Текст книги "Окончательный расчет"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

18

Вопреки худшим предположениям Померанцева и Турецкого, деревня Шмелевка вымершей все-таки не была, хотя большинство покривившихся домишек действительно казались ослепшими из-за накрепко заколоченных ставень. Оставалось лишь удивляться, почему она пришла в такой упадок: Шмелевка располагалась в удивительно живописном месте, рядом сразу с двумя прозрачными и явно глубокими озерами, в которых, как подумал Валерий, наверняка водилось полно рыбы, возможно даже сомы: одно из озер было глубоким.

Кроме всего прочего, деревенские домишки оказались раскиданными сразу по трем холмам, а лес, окружавший Шмелевку, выглядел девственным. Будь Померанцев на месте здешних богатеев, он бы наверняка избрал для элитного поселка именно это место, а никакое другое. Как выяснилось довольно скоро, не один Валерий придерживался такого мнения.

На самом высоком из холмов, в центре деревушки, высился один-единственный особняк – явно отстроенный недавно, ухоженный, обнесенный сплошным деревянным забором. Оставив Денисов «лексус», которым воспользовался для нынешней поездки, Померанцев неторопливо взобрался на холм, достиг дома и постучал кулаком в крепко запертые ворота, из-за которых тотчас же отозвался громовым лаем явно не мелкий пес. Захлебываться тявканьем и рычанием собаке пришлось не менее пяти минут, прежде чем где-то вдалеке послышался женский голос, цыкнувший на хвостатого охранника. Затем слух Валерия уловил довольно тяжелые, шаркающие шаги, и наконец замок в воротах щелкнул и они доверчиво распахнулись перед незваным гостем.

Перед Померанцевым стояла довольно крепкая бабенка лет, пожалуй, за сорок, круглолицая, румяная, но одетая так, словно родилась и провела всю свою жизнь где-нибудь в девятнадцатом веке. А возможно, и восемнадцатом, во всяком случае, именно такими, воспитанный на учебниках советской поры, представлял себе Валерий крепостных крестьянок: вышитая какими-то мелкими сиреневыми цветочками рубаха, присборенная серая юбка поверх нее, плотно повязанный вокруг головы белый платочек… Некоторое время они с удивлением разглядывали друг друга: вероятно, и он, Померанцев, в глазах бабенки выглядел кем-то вроде инопланетянина в своих джинсах и слегка потертой кожаной куртке! Однако первой заговорила как раз она:

– Ты хто будешь, милок? – Голос у бабенки оказался на удивление молодым и певучим.

– Я… э-э-э… Здравствуйте!..

– Господи благослови! – Она мелко перекрестилась и уставилась на Валерия с прежним любопытством, без малейшей тени тревоги или страха перед чужаком.

– Из Москвы я, – робко произнес Померанцев. – Валерием звать… Шмелевскую да… то есть дом Шмелевых ищу… Не подскажете, это не здесь?..

– А это смотря какие Шмелевы тебе нужны, милый… Тута у нас все как есть Шмелевы!.. Неужто от самой Москвы ехал?!

– От самой, – кивнул Померанцев. – А вы тоже Шмелева?

– Я-то вот и нет, Нина Козакова я, поскольку мужик мой не отседова был… Так какой тебе дом-то нужен?

– Василия Шмелева, сам он в Северотуринске живет, охранное аге… то есть охранку держит. – Неизвестно почему, Валерий автоматически перешел на лексику, по его мнению, наиболее близкую тому диалекту, на котором разговаривала Нина Козакова.

– А-а-а… Ну так это Марьин Васька, должно быть! – сообразила его собеседница. – У него еще одежка такая камуфляжная…

Надо же! Валерий посмотрел на Козакову с уважением: не ожидал, что слово «камуфляж» ей знакомо.

– Тогда ты, милок, вовсе не туда забрел! Тебе прямочки в другой конец, во-о-он туда надо!..

Козакова вышла на улицу и показала пальцем, куда именно.

– Ихний дом отседова виден, гляди, почти на краешке, крыша красным железом крыта… Грязищи там по колено, не просохло еще. – Она красноречиво покосилась на туфли Валерия. – Тут тебе, милок, не Москва!

