Текст книги "Близкий свет"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

И подумала, не высказав мысль вслух: «А вдруг это и есть тот реальный путь, который и поможет, в конце концов, добиться от него “компенсации”? Надо же, и термин придумал ведь… Компенсация!..»

Глава восьмая
БУРНАЯ НОЧЬ

В допросе пришедшего в себя Гуннара Пекелиса Турецкий участия не принимал. В полицию отправился Дорфманис, который в качестве адвоката вовсе не собирался защищать его, хотя тот воспрянул духом, услышав слово «адвокат», решил, наверное, что это шеф о нем уже позаботился. Но его быстро разочаровал следователь, сообщив, что адвокат ведет свое расследование причин смерти известной актрисы, погибшей по вине продавцов фальсифицированных средств для похудения.

В наличии у следствия имелся также джип марки «гранд чероки», принадлежащий Гуннару Пеке-лису. Двое его подельников, рванувших при первых же звуках полицейской сирены к машине, поняли, что удрать на джипе им не удастся, и бросили и его, и хозяина на произвол судьбы. Их толком и не искали: сразу занялись тем, которого Турецкий уложил в квартире, когда же дошла очередь и до двух других, тех уже и след простыл.

А джип, как и самого владельца машины, без труда утром опознал свидетель трагедии в Вайвари господин Вагнер. Он и повторил свой рассказ о том, чем занимался этот молодой человек, увезший сильно пострадавшего в аварии водителя в багажнике своей машине, без оказания тому срочной медицинской помощи. И не в больницу повез, как сказал его длинноволосый товарищ, потому что она находится в противоположной стороне.

Между прочим, при осмотре его джипа в багажнике были обнаружены небрежно замытые следы крови. У следствия не оставалось и сомнения, чья это кровь.

Короче говоря, теперь на Гуннаре висели уже два преступления, которые квалифицировались как особо тяжкие. Соответственно, ждало его и суровое наказание, не понимать этого мог только полный идиот, а Гуннар таковым себя не считал. Выход Представлен был ему только один, о чем и предупредил следователь: немедленное оказание существенной помощи следствию. К тому же и отобранное у него оружие – пистолет «беретта», разрешение на владение которым он представить не мог, проверялась специалистами-баллистиками на предмет идентификации.

Гуннар, на которого обвалилось столько обвинений, сник. Но больше всего его, очевидно, как предполагали в полиции, мучил вопрос, на который он не хотел отвечать: о судьбе пострадавшего при аварии Бруно Розенберга. А это деяние могло квалифицироваться и как похищение человека с преступными целями, и как целенаправленное, умышленное убийство.

Никто и не предполагал, что причиной молчания арестованного было как раз именно то обстоятельство, что он сам и стрелял из своей «беретты» в Бруно Розенберга. Надоело им слушать в подвале раздирающие слух крики истекающего кровью человека, остатки жизни которого сами же и поддерживали с помощью уколов. Хотя вопрос с ним был ясен, поскольку и говорить он больше не мог. И шеф махнул рукой, предлагая кончать «базар» и срочно избавляться от трупа. Можно было, конечно, по темноте в любом парке его закопать. Но повсюду нынче бродят эти проклятые собачники со своими питомцами, а Гуннар с Андрисом не хотели, чтобы труп быстро нашли…

Как видел Гуннар, полицейские взялись за него всерьез, и его версия о том, что лез в окно к женщине, известной своим легким поведением, но нарвался на соперника, у них не прошла. И теперь его с минуты на минуту должны были повезти домой, и там произвести тотальный обыск. В результатах он теперь мог даже и не сомневаться: сразу выплывут на свет его связи и контакты с другими членами бригады шефа. Как не сомневался он и в том, что и шеф ни минуты не станет с ним церемониться и прикажет немедленно убрать. Как тот труп. И его приказ будет исполнен в обязательном порядке, – всем было известно, что шеф своих решений не меняет и не отменяет. Значит, и выхода нет?

