Текст книги "Волга впадает в Гудзон"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Вам, гражданочка, кого? – Калина притормозил возле бабульки, слегка сморщив нос.

– Мне... – Серафима Ивановна растерянно посмотрела на оперативника. – Мне бы главного по покушениям...

– Каким покушениям? – Игорь моментально навострил уши, забыв про неприятный запах.

Сима уже горько сожалела о своем отчаянном поступке и, наверное, сбежала бы под пристальным взглядом этого здоровенного белобрысого детины с сердитыми серыми зенками, но ее остановила мысль о несчастном Коляне и огромной сумме денег, потраченной на такси. К тому же и отпросилась она у главного «за свой счет».

Про такси ей подсказала та самая новенькая медсестра, с которой накануне развлекался доктор, – с дежурства они вышли вместе, и девица, выглядевшая смущенной (видать, не весь стыд еще потеряла), узнав, какая у Симы проблема, сама вызвалась поймать Серафиме Ивановне машину – у той подобного опыта и вовсе не было.

– Сейчас словим, – пообещала она ей, – а там попросите водителя, он вас и отвезет... Таксисты все такие адреса знают.

Впервые в жизни очутившись в такси, Серафима Ивановна уже тогда пожалела о своей дурацкой затее: не с ее рылом-то в калашный ряд... К тому же от запаха, стоявшего в салоне, ее вдруг слегка замутило.

– Так куда тебя, бабусь, везти? На вокзал какой-нибудь, что ли? – поинтересовался шофер – толстый, как боров, краснорожий мужик. И Сима вдруг, неизвестно почему, рассердилась и от этого почувствовала себя увереннее: подумаешь, такси... У самого-то рожа тоже вполне крестьянская!..

– Сам ты «на вокзал», – засопела она. – В прокуратуру мне!

Слово «прокуратура» застряло у нее в памяти еще с ночи, его несколько раз говорила дикторша.

– Да ну?.. Ишь ты, в прокуратуру, – хохотнул водитель. – Так прокуратур-то в городе куча целая, тебе в какую?

– В главную! – не задумываясь, сказала Серафима Ивановна.

– А у нас и главных две, – садистски фыркнул боров. – Генеральная российская и городская московская!

Теперь Сима немного подумала, прежде чем ответить.

– Давай в московскую, – приняла она решение. Справедливо рассудив, что коли покушались в Москве, то в главную московскую ей и надо...

Между тем здоровенный блондин, тормознувший Серафиму Ивановну, вдруг заговорил с ней совсем другим голосом – не сердитым, а каким-то вкрадчивым, что Симе тоже не очень понравилось. Но ничего не поделаешь, сама же сюда и приперлась...

– Так что за покушение? – терпеливо повторил тот.

– Не знаю я, милый, что за покушение, телевизор я вчера не сразу включила, а как мужика зовут, на которого наш Коленька кинулся, не помню, но он важный такой, все время его кажут. Только Кольку-то вы зазря в каталажку сунули...

Блондин молча открыл, а потом закрыл рот, и вид у него, как отметила Серафима Ивановна, сделался ошарашенный. И она от этого осмелела.

– Коленька – наш пациент, больной он весь насквозь, прямо с рождения, а вы его в каталажку! – сказала она строго. И, подумав, добавила: – Уж не знаю, как там так вышло, а только отдавал его наш главный под расписку, чтобы, значит, Коленька маму свою схоронил. И все честь по чести, доктор говорит, бумаги нужные все есть...

– Круто!.. – выдохнул наконец ее собеседник. – А вы-то, бабуль, этому Коляну кто будете?

– Я ему никто, я санитаркой в нашей больнице работаю.

– В какой больнице?

– В Семнадцатой психоневрологической. Коленька у нас уже в третий раз, считай, лежит...

– Та-ак... А фамилия его?

– Ивановы они. – Старушенция пожала плечами и поглядела на Игоря вопросительно. – Так что сведешь меня ко главному-то по покушениям?..

– Еще как сведу!.. – широко улыбнулся Калина и, забыв про телефон внутренней связи, имеющийся у дежурного, извлек из кармана собственный мобильник.