– Это я заметил! – улыбнулся Валерий. – А вы, стало быть, тут живете? – Он кивнул на дом.

– Нетути, – покачала головой Нина. – Я туточки не живу, а по хозяйству приглядываю. У Щегловой Надежды, стало быть. Надежда теперя богатая стала, вишь, какой домище отгрохала?.. Только чтобы летом с мужиком своим и гостями жить…

– Много у вас тут народу осталось? – поинтересовался Померанцев, прежде чем отправиться к дому Василия. – А то, чего доброго, и я бы тут домишко прикупил… Больно места красивые!..

– Какой тут народ? – вздохнула Козакова. – На Васькиной улице один дедок, да еще три семейства на всю Шмелевку… Остальные продавцы давно в городе, там и ищи… Ну бывай, милок!

И так же внезапно, как появилась, эта жительница позапрошлого века шагнула назад на подворье и захлопнула перед носом Померанцева ворота.

Дом Шмеля, двухэтажный и с двускатной крышей, и впрямь требовал ремонта. Об этом буквально вопили и осевшие серые бревна, из которых он был сложен, и навечно распахнутая калитка наполовину обвалившегося забора, и заросший толстенным мхом фундамент. Однако на окнах первого этажа имелись шторы, в данный момент плотно сдвинутые, дверь была, как убедился Померанцев, крепко заперта, а от ворот к ней вела вполне приличная, выложенная кирпичом дорожка.

Обойдя строение вокруг, Валерий обнаружил довольно большей, давно заброшенный огород и отсутствие второго, черного входа. На том месте, где он был бы уместнее всего, – напротив заброшенных грядок, отделенных от подворья невысоким плетнем, обнаружилась неожиданно выглядевшая на фоне бревенчатых стен кирпичная пристройка, напоминавшая вход в подвал какой-нибудь овощной базы и явно появившаяся здесь гораздо позже, чем сам дом. На одностворчатых металлических дверях висел замок.

Померанцев задумчиво оглядел пристройку, замок потрогал, убедившись, что он не только новенький, но и тщательно смазанный. Затем так же внимательно обследовал просторный двор. Окрестности его вполне устроили: во-первых, удобный каменистый подъезд со стороны шоссе. Во-вторых, пустующие соседние дома с заколоченными ставнями. И, наконец, густые заросли бузины и осины, делавшие всю эту довольно широкую улочку похожей на лесную аллею.

– Замечательно… – пробурчал Померанцев себе под нос и, сделав пару пометок в записной книжке, двинулся к Денисовому «лексусу», который оставил неподалеку.

Мозолевский слегка отхлебнул из бокала любимого им мартини и незаметно кинул на Женю, сидевшую напротив него, пристальный взгляд, отметив, что за считанные дни его бывшая любовница удивительно подурнела. Неужели из-за любви к нему?.. Роман ощутил в душе что-то похожее на удовлетворение и поставил бокал на стол.

Евгения Петровна Шмелева за последние несколько дней и впрямь сдала: смуглая, гладкая, всегда ухоженная кожа потускнела и приобрела желтоватый оттенок, под глазами обозначилась легкая, но отчетливая сеточка морщин. Жене понадобилось двое суток для того, чтобы понять, в какую ужасную ситуацию она попала… Злость, отчаяние, ненависть и страх попеременно вспыхивали в ее душе с того момента, как стала очевидной вся глубина унижения, которой подверг ее этот сопляк, этот юный московский бандит (единственное, в чем Женя не сомневалась), кинувший ее как последнюю дуру… Именно дурой, законченной идиоткой она и была, доверившись, в сущности, первому встречному, о котором на самом деле ничего не знала – несмотря то что «познакомилась» с его мамашей… Да и с мамашей ли?! И как ловко увел сберкнижку!

