Текст книги "Гейша"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Когда взгляд милиционера встретился со взглядом Пети, тот, сам не зная почему, глупо хихикнул и помахал сержанту рукой.

«Тьфу! Я так совсем рехнусь!» – мелькнуло при этом у Пети в голове.

Сержант подхватил целлофановый пакет и направился прямиком к Трофимову. Петя почувствовал, как мурашки поползли у него по спине.

– Гражданин, ваша вещь? – недружелюбно сказал, поравнявшись с Петей, сержант.

– Ага, – промямлил Петя, давя из себя улыбку.

От волнения он схватился за деревянный стояк возле кассы, чтобы не упасть.

– Ваши документы? – попросил сержант.

Петя полез за пазуху и протянул милиционеру паспорт. Внимательно просмотрев листок с пропиской, сержант вернул документ, быстро козырнул и протянул Пете целлофановый пакет.

– Не оставляйте, – буркнул он, удаляясь.

У Пети едва хватило сил взять с пола пакет и отправиться на платформу. Он чувствовал себя несчастным человеком, на которого помимо его воли возложена ответственная миссия – спасти человечество от атомной заразы, ни больше ни меньше. Собой при этом, понятное дело, придется героически пожертвовать.

Усевшись на жесткую деревянную скамейку в вагоне пригородного поезда, Петя приник к окну.

Дорога предстояла длинная. Электричка все шла, шла, а дома вдоль железнодорожной полосы все не кончались. За московскими спальными микрорайонами потянулись девятиэтажки ближайших подмосковных городков, за ними – поселки, дачи, снова поселки, престижные зоны частной застройки с недостроенными мини-дворцами и роскошными коттеджами… В дороге на каждой станции в электричку входили торговцы, предлагали купить газеты, мороженое, горячие беляши, крышки для консервирования, наборы ножей, выключатели и прочую мелочевку… За торговцами, не отставая, двигали нищенствующие беженцы, фальшивые сироты, бездомные погорельцы, безногие ветераны неизвестных войн в камуфляжке, с гармонью наперевес…

– Слышишь, красавец, позолоти ручку, всю правду скажу, – вкрадчиво обратилась к Пете здоровенная пожилая цыганка, поглаживая его по плечу. – Всю правду скажу, миленький. Что было, что будет…

Петя с неприязнью настоящего москвича посмотрел на приставалу. Цыганка была одета в индийскую юбку из марлевки, на грязных ногах – домашние шлепанцы. От нее пахло потом, а когда она улыбалась, то обнажала полный рот золотых зубов.

Петя отодвинулся от нее подальше и отвернулся, показывая всем своим видом, что не желает вступать с ней ни в какие разговоры.

– Не отворачивайся, милый, давай погадаю! Чистую правду скажу.

– Пошла к черту! – вдруг рявкнул на цыганку Петя.

– Ой, дорогой! Какой злой! Нельзя так с женщинами разговаривать, а то детей не будет.

Выдав это пророчество, цыганка рассмеялась и пошла дальше по вагону, громко переговариваясь на румынском диалекте со своими товарками.

У Пети, держащего на коленях проклятый радиоактивный цилиндр, упало сердце. Он быстро сбросил пакет и задвинул ногой под скамейку.

«Ведьма!» – с ненавистью думал он про цыганку, испортившую и без того не радужное настроение.

«И вообще, чего я своей жизнью рискую? Закопать в первом попавшемся месте, и дело с концом!»

Решив это, Петя схватил пакет и пошел в тамбур. Электричка остановилась на какой-то станции. Петя вышел из вагона на платформу, огляделся. С одной стороны тянулись железнодорожные пути с грязными цистернами и товарными вагонами. С другой стороны было поле. Чахлый лес зеленел где-то на горизонте. К нему Петя и направился почти бегом по проселочной пыльной дороге.

Вбежав в лес, Петя пошел вперед по первой попавшейся тропинке, протоптанной грибниками, потом свернул в чащу. В лесу на него сразу набросилась мошкара. Огромные, как шмели, слепни лезли в волосы и в лицо. Отбиваясь от них руками и проклиная все на свете, Петя шагал через буреломы, по пояс утопая в листьях папоротника.