Ну а вдруг поможет хотя бы сотрудничество со следствием? Следователь намекнул, что в таком случае не будет настаивать на применении осуждения «под верхнюю планку». Совсем ведь необязательно сознаваться в том, что это он, Гуннар Пеке-лис, по приказу шефа застрелил того водителя, и уж, тем более, он вполне может не знать, где сейчас находится труп. Да и, кстати, шеф ведь приказал тому санитару убрать его. Как это? Утилизировать, вот!.. Похоже, тут стоило крепко подумать…

После долгого допроса, во время которого Гуннар больше молчал, или делал такой вид, будто не понимал смысла задаваемых ему вопросов, либо усиленно размышлял, его отвели ненадолго в камеру и оставили среди нескольких уголовников. И один из них узнал Гуннара, подсел ближе и стал расспрашивать, за что он тут. Гуннар продолжал утверждать, что произошла ошибка и его арестовали потому, что приняли не за того. И начал излагать свою версию о проститутке и ее клиенте. Но знакомец почему-то сразу не поверил и стал высказывать свои сомнения относительно слабенькой, мягко говоря, версии, которую Гуннар себе придумал. Уж он-то знал, с кем и чем конкретно занимается его молодой приятель. Короче, придумай-ка, парень, что-нибудь другое, посущественней. А на суде, если обеспечат толковым адвокатом, можно будет от всего отказаться. Знакомец считался бывалым «сидельцем» – еще со старых времен. Начал свой поход по «крыткам» еще при Советах… Но это все равно не утешало. И когда открывший камеру конвоир приказал Гуннару выходить, на душе у него стало совсем кисло. Да и знакомец как-то странно посмотрел ему вслед, провожая взглядом, полным насмешки.

Не ведал Гуннар до сих пор о главном, что вдребезги разбивало любые его оправдательные «сочинительства». Нет, в глубине-то души он, конечно, понимал, что не столько сам виноват, сколько подельники, которые его бросили, даже попытки вытащить из капкана, куда он попал, не предприняли. А ведь могли бы. Даже обязаны! Но, поскольку он не знал подробностей своего задержания – ему не сказали, а раскалывающийся от боли, забинтованный затылок был плохим советчиком и уж, тем более, информатором, – он и мог говорить только о том, что действительно помнил, но лишь до момента проникновения в квартиру через окно – по пожарной лестнице. И делал он это, разумеется, один, – к проститутке компанией не ходят. Потому, мол, и попался… Полагал, что такое его объяснение все-таки пройдет. Но, очевидно, недаром с такой откровенной насмешкой посмотрел ему вслед опытный знакомец: чуял он что-то, но не сказал. Наверное, уже и сам не верил Гуннару…

И это ощущение чего-то непоправимого как повисло над Гуннаром, мешая ему свободно дышать, так и давило до самого порога кабинета следователя. Но стоило переступить порог, как все внутри у него разом оборвалось. Даже в глазах потемнело… И единственная мысль пробилась: «Хана!»…

Инга проснулась утром с ощущением абсолютной свободы и душевного покоя. Надо же так! Переволноваться сумасшедшей ночью, чтобы потом, в буквальном смысле, отключиться и заснуть чистым сном младенца. А может, это Саша внушил ей такую уверенность?.. В конце концов, что произошло? Принял участие в ее судьбе, которую сама подвергла опасности по вине красивого – ничего не скажешь – сукина сына. Так мало ли в жизни делано ошибок? О чем теперь рассуждать…

Когда в ее квартиру вошли оперативники, Инге показалось, что все опасности кончились. Они с Турецким быстро ответили на вопросы офицера полиции, а немного пришедшего в себя задержанного отвели вниз, в полицейскую машину. Толком сказать тот так ничего и не смог. Голова его была в крови, но кость оказалась цела, как установил прибывший вскоре врач. Наверное, обошлось простым сотрясением мозга, как результат действий Александра Борисовича в состоянии самообороны. Пистолет задержанного не оставлял сомнений в целях его проникновения в чужую квартиру. Но двое сбежавших с места преступления уголовников не давали покоя Турецкому, и он, поговорив с Дорфманисом, которого отвел в сторону, предложил Инге надеть все-таки плащ и следовать за ними.

