Текст книги "Филантропия в Америке. Очерк истории"

Автор книги: Фридрих Фурман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

1. Европейские идеи и их развитие в Новом Свете

Вероятно, первым открытием, которое сделали европейцы, высадившись в Новом Свете, было то, что великодушие и щедрость могут быть присущи и «дикарям», незнакомым с заповедями ни Ветхого, ни Нового Завета. Описывая рождение благотворительности в Америке, ее историк Роберт Бремнер полагает, что первыми благотворителями в Америке следует считать индейцев с Багамских островов, встречавших Христофора Колумба щедрыми дарами7070
  Robert Bremner, American Philanthropy, 2^nd ed., University of Chicago Press, 1988Далее – R. Bremner, American Philanthropy,1988


[Закрыть].

В рапорте об этой встрече Колумб писал, что они были «простодушны и открыты» во всем, чем владели, и охотно отдавали все, о чем их просили, сопровождая каждый дар «такой любовью, как если бы отдавали свое сердце вместе с ним»7171
  Там же, p. 5


[Закрыть]. Этот эпизод был лишь одним из многих свидетельств общечеловеческой природы благотворительности, с которыми затем неоднократно сталкивались первые европейцы на американской земле. И он особенно памятен на фоне последовавшей затем в течение столетий жестокости, испытанной индейцами от рук белых поселенцев, так и ответных акций, последовавших со стороны местных жителей.

Когда, однако, заходит речь об именно американской благотворительности, продолжает Р. Бремнер, то поначалу это был скорее импортный, чем выращенный на месте «продукт». Базовые принципы и организация как персональной, так и публичной благотворительности родились в Европе задолго до колонизации Америки. Будучи привезены сюда европейскими поселенцами, они еще долго находились под влиянием последующего европейского опыта и идей.

В течение нескольких столетий американские учреждения благотворительности искали и получали различного рода поддержку из-за океана и достаточно долго были копиями европейских образцов. Уникальность американской филантропии, ее политики, экономики и культуры, состоит, по мнению Бремнера, прежде всего, в том, что она, заимствуя европейский опыт, очень рано начала укореняться в местной почве, постепенно приобретая собственный облик.

Для понимания ее ранней истории следует иметь в виду, что век колонизации Северной Америки совпал с одним из самых значительных периодов развития европейской филантропии. Семнадцатый век отмечен началом героических миссионерских предприятий, возрождением интереса к благотворительным организациям, созданием в Англии государственной системы поддержки бедных за счет налогов, появлением множества ассоциаций для реализации целевых филантропических замыслов. Америка была особенно привлекательным полем приложения для многих из них, ибо, по выражению Бремнера, «открытие Нового Света задело как совесть, так и алчность Старого Света». Вот почему здешние колонии прямо или косвенно получили значительные выгоды почти от всех европейских филантропических инициатив.

В основе почти каждого проекта колонизации лежал – во всяком случае, декларировался – мотив филантропии. Здесь жили туземцы, которых следовало обратить в христианство, сюда можно было направить бедняков, где им можно было дать землю и работу, наконец, здешний дикий край следовало обеспечить институтами цивилизации, включая и благотворительность.

Вряд ли будет большим преувеличением сказать, утверждает, наряду с Бремнером, американский историк Дэниел Бурстин, что многие европейские монархи, аристократы и новые богачи рассматривали американский континент, главным образом, как огромное поле для упражнений в благотворительности. Немалое число здешних благотворительных программ питалось иллюзиями никогда не бывавших в Новом Свете британских благодетелей. Ярким примером таких программ был управляемый из Лондона и бесславно провалившийся проект благотворительной колонии «всеобщего благоденствия» в Джорджии, описанный Д. Бурстиным в его знаменитой трилогии «Американцы»7272
  См. Дэниел Бурстин, Американцы, т. 1, М., Прогресс-Литера, 1993, сс. 94—131


[Закрыть].