«Все, хватит! А то назад дороги не найду!» – решил он, останавливаясь возле ямы, над которой возвышались облепленные землей корни поваленной ветром старой толстой сосны.

«Здесь и закопаю», – решил он, прыгая в яму.

Орудием труда ему служил складной ножик и обреченный на утилизацию родительский разводной ключ. Брать с собой лопату или хотя бы тяпку Петя не стал, чтобы не привлекать внимания соседей. Ножом взрыхляя землю, он выгребал ее при помощи рук и разводного ключа, пока не выкопал более-менее сносное углубление, куда входил целлофановый пакет вместе с цилиндром и прочим добром. Эта работа отняла у него массу сил и времени. Наконец злосчастный мешок с радиоактивной начинкой был надежно погребен под слоем земли и камней. Выбравшись из могильника, Петя перевел дух, посидел немного на стволе сосны, отдохнул и медленно, с чувством выполненного долга, направился назад на станцию.

…Вернувшись домой в девятом часу вечера, Петя перво-наперво отправился к соседу дяде Коле.

– Ну как ваш счетчик? Заменили?

Сосед развел руками:

– Да ты понимаешь, пока я до них дозвонился, он сам исправился.

– Что, уже не пищит?

– Нет.

– И на балконе смотрели?

– Да нет же, говорю. Я всю квартиру обмерил, картошку, что жена с дачи привезла, грибочки, – с восторгом рассказывал сосед.

Видно, человек от души радовался новой игрушке.

– Хочешь, заходи, – предложил он.

– Нет, в другой раз, мне домой надо. А хотя… Может, вы меня промеряете, на всякий случай?

Дядя Коля с удовольствием помчался за счетчиком Гейгера и долго тщательно водил им вверх-вниз над Петей.

– М-да, – сказал он наконец. – Вроде все в норме, но руки и куртка у тебя сильнее фонят, а ноги и голова меньше.

– И на том спасибо! – улыбнулся Петя. – Ну пока! Я пошел.

Войдя в квартиру, он облегченно вздохнул. Хотя до облегчения было далеко. Пете на ум то и дело приходили давно позабытые симптомы болезней, вызываемых повышенной радиацией. Выпадение волос и зубов… Лейкемия… Белокровие… В итоге – смерть в страшных муках.

Петя от отчаяния вновь забегал по квартирке. И тут взгляд его упал на буфет, где среди хрустальных стаканов и фужеров стояла полуторалитровая бутыль водки «Кристалл» в виде некоего подобия кувшина с ручкой. Петя вспомнил когда-то слышанную историю об испытателях водородной бомбы. Их было двое, они отправились обследовать кратер на месте взрыва. Причем один выпил предварительно бутылку вина, а второй пошел так. Выжил выпивший – его показывали по телевизору, правда совершенно лысого, больного, но живого!

Пете Трофимову вдруг до боли, до ломоты в зубах захотелось жить. Уволиться из вытрезвителя, поступить в аспирантуру, защитить диссертацию, стать профессором… Пусть даже лысым.

Он решительно вынул бутыль из буфета вместе с объемистым хрустальным стаканом…

– Привет, Юра! Куда это ты запропал?

Такими словами встретила меня Лена Бирюкова.

Я поднял голову.

Моя подзащитная вошла во всем своем великолепии. Унылые стены тюрьмы почти никак не повлияли на ее фонтанирующее обаяние.

– Доброе утро, – как можно более официально поздоровался я, косясь на контролера.

– Ну что? У Алки был?

Усевшись напротив, Лена уставилась на меня пронизывающим взглядом. Я мучительно напрягся. Казалось, она видит на моем лице следы вчерашних безумств и излишеств.

– Зуб больше не болит?

– Нет, все в порядке, – стараясь не подавать виду, ответил я, раскладывая на столе папку с документами. – А как твои дела? Косметику следователь пока не разрешает тебе передать, только мыло, шампунь и зубную пасту. Сегодня должны доставить тебе передачу.

На этот раз, идя на встречу с Леной, я дал себе слово вести себя с подзащитной максимально сдержанно и официально и ни в коем случае не позволять ей втягивать себя в болтовню на различные отвлеченные темы.

– И на том спасибо, – уныло протянула подзащитная.