– Дубинский, ты?.. Слушай, у меня для тебя сюрпризец – закачаешься!.. Да нет, скорее приятный, чем неприятный... Сейчас увидишь! Да, по Мансурову... Жди!

Он отключил связь и поглядел на Серафиму Ивановну почти с нежностью:

– У вас, бабуль, паспорт с собой есть? Кстати, разрешите представиться, старший оперативник здешнего ОУВД – Калина Игорь Викторович! А ваше имя-отчество?..

– Серафима Ивановна Кузина я буду... А паспорт у меня всегда при себе!.. – Она на мгновение нахмурилась и снова поглядела на Игоря вопросительно: – А-а-а... Скажи-ка, сынок, нашему-то главному... ничего ему не будет за Коленьку? У нас ведь бумаги есть!

– Ну если бумаги – тогда, конечно, ничего не будет, – заверил ее Игорь. – Это он вас сюда направил?

– Да нет, – Серафима Ивановна отвела глаза. – Я сама по себе... Коляна жалко, как мать померла, совсем один остался теперь. А вы его в каталажку!

– Так мы ж не знали, что он ваш пациент. – Калина мягко подтолкнул Серафиму Ивановну к окошечку дежурного, уже выписывавшего пропуск на забавную бабульку.

– Значит, теперь-то его отпустите? – В глазах посетительницы мелькнула радостная искорка. Обманывать ее Игорь Калина не набрался духа и потому ответил нейтрально:

– А это, уважаемая Серафима Ивановна, не я решаю, а главный по покушениям, к которому мы с вами сейчас и пойдем. То бишь к старшему следователю Владимиру Владимировичу Дубинскому!

4

Александр Борисович Турецкий, старший помощник Генерального прокурора России, только что возвратившийся из длительной, как считал он сам, командировки в Приуралье, пребывал далеко не в лучшем настроении. Ну а если точнее – был по-настоящему зол. Конечно, его слава «важняка», ни разу в жизни не знавшего профессиональных неудач, в определенной степени была, как выражался он сам, «мифологизирована» – не столкнуться с неудачами в его профессии было просто нереально. Однако чувство неудовлетворения от очередного расследования, которое возглавлял Турецкий, в практике Сан Борисовича действительно являлось редкостью. А сейчас именно его-то он и испытывал, вернувшись в столицу из большого индустриального города, расположенного «между Волгой и Уралом».

Его бессменный шеф и давний друг Константин Дмитриевич Меркулов, в кабинете которого и расположился вместе со своим паршивейшим настроением Турецкий, посматривал на подчиненного с сочувствием, пока что помалкивая – то есть давая возможность Александру Борисовичу выговориться.

– В общем, Костя, скажу я тебе то, что уже говорил не раз: за какое предприятие ни возьмись, везде обнаруживаешь одно и то же – столь вопиющие нарушения в процессе приватизации, что фактически всех сегодняшних владельцев заводов, газет, пароходов одним махом, чтоб долго не мучиться, можно брать и сажать в одну камеру. Если бы по прежним временам – половина статей, по которым руки чешутся их провести, вообще расстрельные были.

На этом месте Меркулов, знавший темперамент своего товарища по оружию, счел необходимым внести в разговор собственную лепту:

– Ну это ты, Саня, уже хватил, как говорится, через край. Кстати о приватизации и приватизаторах: телевизор-то ты там успевал смотреть? Я имею в виду новости...

– А-а-а, ты имеешь в виду это дурацкое покушение на Мансурова? Да, видел случайно... Надеюсь, нас чаша сия миновала?

– Миновала-миновала, – усмехнулся Константин Дмитриевич. – Горпрокуратура занимается... Да?

Последнее было сказано им в телефонную трубку, один из аппаратов на столе Меркулова в очередной, вероятно, не менее чем в пятый раз за разговор прервал общение начальника с подчиненным.

