Текст книги "Сказка о счастье (СИ)"

Автор книги: Галина Гончарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

А она? Может ли она дать ему крылья? Имеет ли она право вернуть ему забытое?

Сима на миг задумалась. А потом улыбнулась своим мыслям. Может ли? Имеет ли право?!

Смешные вопросы.

Люди изначально созданы крылатыми. С душой, способной взлететь – и сиять. Просто они об этом не всегда знают. А синяя птица обязана помогать людям. Даже если они не понимают, что нуждаются в помощи. Помогать встать на крыло. И спрашивать тут незачем. Разве можно спрашивать слепого – что он думает о красном или синем цвете?!

Нельзя. И жестоко.

Какое-то время они молчали. Сима обдумывала свой поступок. Владислав Петрович сосредоточился на управлении машиной. И чуть улыбался про себя. Ишь ты... счастлив? А что – для счастья нужно начинать резать по дереву? Смешно!

Машина затормозила в городе на автостоянке. Совсем рядом с домом Владислава Петровича.

– Тебя куда довезти-то, стрекоза?

Сима покачала головой.

– не надо. Вы уже довезли. Владислав Петрович, поглядите мне в глаза.

Мужчина на миг развернулся к девочке, собираясь спросить – что ты еще придумала? И вдруг...

Под ногами качнулся пол. Куда-то исчезла машина. И он сам исчез. И все окружающее. И город. И весь мир.

Не было ничего. И никого.

Было только небо.

Невероятное. Синее. Пронзительное.

И он летел, разрезая воздух мощными крыльями. Золотистыми – как мед. Летел – и плакал от восторга. Плакал, кричал, пел... в глазах отдавались синие всполохи и играли мириады красок. И откуда-то мужчина знал – он будет все это помнить. Обязательно. И иначе никак. Будет помнить. Будет... летать!?

– Отец, тебе что – плохо!?

Владислав Петрович даже не сразу понял, что обращаются к нему.

Он сидел в машине, на автостоянке. В распахнутую дверцу заглядывал какой-то парень. И лицо у него было тревожное и серьезное.

– Да нет...

Владислав Петрович поразился своему голосу. Такому неуверенному, такому ломкому...

– спасибо – произнес он. – Не надо...

– точно? А то я смотрю – машина открыта, человек сидит – и плачет... думал беда какая...

Владислав Петрович улыбнулся.

– Нет. Не беда. Вовсе даже радость. Спасибо, друг.

Парень кивнул, убегая куда-то по своим делам. А Владислав Петрович махнул рукой на все – и отправился домой. Вести машину ему не хотелось. Хотелось лечь на диван, закрыть глаза – и еще раз попробовать пережить этот восторг.

Что же сделала та девочка? Наркотиком, что ли, прыснула? Но зачем? Все на месте и машина, и деньги, и документы... непонятно.

А войдя во двор своей пятиэтажки, Владислав Петрович вдруг увидел...

У них во дворе росли деревья. И среди них одна березка. Старая такая, уже почти рухнувшая. Вот ее сегодня и спилили, чтобы не дай бог не рухнула ни на дом, ни на машины. Или – того хуже, на людей. Оставался небольшой пенек. А ствол, распиленный на несколько частей, беспомощно лежал на сером асфальте. И было что-то такое беззащитное в нежной белой коре, раскинувшейся в серой городской пыли...

По березе не режут. Дерево не слишком подходящее...

И он ведь не помнит – КАК.

И инструментов нет...

Владислав Петрович сделал шаг. Второй. Третий.

И вдруг обратился к дворнику Михалычу, который стоял и курил рядом с деревом.

– Здорово, Михалыч. Спилили, значит?

– И тебе не хворать, Петрович. Спилили. Жаль, конечно, а только надо. Еще рухнет, покалечит кого, беды не оберешься.

Владислав Петрович кивнул головой.

– А теперь ее куда же?

– А куда? Вот, отдохну чуток да перетащу к помойке. А там вывезут.

К помойке?!