– Как отношения с сокамерницами?

– Нормальные, – сквозь зубы процедила она, явно не желая распространяться на эту тему.

– Хорошо, не будем терять время на болтовню. На чем мы в прошлый раз остановились?

Лена закинула ногу на ногу и с романтическим видом закатила глаза.

– Кажется, на истории совращения несовершеннолетней школьницы неким комсомольским вожаком цвета спелой морковки. Кстати, он оказался просто секс-машиной. Хотел, чтобы я за него замуж вышла, представляешь дурака? Когда я похихикала над его предложением руки и сердца, он так обиделся, говорит: «Я твоим родителям расскажу, что между нами было, они заставят тебя за меня замуж выйти». Такой вот зануда и урод моральный оказался. Я еле-еле от него отбрыкнулась. Поехала в МГУ поступать и назло всем поступила. Ну, я же страшно умная, школу с медалью закончила. Все наши дуры в мед и в пед рвались, а что за удовольствие в школе надрываться, на малолетних хулиганов свои нервы тратить? Или в больнице, где зарплату по полгода ждут… Нет, я решила круче всех взлететь. А этот, рыжий, он и в Москве меня доставал, домогаться пытался. Приезжал, строил из себя жениха из провинции: «Ваня, я ваша навеки!» – но тут я его уже четко отшила. Тем более что у меня новый роман закрутился.

– Лена, ты можешь о чем-нибудь еще говорить, кроме своих романов?

– Могу, но об этом интереснее, – засмеялась она. – Юра, ты не психуй. У тебя все получится. Не нервничай.

– Ты о чем? – не понял я.

Из-за этих постоянных разговоров о самом интимном фразочка типа: «У тебя все получится» – напрашивалась на двусмысленные ассоциации.

– Да я о моей защите, – объяснила Лена (а я уж было подумал!..). – Ни один суд в мире не поверит, что я могла грохнуть Сурика. Да с какой стати?

– Вот о мотиве я и хотел с тобой поговорить. Давай отталкиваться от противного. Что ты выигрывала и что теряла со смертью Осепьяна?

– Хочешь свести обвинение к минималке?

– Да, хочу переквалифицировать для начала с умышленного убийства на убийство по неосторожности.

– Ладно, попробуем. Что я выигрывала от смерти Сурика? – Лена привычным жестом потянулась к пачке моих сигарет. – Никак не могу бросить курить, – вздохнула она.

Я подал ей зажигалку.

– Так вот, что я выигрывала? – продолжила она. – Да ничего абсолютно. Наследства он мне не оставлял, выгонять без гроша в кармане тоже в ближайшем будущем не собирался. Ну, понятно, все его подарки у меня бы остались, но сколько там этих подарков? Ради них человека убивать? Нового любовника у меня тоже не было. Зато с его смертью я многое теряла. Крышу над головой – это раз. Теряла по деньгам – это два. Теряла протекцию – это три.

– Осепьян что, тебя протежировал? – удивился я.

Лена посмотрела на меня широко открытыми глазами, как на ненормального.

– А как же?! Конечно, это входило в его планы. Ты представь все на классическом примере: богатый человек, какой-нибудь заводчик Савва Морозов, содержит оперную примадонну. Но это же не значит, что она теперь должна петь только для него и у него дома. Наоборот, он всячески ее пропихивает во все театры на главные роли.

– А куда Осепьян тебя пропихивал?

– Ну, можно сказать, знакомил с нужными людьми, или, наоборот, я первая знакомилась по его просьбе, а он уже через меня. Сам понимаешь, на красивую женщину легче клюют, чем на старого козла.

– Как это происходило, конкретно?

