Текст книги "Тайны Монетного двора. Очерки истории фальшивомонетничества с древнейших времен и до наших дней"

Автор книги: Г. Польской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Вот какие задания выполнял георгиевский кавалер Шиллер у себя на Родине. Весной 1929 года рассмотрение этого дела Военной коллегией Верховного суда РСФСР было завершено. Учитывая особую социальную опасность совершенных Шиллером, Федотовым, Карташевым и Гайером преступлений, – указывалось в приговоре, – Верховный суд РСФСР приговорил их к расстрелу. Биткин, не знавший о замыслах Шиллера и дававший откровенные показания, был приговорен к 10 годам заключения…

«ЧУДЕСА» ФЕМИДЫ

И надо же было случиться такому совпадению, чтобы именно в это же время в Берлине проходил суд над уже известными нам Карумидзе, Садатерашвили, Беккером, Беллом, Ракете и Вебером. О, нет, их судили не за то, что они принимали участие в экономической диверсии против страны, с которой в то время Германия находилась в нормальных дипломатических отношениях. Дело в том, что уголовники, занятые в «фирме Карумидзе – Белл», никак не могли смириться с тем, что эти банкноты, которые можно пустить в ход в целях личного обогащения, почему-то исчезают в неизвестном направлении и не оседают в их карманах. Вот почему в германскую полицию стали поступать сообщения о появлении фальшивых червонцев вначале в самой Германии, а затем во Франции и Латвии. Впервые сигнал о появлении фальшивых червонцев поступил в ведомство, занятое борьбой с подделками, летом 1927 года. Их обнаруживали в разных городах Германии, но больше всего – в Берлине.

В начале августа 1927 года комиссар уголовной полиции фон Либерман в одном из берлинских банков арестовал Беккера, пытавшегося обменять фальшивые червонцы на марки. В данном случае действия германской полиции можно понять: фальшивые червонцы вредили не только Советскому Союзу, но и Германии, так как их меняли на марки. Страдала финансовая система Германии. А это уже другое дело.

От Беккера след привел к Садатерашвили, проживавшему тогда в Мюнхене. Полиция, появившаяся в доме, арестовала человека грузинской национальности. Однако в ходе допроса выяснилось, что это не Садатерашвили. Совершенно не догадываясь о том, что перед ними глава банды фальшивомонетчиков Карумидзе, они его отпустили.

Тут же, из уличного автомата, Карумидзе известил всех, мюнхенских сообщников о налете полиции, а затем уже из квартиры Садатерашвили позвонил во Франкфурт-на-Майне, где хозяин квартиры спокойно печатал деньги, и передал условный сигнал тревоги. Все разбежались кто куда, а Садатерашвили, прихватив пять клише, пытался покинуть город, но опоздал. Вскоре его арестовали.

; Обыск во франкфуртской типографии привел в изумление даже видавших виды полицейских. Здесь было найдено 120000 полуготовых червонцев, необходимые для их изготовления краски и оборудование, а также огромное количество бумаги, которой хватило бы на печатание 1200000 фальшивых червонцев.

Однако следствие, получившее на старте большое ускорение, неожиданно стало затухать. После того как за мелкой сошкой вроде Садатерашвили, Ракете и Беккера неожиданно стали всплывать куда более крупные фигуры, у следователей опустились руки. Как по команде, прекратилась утечка информации в печать, весь процесс расследования полностью затормозился.

Прошло почти два года. Так бы и забыли все о «подвигах» шустрых грузинских эмигрантов и их национал-социалистических дружков, если бы не пронесся слух, что судебные акты берлинской прокуратуры по этому делу один за другим были сфотографированы и отправлены заинтересованным в этом деле английским учреждениям. Вскоре стало известно, что при перевозке этих документов из Берлина в Мюнхен их выкрали, а затем переправили в Лондон, в адрес английской секретной службы. «Роте Фане», газета германских коммунистов, назвала фамилию вора. Им оказался прокурор доктор Васмунд!

