Текст книги "У каждого свое зло"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Она засмеялась, положила руку на его запястье.

– Говорят, хищным зверям в глаза смотреть не рекомендуется. – Она с интересом разглядывала его лицо, пытаясь угадать для себя, в чем его сила. – Звери воспринимают это как вызов. Ты тоже такой, да?

– Какой – такой? – переспросил он, напрягшись, и она почувствовала: дальше нельзя, потому что уже сейчас, от одного невинного вопроса он воспринимает ее как чужую, как одну из тех, что за соседним столом; она этого не хотела, она хотела быть в одной с ним компании!

– Ну… дикий, – все же продолжила она, словно какой-то бесенок подтолкнул.

Он аккуратно снял ее руку со своего запястья.

– Ну, не дикий, не дикий, – поторопилась поправиться она. – Сильный как дикий зверь. Да?

Он молча, не дожидаясь ее, без всякого тоста опрокинул свой бокал, и по лицу его она поняла: пожалел, что шампанское, а не что-нибудь покрепче.

– Я не дикий, Маня, – сказал он вдруг. – Ну, к своим не дикий… А что касается всех остальных… – засмеялся вдруг как-то принужденно, но она почувствовала – уже свободнее, без напугавшего ее ожесточения. – Это у меня, знаешь, с Чечни… Я когда начинаю угрозу чувствовать, у меня словно зрение другое становится… Тебе это, наверно, не объяснишь… Какому-нибудь корешу, который и под пулями был, и сам убивал – и объяснять бы не надо… А всем вам – нормальным людям… – Он отчего-то безнадежно махнул рукой, добавил: – Да еще такой красивой женщине, как ты….

И снова не договорил, снова махнул рукой – давай, мол, не будем об этом. Она опять настырно взяла его руку – так бы и прилипла к нему сейчас; и так-то тянуло – просто нету сил… Да еще это шампанское, черт, всегда вот так!.. Шампанское – праздничное вино, оно всегда и действовало на нее празднично: ей хотелось смеха, действия, веселья… какой-то такой активности, которой ей, похоже, в обычной жизни так не хватало! Она запустила руку под манжету его рубашки, прошлась пальцами по его поросшей мягким волосом руке, наткнулась на какое-то неожиданное углубление – словно плоть была вырвана зубами какого-то зверя, – и пальцы замерли от того страха, который таили в себе края этой вмятины…

– Это война, да? – прошептала она, побледнев и закидывая вверх голову, чтобы смотреть на него своими влюбленными, лучащимися глазами снизу.

Он молча кивнул, покровительственно накрыв ее ищущую руку второй, свободной – она почувствовала ее, тяжелую, теплую сквозь ткань рукава его рубашки.

– А почему ты сказал, что мы нормальные?

– Потому что вы – нормальные.

Она потянулась вверх, приподнялась, нескладно чмокнула его в косточку подбородка. И снова подумала: вот дура какая! Он еще решит, что она готова стать его рабой… И, скрывая неловкость от того, что ей сразу же захотелось доказать – да, она готова ради него на все, спросила:

– Это ты к тому сказал, что все нормальные, а ты нет? Так, да?

– А я нет, – как эхо повторил он. – Но тебя это не касается… Нет, не вообще, а точно так же, как ты про зверя спросила. Своих это не касается, Маня. Эх, хорошая ты девочка… ни беды, ни грязи не знала…

– Нет, ну почему ты все-таки говоришь, что ты – ненормальный?

– Да потому, что я на войне был, а ты нет. Потому что… А, неважно… Короче, много я чего такого видел, о чем нормальным людям даже и догадываться вредно… Потому и стал психом…

– Как это – психом? – снова глупо спросила она, никак не согласная считать его психом.

– Ну как тебе объяснить, – набычился Николай. – Вот, понимаешь, морочу я тебе голову, что поздно, мол, уже было к тебе заходить… А ведь я вчера уже шел к тебе, понимаешь? Почти до самого твоего подъезда дошел! А около твоего подъезда – машина с мигалками, с номерами Генпрокуратуры… так получилось, знаю я эти номера…

– А-а! – покровительственно рассмеялась она, еще глубже просовывая руку в его рукав. – Испугался! Совесть нечистая, да? – И тут же спохватилась, заметив, что он снова начинает отбирать у нее руку обиделся. – Ну и что, что прокурор? Может, он в нашем доме живет?