Владислав Петрович отдавал себе отчет – раньше он прошел бы мимо. А сейчас... сейчас...

– Михалыч, я сейчас подгоню машину – помоги мне ее погрузить. На дачу дрова нужны. Ты не думай, я заплачу...

– Петрович, ты чего!? – возмутился дворник. – Подгоняй. Я тебе по знакомству и так помогу. Только ты ведь всю машину обдерешь...

– Да и х... с ней! Поможешь?

– Помогу.

– Тогда жди... я сейчас!

Владислав Петрович соврал. Уже через час машина стояла в гараже, а сам он осторожно перегружал березу в сухой угол. Потом выбрал обрубок попригляднее, нашел подходящий нож, несколько пилочек..., положил рядом сверло...

***

Вечером его нашли в гараже. Довольного, счастливого по уши – и ожесточенно сражающегося с неподатливой древесиной.

– Слава, ты куда запропастился!? – возмутилась его жена, Людмила, подходя к мужу. Она сердилась. Муж удрал, не отвечая на звонки, куда-то в неизвестность, а они сегодня собирались по магазинам... да и вообще – тревожно. Не дети ведь уже! А если сердце?! Или еще что!?

Людмила была решительно настроена на скандал. Но сделала шаг внутрь гаража. Другой. И вдруг задохнулась от восхищения.

– Славка!

Из дерева под его пальцами словно проступал тонкий лик. Икона?

Нет.

Женское лицо. Вроде бы ее. Но такой красивой она никогда не была. Даже в молодости. И все же... уже намечены были прожилками волосы, вычерчены глаза, губы, загадочная улыбка, при виде которой Джоконда позеленела бы от зависти...

Люда задохнулась от восхищения. И вместо ругани тихо спросила:

– Тебе ужин сюда принести?

Владислав Петрович кивнул, не отрываясь от работы. А Людмиле показалось на миг, что за его спиной растут огромные лебединые крылья. Смешная фантазия, правда?

***

Сима кое-как добралась до скамейки в парке. Присела, перевела дыхание.

Ей тяжело давалось пребывание в этом городе. Очень тяжело. Город был злой и мертвый. И пытался убить и ее. Но – разве это важно?

Еще один человек обрел крылья. Еще один. А она?

А она обрела тянущую боль в сердце. Два огонька из трех погасли. Она отдала себя этим людям. Показала им небо. И теперь только они могут решать, лететь им – или остаться в пыли.

А она... а что – она?

Она отдохнет – и пойдет дальше. У нее еще осталось одна попытка. Один человек. Один огонек, который она может зажечь.

Она – должна.

Теперь Сима чуть лучше понимала, почему отец не хотел отпускать ее. Потому что Птица – не удержится. А всем крылья не дашь. Наверное, она умрет.

Но Сима не жалела. Незримые крылья полоскались у нее за спиной. Синие глаза сияли. Она мечтательно улыбалась.

Пока не почувствовала рядом что-то неладное. А потом встала, пересилив себя – и пошла туда, где ощущалось человеческое горе.

Интерлюдия 2

Та же поляна. Тот же мужчина. Тот же лис.

– Уже двое. Лис, ты понимаешь, их уже двое. За один день.

– И что? – Лис равнодушно взмахивает хвостом.

– Еще один человек – и моя девочка умрет.

– Нет.

– Нет!? Птица может дать крылья трем людям! И – все! Потом – смерть.

– Как ты любишь передергивать. Она умрет, да. Но только если ни один из людей не осознает, ЧТО она для них сделала. И не произнесет волшебные слова.

– они не смогут осознать. Они слепы и глухи. Для них счастье – не крылья. Деньги! Власть...

– Хватит, – лис раздраженно дергает ухом. – Что ты вообще хотел!? Чтобы она всю жизнь прожила здесь? Да!?

– Она моя дочь.

– Это не дает тебе право обрезать ей крылья. Если любишь – ты ее отпустишь.

– На смерть?

– Если любишь – ты отпустишь. А смерть – или нет... она все равно умерла бы. Но сейчас она умрет в полете. А в твоих руках она умерла бы сломанная. Что тебе больше нравится?

