Текст книги "Как тесен мир"

Автор книги: Галина Демыкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава VII
СЕРГЕЙ СЕРГЕИЧ

Сергей Сергеич возвращался из Москвы. Дачная электричка тащила его мимо съеденных солнцем и пылью полисадов и пристанционных тополей, мимо уродливых старых заводов и новеньких пятиэтажных домов типа стандарт. Еще сегодня он радовался им: они вели его в Москву, где не был столько лет и куда всем друзьям, с которыми переписывался, бросил открытки: еду, мол, ждите! Старые, добрые друзья юности! О них он столько рассказывал Аде, да и теперь, ожидая встречи, – Светлане и Саше. И получались они в его рассказах беззаботными, вооруженными гитарами, этакие весельчаки и каверзники, готовые каждую шутку принять, каждую беду рукой развести. Он и сам понимал, что оно не так уже, не может быть так. И места знакомые – понимал – изменились. Но, живя под Москвой на даче, вблизи театров и музеев столицы, ее биения и света, все ждал, как мальчик, этой встречи с городом, давно оставленным и любимым, оттягивал ее, предвкушал…

А город зарос домами и другими судьбами, чужими для него, и встреча не состоялась. Вот просто не состоялась, и все. Они разминулись на суетных улицах.

Из друзей он застал лишь двоих – остальные разъехались отдыхать. Да и то один из них спешил к семье, на дачу, и предложил встретиться завтра:

– Я не предупредил, будут волноваться, сам понимаешь. А завтра посидим, повспоминаем!..

– Да, да, конечно.

– Ты не обижаешься?

– Что ты!

Чего обижаться? Просто он вовсе не собирался ничего вспоминать, он не ощущал себя в прошлом – есть еще настоящее и будущее…

А зачем же тогда искать друзей из прошлого? Кто знает! Так устроен человек. Он привязан к прожитому, и эти канаты кажутся крепчайшими из всех. А разве время не точит их?

Второй приятель, ставший журналистом, отозвался сразу, встретился охотно, и они ходили по городу и разговаривали пустыми словами.

И никто в этом не был виноват: легко ли нащупать другого человека сквозь несколько десятков лет? Если бы видались почаще, раскусили бы исподволь – кто и что. Да еще получилась такая штука: случайно забрели на ту набережную, где когда-то он встречался с Ольгой, матерью Ады, давно умершей и так никем в душе и не замененной. Вот тут оно и зашевелилось, и заболело, прошлое, и ударило необратимостью. Не нужно оттуда ничего – ни веселья, ни молодости, только это, это!.. И город с его движением и светом вдруг перестал обещать. Просто мелькают машины с чужими людьми, просвечивают сквозь разноцветные ткани в окнах чужие, может быть, совершенно будничные жизни. А ты здесь при чем?

И когда пришла к ногам усталость, он отогнал от сердца жесткое и горькое, что подступило, и вернулся на дачу к брату. Там было несколько любимых страниц, напечатанных в книгах, люди, связанные с ним бытом – общей трапезой, общим потолком и теми взаимными обязательствами, которые вызываются к жизни родством.

У станции, маленькой зеленой станции, с пригорка ему замахала руками Ада. Он так обрадовался ей, ее доброте, которую всегда почти получал, но и всегда ценил, как дар. Рядом с Адой стояла, опустив тоненькие руки, Светлана. И, как всегда при виде ее, им овладели жалость и нежность. Он глядел, как девочки спускались с песчаного откоса: Ада – впереди, Света – неуверенно, держась за Адину руку.

Зато когда спустились, Света бросилась к нему, расцеловала.

И он подумал, что, может, Адина сдержанность – не самое лучшее, что ей досталось от Ольги.

Они шли все трое, старые друзья, и Сергей Сергеич не обмолвился ни словом, что хочет через несколько дней уезжать. В мыслях об этом он пропустил мимо сердца то, что схватили глаза: заплаканное, потерянное Светланино лицо и резкую решительность Ады. И рад был, что Ада тоже, кажется, не заметила его огорченности. Он всегда боялся ее умения слышать без слов.