Оказавшись в своем подавляющем большинстве утопиями, эти программы потребовали полного пересмотра, привязки к реальным условиям и опоры на тех лидеров и членов общин, которые пересекли Атлантику, чтобы остаться жить здесь навсегда и создать на новом месте не просто иные, а лучшие общины, чем те, которые они покинули в старой Европе. Именно эти люди и были действительными отцами-основателями благотворительности американского типа7373
  R. Bremner, American Philanthropy, 1988, p. 7.


[Закрыть].

***

Одним из них стал пуританский лидер Джон Уинтроп (1588–1649), выпускник британского Кембриджа, организатор и многократный губернатор колонии Массачусетского залива. Он направился за океан во главе переселенческой экспедиции в поисках места для создания совершенной пуританской общины – нового «Града на Холме», могущего служить примером для остального «христианского человечества». Одним из важнейших канонов новой общины стала мирская проповедь «Образец христианской благотворительности», произнесенная Д. Уинтропом в 1630 году перед своими единомышленниками на борту корабля «Арабелла», направлявшегося из старой в Новую Англию.

Благотворительность по Уинтропу должна быть больше синонимом раннехристианской любви, чем только помощью бедным. Его проповедь предлагала не просто иную схему благотворительности, а канон поведения христиан новой общины, заключивших новый завет с «пуританским Богом» и лишенных поэтому права его нарушать. В этой «обязанности любви», заявлял Уинтроп, мы должны без притворства, по-братски любить друг друга и нести груз взаимных забот, защищать не только лишь свои интересы, но и интересы наших братьев по вере.

Для Уинтропа, как и для последующих отцов-основателей американской благотворительности, неравенство в богатстве, условиях жизни и социальном статусе считалось установленным свыше и потому неизбежным. Он считал, что без сохранения естественного неравенства благоденствие общины может просто разрушиться.

Уинтроп был, вместе с тем, убежден, что богатство и знатность не даны человеку только ради него самого, их нужно использовать для прославления, позволившего все это Творца и для блага всех созданных им людей. Не следует поэтому бедным восставать против своих правителей и богачей, а богатым позволять угнетение бедных. Какие бы споры и протесты их неравенство ни вызывало, богатые и бедные существуют не для того, чтобы разъединять людей и вызывать их взаимную вражду, а для того, чтобы они, нуждаясь друг в друге, были теснее связаны братскими узами.

Не отрываясь от реальности, Уинтроп признавал, что неравенство членов общины, будучи весьма значительным уже со старта, может вызывать их недовольство и протесты. Однако, по его убеждению, в построенной на американской земле новой общине, они должны играть значительно меньшую роль, чем сплоченность его жителей, «как частей одного и того же тела», а их труд должен быть так же согласован «как труд одного человека». Ради нашей общей цели – улучшить свою жизнь и больше служить Богу, полагал Уинтроп, публичные интересы следует возвысить над частными.

Однако его призыву к созданию еще одного утопического Града на Холме – как известно, его проектов со времен Нагорной проповеди Христа как до Д. Уинтропа, так и после него было предложено великое множество – не суждено было сбыться и в Новой Англии. Вскоре и в колонии Массачусетского залива возобладали конкуренция, индивидуализм и частные интересы, полностью подавить которые в пользу общины, конечно же, оказалось невозможным. Как писал позднее Роджер Уильямс, известный религиозный диссидент, очень скоро и в общине Уинтропа «явила свое лицо обычная мирская троица – Прибыль, Карьера и Удовольствие»7474
  Роджер Уильямс (1603–1683) – пуританский лидер, изгнанный Уинтропом из Бостона за протесты против нарушения здесь свободы совести и мысли и основавший затем наиболее толерантную в религиозном отношении колонию Род-Айленд.


[Закрыть].

И все же идеалы братского содружества Уинтропа никогда не были полностью отброшены в жизни общин Нового Света, создающих здесь начала новой нации и цивилизации. Им предстояло сосуществовать и соперничать с упомянутой «мирской троицей» всю их историю. Силы социального эгоизма и разобщения, сколь бы сильны они ни были в тот или иной период американской истории, никогда не возобладали полностью. Под влиянием идей своих религиозных и общинных лидеров, а также трудных условий жизни американцы в своих моральных размышлениях и социальном поведении всегда демонстрировали обязанности дружелюбия, братства и общинного долга, вошедшие, можно сказать, в их плоть и кровь.

