Текст книги "Волга впадает в Гудзон"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

1

Ренат Георгиевич Мансуров, глава концерна «Россвияжэнерго», спокойно обвел глазами притихший зал и, поняв, что вопросов больше не будет, отодвинул от себя небольшую прозрачную папку с документами. Папка была немедленно перехвачена его первым заместителем и помощником Томилиным, с которым они проработали вместе добрых пятнадцать лет и научились за столь длительное время, изобилующее экстремальными ситуациями, понимать друг друга не только с одного взгляда, но и с одного жеста.

Собравшиеся в зале – а точнее, в небольшом, но зато в богато отделанном настоящими дубовыми панелями и неизбежным темно-вишневым бархатом зальчике – зашевелились, также сообразив, что встреча с одним из самых известных на сегодняшний, да и на вчерашний, день, в стране человеком завершилась. Народ здесь собрался далеко не глупый и, несомненно, опытный. Все сразу сообразили, когда пришло время расходиться, даже раньше, чем Ренат Георгиевич, сдержанно улыбнувшись в сторону нескольких телекамер, сгрудившихся слева от небольшой эстрады, поблагодарил всех «за внимание и понимание». Хотя если со вниманием действительно все было в порядке, то насчет понимания, как мельком подумал Томилин, – это вряд ли... Представители московского актива, настоявшие на этой встрече в закрытом клубе «Энерджи», вряд ли утешились, выслушав перечень причин, по которым некоторое время назад столица на несколько часов осталась без электричества...

Мансуров между тем поднялся из-за стола, сидя за которым он отвечал на каверзные вопросы, и огоньки телекамер начали медленно, один за другим, гаснуть. Последним нехотя исчез огонек камеры НТВ. К эстраде сквозь потянувшуюся к единственному выходу публику, ловко лавируя в небольшой толпе, уже пробирались телохранители Мансурова – Валерий Лавров и Сергей Качаров.

Томилин бросил искоса незаметный взгляд на своего шефа и друга и привычно удивился абсолютной невозмутимости его физиономии, нарушал которую разве что таившийся в глубине зрачков Рената Георгиевича ироничный огонек. Но огонек этот был запрятан так глубоко, что вряд ли его разглядели даже вездесущие телекамеры. Запечатлевавшие внешность Мансурова для потомков сотни и сотни раз за последние годы телекамеры все-таки не знали Рената Георгиевича так, как знал его Томилин... Да и сосредоточивались их объективы чаще всего на внешности Мансурова в целом – прямо скажем, было на чем: высокий, подтянутый блондин с абсолютно правильными чертами лица, ничем не выдающими восточного происхождения его хозяина, в неизменно строгом костюме, классической рубашке и не менее классическом галстуке, о стоимости которого свидетельствовала безупречность линий при некоторой естественной небрежности узла. Да, на голубом экране Ренат Георгиевич, безусловно, «смотрелся» при любых, даже самых патовых обстоятельствах!

Между тем Валерий с Серегой, телохранители Мансурова, достигли своей цели и, дождавшись, когда их хозяин в сопровождении Всеволода Ивановича спустится в опустевший зал – именно в опустевший, как предписывали правила, – двинулись впереди них на выход, за которым находился довольно просторный вестибюль с гардеробом и коридорчиком, ведущим в туалеты, а также изящная беломраморная лестница. Один из ее пролетов вел вниз – второй наверх. И там и там располагались основные помещения клуба, где, собственно говоря, и «клубилась» его почти круглосуточная жизнь. Хозяин «Энерджи», коротенький толстячок с бегающими глазками – третий из присутствующих на эстраде во время встречи, – сделал последнюю попытку залучить знаменитого гостя в ресторанчик, славящийся своей «почти домашней» кухней, и, получив вежливый и окончательный отказ, с недовольным видом затерялся в глубине закулисья.