Поразительная история! Она приобретает особую окраску, если вспомнить, как германское правительство ответило на законное требование Советского правительства, обеспокоенного появлением фальшивых червонцев, о том, чтобы советским представителям была предоставлена возможность ознакомиться с материалами расследования. Это естественное требование было отвергнуто.

Скандал стал разрастаться, и вместе с ним росло возмущение простых людей по поводу бессилия органов правосудия и той нарочитой секретности, с которой велось следствие. Неудивительно, что государственный прокурор потребовал быстрейшего завершения расследования дела и передачи его в суд.

И вот б января 1929 года в берлинском суде началось слушание этого дела. Не обошлось и здесь без скандала: за четыре дня до начала процесса совершенно неожиданно был уволен «по состоянию здоровья» прокурор, который не уставал до этого подталкивать «заснувших» следователей. Несмотря на то что шайка фальшивомонетчиков совершила уголовно наказуемое деяние, судебный процесс напоминал жалкий фарс: все было направлено на то, чтобы оправдать фальшивомонетчиков. А когда английский шпион Белл заявил на суде: «Мы вдохновлялись высокими германскими инстанциями», судья испугался, потребовал вывести публику, и дальше заседание шло при закрытых дверях.

Апофеозом этого балагана было, безусловно, выступление эксперта Дармштадского банка. Открытие, сделанное им, повергло в смущение даже видавших виды берлинских юристов. Суть его уникального выступления сводилась к следующему: так как по советским законам ввоз и вывоз червонцев запрещен, то на заграничных рынках деньги эти не должны быть. Но раз уж они появились усилиями этих достопочтенных господ, их нельзя принимать за валюту. А поэтому факт подделки червонцев не является уголовно наказуемым деянием, ибо речь идет не о подделке валюты, а о простой забаве, баловстве. Короче говоря, никого судить нельзя, поскольку нет никакого правонарушения.

Впрочем, «эксперт» пошел еще дальше. В связи с тем, утверждал он, что Карумидзе и Садатерашвили уже были однажды осуждены в царской России за фабрикацию фальшивых денег, то по германским законам их за одно и то же преступление наказывать второй раз нельзя. А посему всех обвиняемых надо выпустить и притом немедленно.

В феврале 1929 года издевательство над правосудием закончилось благополучно для фальшивомонетчиков: обвиняемых оправдали и выпустили на свободу. Рупор тогдашних властей газета «Правда» в номере от 9 февраля 1930 года писала: «Оправдательный приговор фальшивомонетчикам – это не только поощрение для всех врагов СССР. Это прежде всего – один из участившихся в последнее время симптомов перехода ответственных германских кругов на позиции явной враждебности по отношению к СССР».

Берлинский фарс поднял волну возмущения и в Германии. Ведь всем было ясно, что усилиями Карумидзе и его помощников готовилась экономическая диверсия против суверенного государства, с которым у Германии нормальные дипломатические отношения. Газета «Форвертс», например, писала 30 января 1929 года, что «подделка червонцев производилась с явной целью расшатать русскую валюту». С осуждением комедии, разыгранной в берлинском суде, выступили и некоторые видные промышленники и финансисты. Надвигающийся кризис всей финансовой системы Запада заставлял немецких капиталистов искать спасения от краха в заключении торговых договоров с СССР. История же с фальшивомонетчиками и их скандальное оправдание не могли создать атмосферу доверия в ходе торговых переговоров.

Вот почему летом 1930 года немецкий суд вновь извлек из архива уже начавшие покрываться пылью папки дела Карумидзе. Состоялся суд. Длился он более месяца. На столе перед судьей лежали 30 томов следственного материала. Среди вещественных доказательств были представлены и весьма громоздкие – 1146 килограммов превосходной бумаги с уже готовыми водяными знаками.