***

На полстолетия позже Джона Уинтропа и созданной им пуританской общины свой религиозный эксперимент провел в Филадельфии Уильям Пенн (1644–1718) – лидер квакерской общины, одной из наиболее диссидентских протестантских сект.

Квакеры отвергают священников, обряды и таинства, даже крещение, предпочитая «переживание в себе Святого Духа», которым они, проповедуя в экстазе и озарении, делились с единоверцами, или «друзьями». Отсюда и их самоназвание – «Религиозное Общество Друзей». Квакеры считали, что истину следует искать не столько в Священном Писании как символе веры, сколько в голосе Божьем, обращённом к душе человека. Человек же способен воспринимать Откровение потому, что в каждом есть «Внутренний Свет» – часть Божественной природы, заложенной в человеке от рождения и борющейся с его греховной природой в течение всей жизни.

У. Пенн, английский аристократ и крупный землевладелец, основал колонию Пенсильвания («Лесистая Земля Пенна») и ее столицу Филадельфию («Город Братской Любви») в качестве акта религиозной благотворительности. Он создал ее по плану, разработанному еще в Англии, и на землях, дарованных ему английским монархом в счет его долгов отцу Пенна, морскому адмиралу. По замыслу Пенна колония должна была стать убежищем для гонимых на Британских островах и в Европе квакеров и других диссидентских сект. Его взгляды на мир, Бога, человека и их взаимоотношения во многом созвучны подходам Д. Уинтропа. Тот и другой порвали с официальной церковью и оба выражали религиозные и социальные идеи протестантства.

И все же их разделяло многое. Пенн, как и все квакеры, отвергал подчинение заданному канону и отличался веротерпимостью и миролюбием. Уинтроп же был доктринером и, будучи в Англии гонимым диссидентом, он нередко преследовал и изгонял инакомыслящих из своей тоталитарной общины. Чем, как известно, лишь способствовал основанию новых диссидентских поселений протестантов, как это было в случае с Р. Уильямсом и созданной им колонией Род-Айленд.

Многие социальные идеи Пенна, как и квакеров в целом, до сих пор оказывают влияние на гуманитарное мышление и практику американцев, а тем самым и на их благотворительное поведение.

Пенн заявлял, что квакерская религиозность не означает, как в католичестве, отвержение мирской жизни и осуждение ее «греховных» радостей. Он не видел конфликта между желанием духовно усовершенствовать себя и мир и стремлением просто жить лучше. А жить лучше означало следовать в повседневной жизни правилу умеренности – старательность, с одной стороны, бережливость, с другой. Добытые таким образом результаты улучшения жизни следует направлять на благотворительность и гуманные дела – не только по воле случая, каприза или по несчастью, а чистосердечно и всю жизнь.

Что особенно раздражало в квакерах не только ортодоксальную англиканскую церковь, но и протестантов-доктринеров, так это отсутствие границ между религиозной и повседневной жизнью. Религиозным смыслом были проникнуты все житейские события и поступки людей. Это означало, что жить надо просто, скромно и без роскоши, а с людьми быть честным, искренним и милосердным. Причем со всеми – независимо от знатности и богатства, канона веры и убеждений, расы и цвета кожи. Потому-то лишь квакеры имели в ту эпоху стабильно дружественные и деловые отношения с местными индейскими племенами и их вождями.

Как ни радикальны были квакеры в защите свободы совести, отвержении религиозной доктрины и иерархии, в сфере социальной они оставались консерваторами. Пенн, не меньше, чем Уинтроп, полагал классовые различия существенной частью Божественного замысла. Творец намеренно расположил людей в нисходящем порядке субординации и зависимости и велел людям его сохранять, опираясь на следующий завет: повинуйся высшим, симпатизируй равным, сочувствуй и помогай низшим.