Они спустились в подъезд, возле которого стояли три полицейские машины, и сели в одну из них. Дорфманис еще оставался в доме, забрав у Инги ключи от ее квартиры. А они вдвоем с Турецким уехали. Но, стараясь как-то продлить пребывание с Сашей наедине, Инга, которая поняла, что их везут к Турецким, на Ригас-йела, предложила немного пройтись по набережной Лиелупе. Вряд ли кто-то так уж всерьез следит за ними. И они вышли, поблагодарив водителя-полицейского, а тот улыбнулся им ободряюще и пожелал доброй ночи. Ах, если б он знал, подумала вскользь Инга, как именно этого ей сейчас и не хватало!..

Саша взял у нее сумку, она сняла ненужный теперь – в качестве маскировки, уж это поняла, – плащ и прислонилась плечом к своему спутнику, а его руку закинула себе на плечо и прижала к своей полной груди, которой, между прочим, гордилась – и не без оснований. Он сбоку хитро посмотрел Инге в глаза и ловко «уложил» ее грудь в свою крепкую ладонь. Чуть сжал и стал поглаживать, будто мягко массировать. И она вмиг почувствовала, как у нее в животе вспыхнуло пламя. Понял это и он и осторожно убрал ладонь, прижав ее плечо к себе и нежно поцеловав в висок. Был миг, когда она подумала, что сойдет с ума от невероятного желания, но они так и не сделали даже маленького шага навстречу друг другу. Просто медленно шли, словно молодые влюбленные. Причем не в одиночестве, навстречу попадались точно такие же парочки, не обращавшие ни на кого внимания. Чудное ощущение! Они молчали, не видя нужды в словах. Даже не останавливались, чтобы прильнуть и впиться друг в друга губами. У Инги долгое внутреннее возбуждение, которое она с трудом сдерживала в себе, как-то незаметно для нее сменилось тихим душевным спокойствием. Очевидно, все-таки переволновалась за целый день, и наступила реакция. Вот в таком настроении они и пришли к дому Ирининой тети.

Кровать ей была постелена в маленькой комнате. Саша поставил на стул ее сумку и прислонился плечом к дверному косяку. Инга с юмором посмотрела на него и негромко спросила:

– Хочешь, чтоб я при тебе? А не боишься?

Но он задал неожиданный вопрос:

– А что у тебя было с этим Петером?

Инга вспыхнула, чувствуя, как чудовищно плавятся ее щеки, виски и почему-то отвратительно и стыдно потеет шея. Но она усилием воли сдержала вспыхнувшую вдруг неприязнь и с вызовом уставилась на него, наверняка специально нанесшего ей такой точный и подлый удар – и это после всего, что у них было… Хотя, если разобраться, а что было-то?.. Но все равно это… это!..

– Тебя интересует «что» или «как»? Уточни! – спросила напряженным шепотом.

– Прости, я глупо поставил вопрос. Я имел в виду Лору и какие-то ваши с ним договоренности, либо совместные действия в этой связи.

– Я все подробно изложила, – по-прежнему недружелюбно буркнула она, словно не желая развивать эту неприятную ей тему.

Он озабоченно покачал головой, смешно вытянув губы.

– Я читал. И от тебя тоже слышал… Но это – не совсем то, Ингушка… Мне до сих пор неясно его отношение к этому вопросу. У него что, такой выгодный и своевременный «пиаровский» ход? Тогда почему так легко отступил? Почему от всего отказался? Даже от знакомства с тобой? Это не могло быть просто так. Он чего-то явно испугался. А вот чего?.. И ты не знаешь, и я… Может, понял, что зарвался, а теперь отступить боится, потому что может вмиг растерять весь свой наработанный имидж?

– Все может быть, не знаю…

Инга ответила, уже с нетерпением ожидая, когда он уйдет наконец. Сам пригласил, а теперь душу мотает – посреди ночи! Она решительно уселась на кровать, и короткое, «смелое» платье обнажило ее отличные, загорелые ноги до самых трусиков. Ничего не скажешь, ноги, конечно, отличные, у преступников губа – не дура.

– Да, наверное… – Турецкий с ухмылкой оглядел открывшийся «пейзаж» и снова покачал головой. – А хочешь узнать, что сегодня еще произойдет?

