Текст книги "...И грянул гром"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– На тебя и показывает.

– С-с-сука!

– Верю. И все-таки где он мог брать экстези? Уже явно успокоившийся Стакан, видимо окончательно решив, что нарисовавшийся в его владениях оперок не принесет ему особо больших хлопот, если, конечно, с ним вести себя по-людски, пожевал своими мясистыми губами, пожал плечами:

– Я бы сдал этого козла, влет сдал, но не знаю. Клянусь!

– И все-таки? Он закатил глаза, и на его лбу снова пролегли две глубокие морщины мыслителя.

– Кто-то мне говорил – правда, я уже не помню, кто конкретно, – что Пианист в «Аризону» зачастил, так, может, там отоваривается?

Агеев полоснул по крысячьим глазкам хозяина чердачного борделя пристальным взглядом.

«Аризона»… Так назывался ночной клуб, посетить который мог далеко не каждый студент. А тут вдруг… зачастил… отоваривается. Что это – лапша на уши, чтобы только отвести от себя сиюминутную беду? Элементарный перевод стрелок? И в то же время… Экстези – это не только совершенно иной приход, чем от того же винта или мульки,[10]10
  Мулька – готовый к употреблению раствор эфедрона.


[Закрыть] но и определенное наличие монет в кармане, о чем и говорил этот разжиревший хорь. И наркоман, подсевший на винт или ту же мульку, никогда не позволит себе поменять пару-тройку фуриков[11]11
  Фурик – пузырек с винтом, или «черным».


[Закрыть] на таблетку экстези.

– А ты не ошибаешься… насчет «Аризоны»? На лице явно повеселевшего Стакана отобразилось нечто похожее на ухмылку.

– Я мог бы не помнить, как зовут отца нынешнего американского президента, но все эти клоповники-ночнушки с американскими названиями, перед которыми маменькины сынки и папенькины дочки стелькой стелются… – И он презрительно сплюнул, тем самым, видимо, выражая свое личное отношение хозяина города к богатеньким ночным тусовкам, которые перешибают у него потенциальных клиентов.

«Ни хрена себе заявочка! – мысленно усмехнулся Агеев. – Клоповники-ночнушки… отец нынешнего президента…» Прямо-таки обиженный социальной несправедливостью гегемон, готовый идти на баррикады ради угнетенного рабочего класса, а не хозяин клоачного города, жители которого зачастую заканчивают свою дурную жизнь золотой вмазкой.[12]12
  Золотая вмазка – введение заведомо смертельной дозы наркотика.


[Закрыть]

И как ни странно, но Агеев поверил ему.

Стакан, видимо, не был бы Стаканом, если бы в самом конце навязанной ему игры в вопросы и ответы, не предложил «дорогому гостю»:

– Может, девочку желаете? – И ощерился в улыбке, обнажив изрядно поредевший ряд гнилых зубов: – Только не подумайте обо мне примитивно.

Окончательно оправившись от боли в мошонке, этот гаденыш с поросячьей мордой и жирными, давно не мытыми волосами наглел буквально на глазах. Можно было бы, конечно, еще раз напомнить ему, кто на сей момент в этом городе хозяин, и Агеев уже почти представил себе наяву, как его кулак вспарывает печень этого козла, однако силой воли заставил-таки унять праведные чувства. Этот жирный хорь мог еще пригодиться в дальнейшей работе, и ради этого можно было пойти даже против своей собственной совести.

– Это что же, подкуп? – заставил себя ухмыльнуться Агеев.

Стакан сделал «фи».

– Я же просил вас не думать обо мне примитивно.

– Еще раз вякнешь о примитивности мышления, выбью зубы, – пообещал Агеев, и Стакан моментально оценил этот намек.

– Я же от чистого сердца.

– Тогда прощаю. А свою спидоносицу для участкового оставь.

На жирном лице Стакана отразилась вся мировая скорбь.

– Обижаете, гражданин начальник, таких не держим. – И тут же: – Вас провести?