Наконец все четверо – Валера с Серегой, как и положено, впереди, Мансуров с Томилиным чуть поотстав и между ними – вышли в вестибюль, тоже почти опустевший, на сей раз стараниями местной охраны, начальник которой, бывший майор милиции, маячил у выхода. Все, что случилось в следующую секунду, именно по секундам и восстанавливалось – с помощью немногочисленных свидетелей и камер видеонаблюдения – гораздо позже. А в тот момент Томилину, едва сумевшему осознать происходившее, показалось, что из дальнего полутемного угла под лестничным пролетом, ведущим наверх, то ли в кафе, то ли в ресторан, на них летит какой-то сине-красный мешок, лишенный любых иных деталей.

К «мешку» метнулся Лавров, кажется даже ухватил его, но тот сумел выскользнуть из Валериных лапищ, перед лицом окаменевшего на месте Томилина что-то сверкнуло в сторону Рената, почти одновременно просвистел огромный кулак бывшего боксера Сереги Качарова. Два звука слились вместе: один звонкий, металлический, второй смачный, чавкающий звук удара, затем тяжелый звук падения тела и лишь после этого, спустя еще секунду, раздался пронзительный женский визг: кричала замешкавшаяся после встречи дама – депутат Мосгордумы. И лишь после этого Всеволод Иванович автоматически шагнул влево, уже без всякой надобности заслоняя собой Мансурова, и увидел наконец всю картину в целом.

На полу, придавленный лежащим на нем Лавровым, валялся какой-то мужичонка, судя по почти наголо стриженному затылку (морда прижата к полу и оттого не видна), – молодой, возможно, и вовсе пацан, поодаль от него – не достигший своей цели (слава богу!..) нож, а может быть, и кинжал – в этом Томилин не разбирался – холодное оружие было какой-то странной, скошенной формы. От входа как-то слишком медленно – так ему показалось – бежит здешний начальник охраны, что-то кричит.

Всеволоду Ивановичу пришлось напрячься, чтобы расслышать, что именно:

– Не прикасаться к ножу! Не прикасаться!

«Никто и не собирается...» – почему-то подумал он: люди вообще ведут себя в экстремальных ситуациях странно и непредсказуемо. Томилин, например, внимательно понаблюдал, как начальник клубной охраны, осторожно опустившись на колени возле выбитого из рук убийцы кинжала, аккуратненько прихватил его носовым платком и опустил в неизвестно откуда взявшийся прозрачный пакет. И лишь после этого повернулся к Мансурову.

Ренат Георгиевич стоял чуть прищурившись, был немного бледнее обычного, но ни страха, ни особого волнения на его лице не читалось. Скорее легкое утомление... Всеволод Иванович невольно проследил за его взглядом: Лавров был уже на ногах – так же как и владелец кинжала, повисший в его ручищах. «Парню не больше двадцатника, – мелькнуло у Томилина, – бывший зэк?..» На эту мысль наводила малюсенькая головенка, стриженная под ноль, едва начавшая обрастать.

Несостоявшийся убийца вообще был неправдоподобно крохотным, тощим, почти утонувшим в своей красно-синей куртешке, из которой в данный момент торчала помимо стриженого затылка полубезумная, узкая физиономия с низким лбом, залепленным пластырем. Местные охранники, налетевшие теперь со всех сторон, перехватили лавровскую добычу, щелкнув на его запястьях наручниками.

– Уходим, – негромко произнес Мансуров над самым ухом Томилина, четко уловив момент, когда Серега Лавров сдал парня на руки бывшему майору.

В голосе Рената Георгиевича по-прежнему не ощущалось ни паники, ни волнения, это было обычное, рядовое распоряжение, понятое всеми: и Всеволодом Ивановичем, и Валерием с Серегой.

– Ренат Георгиевич, куда же вы? – Начальник местной охраны метнулся от своих подчиненных, столпившихся вокруг несостоявшегося киллера, в их сторону. – Сейчас милицейская бригада прибудет, мы вызвали!..