В сознании у Инги будто что-то сместилось. Господи, о чем она?! Сашка ведь с ней совсем о другом! И она кивнула, глядя на него с тревогой.

– Я не волшебник, – сказал он с иронией, – я только учусь… И терпеть не могу всяких оракулов, предсказывающих крупные неприятности… Но тебе, пожалуй, скажу. Ни для какой цели, сам не знаю, зачем… Или не надо?

– Нет уж, начал…

– Голубушка моя…

Он сказал это так нежно, что Инге чуть плохо не стало. И стыдно за свою нелепую вспышку неприязни. За свою глупую демонстрацию в этом доме. Она ведь – все о себе, а он – увы, только о деле. Почему-то в зрительной памяти возникло сияющее счастьем лицо Эвы, а затем Инга, будто наяву, услышала ее слова: «Ты не представляешь, как с ним тяжко порой! В самый жаркий миг он вдруг может вспомнить о своей проклятой работе, и – его уже нет! Он здесь, рядом, со мной, во мне! – а его нет. Он – там, где ловят этих… И я, наверное, за это его обожаю, нету такого другого…»

«Нету другого… – Инга посмотрела на Сашу в упор и увидела… его отсутствующий взгляд. – Ну да, он – там, где… ловят….»

– Я слушаю тебя, Саш, прости меня, – тихо сказала она.

– За что? – удивился он и лукаво подмигнул ей. – Наоборот, извини меня, оговорился нечаянно по поводу этого… Так вот, милая моя, будем надеяться, что те двое не заметили твоего отъезда. А я сказал Лазарю, что сегодняшняя бурная ночь на этом не закончится. Ну, сама понимаешь, когда он узрел наши с тобой физиономии, то решил, как в анекдоте: все уже таки было. Я его, к сожалению, глубоко разочаровал. Ты меня прости… Уезжая, они в твоей квартире, оставят и ночничок, и двоих со «стволами». Я почти уверен, что попытки с ходу овладеть тобою еще не закончились. Но меня сейчас не это тревожит.

Он замолчал и начал потирать пальцами лоб. Инга посмотрела и тихо кашлянула, привлекая внимание к себе. И он едва заметно улыбнулся ей..

– Почему я спросил тебя о том… ну, козлике, скажем? Как бы у него сегодня тоже не произошла «бурная ночь». Имея в руках Бруно – театрального художника, зная о твоей роли в этой истории и о некоем Петере, который отправил его следить, они без труда могут сопоставить ваши совместные действия по поводу разоблачения поставщиков, к примеру, некачественных лекарств. Но почему они такие смелые и ничего не боятся, даже «узнавать» своих покупателей, этого не знаю еще, не могу дать четкого ответа. Возможно, у них имеются и какая-то очень сильная опора, и мощное прикрытие… Знаешь, что, выйду-ка я сейчас на улицу, чтоб народ не будить и тебе, наконец, дать покой, да перезвоню Лазарю. А у тебя случайно нет домашнего адреса этого… Петера? – он спросил без всякого подтекста и взглянул на Ингу.

– Я никогда не была у него. Не знаю и знать не желаю, можешь мне поверить!

Турецкий улыбнулся: так юная девушка клянется в своей невинности любимому юноше, который не может в этом удостовериться лично и безуспешно рвется проверить. Инга уставилась вопросительно, и он, оглянувшись на закрытую дверь, шагнул к ней. Наклоняясь к ее ушку, нечаянно, чтоб удержаться на ногах, оперся ладонью на ее чертовски сексуальное колено. Она ж нарочно выставила свою приманку, и ежу понятно! Сжав пальцами эту красоту, Турецкий негромко сказал по поводу «клятв в невинности», и у нее челюсть отпала от его жуткой наглости! Он хотел выпрямиться, но она оказалась проворнее и кинула ногу на ногу, крепко сжав ими его руку. Сильными, надо отметить… Ну что ж, играть – так играть! И он, в свою очередь, страстно приник губами к ее щеке, но поцеловал так, будто лизнул нежный бархат, чуть прикусив мочку ушка. Инга ничего сообразить не успела, только охнула, а этот негодник другой рукой ловко подхватил ее ногу под коленом, подбросил и шутливо шлепнул по попке. Валясь на спину, она задохнулась, чувствуя, что у нее «едет крыша». Но он преспокойно высвободил свою руку и, нахально подмигнув Инге, помахал кончиками пальцев и послал воздушный поцелуй. «Спокойной ночи… девушка!» – произнес одними губами и ушел, осторожно прикрыв дверь…