– Сделай услугу. Но учти, если чего соврал…

Откинувшись на спинку водительского кресла и слушая рассказ Агеева, который довольно красочно расписывал чердачный город Стакана, Голованов мрачнел все больше и больше. Когда же красноречие Агеева иссякло, он промычал что-то маловразумительное и неподвижным взглядом уставился в ветровое стекло.

– Ну и?.. – напомнил о себе Агеев. – Тебе мало того, что я накопал, или что-то не так?

Голованов покосился на Агеева и уже чисто автоматически повернул ключ зажигания.

– Да нет, Филя, все путем. Да и информация более чем интересная.

– Это насчет «Аризоны»?

– Да. И, судя по всему, наш мальчик довольно крепко подсел на тему. А это уже хреновато.

Агеев прошелся по лицу друга острым, прощупывающим взглядом. Сева Голованов оставался вроде бы все тем же Севкой, каким он его знал едва ли не двадцать лет, и в то же время…

Чужую беду так близко к сердцу не принимают. И оно бы сейчас самое время расспросить, что да почему, однако что-то в лице Голованова заставило его сдержаться, и он обошелся всего лишь тем, что спросил негромко:

– «Аризона»? Голованов невразумительно пожал плечами:

– В данном случае она. Точнее, то, что завязано на ней.

– Так, может быть, я ее и пощупаю вечерком? – предложил Агеев.

– Неплохо бы, конечно, – согласился Голованов. – Но это уже Денису решать.

Пока добирались через забитый автомобильными пробками центр в район Сандуновских бань, где в цокольном этаже одного из старинных московских домов размещался офис частной охранной структуры «Глория», перекинулись всего лишь парой фраз, каждый думая о своем. Голованов вспоминал Марину Чудецкую, на которую, кажется, запал довольно серьезно и которой, судя по всему, придется помогать в разборках с ее сыном, а Филипп Агеев думал о том, какой прикид ему лучше всего надеть, чтобы не казаться в «Аризоне» белой вороной. Решил остановиться на сверхмодных джинсах, столь же модной рубашке с открытым воротом и, пожалуй, клубном пиджаке, которому порой завидовал даже такой столичный франт, как Александр Борисович Турецкий. Однако когда они добрались-таки и рассказали Грязнову об итогах своей поездки, после чего Агеев тут же предложил свою кандидатуру для знакомства с постоянной клиентурой ночного клуба, более сведущий в подобных делах Денис только языком поцокал укоризненно да пальцем у виска покрутил:

– Филя! Дорогой ты мой! Я, конечно, никогда не сомневался в твоих способностях оперативника, как, впрочем, и в том, что ты истинный плейбой и бабы к тебе липнут как… в общем, не в обиду тебе будет сказано, как пчелки на мед, но ты все-таки соотноси порой желаемое с действительным.

– А, собственно, в чем дело? – обиделся за друга Голованов. – И что это за действительность такая, которую нельзя соотнести с оперативным заданием?

– Да то, – повысил голос Грязнов, – что это «Аризона»! «А-ри-зо-на», – по слогам повторил он. – Ночная тусовка для определенного среза столичного бомонда, членом которой стать так же сложно, как бы сказал товарищ Ленин, как левому анархисту вступить в партию большевиков. И если даже вход в этот бордель не по клубным карточкам, а просто за пятьдесят баксов, то все равно там такой фейс-контроль на входе, что пройти туда с нашими свинячьими рылами…

– Ну уж ты скажешь! – вконец обиделся Голованов.

– Так и скажу! – нахмурившись, пробурчал Грязнов. – Как и то скажу, что эту «Аризону» вонючую действительно щупать надо. И за сиськи ее подергать.

– И чем скорее, тем лучше.

– Хотелось бы, – согласился с Головановым Грязнов. – Однако не все то хорошо, что быстро делается. Можем и напортачить в «Аризоне».

– Ну и что ты предлагаешь?

– Думать надо, – пожал плечами Грязнов. – Возможно, что придется и с Меркурьевым посоветоваться.

Голованов переглянулся с Агеевым, и тот утвердительно кивнул. Генерал-майор полиции Меркурьев возглавлял Московское управление наркоконтроля, и если в «Аризоне» действительно балуются таблетками экстези, то его подчиненные не могли не знать этого, и естественно, что у них должен быть свой выход на этот ночной клуб.