Но самым страшным было даже не это. Все последние дни Евгения Петровна мучительно старалась припомнить их с Альбертом разговоры. Что именно и когда она сказала проклятому «ангелочку» из того, говорить чего вовсе не следовало?.. Хорошей памятью Женя не отличалась даже в школе, не то что теперь. И единственное, что она понимала четко, – над «Щитом» вообще и над ее мужем Василием в частности нависла опасность. Смертельная! А раз так – то и над ней, Женей, тоже… Еще ужаснее было то, что даже предупредить Василия или того же Мозолевского о грядущей беде она не могла: Женя и под пытками не созналась бы ни мужу, ни своему бывшему Ромео не только в том, что позволила себе завести любовника, но главное – в том, какому унижению подверглась… Она и сама не знала, почему согласилась встретиться сегодня с Мозолевским. Возможно, лишь потому, что из-за паршивца, посмевшего обвести ее вокруг пальца, вина Романа как-то уменьшилась. А возможно, потому, что надеялась через него разведать, во что ж такое они с Василием вляпались…

Впрочем, некоторые варианты Женя была в состоянии прикинуть и сама. И было их предостаточно: «мокруха», оказавшаяся неугодной кому-то, кто был куда круче Шмеля с Мозолевским. Деньги, которые они, вместо того чтобы отстегнуть заинтересованным людям, оставили себе… Ну и еще парочка столь же чреватых неприятностями ситуаций.

Женя с большим трудом вернулась к реальности и, поймав взгляд Мозолевского, заставила себя презрительно улыбнуться и пожать плечами:

– Ну и чего тебе от меня надо?.. – поинтересовалась она сквозь зубы. – По-моему, говорить нам не о чем, не находишь?

Роман улыбнулся и покачал головой:

– А по-моему, молодой любовник действует на тебя нелучшим образом, выглядишь утомленной. – Он всегда считал, что атака действительно лучший способ защиты. Однако совсем не ожидал той ярости, которой полыхнули в ответ Женины глаза.

– Еще слово – и я встану и уйду! – Она залпом проглотила почти полбокала. – Слышишь, ты?! Еще смеешь после всего говорить о моихлюбовниках?!

Мозолевский слегка опешил, но тут же взял себя в руки:

– Солнце мое, – голос его был холоден и сух, – по-моему, ты что-то спутала: я не тот, кто клялся тебе в вечной любви и верности перед алтарем! Да и мало ли какие капризы могут быть у холостого мужчины?.. Мудрые женщины закрывают на это глаза, а не пускают по следу якобы возлюбленного грязных шпионов… Кстати, узнаю, кто тебе оказал эту, с позволения сказать, услугу – пристрелю собственными руками!

– Если я в чем и не сомневаюсь, – прищурилась Женя, – так это в твоей способности пристреливать собственными руками.

Теперь ярость вспыхнула в глазах Мозолевского, но всего на мгновение.

– Лестно! – Его тут же появившаяся улыбка куда больше напоминала собачий оскал. – Надо полагать, что и к своему Шмелю ты в этой связи относишься с тем же почтением!..

– Что ты хочешь этим сказать? – Она с наигранным безразличием на этот раз неторопливо отхлебнула из своего бокала.

– Вообще-то, – процедил Роман, – разговор не для ресторанного застолья, однако скажу: чем реже ты, Женечка, будешь впредь открывать свой очаровательный ротик, тем лучше для твоего супруга, от которого, если память мне не изменяет, зависит все твое благополучие!.. Или твой новый хахаль будет побогаче нас со Шмелем?..

– Во всяком случае, покруче. – Евгения Петровна уже полностью овладела собой, в чем ей немало помог мартини. – Московские вообще покруче северотуринских!

Она с удовлетворением отметила, что Роман слегка побледнел от ярости. Однако держать себя в руках он умел.

– Ага… Следовательно, твой нынешний из столичных… Надеюсь, у тебя хватит ума не вякнуть ему ничего лишнего, Женечка, а то ненароком всякое может случиться…

– Ты ему угрожаешь? – Женя фыркнула и подняла одну бровь, демонстрируя одновременно и легкое удивление, и безразличие к данному факту. – Или, возможно, мне?..

– Зачем мне угрожать тебе, если лучше, чем ты сама, тебя, дорогая, погубить никто не в силах?..

Мозолевский попал настолько в точку, что Женя промолчала, закусив губу. А когда заговорила, ни злобы, ни насмешки в ее голосе уже не было.

– Вот что, Роман, – она устало откинулась на спинку стула. – Не знаю, что именно ты собирался мне сказать. Вообще-то мужчины в таких случаях хотя бы попытку оправдаться делают, прощения просят… Но ты, видимо, не из тех!