Александр Борисович с раздражением посмотрел на телефон, затем перевел взгляд на лицо Константина Дмитриевича и насторожился: весь диапазон мимики Меркулова был им за долгие годы изучен не хуже, чем таблица умножения. И то, что он увидел сейчас, без слов свидетельствовало: случилось нечто не просто серьезное, а, можно сказать, из ряда вон. И свидетельствовали об этом не краткие реплики, которые его шеф изредка произносил, отвечая невидимому собеседнику, а на глазах побледневшее лицо Меркулова, сурово сдвинувшиеся седые брови, сжимавшиеся почти в ниточку в паузах губы.

Наконец трубка легла на место и оба собеседника посмотрели друг другу в глаза. Турецкий молча ждал, Константин Дмитриевич, прежде чем заговорить, тоже сделал паузу.

– Вот и не верь после этого в сглаз, – произнес он наконец.

– Ты это о чем? – осторожно поинтересовался Турецкий.

– Я это о Мансурове... Похоже, сия чаша нас все-таки не миновала, Саня... Ни меня, ни тебя...

Загородные дома Мансурова и Томилина, построенные ими в одно и то же время в начале девяностых, располагались по отношению друг к другу, с точки зрения Всеволода Ивановича, весьма удобно. Его, как он называл собственный особняк, «хата» – ближе к московской трассе, мансуровская – в глубине поселка. Поэтому, когда Ренат ночевал с семьей, он, прежде чем выехать в столицу, звонил своему заму. Тот в свою очередь предупреждал собственного водителя, и к тому моменту, как машина и эскорт Рената Георгиевича оказывались в зоне видимости Томилина – перед небольшим мостом через местную речушку, больше напоминавшую ручей, Томилин уже ждал своего шефа, готовясь сесть в его «лендровер». Его собственная «десятка», которую он предпочитал любым иномаркам, до самой столицы следовала порожняком – следом за джипом с мансуровской охраной. Таким образом утреннее совещание руководителей «Россвияжэнерго» начиналось, а порой и завершалось еще до прибытия их в головной офис фирмы.

Погода в утро второго дня после покушения на Мансурова выдалась удивительно ясной, свежей и теплой, совершенно не соответствующей уже почти наступившему сентябрю. Именно по этой причине Всеволод Иванович в обществе своего охранника вышел немного раньше, чем требовалось, чтобы подождать своего шефа на свежем воздухе, полюбовавшись не только чистейше-синим небом, но и нарядными купами деревьев подступавшего к дороге леса: на все еще густом темно-зеленом фоне крон то тут, то там светились пока редкие золотисто-желтые и алые пятна начавшей менять окраску листвы.

В свое время Томилин, выросший в давно исчезнувшей подмосковной деревушке, потому и выбрал для своего дома именно этот участок, что соседские постройки были отсюда почти не видны. Если смотреть с определенной точки, можно было вполне даже представить, особенно ранним утром, когда поселок еще спал, что находишься действительно в лесу, в куда большем отдалении от цивилизации, чем на самом деле. Подобное начало дня, как бы недолго ни длилась иллюзия, не просто вызывало у Всеволода Ивановича легкую, приятную ностальгию по деревенскому детству, но и всегда давало заряд хорошего настроения на предстоящий день.

Сегодня, однако, с упомянутой иллюзией ничего не получалось: в знакомый лесной пейзаж, несмотря на ранний час, вписалась чужеродная деталь, заставившая Томилина нахмуриться.

За мостиком, собственно говоря, проходила основная трасса, ведущая к столице, по которой днем сновали машины в обе стороны. Дорога, ведущая к «хате» Всеволода Ивановича, ответвлялась от нее в сторону мостика через ручей, затем некоторое время шла по поселку, превращаясь в его окраинную улицу, после чего вновь закруглялась в сторону основной трассы и вливалась в нее. От остального мира поселок в этом месте отделяли вторые, как их называли местные, «околичные» ворота, разумеется охраняемые не менее строго, чем центральный въезд-выезд.

Ну а чужеродной деталью, испортившей Томилину пейзаж, была обыкновенная машина – довольно-таки потрепанный синий «субару», немного кособоко припаркованный на обочине шоссе чуть дальше развилки. По его виду Томилину отчего-то показалось, что он, во-первых, пуст, хотя стекла у машины были тонированные, во-вторых, что стоит здесь давно и стоять намерен еще долго.

