Текст книги "Близкий свет"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава седьмая
В ОСАДЕ

Возвратившись домой, Александр Борисович застал жену и Ингу за чайным столом, беседующими на какую-то, вероятно, близкую им обеим тему, потому что лица их были оживлены. На Турецкого посмотрели без особого любопытства: будто пришел, и слава богу. Частности их не интересовали. Или они ждали, что он сам станет рассказывать? Ну Ирка-то понятно, она привыкла не торопить мужа с расспросами. Но Инга – могла бы проявить и побольше любопытства, дело-то касалось ее напрямую. Нет, она просто посмотрела вопросительно и взяла чашку.

– Тебя кормить? – спросила Ирина.

– Обязательно, я сегодня без ужина.

– Это почему? – вот тут удивилась Ирина.

– Потому что буду не дома, а… ладно, потом… Ну, чего уставились? – он улыбнулся. – Нам с Лазарем выделили ребятишек. Так что ты сваргань парочку десятков бутербродиков с чем-нибудь и кофе завари в термосе. Ночка длинная.

– Инга сказала, вы там что-то с засадой придумали? – с тревогой спросила Ирина.

– Да какая засада! – поморщился Саша. – Так, одно слово. Если те захотят полезть. Не уверен, но на всякий случай. Чтоб не рисковать. Эти черти наверняка, если решились, то полезут сегодня. Надо их встретить.

– Только ты, пожалуйста, не лезь вперед! – с раздражением воскликнула Ирина. – А то я тебя знаю! Надоело мне за тебя постоянно бояться!

– Есть вариант проще, – ухмыльнулся Саша.

– Какой?

– Перестать бояться. Ладно, не волнуйся, все будет путем, – и подмигнул вмиг напрягшейся Инге.

– Знаю я это твое «путем», – Ирина, ворча, ушла на кухню, а Инга немедленно отреагировала на его взгляд по-своему.

– Я забыла сказать, Саша… Я не подумала, что мне придется срочно прятаться и поэтому… Ты понимаешь, женщина в чужом доме… Пусть ненадолго, на два-три дня, как ты говоришь. А у меня, извини, даже запасных трусиков нет. И что я буду делать? Как я вынуждена себя чувствовать? Ты подумал?

Турецкому показалось, что она готова была немедленно задрать перед ним подол своего платья, чтобы продемонстрировать наличие только одного упомянутого предмета дамского туалета. Он снова ухмыльнулся и подумал о том, что Инга как раз и способна сейчас на такой вызывающий демарш. И, опережая ее действие, он, молча смеясь, приложил указательный палец к своим губам: тихо, девушка, не обостряй обстановки!

– Да, я не подумал как-то, – развел он руками и стал смешно чесать затылок.

– Чеши – не чеши, а мне домой надо. И теперь я одна просто боюсь. Что делать прикажешь? – она так спокойно посмотрела на него, что он понял: его нравственность под очень серьезной угрозой. Инга от своего не отступит. И выхода нет.

– Действительно, промах допустили. Зря я тебя сразу не предупредил. Но откуда ж было знать?.. А чего, одолжила бы у Ирки? Нельзя, что ли?

– Знаешь, женщины обычно как-то своим бельем пользуются.

– Да понимаю… А без них, что ли, тоже нельзя? – спросил и понял, что сморозил глупость, и сейчас получит сдачи – соответствующий ответ.

– Можно, – негромко сказала Инга, пряча очень подлую ухмылку, – только в другой ситуации.

– Перестань! – прошипел он. – Что ж делать? Наверное, успеем сбегать, пока засаду не устроили. Тут, в общем-то, и недалеко.

– Шурик, – сказала Ирина, входя, – если вы хотите успеть до темноты, тогда торопитесь, уже начало одиннадцатого. А то, что ты просил, будет готово через пять минут. Но Ингу-то вы, надеюсь, проводите обратно?

– Обязательно. Ох, не нравится мне все это… А что, завтра нельзя?

– Можно, но лучше сегодня, – упрямо заявила Инга. – А Ирино белье на меня просто не налезет!