– Я не из тех, – подтвердил он.

– Что касается меня, – Женя словно и не заметила его реплики, – если ты полагал, что я начну демонстрировать тебе свои немыслимые страдания брошенной женщины, то – нет. Я, видишь ли, тоже не из тех… Но есть еще один момент, касающийся нас обоих, а как ты утверждаешь, и моего мужа тоже.

Мозолевский посмотрел на нее внимательно, но промолчал.

– Ты сам всегда утверждал, что у меня замечательная, прямо-таки редкостная интуиция… Или тоже врал?

– Я тебе вообще никогда не лгал, – поморщился Роман. – Если ты полагаешь…

– Перестань! – Женя резко допила свою порцию. – Речь сейчас не об этом! Так вот насчет интуиции. В последнее время я шкурой чувствую, что вы с Василием вляпались во что-то скверное, чреватое серьезными неприятностями… Помолчи!

Она мотнула головой, предупреждая попытку Романа что-то возразить.

– Пока что моя интуиция действительно не подвела меня ни разу, – беззастенчиво солгала Евгения Петровна. – И всякий раз, как я предчувствую что-то… Словом, оно и случается… Васька, как обычно, в ответ на все мои вопросы молчит. А ты – ты ничего не хочешь на это сказать?

Мозолевский задумчиво посмотрел на Женю.

Ни в какую интуицию, тем более в ее – так же, впрочем, как и в любую другую мистическую чепуху, – он не верил. Момент, однако, для «Щита» и впрямь был не самый спокойный. Во всяком случае, от Мозолевского не ускользнуло, что не только Пименов, но и их общие московские друзья, кажется, всерьез озабочены наездом Генпрокуратуры, хотя связей Панченко вроде бы должно хватить для того, чтобы погасить энтузиазм прокурорских… Кроме того, прослушка, установленная за опергруппой, свидетельствовала о том, что в своем расследовании те благополучно топчутся на месте.

С другой стороны, в последний раз Пименов впервые за все время попенял Мозолевскому на то, что, мол, с депутатом они погорячились. Правда, Роман доказал ему обратное, как говорится, на раз-два: ушлый московский братец Корсакова был не лыком шит, до того как он докопался бы до истины, депутату оставался один шаг. А тогда… Что бы могло произойти тогда, даже Пименов с его убогим воображением был в состоянии представить. Корсаков-младший, как выяснилось, прекрасно знал об угрозах его братцу, и тот даже успел поделиться с ним тем, что намерен встретиться, как он выразился, с «вымогателями», высказав уверенность, что знает, кто они: поскольку даже Фомин не был в курсе миллионной суммы, пришедшей на счет химзавода, о чем Мозолевский, к сожалению, не знал, вариант оставался один-единственный: сотрудник «Щита», в присутствии которого Корсаков-старший разговаривал с закупщиком по телефону. В разговоре прозвучал и срок поступления денег на счет… Словом, семи пядей во лбу быть не обязательно, чтобы вычислить, кто и что.

Единственная ошибка Корсакова-старшего состояла в том, что подозревал он именно сотрудников ЧОПа, но никак не его руководителей… Братец, судя по всему, оказался умнее, а умные, как известно, долго не живут!

Наконец, имелась и третья сторона. Наилучшим вариантом для Мозолевского во всем, что касалось бывшей любовницы, был бы спокойный переход на дружественно-деловые рельсы… И вот теперь своим вопросом Женя сама давала ему такую возможность.

– Почему ты молчишь? – поинтересовалась она.

– Я не молчу, я думаю, – серьезно произнес Роман. – Перебираю в памяти все, что может иметь хоть какое-то отношение к твоим предчувствиям.

– И каков результат?

– Единственное неудобство сегодняшнего дня, – откровенно сказал Мозолевский, – московское расследование по этому их депутату, братцу Корсакова. Но это, как ты понимаешь, проблемы прокуратуры, а не наши. Василия, однако, вызывали, расспрашивали – как основного владельца «Щита». Меня пока нет, но вызовут наверняка. Московские гости работают, как я заметил, весьма неторопливо, но это не значит, что глубоко копают.

– Откуда знаешь?