«Странно, – подумал Всеволод Иванович и даже слегка пожал плечами, – если мужик сломался по дороге в Москву, почему, вместо того чтобы вызвать эвакуатор, бросил машину на дороге?..» Но в следующую секунду он начисто забыл про синий «субару», поскольку из-за ближайшей купы деревьев, крайней к мостику, показался нос головного джипа Мансурова, тут же, на повороте на развилку, сбросившего скорость: впереди у джипа был мостик, не считавшийся надежным у владельцев иномарок и действительно требующий пусть и не срочного, но ремонта.

Водитель Томилина при виде эскорта привычно завел движок, и это было кажется, последнее, что зафиксировало сознание Всеволода Ивановича перед разразившимся на его глазах кошмаром...

Взрыв, как запомнилось ему, прогремевший на какой-то почти ультразвуковой, запредельной по громкости частоте, раздался в тот момент, когда серебристый «лендровер», тоже вслед за джипом медленно, достиг мостика. Не верящий своим глазам Томилин с замершим сердцем, в остановившемся времени и сгустившемся пространстве видел, как неестественно медленно начали вначале рассыпаться в мельчайшие осколки передние стекла мансуровской машины, как под комьями вздыбившейся выше верхушек леса земли и сам «лендровер» словно разломился (или выгнулся?) надвое, потом почти мгновенно смешалось все: земля, черно-серые клубы дыма, закрывшие от окаменевшего на месте Томилина и машину, и лес, и мостик, и трассу, и сквозь эту мешанину грязи, грохота, явственно прорывающегося сквозь них отчаянного женского визга, пробился еще один жуткий, смертоносный звук – автоматная очередь, одна... вторая.

Следующее, что понял и осознал Томилин, – свой собственный крик и то, что он, задыхаясь, не мчится даже, а летит туда, в сторону все еще осыпающейся с неба земли, опережая собственного охранника, видя перед собой пятнистые спины высыпавших из первого джипа ребят Мансурова. На какое-то мгновение сердце все-таки подвело его, потому что в лицо Всеволоду Ивановичу словно выплеснулась чаша с тьмой, а когда он отряхнул с себя ее липкие, пахнущие гарью брызги, понял, что находится в крепких объятиях своего охранника, и тут же попытался вырваться:

– Виктор, пус-ст-ти, – то ли прошипел, то ли прохрипел Томилин, но железная хватка Виктора сделалась еще жестче.

– Нет, Всеволод Иванович, нельзя... ему вы все равно уже не поможете, а там вполне может быть еще одна закладка... Нет!..

Ренат Георгиевич Мансуров, как выяснилось, погиб не от взрыва, уложившего на месте и водителя, и сидевшего на переднем пассажирском сиденье Лаврова. Его убили – так же как и находившегося рядом с шефом Сергея Качарова – из «клина». Автоматные очереди Томилину не послышались, они прогремели реально, в момент когда вслед за передними стеклами «лендровера» вылетели задние, со стороны расцвеченного первыми красками осени лесного массива. Стреляли подло – со спины, со знанием дела. Оба, и Ренат Георгиевич Мансуров, и его личный телохранитель, погибли мгновенно, как зафиксировали прямо на месте прибывшие на место трагедии в самые сжатые сроки судмедэксперты, пули обоим жертвам попали точно в затылок. Четвертое покушение на главу «Россвияжэнерго» достигло цели. Не могло быть ни малейших сомнений, что за ним стояли высококлассные профессионалы...

Томилин, так и не сумевший вырваться из рук Виктора, уже не видел, что именно происходит возле искалеченного «лендровера», который от него заслонили спины людей, высыпавших из обоих джипов, которые каким-то чудом практически не пострадали. Его взгляд, растерянно шаривший по сторонам, метнулся в сторону развилки, затем трассы... И Всеволод Иванович вдруг понял, что синий «субару», показавшийся ему пустым, больше не стоит на обочине: незнакомая машина исчезла, словно ее и не было там никогда.