Турецкий мысленно сравнил ширину бедер и «размах» плечей обеих дам и вынужден был сделать неутешительный для себя вывод, что узковатым Иркиным бедрам далековато до «классического совершенства» бывшей чемпионки по плаванию Инги Радзини. Он представил ее в коротком, распахивающемся на ходу, халатике и готов был пожалеть участников дневного спектакля: испытание не для слабонервных. Ну, Инга, ну, артистка!.. Осталось только представить себе выражения глаз раздолбая-художника и козла-братана, чтобы понять, на какие немедленные действия были способны оба. И ей надо благодарить Бога, что пока обошлось. Но с выводами торопиться все равно рано…

Конечно, нечего было и спорить. Оказывается, Инга уже и Ирку сумела убедить, что, если сбегать быстро, такое приключение ничем никому не грозит. Бандиты ведь только по ночам нападают. Латвия – достаточно цивилизованная страна, и полиция здесь всегда начеку. Правда, трагическое происшествие с Бруно Розенбергом, как выяснилось, театральным художником и приятелем Петера, все-таки произвело сильное впечатление на Ингу. Но Турецкому показалось, что она так и не поняла до конца всей серьезности и опасности происшедшего для себя, и уж никак она не соотнесла автомобильную аварию, подстроенную преступниками, со своими собственными проблемами. Не наивная, а беспечная «девушка», причем без всяких к тому оснований. Раз уж влезла в чужую дурь, надо же как-то теперь выкарабкиваться. А она, похоже, не очень это понимает… Ну да, и продолжает жить своими желаниями и ощущениями, которые – вот они! – так и светятся в хрустальных ее глазах. Такая женщина, ничего не скажешь…

Светлое и легкое платье свое Инга была вынуждена прикрыть накинутым сверху широким темным плащом, который, удирая от Турецкого к тетке, захватила с собой Ирина на случай непредсказуемой балтийской непогоды. А Турецкий надел темный спортивный костюм. Ночью совершенно незачем привлекать к себе внимание.

Перед выходом из дома Александр Борисович позвонил Лазарю Дорфманису и выяснил у него, когда к дому Инги прибудут оперативники. Те пообещали подъехать около двенадцати ночи. Командир группы уже там побывал и наметил позиции. То есть время еще было, но не так уж и много, и Турецкий предупредил адвоката о той миссии, которую он вынужден провести в квартире Инги вместе с ней. Лазарь похмыкал и пообещал предупредить оперативников, чтобы те по ошибке не обрушились на «своих».

Он понимал, что пока не станет темно, преступники вряд ли осмелятся явиться в этот дом, в котором, кроме Инги, проживало еще семь семей, в каждом подъезде – по четыре квартиры на двух этажах. Да и район этот густо населенный, здесь не отдельные особнячки, окруженные обильными зелеными насаждениями, а своеобразные коммунальные дома, где все равно каждый знает своих соседей. Интересно, а как собирается расположиться оперативная группа? Но это, впрочем, их дело. Лазарь сказал, что в квартире они сидеть не собираются, очевидно, займут позиции вокруг строения.

Уже было почти темно, когда они подошли к дому. Турецкий внимательно осматривался, бандит ты наверняка не пешком придут и, значит, остановятся где-то неподалеку, – далеко тащить Ингу они не решатся, а сама она не пойдет, будет сопротивляться. И вот уже в этом случае они пойдут на любые крайности, чтобы заткнуть ей горло. Следовательно, где-то поблизости должен находиться хотя бы один из джипов. Красный здесь «засветился», наверняка приедут на черном.

Но сейчас никаких машин здесь и близко не было. На всякий случай посоветовал Инге, не открывая своей двери, спросить у соседки, не спрашивал ли ее кто-нибудь? Потому что, в случае опасности, можно подождать прибытия оперативников и под их охраной войти в квартиру.

Инга согласилась, хотя, судя по ее виду, ни в каких преступников она не верила. Но, тем не менее, позвонила тете Ирме и спросила, еще на подходе к дому. Та ответила ей, что за весь день никто на их лестничной площадке не появлялся и ей в дверь не звонили, не спрашивали.