– Да уж знаю, – усмехнулся Роман, успевший прослушать, будучи в гостях у Пименова, парочку записей с прослушки люкса, в котором жили почти все московские следователи и опера. – Думаю, Женя, на этот раз ты волнуешься напрасно, хотя учесть учту…

– Мне пора! – неожиданно резко подхватилась Евгения Петровна. И, несмотря на протесты не ожидавшего такой спешки Мозолевского, действительно ушла, оставив его за столиком наедине с двумя пустыми бокалами.

Оказавшись в салоне своей машины, Женя, несмотря на поспешность, с которой покинула ресторан, заводить движок не торопилась. Новая, совсем уж нехорошая мысль пришла ей в голову, пока Роман рассказывал про то, что Северотуринскую прокуратуру трясут москвичи. Ведь и Альберт, будь он трижды проклят, тоже из Москвы… Совпадение?..

Но в случайности Женя уже давным-давно не верила. И если это не тот редчайший случай, когда все-таки произошло совпадение, получалось действительно и вовсе ужасно… Получалось, что общалась Евгения Петровна в своем любовном гнездышке вовсе не с крутым столичным мальчиком, а, вполне возможно, кое с кем похуже…

Женя даже зажмурилась при этой мысли и едва не застонала вслух: теперь вспомнить все, что она успела наговорить этому проклятому ангелочку, было тем более важно. Все, буквально все – каждое произнесенное ею слово.

19

– Хорошо еще, – пробормотал Яковлев, – что луна неущербная… Почти что полнолуние.

Во тьме салона шевельнулся Агеев и едва слышно уточнил:

– Луна три четверти, находится в данный момент в созвездии Тельца…

– Ну и ну!.. – Померанцев сбросил скорость и фыркнул. – знал, что ты, Филя, у нас еще и в астрологии сечешь!

Денис, сидевший на заднем сиденье между Агеевым и Яковлевым, тоже усмехнулся:

– Наш последний клиент был известный астролог, Филя с ним наобщался больше всех – и вот результат… Валер, ты правда хоть что-то видишь? Лично я даже дорогу не различаю.

– Без проблем! У меня с детства хорошо развитое ночное зрение, чтоб ты знал… Все, прибыли!

Молчавший всю дорогу Сева Голованов выбрался из машины первым. За ним «лексус» покинули остальные мужчины.

Между тем тьма, окружавшая их, была и в самом деле практически непроницаемой – какой она может быть только в лесу или в степи в глухой послеполуночный час. Единственный слабый огонек, сквозивший во мраке, казался неизмеримо далеким и мерцал где-то между небом и землей.

– Та-ак, – пробормотал Померанцев. – А Нина-то Козакова не спит… Надо же!

– Кто такая Нина Козакова? – поинтересовался Денис и тут же чертыхнулся, оступившись.

– Нина-то?.. Крепостная крестьянка из дома на холме! – загадочно произнес Валерий. – Слушайте сюда, мужики! Сейчас двигаемся все время вверх, по возможности прямо. Шагов через двадцать начнется удобная дорога, почти сухая… Вон она, шмелевская «дача»!

В этот момент группа мужчин выбралась наконец из-под деревьев, а луна сбросила с себя легкое, полупрозрачное облачко, и на фоне темно-синего, усыпанного звездами неба проступили черные силуэты нескольких домов, молчаливые и угрюмые.

– Двигаем к среднему… Агеев, пока не надо!

Померанцев имел в виду попытку Фили зажечь фонарик.

– Говорю ж, Нина Козакова не спит, а в такой тьме огонек спички – и то будет виден за три километра… Пошли!

Замок на двери дома оказался простейший, и глориевец Сева Голованов открыл его за несколько секунд, словно пользовался не отмычкой, а родным ключиком. Померанцев и тут предпочел двинуться в глубь дома первым, на этот раз беззастенчиво нащупав в темноте выключатель и включив свет.

– А как же твоя крепостная крестьянка? – Денис на мгновение зажмурился – так же как и остальные, сгрудившиеся, как выяснилось, посреди довольно большой кухни. Ни сеней, ни прихожей в доме не оказалось, кухонная дверь открывалась прямо во двор.

– Одно дело – прыгающий фонарик, другое – окна, – серьезно пояснил Померанцев. – Решит, что хозяева приехали.