– Ну, например, надо Сурику познакомиться с кем-то из администрации президента, например, чисто деловое знакомство завести. Мы с ним идем на вечер, в гости или в сауну, где будет нужный человек. Я, естественно, при полном параде и порхаю весь вечер вокруг нужного человека, но строю из себя такую невинную девочку с голубыми глазами. Рано или поздно он клюнет, полезет знакомиться, шампанским угощать, то да се… Осепьян меня, кстати, всегда представлял в качестве своей племянницы. Знаешь, так по-французски, «племянница». У французов это слово так и обозначает в переносном смысле любовницу пожилого месье… Ну, так вот, когда я с нужным человеком уже вовсю хихикаю и массаж ему делаю на краешке бассейна, тут Сурик подруливает, представляется, я их знакомлю, и все в лучшем виде. Ой, мне однажды нужно было познакомиться с послом Японии, он Сурику был нужен для какого-то дела, то ли крабов продавать, то ли икру, ну, короче, что-то в этом роде он туда хотел продавать. Так я что придумала? Буквально за полчаса перед приемом в посольстве вызубрила наизусть целую книжку японских классических трехстиший хайку, да еще запомнила имена авторов: Исса, Сёу, Бусон… До сих пор помню. Они такие милые, эти хайку, но их с душой надо произносить, не завывать нараспев, как русские, а кратко и четко. Ну, вот помню:

Ливень весенний.

Вливаются в океан

Мутные воды…

Это Ёса Бусон. Ты можешь себе представить, он жил во времена Вальтера Скотта, а так современно писал? Или вот другое:

Ветер подует – и на новую ветку вспорхнет бабочка на иве…

Это Мацуо Басё написал, он вообще жил во времена д'Артаньяна и кардинала Ришелье, а какие вещи сочинял!

Под вишней сижу.

Всюду – в супе и в рыбном салате -

Лепестки цветов…

Мощно сказано, а? А главное, для всех случаев жизни. С нашими стихами еще мучайся, цитаты запоминай, чтобы в нужном место строчку вставить… «Я с тобой не стану пить вино, потому что ты – мальчишка озорной, потому что ведь у вас заведено с кем попало целоваться под луной…» Что-то типа этого, да?.. Тоже универсальная фраза в своем роде, Ахматова не дура была, когда писала. Но японские стихи сами так и ложатся в тему, их особо за уши притягивать даже не надо. Видишь, Юра, какая я разносторонняя личность! – перебивая сама себя, сказала Лена, протягивая руку за второй сигаретой. – А ты думал, что со мной только в постели интересно?

– Ничего я не думал, – буркнул я, вспоминая странный блеск глаз Аллы Эдуардовны, когда она говорила о Лене. Нет, тут все не так просто.

Я и в самом деле не предполагал, что она, приехав в Москву, всего нахваталась.

– Я и о живописи поговорить могу, – хвастала вовсю Лена. – У меня один любовник был, так он западных экспрессионистов коллекционировал. Я у него многому научилась. А того японца я так очаровала, что Сурик после этого целый год каждые три месяца в Токио летал вместе с ним, на его личном самолете, а мне из Японии привез наряд японской гейши: шелковое кимоно, деревянные сандалии, как скамеечки для ног, знаешь? И длинные заколки для волос, как вязальные спицы. Еще бумажный веер, разрисованный ветками цветущей сакуры, и полный прибор для чайной церемонии. Я дома перед ним наряжалась в японку, лицо гримировала белилами, подрисовывала губы бантиком, миндалевидные глаза, кланялась и устраивала перед Суриком японскую чайную церемонию. Он меня после этого стал звать «Елена-сан» и вообще называл «моя гейша».

Лена улыбнулась своим воспоминаниям. Я попытался представить себе эту тверскую девчонку с льняными волосами в ярком, как крылья бабочки, кимоно японской женщины, с высокой сложной прической… И знаете, получилось совсем неплохо. Ничем не хуже плоскогрудой низкорослой японки…

– М-да, – со вздохом вернулся я к своим баранам. – Получается, что у тебя с Осепьяном были взаимовыгодные деловые отношения? Жаль только, что все те люди, которые с вами тесно, так сказать, общались, не захотят выступить свидетелями в твою пользу… Ладно, насчет протекции умолчим, будем опираться только на то, что со смертью Осепьяна ты теряла жилье и деньги. Сколько в месяц ты примерно получала от него?

– Наличными около штуки на карманные расходы, плюс иногда подарки, плюс он оплачивал мои покупки, если они были заранее согласованы. Ежемесячно он оплачивал мне массаж, бассейн, абонемент в фитнесс-клубе, косметичку и парикмахера.

– Доказательства у тебя есть?