Ни одна женщина в жизни Александра Борисовича не опрокидывала мысленно на его хулиганскую башку столько ненависти и нежности одновременно, столько желания и отчаянья… Но усталость взяла свое, и Инга заснула с мокрыми глазами…

И вот проснулась от солнца, светившего ей из окна прямо в лицо. На душе было так спокойна, будто ее отпустила долгая и мучительная болезнь. А может, оно так и было, подумала она, ведь все вчерашние события, включавшие и ее сумасшедшее желание отдаться Сашке, были больше похожими на бред. Где отдаваться-то, когда за стенкой его жена? Это же идиотизм! Или на набережной? С ума сошли? Слава богу, что ничего у них не случилось, а закончилось почти прекрасно. Почти, потому что, переведя взгляд на дверь, она уперлась глазами в Турецкого, который, как и вчера,„стоял, опершись плечом на дверной косяк. И взгляд его был тот же – нахальный и хитрый! И у Инги снова томительно засосало в животе…

– Ты интересно спишь… Чмокаешь во сне губами. Со мной, что ли, целовалась?

– А я вчера тебя убить хотела, – стараясь быть спокойной, парировала она.

– Я знаю, потому и смылся. Но это были цветочки!

– А есть и ягодки?

– Есть. Разговаривал с Лазарем. Там, у тебя в квартире, как я говорил… нет именно, как он и предполагал, взяли под утро еще двоих. Причем один из них – длинноволосый, кстати, – бывший милиционер. Слушай, в чем дело? Не хочешь популярно объяснить мне, отчего это они так и липнут к тебе? Ты им ничего не обещала, о чем мне не сказала, ну, из девичьей скромности?

– Сладкая, наверное, – мстительно произнесла Инга, – вот и…

– Да, с мухами у вас тут «напряженка». Но ты спала действительно сладко.

– Пробовал?

– А как же! Мысленно. И даже не раз.

– И что?

– Во! – он показал большой палец.

– Ну негодник! И как только тебя терпит твоя супруга?..

– С трудом, я знаю, – он оглянулся на дверь и потянулся к ней доверительно: – Но что каждый раз получается, сама подумай? Только, понимаешь, хочу исправиться, а тут… ну, сама видишь! И ты еще активно помогаешь бедному мальчонке! Вот в чем фишка, рубишь теперь? Ладно, оставим разговор об исправлении на потом. Ты можешь сегодня валяться, сколько тебе угодно. Я попросил, – он снова оглянулся, – дать тебе возможность отдохнуть и прийти в себя.

– А ты куда? – Инга нахмурилась.

– К Лазарю, разумеется. Там, у твоего бывшего, кажется, созрели крупные неприятности.

– Да? – спокойно отреагировала она, и сама удивилась, куда делось волнение. Перегорела, что ли?

– Да, – подтвердил он. – Лазарь с ним уже разговаривал. Влип Ковельский!

– Он, вообще-то, Ковельскис, – поправила Инга.

– Ага, они все понаставили в собственные имена, фамилии латвийские окончания. Мол, мы – коренные жители, а отсюда и приоритеты, наверное? И поблажки всякие?

– Не знаю, я – с рождения Радзиня. Нас с Эвой в школе дразнили: Ладзиня и Радзиня, – две разини! А мы и были такими, нам нравилось…

– А почему ты не хочешь спросить, что с ним случилось? – Саша прищурился.

– Я его вычеркнула.

– И больше – ни-ни?

– Абсолютно.