Мужчина сникает.

– Ты безжалостен, хранитель.

Но в ответ слышится только равнодушное:

– Небо тоже безжалостно.

Песня третья. Аня.

Аня сидела на скамейке. Было тоскливо донельзя. А чего еще можно было ожидать? Когда тебя ругают, при всех называют дурой и чуть ли не посылают по матери?

Руки просто опускались.

Тяжело ли ребенку из деревни поступить в университет? На бюджетное место? Да не куда-нибудь, а в медицинский?

Почти невозможно.

Но Аня все равно решила попробовать. Школу она окончила с золотой медалью. И не купленной. Нет, каждая ее пятерка была оплачена ночами труда. Аня всю жизнь мечтала стать врачом. Хирургом. Помогать людям. Возвращать им жизнь.

Аня знала – родители не смогут ее содержать. Куда там – когда трое младших на шее. Огород, свое хозяйство – это выручает. Но ты поди, одень всех! И дом поддержи! А если отец попивает «горькую»? Если ни водопровода, ни канализации?

Учиться в таких условиях адски тяжело.

Аня знала – ей едва ли оплатят билет на автобус. И то – мать считала учебу несусветной дурью. Лучше уж выйти за Степана Петровича, который жил через два дома. Жена у того умерла уж года два как и он заглядывался на Аню.

Родители не препятствовали.

«А что, – говорил отец, – Ты, Анька, девка ладная, гладкая. А что учиться не будешь – так оно и лучше. Кому в доме ученая баба нужна? Нам бы кого попроще».

А Ане снилась операционная. И сама она – у стола. И короткие четкие команды.

– Скальпель. Зажим. Тампон....

Так что получив на руки аттестат, Аня как следует его припрятала вместе с медалью. И стала готовиться к отъезду.

Но странное дело – родители не мешали. Она удивлялась – почему? Потом мать высказала прямым текстом.

– Все равно ты не поступишь. Побегаешь, да и вернешься. Но так хоть на нас зла держать не будешь.

И Аня уехала.

На время экзаменов ее поселили в общежитии. А потом... тогда еще не было ЕГЭ. Было собеседование. И ее явно валили, задавая такие вопросы, которых просто не было в программе. Но она – знала. И сотню раз благодарила местную старенькую фельдшерицу, которая давала девчонке свои книги. По анатомии, физиологии, гинекологии, фармакологии... старушка была твердо уверена, что из девочки выйдет замечательный врач. И помогала ей во всем.

Самым сложным оказалась химия. Но учебники Некрасова и Глинки осечек не давали. И Аня, не веря своим глазам, смотрела на списки зачисленных.

«Анна Некрасова».

Зачислена.

***

Она не поехала домой. Дорого.

Просто позвонила. И отправилась в общежитие.

Комнату ей выделили. Да, не самую большую. С двумя соседками и у туалета. Ну и что?

Сложнее было устроиться на работу.

Если кто не знает – мединститут – это сродни каторге. От рассвета и до ночи. Если ты будешь тупо ходить на лекции, ты просто вылетишь после первой сессии. На тебя сваливается чудовищный объем информации. И впитывать его надо беспрерывно.

А ночью надо подрабатывать. Спасибо одной сокурснице. Таня вообще была редкостной стервой. И почему она решила помочь Анне – бог весть. Но однажды она подошла, и выдув пузырь из жевательной резинки, процедила:

– Тут папаше уборщица нужна. В банк. Пойдешь? Убирать после восьми вечера.

Аня не просто пошла. Побежала.

И четыре года каждый день выходила на работу. Четыре года отмывала грязные полы, вытирала пыль, выносила мусор... и была благодарна за эту работу!

Уборщицам в банках платят неплохо. Ей хватало на жизнь. Пусть одежда из секонд-хенда. Пусть она неухожена. Пусть...

Аня шла к своей мечте. И готова была заплатить любую цену.

Потом она стала подрабатывать уколами. Капельницами. Массажем. И ей стало чуть полегче.