– «Субару»... – пробормотал он.

– Что вы сказали? – Виктор слегка ослабил хватку.

– Ты должен был видеть – там, на обочине... Он исчез! Ты видишь? Исчез!

Виктор недоуменно проследил за взглядом шефа и вдруг сообразил, что тот имеет в виду, и едва не выпустил Томилина из рук.

– Ёханый бабай! Точно... Видел я там какие-то колеса... Вот это фишка!..

– Это был «субару». Синий, я помню... Я видел... Надо сказать!

– Скажем! – заверил его охранник. – Скоро приедут менты, вот им и скажем, а сейчас, Всеволод Иванович, пойдемте-ка в дом: видок у вас не приведи господи...

– Никуда я не пойду! – попытался воспротивиться Томилин, но его Виктор был из тех упрямых до тупости профи, всякое сопротивление которым бесполезно.

– Уволю! – уже исключительно для проформы рявкнул Всеволод Иванович, влекомый железной лапой охранника в сторону «хаты».

– Уволите-уволите, – спокойно согласился с ним тот. – Вот только до дома дойдем – сразу же и уволите!..

Сформированная в срочном порядке оперативно-следственная группа, возглавил которую Александр Борисович, собралась в его кабинете поздно вечером. Вместе с ним на сей раз руководство делил начальник Первого департамента МВД России, старый друг Турецкого Вячеслав Иванович Грязнов, в просторечии – Грязнов-старший, поскольку младший, его родной племянник Денис, глава ЧОПа «Глория», также имелся в наличии. И сам Денис, и его сотрудники изредка даже помогали негласным образом и дядюшке, и Александру Борисовичу в расследованиях – в случае если официальными операми по каким-либо причинам обойтись было невозможно...

Турецкий, закончив писать что-то в своем пухлом и потрепанном от частого употребления блокноте, поднял голову и оглядел собравшихся, у большинства из которых был крайне утомленный вид. У кого-то – потому что почти весь день провел на месте трагедии, кто-то попал в кабинет Сан Борисыча прямехонько с ночного дежурства. У следователя Мосгорпрокуратуры Владимира Дубинского, занимавшегося в данный момент первым покушением на Мансурова, глаза, например, были красные, и он явно боролся с почти непреодолимым желанием хотя бы на пару минуточек их прикрыть.

Александр Борисович Дубинскому сочувствовал, но не пригласить его сюда просто не мог. О деталях первого покушения остальные члены группы толком проинформированы не были, а эта информация могла стать необходимой любому из присутствующих в процессе расследования убийства. В полном объеме ею владел только Дубинский...

Самой свежей и, как всегда, хорошенькой выглядела Галя Романова – оперативник Первого Департамента МВД, вошедшая в группу Турецкого вместе со своим старшим коллегой Володей Яковлевым. Володя в свою очередь ухитрялся выглядеть одинаково всегда: немного вальяжный, всегда словно чуть-чуть сонный, тщательно прячущий за тяжелыми веками взгляд умных серых глаз. По его круглой, добродушной физиономии трудно было догадаться, что практически весь сегодняшний день он провел на месте взрыва, вникая в каждую деталь, ползая вместе с остальными по пыльной дороге и ближайшему лесу, выковыривая из покореженного «лендровера» попавшие в него пули, отыскивая гильзы, – и вообще, почти до самого заката он проводил вместе с местными областными операми все необходимые оперативные действия.

Стоило добавить к этому и опросы свидетелей, чтобы понять ту степень усталости, какая должна была владеть сейчас Яковлевым и представлявшим там, на месте, Генпрокуратуру Валерием Померанцевым, одним из лучших следователей из находившихся в распоряжении Турецкого. Валерий, в отличие от Яковлева, именно уставшим и выглядел.

Размышления Александра Борисовича о членах предоставленной ему команды прервал звук открывшейся двери, и все присутствующие, кроме него самого, попытались встать, но были остановлены обоими вошедшими, которые дружно замахали на подчиненных руками: как Константин Дмитриевич Меркулов, так и Вячеслав Иванович Грязнов.