На скамье подсудимых находились: Садатерашвили, Беккер и его подручный Шмидт, Белл, Вебер. Отсутствовали Карумидзе и барон Штейнгель. Последний когда-то был личным секретарем Распутина и уже имел опыт в распространении фальшивых денег в России. Во время суда он находился во Франции и, по-видимому, с любопытством следил за всеми его перипетиями по газетам.

Суд привлек большое внимание немецкой общественности. На его заседания специально ходили представители рабочих коллективов крупнейших берлинских предприятий. Возмущенные антисоветскими инсинуациями некоторых подсудимых, в особенности Садатерашвили, рабочие не могли оставаться безучастными, и однажды после судебного заседания, когда Садатерашвили направлялся к выходу, они выразили ему свое мнение кулаками. С тех пор деятелей фирмы «Карумидзе и К0» стали усиленно охранять.

Итак, «суд правый» состоялся. Но фарс так и остался фарсом. Карумидзе получил два года десять месяцев тюрьмы, Садатерашвили два года, а Белл был приговорен к уплате незначительного штрафа. Остальных вообще оправдали. Более того, Карумидзе в то время, когда шел процесс, жил в Швейцарии и о суде узнал из газет, а Садатерашвили зачли содержание под стражей во время следствия и поэтому сразу же выпустили на свободу. Кстати, оба грузинских эмигранта вновь появились в Германии после прихода фашистов к власти и «все горение своей души» отдали делу борьбы против Советского Союза. Есть сведения, что эти реабилитированные гитлеровцами уголовники принимали деятельное участие в «советском варианте» операции.

«Бернгард», о которой речь шла выше. А когда некоторые юристы письменно выразили сомнение в законности их реабилитации, министр иностранных дел фон Нейрат ответил так на их письмо: «Я придерживаюсь иного мнения и прошу не выдвигать возражений». Иными словами, закон одно, а мнение фашистского министра – другое. Вот вам и всесильная Фемида.

Так закончились судебные разбирательства по делу антисоветских фальшивомонетчиков.

Еще не один раз враги нашего народа пытались использовать это ядовитое оружие против СССР, но ни разу их усилия не увенчались каким-либо заметным успехом.

Тем не менее, о некоторых из этих попыток стоит упомянуть. Как указывал в своей книге «Фальшивомонетчики» известный немецкий публицист Альберт Норден, совершенно неожиданно во время судебного процесса в Мюнхене в июне 1926 года, когда один реакционер – генерал Людендорф – обвинил уже упомянутого нами однажды герцога Лейхтенбергского в оскорблении, всплыло на поверхность еще одно грязное дело, которое было сфабриковано в недрах кайзеровской Германии. Во время суда сановный уголовник герцог Лейхтенбергский сделал сенсационное заявление: «Три миллиона рублей, предоставленные летом 1918 года для формирования русской добровольческой армии, состояли из банкнот, печатавшихся в Берлине». Таким образом, грузинским белоэмигрантам нетрудно было наладить дело: обученные кадры, специализировавшиеся на изготовлении поддельных денег в Германии, были, они помогали фирме «Карумидзе и К0», а затем и гитлеровцам в ходе знаменитой операции «Бернгард».

И еще об одной финансовой диверсии против нашего государства, предпринятой, если можно так сказать, с другого фланга.

Газета «Известия» в номере от 13 декабря 1928 года сообщила, что компетентным советским органам стало известно, будто в Шанхае создан подпольный монетный двор, выпускающий «в свет» большими партиями советские денежные знаки. Главными организаторами этой диверсии были русские эмигранты, которые надеялись на помощь в своей «работе» со стороны других белогвардейцев, работавших в местной полиции. Предполагалось, что свои люди в полиции всегда подадут знак и можно будет скрыться. Но из этого ничего не получилось, и трех главных организаторов диверсии полиция арестовала в сентябре 1928 года. На месте преступления были конфискованы печатная машина, клише и т. д., а также уже отпечатанная «продукция» на сумму 1500000 рублей.

