355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фридрих Незнанский » Одержимость » Текст книги (страница 4)
Одержимость
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 00:29

Текст книги "Одержимость"


Автор книги: Фридрих Незнанский


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

…Впрочем, совершенно не факт, что Климук сейчас в Испании. Еще месяц назад он заявлял, что непременно приедет посмотреть на матч «этих трех тугодумов» – имелись в виду, конечно, Болотников, Мельник и «Владимир I» (чем поверг организаторов в легкое смятение), однако в зале гостиницы «Хилтон» ни разу замечен не был.

Еще один выдающийся шахматист, автор многочисленных шахматных учебников, предпоследний чемпион мира, болгарин Тодор Бойков (3-й в рейтинге) сейчас находится в Москве (куда он переехал на постоянное место жительства еще три года назад) и как будто пишет книгу о ста лучших гроссмейстерах двадцатого века. Что, впрочем, не мешает ему регулярно принимать участие во всех крупнейших турнирах. В последнее время Бойков демонстрировал странную динамику: на одних турнирах он шел по пути наименьшего сопротивления, стремясь завершить все партии как можно быстрее вничью, на других показывал очень интересную игру. Впрочем, уровень его мастерства, видно, все-таки падает, потому что за последний год он опустился в рейтинге уже на четыре позиции и сейчас занимает седьмое место. Бойков, однако, на публике давно не появлялся, а интервью, которые он дает спортивным журналистам, вполне могут быть сделаны по телефону или по электронной почте. Так в Москве ли он на самом деле?

В общем, единственный достоверный вывод, который можно было сделать из перелопаченной информации: лучшие шахматисты мира – люди по-настоящему экстравагантные.

Дименштейна и шведа из списка подозреваемых можно было, пожалуй, исключить, но остальных придется раскапывать дальше. А особенно заинтересовали Гордеева Климук и Бойков. Они были полной противоположностью друг другу, словно объектив и негатив. Бойкову было 42 года, и он являл собой саму дисциплину и пунктуальность, его карьера развивалась поступательно, и чемпионом мира он стал в 38 лет. В шахматном мире его звали мистер Йес, потому что долгое время не бывало случая, чтобы кто-нибудь в чем-нибудь от него получил отказ. Бойков участвовал в благотворительных акциях, одним из первых стал активно играть против мощных компьютеров, открывал шахматные академии, даже снимался в кино, никогда не проявляя особой финансовой заинтересованности. С Болотниковым на официальных турнирах встречался восемь раз, счет 4,5:3,5 в пользу Бойкова.

Климуку же было 24, и он был разгильдяй, каких поискать. В 13 лет он получил звание шахматного мастера и титул чемпиона СНГ среди юниоров, а год спустя бросил школу, заявив, что она «совсем не помогает ему заниматься шахматами»! Климук обожал диктовать устроителям состязаний свои условия. Например, матчи с его участием не могли начинаться раньше четырех часов дня, так как он привык вставать не раньше одиннадцати. Жить в гостиницах он не любил, но уж если приходилось останавливаться в гостинице, то это обязательно должен был быть лучший номер. Ему ничего не стоило пообещать что-нибудь (интервью, игру, выступление на празднике) и потом под самым надуманным предлогом, или вовсе без предлога, отказаться от своего обещания. Во время турниров он никогда не входил в зал, он всегда врывался в него, как буря, и также его покидал, никогда не обращая внимания ни на журналистов, ни на ожидающих автографов поклонников. И еще, он страшно, просто панически, боялся проигрышей и ненавидел ничьи. Из боязни проиграть он выступал на чемпионатах и турнирах крайне нерегулярно, предпочитая им матчи, играя один на один, и действительно, на длинном отрезке времени он был исключительно силен. С Болотниковым на официальных турнирах встречался пять раз, счет ничейный 2,5: 2,5.