– Ну если все они согласятся признать, что им всегда платил по счету Сурик, тогда есть.

– Допустим, согласились. Убийство по неосторожности – неосторожное обращение с оружием. В деле говорится, что выстрел произведен из пистолета покойного.

– Ну я не знаю…

– Я тоже. Тем более результатов экспертизы пока нет. И когда будут – неизвестно.

– Ясно. Может, месяц, а может, и год, – горько усмехнулась Лена.

Я грустно кивнул.

– Осепьян учил тебя обращаться с оружием?

– Никогда в жизни. Да он и сам, по-моему, не слишком умел с ним обращаться.

– Ты когда-нибудь перед посторонними держала в руках его пистолет?

– Никогда в жизни.

– Даже в шутку? Даже когда Осепьян его чистил?

– Когда он свою пушку чистил, а это было раз в сто лет, он устраивал такой напряг с утра, словно он первый и единственный обладатель атомной бомбы. Он запирался один в своей комнате, никому не разрешал входить, и это продолжалось часа четыре. Я старалась на это время уйти из дома, чтобы его не нервировать.

– Ты знала, где Осепьян хранил свой пистолет?

– Это все домашние знали. В верхнем ящике в шкафу, вместе с носовыми платками. Лежал в полированном деревянном ящике. Ящик закрывался на ключ, но его можно было любой булавкой открыть. Старый замочек, я сама пробовала ради интереса.

– Надеюсь, тебя никто из домашних не застал за этим интересным занятием? – не мог не сыронизировать я.

– Никто.

– Следователь упирает на то, что после выстрела ты испугалась содеянного, спрятала пистолет и выдумала историю о нападении.

– Ничего не поделаешь. Так оно и было. Ну, кроме «испугалась содеянного», так как никакого «содеянного» не было. А пистолет попыталась спрятать. Да родственники не дали…

Она выругалась.

– Не злись, Лена, тебе это не поможет.

– Да я знаю, но просто бесит, как они меня со всех концов обложили!

– Они – это кто?

– Ну кто, кто? Родственнички покойного, конечно. Это благодаря им я тут оказалась. Что, все они в ту ночь ослепли и оглохли, ни выстрела не слышали, ни как я кричала?

– Давай поговорим о родственниках Осепьяна. У тебя с ними были какие отношения? Натянутые?

– Брат Сурика писал кипятком от зависти, что братцу такое счастье подвалило. Так и норовил всякий раз мне под юбку залезть, всю меня облапал, места живого не осталось. А сынулька его сексуально озабоченный аж сознание терял, стоило мне в комнату войти. А перед бабами своими строили из себя целомудренных поборников морали, просто мама моя! Не верю я, что калибр совпадает, – добавила она вдруг. – Это было бы слишком большой невезухой… Даже подумать страшно. Что же это получается? Какой-то урод специально пристрелил Сурика из пистолета его калибра? Чтобы на меня легче было свалить? Тогда выходит, что киллер знал про пистолет, какой у него калибр и так далее… Это что, кто-то свой был? Не удивлюсь, если узнаю, что кто-то из этого гадючьего семейства сам Сурика и пришил. Они вечно друг другу завидовали, все богатство поделить не могли. Бывшая жена Сурика – она же родная сестра жены его брата, представляешь, какая гремучая смесь кипела в стенах их дома?

– Ладно, подумаю и над этим, – согласился я, делая пометки в своем адвокатском досье. – Расскажи мне теперь, не происходило ли в последнее время с Осепьяном каких-нибудь неприятных происшествий?..

– Происшествий? Да у него вся жизнь – сплошное происшествие. Ему в последнее время сильно не везло, ну просто проклятие какое-то нависло над человеком. Его невестка, жена брата, даже специалиста по белой магии вызывала, чтобы он проверил дом. Честное слово! – рассмеялась Лена, словно я мог ей не поверить, и добавила: – Да они все свихнутые в этой семейке. Один Сурик был нормальным человеком, и то, если подумать… Только он мог связаться…

– С кем связаться?

– Да не с кем, а с чем. Ну да ладно, это к делу не относится, – уклонилась от ответа Лена. – В общем, он любил всякие гнилые варианты лбом пробивать.

– Если ты знаешь что-то, то расскажи, – посоветовал я.