Он внимательно огляделся по сторонам.

Общее впечатление от дома сводилось к одному слову: запустение. И внутри столь же заметное, как снаружи. Забитая мусором кирпичная печь с плитой, которую явно давным-давно не топили. Рассохшийся, старомодный буфет с приоткрытой дверцей, большой стол с голой и тоже рассохшейся столешницей и несколько колченогих табуреток.

– М-да-а… – пробурчал Яковлев, брезгливо озираясь по сторонам. – Да тут, похоже, нога человека не ступала с доисторических времен… И ты думаешь, мы здесь что-то обнаружим?

Померанцев не ответил, вместо этого заглянул в следующее помещение – через дверной проем, задернутый пестрой и грязной ситцевой занавеской. Это была большая комната с несколькими кроватями, столь же убогая, как и кухня. Входить туда Валерий не стал.

– А кто сказал, что искать мы будем здесь, в доме? Сюда мы заглянули на всякий случай… Филя, посмотри-ка, что там со второй дверью, черным ходом?

Агеев повертел по сторонам головой и наконец наткнулся взглядом на несколько плотно пригнанных серых досок в углу за печкой. Подойдя поближе, он быстро пробежал пальцами по их периметру, затем слегка стукнул по «заплате».

– Ты прав, – кивнул он, – дверь тут когда-то была, но, как видишь, сплыла… Законопатили основательно.

– Наверняка за досками кладка, – задумчиво произнес Померанцев. – Готовь, Головач, свои хирургические инструменты, думаю, на этот раз тебе придется повозиться… Пошли, мужики, дом придется обойти по двору… Вот теперь, Филя, можешь включать фонарик, эта часть подворья с холма невидна. Вообще ниоткуда не видна…

– Странно, что в этой дыре еще электричество не отключили, – буркнул Агеев.

– Ничего странного, – возразил Валерий. – Электростанция здесь рядом, километра два – не больше. А бизнес-леди гнездышко себе тут уже отгрохала… Думаю, через годик-другой они здесь отстроят еще одни Холмы: места уж больно красивые… Все, мужики, двинули!

Померанцев оказался прав: замок на кирпичной пристройке был куда хитрее предыдущего и ни на какие Севины ухищрения поддаваться не спешил.

– Ты пластит, часом, не догадался прихватить? – мрачно пошутил потерявший терпение Яковлев. – И бикфордов шнур заодно… Вам, частникам, ведь все можно… А еще перепилить могли бы за столько-то времени!

Оскорбленный в своих профессиональных качествах, Голованов зашипел в ответ нечто невразумительное и, должно быть, от обиды наконец нажал своей универсальной отмычкой куда нужно. Послышался щелчок, и такой простой с виду навесной замок распался надвое. Вход в пристройку был открыт: узкая металлическая дверь распахнулась совершенно бесшумно на хорошо смазанных петлях.

– На заказ сделан, – Сева имел в виду замок. – Надо будет потом с собой прихватить…

– И думать не моги! – Померанцев заглянул в черное нутро пристройки. – Осторожно, тут ступеньки, я пойду первым, за мной Денис, потом Яковлев, Агеев и Голованов…

– Погоди, Валера! – Денис мягко отстранил Померанцева и пошарил рукой по внутренней стене. – Наверняка выключатель где-то тут… Ага!

Неяркая лампочка вспыхнула откуда-то сбоку, осветив круто уходящие вниз ступеньки, упиравшиеся еще в одну металлическую дверь.

– Головач, иди сюда, – тихо окликнул Денис. – Придется еще поработать… Прямо гитлеровский бункер какой-то!

Как выяснилось вскоре, Грязнов-младший был недалек от истины. Вторая дверь поддалась усилиям Голованова значительно быстрее наружной, и вскоре пятеро мужчин оказались в залитом довольно ярким светом помещении со стенами, выложенными красным кирпичом. Менее всего помещение напоминало деревенский подвал: хозяин здесь явно бывал куда чаще, чем в самом доме.