Однако недалеко от дома Ада остановилась:

– Папка, нам уйти?

И, зная уже, не ждя ответа, взяла Свету под руку и повела к дому.

У него есть Ада. Человек, любимый до боли в сердце, до помутнения в глазах.

Сергей Сергеич сидел на скамейке под сосной, напротив дома, на той самой скамейке, где собирается молодежь. А где они, собственно, сегодня? Что не слышно Сашиной гитары? Внутренняя хрупкость этого паренька, его натянутое в струночку желание видеть, понять, делало его дорогим для Сергея Сергеича.

«Я глупо прожил эти годы, – сказал ему однажды Сашка, забыв, что ему и шестнадцати еще нет. – Не читал почти ничего…» Сергей Сергеич улыбнулся ласково, как всегда, когда думал о таких вот похожих на воронят: глаза открыты и рты тоже – удивление и любопытство. И опять позвали к себе поля, пахнущие хлебами, неподвижная речка, берестяной запах сеней и доверие дружбы, возвышающее ее тепло – все, чем он был жив и счастливо полон эти годы.

Стало совсем темно. У калитки их дома что-то светлое шевельнулось. Сергею Сергеичу давно казалось, что там стоит кто-то. Теперь он разглядел: Светлана.

– Света! – позвал он.

И девочка открыла калитку, шагнула, а потом побежала к нему.

– Ну, чего ты? Что, что с тобой?

И тут Света бросилась к нему, и ручейки слез, остывая, потекли по его шее за воротник.

– Все, все пропало! Сергей Сергеич! Несчастье. У нас такое несчастье!

Он посадил ее на скамейку, постарался понять, о чем она. Но она вся дергалась в плаче, и Сергей Сергеич разобрал только отдельные слова: «Саша», «мальчик», «дед сказал», «не виноват»…

Она захлебывалась, давилась слезами, руки ее сжимались, как в судороге, и такое горе было во всем ее слабом, повисшем, как у подбитого воробья, теле, что Сергей Сергеич, не пытаясь больше что-либо понять, отвел ее домой.

Его удивил строгий вид брата, который встретил их у калитки.

– Я тебе сказал – не показываться в таком виде! – закричал он и схватил ее за руку. – Я сказал тебе – сидеть дома! Чего ты добиваешься? Ты не виновата, понятно? Быстро в кровать! – Потом обернулся к Сергею Сергеичу: – Глупая история… Что? Ты не знаешь? Поверь мне, глупая. И неприятная.

Глава VIII
САША

Это случилось во второй половине того дня, который так хорошо начался: проводы мамы, встреча с Адой, полет на велосипеде по темным, прохладным теням липовой аллеи.

После обеда, как и было договорено, Сашу ждали у скамеечки под сосной Нина, Света и Леня. Нина опробовала Светин велосипед и теперь держала его за руль, готовая в путь.

Леня тотчас же вручил Саше свой мужской – бестормозной, а сам потихоньку поехал на Сашином дамском.

– Ничего! – крикнул он, оглядываясь. – Вполне приличный ход.

– Садись на багажник, – сказал Саша Светлане.

– Лучше на раму, Саш. Я боюсь ехать сзади.

– Ну давай. – Он нагнул велосипед, Света, легенькая, пахнущая какими-то духами, прыгнула на раму. Поехали!

Нина и Леня были далеко впереди, и Саша не стал спешить за ними. Да и Светка попискивала:

– Не разгоняй, Саш! Сашка, я боюсь!

Дорожка мимо дач узенькая, хорошо прибитая, ехать было легко, если бы Светкины волосы не лезли в рот.

– Тьфу, Светка, я наелся твоих волос!

– Ну и как – вкусно?

– Чрезвычайно. Отведи голову влево.

– Ты очень командуешь.

– Ты же в моих руках. В прямом и переносном.

Навстречу грузно двигались знакомые пенсионеры – мужчины и женщины, и все умиленно кивали: «Здравствуй, здравствуй, Саша. Здравствуй, Светочка». Они не понимают, что можно просто так, безо всякой там любви, посадить на раму знакомую девчонку и ехать на озеро купаться. Даже Миша, милиционер, который всю жизнь, кажется, работает при поселке, и то, увидав их, понимающе ухмыльнулся: «Порядок, молодежь!» А сам-то старик, что ли? Ехидный парень.