– Ну и молодчина. Значит, и его ссылки на твою инициативу юридической силы не имеют, ты имеешь право отказываться от любых его гнусных инсинуаций. Да он и сам вряд ли теперь станет доказывать твою вину и валить на тебя свои грехи, поскольку с Бруно крепко прокололся. Там этих всех, кого арестовали, скоро начнут поочередно допрашивать в полиции. И еще ожидают заключения судебно-медицинских экспертов по поводу таблеток для похудения. Им осталось только представителя фирмы отыскать…

– Телефоны же есть! – подсказала Инга. – Я дважды им звонила. Разговаривала с их диспетчером. Ну, который заказ принимал и давал по ходу советы. Мягкий такой голос был, типа баритона.

– Увы, телефоны-то – мобильные. А зарегистрированы они наверняка, черт знает, на кого. Это сразу подозрительно. И представитель фирмы проживал, как уже выяснено, на съемной квартире, из которой недавно выехал. И фамилия его ничего не говорит полиции, не был ранее судим и не привлекался по другим делам в качестве свидетеля. И вообще – эта фирма, может, и существует на самом деле, там, где-то в Таиланде, а здесь ее так называемые представители – обыкновенные жулики. И диспетчер у них – какой-нибудь бывший оперный певец, к пенсии прибавку зарабатывает. И дома у себя сидит, на мобильной связи. Вот и все их представительство. А вообще-то, они, как правило, действуют по давно отработанной системе…

– Что, даже система есть?

– Еще бы! Как во всяком высокорентабельном деле. А ты уже видишь теперь, что люди там серьезные, и у них должна быть четкая схема взаимоотношений. И в ней все поставлено так, что многие просто не знают друг друга, хотя «трудятся» вместе. Ты понимаешь – почему?

– Чтоб на допросе не проговориться, да?

– Вот именно. Представь себе, имеется некий источник поставки препаратов. Начальник всего, он же – хозяин-барин. И связан он только с посредником и больше ни с кем. У посредника есть свой гонец. У того – помощник, который, в свою очередь, связан с организатором всех продаж в определенном районе, осуществляющим охрану самого процесса продвижения товара к покупателям. А у помощника, в свою очередь, имеются знакомые только с ним барыги, у каждого из которых уже есть свои, более мелкие распространители товара – дилеры. Эта схема обычна для наркоторговцев, потому что обеспечивает максимальную безопасность для руководства. Думаю, и здесь особых отклонений нет. Не исключаю, что, прикрываясь лейблом действительно существующей известной фирмы, они выпускают фальшивку, сопровождая ее подлинной инструкцией фирмы-производителя. Напечатать-то сегодня можно, что угодно и как угодно, были бы деньги. Ну, может быть, какое-нибудь промежуточное звено у распространителей и отсутствует. В целях уменьшения накладных расходов. А к чему я тебе все это рассказываю, догадайся с трех раз? – Турецкий улыбнулся.

– Нет, конечно, – с серьезным видом ответила Инга, – это самый действенный способ, во-первых, разбудить несчастную девушку, измученную сомнениями и желаниями, а во-вторых, дать пищу омраченному страхами уму на целый день. Достаточно? В любом случае, очень благородно с твоей стороны.

– Неплохо сказано, и с тобой мне действительно все ясно… девушка! Увы, я не хочу успокаивать, но могу предположить, что, даже взяв троих «налетчиков», претендовавших на твою бесценную душу, мы рискуем еще не скоро добраться до самого верха. А это означает, что успокаиваться тебе, к сожалению, рано. Нет, могу, конечно, и ошибаться, но сам уже не раз с подобными вещами сталкивался. Думаю, и здесь – тот же случай… Ну пускай ваши ищут. Этого ведь мало, Ингушка, сесть преступникам на «хвост», надо отыскать следы, ведущие наверх – к организатору, гонцу, посреднику и, наконец, к источнику. При этом не исключаю, что источник вполне может проживать и не в Латвии. Видишь, какая крутая лестница получается?

– Вижу, обрадовал с утра.

– Рад стараться. А теперь отдыхай. Еще рано, семи нет…

– Ну ты – хорош! А самому сладенького не хочется? – с ухмылкой опытного провокатора спросила она.

– Вчера уже было – во! – он чиркнул пальцем по горлу. – Думал, объемся!..