Гордеев задумался. Конечно, опыта ему не занимать. Но все-таки для различных деликатных операций неплохо бы иметь под рукой сноровистых оперативников, а еще лучше… Как уточнить, чем, например, на самом деле заняты украинец Климук и болгарин Бойков? Действительно ли они там, где пишут газеты? Или, может быть, как раз Климук в Москве, а Бойков – в Испании или в других теплых краях? В самом деле, если ты пишешь книгу, то зачем непременно сидеть в холодном мегаполисе. Да к тому же ты – обеспеченный человек и не обязан каждый день ходить на службу. Или, если Климук действительно так непредсказуем, как об этом все говорят, и если бы он, например, захотел для каких-то своих сугубо личных целей инкогнито приехать в Москву, он мог бы намеренно об этом сообщить журналистам, чтобы те сделали как раз обратный вывод: мол, ага, раз так, то украинца в Москве нет и быть не может!

Гордеев думал, что шахматный мир обладает некой отличной от всей остальной вселенной логикой, которую не связанным с этим видом спорта понять непросто. Так, может быть, не надо и пытаться? А что, если привлечь самого Дениса Андреевича Грязнова – непревзойденную ищейку, человека без страха, упрека и рефлексий. Пусть Воскобойников против, ему вовсе необязательно об этом знать. Пусть себе думает, что расследование ведется исключительно руками и мозгами Заставнюка и Брусникиной.

Адвокат позвонил Денису и с разочарованием узнал, что его друг сейчас в Санкт-Петербурге, и когда вернется в Москву, никто понятия не имеет. Какая досада!

– А чем сейчас занимается многоуважаемый Юрий Петрович? – с иронией спросили Гордеева в «Глории».

– Собираюсь на межпланетный шахматный конгресс, – вздохнул он, и на этом разговор был закончился.

Мозги закипали. В голове роились всякие бессмысленные слова, вроде «Я тут проездом, устал после Карлсбадского турнира». Пожалуй, стоило проветриться и навестить помощничков.

13

– Если вы будете столько играть, испортите себе глаза.

– Зато нервы успокою.

– Нервы, Женечка, надо успокаивать медитативными играми. Маджонг, например. Хотите, установлю вам маджонг? Очень успокоительная китайская игра.

– Не хочу.

– Тогда все равно бросайте вашего «бомбиста», давайте лучше чаю попьем. – Савелий Ильич, кряхтя и демонстративно придерживая поясницу, поплелся кипятить воду. – И ананасов еще полно в холодильнике, а еще я сыра купил, хотите ананас с сыром? Замечательно успокоительный симбиоз.

– Не хочу. – Женя отобрала у Заставнюка чайник. – Актер из вас, Савелий Ильич, никакущий. Когда вас в самом деле радикулит прихватит, вы в зеркало загляните, запомните выражение лица, может, тогда и симуляция получится более убедительной.

– Злая вы, Женечка. – Заставнюк поджал губы.

– Не злая! То есть, конечно, злая, но не очень. Простите, ради бога, видите – извиняюсь? Скажите лучше, зачем?! Зачем Воскобойникову понадобилось это наше сотрудничество с «блестящим адвокатом»? Зачем ему вообще понадобился «блестящий адвокат»? Если шефу хотелось негромкого внутреннего расследования, мы бы и сами справились. Разве нет?

– Нужен адвокат или не нужен, шефу, согласитесь, виднее…

– Тогда зачем мы при адвокате?

– А это вообще вопрос риторический. Ответ на него вы сами прекрасно знаете. Адвокат, даже самый «блестящий», в одиночку никакое дело не потянет. А сор выносить из избы категорически нельзя. И, кроме того, вам ведь такая работа нравится? Это же намного интереснее, чем бумажки с места на место перекладывать, рисовать графики с диаграммами…

– Ну, не знаю… Может, лучше уж бумажками шуршать, чем быть на побегушках у этого мачо.

– Мачо? Почему мачо? – удивился Савелий Ильич.

– Потому что мачо! У него на лбу написано, что всей его жизнью и деятельностью управляет отнюдь не голова, а совсем другой орган.

– Женечка, – замахал руками Заставнюк, – успокойтесь, я умоляю! Я не понимаю, что на вас такое нашло. Может, не в Гордееве дело?..