А потом – ординатура.

И заведующий отделением Лев Михайлович. Седовласый, красивый... хирург от бога.

Аня с восхищением смотрела, как он делает операции, ловила каждое его слово, каждый жест, сотни раз в мыслях проделывала то же самое... какой радостью было, когда ей предложили постоянную работу!

А теперь...

Она первый раз поссорилась со Львом Михайловичем.

Она никогда бы не осмелилась настоять на своем, но...

– Тебе плохо?

Аня с удивлением посмотрела на появившуюся из темноты девчонку.

Странная.

Это первое, что приходило в голову.

Синие волосы, синие глаза, мраморно-белое лицо, простенькая одежда... но что-то такое, в манере держать себя, в ее речи, в движениях...

– Ты кто такая?

– Сима. А ты кто?

Аня вдруг развеселилась. Идиотский разговор на лавочке – это то, что надо, когда рушится жизнь. Точно!

– А я – Аня.

– И тебе плохо.

Девочка смотрела, по-птичьи склонив голову. И в синих глазах светилось участие.

– Что случилось? Расскажи? Я пойму, правда...

Аня пожала плечами. Почему бы и не рассказать?

Ей было сорок два года. Этой женщине, которую привезли на «скорой». Обследования, анализы...

Лев Михайлович поставил страшный диагноз.

Рак почек. И женщину не станут даже оперировать.

А Аня читала ее историю болезни. Разговаривала. Сама обследовала поступившую.

И готова была поклясться, что одна почка – нормальна!

Она будет функционировать! Надо убрать пораженный орган – и все будет хорошо.

Но Лев Михайлович сказал – злокачественная опухоль.

Все говорило в его пользу.

Опыт, анализы, положение...

А у Ани были только руки и чутье.

И она была уверена – она права!!!

Она попыталась поговорить с заведующим. Не помогло. Впервые они поссорились. Лев МИхайлович обозвал ее глупой девчонкой. Отругал. Сказал, что она подставит все отделение. Что пациентка потом их по судам затаскает... до смерти. Что Аня – просто дура. И лучше пусть эта женщина умирает где-то там.

А Аня была уверена в своей правоте!!!

Она ЗНАЛА!!!

Но разве можно спорить?

Её ведь просто выгонят...

***

Сима смотрела на сидящую перед ней девушку. И понимала – дальше она не уйдет.

Третий человек, который должен обрести крылья – перед ней.

Вот так вот.

Пока требовались щупальца, пока девушка ползла к своей мечте, цепляясь за все и стараясь не упасть – все было хорошо.

А когда понадобилось поверить в себя, расправить крылья и взлететь – испугалась.

Испугалась оторваться от земли под ногами и ощутить небо.

Испугалась самой себя. Испугалась потерять уже достигнутое.

А она ведь не простит себе этого.

Надлом останется.

Кто предал себя – тот не полетит никогда. Сломанная рука срастется.

Сломанное крыло... только не в этом случае.

И Сима может, да... она может.

Решение было принято.

Сима впилась зрачками в лицо Анны.

– Посмотри на меня. Посмотри мне в глаза.

***

Аня и ахнуть не успела когда на плечи ей легли неправдоподобно тяжелые и теплые руки.

– Смотри мне в глаза – повторил голос.

И Аня – упала.

Или взлетела?

Она летела над синим морем, сквозь грозовое небо, молнии били вокруг, но они ее не пугали.

Она – летела.

И плескались за спиной синие крылья, и свистел в ушах ветер, и летели по ветру волосы грозовым облаком...

Она плакала и смеялась. Кричала что-то нечленораздельное – и отталкивалась от земли.

Она была счастлива.

И знала – это ощущение останется с ней навсегда.

Она ничего не боялась.

***

Когда Аня вновь смогла открыть глаза – она сидела на той же скамейке в парке.

А рядом, на скамейке, как сломанная кукла лежала девочка с синими волосами. И руки её беспомощно распластались рядом. Словно сломанные птичьи крылья.

Еще минутой ранее Аня запаниковала бы. Стала бы кричать. Звать на помощь.

