Текст книги "Одержимость"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Не люблю. Но просто я как бы за Гордеева поручился…

– Что вы, ей-богу, Александр Борисович? Гордеев на высоте, мы сейчас прощупываем для него некоего Гуревича, шахматного тренера, инфаркт его проверяем.

– Гуревича?

Странно, фамилия того гросса, что обыграл его пятнадцать лет назад, тоже была на «ич», Гаевич? Амарцевич? Может, даже Гуревич…

Турецкий поднялся.

– Ладно, не буду мешать тебе обедать. Хоть и говорят, что оперативник, как и художник, должен быть голодным, но я в это не верю… И знаешь что, Сева?

– Что?

– Я у тебя в долгу, если что-то понадобится…

– Забудьте об этом, Александр Борисович, лучше удовлетворите мое любопытство и позвольте задать нескромный вопрос, ладно? Что вы предпримете теперь, когда все знаете?

– А ничего. Ровным счетом ничего.

– Даже не покажете супруге, что вы знаете, что происходит?

– Конечно, нет.

Выйдя на Тверской бульвар, Турецкий снова засмеялся. Ну надо же какая ирония судьбы! Бридж…

21

На работу, конечно, пришлось ехать на такси. Даже без визита в парикмахерскую Женя добралась только в начале первого. Но Савелий Ильич ни словом не выразил своего неудовольствия, наоборот, тут же бросился поить ее чаем.

– Я уже просмотрел все, что прислал Воскобойников, – кивнул он на две толстенные папки на своем столе. – К сожалению, из биографических данных, списка поединков и прочей статистики очень сложно сделать выводы о предрасположенности Болотникова к суициду. В принципе он был еще очень молодой, перспективный и, главное, очень честолюбивый. Собирался в этом году драться за звание чемпиона мира в классических шахматах по версии ФИДЕ. Ума не приложу, зачем бы ему сознательно все пускать под откос.

– Эти пять кило макулатуры – всего лишь биография и список поединков? – удивилась Женя.

– А то вы не знаете, что такое шеф. А вчерашний ящик с видео? – усмехнулся в ответ Савелий Ильич. – Он прислал все, что нашлось в анналах федерации. От результатов всех медосмотров – а их даже у шахматистов, сами понимаете, сколько бывает – до графиков, отражающих динамику ставок на Болотникова в двух десятках букмекерских контор по всему миру.

– И какие же ставки были на его поединок с компьютером?

– Низкие. Шансы Болотникова и компьютера оценивались примерно как равные.

– А что в Интернете?

– в Интернете? Юрий Петрович попросил подборку об играх с компьютером – там ничего по-настоящему интересного. Компьютеры становятся все мощнее, люди – все хитрее. В принципе пока люди еще держатся, но, видимо, скоро компьютеры победят людей окончательно и бесповоротно. Отзывы об игре с компьютером самые разные, но большинство сходится в том, что с машиной играть легче, чем с живым соперником. И каких-либо упоминаний о психологическом воздействии компьютера на шахматистов во время партий я не обнаружил.

– А Болотников раньше с компьютерами играл? – спросила Женя.

– Официальных партий не было. Но в принципе играл, наверное. Я думаю, он мог себе позволить даже дома завести весьма приличную машину для тренировок…

– Давайте я еще в Интернете поковыряюсь, – предложила Женя. – может, мне больше повезет? Что там, кстати, наш Юрий Петрович?

– Был сегодня, перетащил свои вещи, будем сосуществовать.

– А по делу? С Гончаровой не разговаривал еще?

– По-моему, Юрий Петрович решил вначале обрубить все шахматные «хвосты» Болотникова, а потом уже приниматься за его частную жизнь.

– Боюсь, с шахматными «хвостами» он завязнет по уши на долгие месяцы.

– Знаете, Женя, я тоже этого боюсь.