– Что-то случилось? – Мансуров слегка приподнял левую бровь, выражая недоумение. – Простите, но лично я спешу и помочь ничем не могу. Всего наилучшего.

Бывший милицейский майор так и остался стоять посреди холла с приоткрытым ртом, провожая глазами их компанию, слаженно двинувшуюся на выход в предписанном протоколом порядке: впереди двое секьюрити, чуть позади и в то же время между ними Мансуров с Томилиным.

Выход из клуба представлял собой стекляшку с широкими раздвижными дверями, поэтому начальник охраны «Энерджи» заполучил возможность увидеть всю мизансцену до конца.

К моменту, когда четверо гостей вышли на крыльцо, машина Мансурова и два сопровождавших ее небольших маневренных джипа уже оказались рядом, урча своими движками почти впритирку к нижней ступени. Неторопливо спустившись вслед за Лавровым к своему серебристому «лендроверу», хорошо известному всей Москве, Ренат Георгиевич Мансуров скрылся за приоткрытой телохранителем дверцей. Одновременно то же самое проделал, только нырнув на заднее сиденье, его заместитель Томилин и, наконец, секьюрити.

Спустя не более чем полминуты, все три машины сорвались с места и исчезли из поля зрения бывшего майора, мигнув ему на прощание многочисленными похожими на новогоднюю гирлянду стоп-сигналами. Еще через десять минут возле клуба, точнехонько на том месте, где совсем недавно стояли нарядные иномарки, взвизгнул сразу всеми тормозами совсем другой кортеж, во главе которого выделялась тоже по-своему нарядная желто-синяя машина отечественного производства, с целой радугой огней, переливающихся на ее крыше, не считая синей милицейской мигалки.

Владимир Владимирович Дубинский, младший советник юстиции, зато старший и, несомненно, лучший следователь Мосгорпрокуратуры, обожал свою жену Татьяну, семилетнюю дочку Машеньку и обеим строго-настрого запрещал всего две вещи: смотреть криминальные новости по НТВ и звонить ему на работу во время плановых дежурств.

И для того, и для другого основания у Владимира Дубинского были, во всяком случае с его точки зрения, весьма веские. Во-первых, знакомство с телевизионными криминальными новостями вполне могло превратить среднестатистического гражданина Российской Федерации в психически больного, одержимого манией преследования, или как минимум погрузить в темные воды ипохондрии. Что касается звонков, то во время дежурств Владимир Владимирович и сам названивал «своим девочкам» куда чаще, чем позволяли служебные обязанности. Благо дежурства выпадали в последнее время довольно спокойные, – как правило, с выездами сотрудники милиции справлялись самостоятельно и прокуратуру беспокоили редко. Во-вторых, работников, несмотря на госзарплату, в прокуратуре пока что, слава богу, хватало, и дежурить Дубинскому в этой связи доводилось редко, не чаще одного раза в месяц, а порой и того меньше.

Вот на очередное такое дежурство и заступил Владимир Владимирович Дубинский однажды теплым августовским вечером, ласково расцеловавшись с Танюшей и Машенькой и пообещав позвонить при первой же возможности.

С некоторых пор начальство хоть и со скрипом, однако выделило Дубинскому отдельный кабинет, единственным недостатком которого являлось явное излишество зеркал, украшавших стены в числе целых трех: до Владимира Владимировича в упомянутом помещении обитали дамы, оставившие ему такое наследие. Одно из зеркал, отражавшее человека в полный рост, висело прямо напротив входной двери, заставляя задумчивого Дубинского всякий раз вздрагивать при входе в кабинет. Не потому, что он был нервным, как институтка Смольного позапрошлого века, а потому, что, думая о чем-то отвлеченном, он нередко принимал собственное отражение за постороннего человека, засевшего в запертом помещении. Тут же соображал, что к чему, сердито сплевывал, давал себе слово «сегодня же» избавиться от дурацкого зеркала и... через пять минут, погрузившись в обилие текущих дел, забывал о своем намерении.