Но в подъезд, а потом и на второй этаж, Турецкий поднялся все-таки первым. Здесь светила неяркая лампочка, которая включалась внизу, а выключалась возле квартирной двери, очень удобно: пришел – включил, поднялся к себе – выключил. Экономия…

И в квартиру он тоже вошел первым. Быстро осмотрел комнаты и закрыл дверь, пропустив Ингу. Заметил, что внутренняя сторона двери напоминала сейфовую – стальную, с глазком, прикрытым крышечкой, – отметил: грамотно сделано, – и парой щеколд, которые были пыльными. Значит, ими Инга не пользовалась, странно, зачем тогда?

Она ответила, что это – остатки паранойи ее бывшего мужа, очень известного в свое время спортсмена и тренера, обладателя многих медалей и кубков, над которыми он, в буквальном смысле, дрожал. Так трясся над своими цацками, как будто они были самыми главными его драгоценностями. Ну вот такой пунктик был у мужика. Только вся эта «история» оказалась никому не нужной, и когда они развелись, Ричард сложил свои бесценные «победы» в два чемодана и с ними ушел, освободив стены от полок, заставленных кубками и другими наградами, а также от бесчисленных разноцветных лент с медалями разных достоинств, развешанных в обеих комнатах, как на выставке. И так сразу просторно стало, свободно дышать.

Турецкий понял, что Инга заговорила об этом, чтобы самой не нервничать. С ней что-то творилось, это было заметно.

– А чего ж тогда не запираешь дверь? Тут у тебя пыль вековая, – он провел пальцем по поверхности щеколды.

– Ну, во-первых, ты прекрасно знаешь, что для тебя-то она всегда открыта, – она многозначительно уставилась на Сашу. – А, во-вторых, чего у меня брать?

– Тебя! – Турецкий подмигнул ей.

– Меня?! Да кому я нужна?..

– Тому или тем, от кого я тебя сейчас защищаю… Ладно, Ингушка, – он смешно подвигал кончиком носа, – тебе нужен верхний свет?

– Совсем необязательно… Я могу и в темноте… – двусмысленно протянула она.

– Ну ты и балда. О чем думаешь?

– О тебе, конечно. Перестал бы ты, что ли, разговаривать да занялся делом. Оно, я помню, у вас тут здорово получалось!

– Не хулигань, у нас мало времени, пора уходить. И еще, давай-ка перед уходом оставим в твоей спальне вон тот ночничок. Пусть думают, что ты – дома и спишь. Они ж в дверь грохотать не станут, попытаются отмычками сработать. Тут их и возьмут. Мы обычно говорим: на горячем. А ты не тяни, иди, собирайся, у нас с тобой две-три минутки…

Турецкий перешел в другую комнату и, не включая света, выглянул из окна через кисею легкой занавески и обнаружил пожарную лестницу на крышу. Прикинул: если подняться до уровня окна, можно запросто дотянуться до подоконника и открыть створки.

– Что тут за лесенка? – негромко спросил он.

– Какая? А! – она подошла сзади и положила ему руки на плечи. – Ей, наверное, сто лет. Ричард как раз больше всего и боялся, что залезут через окно. Хотел решетки поставить, еле отговорила: здесь же не тюрьма! А ты чего стоишь? Сядь, посиди. Ну, несколько минут, и я сложу сумку. Только самое необходимое. И переоденусь. Посмотри и скажи, что лучше надеть? Да не стесняйся ты…

– Не заводись… Лучше объясни, зачем она тут вообще? Эта лестница.

– A-а… Так по ней же ко мне мальчишки еще в школе лазали. Когда ухаживали. Давно было, – сказала словно со скрытым смыслом.

– Ничего себе! – он засмеялся. – И много их было?

– Этого добра хватало. Любви, Сашка, не было.

– А куда она выводит? В кусты?

– Это ты про любовь?! – удивилась она.

– Да про лестницу! Слушай, что у тебя на уме?

– Понятия не имею, никогда не интересовалась, – она засмеялась.

– Ох, Инга!.. Ты меня восхищаешь! Ладно, давай, действуй… – он снова выглянул из окна на лестницу, проступающую на более светлом фоне черными своими перекладинами, слабо подсвеченными дальним фонарем на столбе. Подумал, что действительно, при таком удобном способе проникновения в квартиру никакая железная дверь не спасет. Надо будет, уходя, сказать об этом оперативникам. Вполне могут даже и не поинтересоваться.