Дорога пошла мимо завода и потом – мимо рабочих общежитий. У одного из домов лежала рыжая лохматая собака. Она подняла морду и лениво лайнула.

– Ой! – выдохнула Светка.

– Ничего! – сказал Саша и перестал вертеть педали, – Собак это раздражает. Не кинулась бы.

Но собака лайнула еще раз и не встала, отвернулась. Выехали на шоссе. Машина легко пошла под горку, колеса чуть чмокали, прилипая к раскаленному асфальту. Все было раскалено кругом и источало жар: смятая колесами трава у асфальта, канава, недавно вырытая вдоль шоссе, дымно-серые трубы, идущие по ее дну. Здесь было жарче, чем в поселке: город и город. И только тонкая, с белым пушком Светкина рука оставалась прохладной, и Саша, вертя руль и дотрагиваясь случайно до этой руки, каждый раз удивлялся. Обогнала грузовая машина, обдала жаром. Встречная легковушка тоже дохнула горячим бензиновым ветром. А слева, под горой, у самого шоссе, плескалось голубое, издали просто лазорево-голубое, озеро. Его уже было видно и слышно его праздничный шум – визг, всплески, музыку транзисторов. И не терпелось прыгнуть в эту тепловатую мутную прохладу, и плыть, и дышать влагой! Справа, по мостику над канавой, от последнего барака потянулась к озеру смешная цепочка: девочка лет восьми, в длинном платье, босая и в платочке, важная, как утка, вела за собой трех мальчишек мал мала меньше. Вот они вышли на шоссе. Саша видел, как их маленькие плоские ступни вдавливаются в горячий асфальт. Вдруг навстречу выкатился тяжелый грузовик, заняв половину шоссе. Девочка остановилась, и вся цепочка – тоже. Ребятишки были совсем рядом, и Саша видел их не то чумазые, не то загорелые безмятежные рожицы. Саша нажал на тормоз… Еще нажал… Велосипед даже не дрогнул. Без тормоза! Он же без тормоза!

Саша рванул руль направо, к обочине, к яме, но не успел и только почувствовал – не увидел, как что-то мягкое плюхнулось под колесо. Когда Саша вскочил, на асфальте лежал мальчик, и с его черной рожицы сбегал загар и проступала голубизна под глазами. Девочка в платочке и двое малышей стояли поодаль и испуганно глядели.

Саша стал поднимать почему-то тяжелое тельце, одетое в серые короткие штанишки, держащиеся на одной лямке. И испугался, как повисли маленькие руки и белая бритая голова запрокинулась на спину мальчика, а потом на плечо.

Саша понес было ребенка к бараку, но Светлана остановила:

– Что ты, надо в больницу! – и замахала руками, останавливая встречную машину, высоко груженную ящиками.

Шофер грузовика притормозил:

– Чего у вас тут?

– Мальчика вот надо в больницу, стукнулся головой об асфальт, – сказала Светлана.

Шофер оглянулся на пожилую женщину в кабине. Та протянула руки:

– А как же, как же, можно ли бросить? Давайте, – и открыла дверцу.

Светлана подала ей мальчика.

– Как он упал-то? – спросил шофер, включая газ.

– Велосипедом его сбило, – ответила Света.

И машина уехала. Вот и все.

Девочка в платочке и двое малышей все так же стояли у края шоссе. Светлана подняла велосипед.

– Садись, поехали, – сказала она. – Чего здесь стоять?

Саша разогнал машину и когда, далеко отъехав, оглянулся, опять увидел малышей и рядом с ними женщину в платке. Заслонив рукой глаза, она глядела ему вслед.

***

Саша ехал на велосипеде по кромке асфальта. Слева один за другим, тесня его, стояли грузовики. Справа, сразу за асфальтом, зияла канава, и где-то глубоко, в черной дыре, скользко ползли дымно-серые трубы. Воздух был вязким, желтым, как бывает, когда глядишь в желтое бутылочное стекло.