На самом деле вздрагивать при виде своего отражения у Володи Дубинского никаких оснований не было: его внешность вполне укладывалась в понятие «приятный шатен тридцати пяти лет», чего по его подтянутой фигуре и хорошо накачанным бицепсам не скажешь. О слегка наметившейся лысине упоминать не стоило, тем более что знали о ней только он сам да Танюша, а посторонние люди ее пока не замечали.

Открыв дверь своего кабинета, Владимир Владимирович Дубинский ни о чем особенном не думал, поэтому, вопреки обыкновению, вздрогнуть его собственное отражение не заставило: эту функцию взял на себя телефонный аппарат внутренней связи, неожиданно взорвавшийся в вечернем полумраке и тишине пустого этажа беспрерывной трелью. Чертыхнувшись в адрес дежурного (ведь только что шел мимо него, дурня – что, не мог все что надо лично сказать?!), Дубинский метнулся к телефону, не успев включить свет, и сердито сорвал трубку:

– Да!..

Некоторое время он слушал своего собеседника, постепенно меняясь в лице, о чем свидетельствовало еще одно зеркало, по таинственным соображениям повешенное над спинкой стула следователя (неужели у прежней хозяйки его рабочего места глаза были на затылке?!).

Наконец, коротко бросив в аппарат «Уже спускаюсь!», Владимир Владимирович покинул свой кабинет, забыв на столе приготовленный заботливой Танюшей термос и так и не избавившись от выражения хмурого удивления, возникшего на его физиономии. Как любой нормальный следак, Дубинский терпеть не мог иметь дело с ВИП-персонами, да еще такого уровня, как Мансуров, на которого, по словам дежурного, несколько минут назад в фойе клуба «Энерджи» бросился какой-то козел с ножом. «Какой-нибудь псих-одиночка или действительно серьезная заварушка?» – мельком подумал Володя, садясь в машину. Но тут же думать об этом себе запретил: хуже нет, когда начинаешь прикидывать варианты заранее, не зная толком обстоятельств. Хотя одно из них можно предсказать вполне определенно: уже сегодня СМИ, что бы там ни произошло на самом деле, назовут случившееся покушением на известного в стране человека, с которым ему, Дубинскому, предстоит общаться через какие-нибудь двадцать минут.

Хорошо, если Мансуров окажется выдержанным господином, каким мы видим его на с голубых экранах. Но то, что в телевизоре – в первую очередь имидж данного человека. Имидж, сложившийся еще с той поры, когда он активнейшим образом участвовал практически во всех реформах девяностых, варясь в политическом котле, не шарахаясь ни от одной из им же организуемых заварушек. А что, если на деле Ренат Георгиевич вовсе не тот невозмутимый, как манекен, красавчик с умным взглядом и непредсказуемым ходом мышления, каким его сделали ушлые имиджмейкеры, а какой-нибудь псих припадочный? Ну а если добавить к этому очень скорую реакцию Володиного начальства на покушение, которое несомненно будет объявлено в ближайшей новостной программе.

Владимир Владимирович не выдержал и чертыхнулся вслух, что позволял себе делать, между прочим, крайне редко.

– ...Нет, ты соображаешь, что несешь?! Это как – уехали? Они что же – из другого теста, что ли, состряпаны, что им... твою мать, закон не писан?! А ты куда смотрел? Никакого права уезжать они не имели!.. Привет, Володя...

Возмущенно размахивающего руками перед носом пунцового от смущения секьюрити местного разлива Игоря Калину, старшего опера окружного УВД, славящегося своим взрывным нравом, Владимир Дубинский увидел и услышал сразу же, едва переступил порог клуба.

– Привет, – кивнул он Калине, моментально сообразив, по какому поводу выступает опер на сей раз. Сам он, поняв, что общаться с ВИП-Мансуровым ему не придется, а если придется, то не прямо сейчас, почувствовал облегчение.