Подобный взгляд не являлся, однако, изобретением ни квакеров, ни протестантства в целом. Таково было типичное представление той эпохи. Подход Пенна в исполнении этого канона отличался упором не столько на привилегии, сколько на ответственность, связанную с более высоким социальным рангом. Пенн истово, почти буквально, исповедовал концепцию служения, тщательно исполняя обязанности духовного наставника Общества Друзей и губернатора колонии, улаживая и контролируя исполнение всех ее проблем – на месте и за ее пределами, в Новом и Старом Свете.

Считают, что Уильям Пенн предвосхитил Бенджамина Франклина в его почитании усердия, бережливости и прочих экономических добродетелей, которыми в наше время награждают средний класс. Будучи практичным человеком, Пенн, конечно же, ценил деньги и их возможности, но считал, что Бог дал людям богатство, чтобы его использовать, а не копить.

Из всех грехов алчность была для него особенно нетерпимой, и он презирал людей, добывающих богатство любой ценой, чтобы затем лишь наслаждаться его владением и плодами. Подобное поведение, персонально бесчестное, наносило и социальный урон. Как можно накапливать все больше и больше, когда бедные и без того владеют столь немногим? Вслед за алчностью, Пенн осуждал расточительство, хвастовство и погоню за удовольствиями. Разве не были бы вполне обеспечены острые нужды бедных, если бы все деньги, выброшенные на роскошь и излишества, были обращены на публичные цели?

Хотя Пенн, периодически наезжая из Англии, провел в Филадельфии в общей сложности лишь четыре года, его труды, личное влияние и поступки оставили неизгладимый след в квакерской общине, а через нее почти во всех последующих гуманитарных и социальных движениях в Новом Свете.

***

И все же, по мнению большинства историков филантропии в Новом Свете, главным представителем идеального «творения блага», или «делания добра» (англ. – do-goodism) в колониальной Америке, считается не англичанин Пенн, а урожденный янки Коттон Мэзер (1663–1728). Его считают одной из ведущих фигур в истории американской благотворительности.

Он был представителем третьего поколения пуритан Новой Англии – правнук двух основателей Массачусетса, сын президента Гарварда и сам один из основателей Йельского университета. Мэзера, правда, больше помнят не по его благотворительной и ученой деятельности, а по активному участию в процессе «салемских ведьм». Либеральные историки до сих пор нередко зовут его за это «чудовищем пуританства», но сам он в этой акции никогда не раскаивался, потому что существование ведьм было тогда всеобщим заблуждением.

Однако помимо этой дурной славы – незаслуженной, как позднее, разобравшись, утверждали некоторые историки – Мэзер был человеком многосторонних научных интересов, стойким противником рабства, деятельным филантропом, а также наиболее плодовитым и эрудированным автором. Его перу принадлежит около 450 опубликованных работ, которые до сих пор используются как хроника и комментарии повседневной жизни и размышлений того времени. Наибольшую и самую долгую популярность приобрел его самый непритязательный труд – короткое эссе «О творении добра» (1710), ставшее своего рода «священным писанием» не только ранней, но и всей последующей американской благотворительности7575
  Cotton Mather, Bonifacius: An Essay. To Do Good, 1710 – In American Voluntary Spirit, Brian O’Connell, ed., New York, 1983, pp. 45–48.


[Закрыть].

В этом эссе Мэзер в свободной манере, насыщенной библейскими аллегориями и практическими наставлениями, убеждал мужчин и женщин, индивидов и членов ассоциаций присоединиться к «вечному стремлению людей делать добро в этом мире». Свои советы он обращал к жителям пуританской общины всех родов деятельности – пасторам и магистратам, солдатам и ремесленникам, членам семей и соседям, отыскивая для каждого свои резоны и советы. Он писал: «Если какой-либо человек спрашивает: почему столь необходимо делать добро, то я обязан сказать, что такой вопрос не мог задать добрый человек». Мэзер, поклонявшийся, как и все пуритане, буквальным библейским заветам, а не их церковным толкованиям, полагал, что творение блага – это прежде всего долг человека перед Богом, как об этом сказано в Ветхом Завете, а не только средство спасения души, как следует из Нового Завета.