Сейчас она была... у нее были крылья.

Рука уверенно нащупала пульс на шее у Симы.

Жива.

А теперь позвонить знакомому водителю и попросить срочно приехать.

Девочку надо доставить в отделение.

И ей туда тоже нужно.

Как можно скорее.

Девушка достала из кармана старенький сотовый телефон и принялась набирать номер.

***

В приемном покое Аню знали. Больница место такое. Все друг друга знают. На одном конце чихнешь – на втором тебе «будь здоров» скажут.

И Аня дружески обратилась к регистратору:

– Оль, ты оформи девчушку ко мне, в хирургию. Похоже, у нее сердце больное...

– Может, тогда лучше в кардиологию?

– Да у нее документов никаких нет! – топнула ногой Аня. – Там разве с ней будут возиться? А я хоть пригляжу!

– Откуда ты это чудо выкопала?

– Она меня сама нашла, – коротко ответила Аня. – Сделаешь?

– Без вопросов.

Аня кивнула, подмигнула, пообещала шоколадку – и унеслась в отделение. За ней укатили каталку с девочкой. Медсестра пожала плечами и стала заполнять бумаги.

Неизвестная. Сима. Цвет волос синий. Цвет глаз – синий. Одежда... странное все-таки существо... хиппи?

***

В отделении Аня пристроила девочку на свободную койку. Посмотрела на бледное лицо.

– Сима, я не знаю, кто ты. Но я благодарна тебе. Ты главное потерпи. Утром придет Лев Михайлович. Он все-все знает про болезни, утром я приведу сюда врачей, тебе обязательно помогут. А сейчас – поддержим сердечко. Но что же с тобой такое? Никаких повреждений, давление в норме. А пульс зашкаливает. И сердечный ритм сумасшедший. Словно сокращения идут в десятки раз чаще, чем надо.

Аня говорила, а руки уверенно подключали капельницу, вводили лекарство, поудобнее поправляли на подушке голову девочки, приглаживали растрепанные синие волосы... такие мягкие, как птичий пух...

– Дождись меня. Пожалуйста, – еще раз повторила Аня.

Вышла из палаты. И развила бурную деятельность.

Она не собиралась дожидаться утра. И заведующего – тоже.

Она сделает операцию! На свой страх и риск. А что будет дальше?

Дальше – будет видно!

А сейчас ей надо поговорить с анестезиологом, медсестрами и пациенткой.

Сначала – с пациенткой.

Аня легонько поскреблась в палату.

– Лидия Петровна, можно?

– Заходите, – лежащая на кровати женщина выглядела безнадежно усталой. – Я вас слушаю?

Аня присела на край кровати. И коротко обрисовала всю ситуацию.

Она ничего не утаивала. Рассказала и про сомнения шефа, и про свое мнение и про желание попробовать провести операцию...

– Ваше начальство узнает...

– Только завтра. Если вы согласитесь – я сделаю операцию сегодня. Сейчас же.

Лида смотрела на девушку-доктора.

Какая она – эта Аня?

Не красавица.

Умное, худое лицо с четко очерченными скулами.

Яркие глаза. И – мираж, что ли? Или тени так легли?

На миг Лиде почудились громадные крылья за спиной девушки.

А еще она поняла, что верит. Верит ей, несмотря ни на что.

Да и чем она рискует?

Из больницы ее так и так выставят – умирать. Если ничего не сделать – будет поздно. А делать никто не будет кроме Ани. Она-то верит. И в себя, и в свою способность справиться с болезнью.

И справится.

Лида коротко кивнула.

– Я согласна. Что-то нужно?

– Ничего, – пожала плечами Аня. – Если вы согласны – полежите немного и постарайтесь расслабиться. А я пойду готовить все необходимое.

Девушка исчезла за дверью. А Лиде опять почудились за ее спиной огромные синие крылья. Вроде тех, что у чаек.

Странно как-то. Точно – болезнь, лекарства, вот сознание и поплыло.

***

Аня сама дивилась, как легко ей удалось провернуть это дело.