– А в чем же тогда?

– Не знаю. И даже предполагать не стану. Ваше личное – это ваше личное. Просто последние дни вы ходите как в воду опущенная.

– Неправда.

– Хорошо, неправда. Вы веселы и энергичны как никогда.

– И это неправда, – вздохнула Женя.

– Ну, не расстраивайтесь вы так. Хотите, расскажите мне, излейте душу. В конце концов, я уже настолько стар, что на мою принадлежность к мужскому роду можно не обращать внимания.

Она ничего не ответила.

– Это из-за Володи, который заходил за вами раньше каждый вечер, а теперь перестал? Вы поссорились? Расстались? Или Гордеев вам все-таки понравился?..

– Что вы, я вся трепещу от восторга!

Заставнюк разлил чай и, забыв о пояснице, сходил к холодильнику за ананасом и сыром, изготовил несколько сочных слоек – сыр-ананас-сыр.

– Не знаю, Женечка, Гордеев, по-моему, вполне нормальный товарищ, вовсе даже не мачо. Заносчивый? нет. хвастливый? нет. Конечно, понадобится некоторое время, нужно притереться, получше познакомиться. Раз начальство хочет, чтобы мы работали вместе, значит, будем работать вместе…

– Была большая и чистая любовь, которая мелко и грязно закончилась.

– Что, простите?

– Сводка с личного фронта.

– Да-да, я понял, – сконфуженно закашлялся Савелий Ильич. – Бутерброд берите.

Женя, чтобы не обижать старика, откусила кусочек. Заставнюк, пряча смущение, тщательно размешивал в чашке сахар.

– Давайте не будем больше об этом, хорошо? – предложила Женя. – Поможете мне отсмотреть этот бесконечный триллер? – она кивнула в сторону доставленного с утра ящика видеокассет с записями игры Болотникова против «Владимира I». – А я потом помогу вам копаться в Интернете.

Савелий Ильич откликнулся преувеличенно бодро:

– Конечно! Конечно, помогу. И еще я думаю, мы можем многое сделать из того, о чем Юрий Петрович даже не задумывается, как человек далекий от спорта. Можем просмотреть открытую информацию о предматчевых тренировках Болотникова, выяснить, как он питался накануне каждой партии, сколько спал, сколько тренировался, как держался. Еще обязательно нужно проанализировать отзывы о его игре в прессе, особенно негативные, полюбопытствовать, что у нас на тотализаторах: какие принимались ставки, были ли крупные выигрыши в связи с нарушением регламента… Но, Женя, давайте, прежде чем за все это браться, сыграем в морской бой?

– Зачем?

– Для успокоения нервов. Если вы выиграете, значит, Юрий Петрович – кристальной души человек и все такое, и у нас вместе все получится, а?

– Понятно, – усмехнулась Женя. – Значит, морской бой – игра не азартная, а медитативная. По сети или по старинке?

– По старинке.

Расселись по разным углам комнаты, Женя вернулась за свой стол, тщательно вычертила два поля, расставила кораблики, Заставнюк зачем-то откочевал за пустой стол Гордеева и загородился его монитором. Женя про себя посмеивалась над его наивными стариковскими уловками, наверняка ведь будет играть в поддавки, но кто, собственно, ей мешает играть так же?

– Готовы? – справился Савелий Ильич. – Ходите.

– А-1, – стрельнула Женя.

– Мимо. К-10.

– Ранили.

– И-9.

– Так нечестно, по диагонали корабли не стоят. Поддаетесь?

– Пардон, ошибся. К-9.

– Мимо! В-2.

– Подбили!

– Однопалубный?

– Да. Палите дальше.

– Г-4.

– Опять попали! И опять однотрубник! Просто Цусима какая-то!

Женя решила по диагонали больше не ходить:

– Б-4.

– И снова попали! – с прекрасно сыгранным отчаянием возопил Заставнюк. – Ранили. Женечка, у вас на вооружении спутник-шпион?

– Нет. А-4.

– Фух! Мимо. И-10.