– Ну вот, я и готова, – сказала Инга, выходя из спальни с темной сумкой в руке. – Свет оставить или погасить?

– Оставь, как ориентир для уголовников, – Турецкий усмехнулся. – Идем, – и услышал через открытую форточку приближающееся урчание автомобильного мотора, в ночи звуки разносились далеко. Он посмотрел на свои часы: одиннадцать. Что-то рановато, не рассчитали… – Стой! Тихо…

Он быстро перешел в спальню и чуть-чуть выглянул наружу, не отодвигая шторы. Внизу, у самого подъезда, остановился темный джип.

– Оп-па! Наш выход отменяется, кажется, опоздали… – Турецкий скользящим шагом переместился в прихожую и, стараясь не шуметь, задвинул в пазы обе щеколды. Постоял, прислушался. Движением руки подозвал Ингу, чуть прижал ее к себе и приложил палец к губам. – Подождем немного. И послушаем. Пойдешь в спальню и ляжешь там… Меня та чертова лестница беспокоит. Послушай, а у тебя нет чего-нибудь тяжелого? Бронзовая статуэтка, например, или утюг?

Прозрачные глаза Инги в полутьме прихожей стали большими и глубокими. Но на лице не было никакого волнения.

– Ты чего? – тихо спросил Саша.

– Ничего, – она спокойно пожала плечами, прикрытыми уже другим, темным платьем. Турецкий понял, это чтоб не надевать плаща, и она свернула его и продела сквозь ручки сумки. – Мне с тобой не страшно, Сашенька, ты не волнуйся, пожалуйста… Утюг есть, только он легкий… Колотушка есть – мясо отбивать, но она – тоже так… Бутылка шампанского!

– Тащи сюда, только не топай. Туфли сними…

Инга принесла бутылку из холодильника, Турецкий прикинул в руке: нормально, но может оказаться и одноразовым оружием – это какая башка…

Наконец, он услышал негромкие шаги на лестнице и снова прижал Ингу к себе, отодвинувшись с ней в сторону стены, за дверной косяк. Она даже слабый такой, словно призывный, стон издала – совершенно не по делу, ну, Инга! И он молча засмеялся.

К двери подошли. Сколько было народу, непонятно, но точно не один. Жаль, быстро отошел от окна, не сосчитал. И к глазку в двери он приближаться пока не решался. Но больше троих не будет. Толпой за одной бабой не ходят. Двое, наверняка – из тех джипов. Послышалась речь: говорили по-русски. Странно, опять пресловутая «русская мафия»? Ну чудеса! И он шепнул Инге в самое ушко:

– Прислушайся, если заговорят по-латышски, переведешь мне.

Она кивнула и с большой охотой, что он немедленно отметил, повисла на нем, прижавшись всем телом. «Женщина – непредсказуемое существо, – подумал он. – Кому – беда, а ей – удовольствие… Может, и правильно, зачем волноваться зря, когда рядом мужчина, который просто обязан ее защитить…»

В замочной скважине двери раздался скрип, сдержанное звяканье железа, потом легкий толчок… Затем короткий мат – по-русски – и реплика:

– Андрис, там изнутри закрыто. Но она дома.

– Звони.

– А чего?

– Телеграмма, скажешь, пусть откроет…

Раздался звонок. Турецкий приложил палец к губам Инги и зашептал ей на ухо, что надо делать. Звонок повторился, более настойчиво. Потом – словно раздраженно – несколько раз подряд.

Инга отошла вбок и начала шлепать по полу босыми ногами, приблизилась на прежнее место и сонным голосом спросила по-латышски:

– Кто там?

– Телеграмма! – ответили на родном языке. И она почти неслышно переводила Саше, а тот кивал и жестами показывал, что отвечать.

– Бросьте в почтовый ящик, утром выну.

– Срочная! Откройте, расписаться нужно.

Турецкий улыбнулся и подмигнул ей.

– Вам нужно, сами и расписывайтесь. А я сплю. Я раздета. Спокойной ночи… – и зашлепала по полу, словно удаляясь.