Невероятное.

Безнадежное.

Раньше.

Еще вчера она бы опустила руки и уползла под корягу. Сейчас же – она решили драться до победного. И уже через час была готова операционная.

Чего ей стоило уговорить анестезиолога, медсестер, дежурных – знала только Аня. Она обещала, клялась, даже написала записку, что принимает на себя всю ответственность – помогло то, что серьезного начальства в больнице не было. А те, кто был, Аню знали.

Девушка даже и не подозревала, насколько о ней хорошего мнения совершенно чужие люди.

Но все коллеги видели ее изо дня в день. Видели ее одержимость профессией. Видели неконфликтность, полную зацикленность на работе, желание отдать всю себя больным, стать самым лучшим хирургом...

А сейчас от Ани словно свет шел. И противостоять ей становилось просто не возможно. Как волшебство какое-то...

Ровно через час Лидия Петровна легла на каталку.

Щелкнули мощные лампы в операционной, заливая все пространство ярким дневным светом. И с губ девушки слетело тихое:

– Скальпель...

***

Источник всех чудес, происходящих в больнице, сейчас лежал на убогой, еще советских времен, кровати.

Симе было плохо. Безумно плохо.

Болело все внутри. Она понимала, что умирает. Но сквозь боль, сквозь подступающую черноту, птица продолжала крепко связывать нити, пронизывающие пространство.

Она должна дать крылья.

И если для этого придется подействовать на несколько человек – разве это важно?

Может, они тоже встанут на крыло?

Потом... потом...

Больно...

Папочка, больно...

***

Спустя три часа Аня с гордостью вышла из операционной.

И улыбнулась.

Не зря она была так уверена в себе!

Да, придется еще пропить кое-какие лекарства. Нужен тщательный уход.

Но если все будет хорошо – Лидия Петровна выживет.

Справится!

Девушка сняла маску. Развернулась. И уткнулась носом в дорогой пиджак Льва Михайловича.

– Ой!

Аня съежилась, ожидая громов и молний. Как ни крути – она понимала, что сейчас ей оторвут голову за неподчинение. По полной программе.

И как она могла подумать, что такое удастся осуществить втайне...

Крылья за спиной девушки опали, словно съежились.

Неподалеку Сима вздрогнула от острого приступа боли.

Неужели она ошиблась?

Тогда она умрет.

Прямо сейчас.

Птица не должна ошибаться. Небо – это не тот подарок, который делают трусливым.

Но Аня таки решилась.

Подняла голову и посмотрела в серьезные серые глаза заведующего отделением.

– Вы меня, конечно, выгоните. Только дайте Лидию Петровну поставить на ноги. Ладно? Я ей обещала?

И что-то дрогнуло в мире, отзываясь на ее вызов.

Серые глаза потеплели.

– Дурочка. Тебя – выгнать? Да ты же врач от Бога! Таких единицы... дочка...

И теплая ладонь легла Ане на волосы, мягко погладила, возвращая ощущение уверенности и крыльев за спиной.

– Ты лучше меня. Намного. Я бы в твоем возрасте никогда не решился спорить. И позволил бы человеку умереть. А ты вот... ты умница, девочка.

Слезы хлынули потоком.

Аня некрасиво шмыгнула носом и тихо призналась.

– я бы тоже. Никогда бы не решилась. Но... мне сегодня словно крылья подарили.

– Не понял?

– Я т-тоже, – донеслось сквозь слезы. – Лев Михайлович, я тут встретила странную девочку. И ничего не могу для нее сделать. Может, вы посмотрите ее? Ей очень плохо. И я привезла ее сюда. Я не могла бросить ее на улице. И не знаю, как ее благодарить...

– За что?

– За полет и крылья...

Слово было произнесено так тихо, что его почти никто не услышал.

Или совсем никто.

Потому что в следующий миг раздался грохот и звон. Из дальнего конца коридора.

Аня побледнела и метнулась в ту сторону.

– СИМА!!!

Она знала, откуда донесся грохот.