– Еще раз ранили. Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… – промурлыкала Женя.

– А «Варяг» был четырехтрубный, – протянул Савелий Ильич, – но он-то как раз и ни при чем: если у нас Цусима, «Варягу» здесь не место, здесь должен быть крейсер «Аврора». И вообще, у меня тут вторая российская Тихоокеанская эскадра погибает, а я, несчастный вице-адмирал Рожественский, в панике палю куда попало – З-10.

– Добили, вице-адмирал!

– Е-10.

– Мимо! Что тебе снится, крейсер «Аврора»… Б-5! Нет, лучше: «я убью тебя, лодочник! я убью тебя, лодочник…»

– Добили, адмирал!

– Я, значит, адмирал? К-1.

– Вы – адмирал республики Того. Мимо!

Женя услыхала в коридоре знакомые шаги, но предупредить Савелия Ильича не успела: через полсекунды в комнату влетел Воскобойников:

– Чем интересным заняты?

– Да вот в морской бой играем, – невинно заметил Заставнюк. – У Женечки душевное смятение…

Воскобойников недоверчиво заглянул ему за плечо:

– Н-да.

– Савелий Ильич загадал: если я выиграю, наш временный босс Юрий Петрович окажется кристальной души человеком и все такое, – пояснила Женя.

– Вы выиграете, – сказал Воскобойников. – Савелий Ильич совершенно бессовестно вам поддается.

– Собрал все корабли в кучку, да?

– Хуже, – засмеялся Воскобойников. – Он их вообще не нарисовал – рисует прямо по вашим выстрелам.

– Не стыдно, Савелий Ильич? – беззлобно возмутилась Женя. – Пожилой человек, вице-адмирал…

Заставнюку было совершенно не стыдно, он довольно ухмылялся в усы:

– Зато смотрите, куда девалась ваша утренняя мрачность?

– Трансформировалась в предобеденную угрюмость.

– Неправда.

– Правда!

– Нет!

– Да!

– Не спорьте, Женечка, я вас прошу.

– Давайте я вам кое-что поясню, – предложил Воскобойников. – Поскольку весь сыр-бор из-за Гордеева и, насколько я понимаю, он вам свое жизненное кредо не изложил, я попробую сделать это вместо него, чтобы вас, Женя, успокоить.

– Сделайте одолжение, – выдохнул Заставнюк.

– Один мой знакомый, заместитель Генерального прокурора, дал Гордееву замечательную, на мой взгляд, характеристику: профессионал, способный влезть в любую щель, а потом выдать вам юридическое заключение по всей форме, откуда она взялась и кто там живет.

– Проныра, – прокомментировала Женя.

– Не проныра, а виртуоз, – не согласился Воскобойников. – Юрий Петрович, возможно, не слишком знаменит, но у него есть опыт работы следователем в Генпрокуратуре и на его счету – это уже я сам выяснил – десятка три запутанных дел, в каждом из которых он проявил себя с самой лучшей стороны. В принципе он специалист по уголовному праву, но относится к тому редкому типу людей, которые, пребывая отнюдь не в юношеском возрасте, продолжают сохранять способность к обучаемости и главное – большое желание и потребность в этом.

– Ну, я же говорил вам, Женя! – воскликнул Заставнюк.

– Хорошо, хорошо, не спорю. Понимаю, что спорить с вами бесполезно.

– Кстати… – Воскобойников хмыкнул. – Я встречался с начальником Юрия Петровича Генри Розановым. Этот адвокат знаменит и потому в нашем конфиденциальном деле бесполезен. Но речь, само собой разумеется, зашла о шахматах, и господин Розанов рассказал мне забавную историю о Гордееве – как Юрий Петрович участвовал в шахматном турнире среди адвокатов, обязали его участвовать. Так вот, в первом отборочном круге Гордеев проиграл подряд 21 партию. Двадцать одну! Из двадцати двух, которые ему нужно было сыграть. Вам это о чем-нибудь говорит?

– В шахматы он играть не умеет, – ответила Женя.