И все-таки прежде всего надо было посоветоваться с Турецким – уж слишком личностным и щепетильным было это дело. Однако позвонить Турецкому Грязнов не успел – ожил мобильник Голованова, и по тому, как на его переносице сошлись брови, можно было догадаться, что этот телефонный звонок не самый приятный.

Глава пятая

– Сева? Уже по тому, как Марина произнесла его имя, Голованов понял, что она едва сдерживается, чтобы не разрыдаться в телефонную трубку.

– Что? Случилось что?

– Да!

– Что? Ты можешь сказать?

– Нет! Лучше будет… Ты смог бы сейчас подъехать?

Голованов покосился на Грязнова с Агеевым, которые невольно прислушивались к его обрывочным фразам.

– Естественно, мог бы, но… Ты что, даже по телефону не можешь сказать?

– Да, да, да! – уже чуть ли не в истерическом припадке выкрикнула Марина. – Случилось!

– С сыном?

Судя по тому, как внезапно прекратились женские всхлипы, этот вопрос поставил Марину в тупик.

– Ну-у… не совсем. «Это уже малость легче».

Голованов почувствовал, как что-то очень жесткое и неприятно клейкое отпускает его сердце, и вдруг понял, что беда Марины Чудецкой – это и его личная беда. И расхлебывать ее, по-видимому, придется вместе. Причем даже не потому, что об этом попросила жена Турецкого, а потому… Впрочем, о чем это он?

– Что-то серьезное?

– Да, очень. Приезжай… если можешь. – И снова ее голос зазвенел на последней нотке отчаяния.

– Ты сейчас дома?

– На работе. Тебя ждать?

– Да.

Салон Марины Станиславовны Чудецкой начинался даже не с вешалки, как того требует всякий уважающий себя театр, и даже не от мраморных ступенек, на которые, казалось, ступить грешно было, а прямо от небольшой охраняемой стоянки, на которой скучали в ожидании своих хозяев и хозяек более десятка по-настоящему крутых иномарок.

Оставаясь в душе пролетарием и боясь подпортить впечатляющую картину чисто российского довольства и достатка, Голованов припарковался поодаль, среди равных себе, и до массивных дверей салона уже шел пешком.

Его ждали. И стоило ему подняться на последнюю ступеньку, как дверь открылась, словно по волшебству, и на пороге застыла массивная фигура тридцатилетнего геракла, у которого, казалось, прекрасным было все, если бы не его шея. Искусственно накачанная, для непосвященных она воплощала мощь и силу, однако для таких профи, как майор запаса Голованов, она являлась тем самым открытым листом книги, прочитав которую можно было даже не заглядывать в паспорт. В этом плечистом красавце были искусственными не только массивная, похожая на урезанный пенек шея, но и все остальное: ткни его по-настоящему – и развалится. Впрочем, хозяйке салона было видней, кого набирать в охрану. И от тех «секьюрити», что стояли в дверях, требовалось, видимо, не столько охранять заведение от нежелательных посетителей, сколько уметь встретить постоянных клиентов, точнее, клиенток.

– Простите, вы к Марине Станиславовне? – осведомился молодой геракл, видимо уже предупрежденный о приходе нужного ей гостя.

Голованов утвердительно кивнул.

– Всеволод Михайлович?

– Он самый. Прошу так и доложить госпоже Чудецкой, – не удержался, чтобы не съязвить Голованов.

Однако накачанный геракл не обратил на этот изыск никакого внимания – то ли привык к подобным уколам, то ли в силу своего происхождения ничего не понял, и только произнес хорошо поставленным голосом:

– Прошу за мной. Вас ждут.

«Етит твою мать! – хмыкнул про себя Голованов, проходя в холл, обстановка которого уже сама по себе говорила о том, что здесь вы самый желанный гость. – А я ее ночью за сиську держал…»

Довольно приличные репродукции картин мастеров эпохи Возрождения на стенах, огромный красивый ковер на весь пол, в который удивительно гармонично вписывались напольные вазы с живыми цветами, три небольших журнальных столика с разложенными на них ультрамодными журналами и в дальнем, затененном углу – столь же огромный телевизор с плоским экраном. Завершали этот натюрморт три молодящиеся бабенки в глубоких креслах, которые, видимо, и сами устали от трудоемкой работы мастеров, которые приводили их увядающую внешность в надлежащий порядок.