Она бродила по Интернету часа три кряду. О Болотникове писали много, иностранцы осторожно хвалили, наши тоже хвалили, но взахлеб. Имелся и его личный сайт с фотографиями, анкетой, даже антропометрическими данными. Кроме того, на сайте был форум – не слишком посещаемый, но несколько занятных реплик там обнаружилось:

«Vita. Никакое это не самоубийство, а самое настоящее заказное убийство»;

«Spider. Эта сучка ему изменяла, и в самый момент, когда ему покой был нужен, она с кем-то трахалась. Вот у него и поехало в башке все»;

«Natulechka. Он был пьяный в жопу и просто вывалился, а от журналистов это скрывают, чтобы не позориться, что у нас такие чемпионы»;

«SanSanЫЧ. А он вообще кто, народ? С чего все за ним так упадают? Типа крутой перец?»;

«Zaya. Ему вначале череп проломили стулом, а потом из окна выкинули. А менты, уроды, и не знают ничего»;

«Nik. Не стулом, а гирей. И не череп, а шею сломали и ноги. А ваще он был казел и так ему, казлу, и надо».

Судя по манере выражаться, версии в основном исходили от тинейджеров – любителей початиться. Скорее всего, забрели они на сайт Болотникова случайно или из любопытства. И, разумеется, слепо верить высказанным ими обвинениям не стоило. Но, с другой стороны, глас народа все-таки. И народ даже мысли не допускает, что виной суициду шахматы.

Не там ищет блестящий адвокат Гордеев, не там.

– Кстати, Женечка, вы пойдете смотреть на Мельника? Партия через час уже начинается.

– Не-а, пусть Юрий Петрович идет. Я лучше делом займусь: позвоню, например, Гончаровой или поищу независимого психиатра, чтобы кассеты посмотрел.

22

Матч «Человек – Машина», в котором против английского компьютера «Джонатан Свифт» играл предпоследний чемпион мира болгарин Тодор Бойков, закончился ничьей. По окончании матча Бойков дал небольшой комментарий в Манчестере, где проходило соревнование.

– Подводя итог матчу, хочется сказать, что, по сути, интересной была только 1-я партия. Партия, характерная для противостояния человека и компьютера. И, по шахматным меркам, то была партия приличного уровня. Во второй все решилось моим грубым зевком, третья не оправдала надежд на борьбу – поначалу она складывалась многообещающе, был разыгран интересный дебютный вариант, и вдруг машина свернула игру и – быстрая ничья. Зато в четвертой ход борьбы удалось изменить…

– Каковы шансы Болотникова и Мельника на победу в игре с компьютером «Владимир I»?

– Ничтожно малы. В игре Болотникова не чувствуется былой мощи. И это неудивительно. В минувшем году Болотников и Мельник сыграли на двоих более 80 партий с классическим контролем (каждый вдвое больше, чем я, например, или Сатьянджит Бэй), и я уверен, что у них элементарно не хватает энергии. Кроме того, известно, что сопротивляемость игрока, попавшего в полосу неудач, заметно падает.

– Неужели вы совершенно не верите в возможность даже ничейного исхода? Почему? Вам ведь неизвестны способности «Владимира».

– Попытаюсь пояснить на примере. Например, вы начинаете играть в турнире после трудной дороги или вы немного устали. Поэтому до партии вы можете предложить ничью, но немудрено, если получите вежливый отказ. Как действовать в таких случаях? Возможны две стратегии. Первая: вы разыгрываете какой-нибудь ничейный вариант и смотрите, как соперник будет пытаться разрушить ваши бастионы. Скорее всего, он начнет ошибаться, ну, и тогда… Вторая: вы играете очень агрессивно и стараетесь заматовать оппонента. Он может почувствовать некоторую печаль по поводу своего решения. Вы пытаетесь вызвать быстрый кризис, чтобы не играть 4 или 6 часов. Вопрос: какой из двух вариантов возможен при игре с компьютером? Ответ: никакой.

– Значит ли это, что вы думаете, будто русский шахматный компьютер не слабее того, против которого играли вы сами, или даже сильнее?

– М-мм… Как говорят в России, не стоит бежать впереди паровоза. Поживем, увидим.

– Простите, вы много времени проводите в России, неужели там все еще ездят паровозы?!