– Я не об этом. Тех, кто не умел играть, там было предостаточно, но только он один не отказался играть после второго-третьего поражения. Из этого можно сделать, как минимум, два вывода: во-первых, Гордеев – человек обязательный, во-вторых – без болезненного самолюбия и честолюбия. Это значит, что он легко сработается с незнакомым коллективом, нашим коллективом. Человек без необоснованных претензий на лидерство…

– А может, он просто мазохист?

– Мазохисты, Женечка, люди угрюмые и лишенные чувства юмора, а Гордеев – нормальный человек, наш человек. Кроме того, двадцать вторую партию он свел вничью!

– Значит, зануда!

– Знал бы я вас меньше, я бы сказал, что это вы зануда, Женя, – отмахнулся Воскобойников. – Нам же нужен скрупулезный профессионал, а не балагур и не массовик-затейник!

– Нет, по-моему, портретец вполне симпатично выглядит, – протянул Савелий Ильич. – Совсем даже не мачо, правда, Георгий Аркадьевич?

– Конечно, нет.

– Ладно, не мачо! Гаучо без пончо! – сдалась Женя. – Я уже обожаю его всем сердцем и жизни своей без него не мыслю, все довольны?

Воскобойников шагнул к двери и, уже взявшись за ручку, вспомнил:

– Собственно, я к вам шел, чтобы сказать, что Гуревич согласен, например, сегодня поговорить с Гордеевым. Только пусть перезвонит и уточнит время. Или вы перезвоните, Женя.

– Ну что, будем смотреть кино? – спросил Заставнюк, когда шеф испарился.

– Надо запастись кофе, – кивнула Женя, – иначе уснем.

Зрелище действительно оказалось сонное. Для полноты картины Воскобойников достал не смонтированный материал, а записи со всех четырех видеокамер, работавших в зале «Хилтона» во время каждой игры. То есть в среднем три часа каждая партия, да на четыре камеры, да на три партии, которые успел провести Болотников, – выходило, что смотреть придется 36 часов.

Но Женя решительно взялась за пульт и безжалостно промотала все куски, где Болотникова не было, где он был со спины или сильно издалека. В режиме такого ускоренного просмотра они справились с делом за пару часов. И вот что получилось в результате. По ходу первой партии Болотников был спокоен, почти не вставал, думал довольно быстро, а под конец даже снисходительно заулыбался и легко согласился на ничью. Во второй игре спокойствие его начало таять прямо на глазах, он немного дергался, вскакивал, ходы обдумывал только стоя, проиграл на 40-м ходу и спешно покинул зал. Третья партия: Болотников внешне невозмутим, лицо словно вытесано из камня, но он все время держится пальцами за виски и не отрывает взгляд от доски. Проигрыш на 29-м ходу ничего в его поведении как будто не меняет. Он спокойно встает, медленно уходит, по-прежнему прижимая пальцы к вискам. полное впечатление, что он не вполне соображает, где он и что с ним, – глаза широко распахнуты и совершенно пусты.

– По-моему, он был в каком-то трансе, – сказал Савелий Ильич.

– Похоже, – согласилась Женя. – Но пусть Гордеев и в самом деле покажет эту запись хорошему психиатру, а тот уже точно скажет: транс это или симуляция. или же у него просто голова болела.

14

За сутки с его предыдущего визита мало что изменилось. Брусникина и Заставнюк все так же сидели за своими столами. Заставнюк – с неизменной книгой, Брусникина – уставившись в экран компьютера. Только на этот раз в процессе игры она еще успевала нажимать левой рукой на кнопку Redial стоящего рядом телефона. А телефон, пропищав семь цифр-нот, срывался на короткие гудки. Брусникина не глядя давала отбой, и все повторялось сначала.

– А, Юрий Петрович! – первым оторвался от своего важного занятия Заставнюк. – А я, представляете, проштудировал вот, с позволения сказать, энциклопедию. – Он похлопал ладонью по книге в яркой глянцевой обложке. – Подарок генерального спонсора нашего злосчастного турнира. «Необыкновенные шахматы» из серии «Энциклопедия вундеркинда», не читали?