– Да нет, Володя, ты представляешь! – продолжал кипятиться Игорь. – Эти здешние перцы преспокойненько дали возможность жертве удалиться с места действия... А еще, говоришь, бывший мент!

Последнее относилось уже к провинившемуся представителю местной охраны, как выяснилось немного позднее – ее начальнику. Фамилия бывшего майора была Павленко.

Дав Калине еще несколько секунд на то, чтобы выпустить пар, Дубинский движением руки остановил темпераментного опера и повернулся к его абсолютно скисшему собеседнику:

– Здравствуйте, во-первых, – улыбнулся он. – Старший следователь Мосгорпрокуратуры Дубинский Владимир Владимирович... Где мы с вами можем спокойно побеседовать?

– Здравствуйте. – Начальник охраны поднял на него глаза, в которых мелькнула робкая надежда на лучшее. – Я Павленко, Сергей Ильич, майор в отставке, возглавляю здешнюю команду секьюрити. Можно пройти в мой кабинет, в комнате охраны у нас задержанный.

Дубинский уже знал, что неудачливого киллера схватили прямо на месте преступления – не без помощи мансуровских телохранителей, что в качестве улики имеется орудие покушения – нож. Он очень надеялся на то, что «незахватанный».

Кабинет Павленко, как выяснилось, располагался под лестничным пролетом: незаметная дверца вела в довольно просторную и уютную комнату с мягким, недорогим ковром на полу, неброским длинным диваном, встроенным в стену сейфом, столом и двумя стульями. Главное – никаких тебе дурацких зеркал!

– Игорь, – Дубинский задержался на пороге, повернувшись через плечо к Калине, – опросишь, как обычно, свидетелей, после чего задержанного берите под мышки и увозите. Сегодня я с ним общаться не буду. Да скажи фотографу, чтобы все положенные ракурсы отснимал в трех вариантах, а не как в прошлый раз. Ну ты все знаешь!

– Ладно, сам с этим отморозком поговорю. – Игорь вдруг хитро улыбнулся и подмигнул Владимиру Владимировичу: – Надеешься, кому-нибудь другому дельце достанется? И не мечтай! Ставлю сто баксов – тебе же и навесят!

– Типун тебе сам знаешь куда, – буркнул Дубинский. – Что у нас, следователей, что ли, мало? По-моему, вполне хватает...

– Так как насчет ста баксов?

– Пошел ты знаешь куда!

Дубинский захлопнул дверь, едва не прищемив Калине нос. Тот раскусил его совершенно точно: не всякое дело из тех, на которые приходится выезжать во время дежурства, с неизбежностью попадает затем к выезжавшему. Так что надежда отбояриться от этого, как ни верти, покушения теоретически существовала...

– Чаю или кофе хотите? – робко поинтересовался Павленко.

– А покрепче у вас ничего не найдется? – Володя усмехнулся и, немного поколебавшись, присел к столу. – Ладно, шучу я... Давай-ка изложи для начала коротко, что тут стряслось...

Спустя минут пять, отметив, насколько и впрямь кратким и четким может быть бывший майор, если на него не орать дурным голосом, Дубинский уже был в курсе произошедшего. Павленко, завершив рассказ, открыл один из ящиков письменного стола и извлек пластиковый пакет, который со скромным видом выложил перед Владимиром:

– Вот... орудие, так сказать... Не беспокойтесь, никто, кроме этого психа, не притрагивался, я успел предупредить, чтобы не захватали.

Именно в этот момент Дубинский и ощутил первую искорку интереса к столь странному, можно сказать, дилетантскому покушению на Мансурова. Он осторожно пододвинул к себе пакет и пристально уставился на необычной формы кинжал, только чудом, по словам Павленко, не достигший своей смертоносной цели.

Это был именно кинжал, да еще какой! Острый, как бритва, длинный, сверкающий грозной сталью и... явно старинной ручкой, отделанной черненым серебром с каким-то затейливым орнаментом. Присмотревшись, он увидел еще одну особенность – едва заметный тоненький желобок, идущий вдоль лезвия: по сравнению с остальной поверхностью желобок выглядел более тусклым.