– Да, и на них катаются медведи. С гармошками.

14.01.2004.

Роман Исаев специально для журнала «Белый слон»

23

Хороший знакомый, деятель шоу бизнеса, которому Гордеев был обязан «удовольствием» знакомства с Керубино, оказал встречную услугу: нашел авторитетного психолога. Не шарлатана, коих сейчас развелось без меры, а настоящего, из старых спецов, защищавшего докторскую еще при социализме, университетского профессора с узкой частной практикой. Узкой не потому, что клиент не шел, наоборот, валом валил, но у Щапова (так звали профессора) жадность до гонораров, очевидно, была не на первом месте, и консультировал он только особо интересных пациентов. Но что особенно порадовало Юрия Петровича, Щапов некогда работал со спортсменами, то есть с ним можно было поговорить и о Болотникове.

Аудиокассеты с записями похищений Керубино и видео с Болотниковым Гордеев отправил профессору заранее, чтобы тот посмотрел и послушал, когда ему будет удобно, и чтобы не тратить времени в ходе беседы. Ибо на разговор Щапов выделил адвокату 30 минут и ни секундой больше.

Принимал профессор Юрия Петровича в узком, вытянутом кабинете: книжные шкафы, письменный стол, диван, два кресла, мягкий ковер – ничего лишнего и полная звукоизоляция, ни с улицы, ни из приемной не доносилось ни звука. Кассеты Рубинова он вернул сразу же:

– Это, извините, не ко мне. Это к психиатру, хотите, могу вам кого-нибудь порекомендовать. Тревожно, но не смертельно и успешно лечится.

– То есть галлюцинации? – не зная, радоваться такому заключению или огорчаться, спросил Гордеев.

– Вне всякого сомнения. А вот Болотников – случай очень интересный. Говорите, он погиб?

– Да, выбросился из окна.

– Жаль. Очень жаль, я хотел бы с ним побеседовать.

– Почему? Интересный случай?

– Да. Я не рискну поставить диагноз…

– Но что-то вы все-таки можете сказать. Я, например, посмотрев записи, сказал бы, что Болотников раздражен, даже обозлен, у него гигантская мотивация, оставшаяся нереализованной…

– Мотивация? – гневно оборвал Щапов. – У него полное отсутствие мотивации, и это меня заинтересовало более всего. У обычного спортсмена – не физически, а психологически обычного – мотивационные механизмы работают на уровне сознания. Чтобы приступить к обычной рутинной тренировке, их нужно включить. чтобы преодолеть волнение перед игрой, их тоже нужно включить! перебороть страх перед авторитетом соперника – опять включить! и так до бесконечности!..

– Подождите, – попросил Гордеев, – Вы разглядели у Болотникова следы некоей психологической травмы или, может быть, сам момент?

Щапов недовольно передернул плечами:

– Я не знаю, был ли Болотников обычным спортсменом… Если он обычный спортсмен и его многочисленные победы обусловлены исключительно трудолюбием и благоприятными обстоятельствами…

– Давайте предположим, что необычный, что это нам дает?

– О! Чемпион отличается от простого талантливого трудяги кардинально. Мотивация чемпиона абсолютна – победа. Это, как правило, не чья-то заслуга и не результат чьих-то сознательных усилий. Она формируется еще в детстве, до прихода в спорт, и ее хватает на всю оставшуюся жизнь. Ее невозможно стимулировать, она все время предельна! Чемпион, как электровоз, все время несется вперед, и провода, от которых он питается током, – бесконечной длины, и на его пути не бывает перебоев с электричеством. В нормальных условиях это прекрасно, это дает решающее преимущество – позволяет победить самого себя: усталость, хандру, мелкие травмы, бытовые неурядицы, – и в итоге одержать верх над соперником. Но бывают ситуации, когда абсолютная мотивированность – проблема. Чемпиона нельзя подстегнуть! Ни он сам, ни кто-либо другой не сможет.

Гордеев протестующе замахал руками:

– Хорошо, понимаю, вы хотите сказать, что нечто лишило Болотникова абсолютной мотивированности?