Однако как бы они ни устали, но на высокого и все еще подтянутого Голованова посмотрели с любопытствующим интересом. Этот явно интеллигентный мужик, в котором в то же время чувствовалась какая-то внутренняя сила, не был похож на тех педераствующих мальчиков, которые превратили такую чисто женскую профессию, как проституция, в довольно прибыльный мужской бизнес, и это уже само по себе представляло для них определенный интерес.

Одна из дам держала в пальцах тлеющую тонкую сигарету, и по холлу разливался специфический запах подожженного лаврового листа.

Марихуана.

Впрочем, не суди, да не судимым будешь. Это только на первый взгляд кажется, что жизнь светских львиц светла и безоблачна, а на деле… Вот и балуются порой травкой, чтобы заглушить свое одиночество.

Голованов даже не заметил, как они прошли холл, и очнулся, когда молодой геракл аккуратно стукнул кулачком в филенку обитой красивой бежевой кожей двери.

– Марина Станиславовна…

– Да, хорошо. Спасибо, Игорь. Свободен.

Несмотря на бычью шею, геракл словно растворился в томной полутьме устланного коврами коридора, и Голованов прикрыл за собою дверь.

– Сева…

– Слушай, я теперь даже не знаю, как тебя называть, – вновь не удержался, чтобы не съязвить, Голованов. – К тебе попасть труднее, чем на прием к министру обороны.

– Прекрати! Прошу тебя.

– Ладно, беру свои слова обратно, – хмыкнул Голованов, обнимая Марину и уже поверх ее головы рассматривая ее кабинет. Как и холл, он тоже производил должное впечатление, и в то же время в его обстановке не было ничего вызывающе изысканного, как, впрочем, и у нее дома.

Он тяжело опустился в глубокое, светло-коричневое кожаное кресло, спросил негромко:

– Что случилось, Марина? Заметил, как на ее правой щеке дернулся лицевой нерв, и вместо ответа…

– Может, выпить хочешь? Коньяк, водка, виски?

Сообразив, что ей, видимо, трудно начинать этот разговор насухую, он согласно кивнул:

– Не откажусь. Все остальное на твой выбор.

– И я, пожалуй.

Марина достала из бара початую бутылку армянского коньяка, оттуда же бутылку боржоми с бокалами, выставила все это на журнальный столик, показав Голованову глазами, чтобы не терял времени зря. Коньяк был по-настоящему армянским, такой даже запивать грешно, можно было бы повторить еще по тридцать граммулек, однако, видя, что с Мариной творится что-то неладное, в чем она боится признаться, Голованов негромко, но довольно настойчиво произнес:

– И все-таки… Маришка… что случилось? Она молчала, размышляя, и он вынужден был напомнить о себе:

– Марина! Если тебе нужна моя помощь…

– Нужна! – неожиданно вскинулась она. – Очень нужна! Я тут без тебя… – Ее глаза наполнились слезами, и она чисто по-бабьи протянула, прикрывая рот платочком: – Сева-а-а…

– Что-о?! Что случилось? С Димой что-то? Она вздрогнула, потянулась за бутылкой, и было видно, как дрожит ее рука.

– Я еще точно не знаю, но…

– Говори!

То, что он услышал, действительно могло ввергнуть в панику любую мать.

…Уже приехав в свой салон и продолжая обзванивать по записной книжке сына его друзей, она наткнулась на свежезаписанный телефон какой-то Леры, и когда набрала семизначный номер…

Слушая сбивчивый рассказ Марины, Голованов только сейчас стал понимать, в каком состоянии она находилась все это время. Стресс? Пожалуй, слишком мягко сказано.

Телефонную трубку сняла какая-то женщина и тусклым голосом произнесла:

«Да? Слушаю вас».

«Лера?»

«Нет».

«Но мне бы с Лерой поговорить».

«Кто это?»