Пауза за дверью длилась недолго. Там тоже слушали звуки в квартире. Наконец, тишину нарушил новый поток матерщины – негромкий, видно, не хотели привлекать внимание соседей. В основном «речь» шла о том, что вот эта… спит… и все ей… а они тут… А в общем, «мысли» сводились к тому, что стрелять в дверь не стоит: шума много, и тогда она вовсе, не откроет. Что делать? Может, попытаться через крышу? Наконец, один посоветовал другому обойти дом вокруг: второй этаж – не так и высоко, а если крепкие водосточные трубы, то можно попробовать. Одна комната у Инги была угловой, об этом она и шепнула Саше. Но он полагал, что они попытаются по лестнице проникнуть в квартиру, так им покажется удобнее. Дверь можно теперь не сторожить.

Они тихо переместились в ту комнату, из которой была видна лестница.

Саша по-прежнему прижимал к себе Ингу и, словно машинально, чисто по-дружески, поглаживал ее плечо, талию, крутой изгиб бедра, – медленно скользил ладонью, будто успокаивая взволнованную женщину. А тем временем достал телефонную трубку и вызвал Лазаря. Тот отозвался и спросил, где они. Турецкий ответил, что они с Ингой уже в осаде. Уголовники пытаются проникнуть в квартиру, они знают, что Инга здесь одна, а про него им ничего не известно. Так что было бы очень неплохо, если бы оперативники немного поторопились. К слову, снаружи дома есть пожарная лестница, и одно окно у Инги выходит почти на нее. Оттуда и будет совершено проникновение в самое ближайшее время. Вернее, попытка. Потому что Турецкий собирается угостить их бутылкой охлажденного шампанского.

Лазарь посмеялся шутке и сказал, чтоб не слишком напивались, а холодное на ночь вредно. Но на всякий случай, пусть и ему немного оставят. На такой веселой ноте и закончился разговор.

Турецкий улыбнулся и спрятал трубку в карман. Бутылка стояла у его ног. И он отодвинул ее чуть в сторону, а сам слушал, ожидая, когда те обнаружат, наконец, пожарную лестницу. А потом им предстоит выяснить, возле чьих окон она приставлена. Значит, немного времени есть. О чем он и сказал Инге, предложив ей пройти в спальню и там лечь возле кровати на ковер. И не подниматься, что бы ни случилось. Но ничего, тем не менее, не должно произойти экстраординарного, так он думает. А там и оперативники подъедут.

– Слушай, а может, мы вместе… пойдем, приляжем?.. Сам же сказал: есть время.

– Чего? – он переспросил, прислушиваясь к шумам за окном.

– Ну., если выйти излома нельзя и надо ждать, так зачем просто так смотреть друг на друга? А ты все равно мой вечный должник. И пока не вернешь долг, буду тебя… ну, не слезу…

– С тобой понятно, – хмыкнул Турецкий.

– Ничего тебе, Сашка, непонятно. Если ты стесняешься, то я ничего не стесняюсь, и тебя, в первую очередь. А когда еще и в экстремальных условиях, то, говорят, такой секс ни с чем вообще сравнить нельзя… Ну, чего ждешь-то? Хватай и тащи! А я буду слабо сопротивляться!

– Не ори! С ума сошла? Они же услышат. У тебя нарочно, что ли, все форточки открыты?

– Так жарко! В доме дышать было нечем.

– Еще надышимся. Не знаю, чем они вооружены, но надо быть внимательными и осторожными, пока не приедут опера, ясно?

– А чего бояться? Если он полезет в окно, ты ж его «хряпнешь»?

– Еще как «хряпну»! – он засмеялся. – Ты – умница. Но все равно не шуми. Как только они полезут, ты сразу же уйдешь в ту комнату, и без разговоров, они ведь и стрелять умеют, а ночью нет ничего противнее и страшнее шальной пули.

– Ой, какой ты умный! Но лучше б нам все-таки…

– Потом, потом, все потом…

– Ловлю на слове!

– Ох, рыбачка… Лови уж, может, и поймаешь… когда-нибудь… чем черт ни шутит, а?..

Говорил он пустые слова, а сам чутко прислушивался к полутьме, слегка подсвеченной дальним фонарем.