– Вы меня не слушаете! Точнее, не желаете слушать. Что я вижу, глядя на этого молодого человека? Он определенно в состоянии психологического дискомфорта. Скованность, навязчивые движения, несоразмерные усилия при попытке сосредоточиться. К концу первой партии он уже, выражаясь простыми словами, не в своей тарелке. Во второй партии он тестирует ситуацию, еще не отдавая себе отчета в том, что он заранее побежден, потому что не готов. Не готов психологически. Он пытается себя подстегивать, а выходит только хуже. К третьей партии он придумывает себе некий ритуал – поведенческую схему и истово ее придерживается. Как мы видим из записи, прогресса нет, он снова проигрывает.

– Ясно, Болотников потерял уверенность в собственных силах и, чтобы себя подстегнуть, изобрел ритуал: держаться за голову, поменьше двигаться, не отрывать глаза от доски?..

– Любой спортсмен – человек суеверный. Ритуалы нужны ему, чтобы обеспечить необходимый психологический настрой, скажем, предстартовый. Чем крупнее спортсмен, тем сложнее его ритуалы и тем важнее их роль, понимаете?

Гордеев с серьезным видом кивнул.

– Они помогают отстраниться от помех, – продолжал Щапов, – случайных и злонамеренных, избавляют от необходимости принимать импровизированные решения в экстренной ситуации. А великий спортсмен рано ли поздно осознает, что все эти приметы, заклинания и прочие оккультные штучки, к которым он прибегал от случая к случаю, недостаточны! Он на собственной шкуре испытал, сколь велика роль необъяснимых, потусторонних сил, как они могут в решающее мгновенье поддержать или, наоборот, помешать и, однажды поверив в них навсегда, становится другим. Причем сразу. Его вера, или, если хотите, суеверие, как и мотивированность, абсолютны. Я попробую вам кое-что объяснить. Дайте мне буквально десять минут и обещайте не прерывать.

Юрий Петрович невольно взглянул на часы – до конца отпущенного ему времени оставалось пятнадцать минут, а ничего конкретного он пока не услышал.

Щапов откинулся на стуле и без паузы перешел на лекторский тон:

– Много лет я занимался исследованием ритуального поведения спортсменов. Если отбросить академический пафос, я изучал, насколько они близки к Богу, вернее, насколько они впустили его в себя. И я твердо установил истину: великие спортсмены без Бога – никуда! Когда поведение контролируется сознанием, Он не проявляет себя. Но при запредельных нагрузках, когда сознание заведомо не справляется, Бог берет управление в свои руки.

Немногие готовы, а главное, способны стать Его руками и ногами. Для этого, разумеется, недостаточно просто выключить сознание. Просто выключив сознание, вы впадете в состояние прострации. Вам доводилось работать по двое-трое суток без сна?

– Бывало, конечно, – кивнул Гордеев.

– И наступал момент, когда вы отключались стоя, так? А проснувшись, ничего не помнили, окружающие над вами посмеивались, рассказывали, как вы продолжали что-то делать во сне, а вы им не верили, было такое?

– Ну, возможно…

– Вот видите! Существуют иные способы рациональной деятельности помимо сознательных. Мои исследования не общепризнанны, но тому есть объяснение. Большинство людей склонны верить в свою исключительность, но не в чужую. Они согласны признать за выдающимися спортсменами сильную волю, организованность и природную физическую одаренность – качества, которых сами лишены, по крайней мере, в совокупности. Все любят повторять: «бегун от Бога», «вратарь от Бога», а вы не задумывались, какой смысл обыватель вкладывает в эти слова?

Гордеев мысленно почесал голову.

– Пожалуй, зависть, тщательно скрываемую, и пренебрежение. Бог выбрал их быть кумирами толпы и служить ее увеселению.