Он криво усмехнулся и все же высвободил свою руку.

– Генеральный-то? В твоем доме? Нет, эти жуки не в таких хоромах живут, это-то уж я точно теперь знаю! – Подумал, добавил: – Но вообще-то меня это не волнует. Я повторяю: не пошел потому, что поздно уже было, а машина эта – так, к слову пришлась… к разговору нашему – псих, не псих… Правильно говорят, что пуганая ворона куста боится…

Они больше не возвращались к этой теме. Потом он провожал ее до дома, они шли пешком по ночной Москве, и ей было хорошо, как в студенческие годы – снова казалось, что вся жизнь, все самое прекрасное в ней – еще впереди. Потом они расставались в ее дворе, совсем как молоденькие, сидели в песочнице под грибком и целовались. Марина уже решилась позвать его к себе, а он вдруг сказал ни к селу ни к городу:

– Она вот здесь стояла, машина-то…

Марина на какой-то миг оскорбилась не на шутку: нет, все-таки, если нет в человеке настоящей тонкости – испортит все одним словом… Но тут же его рука легла на ее грудь, и мгновенно затвердевший, встопорщившийся сосок заставил ее подумать совсем иначе, а может, просто заставил забыть о том, что она только что подумала, и, послушно выгибаясь Николаю навстречу, она сказала ему то, что узнала по секрету от матери, а та по секрету же – от дяди Антона:

– Это друг нашего соседа приезжал… Сосед у нас – симпатичный такой старичок, дядя Антон… Он ветеран органов, понимаешь? Только это к нему приезжал не Генеральный прокурор, а заместитель генерального…

Рука Николая прервала свое гипнотизирующее движение.

– Да ну?! – удивился он. – Просто так – и домой к пенсионеру? В гости чайку попить, что ли? Или какие-нибудь именные часы в подарок от генерального привез?

– Да ну, какие там награды! Его обокрали, дядю Антона. Представляешь, к примеру, вчера все было нормально, а утром хвать – обокрали! И самое неприятное во всем этом, что и на нас с мамой думают тоже.

– Да чего уж тут приятного, – буркнул Николай и добавил неопределенно: – По себе знаю.

– Ты представляешь, – словно не слыша, продолжала она, – у нас даже следователь был… Такой молодой, знаешь, парень… Он, кстати, и про тебя спрашивал.

– И что спрашивал?

– Ну, он так, неопределенно. Есть ли у вас молодой человек, говорит…

– А ты что?

– А я ему: а вот это никакого отношения к вашему вынюхиванию не имеет! Он и замолк…

– Ну чего уж ты так, Маня! У них, у этих сыщиков, работа такая вынюхивать, их тоже понять можно. – Она то слушала его, то не слушала – ее снова сводила с ума его пришедшая в движение рука. – Им же надо кого-то подозревать. Ведь у старика, поди, никого, кроме вас, и не бывает. Так кого же и подозревать, как не вас… Ну, и меня теперь – тоже…

– Ну да, – сказала она, думая, впрочем, совсем не о том, что он говорит, а о том, как все сильнее охватывает низ живота какое-то животное желание близости с мужчиной, мужиком, самцом… – Прямо не бывает! К нему и медсестра ходит, и племянник в тот день заходил… О-ох, – простонала она, не в силах больше сдерживаться. – Пойдем ко мне, Коленька…

Он разжал свои безжалостно-нежные руки, встал, поднял и ее, поставил на неуверенные ноги. Спросил, снова обидев тем, что чувствовал совсем не так, как чувствовала она:

– Неужели племянник мог?

– Кто? – спросила Марина, силком таща его в сторону своего подъезда. Ярик-то? Еще как мог! Он ведь наркоман, племянничек Антона Григорьевича, а у наркоманов этих – ничего святого. Ты даже не представляешь…

Он ушел от нее около двух часов ночи. И когда Марина, истомленная, счастливая, тихонько закрыла за ним дверь, готовая расплакаться от этого несправедливого расставания, она столкнулась нос к носу с матерью, которая до сих пор старательно делала вид, что спит.