Но когда она влетела в палату, было поздно.

***

Сима соединила последнюю ниточку и улыбнулась. Сквозь боль и прерывистое дыхание – улыбнулась.

Вот так.

Мир обретет гениального врача. Врача, с раскрывшимися крыльями. Который будет бороться за каждого пациента. И спасет миллионы жизней.

Не ее.

Ее уже нельзя спасти.

Ее время истекает... почти истекло.

Боль нарастала, становясь невыносимой.

Перед глазами плыли лицо отца и морда лиса, сливаясь в единое огненное облако.

Еще немного – и боль закончится.

Она умрет.

Сима знала это.

Но уходить было не страшно.

Она совершила самое важное в жизни птицы. Она сделала крылатыми трех человек.

Мало это или много?

Невероятно много.

Зазвенела, истончаясь, ниточка, связывающая Птицу с жизнью.

Еще немножко... чуть-чуть... Сима потянулась к ней. И увидела знакомое и родное лицо. Лицо женщины с такими же синими волосами, как у нее. Она никогда не видела ее раньше. Мама умерла при родах. Но теперь они будут вместе, правда?

Девочка протянула руки.

Порыв ветра распахнул окно.

– ...И не знаю, как ее благодарить...

– За что?

– За полет и крылья...

Струна лопнула.

Симу отшвырнуло назад.

Мама погрозила пальцем и отступила в темноту. Мол, не суйся раньше времени. Лети отсюда!

И девочка обнаружила, что сидит на кровати в какой-то комнатке с крашеными стенками.

Рядом валялась странная металлическая конструкция.

Сима посмотрела на свои руки.

На грудь.

Огоньков больше не осталось. Но... она жива?

Да!!!

И это может значить только одно.

Девочка вскочила на кровать. И рассмеялась.

Она – прошла испытание.

Руки взметнулись, словно крылья...

Какие они – синие птицы?

Яркий лазурный хвост. Темное окаймление по краю крыла. Узкая, изящная головка, точеная шея, пышное оперение... и человеческое лицо.

Сима? Лицо ее. А глаза стали намного ярче и серьезнее.

В следующий миг в окно выпорхнула синяя птица.

Блеснула пышным оперением – и растаяла, слившись с ночным небом.

***

Когда Аня влетела в палату, там ничего не было.

И никого.

Смятая кровать.

Опрокинутая капельница.

Несколько ярко-синих перьев на белой простыне.

– А где пациентка? – удивился Лев Михайлович. – Ох, и здорова ты бегать!

– Не знаю, – Аня развела руками, незаметно сгребая с кровати перышки. – Вы, правда, не слишком сердитесь?

– Да я почти с самого начала знал. И разрешение дал по телефону на твои художества. Хотя драть тебя надо солдатским ремнем. Чтобы знала.

Аня улыбнулась.

– Меня надо учить и учить. Чтобы я стала хорошим хирургом.

– Отличным. И замечательным.

Девушка улыбнулась. Подошла закрыть окно. И тихо шепнула в ночное небо:

– спасибо, Сима.

Показалось ей или нет? Но на миг ветер донес до ее ушей торжествующую птичью трель.

И все смолкло.

Аня проживет много лет. Спасет множество больных.

Но эту песню она никогда не позабудет.

Никогда...

Интерлюдия 3.

Немного позднее.

– Дядь Миша, а я сегодня сальто сделать смог!

– Лёшка, ты просто молодец! Ты вообще прирожденный боец.

– Наверное.

– Как мама?

– врачи говорят, что ее скоро можно будет выписывать. Недели через три она будет дома. А вы пойдете с нами ее встречать?

– Ели пригласишь – пойду.

– Обязательно приглашу. – Мальчик замялся ненадолго, а потом все-таки спросил. – Дядь Миша а вы никогда на улице не видели девочку с синими волосами?

– С синими? Как Мальвина?

– Наверное. Только Сима – она невероятная. Я после встречи с ней смог взлететь...

– Дети часто летают. Когда растут, – Михаил Иванович погладил ребенка по торчащим вихрам. Но Алёша помотал головой.