Саша ехал и чувствовал, что руль сам собой отклоняется вправо и колесо нет-нет да и вильнет к канаве, а потом выровняется. И спрыгнуть с велосипеда нельзя из-за этой ямы и грузовиков.

Но вот над канавой забрезжил деревянный трехдосочный мостик, и Саша обрадовался и заспешил к нему. А на мостик вышла коренастая женщина в платке. Заслонившись рукой, она глядела на Сашу. В светлых ее, почти белых глазах стоял ужас от чего-то, о чем он еще не знал. Саша проехал мимо и чуть оглянулся. Все так же заслонясь рукой, женщина смотрела ему вслед. Колесо вильнуло, Саша сильнее нажал на педали. Снова забрезжил трехдосочный мостик. И на нем также, подняв руку к глазам, стояла коренастая женщина и глядела на Сашу. Саша хотел что-то сказать ей, но вместо этого закричал. И проснулся.

В окно кухни бил желтоватый свет, какой бывает в час ровного, теплого заката. Воздух был редкий и уже с холодком. Велосипед – черный мужской бестормозной велосипед – стоял у стены, похожий на сотни, десятки сотен мужских велосипедов, не отмеченных номером, не имеющих особых примет. Только вот что без тормоза. Кто разрешает ездить без тормоза? Да еще сажать другого человека на раму!

Саша поднялся, достал из кожаной походной сумочки над багажником гаечный ключ, быстро снял заднее колесо. Потом и переднее. И руль тоже. Куски, на которые так легко распался опасный велосипед, унес в кладовку при кухне. Свою зеленую с разводами рубашку снял и бросил в бак для грязного белья. Потом подумал и заложил ее на самое дно, закопал под наволочки и полотенца. Надел старую клетчатую рубашку с короткими рукавами и вышел на улицу.

Папа Ира, согнувшись над столом, что-то высчитывал и писал быстро и увлеченно. Все было так же, как час назад, когда Саша вернулся после этого похода. Только тогда была одна ломота в костях, усталость, а страха не было. Теперь же был страх.

Саша, когда возвращался, думал сразу рассказать папе Ире, но тот был занят, и Саша прилег на кровать, ожидая, когда отец встанет из-за стола. И как-то сразу тяжело заснул. А теперь он вовсе не думал ничего рассказывать. Чем папа Ира поможет? Пустит время в обратную сторону, как киноленту? И вот уже велосипед отскакивает от этого мягкого, что остановило его, вот встает мальчик, вся цепочка гуськом, пятясь, отходит к мостику через канаву, а грузовик задним ходом скрывается за поворотом. О, как они со Светой далеко еще от мостика, как легко свернуть на обочину; сунуть ногу между передним колесом и вилкой, чтобы притормозить; да просто спрыгнуть – спрыгнуть и побежать, удерживая Светку, или и ей крикнуть: «Прыгай!»

А вдруг Светка… Саша быстро проходит мимо папы Иры, но тот даже не замечает его – последние дни, тяжелая пора!

В березовой роще под сосной никого нет. Но как только Саша подходит к скамеечке, из калитки выбегает Светлана, На ней свежее белое платье с кружевами. Ну и понятно: то платье все в пыли, может, даже порвано.

Светлана осматривает Сашу, вернее, его рубашку в клеточку и одобрительно кивает. Она тихая, бледная, глаза точно выцвели. Она хочет что-то сказать, но тут появляется Ленечка. Он спокоен, и губы его в масле: отобедал.

– Ничего, ребята, – говорит он, – обойдется.

– Ты знаешь? – спрашивает Саша.

– Конечно. Мы с Ниной ждали, ждали вас на озере, решили вернуться. Подъехали к бараку, а там толпа. И слышу – мальчика сбили, двое на одном велосипеде ехали. Мы сразу догадались. А мужик, отец видно, кричит: «Найду – убью гада! Убью! Засужу насмерть!» Потом остановил легковушку и в больницу двинул. Ну, мы скорее домой.

– Я твой велосипед разобрал, – сказал Саша.