Мэзер, как и Пенн, придерживался ветхозаветной идеи о том, что Создатель, как владелец всего сущего, доверил человеку лишь управление всем на Земле и тот ответственен перед Создателем за его результаты. Поэтому нерадивый «управитель» будет наказан «хозяином», в том числе и за отказ быть милосердным с другими. Мэзер, по замечанию Бремнера, был вполне искренним, чтобы признать, и достаточно смелым, чтобы провозгласить, что «творение блага» есть сама по себе награда человеку. Ибо помощь несчастным – это не только честь и привилегия, это еще и «несравнимое наслаждение».

Не довольствуясь моральным наставлением, Мэзер перечисляет ряд мирских преимуществ, включая долгую жизнь и успех в делах, которые достигаются, если человек занимается благотворительностью. Стремление к добру со стороны сильных мира сего – таких же как все остальные служителей и должников Творца – это еще и мудрая политика, мягкий, но эффективный инструмент социального контроля. Благочестивые примеры, проникнутое моралью руководство, добровольческие усилия и частная филантропия – вот, по его мнению, те средства, что могут помочь гармонизировать конфликтующие общественные интересы.

Сам Мэзер был весьма деятельным филантропом, жертвуя свои деньги, время и силы на разнообразные общинные нужды. Масштабы его собственных пожертвований были столь велики, что могли заменить деятельность солидного благотворительного общества. Но его подлинный вклад в практику филантропии состоит в признании острой нужды в создании благотворительных ассоциаций, объединяющих усилия одиночек в «творении добра».

У Мэзера была особая позиция в защите бедных. Как это свойственно пуританской этике, он призывал к особой осторожности в раздаче милостыни. «Давайте делать добро так же расчетливо, как грешник творит зло» – таков был его излюбленный призыв. Он считал, что жертвовать разумно – это еще более важная обязанность, чем жертвовать щедро. А отказывать в помощи тем, кто ее не заслуживает, так же необходимо и милосердно, как и помогать тем, кто в ней истинно нуждается.

Мэзер, как многие истовые пуритане конца 17 века, был озабочен тем, что с потерей массачусетской общиной начального потенциала веры и морали, стало исчезать трудолюбие и расти число ленивых и бездеятельных. Боясь, что избыток милосердия развратит бедняков, он призывал своих слушателей и читателей помнить, что объект их щедрости – это те бедняки, которые не могут работать. Но для тех, кто может и не хочет, щедрость состоит в том, чтобы излечить их от лени: найти им работу, приучить их работать, удержать их на работе. И лишь затем следует жертвовать им столько, сколько каждый щедрый человек в состоянии отдать.

***

Самым известным почитателем эссе Мэзера о творении добра был Бенджамин Франклин (1706–1790) – один из отцов-основателей США и ещё один видный вдохновитель идей и практики американской филантропии. На склоне лет он писал сыну Мэзера, что всю жизнь поверял этим сочинением свое и других людей поведение. Он всегда придавал большую ценность в человеке его склонности делать добро, чем каким-либо другим чертам его репутации. И если его самого считают в общине полезным гражданином, писал о себе Франклин, то причина тому – влияние этой вдохновляющей книги.

Идеи, сочинения и деятельность самого Франклина лежат в основании не только филантропии. Они считаются одним из истоков ценностей и национального характера американцев, ибо соединили в себе принципы пуритан – склонность к сбережению, упорному труду, образованию, общинному духу и самоуправлению. А также оппозицию авторитаризму с опорой на рациональные и толерантные представления эпохи Просвещения.

Как выразился один из современных историков, во Франклине смогли слиться добродетели пуританизма без его дефектов и свет Просвещения без его лихорадки. Если говорить о «творении добра», то во Франклине-филантропе, выросшем и до 17 лет жившем в Бостоне, а всю остальную жизнь проведшем в Филадельфии, удачно сочетались требовательная забота пуритан и деловое милосердие квакеров. Отсюда вытекают существенные различия взглядов Франклина с идеями как Пенна, так и Мэзера.