– Блестяще! Что называется, в яблочко! Кто согласится поверить в Бога, который не один на всех?! Который нас с вами даже не замечает, а если и замечает, то мы бесконечно глухи к нему. Вера – самообман, а уничижающее знание человеку свойственно отвергать! Вот почему я практически одинок в своих исследованиях. Но, повторюсь, великий спортсмен рано или поздно вверяет себя Богу. И некоторые, немногие, достигают высшей ступени. Я сейчас говорю не о спасения души. Вера в Бога делает чемпиона психологически неизмеримо более сильным. И это главное его оружие.

– Это очень интересно, – не смог удержаться Юрий Петрович. – И как зовут вашего бога?

Психолог нахмурился:

– Вы серьезно полагаете, что, задав пару «умных» вопросов, будете способны проникнуть в суть вещей? Я не виню конкретно вас, это сегодня общее место. Никто не дает себе труд быть корректным. Крушить и ниспровергать – голословно – пожалуйста! Но добавить хотя бы «с моей точки зрения», а на самом деле – «с моей дилетантской точки зрения» – ни за что!.. Это Остап Бендер говорил, мол, Бога нет и это – медицинский факт. Но Остап Бендер не был силен в медицине. А вот Сергей Бубка, не будем сейчас уточнять, о ком именно и при каких обстоятельствах, сказал: «Ему легче, он весь в Боге. А мне что-то мешает, пока мешает». А Осетров? «Без внутренних сил к сопротивлению… – он имел в виду сопротивление чужому негативному влиянию, – в больших шахматах путь один – в дурдом». Сергей Долматов, международный гроссмейстер, перед ответственнейшим матчем: «Сегодня будет что-то страшное, и я решил судьбу партии вверить в руки Бога, а против Бога нет приема». И так далее. Со многими я беседовал лично, уже более предметно, и всегда находил подтверждение: Бог есть. И это факт! Для меня Бог столь же реален, как этот стол, эти книги и этот диван.

Гордеев ничего ему на это не сказал, десять минут стремительно истекали. Конечно, Щапов психолог, конечно, у него профессиональная привычка: ни слова в простоте, не говорить с человеком, а уговаривать – воздействовать на сознание! Но и психологу надо бы совесть иметь, не пациента же агитирует. Особенно бог его хорош. То он Бог с большой буквы, то что-то вроде нового, одному Щапову известного допинга.

А Щапов расценил его молчание как долгожданную капитуляцию:

– Видите, возможно, если бы у меня была возможность поговорить с Болотниковым, он бы и остался жив. По крайней мере, он был бы понят.

– Давайте подытожим, – попросил Юрий Петрович. – Простыми словами. Вы считаете (на основе предоставленных видеозаписей), что Болотников утратил некую психологическую опору, так?

– Да.

– Что никакими известными ему до того способами он не смог восстановить психологический настрой, отчаялся, окончательно разуверился в себе или боге, или боге в себе?..

– Да.

– То есть, говоря еще проще, вы думаете, к концу третьей партии он был готов покончить с собой?

– Да. За исключением того, что мои выводы базируются исключительно на увиденном. Если бы я поговорил с ним самим, возможно, выводы были бы диаметрально противоположны.

«Накачанный» всей этой психологической галиматьей, Гордеев поехал домой и стал смотреть по НТВ-Спорт репортаж об игре Мельника. Можно было, конечно, пойти посмотреть вживую, приглашение было, но часа три высидеть, глядя, как один человек на сцене тоже просто сидит, ну, иногда ходит… Нет, после беседы со Щаповым у Юрия Петровича не было на это сил.

В сжатом варианте все выглядело куда как динамичнее. Мельник проиграл и расстроился, компьютер выиграл и никаких эмоций не проявил. Юрий Петрович, как ни странно, и у Мельника увидел полный набор навязчивых движений – и скованность, и несоразмерные усилия при попытке сосредоточиться. Психологи, даже лучшие, всем подряд ставят один и тот же диагноз, что ли? Интересно, что сказал бы Щапов, глядя на Мельника? Что ему тоже нужна консультация и он морально готов покончить с собой?..

24

– Чертова погода…

– А? – Рыжий прекратил монотонно поднимать и опускать лом. – Извините, Глеб Николаевич, не расслышал.

– Чего не расслышал?! Тебе б все отлынивать.