Дело этих фальшивомонетчиков рассматривал смешанный франко-китайский суд, поскольку белогвардейцы обосновались в порядке конспирации на территории французской концессии. Однако и здесь, как и в Берлине, судебное разбирательство превратилось в откровенный фарс. Хотя, судя по всему, к фальшивомонетчикам следовало применить параграф 280 китайского уголовного кодекса (подделка денежных знаков иностранного государства) и параграф 240 этого же кодекса (подделка денежных документов), тем не менее, Фемида и на этот раз была использована в антисоветских целях. На основе неписаных статей неписаного «кодекса антикоммунизма» белоэмигрантских уголовников… погладили по головке. Двое из обвиняемых получили по два месяца, а трое – по одному месяцу тюрьмы. Но, поскольку им было зачтено предварительное заключение, обвиняемых отпустили на свободу. Белогвардейские газеты, не скрывая своего восторга по поводу этого решения, писали, что, когда уголовники покидали зал суда, «они не могли скрыть радостной улыбки».

СОВРЕМЕННЫЕ ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИКИ

XX век принес человечеству огромное количество чудесных, порою фантастических, изобретений. Его называют веком космоса, атомным веком, веком электроники и т. д. Трудно найти такую отрасль науки и техники, где бы этот прогресс не принес ошеломляющих результатов. В числе таких отраслей мы можем назвать и полиграфию, где внедрение последних научно-технических достижений позволило чрезвычайно облегчить решение ряда важных проблем, в том числе и при изготовлении сложных по рисунку и цветовой гамме бумажных денежных знаков.

Прогресс этот, естественно, коснулся и тех отраслей науки и техники, которые связаны с чеканкой металлической монеты.

Острейшая конкуренция в полиграфической промышленности Запада привела к тому, что проблема сбыта новейшего полиграфического оборудования превратилась для его производителей в проблему номер один. Они изо всех сил изощряются в попытках привлечь покупателей, придумывают все новые и все более экстравагантные приемы и методы торговли своей продукцией. Не так давно, например, изобретен новый способ сбыта полиграфического оборудования – «лизинг». Он означает приблизительно то же, что и провозглашенный ныне в крупных авиатранспортных предприятиях лозунг: «Лети сейчас, плати потом».

Принцип «лизинга» приблизительно такой же: получаешь типографское оборудование бесплатно, а расплачиваешься за него позже, когда начнешь с помощью этого оборудования получать прибыль. Правда, в этом случае за его приобретение придется платить немного дороже, чем, если покупать это оборудование сразу за наличные. Но тут уж ничего не поделаешь – бизнес есть бизнес.

«Лизинг» с наценкой, даже с большой наценкой, для фальшивомонетчиков не имеет значения: платить-то будут все равно поддельными деньгами. Так что есть проценты, нет процентов – все равно. Ну, а как преступники используют этот принцип «лизинга» в своих противозаконных целях, мы расскажем позже.

Первойотличительнойчертойсовременного фальшивомонетничества является широкое использование новейшей полиграфической техники. Но есть еще одна черта. Она заключается в том, что подделывание денежных знаков поставлено в наше время на исключительно высокую организационную основу.

Эпоха талантливых одиночек прошла. Но и теперь, хотя крайне редко, появляются этакие современные нинджеры или Маккартни, которые поражают своих современников прямо-таки неожиданными способностями. Мы расскажем о некоторых из них.

БИЗНЕС НА ПРЕСТУПЛЕНИИ

Еще в июне 1972 года в ФРГ «засекли» фальшивые банкноты достоинством в 1000 марок. Это были совершенно необычные деньги: их кто-то рисовал на самой обычной бумаге. Но как рисовал! Даже банковские специалисты с трудом обнаружили в этом листе обычной бумаги подделку. Яркие, сочные краски, абсолютно точно совпадающие с градацией цветов на настоящей банкноте, безукоризненная «сетка», составляющая фон банкноты.