– ...Так что, Слава, – на ходу завершая их беседу, проговорил Меркулов, – ничего из этого, к сожалению, не получится.

– Из чего ничего не получится? – поинтересовался Турецкий, дождавшись, когда оба протиснутся к его столу и рассядутся на приготовленных для них стульях.

– Да вот, – Слава Грязнов кивнул в сторону Меркулова, – твой шеф горько сожалеет, что оба дела по Мансурову нельзя в одно объединить.

– Нельзя, – кивнул Турецкий и с интересом посмотрел на Константина Дмитриевича, – статья сто пятьдесят третья УПК РФ не позволяет, поскольку преступления совершены явно разными лицами. Этот, который с ножом, при всем желании не мог отличиться сегодня, поскольку все еще находится в КПЗ.

– Вот и я говорю, – сердито перебил его Меркулов, – как, спрашивается, соблюдать законность, если сам же закон мешает это делать?!

– Но, Костя, – усмехнулся Сан Борисович, – почему ты, собственно говоря, так убежден, что в обоих случаях заказчик один и тот же?..

– А ты сам разве в этом не убежден? – Брови Меркулова слегка округлились. – А то, что потерпевший один и тот же, это что, случайное совпадение, что ли?!..

– Ну чего ты злишься? – Турецкий примирительно пожал плечами. – В совпадения я верю не больше, чем ты. Но ведь всякое случается, верно?

– Короче, – сухо бросил Меркулов, – забираешь оба дела себе, как договаривались, коли объединить их в одно нельзя...

– При одном условии, – поспешно ответил Сан Борисович.

– Что еще за условие?

– Дело забираю, но вместе со следователем...

– То есть?

– С его работой, Костя, я ознакомился еще в первой половине дня. – Турецкий кинул быстрый взгляд в сторону Дубинского, все-таки прикрывшего на минутку глаза. – Во-первых, парень в материале. Во-вторых, насколько я успел понять, мужик головастый... Почему – сейчас говорить не стану, подождем результатов экспертизы этого антикварного орудия убийства...

– Антикварного? – недоуменно переспросил Меркулов.

Александр Борисович в ответ улыбнулся и, покопавшись в бумагах на своем столе, извлек одну из них, но Константину Дмитриевичу ее не передал, использовав для себя в качестве шпаргалки.

– Вот послушай. – Он незаметным движением подхватил со стола очки и нацепил их на нос. – Полагаю, ты в курсе, что в райской стране Испании была целая куча революций? Погоди, Костя, дай сказать, а то я и без твоей помощи запутаюсь. Из всех экспертиз, назначенных Дубинским по кинжалу, которым некий Иванов Николай Викторович, пациент психоневрологической больницы номер семнадцать, пытался заколоть Мансурова, одна дала результат сразу. Помнишь старика?..

– Какого? Ювелира?

– Точно. Его, оказывается, не только мы к делам привлекаем! Словом, данный кинжальчик произведен в далекой Испании, в конце восемнадцатого – начале девятнадцатого века в рамках школы знаменитого тамошнего оружейных дел мастера Гарсиа Эспартера – любимца короля Альфонса Двенадцатого, возведенного на престол в результате очередной революции в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году! – Последнюю фразу Турецкий зачитал и с облегчением снял очки. – Но отнюдь не самим Эспартера, тем более что сделан он гораздо позже. Подделка, одним словом, но все равно антиквариат.

– Ни хре... Вот это да, – не вынес и встрял Грязнов-старший. – И откуда, спрашивается, у этого психа такая штуковина?!..

– В этом весь вопрос, – кивнул Турецкий. – А что касается Дубинского и назначенных им экспертиз – кто знает, возможно, одна из них и поможет выйти на заказчика...

– Ладно, – буркнул Меркулов и, покосившись в угол, где дремал Владимир Владимирович, усмехнулся, – забирай этого спящего красавца в свою группу. Да и вообще, кого хочешь забирай – лишь бы дело, не приведи господи, не зависло.