Гордеев отрицательно мотнул головой, раздумывая: снять куртку и присесть за предоставленный стол или прямо с порога, не раздеваясь, поинтересоваться успехами, которых, судя по всему, немного, и шагать себе восвояси?

– И не стоит, – кивнул старик. – Не впечатляет книженция, скороспелая слишком. Вот разве что несколько баек из жизни знаменитых шахматистов подобраны со вкусом. Одна совершенно замечательная. – он засмеялся еще до того, как начал рассказывать. – На шахматном турнире в Гааге 84-летний гроссмейстер Мизес выиграл партию у 86-летнего голландского шахматиста Ван-Форреста. У Мизеса спросили: «В чем заключается секрет вашего успеха»? «Молодость победила!» – ответил тот. Молодость, представляете?! – он заливисто расхохотался.

Брусникина улыбнулась уголком рта, не отрывая взгляд от экрана, а руку от телефона.

– Я заходил к Воскобойникову… – сказал Гордеев.

– Если вы по поводу Гуревича, – откликнулся отсмеявшийся Заставнюк, – то Женя вот битый час пытается ему дозвониться.

– Шеф заходил, – подтвердила Брусникина. – Гуревич не против поговорить, только нужно согласовать время. А по домашнему упорно занято, мобильный же вообще, видимо, отключен.

– Что, так целый час и звоните не переставая? – справился адвокат.

– С перерывом на чай и отправление естественных надобностей, – съязвила Брусникина и добавила уже без ехидства: – Пока я отчет по вчерашнему дню писала, хоть автоответчик работал, а теперь даже до него не достучаться.

Юрий Петрович не смог удержаться от ответной желчной реплики:

– Вы пишете отчеты? – Что-то раздражало его в этой ситуации. То есть понятно что – идиотизм его раздражал. Ну что проку от таких помощников? ладно еще старик Заставнюк – кладезь достоверных фактов и завиральных теорий, такой консультант действительно нужен. Но довесок-то к нему зачем?

– Отчеты у нас – обязательная практика, – ответил за Брусникину старик. – Шеф требует максимально подробных докладов о каждом дне, о каждом действии. Выводы можно опускать, он любит их делать сам…

– О каждом действии? – не поверил своим ушам Гордеев. То есть получается, что все их вчерашние разговоры, препирательства отражены на бумаге, сданы и подшиты?! Бред! Горячечный бред. Такого и во сне не приснится. – Но зачем?

– Во-первых, чтобы учиться на собственных ошибках, а во-вторых, такова практика.

– Понятно, – протянул Гордеев, хотя на самом деле ничего ему понятно не было. Кроме того, что нужно поменьше болтать всуе. – И Воскобойников действительно потом это все читает?

– А вы не смотрите, что раз в день забегает минут на пять – и все. Количество комиссий, комитетов, советов и федераций, в которых шеф перманентно заседает, не поддается исчислению, – ответила теперь Брусникина. – Плюс он еще читает лекции в институте физкультуры и руководит программой на спортивном канале. Он все успевает. Не волнуйтесь, мы под чутким руководством.

– Да я, собственно, и не волнуюсь…

Тут вдруг случилось чудо: вместо коротких гудков телефон выдал два длинных, и следом низкий хрипловатый голос произнес:

– Слушаю.

– Андрей Валентинович? – Брусникина обстоятельно представилась, не забыв помянуть Воскобойникова, свой вчерашний разговор с автоответчиком, обещание о встрече, выданное Гуревичем…

– Простите… – прервал он недовольно. – Чем именно я могу помочь?

– Когда мы могли бы встретиться?

Гордеев и Заставнюк подтянулись поближе к телефону, Гуревич говорил как-то невнятно, а громкая связь была не такой уж и громкой.

– Это обязательно?

Казалось, тренер расстроен и недоволен.

– Нам необходимо задать вам несколько вопросов о Богдане Болотникове. Это не телефонный разговор, так ведь, Андрей Валентинович?