– Какой же ты все-таки… уйди с глаз! – Инга скривилась, как от чего-то кисло-горького во рту, и уткнулась носом в подушку.

– Пра-а-тив-ный, – добавил он гнусавым голосом и ушел, издевательски смеясь.

Следы прошедшей, как ее окрестил Турецкий, «бурной ночи» были хорошо заметны на лице адвоката Дорфманиса. Оно опухло, и под глазами набрякли серые мешочки.

– Ты чего, совсем не спал? – удивился Турецкий.

– Можно подумать, что ты…

– Я-то как раз спал. Рядом с женой.

– Скажи, пожалуйста!.. А эта дама, я тебе должен, между прочим, заметить, у-у-у! Значит, нет… – он «поиграл» бровями. – Ну поедем, посмотришь?..

По пути в Ригу Турецкий поинтересовался, чем закончилась полицейская операция с установлением местонахождения дистрибьютера фирмы? Не проще ли было связаться с самой фирмой и предоставить ее руководству инструкцию вместе с образцом средства для похудения? Уж им-то там проще простого выявить подделку. И заодно установить, кто виноват: производитель, инструкция или невнимательный потребитель?

Адвокат ответил, что и на эту тему у него был разговор со следователем, но тот предпочел не торопиться, ибо того, что случилось, уже не поправишь, а спугнуть преступников проще простого. И лучше всего, по его мнению, сначала попробовать разобраться с представителями в Латвии, а если будет возможность, то и в России. Нельзя исключить, что главное преступление совершается на одном из этих уровней.

– Я его понимаю, – подтвердил свою позицию Турецкий, – но одно другому не мешает. А время между тем уходит зря. Кстати, Лазарь, если мне не изменяет память, то российский дистрибьютер находится в Калининграде? То есть по соседству, так?

– Ну так, и что? – Дорфманис заинтересовался.

– А то, дорогой мой друг, что Калининград в зоне нашей с тобой досягаемости, это – раз, два – уверен, что там будет точно такой же результат, но только вас будут год мурыжить с ответом. Но на ваше счастье, у вас тут есть я. Сами вы там, у нас, фиг, чего добьетесь, еще и по дипломатическим каналам придется действовать, верно? А я чувствую, что малость засиделся, мхом стал обрастать, да и с семьей, слава богу, – все в порядке. Это я к тому, что ваш Пурвиекс вполне мог бы связаться, например, с Меркуловым, – как у нас с тобой уже однажды было, – и попросить о сотрудничестве, о дружеской помощи. Он мог бы сослаться на то, что я и так здесь, и по вашей же просьбе пытаюсь помочь, и осточертел уже вам своими советами, и был бы куда более уместен и полезен для следствия, находясь в Калининграде… Словом, Лазарь, делай выводы самостоятельно, что это я все время за тебя думаю?

Дорфманис захохотал.

– Ну, ты не можешь нам осточертеть, Саша. А касательно твоего предложения – это превосходная мысль! Я обещаю тебе, что уже сегодня, переговорив для порядка со следователем, попытаюсь добиться аудиенции у Ивара Яновича…

«Вот и блистательный повод, – подумал Александр Борисович, – слинять, не подвергая опасности равновесие в семье – во-первых. Не обижая страстно желающую, как говорят спортсмены, прямого, «контактного» общения даму, которая вовсе не заслуживает быть обманутой «честным парнем» Турецким, – во-вторых. И, в-третьих, самому уйти от тяжкого соблазна, не теряя при этом своего лица, сохраняя собственное реноме и полностью исключая у «заинтересованного лица» ощущение, будто он совершил банальный побег. А заодно и помочь хорошим ребятам, они ведь тоже помогли в трудную минуту. Когда Костя попросил их об этом – подсобить по-свойски, без высоких правительственных решений и дипломатических протоколов. Ну, пусть это будет – в-четвертых. Но тогда возникает и в-пятых! Придется сесть и внимательно изучить все материалы следствия, предоставив все той же, в высшей степени приятной, даме самой теперь выкручиваться из неприятной ситуации, в которую она влипла по собственной доброте. А это – не лучший вариант, нехорошо бросать женщин, когда им продолжает грозить опасность. Между прочим, к Ирке все вышеозначенное тоже имеет непосредственное отношение. И о ней, о ее спокойствии, тоже надо думать… Вероятно, может быть и шестое, и седьмое, – не в них суть. Пусть ребятки сами соображают, что им важнее. В любом случае, его отъезд тогда станет вынужденным, и – какие могут быть после этого обиды? И данного слова никто не нарушал, ну скажем, так сложились обстоятельства…»