– Нет, это к делу не относится, – повторила она. – Тут скорее психоаналитика надо подключать, а не адвоката. Чтобы объяснил, зачем некоторые люди сами на рожон лезут? Вроде все у них пучком, а они знай ищут, где потруднее. Или эта любовь к подвигам у всего их поколения в крови?

– А конкретно что плохое в последнее время произошло?

– Нет, ничего такого, но вот не везет человеку, и все. Если идет по ровному месту и там лежит банановая кожура, то он обязательно на нее наступит, вот в этом смысле. В автомобильную аварию попал, сломал ногу, машина всмятку разбита, а он ее только на прошлой неделе купил, тридцать тысяч долларов. О, это еще та история! На него чуть уголовное дело не завели. Ты про это знал?

– Нет. Из-за чего уголовное дело?

– Да из-за этой аварии. Хозяин второй машины потребовал компенсацию ему заплатить. Та, вторая машина тоже на металлолом пошла после аварии, но никто не пострадал. Сурик выпил – обмывал удачную сделку – и ехал домой, а та машина на обочине была припаркована, хозяин на минутку в магазин отлучился. Он и врезался. Еще фонарный столб протаранил. Он вообще без шофера как слепой котенок за рулем, а тут купил новую тачку, как же ее самому не опробовать? Ну и сел за руль, а его охрана на заднем сиденье. В общем, человек сам себя наказал на тридцать штук, а тут еще с него какую-то компенсацию требовать. Там и машина-то вторая фуфло, «фольксваген» года девяносто первого выпуска, и платить за нее вроде немного – всего штук пять, но Сурик полез в бутылку, мол, ничего они с меня не получат. Позвонил тому, другому, и это дело замяли. Сделали того капитанишку козлом отпущения.

– Какого капитанишку?

Слушая вполуха, я все же позволял себе иногда вставлять замечания.

– Ну того, хозяина угробленного «фолькса». Он оказался бывшим военным, отставником. Из Германии пригнал себе этот драндулет и таксистом колымил. В принципе я его понимаю, он на этой машине бабки зарабатывал, дома жена с голоду воет, двое детей, дом-развалюха в деревне…

– Постой, постой, ты что, знала его? – не понял я.

– Конечно, не знала! Сурик меня потом, когда уголовное дело замяли, посылал раз к нему, чтобы договориться по-хорошему. Я ему две штуки привезла, а он не захотел брать, полез в бутылку. Из меня, говорит, боевого офицера, козла отпущения сделали, гаишники написали в протоколе, что я пьяный в тот день был, а я не был пьяный, так что заберите свою вонючие доллары, теперь я еще требую, чтобы передо мной извинились… Ну, короче, мужик совсем того, свихнулся на чести мундира и всякой такой брехне.

– И не взял деньги?

– Сам не взял, выпихнул меня из дома чуть ли не пинками, а когда за мной его жена, плача, побежала, чтобы потихоньку от этого тирана деньги у меня взять, так он за женой при мне погнался, кулаками ее в морду. Деньги из лифчика у нее выдрал, принес мне, мол, забирай и уноси ноги отсюда поскорее. А дома – голытьба полная, весь огород крапивой зарос, детишки чумазые во дворе с собакой в песке возятся. Ужас! И фамилия у этого капитана была говорящая, как у гоголевских персонажей, – Бейбулатный. Прирожденный военный, одним словом. Защитник отечества, мать его за ногу.

Конечно, Лена и прежде не была избалованной маменькиной дочкой. Самостоятельная жизнь в столице давно закалила ее природные бойцовские качества. Лена никогда не боялась незнакомых людей и новых коллективов. Она давно, еще в детстве, заметила, что ее своенравный характер и бойкий язык уже при первом знакомстве вызывают у людей непроизвольное уважение. «Сильные мира сего», начиная от учителей в школе или «правящей группировки» в классе, всегда стремились привлечь ее на свою сторону. Те, кто считался слабыми, старались заслужить ее расположение. Несмотря на дружеские отношения со всеми, Лена все-таки всегда держалась немного особняком. И в общем-то всех, и в первую очередь ее, это устраивало. В школе ее никогда не обижали. У нее ни разу не было каких-либо обидных прозвищ. Никому даже в голову не приходило дразнить ее – это казалось совершенно бесполезным. И ее всегда удивляло, зачем время от времени детские компании в классе или во дворе избирали какую-нибудь несчастную жертвой своей детской агрессивности и устраивали травлю в виде так называемого «бойкота» или просто злобных нападок. Сама она никогда в таких вещах не участвовала, но и заступаться за обиженных ей не приходило в голову.

