Хворь у него хоть и болезненная, но жизни сильно не угрожает. Тут главное – не запускать. Тогда где-то дней за десять – пятнадцать встанет на ноги.
– А передвигаться?
– В любое время. Но лучше с помощью и под обезболивающим. Первые дни вообще лучше полежать.
– Ага…
– А Ивельены?
– Всех казнят. Романа и Джейкоба отдадут вам на воспитание.
– Мне? Как?! Казнят?!
Ганц удивленно посмотрел на графиню.
– Ваше сиятельство, а смуты и бунты – лучше?
Лиля спрятала лицо в ладонях.
– Но дети…
– Вы же сами все знаете.
Лиля вздохнула. Развернулась… Ганц поймал ее за опустившуюся руку.
– Ваше сиятельство…
И таким постаревшим в один миг показалось ему лицо графини.
– Не надо, Ганц. Я ничего не сделаю. Мне просто больно… пусти.
Спустя час личный камердинер короля, доверенный и даже посвященный в некоторые секреты, нашел графиню Иртон скорчившейся на подоконнике за занавеской.
Женщина выглядела краше в гроб кладут. Лицо осунулось. Между бровями маленькая морщинка, на щеках следы от слез…
– Ваше сиятельство, пожалуйте к его величеству…
Лиля слезла кое-как с подоконника, поправила платье… и не удержалась.
– Как вы думаете, жестокость – это привилегия королей?
Старый слуга не удивился. За свою долгую придворную жизнь он и не такое слышал.
– Я думаю, ваше сиятельство, это беда всех королей.
Эдоард пристально посмотрел на Лилю, когда она вошла в комнату.
М-да… Плакала? Волосы растрепаны, глаза больные и красные…
– Что случилось, графиня?
– Все в порядке, ваше величество.
– Неужели?
Лиля опустилась на колени рядом с кроватью.
– Ваше величество, отпустите меня домой? В Иртон?
– Почему?
Лиля молчала.
– Графиня…
Это было произнесено настолько жестко, что Лиля вздохнула.
– Амалия. И дети. И… я все порчу! Я везде приношу беду, я не хочу так больше! Лучше бы я умерла…
Слезы хлынули потоком.
Эдоард нахмурился.
– Нет…
– Если бы не я…
Лиля плакала взахлеб, слизывая слезы и некрасиво вытирая нос полотенцем. Ее слезы были непритворными. При мысли о Сэсси, Джесе, больной девочке на душе так мерзко становилось, что хоть головой в прорубь. Король молча наблюдал этот цирк. Эдоард не только был неплохим правителем, он еще знал, что женщине не надо мешать рыдать. Сама придет в себя, а будешь успокаивать – истерика затянется на несколько часов.
И его мудрое величество оказался прав. Минут через пятнадцать Лиля высморкалась в полностью изгвазданное полотенце и кивнула.
– Ваше величество, простите.
– Вылечите меня, графиня. Потом поговорим. И запомните: не вы это начали. Вы просто защищали свою жизнь. И Миранду.
Лиле стало стыдно. Реально стыдно. Перед ней больной человек, ее пациент. А она тут что развела?
Итак… Подушки поправить, болеутоляющее дать, пульс проверить, давление… вообще, можно было его посчитать линейкой и иголочкой. Если уж очень упрощать. Но вот беда… эталона не было. Хорошо, когда метрическая система тебе в помощь. А тут как? Какая тут длина меридиана?
Эх…
«Что ж я за дура – и почему не ходила на факультативы по астрономии и не уделяла внимания физике? Дура я, дура…»
Эдоард медленно засыпал. Боли почти не чувствовалось. Хотя графиня и предупредила, что это временно. Но даже так лучше чем ничего.
Отпустить ее… Ну-ну… нет, может, так и лучше. В Иртоне ей проще, чем при дворе, а новинки он может получать и оттуда.
Но!
Чтобы Лилиан была безопасна для короны – она должна оставаться графиней Иртон. Только вот зная Джерисона… Лилиан уже столько раз по его репутации одним своим появлением потопталась. Первая их встреча должна пройти под наблюдением короны. Или лично короля.
К тому же надо пристроить к ней внуков… И не к кому больше, и Миранде у нее хорошо.
Столько всего сделать надо… Умирать совершенно некогда.
Ганц тоже чувствовал себя мерзко. И особенно – когда входил к Амалии в камеру. Но и переложить это на кого-то другого не мог.
– Госпожа, я должен сообщить вам, что за покушение на короля, на графа и графиню Иртон, за подготовку попытки переворота и прочее вы приговорены к смертной казни.
Амалия кивнула. Медленно встала.
– Мои дети? Они останутся живы?
Ганц промолчал. Амалия подалась вперед.
– Прошу вас! Я все сделаю, но их за что?!
Ганц молчал. За его спиной стоял палач. Так распорядился король. Никакого яда. Смерть должна быть несомненной, а яд…
Это скорее последнее милосердие. Яд часто дает осечки, заставляет умирать медленно, мучительно, пусть лучше удавка в умелых руках. Пара минут – и все кончено.
– Лэйр Тримейн! – Амалия упала на колени.
Ганц покачал головой:
– Не все ваши дети умрут. Пусть хотя бы это…
– Кто? Джес?
– Трое старших.
– Нет!!! – В синих глазах метнулась боль. – Только не мои дети! Прошу вас!! Я все сделаю, что вы пожелаете!!!
Ганц снова покачал головой.
– Это приказ короля…
– Это ведь его внуки!!!
– Дважды внуки. – Ганц смотрел грустно. Ему это поручение вообще выполнять не хотелось.
– Д-дважды? – Ему удалось удивить Амалию.
– Вы тоже дочь его величества. Вы не знали?
– Н-но… – Амалия открывала и закрывала рот. Что тут сказать – она не знала.
– Вы его внебрачная дочь, которую Джайс Иртон выдал за своего ребенка. И принц Эдмон был вашим единокровным братом.
Амалия побелела как стена.
– Нет, нет, нет…
Но она уже видела и понимала, что Ганц не лжет. И теперь картина складывалась. Ее отец никогда не стал бы травить ее мужа просто так. Альдонай, за что?..
Ганц кивнул палачу. Крупный мужчина неожиданно тихо проскользнул за спину Амалии и набросил ей на шею удавку.
Ганц досмотрел все до конца. А когда жизни в прекрасной женщине, лежащей перед ним, не осталось, протянул руку и пощупал пульс.
Мертва.
Мерзко?
Ему предстояло нечто на порядок более мерзкое…
Спустя час Ганц вышел из Стоунбага на воздух, вытер пот со лба.
Как же скверно он себя чувствовал. Как они смотрели на него… Сейчас мужчина ненавидел сам себя. И знал, что это не пройдет.
А еще знал, что уедет из Ативерны. Не сможет он здесь оставаться… Или попросить графиню о месте в Иртоне?
Лишь бы не пережить такое снова… Сейчас он понимал, как накладывают на себя руки. Его тошнило от собственной гнусности.
Да, дети не страдали. Маковый отвар – штука сильная. Выпили – и уснули. И кинжала не почувствовали. Но мерзко, противно, гадко…
«Все для блага государства… Альдонай, прости хоть ты меня. Я себя никогда не прощу».