Представитель полиции заявил журналистам, что человек, создавший эти необычные банкноты, обладает уникальными способностями. «Это редкий талант. В последний раз нам удалось столкнуться с подобным феноменом пятнадцать лет тому назад». Иными словами, нет-нет да появляются потомки Нинджера.

Но эта история является небольшим предисловием к рассказу о том, как гибнут талантливые люди, пытаясь ухватиться за последнюю соломинку…

…В хмурый декабрьский день 1964 года в кабинете директора Французского национального центра по борьбе с фальшивомонетчиками зазвонил белый телефон. Господин Эмиль Бенаму в эту минуту с мрачным видом стоял около окна и рассеянно барабанил по стеклу. Буквально несколько минут тому назад он положил трубку другого, красного, телефона, встал из-за стола и, подойдя к окну, посмотрел на улицу. Шел густой мокрый снег. Он быстро таял, и из-под колес автомашин разлетались в разные стороны грязные брызги. Секретарша Франсуаза, уже не очень молодая женщина, много лет работавшая с господином Бенаму, открыла, было, дверь, чтобы положить папку с документами, но передумала. Она знала: если директор стоит около окна и барабанит пальцами по стеклу, значит, его лучше не тревожить.

И действительно, недавно у него состоялся крайне неприятный разговор с министром внутренних дел. Финансовые органы продолжают обнаруживать отлично сделанные фальшивые денежные знаки. Это длится давно – лет 12. За это время сменились три министра. И каждый из них тактично ждал, когда господину Бенаму удастся сдержать свое обещание разоблачить фальшивомонетчиков. И, не дождавшись, все трое оказались за бортом после очередной министерской перетряски. Только последний, четвертый, уже с первых дней своего пребывания в правительстве довольно бестактно сказал директору:

– Я не могу ждать, пока вы раскачаетесь. Вот уже сколько лет, господин Бенаму, вы все обещаете, обещаете… Передо мной папка, первый документ здесь появился 12 лет тому назад. Это было ваше донесение о том, что обнаружены фальшивки. И с тех пор здесь появилось уже 9 донесений, подписанных вами. А воз и ныне там, как говорится. Я не буду таким терпеливым, как мои предшественники. Учтите это.

И вот сегодня, когда зазвонил красный телефон, господин Бенаму вновь выслушал крайне неприятные слова в свой адрес. «Нет, надо уходить», – подумал директор и, заложив руки за спину, принялся шагать по комнате – от сейфа, стоящего в углу, до окна. Он ходил до тех пор, пока не услышал визг автомобильных тормозов. Подошел к окну и остановился, глядя вниз, на улицу. Именно в эту минуту зазвонил белый телефон. Это оперативный аппарат, и директор, не мешкая, снял трубку. То, что он услышал, поразило его, как гром в ясную погоду:

– Господин директор! Только что Брассэ доложил, что он и Груаз засекли наконец человека, который в банке обменял франки на ценные бумаги. Все франки фальшивые. Более того, они абсолютно новые, прямо-таки из-под станка. Видимо, этот человек спешил, так как такие новые, совершенно «теплые» подделки нам ранее не попадались. Брассэ и Груаз пошли за этим человеком. Как только от них поступит следующее донесение, я немедленно вам доложу.

Это звонил его помощник, Жорж ле Руа. Бенаму никак не мог понять, каким образом этот простой парень, сын провинциального столяра, ухитрился получить дворянскую фамилию. Да еще Руа.

Но не в этом дело. Главное, что паника, длившаяся 12 лет, закончилась. Теперь осталось самое простое – выследить этого человека, установить, кто он, где живет, найти его сообщников и захлопнуть западню.