– Вы не понимаете. Я не спал. А она помогла мне взлететь.

Михаил Иванович не стал спорить. Только улыбнулся. Мальчик вырастет и забудет А пока не надо разрушать эту сказку.

– Тогда скажи ей за это спасибо. Летать дано не каждому.

Алёша поглядел в небо.

Вспомнил ощущение облаков под крылом. И вдруг четко и громко произнес:

– спасибо тебе, Сима!!!

***

– Сегодня мы в гостях у Владислава Петровича Конюшенного.

Журналистка улыбалась в камеру профессиональной улыбкой. Безжизненной.

Но недолго. Стоило ей войти в галерею, где были выставлены работы художника, как она восторженно ахнула. И разговаривала уже совсем по-другому.

Нельзя было поверить, что все это – дерево.

Легонький кораблик словно летел по волнам. И деревянные паруса ей-ей шевелились, как живые.

Загадочно смотрели человеческие лица с резных портретов. Они не имели ничего общего с иконами. Ни канонов, ни установлений.

Но гений мастера был таков, что люди казались живыми. Только дотронься – и деревянные глаза распахнутся, губы улыбнутся – и портрет оживет.

Легкое деревянное кружево словно плыло в воздухе. Птицы парили под потолком. Олень, вырезанный из причудливого корневища, словно оттолкнулся одной ногой от подставки – и застыл в момент прыжка.

Леший тянул то ли лапы, то ли корневища к входящим. И по строгому его лицу было видно – не зли хозяина леса! Заплутаешь и не выпутаешься...

Фигура обнаженной женщины в углу стояла, гордая и спокойная в своей наготе. И даже сомнения не возникало – именно так правильно. И какая там обнаженная натура!?

Какая критика?

Там, где приходит гений – умолкает змеиное шипение.

Спустя час, когда прекратилось выражение восторгов и восхищений, журналистка смогла-таки перейти к деловому стилю общения.

И добралась до главного вопроса.

– а почему вы вдруг решили заняться резьбой по дереву? Обычно в этом возрасте уходят из профессии, а вы только открыли себя. Как так получилось?

Владислав Петрович улыбнулся.

– Сложно сказать. Наверное все началось с одной встречи. Сима, если ты услышишь меня – спасибо тебе за все. Теперь я понимаю, что такое счастье.

И уже тихо. Совсем тихо.

– Спасибо тебе за крылья...

***

Над миром парила первая синяя птица за несколько сотен или даже тысяч лет. Она летела и пела. И в небесах звенел ее торжествующий голос.

Первая синяя птица встала на крыло.

Сима знала – за ней придут другие.

Кто-то погибнет. Несомненно.

Но те, кто выживут – взлетят. Подарят людям крылья. И мир сделается немножко лучше.

Она обязательно вернется домой. Но не скоро. Очень не скоро.

Ей хотелось лететь над миром и петь.

А когда она устанет – она спустится вниз.

Будет ходить среди людей, и заглядывать им в глаза.

Смотреть в душу.

Искать крылатых.

И помогать им встать на крыло.

Счастье для птицы – небо.

Счастье для людей – птица.

Только не сжимайте руки. Не душите свое счастье. И будьте ей благодарны.

И звенел, звенел над миром торжествующий напев. И небо становилось синее там, где его касались птичьи перья.

Спасибо тебе, Сима...

Может надо рискнуть, чтобы встать на крыло?

Надо кому-то помочь. Себя превозмочь.

Не отступить.

Ни пяди души не уступить.

Лени, бездарности, злу,

Равнодушному холодному сну.

Сверкать.

Жить, а не существовать.

Гореть

Пусть лишь миг, но гореть, не чадить и не тлеть.

Пылать.

И огнем души весь мир согревать.

Взметнуть синие крылья надежд

Над головами невежд.

И лететь.

Расправить крылья и петь.

О свободе, вере, надежде, любви...

Прошу тебя, птица, ЖИВИ!!!

А мы для тебя раскроем свои

Синие крылья любви.