«Знакомая», – соврала Марина.

«Нет ее».

«А вы, наверное, ее мама? В какое время она будет дома?»

Тяжелое, почти осязаемое молчание и вдруг…

«Ее уже не будет дома. Леру… Лерочку… убили».

После этих слов мать Леры почти захлебнулась в рыданиях, и, когда ее немного отпустило, Марина успела спросить, даже сама не понимая, зачем она это спрашивает:

«Господи… когда… когда ее… убили?»

Тяжелое, очень тяжелое молчание и столь же тяжелый вздох:

«В понедельник».

В понедельник… В этот самый день пропал и ее сын. Подобных совпадений не бывает.

Исчезновение Димы Чудецкого приобретало уже совершенно новый окрас, и этого не могла не понимать его мать.

– Ты рассказывала об этом кому-нибудь еще кроме меня?

– О чем ты говоришь! – всхлипнула Марина, вытирая платочком глаза. – Единственный человек, которому я смогла бы это рассказать…

Она замолчала и вдруг вскинула на Голованова искаженное болью, заплаканное лицо:

– Помоги мне, Сева! Умоляю тебя! И если гибель этой девочки и мой Димка… Я… я не переживу этого. Помоги!

Голованов плеснул в бокалы по нескольку граммов коньяку, зажал свой бокал в ладонях.

– А кто эта Лера, не знаешь?

– Если бы знать! Ее руки продолжали дрожать, даже несмотря на выпитый коньяк, и она вновь с какой-то собачьей тоской в голосе попросила:

– Помоги, Сева! Я знаю, ты… ты сильный… ты все можешь.

«Можешь… Можешь, да не все», – грустно подумал Голованов, беря ее ладони в свои.

– Ты вот чего, прекрати распускать нюни и поезжай домой. Я же постараюсь выяснить, что это за Лера такая и что за этим убийством стоит. Может, твой Димка вообще к ней никакого отношения не имеет. Все, допивай свой коньяк и прикажи, чтобы тебя отвезли. Да не вздумай кому-нибудь еще рассказывать об этом.

Она всхлипнула снова и все с той же собачьей тоской в глазах посмотрела на Голованова:

– Но я… ты только пойми меня правильно, не думай, что я навязываюсь… Я… я не смогу одна оставаться дома. Я с ума сойду от всего этого.

– И все-таки поезжай домой, – настойчиво повторил Голованов. – А чуток позже приеду и я.

– А ты… ты бы не мог отвезти меня? – с надеждой в голосе попросила Марина.

Голованов не мог ей отказать.

Уже из машины Голованов позвонил Грязнову. Вкратце пересказал о случившемся и, не дожидаясь реакции Дениса на это не очень-то приятное сообщение, произнес негромко:

– Слушай, Денис, не мне тебя учить, но надо бы в МУР позвонить, Яковлеву. Может, и прояснится что-нибудь относительно этого убийства. Уж слишком непонятно все.

– «Позвонить»… – передразнил Голованова Грязнов. – Я-то позвоню, да только тот же Яковлев спросит у меня, чем же это вызван интерес частного агентства к убитой девушке. А что я должен буду ответить?

– Ну-у придумай что-нибудь, – присматриваясь к перебегающему улицу полупьяному мужичку, посоветовал Голованов. – Не впервой.

– В том-то и дело, что не впервой, – огрызнулся Денис. – Да только за это с нас с тобой когда-нибудь три шкуры спустят! А контору нашу прикроют как компрометирующую законопослушных, честных детективов.

– Денис…

– Ладно, диктуй адрес.

– У меня только домашний телефон.

– Диктуй.

Записав телефон Леры, Грязнов спросил:

– «Аризону» будем ворошить? Или все-таки подождать?

Голованов покосился на прислушивающуюся к разговору Марину и негромко пробормотал:

– А чего там ждать? Подключай! И еще вот что… активизируй, пожалуйста, Яковлева. Что-то не выходит у меня из головы эта убитая.

– Что… все-таки грешишь на пропавшего парня?

– Упаси бог! – все так же негромко пробормотал Голованов. – Однако на душе что-то тревожно.