– Телефонный разговор, не телефонный – предрассудки все это! И сразу предупреждаю: ничего, что могло бы вас заинтересовать, я не знаю. Раньше я с Богданом не работал, он пригласил меня только на матч с «Владимиром». Я поначалу не соглашался, и отказался бы – Осетров уговорил.

– А почему вы не хотели войти в команду Болотникова?

– Что значит, «войти»? Я и был вся его команда.

– Простите, я неточно выразилась. Почему все-таки? Это нарушало ваши планы?

– Нет. Не особенно.

– Может, у вас был личный мотив?

– Да нет же! – Гуревич окончательно вышел из себя. – С чего вы взяли?! Богдан был человек с характером, а кто из шахматистов без характера? Талантам нужно прощать некоторую долю вздорности и неблагодарности.

– Но почему он выбрал именно вас?

– А к кому он еще мог обратиться?! Думаете, нашлось бы много охотников иметь с ним дело?

– Не знаю.

– Спрашивайте уже, наконец, главное: говорил ли он мне, что компьютер каким-то образом проникает в его сознание? Лично мне не говорил. Может, кому-то другому и обмолвился мимоходом. Но мало ли чего не скажешь сгоряча, когда две партии подряд проиграешь! Я тут прокручиваю в голове который уже раз, как Богдан держался, было ли заметно, что он готов и собирается покончить с собой. Нет, я никаких симптомов не разглядел. Настроение было вполне боевое и жизнерадостное. Да, несколько раз во время анализа он отключался, думал о чем-то своем, мрачнел, но это же понятно: серьезный соперник, ответственность, постоянное напряжение…

– Андрей Валентинович, и все-таки есть необходимость более подробного разговора…

– Воскобойников уполномочил вас? Ладно, приходите, только не задерживайтесь, – с большой неохотой согласился Гуревич. – но предупреждаю еще раз: я вам уже все рассказал.

– Я еду к нему, – подскочила Брусникина. – Вы со мной? Или удовлетворитесь рапортом?

«Это вы со мной, – хотел сказать Гордеев, – а лучше я без вас». Но Евгения Леонидовна как бы поставила его перед фактом. И вступать в препирательства, разъяснять иерархию отношений именно сейчас почему-то не хотелось. Он застегнул куртку, которую так и не собрался снять, и с галантной ухмылочкой распахнул перед дамой дверь.

Не сговариваясь, сели каждый в свою машину и друг за дружкой покатили к дому Гуревича на Нахимовском проспекте. Брусникина ехала первой. Так получилось само собой: ее зеленая «мазда» была припаркована удобней, и она смогла раньше выбраться со стоянки. Гордеев мог бы спокойно ее обогнать и тем самым восстановить субординацию, но сознательно не стал этого делать. удобнее наблюдать за машиной, идущей впереди, нежели пялиться в зеркало заднего вида. А глядя на то, как человек ведет машину, можно сделать бездну любопытных выводов.

Брусникина ехала уверенно и нагловато: умело маневрировала из ряда в ряд, но повороты не включала вовсе, великодушно пропускала пешеходов на «зебрах» и при этом у светофоров с визгом срывалась на желтый. Рисуется, что ли? Форсит перед интересным мужчиной в полном расцвете сил? Или демонстрирует таким образом свою независимость и неприступность? Интересно, семья у нее имеется? Муж, детишки сопливые? Как-то не вяжется она с детишками, стиркой-глажкой-готовкой…

Размышления проносились в так и не проветрившейся с утра голове лениво, не торопясь. На самом деле как человек Брусникина его интересовала мало, как женщина – и того меньше. Может, в подходящей обстановке он был бы иного мнения. Скажем, на какой-нибудь вечеринке, где никто никого ни к чему не обязывает, наверное, обратил бы внимание, возможно, и приударил бы слегка – личико миленькое, фигурка тоже ничего. Но это в подходящей обстановке.

Тем временем «мазда» приткнулась у тротуара рядом с выкрашенным в темно-серый цвет пятиэтажным домом. Брусникина выбралась из машины, прижимая к уху мобильный телефон. Конечно!.. Двери всех подъездов были с кодовыми замками и без домофонов, а код Гуревич по телефону не назвал.