Наконец, услышал внизу, подокном, негромкие голоса. Нашли… Но заговорили не по-русски. Турецкий выглянул и увидел три силуэта. Один из них быстро пробежал по окну лучом фонарика. Вот как! Задачка усложняется. Инга, по-прежнему прижимаясь к нему, начала медленно переводить. Речь у тех шла, конечно же, о том, какие из окон на этой стороне дома. Один из них быстро ушел за угол, видно, к подъезду, чтобы определиться поточнее и не влезть в чужую квартиру. Большой шум никому не нужен, шеф велел тихо действовать. Эту фразу Инга перевела последней, и Турецкий кивнул ей. Отдал телефонную трубку и попросил уйти в спальню и уже оттуда, как можно тише, передать эти сведения Лазарю – о темном джипе, троих бандитах, одного из которых зовут Андрис, и приказе «шефа». Пусть срочно выясняет, кто это?

А сам он оставался у окна. Они же быстро вычислят и полезут: двух мнений нет. Турецкий вспомнил, на каком расстоянии от угла дома находятся окна, и подумал, что от водосточной трубы, даже если она находится в идеальном состоянии, до оконной рамы им не дотянуться. Значит, остается только лестница.

Прикидывая «бандитские варианты», он сделал вывод, что налетчики они, конечно, никакие. Уж если б ему пришлось совершить такую операцию, он бы еще днем провел рекогносцировку и выяснил все необходимые детали. И про лестницу бы узнал, и куда нужные окна выходят, и на всякий случай, машину бы с люлькой для ремонта фонарного освещения подогнал бы, чтобы войти в квартиру, как минимум, с двух сторон одновременно. И вот еще, что странно, вероятно, среди нападавших есть и тот, кто в первой половине дня привозил средство для похудения. Как же он-то ничего не запомнил? Инга ведь его в дом пустила, даже на кухню провела. Что ж он, не заметил внутренних дверных запоров? Сам Александр Борисович, едва вошел в квартиру, первым делом обратил на них внимание. Хотя у него уже была своя внутренняя установка, как выражается Ирка, великий знаток психологии. Их все еще нет, а она, бедная, небось, переживает, и в голову лезут не весть какие мысли. Надо ей позвонить и объяснить, хотя бы в двух словах… Или не надо? Еще больше волноваться станет? Ну что делать? А! Пусть лучше Инга позвонит! Это выход…

– Ингушка! – шепотом позвал он, и та немедленно оказалась рядом с ним.

– Саша, я все рассказала, он говорит: держитесь и не сильно шумите, чтоб они не убежали раньше времени.

– А теперь ты так же тихо позвони Ирке и коротко проинформируй, что мы ждем оперативников. Только не пугай ее, а то еще примчится сдуру – на выручку, с нее станется…

Инга посмотрела на него почти в упор, глаза в глаза, и прошептала:

– Знаешь, я бы тоже прибежала к тебе. Вот как сейчас. Ой, Сашка, что ты со мной делаешь!

– Иди, иди, делом занимайся, спасительница…

Но она, не слушая, вдруг обхватила его шею обеими руками и с такой жадностью впилась в его губы, что едва сама на ногах удержалась. Он ощутил на своих плечах приличный вес ее тела и вскользь подумал, что настоящая женщина, пребывающая в состоянии аффекта, и должна быть тяжелой и сильной, как стальной капкан. Ага, это чтоб из мужика – дух вон!.. Черт его знает, о чем башка думает…

– Ну, готова? – шепнул ей. – Тогда иди, а то они, чую, сейчас полезут… А эти когда подъедут, Лазарь сказал?

– Говорит, скоро, они уже к Булдури подъезжают. Из Риги, что ли, едут? Минут через десять – пятнадцать, наверное. Как, продержимся, Сашенька? – и опять полезла целоваться.

Храбрая «девушка», натерпевшаяся, но не злопамятная – это большой плюс. Но ведь и Ирине не объяснишь словами эмоциональный накал ситуации! Ах, эти долги!..

– Иди, иди, – уже нетерпеливо попросил он Ингу, а сам приблизился вплотную к стенке у окна – со стороны лестницы. Когда тот станет открывать створку и, скорее всего, преодолеет подоконник прыжком, вот в этот момент он и должен «схлопотать» по затылку. Ни раньше, но и не позже. Тогда он ляжет тихо. Можно будет даже рукой слегка придержать, чтоб не валился с грохотом, а потом ласковым шепотком «пригласить» следующего. Двоих, на первый случай, достаточно. Главное, чтоб третий стрельбу не поднял по окнам.