Лишь однажды ей пришлось почувствовать мерзкий холодок подобных поползновений в свой адрес. После окончания шестого класса родители в очередной раз отправили ее в пионерский лагерь. Лагерь был новый и незнакомый. Раньше Лена любила проводить лето в пионерских лагерях. Первые дискотеки, танцы с мальчиками, участие в КВНах, самовольные вылазки с компанией подобных себе сорванцов в лес и т. д. Здесь она чувствовала себя как рыба в воде. Именно в лагерях она завела много новых друзей, с некоторыми из них потом вела переписку. В этот раз она с предвкушением хорошо повеселиться поехала в новый лагерь. Все ребята были незнакомые, кроме довольно близкой приятельницы, долговязой нескладной Тоньки, с которой они жили по соседству. Еще в автобусе, который вез детей в лагерь, Тонька встретила какую-то старую знакомую.

– Ленка, знакомься – это Дина Бершидская! Мы с ней в прошлом году в «Буревестнике» в первую смену вместе были! – так и юлила Тонька вокруг Дины.

Лена приветливо улыбнулась, на что Дина с ядовитой гримаской смерила ее взглядом с ног до головы. Лена решила, что это ей показалось. Дина уже вступила на путь преобразования из девочки в девушку-подростка. Ее будущая женская стервозность уже искала себе выхода и применения. Для девочки двенадцати лет Дина выглядела вполне сформировавшейся. Она была несколько полновата, и, может быть, благодаря этому ее формы уже довольно четко обрисовывались. У нее были томные, с поволокой, черные глаза, густые брови и уже пробивающиеся усики. Несомненно, она считала себя красавицей. Первая и последняя стычка произошла в первый же день, во время расселения. Дина решительно взялась за распределение пространства и ролей в комнате, где они должны были жить. Шесть кроватей для шести девочек и маленький мирок, где каждому отводилась роль жалких спутников, вращающихся вокруг одного солнца – Дины. Лена была неприятно удивлена, заметив, что Дина пытается навязать ей определенное место в своем окружении. Она просто собрала свои вещи и перешла в соседнюю комнату, обитательниц которой не волновали иерархические разборки. Позже Лену весьма позабавило, с каким рвением Тонька принялась исполнять роль служебной собачки, следуя как тень за своей хозяйкой Диной. Всю оставшуюся смену Дина то пробовала подлизываться к Лене, то пыталась установить свое превосходство, а поняв, что ничего не добьется, враждовала, увлеченно плетя интриги. Сейчас, вспоминая школу, пионерские лагеря, Лена прикидывала в уме, насколько ограничение свободы и вынужденное подчинение старшим тогда, когда она была ребенком, сопоставимы с ее новой подневольной жизнью.

– Елена Прекрасная, у тебя карты есть? – поинтересовалась Марго.

– Какие карты? – не поняла сначала Лена. – А, игральные, что ли? Нет, нету. Меня сюда практически из постели вытащили, слава богу, зубную щетку и мыло сообразила прихватить. Я вообще не особенно люблю в карты играть.

– Да нет, игральные у нас есть, у нас гадальных нет. Совмещать же нельзя. Врать будут.

– Я помню, примету такую слышала, если нецелованного человека посадить на колоду карт, то они врать не будут. – Лена сама удивилась своим познаниям.

– Нет, это все равно не то. – Марго перебирала в руках старые замусоленные карты. – Да и где мы сейчас нецелованных здесь искать будем. Даже если и есть, не признаются. Надо будет не забыть свекровь попросить, чтоб новую колоду передала.

– К тебе что, свекровь приходит? А муж где?

– Я это тоже хотела бы знать. – Марго погрустнела на глазах. – Свекровь говорит, что он боится близко к тюрьме подходить. В чем-то я его могу понять.