– Ох, девка, – вздохнула мать. – Куда это он пошел среди ночи-то? Уж оставался бы до утра… К жене, что ли, спешит?

– Да ладно тебе, мама. Как вышло, так вышло, какое это теперь имеет значение – женатый, неженатый…

Мать только горестно вздохнула, но спорить с дочерью не стала.

Хотя дядька и сказал, что позвонит в отделение, Денис нашел концы далеко не сразу. Все-таки были неудобства в его положении частного детектива, и ощущались они сильнее всего как раз при вхождении в контакт с официальными правоохранительными структурами. Сначала дежурный по отделению перепульнул его к какому-то майору, заместителю начальника; тот хотел было послать Дениса еще куда-то, совсем в другое место, но все же сжалился отправил прямиком к капитану-оперативнику, занимающемуся делом Завьялова. Даже трубку снял, сказал кому-то, держа перед глазами Денисово удостоверение:

– Слушай, Лукин… Сейчас к тебе господин Грязнов зайдет, ты его прими, расскажи все, что можно… Про что? Он тебе сам скажет про что! – и подмигнул Денису.

Тем временем на том конце провода, видно, спросили еще что-то, кажется, ехидное, потому что майор, усмехнувшись, ответил:

– Нет, не начальник МУРа. Если б начальник – мы бы с тобой уже как наскипидаренные бегали. Однофамилец. Но все равно, организуй содействие…

Капитан Лукин оказался молодым симпатичным мужиком с быстрым, цепким взглядом. Он, оторвавшись от какой-то бумаги, которую заполнял быстрым мелким почерком, посмотрел на Дениса, снова опустил голову, не глядя, показал рукой – садись, мол. Денис сел на один из двух свободных стульев возле капитанского обшарпанного стола.

– Говори, не обращай внимания, что пишу, – я все услышу.

Тоже мне Юлий Цезарь, усмехнулся про себя Денис, впрочем, без всякой злобы – капитан ему чем-то сразу понравился.

– Я по поводу погибшего Завьялова… Нельзя ли взглянуть на тело?

Капитан оторвался наконец от своей бумаги, удивленно вскинул голову.

– Завьялова? – переспросил он, кажется, разочарованно. – А чего там смотреть? Трупак – он и есть трупак. Чем этот наркоман ваше агентство заинтересовал?

– Наркоман? – теперь пришла очередь удивляться Денису. – Честно говоря, ничего об этом не знал…

Вот это была новость… Впрочем, для него, наверно, оказалось бы новостью все, что ни скажи, – так мало он пока что знал о Ярославе Завьялове. Но как бы то ни было, он должен был взглянуть на тело. Или, по крайней мере, узнать все подробности смерти племянника старика Краснова ведь именно с Ярославом была связана основная их версия пропажи книг. Между прочим, Ярослава вполне могли как раз из-за самих книг и прикончить.

– Я все же вынужден настаивать, – как можно деликатнее произнес Денис, зная, как не любят официальные блюстители правопорядка подобного поворота разговора. – Где, в каком морге находится тело?

– Ну что ж, ваше право. – Капитан пожал плечами. – Тело находится в морге больницы Склифосовского. Но еще раз повторю: смотреть там особо нечего. Хотите – вот могу дать для ознакомления протокол осмотра. И предварительное заключение нашего эксперта.

Денис, благодарно кивнув, с жадностью схватил обе бумаги, впился в них… Так… тело найдено… в сквере… Это рядом с домом Краснова, отметил он про себя. Совсем рядом. Либо Ярослав снова шел к деду, либо шел уже от него…

– Скажите, – спросил он капитана, – а этот сквер – он ничем у вас особым не примечателен? Ну, может, какие-нибудь нац или сексменьшинства его облюбовали? Или учащиеся какого-нибудь местного ПТУ? Знаете, как бывает…