Подведя краткий итог своим размышлениям, Александр Борисович понял, что такое решение было бы наиболее правильным…

В Рижском полицейском управлении уже начался рабочий день, и ранних посетителей проводили в комнату с односторонним окном в соседнюю, где уже шел допрос задержанных под утро уголовников. По описанию Инги, Александр Борисович сразу узнал длинноволосого, очевидно, дилера, – если исходить из своей же собственной схемы, о которой он недавно рассказывал одной, очень соблазнительной и весьма самонадеянной даме. Ох уж эта ее немотивированная активность! Нет, собственно, у нее-то есть мотив, а вот у него – только подстерегающая со всех сторон опасность. Хорошо еще, что Ирка понимает его состояние…

Допрос шел на родном языке, и Александр Борисович ничего не понимал, надеясь на переводы Дорфманиса. А тот внимательно наблюдал и слушал, покачивая головой с осуждением.

– Ну? – поторопил его Турецкий.

Тот отмахнулся и отрицательно покачал головой:

– Версия – та же. Дамочка легкого поведения, обещала, не в первый раз. Про своего предыдущего «коллегу» – ни сном ни духом. Вероятно, следователь сделает… очную ставку. Я так полагаю. Чтобы прекратить ненужное переливание воды, да?

– Ты правильно предлагаешь, Лазарь. Тогда и я бы посоветовал тебе сделать маленькую подсказку этому следователю, он ведь, кажется, – умный человек?

– Несомненно, – важно отреагировал адвокат. – А ты о чем?

– Я бы посоветовал еще раз снять показания с Инги и ее соседки относительно этого, как его?

– Андрис Грибовас.

– Понятно, – хмыкнул Турецкий, – Андрюша Грибов. Это он – из «бывших»? Или другой?

– Нет, тот моложе, Ян Голомка, поляк, судя по фамилии. Имеет судимость – рэкет. А этот до девяносто первого года работал участковым в Елгаве. Проверено и уточняется, чем после занимался. Из милиции его… – Лазарь сделал жест отторжения. – Благополучно вытурили. Ты должен понимать?

– А как же? Сами же его, говоря образным языком уголовников, «опустили».

– Ну… не так, чтобы… другие же… все-таки смогли… как-то?..

– Возможно, но не мне судить о частностях, когда налицо уже готовый результат. Не обижайся. Если ты уверен, что в России было иначе, ты слишком хорошо о нас думаешь.

– Нет, я не спорю, я – о данном, конкретном случае…

– Понятное дело. А еще посоветуй предъявить Андриса тому старику из Вайвари. Третьего, подозреваю, он там не видел. Их же двое было: Гуннар и Андрис, верно? И повторный рассказ старика о том, чем эти двое там занимались, собьет спесь с этого бандита. Документирование, Лазарь, вот что важно сейчас. Чтоб потом эти не открутились, у вас же адвокатам здесь дана куда большая свобода. Но, я думаю, ваш следователь это понимает, он, смотрю, довольно быстро работает, это – хорошо.

– Так.

– Они и увезли Бруно. Но не в сторону Риги, а – в обратную. Возможно, этих двоих смогут узнать дальше по побережью, в Каугури, в Кемери. Если где-то там их база. Там же вполне могут и обнаружиться какие-нибудь следы исчезнувшего представителя фирмы. А диспетчер, который сидит на телефоне и принимает заказы, может находиться и в Риге. Я бы сейчас оставил его в покое, они сами выйдут на него. А вот все их телефонные звонки за последние, скажем, двое-трое суток, – по-моему, ты уже об этом обмолвился? – немедленно пробил бы у операторов сотовой связи. Может быть, они сами все выболтали, понимаешь меня?