Турецкий размышлял так же спокойно и деловито, как делает это опытный шахматист, разыгрывающий свой привычный гамбит с неизвестным ему, но, определенно, не сильным соперником. Просто бандит часто бывает непредсказуемым. Хотя раз они «изъясняются» и по-русски, значит, какая-то доля предсказуемости их поступков все же имеется. Проще говоря, можно проследить и предугадать последовательность их «телодвижений».

Ну вот и началось… Турецкий услышал скрипение ржавой лестницы под тяжестью поднимающегося человека. Затем несколько раз подряд негромко раздались скребущие звуки. За окном появился темный силуэт человека, который, держась одной рукой за стойку лестницы, другой хватался за проем форточки, чтобы проверить, вероятно, насколько прочно закрыто окно. Турецкий наблюдал за этими попытками и не мешал, как и не торопился прийти на помощь. Нет, помочь человеку, конечно, можно, даже нужно, но только в тот момент, когда он откроет раму и сунет голову в проем. Вот тут и пригодится охлажденное шампанское. И, похоже, все дело шло к тому.

Турецкий поднял бутылку, протер головку рукавом, чтоб меньше скользила в руке, и взялся поудобнее. Но вот звякнул верхний шпингалет – нижний был не закрыт – какая беспечность! – и оконная рама стала открываться. Рука снаружи цепко ухватилась за подоконник, за ней вторая, с фонариком, острый луч от которого скользнул по противоположной стене и уперся в пол. Самое то, что надо! И вот тут уже должна была сработать сноровка Александра Борисовича, «проходившего» подобные ситуации в своей «творческой биографии».

Очень вовремя в другой комнате охнула Инга, вероятно также наблюдавшая за развитием событий. А ведь не договаривались! Но луч фонаря метнулся в дверной проем: этот тип знал расположение комнат. Голова быстро пошла вперед, и Турецкий, шагнув сбоку, из-за плотной шторы, резко «приложился» бутылкой к бритому затылку, одновременно перехватив падающего человека за шею, и резко потянул на себя.

Там, внизу, могли видеть, хотя вряд ли – фонарик-то у них один, непредусмотрительно поступили, отправляясь надело! – как тело и ноги подельника скользнули в оконный проем и исчезли.

А Турецкий, скорее, для верности, добавил еще раз по затылку и оттащил в сторону, чтоб не мешал. Ловко, как всякий профессионал, обшарил карманы, брюки за ремнем на спине и достал пистолет. Подумал: хороший мальчик, правильно носит оружие! Затем взял фонарик и, подойдя сбоку к окну, прислушался. Снизу донеслось нетерпеливое:

– Ну, чего там?

Хотя спрошено было не по-русски, Александр понял смысл вопроса и, коротко сверкнув фонариком вниз, громким и хриплым шепотом произнес нечто, отдаленно напоминающее русское «давай!». Или «валяй!», а в общем, хрен его знает. И погасил фонарик. Вот ведь правильно учили когда-то: надо знать язык врага своего! Нет, бандитский-то он хорошо знал, но еще не решил для себя, уместно ли разговаривать на нем с «коллегами» по общему ремеслу с тем, который лежал у его ног и не подавал явных признаков жизни? Но, может, просто хорошо отключился, – сейчас не время было размышлять на эту тему. Надо готовить шампанское для следующего гостя…

И, как всегда, в плохом спектакле, актер «на выходах» ошибся и очень не вовремя подал свою реплику. Что в таких случаях бывает? Понимающие зрители смеются. Ничего не понимающие пытаются понять, в чем смысл произнесенной дури и почему смех. Но это был тот случай, когда понимающим сразу стало не до смеха. Невдалеке громко и противно «рявкнула» полицейская сирена. И двое внизу забеспокоились: не по их ли душу? А что, если Инга, – они ж знали, как ее зовут, милый режиссер постарался, – решилась позвонить в полицию и сообщить о надоедливых ночных «почтальонах»? Короче, надо было «делать ноги». О чем «нижние» и сообщили «верхнему» громкой хрипотой на непонятном для Турецкого языке. Но он решил доиграть до конца и, сверкнув вниз фонариком, точно так же сообщил нечто, напоминающее не «сейчас», а, скорее, истинно российское «ща!». Чем те собирались объяснять его задержку, один Бог знает. Но ждать не стали, а быстро побежали за угол дома, наверное, к своему джипу. Ну теперь их могут остановить только полицейские, Турецкий был бессилен. На его руках находились красавица и полутруп. Ни одной, ни другим он рисковать не хотел, да и не мог. И потому громко сказал Инге:

– Душа моя, не дашь ли ты мне какой-нибудь ремень покрепче?