– Знаю. Но в данном случае предположение, как говорится, мимо сада. Самый, в общем-то, обычный сквер. Ну, конечно, накладывает свой отпечаток близость Рижского вокзала, не без этого. Ну и отсюда, конечно, несколько повышенная криминогенность… Но, с другой стороны, поскольку скверик у нас, в общем-то, под постоянным наблюдением, особых чепэ там давно уже не было… Да вы, по-моему, и не там ищете. Скорее всего, имел место случай самой тривиальной передозировки. Этот ваш Завьялов сидел на игле, колол героин – это мы теперь можем совершенно точно сказать, потому что на теле покойного обнаружены характерные многочисленные следы уколов. Да вы дочитайте протокол-то, дочитайте! Кроме того, у покойного найдены и шприц, и флакончик с водой, и героиновый чек. Ну и так далее. Я ж говорю, довольно обычная по нынешним временам история.

Денис кивнул, снова углубился в бумаги. И тут же наткнулся на строки, невольно заставившие его усомниться в правильности выводов капитана.

– Вот вы говорите – передозировка. А здесь у вас записано: на лице, на теле следы побоев… характерная вмятина в височной части головы, гематома, по форме напоминающая носковую часть обуви… Его, выходит, ногами били? Там, может, все-таки не в передозировке дело? И вообще не в наркомании?..

Капитан поморщился:

– Экий вы, право, Денис Андреевич! – Денис изумился: ему казалось, что капитан даже и не заглянул как следует в его удостоверение, а он не только заглянул, но даже запомнил, как его зовут! – Что же вы все никак не дочитаете протоколы до конца? А там, между прочим, записано предварительное заключение нашего судмедэксперта: Завьялова били уже после его смерти… Кстати, у покойного, похоже, ничего не взяли, при нем остались и документы – по ним мы и установили так быстро личность погибшего, и деньги – у него была при себе очень крупная сумма в американских доллаpax. Все это и заставляет меня сомневаться в факте насильственной смерти.

Капитан, уже не казавшийся Денису таким симпатичным, как вначале, снова вернулся к своим бумагам, задумался над ними.

– Ну а как же вы объясняете тогда следы ударов на голове и где там еще? – снова оторвал его Денис.

– А никак не объясняю, – усмехнулся капитан. – Это ж огромный город, а в городе всякое бывает… Какие-нибудь бездельничающие недоросли, начинающие отморозки… Мы сейчас пытаемся найти хоть каких-то свидетелей происшествия, но, как показывает практика, теперь уж вряд ли что прояснится…

Денис задумался. У него были основания подозревать, что не все с этой смертью так просто, как излагает капитан Лукин. Но капитан вдруг сказал, словно услышав его мысли:

– Знаете, я понимаю ваше недоверие… Но и вы поймите: можно было бы еще говорить о чем-то ином, если бы место, где найдено тело, не было так затоптано… город все-таки… Там одних окурков… Кстати, именно по этой причине имею смелость предположить, что погибший с кем-то перед смертью беседовал. Рядом с телом было найдено десятка полтора однотипных окурков. Сигареты «Мальборо» с одинаковым, подозрительно ровным прикусом. Я предположил, что у курившего их человека – вставные передние зубы. Но принадлежат ли они собеседнику Завьялова или человеку, который его тут поджидал (а может, и кого-то другого) – это, конечно, один бог знает…

Денис представил место, где было найдено тело Завьялова. Чахлый, всегда людный сквер, неподалеку гудит новая эстакада – любимое детище мэра Москвы…

– Скажите, – спросил он у капитана, – а у вас нет намерения поискать по месту жительства покойника? Может, там что-то откроется? На квартире или в местном отделении?

– Зачем? – искренне удивился капитан. – Это только в детективных романах сыщикам до такой степени нечем, кроме одного-единственного преступления, заниматься, что они мотаются самолично чуть не по всей стране. Я, как уже сказал вам, не вижу оснований сомневаться в данном случае в гибели от передозировки героина. Все остальное, как говорится, от лукавого. Кроме того, речь идет о территории другого отделения милиции. На мне знаете сколько таких – да что там таких! – намного серьезнее дел? И некоторые из них, заметьте, на контроле у городского управления, а то даже и министерства!