– Принимай валерьяну, – напоследок посоветовал Грязнов и положил трубку.

Метров двести проехали в полной тишине, пока наконец-то не ожила Марина.

– Ты что… ты действительно думаешь, что мой Димка…

Свистяще-приглушенный шепот выдавал состояние женщины, и как мать ее в общем-то можно было понять.

– А ты что, не думала об этом, когда вытаскивала меня из офиса?

– Но я же… я же мать! А тут эта убитая девушка и ее телефон в книжке Димы.

– Вот и я о том же, – хмуро процедил Голованов. – Так что давай пока не будем ворошить эту тему, все равно она ни к чему не приведет, и дождемся…

– А он, этот самый Яковлев, надежный человек? – уже не слушая Голованова, перебила Марина.

– Надежней некуда, – хмыкнул Голованов. – Нынешний начальник МУРа. Протеже и преемник генерал-майора Грязнова.

– Как?! Твой Денис… генерал-майор? – окончательно ошарашенная услышанным, в детском недоумении приоткрыла рот Марина.

– Боже упаси, – усмехнулся Голованов. – Генерал-майор Грязнов – это дядя Дениса, в недалеком прошлом начальник МУРа, а ныне заместитель директора Департамента по борьбе с организованной преступностью. Есть еще вопросы?

Оставшуюся часть дороги проехали в молчании, и только изредка Марина касалась кончиками тонких пальцев лица Голованова. Да еще шептала что-то беззвучное. И непонятно было, то ли она благодарит его за то, что он столь близко к сердцу принял ее боль за сына, то ли… Уже почти отвыкший от искренней женской ласки и еще не познавший в свои-то годы той любви, когда зубами хочется рвать подушку – его жена даже в самые счастливые годы супружеской жизни умела проявлять такие чудеса хладнокровия в постели, что он даже в самого себя как мужика порой не верил, – он внимал этим прикосновениям, от которых на его щеке оставались, казалось, огненные пятна, и чувствовал, как на него накатывает какое-то новое или же совершенно забытое чувство.

Господи милостивый, в эти минуты, когда он почти на автомате вел свою старенькую иномарку, он, битый-перебитый командир взвода разведчиков спецназа Главного разведуправления Министерства обороны России, был благодарен жизни, что она свела его с этой женщиной. Как бы кощунственно по отношению к этой же женщине это ни звучало.

Грязнов не заставил себя ждать.

Марина еще возилась на кухне, поджаривая купленные по пути эскалопы, как снова ожил мобильник и Голованов услышал голос Дениса:

– Ты можешь сейчас говорить?

Выставленный на время жарки с кухни, Голованов слегка прибавил звук включенного телевизора и вдруг почувствовал, как его грудь заполняет неприятно-сосущее ощущение подкожного холодка.

– Что… что-нибудь с Димкой? Он и сам того не заметил, как впервые назвал сына Марины не Чудецким, а по имени, однако этот момент тут же просек Грязнов:

– Сева! От тебя ли я это слышу?

– Поживи с мое – и не такое услышишь, – буркнул Голованов. – Ну что там у тебя?

– Только что звонил Яковлев, интересовался, чем вызван столь пристальный интерес «Глории» к убийству этой девушки. Кстати, ее полное имя – Валерия. Валерия Михайловна Лопатко. Семнадцать лет. Студентка первого курса художественного колледжа.

– Ну и?..

– Сказал ему… короче говоря, выкрутился.

– Я не о том. Что по убийству?

– Прости, – с язвинкой в голосе отозвался Грязнов, – совсем забыл, что подобные мелочи тебя не интересуют. – Однако тут же посерьезнел и перешел к делу: – Девушка убита дома, длинным тонким ножом, видимо стилетом, причем удар пришелся прямо в печень. Теперь дальше. Судя по тому, что из квартиры было вынесено все золото с драгоценностями, деньги, кое-что из столь же дорогой аппаратуры, а также две довольно дорогие норковые шубы, прокуратура отрабатывает версию ограбления. Как считает следователь – и эту версию сейчас отрабатывает МУР, – здесь сработала банда квартирных воров, которые довольно долго пасли эту квартиру, и когда они были уверены, что дома никого нет… Короче говоря, Лера была убита в тот момент, когда они уже проникли в квартиру и уже поздно было отступать. Возможно даже, что она закричала, может быть, даже бросилась к окну, потому что удар ножом был нанесен сзади.