Директор позвонил в полицию: аресты, обыски и прочие формальности – это их дело. Затем он снял трубку красного телефона и, услышав хриплый голос министра, спокойно, без всяких восторгов, как о чем-то обычном, будничном, сообщил, что его люди вышли на одного из участников банды фальшивомонетчиков, которая «давно портила всем нам кровь». Министр высказал сомнение в обоснованности оптимизма Бенаму, но на всякий случай поздравил его. «Что за человек, – подумал директор после того, как министр угрюмо буркнул на прощание. – Сухарь какой-то, честное слово».

Опять зазвонил белый телефон.

– Господин директор! – звонил Брассэ. – Подозрительный человек, обменявший фальшивые франки, скрылся в особняке на улице Гренель. За домом установлено усиленное наблюдение. Особняк принадлежит Чеславу Боярски. Кто хозяин дома и что за человек, который скрылся в нем, мы сейчас выясняем. Может быть, это одно и то же лицо…

Нет, это был не Чеслав Боярски. Хозяин находился дома и не знал, что его особняк попал под усиленное наблюдение. Но если бы ему об этом стало известно, первое, что он воскликнул бы в сердцах, было: «Я же предупреждал его! Предупреждал!!! Но что можно сделать с человеческой алчностью?»

Впрочем, все это будет потом, а пока нам предстоит оставить Боярски, еще пребывающего в неведении о том, какой смертельный удар нанес ему дальний родственник, от которого он долго скрывал источник своего материального благополучия, и перелистать назад страницы истории.

Так случилось, что Чеслав Боярски – молодой инженер-строитель из красивого польского города Ченстохова – оказался в немецком плену. Несколько концлагерей, а затем – неожиданный переезд во Францию, где ему и группе других военнопленных, имевших специальность строителя, предстояло работать по расширению и укреплению гитлеровских оборонительных сооружений на берегу Ла-Манша. По дороге их эшелон разбомбила американская авиация – это было как раз в дни открытия второго фронта. Чеслав с двумя товарищами-чехами сумел скрыться, покинуть зону боев и после вступления союзников в Париж пробраться туда. Товарищи из Чехословакии поспешили вскоре к себе на родину и присоединились к партизанам, а Чеслав…

Война кончилась, он продолжал жить в Париже. Женился, жена работала, а он все пытался устроиться в какую-нибудь строительную фирму. Строители были нужны, но только такие, которые умели хотя бы как-то объясняться по-французски. А Боярски был крайне неспособным к изучению языков. Ему бы вернуться в Польшу, в родной Ченстохов, – вот где знания инженера-строителя пригодились бы: родина Чеслава Боярски вставала из руин. Люди недоедали, недосыпали, но, воодушевленные патриотическими чувствами, они строили новую Польшу.

Чеслав же решил попытать счастье здесь, на чужбине. И потерпел полное поражение. Когда жена заболела и все заработанные ею деньги (а их было совсем мало) ушли на врачей и лекарство, Чеслав понял, что осталось совсем немного и он достигнет дна. Из него не получился ни сапожник, ни певец, ни чертежник, ни изобретатель. Все эти профессии он безуспешно перепробовал. Его окружала стена полного безразличия и презрения. Нищета, голод.

Но Чеслав Боярски был способным человеком. К тому же он обладал терпением, целеустремленностью и поразительным упорством. В сочетании с неожиданно открывшимися качествами художника-копииста и химика Боярски был готов к тому, чтобы идти к благополучию прямым путем, минуя промежуточную стадию – работу. И он решил стать фальшивомонетчиком.

Надо прямо сказать: решение это было принято им не сразу. Потом, на суде, он скажет: «Я – порядочный человек Он очень долго колебался. Но, как говорится, голод не тетка, И Чеслав в конце концов решился.