Если и был поначалу у Дениса порыв рассказать капитану о пропавших книгах, не называя, правда, имени Краснова (он не забывал об этой просьбе Меркулова ни на минуту), то теперь он понял, что ни за что не сделает этого. Зачем? Ну нет у того желания заниматься смертью Завьялова. Поставит галочку – и хорош. И опять, словно услышав его мысли, капитан вдруг, смеясь и подмигивая, запел: «Как у нас, голова бесшабашная, застрелился чужой человек…»

– Скажите, капитан, – спросил Денис, – ну а хотя бы позвонить по месту жительства этого Завьялова вы могли? Я бы сам съездил туда, может, на месте народ что-то подскажет… Если что – я бы и вас проинформировал. Как смотрите на такой вариант?

– Годится, – обрадовался возможности отделаться от него Лукин. Спросил, провожая до двери:– Слушай, а много вам платят? Частным сыщикам? У вас там, в этой вашей «Глории», вакансий нету?

…В самом отделении по месту жительства Ярослава Завьялова Денису удалось поначалу выяснить вроде бы совсем немного. У Завьялова было два привода – один раз он был задержан за появление в общественном месте, то бишь в местном кинотеатре, в состоянии наркотического опьянения и отпущен без последствий, другой раз у него был произведен обыск на основании показаний некоего Хватова Д. П., по кличке Димон, указавшего на Завьялова как на распространителя наркотиков. Дело было открыто два месяца тому назад и за недостатком улик закрыто где-то буквально на днях. По результатам того обыска у Завьялова было обнаружено два героиновых чека общим весом меньше полуграмма, да и те подозреваемый своими признать отказался и протокол не подписал. Денис листал папку с этим делом, предоставленным ему для ознакомления следователем местного отделения милиции, и думал о том, что Ярославу повезло, когда этот самый Хватов отозвал свои показания, утверждая, что оговорил Завьялова по злобе. Подтверждая его догадку, что все здесь шито белыми нитками, следовала запись о закрытии дела 30 апреля сего года – за недостаточностью улик. Особой ясности папочка не давала, но Денис живо представил себе, как некий Хватов, желая отвести какую-то беду от самого себя, оговаривает бедолагу Ярослава, который если и перепродает когда чек-другой, то только ради того, чтобы наскрести на следующую дозу… Ну, а все остальное просто: подкинуть при обыске чек, крохотную упаковочку героина – как нечего делать, даже и в присутствии понятых.

Впрочем, это все предположения. Конечно, хорошо было бы переговорить с этим самым Хватовым, но, пожалуй, Хватовым он заниматься пока повременит. Сейчас для него все же главное – сам Ярослав Завьялов.

Он уже готов был уйти ни с чем, когда следователь, молодая, симпатичная женщина в штатском, больше похожая на какую-нибудь воспитательницу детской комнаты, вдруг остановила его:

– Вас кто интересует? Завьялов? Что-то у нас на него было совсем недавно… Знаете, – вдруг вспомнила она, – обратитесь к дежурному. По-моему, у него зафиксирован совсем недавний вызов к этому Завьялову. Это же Большая Черемушкинская, 21, да?

– Да, кажется, так, – подтвердил Денис, ища глазами адрес, указанный в деле покойного.

– Если это он, буквально вчера или позавчера соседи вызывали участкового по поводу скандала в его квартире. Я случайно в курсе дела поскольку я занималась Завьяловым в связи с распространением наркотиков у нас в округе.

– А что, скажите, – не удержался Денис, – он действительно распространял наркотики?

– Да ну, что вы… Распространял – сильно сказано. Тихий, интеллигентный юноша… Такой, знаете, домашний… Ужасное горе с этими наркоманами! От наркотиков-то и сильный человек сам отказаться не может, а уж слабый, да с неокрепшей психикой… Нет, торговать Завьялов не торговал. Я для себя так определяю: есть жертвы, а есть хищники. Так вот он типичная жертва… Так что вы найдите участкового Ручкина, – резко остановила она сама себя. – Лейтенант Ручкин. Это как раз его участок.

Найдя лейтенанта Ручкина – он как раз собирался выйти на участок с профилактическим обходом, Денис, представившись ему, спросил:

– Вы в курсе, лейтенант, что один из ваших подопечных, некий Завьялов, не далее как вчера погиб?