Пенн требовал, чтобы избыток богатства – вместо его алчного накопления или безумного расточения – шел на нужды бедных.

Мэзер мечтал о городе, в котором на двери каждого дома будет прибита кружка для милостыни с надписью – «Думай о бедных».

Франклин, однако, размышлял об обществе, в котором не будет бедных и, значит, будет минимальна нужда в благотворительности.

Франклин происходил из совсем иного социального слоя (сейчас бы его отнесли к среднему классу, даже к нижним его сегментам) и обращался к другой аудитории, чем его предшественники почти сто лет тому назад. Он всегда помнил о своем скромном происхождении, трудном детстве и юности (он был пятнадцатым из семнадцати детей своего отца, свечника и торговца) и нелегком пути наверх (до конца жизни, даже на самых высоких постах, включая дипломатические, он подписывался «Б. Франклин, печатник»).

Эта особенность его образа мыслей особенно отчетливо проявилась в издаваемом им четверть века (с 1732 по 1758) ежегоднике «Альманах бедного Ричарда», бестселлере конца колониальной эпохи. В нем, кроме новостей и поучительных историй с продолжением, разнообразных и полезных сведений для рабочих, ремесленников и деловых людей, Франклин (под псевдонимом «бедный Ричард») печатал практические советы насчет бережливости и предприимчивости.

Здесь же публика находила ставшие впоследствии знаменитыми афоризмы-поучения (такие, как «Время – Деньги», «Одно Cегодня стоит двух Завтра», «Нет приобретений без потерь»), составившие позднее сборник «Путь к богатству», весьма популярный по обе стороны Атлантики. Наставляя своих читателей в трудолюбии и бережливости в деле, как и умеренности в жизни, Франклин тем самым проповедовал не столько духовные ценности, сколько здравый смысл и мирской успех.

Но, как замечает Бремнер, Франклин своими наставлениями не просто звал становиться богатым. Его «Путь к богатству» был скорее дорогой благоразумия и тем самым средством к материальной независимости. «Будь трудолюбивым и свободным», «Будь бережливым и независимым», в том числе и от благотворительности – таков общий смысл афоризмов «бедного Ричарда».

Справедливость подобного толкования Франклин подтвердил собственным опытом. В относительно молодом возрасте он стал финансово независимым, а в 42 года он продал свое печатное предприятие, чтобы всю оставшуюся жизнь посвятить служению обществу (не его ли примеру спустя полтора столетия последовал Карнеги, а еще спустя сто лет – филантрокапиталисты наших дней?).

Но еще до этого он начал заниматься тем, что проповедовал другим, исходя из своей сентенции – «досуг – это время, когда нужно делать что-нибудь полезное». Конечно, он посвящал свой досуг, прежде всего, укреплению своей репутации, самообразованию и изобретательству, но овладев всеми их плодами, он делился ими с другими. Известно, что Франклин не патентовал и не искал прибыли от своих технических изобретений, предоставив всем возможность ими пользоваться7676
  См. Autobiography of Benjamin Franklin, CreateSpace, 2011.


[Закрыть].

Идеи и деятельность Франклина, более того – вся его жизнь означали для американской благотворительности постепенную смену вех. Он первым в Америке внес в нее гражданский дух, сместив акцент с благочестивых деяний и персонального милосердия на общественное благополучие и создание в этих целях благотворительных учреждений.

Последние он вооружил изобретенными им приемами сбора пожертвований. В наиболее известном из этих приемов, широко используемом до сих пор (matching donations, или дарения в соотношении 1:1), он предложил стимулировать сбор пожертвований у населения на важное для общины дело тем, что местные власти или крупный донор жертвуют столько же, сколько соберут в общине. И чем она больше соберет, тем большей будет общая сумма. Именно Франклин сформулировал классическую методику фандрайзинга: сначала обратитесь к тем, кто, по вашему убеждению, даст немного; далее, к тем, в ком вы не уверены, и покажите им список первых; наконец, не пренебрегайте теми, которые, как вы считаете, не дадут ни пенса – в некоторых из них вы можете ошибаться.