– Вот и я о том же, – обронил немного осмелевший Павленко. – Вы в холодном оружии разбираетесь?

– Не то чтобы очень, – признался Володя, – но вижу, что штуковина вроде бы старинная.

– Думаю, Испания, конец девятнадцатого века. – Тон у бывшего майора сделался несколько извиняющимся. – Я, знаете ли, когда-то интересовался, когда еще пацаном был. Конечно, могу и ошибаться... Штука в том, что с этим психом подобная вещица ну никак не вяжется...

– Слушай, ты уже во второй раз назвал его психом, – Володя с некоторым усилием оторвал взгляд от кинжала, – он что, правда под психа косит?

Павленко пожал плечами, а Дубинский, прихватив пакет с кинжалом, поднялся:

– Пойду-ка все же взгляну на него. Куда вы его затолкали?

Пойманного киллера поместили в комнате охраны – возле выхода из клуба. И, едва взглянув на худосочного, стриженого парня с пустыми, какими-то почти белыми глазами, Дубинский понял, почему бывший майор назвал его психом и заговорил о несовместимости убийцы с орудием убийства.

Весь прикид парня состоял из неопределенного цвета рубахи без пуговиц и вытертых до дыр джинсов явно не его размера, державшихся на нем исключительно за счет просунутой вместо ремня бельевой веревки. На ногах – раздолбанные кроссовки, а единственный контраст всему этому – валявшаяся на полу новенькая и совершенно точно недешевая красно-синяя куртка...

При появлении Владимира Калина, очевидно пытавшийся хоть что-то вытянуть из «киллера», вскочил и, глянув на него, пожал плечами:

– Вот, товарищ следователь, ваньку валяем, под дурака косим...

Дубинский внимательно посмотрел в угрюмое лицо парня с царапиной на лбу, замазанной зеленкой, на его пустой, устремленный в никуда взгляд и кивнул Калине:

– Можете увозить, завтра разберемся. Выяснили, как он сюда попал?

– Все клянутся, божатся, что через центральный вход не проходил. Да и не пустили бы его... такого... С обслугой еще не успели побеседовать, а гостей сегодня почти не было...

– А хозяина вашего почему не видно? – Дубинский повернулся к Павленко.

– Наш генеральный вместе с менеджером уехали еще до того, как все это... – Павленко неопределенно повел рукой. – Сразу же после того, как встреча завершилась, спешили куда-то... День у нас сегодня из-за этой встречи негостевой...

Он виновато посмотрел на Владимира.

– И что, до сих пор никому в голову не пришло с ним связаться?

– Так у обоих телефоны отключены... И дома их нет...

– По девочкам, что ли, рванули? – усмехнулся Калина.

Павленко покраснел и пожал плечами.

– Ладно, веселиться будем в другой раз, – строго поглядел на Игоря Владимир, который терпеть не мог шуток ниже пояса. – Этого, как я сказал, увозите, опрос сотрудников продолжайте, когда закончите, жду вас в кабинете майора, кое-что, товарищ Калина, нам с вами нужно будет обсудить, как говорится, не сходя с места...

Никаких результатов опрос сотрудников – это выяснилось где-то около полуночи – не принес: никто не желал признаваться не только в том, что провел в клуб «психа», но даже в том, что видел его издали.

– Ты там при нем шапки-невидимки не приметил? – мрачно пошутил Дубинский, просмотрев протоколы дознания. – Нет?.. А жаль... К этому завлекательному кинжальчику она бы очень подошла.

Игорь Калина, тоже хмурый, но успевший в процессе дознания выпустить все свои пары и оттого уставший, на кинжальчик только покосился и пожал плечами с полным безразличием: в холодном оружии он разбирался, но исключительно в современном, охотничьем. И посему главным достоинством орудия предполагавшегося убийства, с его точки зрения, были сохранившиеся на нем пальчики...