– Ну и правильно. Я вечером возьму. Хотя мне, конечно, ничего не будет.

– А мне… – заговорил Саша, и голос сорвался. – Что ж я, нарочно, что ли?

– Мы знаешь как полетели! – серьезно добавила Света.

Будто это что-нибудь меняло. Полетели!

– Да я ничего не говорю, – пожал плечами Ленечка. – Только не трепитесь. Вы да мы с Нинкой – больше чтоб никому.

– Ой, если дедушка узнает! – сказала Света и закрыла глаза руками.

Саша не знал точно что, но что-то его душило в этом разговоре, что-то палило и не давало стоять на месте. Особенно эти руки у лица. Да нет, особенно сытые Ленечкины губы.

– Где Ада? – спросил он у Светы.

– Она к Владу пошла.

– Ты ей не говори, – сказал Ленечка. – Не сказала еще?

– Нет, – ответила Света.

– Ни за что не говори. Темная лошадка. Такая и донести может.

– Перестань! – крикнул Саша.

– Может, может, – уверенно подтвердил Ленечка.

– Ребята, я пройдусь, – сказал Саша и пошел к станции.

Он хотел встретить маму Сашу. Не затем, чтобы сказать, а просто так, встретить, понести сумку. Он как-то не мог теперь не двигаться и едва выстоял весь этот разговор у скамейки… Идти, идти, спешить… Может, оттого, что руки все время ощущали мягкую тяжесть маленького тела и безвольную голову, мотавшуюся то к спине, то к плечу.

Он почти налетел на Аду.

– Саша!

И он вздрогнул. Знает! Она все знает.

Глава IX
АДА

«Послушай, Влад, мне нужен твой совет».

Или нет, не так:

«Владлен, они идиоты. Маленькие злые идиоты. Но я привязана к ним. Мы должны им помочь!»

Ада шла к станции, где за поселком Влад снимал верхний этаж большой неуютной дачи. Светлана рассказала ей тотчас же все с самого начала: и как Саша сказал, что она в его руках, и как подул ей на волосы, чтоб они не лезли в лицо, и как вообще было все отлично до этого ужасного случая. «Знаешь, Саша сразу такой чужой стал, мы слова за всю обратную дорогу не сказали» – так закончила Света.

Вот что ее волнует! Может, убит человек, а она вот о чем. Глупость и жестокость, видно, ходят по одной половице. Друг за другом.

А сама Ада? Разве так уж нужен ей совет Владлена? Ей хочется зайти к нему лишний раз. Ада привыкла говорить себе правду и сейчас поморщилась. Нет, это не совсем правда. Ей нужен совет умного человека. Если бы отец не уехал в Москву, она не пошла бы к Владу.

Ада вошла в чахлый, пыльный садик, поднялась по узкой крашеной лесенке.

Комната, сделанная предприимчивыми хозяевами из чердака, была темноватой. Старая, огрузневшая женщина, охая, поднялась с дивана, уронила на пол байковое одеяло.

– Кто это?.. А, это вы, Ада. А Влад ушел. Так, прогуляться. Скучно сидеть со старухой. – Глаза, выцветшие, желтые, ждали сочувствия.

Но Аде почему-то не стало жаль ее. Может, из-за неряшливого платья или из-за этой требовательности: «Пожалей. Осуди его. Скажи, что сын должен, должен…»

– Передайте ему, пожалуйста, – ответила Ада, – если сможет, пусть зайдет ко мне. Он мне очень нужен.

Женщина неопределенно тряхнула седой непричесанной головой, начала грузно опускаться на диван.

Ада второй раз видела мать Владлена, и второй раз ее неприятно поразило внешнее сходство этой старухи с сыном. Но чего она так охает? Так рассчитывает свою жизнь на жалость? Разве Влад без этого не заботился бы о ней, – единственный поздний сын, человек порядочный и обязательный. И почему старость людей в большинстве своем так непривлекательна? Вот старый волк или старый бобр – они красивы. А старые красивые люди – редкость. Большая редкость.

Ада вошла в березовую рощу, и тут на нее почти налетел Саша. Она сразу увидела его затравленные глаза, узкие, в старенькой рубашке плечи.