– Нет, пока не в курсе. Но вообще-то чудно: только вчера разговаривал с ним по душам, и нате вам.

Участковый Ручкин торопился, и Денис пошел рядом с ним.

– Не возражаете?

– Да нет, отчего же, – сказал Ручкин. – Если вам надо – пожалуйста.

Ручкин был молодой симпатичный брюнет, видимо пользовавшийся симпатией у местного населения, потому что многие встречные здоровались с ним, а заодно и с Денисом. Ощущение было такое, что они идут по деревенской улице, где все друг друга знают.

– Знаете, – рассказывал на ходу Ручкин, – у него уже несколько лет нелады с соседкой. Старая пенсионерка, все время грозится на него в суд подать – дескать, совсем после смерти родителей управы на парня не стало. Сначала жаловалась, что у него очень громко играет музыка, потом все время ходила ко мне из-за того, что у него собираются какие-то шумные компании, пьют, до утра гуляют, курят на лестнице и так далее. Ну, я с ним поговорю все вроде бы стихнет на какое-то время, а потом опять… У нас тут, знаете, все на виду. Хотя участок у меня и большой, а вроде как всех знаю. Район-то наш лет тридцать как заселили, а то и раньше… Так что, считай, все друг с другом с детства бок о бок…

– А вот есть у него или был такой друг – Хватов… Не знаете такого?

– Это который Димон, что ли? Знать не знаю, а слышать слышал. Мечтаю поймать да набить морду – эта сволочь не одну душу уже загубила. Вот кто наркотой-то торгует!

– Да? А я вот сейчас смотрел завьяловское дело, там записано совсем по-другому…

– Не знаю, как там записано, а как на самом деле – тут всем известно…

– Скажите, лейтенант, а мы с вами не могли бы попасть к Завьялову в квартиру? Я подозреваю, что там вполне может обнаружиться что-то, что поможет выяснить, кто причастен к его гибели…

Лейтенант задумался.

– Вообще-то непорядок. Вскрывать дверь я пока не имею права… Но у соседей ключи есть, может, вам повезет. Давайте поспрашиваем…

Наконец-то они добрались до дома Завьялова. Это была самая настоящая хрущоба – панельная пятиэтажка с балконами, поддерживаемыми идущими от первого этажа до последнего бетонными столбами.

– Что характерно, – сказал лейтенант, посмотрев куда-то вверх, слышимость здесь хорошая. Гражданка Пискунова, та, что меня вызвала, говорит по телефону: помогите, ради Христа, орет мой сосед, как резаный, уже битых два часа. То ли пьянка опять у него, то ли, может, убивает кто-нибудь. Уж очень страшные крики… А я знаю: она всегда или под дверью подслушивает, или через стенку… Есть такие старухи, все-то им надо – и кто во сколько пришел, и кто кого привел, и кто сколько получает…

– Ну и что там оказалось? – спросил Денис нетерпеливо; главное просто терялось в подробностях, которые вываливал на него Ручкин.

Участковый продолжил свой рассказ, и картина нарисовалась примерно такая.

…Его встретила звонившая соседка и – полная тишина на площадке.

– Вы не ошиблись? – спросил он у соседки. – Точно у Завьяловых кричали?

Пискунова обиженно поджала губы. Ручкин надавил кнопку звонка никаких признаков жизни.

– Ну как же тут ошибешься, Степан Иванович, – вздохнула соседка. – У нас дом – сами знаете, как из картона – все слышно. Там у него кто-то был, сначала они тихо разговаривали, нормально, а потом Ярик как завопит дурным голосом: «Я тебе не этот… не лох какой-нибудь! На хрен мне твоя тысяча! Почему я должен задаром отдавать! Обещал бабки – значит, гони бабки!» Ну, и дальше все в таком же духе, все на каком-то жаргоне, я половину и не поняла. Ярослав все твердит «гони бабки», раз обещал, а тот, что пришел, сначала молчал, а потом Ярослав как закричит – мне даже нехорошо стало, и тот говорит: «Ты понял, сучонок! Захочу – и так все отдашь, а не отдашь будешь иметь бледный вид! Хочешь, хоть сейчас утюгом по тебе пройдусь, а хочешь – градусник тебе в…» Вы извините, – засмущалась соседка, – я вам стесняюсь сказать, куда он ему грозил градусник засунуть, а потом раздавить. Ну вы понимаете, да? И он, видно, держал Ярика за горло, потому что тот хрипел так страшно – все хотел что-то выговорить и не мог…

– Какой градусник? – туповато спросил участковый.