– Сейчас. Свет можно зажечь? – спокойно спросила она – вот ведь выдержка! Счастлив тот мужик, который всерьез свяжет с ней свою жизнь…

И он немедленно сказал ей об этом. Она засмеялась и принесла ему узкий, но прочный, кожаный ремень. И пока он, уложив «стриженого-бритого» мордой – извини, Ингушка, – на пол, связывал тому руки за спиной, та смотрела с острым любопытством, как он это делал, а потом сосредоточенно спросила, не убил ли он этого? И добавила, что это – не тот, который был, тот – длинноволосый, а этот – молодой. А потом вдруг засмеялась – легко и беззаботно.

– Ты чего? – спросил Турецкий.

– Я передала Ирине то, что ты просил, и знаешь, что она мне ответила? – И на его вопросительный взгляд продолжила: – Она сказала, буквально, следующее: «Я так и знала, обычные Шуркины фокусы. Но ты-то хоть жива?» И, не дожидаясь моего ответа, добавила: «Ты там проследи, пожалуйста, за ним, чтоб он не очень зарывался. А я устала и спать хочу. Явитесь, Шурик знает, где ключ. Тебе я постелила, спокойной ночи»… Скажи мне, Сашенька, она у тебя нормальная?

– Более, чем, – он поднялся. – Просто она давно привыкла к «моим фокусам» и пытается таким образом защититься от постоянных стрессов. Я говорил: если б знала адрес, прибежала бы на выручку и тут же влипла бы в «историю». Но все это – искренне.

– Ты ее сильно любишь?

– А тебе зачем? Сопоставляешь уровни чувств?

– Нет, пытаюсь тебя понять.

– Так я ж ясен, как прозрачное стеклышко… А Эва– это особый случай. Нет, не особый, а единственный в своем роде.

– Угу… Было бы смешно, хотя и очень здорово, потребовать сейчас от тебя компенсации, о которой ты давеча так тонко намекнул. Но, кажется, уже и тут опоздали, пора дверь открывать. – Инга услышала совсем близкие звуки сирен и пошла в прихожую, но на пороге остановилась и обернулась к Турецкому, который поднимал с пола за скобу пистолет бандита. – Но не думай улизнуть. Придет час, и я тебе напомню о твоем долге. Ух, что я тогда с тобой сделаю, фокусник!..

Он посмотрел на ее решительную позу и прикинул, что они бы могли, конечно, успеть, если бы… успели, – и засмеялся.

– Ты вот что, закрой-ка на все запоры и шпингалеты свои окна и форточки, потом проветришь…

– Ты считаешь, что мне еще что-нибудь угрожает?

– Обязательно. Теперь ты для них куда более опасна. Ты – конец ниточки, за который они станут тянуть, чтобы выяснить, кто на них вышел. Поэтому собери и сложи в сумку все необходимые тебе и важные документы, а также многочисленные, как я понимаю, драгоценности. А в том, что они здесь еще раз появятся, я не сомневаюсь. Им же надо знать о судьбе пропавшего без вести «собрата». Так что будешь жить пока у нас, чем, говорю тебе ответственно и честно, подвергнешь сильному стрессу теперь и мою «чувственную» сторону неизменной, увы, натуры.

– Это почему же? – с вызовом спросила Инга.

– Сама не понимаешь?.. У меня давно не было такого решительного и бесстрашного партнера.

– Может, партнерши? – она хмыкнула.

– Слушай, что говорю. Партнерша – это в койке. Разницу сечешь, как выражается моя высокообразованная дочка?

– Кажется, понимаю. А что, мне надо гордиться? – и сама себе ответила, почти безнадежно вздохнув: – Наверное, придется, ох, Сашка, чтоб тебя…