– Ада!

Саша остановился и точно перевел дух, обрадовался. Хотелось его погладить по встрепанной голове, успокоить, приласкать. Он понимал. Это вам не Светка.

– Ты все знаешь, Ада?

– Да. Ну, что будем делать?

Саша молчал. Пожал плечом и стоял, не глядя в глаза.

– Ты что, тоже никому не сказал?

– Папе сейчас нельзя. У него завтра доклад. И потом, что они могут? Они же не могут все обратно перекрутить? А? Ведь не могут.

– Ну все-таки… А что с мальчиком?

– Его увезли в больницу.

– Надо бы узнать.

– Сейчас? – спросил Саша, и было видно, что он боится. Боится знать. – Я видел сон…

– Когда?

– Вот теперь. Приехал и заснул. Не знаю почему. У меня так бывает: я геометрию очень боялся в этом году, а перед экзаменом заснул. Прямо как идиот!

– Это нервы, – сказала Ада.

Она оглядела потемневшее небо, и сразу, будто следя за ее взглядом, вспыхнули поселковые фонари.

– Нет, сейчас поздно, – заключила Ада. – Завтра в десять. Ладно? Подъедешь к калитке. А я возьму Светкин велосипед. – Ада провела рукой по Сашиному плечу: – Ничего, Саш. Может, еще ничего. – И пошла к дому.

Ей хотелось вытащить Светку – нечего ей там плакать в одиночестве – и вместе с ней встретить отца. Ада почему-то была уверена, что он вернется сегодня.

А Саша медленно двинул к станции. Тоже, наверно, встречать. Он, кажется, любит свою маму Сашу.

Глава X
САША

Около больницы, грубо побеленного двухэтажного дома, густо росли и тревожно пахли карболкой стелющиеся по земле настурции. Между их листвой земля потрескалась от солнца. И весь прибольничный двор был лишен прохлады – беззащитный и беспощадный. Ада и Саша остановились у крыльца, возле одного из побеленных столбов, – чего-то вроде колонны.

– Ну, идем? – резко спросила Ада.

– Сейчас, минутку.

Саша хотел чуть привыкнуть к этому бедному и тревожному оранжево-белому миру, стать его частицей и тогда войти незаметно.

– Подожди тогда, я узнаю.

Саша был благодарен Аде, что она так решительно открыла белую дверь и не закрыла ее, чтобы Саша тоже мог видеть и слышать, а не просто дрожать за дверью. В узеньком темноватом коридоре с побеленными бревнами и паклей Ада нагнулась к окошечку:

– Вчера сюда привезли мальчика, сбитого велосипедом…

Что ей ответили, Саша не расслышал и переступил порог.

– Я ему… родственница, – опять заговорила Ада.

– Тогда пройдите, – ответили ей из окошечка. – Вторая дверь направо. У него сейчас отец.

Вот оно. Там отец. Они войдут, и он сразу обернется. Еще можно сделать шаг назад, незаметно выйти на крыльцо, схватить велосипед!.. Но Ада стоит у окошечка, и на нее глядят, а если она побежит, за ней погонятся: «Ага, вот вы, значит, кто!..»

– Я подожду, – говорит Ада. – Сразу много народу – утомительно для мальчика.

Из окошечка глядят старческие умные глаза с оттянутыми нижними веками.

Конечно, подозрительно: Ада не спросила про здоровье ребенка, не спешит взглянуть на него. И потом, она не знает имени: «мальчик, сбитый велосипедом», «утомительно для мальчика»….

Саша стоит, вцепившись в дверную раму. Ада подходит, кладет руку поверх его кисти:

– Подождем немного, – и подталкивает к выходу.

Они садятся на беленую скамеечку напротив двери.

Солнце жжет голову, шею, плечи, но Саше все как-то холодно, особенно рукам, и он опять глядит на эти оранжевые тревожные настурции, слышит их больничный запах, и ему хочется больше не быть на этом дворе, в этом поселке, на земле этой, где так страшно, страшно, страшно!..