– Ну, ртутный, наверное. – Соседка пожала плечами и продолжила: – А потом вдруг у них снова шум, какая-то борьба, какие-то крики. Как пьяные, знаете… Что-то уронили, и Ярослав опять так страшно кричал, так страшно… А потом этот говорит: хрен с тобой, я тебя и пальцем трогать не буду – сам прибежишь, когда плющить начнет… Это он так сказал плющить… Сам все отдашь, да еще умолять будешь, чтобы я взял. Так что бери, пока даю, а то поздно будет! Смотри – целая тонна. Потом они что-то неразборчиво оба бубнили, а потом этот говорит – я хорошо слышала: «Откуда? Разве только своим с тобой поделиться… Это я могу…» А про что он убейте, не поняла. Потом у них там все стихло, я еще подумала: ну слава богу, угомонились, никто никому ничего засовывать не стал…

– А вы не видели, – спросил Ручкин и снова нетерпеливо нажал на звонок, – оттуда никто не выходил?

– Нет, не видела. Наверно, я как раз в это время вам звонила, сказала она с сожалением.

– Может быть, – сказал Ручкин, которому порядком надоело стоять под дверью. Он в сердцах саданул по ней ногой – и дверь распахнулась.

– Стойте здесь, – приказал Ручкин соседке на всякий случай и, вытащив своего «макарова», шагнул внутрь.

В квартире везде почему-то горел свет, хотя на улице было еще светло: свет горел и в крохотной прихожей, и в обеих комнатах, и в кухне, и в совмещенном санузле. И везде был полный беспорядок, как будто кто-то задался целью все здесь нарочно перевернуть. Такой вид квартиры нередко имеют после налета домушников.

Участковый осторожно прошел в дальнюю комнату, служившую хозяину спальней, и увидел наконец молодого хозяина квартиры – Завьялов лежал навзничь на диване, бледный как смерть. Одна рука безвольно свешивалась до полу, изо рта тянулась струйка полузасохшей белой пены. Встревожившийся Ручкин взял безжизненную руку, пытаясь нащупать пульс.

– Умер, да? – с восторгом ужаса спросила соседка. – Мертвый?! Я же вам говорила!

Но Ярослав Завьялов был жив – только пребывал в какой-то очень сильной отключке. Впрочем, участковому и не нужно было гадать, какого именно рода эта отключка. Уж про что, про что, а про это-то он знал много больше Ярославовой соседки…

– Вы что – считаете, он живой, да? – спросила та. – А что тогда с ним? Он пьяный? Какой ужас! Но знаете, не похоже, что он пьяный! Вы чувствуете, совсем нет запаха! Если он живой – тогда надо его приводить в чувство нашатырем. Сунуть под нос – придет в себя, как миленький! Я, знаете, проверила этот рецепт на муже-покойнике не один раз!

Вскоре помятый, ничего не соображающий хозяин квартиры таращил на них глаза, приходя в разумение, потом резко сел, тряся давно не мытой головой так, словно хотел, чтобы она оторвалась. При взгляде на него возникало ощущение, что глаза сейчас не подчиняются хозяину и все норовят забежать куда-то сами по себе, не задерживаясь ни на одном предмете в квартире.

Наконец он остановил свой взгляд на участковом и всплеснул руками:

– О, гражданин упырь! Здрасте вам! С чего это вы здесь? Лично я ментовку к себе не вызывал!

– Я вот тебе сейчас дам по башке-то! – вполне, впрочем, добродушно заметил участковый.