Ряд историков предостерегает от опасности слишком модернизировать Франклина – человека и мыслителя 18-го века, приписывая его взглядам и делам черты филантропии 19-го и даже 20-го века. Другие историки, однако, говорят, что у Франклина можно найти идеи и практические образцы, ставшие позднее в США характерными для просвещенной социальной политики и конструктивной филантропии.

Так, предотвращение бедности всегда привлекало его больше, чем ее облегчение. Он призывал отменить «Законы о бедных» с их полурабскими работными домами, принуждением к труду и наказанием или изгнанием нищих – те британские законы, что были импортированы большинством американских колоний. Он призывал отменить их на том основании (особенно понятном тем, кто знаком с нынешним американским вэлфером), что публичная поддержка нуждающихся таит в себе еще большую угрозу консервации бедности и даже обнищания, чем традиционная милостыня. Первая достается легче и к ней привыкают быстрее, чем ко второй.

Франклин в этом вопросе ушел дальше Мэзера, который лишь предупреждал о злоупотреблении частной благотворительностью. Считают, что его новый подход к бедности предвосхитил идеи «научных филантропов» и реформаторов 19-го века. Франклин писал, что он за помощь бедным, но имеет другое мнение о том, как это делать. Он считал, что лучший способ делать добро для бедных – не облегчать их пребывание в бедности, а выводить их из нее убеждением или изгонять принуждением. В любом случае Франклин считал, что вместо обращенных к бедным заклинаний о самоподдержке следует создать условия, при которых человек будет способен обеспечить себя сам.

***

Благотворительная практика самого Франклина была весьма обширна и разнообразна и в большинстве случаев следовала указанным принципам.

В 1727 году, совсем молодым, он с группой друзей (среди них – печатник, стекольщик, землемер, сапожник, торговец, клерк) создает Джунто (Junto в переводе с совр. англ. – тайный союз), называемый нередко «Клубом кожаных фартуков». Считается, что опыт этого клуба, представлявшего собой добровольное общество взаимного совершенствования и поддержки его членов, проложил дорогу к созданию Франклином первой масонской ложи в Америке. Члены Джунто начали свою деятельность с обсуждения интересовавших их тем по философии, морали, экономике и политике и продолжили объединением своих книг в клубной библиотеке (1731). Вскоре она стала доступной для широкой публики и тем самым явилась, как нередко считают, первой публичной библиотекой в Америке.

Вслед за этим по инициативе или при поддержке Франклина последовала целая серия других публичных проектов. Он основал первое добровольное общество пожарников, предложил проект мощения, очистки и освещения улиц в Филадельфии и план управления городом. К его филантропическим заслугам также относят организацию в Филадельфии (1743) Американского философского общества – главного тогда интеллектуального центра Америки. Его членами в 18 веке были все выдающиеся американцы той эпохи – от Джона Адамса и Джорджа Вашингтона до Томаса Пейна и Томаса Джефферсона. В его зарубежных членах состояли маркиз де Лафайет, Екатерина Воронцова-Дашкова, Тадеуш Костюшко, а в 20 веке его членами были 200 нобелевских лауреатов по различным областям знаний. На счету Франклина числится также основание первого в Америке госпиталя (1751) и Академии, ставшей впоследствии Пенсильванским университетом. Спустя столетие из средств, оставленных им в завещании, в Бостоне, на его родине, был основан технический институт.

Франклин, как известно, был крупным политиком, который сыграл исключительную роль в создании и защите молодой американской республики везде, где он работал на ее благо – в Америке или в Европе. Не менее важна, как мы видели, и его роль в становлении американской филантропии. Своей социальной деятельностью он продемонстрировал весьма важное для нее качество. Он показал, что самопомощь и независимость, предписываемые обычно для индивидов, могут быть с равной эффективностью применены для всего общества.

Не Франклин, отмечает Бремнер, открыл ассоциации и добровольчество как способ улучшения социальных условий. Но он больше, чем какой-нибудь другой американец до него, показал возможность, полезность и особую уместность этих методов в американских условиях.