В коридорчике слышны тяжелые шаги. На крыльцо медленно выползает низенький человек с коричневым в поперечных складках лицом. Он в старых брюках, сапогах и выгоревшей синей рубахе. На голове – кепка, низко надвинутая на глаза.

Он.

Человек смотрит на Сашу, Аду, на велосипеды, стоящие у стены, потом на эти страшные цветы – настурции, и вдруг приваливается к стене, закрывает лицо толстыми черными пальцами.

Он так стоит и стоит.

Господи! Неужели?! Неужели так случилось?! Неужели этот паренек, от которого в памяти у Саши осталась одна только спущенная серая бретелька и тяжесть падающих рук… Разве нет там хороших врачей? Разве так уж силен был удар?! Ведь и сильнее падают. Вот Саша как-то свалился с дерева – и ничего. Но у него, у Саши, верно, не сбегал с лица загар и не закатывались побелевшие глаза. Неужели это может быть…

Человек вдруг рывком оторвал руки от лица, тыльной стороной грязной своей ладони отер мутные глаза и прошел мимо Ады и Саши, не глянув на них.

Ада первая встала, сняла с велосипедного руля сумочку с виноградным соком и кивнула Саше.

Они прошли мимо старухи в окне регистратуры, приоткрыли палатную дверь. У двери, закрыв глаза, лежал черный бородатый мужик. Он, видно, спал, а муха ходила по его бороде. На другой кровати подросток в пижаме задрал прибинтованную к дощечке ногу и читал газету.

А в углу, возле занавешенного чем-то темным окна, был он. Мальчик. Худое личико – как зеленоватое пятно на белой подушке. Узкие, густо зачерненные ресницами глаза были открыты, но он не перевел их на вошедших.

– Ну, как ты? – шепотом спросила Ада.

Мальчик не поглядел и не ответил.

– Как он? – обратилась Ада к подростку.

Тот отложил газету, щербато улыбнулся:

– Коська-то? Ничего. Может, еще не помрет. Врач сказал – может, выживет. Орал ночью, спать вот столечко не дал.

Ада вынула из сумки две банки.

– Костя, – сказала она, – хочешь попить? Соку хочешь?

Ребенок молчал и глядел в стену. Только чуть чаще смаргивал. Столик перед его кроватью был завален яблоками, крыжовником, стояла бутылка молока. Не ел он отцовских гостинцев. Все вот так же, видно, лежал.

– С отцом-то он говорил?

– Нет, нет, – охотно ответил подросток. – Батька долго сидел, так и ушел. Похоже, помрет он. Врачи разве понимают? Вот мне ногу срастили, а не так. Сломали – и снова в гипс. Что же я, не человек, что ли! Раз сломал, а они – на тебе, еще раз.

– Пойдем, – оказала Ада и взяла Сашу за руку. – Пойдем, я поговорю с врачом.

– Фю! – засмеялся щербатый подросток. – Разве его найдешь теперь? К Марусеньке небось ушел.

Старая регистраторша сказала, что врача и правда нет сейчас, а есть сестра.

– Ну сестру позовите, – строго попросила Ада.

– Нюра! – высунувшись в окно, крикнула старуха. – Нюра, иди-ка сюда!

Откуда-то из темноты вышла узенькая девочка, обтянутая халатом, пышно причесанная, красиво подведенная.

– Вы о ком хотите сведения?

– Мальчик здесь, во второй палате, Костя… – сказала Ада и запнулась.

– А, Костя Петров, сбитый… Ой, и плохо, плохо с ним! – И спохватилась: – А вы кто ему будете?

– Родственница я. Говорите честно.

– Ну что говорить, не врач ведь вы. А так… сами видели. – Сестра потопталась, хотела что-то сказать, но раздумала. – Заходите завтра с утра или сегодня вечером. Алеша… Алексей Васильевич будет. Врач.

Они сели на велосипеды и поехали по горячему асфальту шоссе, потом свернули на проселочную пыльную дорогу, потом – на узкую тропинку вдоль березовой рощи.

У своего, дома Ада затормозила.

– Я к тебе зайду скоро, – сказала она. – Никуда пока не уходи.