Глеб Николаевич тоже остановился перевести дух, поглубже нахлобучил старую армейскую ушанку, некогда серебристо-голубую, а ныне пепельно-серую, с еле заметной вмятиной от кокарды, достал из кармана пачку «Ватры», но, передумав, спрятал.

Рыжий, дурачась, стал наскакивать на сугроб, держа лом наперевес, как копье. Опасно махнув пару раз перед носом напарника, он сплеча вогнал свое орудие в плотный, лежалый снег на две трети.

– Змий повержен! – торжественно объявил Рыжий. – За проявленную доблесть победителю вручается орден Георгия Победоносца и денежный приз в размере десяти копеек. – Он подбросил монету, но, поскользнувшись, упустил, и она нырнула в сугроб следом за ломом.

– Обалдуй, – сказал Глеб Николаевич устало.

Рыжий раздосадованно сплюнул:

– Тьфу! Как раз на пачку сигарет захватил! Теперь десяти копеек как раз и не хватит.

– Еще чего! На уже. – Глеб Николаевич с сожалением протянул ему свою «Ватру»: – обещался не давать тебе больше… О-хо-хо! Ну, ничего. Заберут тебя весной в армию, там тебе дадут прикурить! Жаль, ты ко мне не попадешь!

– Не заберут, я откошу.

– Посмотрим.

– Посмотрим!

Рыжий попробовал выпускать дым колечками, но ветер рвал и сминал их, едва они отрывались от губ.

– Вроде уже таять начало, так таяло бы, что ли, – проворчал Глеб Николаевич, снова принимаясь за работу. – А то опять вздумалось ему приморозить.

– Нет справедливости на свете, – констатировал неожиданно погрустневший Рыжий. – Эскалибур! Ко мне! – Он дернул лом сперва одной, потом двумя руками, но ожидаемого эффекта не последовало, тот поддавался понемногу и вышел только раза с пятого. – Вот Лехе Колпакову долбить не приходится, когда его очередь на первом этаже – всегда оттепель.

– Нашел кому завидовать!

– А я не завидую. Хотя бог убогих любит.

– Скажи еще, что их в армию не берут.

– Далась вам эта армия! Тоже мне цитадель порядка и величия духа! В Афгане обделались, в Чечне в первый заход обделались, во второй, считай, тоже обделались…

– Такие ж сопливые, как ты, и обделались!

– Давайте не будем перекладывать с больной головы, да? Про Афган вообще молчу, меня тогда еще и в проекте не существовало, а когда Паша Мерседес брал Грозный на Новый год, я как примерный третьеклассник хороводил на утреннике в Кремле.

Рыжий в несколько энергичных ударов сокрушил ледяной панцирь над водосливной решеткой и принялся столь же энергично разминать шею.

– Ну что ж ты за человек такой, а? – рассердился Глеб Николаевич. – Тоже придумал себе – остеохондроз. Ты хоть представление имеешь, что это за дрянь?

Рыжий прекратил ворочать шеей и уставился на курсантов школы милиции, стоявших в оцеплении неподалеку.

– А вы видели, Глеб Николаич?

– Кого?

– Ну этого… Акробата. Аэронавта.

– Да ну тебя!

– Покойников боитесь?

– Ты работать собираешься? Или думаешь, пенсионер Вооруженных Сил будет за тебя ломом махать?!

– Так сидели бы на пенсии!

Глеб Николаевич отвернулся и замер.

– Простите! – тут же добавил Рыжий. – сорвалось.

Он посмотрел вверх. Небо было невероятно низким, темным, почти черным, со светлой каймой на далеком, недостижимом горизонте, отчего казалось вогнутым, провисшим.

– Скоро упадет, – сказал Рыжий. – И раздавит. У меня сейчас случится приступ клаустрофобии прямо на открытом воздухе.

Против ожидания Глеб Николаевич ничего не сказал про армию. Он поднял на него глаза, но сразу поспешно опустил.

– Мы с вами как шахтеры, Глеб Николаевич. Только после смены не поднимемся на поверхность… Ответите честно?