Слушая Грязнова, Голованов вдруг почувствовал, как его отпускает тот внутренний озноб, который только что заполнял грудь, и теперь можно будет наконец-то успокоить Марину, которой уже виделись черт знает какие страсти. Поэтому он пропустил мимо ушей вопрос, который задал Денис:

– Слушай, а каков он из себя, твой Дима? Высокий, может быть, толстый? Или, может…

– Что? – словно проснулся Голованов. – А это-то еще зачем?

– Да все затем, что видеокамера зафиксировала довольно рослого парня в серой, надвинутой на глаза кепочке, который примерно в то же время, когда была убита Лера, дважды входил в этот подъезд и дважды выходил из него. Причем довольно интересный факт. Первый раз он вошел с довольно объемистой багажной сумкой на плече, а вышел без нее. Почти тут же вернулся за ней и через полчаса вышел из подъезда. С этой же сумкой на плече, причем уже довольно тяжелой на вид. Вот я и спрашиваю тебя…

– Рослый, говоришь, и высокий парень? – уточнил Голованов. – Слава богу, не он. По крайней мере, как описала его Марина, да и фотографии я просмотрел, роста он не выше среднего, довольно узок в плечах и столь же худощав. В свои девятнадцать лет выглядит не старше, чем на семнадцать.

Он замолчал было, однако тут же добавил:

– К тому же, и в этом я уже почти уверен, он никогда бы не смог даже замахнуться кулаком на знакомую девушку – и тем более нанести удар ножом. Сзади… в печень… Это же убийство, Денис! А есть люди, которые на это просто неспособны. И не мне тебе об этом говорить.

– Хорошо излагаешь, – хмыкнул Грязнов. – Тебе бы в адвокаты пойти, а ты на оперативной работе штаны рвешь. Так вот, я тебе еще не все рассказал. Как показали две свидетельницы, которые возвращались из магазина в то же время, когда из подъезда выходил наш подозреваемый, в нескольких шагах от дома кого-то поджидала довольно приличная иномарка, около которой едва стоял на ногах в жопу пьяный парень среднего роста. Следователь, который ведет это дело, склонен утверждать, что машина эта поджидала именно грабителя. По крайней мере, именно эта версия принята за рабочую.

Грязнов замолчал, тяжело вздохнул и хмуро произнес:

– И если наш с тобой подзащитный похож по описанию на того пьяного парня около машины… Короче говоря, ты сам не мальчик и должен понимать, что за этим последует.

Голованов уже давно не был мальчиком и оттого, видимо, глухо произнес:

– Что-то я не помню в нашей с тобой практике, чтобы на ограбление квартиры кто-то пошел пьяным в задницу.

– Бывало и такое, – «успокоил» его Грязнов. – Но даже не в этом дело. Мы с тобой обязаны…

– Денис! – взмолился Голованов. – Я очень тебя прошу, не спеши взнуздывать! Ты же сам знаешь, как легко навести тень на плетень. А если к тому же следователь спит и видит, как бы побыстрее выпендриться перед начальством, да дело поскорее с рук спихнуть… Не спеши, очень тебя прошу.

Он замолчал, молчал и Голованов. Наконец Денис произнес хмуро:

– Ну и что ты предлагаешь?

– Отработать ночной клуб и все связи Чудецкого по «Аризоне». Почему-то мне кажется, что именно там надо искать концы.

– Кажется… Если кажется, то крестятся, – пробурчал Грязнов. – Хотя, впрочем, может быть, ты и прав в чем-то.

И уже перед тем как закончить разговор, произнес негромко:

– И все-таки Турецкому я должен буду рассказать об этом. Во-первых, это его протеже, а во-вторых… Сева, ты только пойми меня правильно, убийство – это слишком серьезное дело. И если тот же Яковлев узнает, что мы пытаемся прятать концы, он и меня, и тебя, и всю нашу контору просто запрезирает.