– Извиняюсь, – скрючился в каком-то жутком нелепом поклоне Ярослав. Дико извиняюсь. Беру упыря назад. Но все равно – я вас не вызывал! И видеть мне вашу… лицо, когда я в астрале нахожусь, в улете… это мне, знаете, западло… Этак и об землю брякнуться недолго! И главное, только взлетишь а тут какая-то… какие-то людишки начинают терзать душу, и всем наплевать, что она последний раз у тебя в теле…

– Вы что, помирать собрались? – спросил участковый на всякий случай.

– С какого огурца? – искренне изумился Ярослав. – А, вы про последний раз?.. В том смысле, что душа – бессмертна, а тело наше – нет. Соображаете?

Лейтенант вздохнул с жалостью:

– Что же вы себя, паразиты, не жалеете, а? И умные, и ученые, и родители вам все на блюде несут, а вы… Вот вы говорите, что вы меня, Завьялов, не вызывали. И правильно – меня зато соседи ваши вызвали. И знаете почему? Потому что вы тут, в своем улете-то, целый дебош устроили…

Теперь Ярослав перевел взгляд на соседку.

– Это какие соседи? Это вот эта старая сука, что ли? – спросил он и скрипнул зубами.

– Ну-ну, – строго окоротил его участковый. – Вы полегче насчет выражений, Завьялов, а то я могу и протокольчик составить…

Но соседка не удовлетворилась этим, возмутилась слезливо:

– Как же тебе, Ярик, не стыдно! Мы ведь дружили с твоей мамой, я тебя маленького совсем помню, а ты меня… стыдно сказать, как обзываешь. – Она заплакала, не вполне, впрочем, натурально. – Ты так орал – я думала, тебя убивают, а ты вместо спасибо…

Но Ярослава не смягчили ни соседкины благодеяния, ни факт ее дружбы с покойной матерью.

– Спасибочки вам! – все с тем же дурацким поклоном сказал он. Убедились, что меня не убили? Ну и катитесь! Что вы, гражданин лейтенант, эту старую кошелку слушаете? Пришел ко мне друг, мы с ним выпили маленько, как у нас, у русских, водится, маленько поспорили, а потом сами же и разобрались, что к чему. И все, и никому от нас никакого беспокойства. А вы, Маргарита Петровна, уж не обижайтесь на меня, – снова сделал он в ее сторону что-то вроде реверанса. Сказал вдруг безо всяких переходов: Извините, я имею право выпить? Воды, конечно, воды! А то все в горле пересохло – ужас.

Он встал, прошлепал на кухню, и вдруг страшный вопль донесся оттуда, и грохот летящей на пол посуды, и какой-то глухой удар – похоже, Ярослав запустил чем-то в стену.

– Сучье уголовное! Жулик хренов! Забрал все-таки! У, подлая тварь!..

Соседка округлившимися от ужаса глазами посмотрела на участкового и подалась к выходу, шепча:

– Видите, видите…

Ручкин прошел на кухню. Ярослав сидел на полу, обхватив голову руками, он стал словно невменяемым.

– Сука подзаборная, – бормотал он. – Пидор тюремный! Ну, я тебе покажу. Решил, значит, натянуть на банан. И кого – меня!

– Кстати, насчет банана, – властно спросил вдруг по неведомо какой ассоциации участковый: – Кто тут вам собирался градусник в задний проход засовывать?

– Что-о?! – словно впервые услышал об этом Ярослав. – Градусник?! Слушайте, какое ваше дело! Я же говорил уже: был у меня в гостях друг, мы с ним немного повздорили…

– А вот вы только что кричали, что вас обокрали. Кто обокрал – тоже друг? Тот же самый?

– Я?! Кричал, что обокрали? Не было этого!

– Ну как же, – усмехнулся участковый, – как вы изволили выразиться, какой-то тюремный пидор натянул вас на банан. Или это тоже будете отрицать? Он вас что – в буквальном смысле натянул, не в переносном? Ну, не в смысле обмана?

– Слушайте, вы! – взвился от этой ментовской издевки Ярослав. – Кто вам дал право!.. – и тут же сник, махнул рукой: – А, да что с вами разговаривать… все равно же ничего не поймете… Разве только Господь Бог сотворит чудо… двойное… и вы окажетесь не таким тупым, как все менты…