– Чего тебе еще?

– Побожитесь.

– Отстань!

– Нет, побожитесь! Вы же считаете себя наставником молодежи? В частности меня – яркого представителя племени молодого-незнакомого, остро нуждающегося в духовном наставничестве.

– Знаешь, в чем ты нуждаешься?

– Знаю. В армейской дисциплине. Но подозреваю, ее давно не существует. Поэтому не увиливайте.

– Ладно, говори уже! Все равно стоишь, ни черта не делаешь, баклуши бьешь.

– Вы не побожились, – напомнил Рыжий.

– Я – атеист.

– Крещеный?

– А как же.

– Ну вот!

– Что вот? Я же не говорил, что родители были безбожники.

– Ответьте мне как мужик со стажем. Понимаете?

Глеб Николаевич ухмыльнулся.

– Вот вчера посмотрел на небо и не смог. Такая тоска… Там где-то звезды живут миллиарды лет, а мне, дай бог, еще полтинник протянуть. Да что полтинник, хотя бы еще раз их увидеть! А что я успею за это время? Ни черта не успею же как пить дать. Кто обо мне вспомнит век спустя? Кто-то ведь и сто лет назад здесь лед долбил. Тоже ему казалось: работенка не архиважная, но достойная. И копеечка какая-никакая, у других и того нет. А ничего ведь от человечка не осталось, ноль. Имя его неизвестно, подвиг его смертен. Даже если он был, что сомнительно. У потомков голова – не компьютер, всех не упомнишь. От древнеегипетских работяг хоть пирамиды остались, а от сколотого льда что останется? Ну женюсь, рожу таких же оболтусов, которым страшно будет смотреть на звезды… Да! Так вот, подумал я вчера об этом, и… машинка сломалась. Неудобняк жуткий. Может, сточил?

– Значит, хочешь, чтоб я тебе как мужик со стажем ответил?! – переспросил Глеб Николаевич, прищурившись.

– Вы побожились! – напомнил Рыжий, почувствовав подвох.

– Врешь, ничего я тебе не обещал.

– Вот так всегда! Советы, Глеб Николаич, хороши вовремя, когда их спрашивают. А не когда у вас язык чешется.

– А ты не пыхти, как дырявый самовар, я отвечу. – Глеб Николаевич выдержал паузу. – Про звезды ничего не скажу. А насчет машинки… В солдатиков тебе надо играть, а не по бабам шастать, раз такие вопросы задаешь!

Несколько минут Рыжий остервенело долбил лед, и Глеб Николаевич, опасаясь осколков, отступил от него на приличное расстояние.

Из кольца оцепления выехала милицейская «Газель».

– Закурить не будет? – спросил Рыжий у шофера, почти своего ровесника.

– Держи, – обрадовался водитель. Ему тоже было скучно. – Эксплуатируют? – кивнул он в сторону Глеба Николаевича.

– Меня?

– Не меня же. У дедугана лом втрое тоньше. Смотри, руки до локтя сотрешь.

– Положено. По сроку службы.

Водитель зевнул:

– У вас тут не гостиница, а стартовая площадка. Два дежурства подряд, прикидываешь?

– А кто на этот раз?

– Кто-кто?! Очередной шизик. Это уже хроника. Самому можно дежа-вю подцепить.

– Два раза – еще не хроника, – возразил Рыжий. – Знаешь, как Глеб Николаевич говорит? – он посмотрел на напарника. – один раз – случайность, два раза – закономерность, три – система.

– Все прапоры так говорят. У них десять присказок на все случаи жизни. – Водитель взглянул на небо: – Хоть сегодня солнце вылезет, может, дорогу подсушит.

– Как же! – мстительно сказал Рыжий, представляя, как вечером опять пойдет мокрый снег, к утру схватится ледяной коркой и завтрашняя смена первого этажа, любимчик богов Леха Колпаков и кто-то второй, уже не суть важно кто, будут долбить ее ломами. – У Атлантов тоже перекур, – сказал он, запрокинув голову, и щелчком отправил окурок в водослив.