Вначале он сутками самым тщательным образом, помощью мощной лупы изучал банкноты, которые избрал для «освоения». Временами казалось, что он поставил перед собой невыполнимую задачу. Вглядываясь в чудовищно сложную сеть переплетающихся тончайших разноцветных линий, Боярски чувствовал, что у него кружится голова. ОН объяснял это свое состояние недоеданием, старательна отгоняя мысль о тщетности всей затеи. В особенности он был поражен сложностью рисунков, изображающих на деньгах Мольера и Гюго. Но Боярски был упорным человеком. Изучив банкноты, он взялся за освоение всех производственных процессов по изготовлению бумаги. С этой целью он с трудом устроился работать на бумажную фабрику. В конце концов, в домашних условиях Боярски сумел создать бумагу именно такую, какую используют при печатании франков.

Вспомним, сколько трудов было положено гитлеровцами на изготовление бумаги для фальшивых фунтов стерлингов, сколько ученых, инженеров различных специальностей было привлечено для этого. И сколько времени ушло, пока удалось найти секрет бумаги и наладить ее производство. А в этом случае трудился один человек.

Около года ушло на изготовление клише. Впоследствии, уже в ходе судебного разбирательства, эксперты будут рассматривать это клише и молча качать головой: как человек смог в кустарных условиях создать такое? Но самое сложное препятствие оказалось там, где его никто не ждал, – краски. Добиться тонкого, незаметного перехода голубых линий в синие, а светло-коричневых в темно-коричневые было необычайно трудно. Боярски изобрел, построил и в конце концов довел до совершенства ряд миниатюрных приборов, с помощью которых он несколько механизировал процесс печатания. Но все равно он год и семь месяцев работал ежедневно по 10–12 часов в сутки, без всяких выходных и при крайне скудном рационе питания.

Когда, наконец, он получил свою первую «продукцию», ее нельзя было пускать в оборот: деньги выглядели слишком новыми. Пришлось разрабатывать особую методику «старения» денег. Впоследствии многочисленным экспертам удалось воссоздать 14 фаз его деятельности, чтобы шаг за шагом выявить весь процесс. Он один научился блестяще справляться с работой, которая в обычных условиях требовала усилий шести специалистов очень высокой квалификации.

Почти два года непрерывного изнурительного труда позволили Боярски и его жене сесть в декабре 1949 года за рождественский стол с традиционной индейкой. Изможденный «маэстро» тупо глядел на сверкающую аппетитной корочкой тушку и автоматически думал о том, как, с помощью каких красок можно получить на бумаге цвет поджаристой корочки индейки…

С тех пор он год за годом, не разгибая спины, «копал яму» французскому министерству финансов. Боярски понимал, что от качества работы зависит благополучие его семьи и даже его жизнь.

Это был тот редкий случай, когда без всякой подсказки или напоминания человек из кожи вон лез для того, чтобы добиться безупречного качества своей продукции.

Каждое утро жена покупала все парижские газеты и одну польскую. Она тщательно их просматривала: нет ли сообщения о появлении фальшивых франков. Но все было тихо. По вечерам усталый Боярски брал в руки «Жиче Варшавы» и читал вслух. Он потом признался, что боялся забыть родной язык. Из газеты он узнавал, как встает из руин его бывшая родина. Иногда он думал, о том, какую страшную, непоправимую ошибку совершил. И где-то в душе у него жила, втайне от жены, мысль: «Вот приду в себя, отдохну в Ницце, приоденусь, куплю кое-что ценное и поеду к себе, в родной Ченстохов. Как там мама, брат Здислав?» Но все это были мечты. Ни в какую Ниццу он не поедет – времени не будет. Он продолжал непрерывно работать, так как надо было купить дом. Жить в лачуге на окраине Парижа больше нельзя.

Три года, вплоть до середины 1952 года, «франки» Боярски полностью растворялись в огромной массе настоящих франков. Казалось, что деньги, им изготовленные, незаметно вливаются в этот многомиллионный поток и вместе с ним благополучно минуют узкие ущелья контроля в банках и других финансовых организациях.