Марго поделилась с Леной своей историей. Выяснилось, что чистюля Марго совсем недавно, еще несколько месяцев назад, была наркоманкой, сидевшей на героине. Вместе с ней торчал и ее муж, такой же молодой бездельник, как и она сама. Когда-то Марго приехала в столицу из старинного провинциального городка на Волге. В институт не поступила, а вскоре встретила своего будущего мужа. Они были влюбленными и беспечными и поженились совсем юными. Петюня был младше Марго на несколько месяцев, и они ждали, когда ему исполнится восемнадцать, чтобы отнести заявление в загс. Дети среднестатистических обывателей, где в семьях главной добродетелью считалось стремиться к тому, чтобы все было «как у людей». Молодых отправили жить в бабкину коммуналку. Тогда же все и началось. На их взгляд, вполне невинно. С друзьями – такими же молодыми оболтусами – субботними вечерами от безделья курили анашу. Это продолжалось несколько лет подряд. Перебивались случайными заработками. Получать образование казалось лишней обузой, когда люди вокруг наживали деньги какими угодно путями, безо всякого образования. Кто-то принес что-то покрепче, первый раз пустили по вене. Потом еще кто-то угостил… Ничего особенного, думала Марго, просто баловство. Поиграем и забудем. Потом стали покупать сами, так как по случаю была крупная сумма денег и возможность время от времени зарабатывать кое-какие деньги. История настолько банальная, что умная Марго представить не могла, что все последующее может с ней случиться. Первое время она даже курение анаши не поощряла, но не хотела лишний раз брюзжать на мужа и его, а значит, и ее друзей. Родители ни о чем не догадывались и, в общем, не особенно влезали в жизнь своих взрослых чад. Первый раз Марго с Петюней всерьез перепугались, когда умер их первый общий друг от передозировки. Но остановиться не смогли. Денег уже давно не хватало ни на жизнь, ни на наркотики. Марго время от времени подрабатывала маникюршей на дому. Клиентки были из числа друзей, знакомые знакомых. Марго была аккуратна, приятна в общении, о том, что она употребляет наркотики, пока никто не догадывался. Иногда она перепродавала кое-какие шмотки или драгоценности по просьбе одних клиенток другим. Но денег катастрофически не хватало. Петюня с приятелем-наркоманом научились по ночам вскрывать оставленные на улице автомобили. Они крали автомагнитолы и все, что неосторожные водители легкомысленно оставляли в салоне. Потом краденое перепродавалось и деньги пускались на наркотики. О том, что рано или поздно все это плохо кончится, думать не хотелось. Но первой попалась Марго. Чтобы добыть денег, она стала красть вещи в больших магазинах дорогой импортной одежды. Она брала несколько вещей в примерочную и там принесенными с собой кусачками вскрывала пластиковую заглушку, благодаря которой должна срабатывать сигнализация, когда вещь пытаются вынести из магазина. Марго все еще довольно прилично выглядела и не вызывала подозрения. На первый взгляд ничто не выдавало в хорошо одетой молодой женщине опускающуюся на дно наркоманку, вынужденную воровать. Так однажды в магазине Марго не заметила одной заглушки, и на выходе завыла сигнализация. При обыске обнаружились двое украденных брюк и шарф-кашне. Все вместе тянуло долларов на двести, не больше. Этого оказалось достаточно, чтобы в милиции обратили пристальное внимание на персону Марго. Обнаружились исколотые вены. Самое тяжелое было пережить ломки в первые недели заключения в изоляторе. Марго каталась по полу, выла в голос, часами тряслась в лихорадке. Пару раз за такое буйное поведение она оказывалась в карцере. Там, сидя в темноте и одиночестве на ледяном полу, изнемогая от физических и душевных страданий, она дала себе зарок покончить с наркотиками раз и навсегда. Петюня виделся ей теперь причиной всех ее страданий, ведь втянул ее в это дело именно он. А какой глупой представлялась сейчас ей ее радость, когда они вместе с Петюней принимали наркотики. Соседки в камере кто сочувствовал ей, кто осуждал, но постепенно вокруг нее сложилась маленькая компания зауважавших ее молодых баб примерно одного с ней возраста.