Никаких тебе рассохшихся буфетов и ситцевых задергушек: в дальнем углу виднелся письменный стол с настольной лампой, на котором стоял маленький телевизор и видеомагнитофон. Слева от него высился новый на вид стеллаж с полупустыми полками, у противоположной стены – узкая кушетка вполне современного вида. Рядом небольшой серебристый сейф и обычной шкаф для одежды выпуска шестидесятых годов. И, наконец, еще одна запертая металлическая дверь…

– Перчатки все надели? – хрипловато поинтересовался Померанцев. – Тогдаприступим… Голованов, займись дверью, с сейфом разберемся потом… Начинаем с письменного стола. Володя…

Яковлев кивнул и направился в глубь помещения первым.

– Гляди, Валера, – окликнул он Померанцева, – тут работы часа на три, не меньше, ежели все кассеты просматривать… Ей-богу, штук тридцать, не меньше…

Померанцев окинул взглядом стеллаж, две полки которого и впрямь были заставлены видеокассетами, и, задумчиво покачав головой, покосился на сейф:

– Пока начинай, но не думаю, что интересующее нас кино здесь…

– И я не думаю, – вмешался подошедший к ним Денис. – Комната явно рассчитана на человека, которому предстоит провести здесь довольно много времени: за сейфом мы обнаружили ведро с водой, в шкафу – посуду и постельное белье…

– Хочешь сказать, что там, – он кивнул в сторону двери, с замком которой возился Голованов, – кого-то держали, а здесь сидел охранник?

– Именно это мы и имели в виду… Сева, ну что?..

– Готово… Здесь замок обычный. Идите сюда, мужики…

Комнатка, находившаяся за последней из дверей подвала, тоже была ярко освещена: выключатель у входа зажигал одновременно все лампы, кроме настольной.

Столпившимся у входа в нее мужчинам ударил в нос тяжелый, сладковатый запах. Кто-то из них негромко присвистнул…

В отличие от предыдущего, помещение было небольшим, не просторнее тюремной камеры. Собственно говоря, именно камерой оно, судя по всему, и являлось. Куча какого-то тряпья в углу, перевернутый стул и самые настоящие наручники, валявшиеся на покрытом бурыми пятнами полу, – вот и вся ее «обстановка». Еще одна куча то ли хлама, то ли мусора в самом дальнем от входа углу, у стены, выглядевшей так, словно в нее палили из пистолета – просто ради развлечения…

– Ни хрена себе, – пробормотал подошедший к дверям позднее остальных Яковлев. – Интересно, откуда сюда вообще воздух поступает…

– Вверху вентиляционные отверстия, – хрипло произнес Померанцев и закашлялся. От вони, стоявшей в помещении, его мутило: этот запах он узнал бы из тысячи других – запах застаревшей, впитавшейся в щелястые доски пола крови… Пятна не вызывали никакого сомнения в своем происхождении.

Денис наконец решился и первым вошел в камеру, где (он в этом ничуть не сомневался) пытали человека, возможно и не одного… Подойдя к куче тряпья, он, поколебавшись, наклонился и слегка разгреб ее. Сладковатый запах тления усилился: из какого-то хлама, очевидно предназначенного в качестве постели для жертвы, Грязнов-младший извлек и поднял нечто заскорузлое, буро-коричневое…

– В чем, говоришь, Валера, был одет Кашев в тот вечер, когда пропал?

Ответил ему Яковлев:

– Спортивный костюм… В деле, которое изъял Курбатов, этот момент отражен подробно… А когда обнаружили тело, куртки от костюма на нем не было, только водолазка… Что, она?..

– Можно звать понятых. – вместо ответа Денис опустил куртку на пол.

– Погоди, – Померанцев, стеснявшийся своей впечатлительности, взял себя в руки и двинулся ко второй куче с мусором. – Глянь-ка, Денис, как думаешь, что это?..

– Дезодорант какой-то, что ли?.. – Денис прищурился, издали вглядываясь в поднятый-Померанцевым баллончик. А разглядев, что именно обнаружил Валерий, сделал то, что не делал никогда. Или – почти никогда: Грязнов-младший грубо выругался…

Баллончик, найденный Померанцевым, не был дезодорантом, во всяком случае, в косметическом смысле этого слова. В руках следователя поблескивал серебристо-синей эмалью один из самых дорогих немецких пульверизаторов, в считанные секунды купирующий своим содержимым астматические приступы…

– Не переживай, – тихо произнес Померанцев. – И без него оснований повязать Шмеля выше крыши…

Денис ничего не ответил и, отстранив Яковлева, так и стоявшего в дверях, вышел из комнаты.