– Вижу, ты уже сегодня наговорился с представителями хай-класса? – Александр Борисович сочувственно посмотрел на шефа, физиономия которого немедленно сделалась страдальческой. – Ладно, не боись, Костя... И давайте-ка за дело!

Турецкий развернулся наконец в сторону коллег, заждавшихся того момента, когда руководство завершит междусобойчик и вспомнит о них – оперативниках и следователях.

– Приступаем, господа. – Он с подчеркнутой серьезностью оглядел лица собравшихся. – Все вы в курсе ситуации, и для начала мне хотелось бы послушать вас, после чего определимся и с планом расследования, и с распределением заданий. Кто-нибудь аккуратненько разбудите Дубинского.

Галя Романова не выдержала и улыбнулась, а сидевший ближе всех к Володе Померанцев без особых церемоний ткнул того под ребро.

– А?.. – Дубинский, не сразу сообразивший, что происходит, заметно подпрыгнул на своем стуле, глянул по сторонам и, наконец, поняв, почему всеобщее внимание приковано к его персоне, жутко смутился.

– Извините... – Он виновато поглядел на Турецкого.

– Ничего-ничего, – улыбнулся Сан Борисович вполне поощрительно. – Мы в курсе, что вы заполучили этот «сюрприз» непосредственно на дежурстве и, судя по всему, отоспаться за два дня так и не успели. Владимир Владимирович, к сведению и вашему, и остальных: вы с этого момента введены в состав оперативно-следственной группы по делу о преднамеренном убийстве Рената Георгиевича Мансурова. Заниматься, однако, по-прежнему будете первым покушением.

Дубинский растерянно кивнул.

– Если вам сейчас не трудно, расскажите, пожалуйста, теперь уже всем присутствующим, и о покушении, и о том, какие следственные мероприятия вами проведены, какие планируются.

Только спустя два часа Турецкий, Меркулов и Грязнов остались наконец втроем, распределив между своими подчиненными первые задания: время близилось к полуночи.

Александр Борисович молча выставил на маленький журнальный столик у окна три рюмки и полбутылки коньяка, извлеченного из сейфа, так же молча разлил напиток и, пробормотав традиционное «Прозит!», одним махом проглотил свою порцию. Его примеру последовали Грязнов с Меркуловым, после чего первым заговорил Константин Иванович.

– Ну что, будем обсуждать весь список версий или...

– Если весь – домой только к утру попадем, – перебил его Слава Грязнов, а Турецкий покачал головой:

– Пессимисты вы, ребята, все-таки... Версий на самом деле немного: хозяйственная деятельность пострадавшего – раз...

– Издеваешься? – буркнул Грязнов.

– Ну если только над самим собой... Да, так вот: политическая – два. Ну и, наконец, что маловероятно, – личная неприязнь – три... Другое дело, что подозреваемых по каждой, думаю, наберется столько, что мало действительно не покажется. Думаю, какой-то круг хотя бы по одной из них начнет потихонечку проступать после разговора с заместителем Мансурова...

– С Томилиным? – вступил в разговор Меркулов. – Чуть не забыл: ты его вызвал на завтра на десять, верно?

Турецкий кивнул.

– Жаль, не смогу поприсутствовать, меня на это время сам вызвал.

– Ничего, думаю, мы со Славой и вдвоем управимся.

– Не слишком многого ты от него, Саня, ожидаешь? – поинтересовался Меркулов.

– Кто сказал, что я от него ожидаю многого? Но Томилин, насколько известно, был для покойника не только замом, они еще и дружили, можно сказать, домами... То бишь домом.

– Это как? – заинтересовался Грязнов.

– Примерно как мы с тобой, – ухмыльнулся Сан Борисович. – Поскольку ты у нас, Славка, убежденный холостяк, с семейными людьми ты не можешь дружить «домами», исключительно «домом»...

– А-а-а, теперь ясно: супруга Мансурова изредка из жалости звала Томилина в гости, чтобы наконец накормить по-человечески, как меня твоя Ирина Генриховна: исключительно из всеобщего человеколюбия, гуманизма и демократизма!

– Примерно... Словом, есть надежда, что после общения с Всеволодом Ивановичем туман слегка рассеется.