И только 13 июня 1952 г. на стол директора национального центра по борьбе с фальшивомонетчиками легла первая фальшивая банкнота, изготовленная кустарем-одиночкой Боярски. Она была изъята экспертом из кассы национального банка и то после некоторого колебания. Все сомнения отпали только после специального исследования состава бумаги и красок. Кроме того, обнаружили, что на деньгах нет секретных меток. Но их отсутствие можно было обнаружить только при тщательном рассмотрении банкноты. И то это могли сделать лишь те немногие эксперты, которые знали о них.

По установившейся традиции факт появления фальшивых денег не разглашался. И, естественно, об этом ничего не сообщалось в прессе. Поэтому-то Боярски и заявит потом на суде: «Стоило бы им поднять шум, как я немедленно остановился бы. Но они молчали, и я решил, что никто не интересуется этим делом».

Но «они» интересовались. Однако месяц за месяцем, а затем год за годом проходили, и ничего, кроме новых фальшивых франков, в руки Бенаму не попадало. Тщетность всех усилий по поимке фальшивомонетчиков породила мнение, что действует большая, отлично организованная шайка, в составе которой не только замечательные специалисты – бумажники, химики, инженеры, полиграфисты, но и отличные конспираторы. Ибо чем же объяснить, что годами они действовали настолько скрытно, что агенты Бенаму ничего не могли сделать?

А опыт у работников центра есть и немалый. Ведь смогли же они раскрыть в 1950 году подпольный «монетный двор», выпускавший отличные «американские доллары». Их качество было настолько высокое, что даже через 20 лет (!) эти двадцатидолларовые и стодолларовые банкноты продолжали беспрепятственно циркулировать в шести европейских странах! И там были толковые конспираторы, но они успели проработать всего три года. А тут уже столько лет прошло, и не было конца этой бесплодной невидимой охоте.

Больше всего Бенаму волновал один вопрос: в каком объеме фальшивые франки поступают на рынок? В правительстве при закрытых дверях не один раз обсуждалась эта тема, и с каждым разом обсуждение принимало все более панический характер. Французские финансы оказались под угрозой.

Но Бенаму отлично понимал, что прежде, чем развалится здание французских финансов, он слетит со своего поста. И поэтому легко понять его состояние, когда потомок столяра с дворянской фамилией известил его о том, что удалось ухватиться за ниточку, которая должна привести к поимке всей шайки.

Когда в доме Боярски появилась полиция, он понял, что настал конец. Правда, и он, и его жена держались спокойно. А когда Боярски сказали, что из его дома выносят фальшивые франки, он только пожал плечами. «Ищите эти франки, господа», – как бы сказал Чеслав. Полиция начала обыск. Он был в определенной степени затруднен, так как неизвестно, кто же «печатает» эти деньги, хотя у Бенаму и его агентов накопилось много данных, говорящих о том, что именно в особняке Боярски делают фальшивые франки.

Обыск длился девять часов. Перерыли буквально весь дом, передвинули всю мебель, заглянули во все шкафы и антресоли, подняли ковры и подстилки. Ничего. Абсолютно ничего! Офицер, руководивший обыском, был бледен: дело принимало дурной оборот. Если так ничего и не найдут, не оберешься неприятностей. А Боярски вправе дать интервью корреспондентам и с возмущением рассказать о том, какие глупости делает полиция, как эти тупые стражи порядка облили грязью честного человека!

Итак, обыск заканчивался. И вот к 8 часам вечера все собрались в гостиной. Хозяин дома сидел в кресле, закрыв лицо руками. Казалось, его так измотала эта процедура, что он заснул. В гостиной царил полумрак – горел только один торшер. Офицер приказал зажечь верхний свет. Хозяин и хозяйка не шелохнулись. Тогда один из полицейских щелкнул выключателем, и комната залилась ярким светом.