– Соображать надо, – буркнул Агеев, покосившись на баллончик. – Одно дело предоставлять какой-нибудь суке помещение, другое – участвовать в пытках… Вот сволочь!..

– Головач, иди сюда. – Голос Дениса в соседнем помещении звучал абсолютно спокойно. – Нужно заняться сейфом… На стеллаже сплошная порнуха и боевики голливудские. Не будем терять времени, потом просмотрим!

– Есть, – коротко отозвался Сева и направился к маленькому серебристому сейфу. Некоторое время он внимательно разглядывал замок, потом покачал головой: – Пожалуй, тут нам и впрямь пригодился бы пластит… Впрочем, попробуем…

– Давай… Померанцев, ты за понятыми собираешься?

– Чуть позже, а вдруг замочек поддастся?

– Так я именно поэтому и говорю о понятых…

– Ну какая тебе разница, если та кассета действительно там? При понятых ли обнаружим, без них ли… – Померанцев вздохнул. – Может, пока ребята тут работают, на воздух?

– Раньше ты более тщательно следовал букве закона… Пошли!

– Зато ты наоборот… Ладно, я поеду – привезу Нину Козакову и этого дедка, о котором она говорила.

Для того чтобы привезти понятых, Валерию понадобилось почти полчаса. Козакова выглядела на удивление свежей и бодрой, словно времени было не два часа ночи, а ясный, солнечный полдень. Казалось, женщина ничуть не удивилась, обнаружив, кем именно оказался вчерашний «покупатель».

Что касается дедка, – как выяснилось, дальнего родственника Шмелева, – тот выглядел заспанным и сердитым, и, как признался Померанцев, если бы не «крепостная крестьянка», вряд ли бы его удалось уговорить выступить в роли понятого.

Голованов все еще возился с сейфом, пытаясь вскрыть хитрую конструкцию и изредка чертыхаясь. Яковлев при виде понятых извлек бланки протоколов – и процесс пошел…

Козакова довольно спокойно прореагировала на предъявленную ей «камеру пыток», чего нельзя было сказать о дедке.

– Говорил я Марье, когда этот ее засранец еще без портков бегал: мол, забалуешь его – бандюком вырастет! – возмущенно сообщил старик. – Вот и на-кася теперь выкуси!.. Ах ты господи, вонища-то какая… Нинка, у тебя после выпить-то чего найдется?..

– Поднесу, Степаныч, не боись, – кивнула Козакова, молча разглядывая предъявленную ей заскорузлую от засохшей крови спортивную куртку, и с искренним любопытством поинтересовалась у Яковлева: – Никак пытали тут кого?

– Это будет решать следствие, – коротко ответил Яковлев. И в тот же момент раздался наконец победный возглас Головача: «Есть!..»

Серебристый сейф внезапно натужно зажужжал, тренькнул, словно далекий колокольчик, и нехотя дверца его открылась, уступив усилиям Голованова.

И оперативники, и Померанцев с Денисом, и понятые столпились перед металлическим ящиком.

– Так, понятые, – Яковлев нахмурился, – я записываю: «В нашем присутствии был вскрыт…»

– Да пиши ты, молодец, что хочешь! – отмахнулась Козакова, вытягивая шею и пытаясь заглянуть в сейф через плечи мужчин. – А чего там-то, деньги?! Тышши небось?!

И разочарованно собрала губы в гузку, увидев, как один из понаехавших мужиков, покопавшись в металлическом нутре и чем-то там пошуршав, извлек на свет самую обыкновенную видеокассету.

Боль была почти непереносимой. Судя по тому, как скорчился мужчина, гнездилась она где-то в области солнечного сплетения, распространяясь по всему истерзанному телу… Чьи-то пальцы, вплывшие в кадр, грубо вцепились в плечо мужчины и выволокли его из тесной душевой кабинки, отделанной белоснежным кафелем. На мгновение в кадре мелькнуло лицо, и Денис нажал кнопку «Стоп».