– А не мог этот друг его сам заказать? – Меркулов задумчиво посмотрел в окно. – Ведь в данной ситуации – я имею в виду устранение Рената Мансурова – Томилин, несомненно, выигрывает по всем статьям. Во-первых, автоматически оказываясь во главе такой махины, она же бездонное корыто, как «Россвияжэнерго». Во-вторых...

– Костя, давай не будем гадать? – мягко прервал своего шефа Александр Борисович. – Вот поглядим мы на него завтра со Славой – тогда уж и погадаем... В меру, конечно... Хотя, если честно, насчет того, что заказ – его, я сомневаюсь заранее.

– Почему?

– Все очень просто. Эти двое господ, по идее, врагов должны иметь по преимуществу общих, поскольку все дела и делишки, на которых их мог поиметь покойный, он проворачивал и вершил в паре с Томилиным. Я тут поинтересовался, поворошил кое-какие старые СМИ, в Интернет прогулялся и кое-что любопытное выяснил.

– Говори – не томи! – встрял Слава Грязнов, поскольку Турецкий сделал паузу.

– Я не томлю – вспоминаю, с которого именно восемьдесят какого-то года их имена начали упоминаться в прессе рядышком... Как вы понимаете, к тому моменту, как Мансуров начал едва ли не символизировать вместе с еще парой персонажей перестроечные и постперестроечные реформы, Томилин уже был при нем. Это раз.

– Что, еще и «два» есть?

– А як же ж?.. Но это, братцы, уже из сугубо гуманитарной области... Славка, заткни уши, ты про психику, равно как и про психологию, не любишь!

– Валяй, стерплю как-нибудь, – буркнул Вячеслав Иванович.

– Ну гляди, сам напросился... Кто-нибудь из вас по жизни с Мансуровым сталкивался?

– Ну я... А что? – подозрительно поглядел на своего подчиненного Константин Дмитриевич.

– Ну и как он тебе? Я имею в виду – как бы ты охарактеризовал мансуровскую личность?

– Не могу сказать, что знал его близко, – пожал плечами Меркулов. – Но впечатление о нем, как ни странно, в общем неплохое... Несомненно умный. По-моему, ироничный... И неправдоподобно сдержанный... Такое чувство, что у мужика не было ни единой слабости, вот как раз это в нем и раздражало... слегка.

– Тебя слегка, а кого-то, возможно, и куда сильнее, – произнес Слава Грязнов.

– Славка, не уводи от темы! – усмехнулся Турецкий. – Ты же, Костя, сейчас нам нарисовал несомненно сильную личность.

– Кто б сомневался? – удивился Меркулов. – Да будь он послабее – ему бы не только такой карьеры не сделать или там не удержать в руках такой концерн, но, пожалуй, и помереть бы в итоге не своей смертью не удалось... Тьфу, я, по-моему, со всего того уже заговариваться начал... Слушай, Саня, ты, собственно говоря, с какой стати ко мне с его характеристикой прицепился?!

– С той, что две сильных личности в одном флаконе долго не удерживаются, Костя! А следовательно, Всеволод Иванович Томилин персонаж Мансурову далеко не равноценный, а поскольку при этом вряд ли дурак, то и сам понимает разницу между собой и покойным ныне шефом!

– Ну не знаю, как ты, Костя, но я точно не понял, каким образом это снимает с него в Саниных глазах подозрения, – вздохнул Грязнов.

– Я ж говорил – заткни уши, – фыркнул Сан Борисович. – Вот представь, что ты человек информированный, абсолютно в своей сфере профессиональный, но при этом принимать решения способен лишь до определенного уровня. Решения, имеющие глобальные последствия, тебя, в частности, пугают, но тебе их на протяжении многих лет и не надо принимать: для этого рядом всегда есть Мансуров.

– И вдруг он исчезает, – подхватил Меркулов. – М-да... Если ты прав, Саня, Томилину сейчас должно быть крайне неуютно. Но это если прав! А как насчет варианта, при котором он с годами обрел внутреннюю уверенность, что вполне мог справиться и без сильной мансуровской личности?