15

Перед подъездом с кодовым замком толпилось несколько зевак, все глазели куда-то вверх. Женя не стала им уподобляться и даже подходить не стала, просто набрала номер Гуревича по мобильному. Занято. Набрала еще раз – опять короткие гудки. «Это уже свинство», – выругалась она вполголоса. Пришлось протискиваться ко входу и под беспардонно пристальными взглядами собравшихся рассматривать захватанные кнопки в надежде вычислить код.

– А вы к кому это? – полюбопытствовала бабка вполне определенной породы, которая водится в любом уважающем себя доме.

– Вы здесь живете? – вопросом на вопрос ответила Женя.

– Здесь. А вы к кому?

– Да что случилось? Дверь заело?!

– Нет. Вон… – Та подняла глаза.

На четвертом этаже окно было распахнуто, пожилой мужчина лежал, навалившись животом на подоконник, нижняя его половина была еще в квартире, а верхняя уже снаружи. Руки и голова безвольно свешивались, лицо в багровых пятнах, жив – нет, не разобрать.

– Гуревич? Андрей Валентинович?!

– Так вы к нему? – бабка еще раз оглядела ее подозрительно.

– «Скорую» вызвали?!

– А толку? Он один живет, а евойную дверь танком не прошибешь.

– Надо бы пожарников, – порекомендовал кто-то в толпе.

– Открывайте подъезд! – приказала Женя.

Она взбежала по лестнице, вскарабкалась, оттолкнувшись от батареи, на высокий подоконник между четвертым и пятым этажом. Окно было забито намертво, но форточка – слава богу! – поддалась. Женя выбралась на карниз, покрытый ледяной коркой. До балкона два метра, не меньше, она поняла: если простоит хоть один миг – струсит, и, выставив руки вперед, прыгнула, как не прыгала уже лет пятнадцать. Ударилась коленями о перила балкона, но боли не почувствовала.

Стекло балконной двери пришлось разбить. Забежав на кухню, она вдруг замерла и несколько секунд боролась собой – не могла подойти к телу.

С нехорошим предчувствием стащила Гуревича с подоконника, обхватила запястье. Жив! Пульс есть, но – слабый, прерывистый.

– Тоже полетать захотелось?!

Гуревич ничего не ответил. Толпа внизу удвоилась. Где-то там наверняка топчется и знаменитый адвокат Гордеев. Визжа сиреной, ткнулась к самому подъезду «скорая». Вызвали-таки сердобольные соседи. Или сам Гуревич? Телефон валялся на полу, около дивана, трубка снята. Понятно, почему было занято. В комнате бедлам: смятая постель, пол рядом с письменным столом засыпан листами какой-то рукописи, под окном два разбитых цветочных горшка и затоптанная герань.

Женя немного пришла в себя. Наверное, Гуревич почувствовал себя плохо, стал задыхаться, успел или не успел вызвать «скорую», потом распахнул окно и потерял сознание.

В дверь уже колотили. Впустив врачей, Женя увидела на площадке Гордеева. Он мило беседовал с той самой бабкой: судя по жестам, обсуждали «евойную дверь». Вошел адвокат только после того, как Гуревича вынесли на носилках из квартиры. Спросил:

– Что сказал врач?

– Инфаркт, – ответила Женя. Она все еще пребывала в легкой прострации. Перед глазами вертелись попеременно балкон с далекими – не допрыгнешь – заснеженными сине-черными перилами и почти такого же цвета пятна под глазами и на шее Гуревича.

16

Когда она прыгнула, Гордеев просто обалдел. Он ждал чего угодно, только не этого. Что сделал бы на ее месте нормальный человек? Что сделал бы он сам? Наверное, звонил бы в «скорую», вызывал бригаду МЧС, пытался вломиться через дверь, тряс соседей, выяснял телефоны родственников, потом путался бы под ногами у эмчеэсников. Но рисковать жизнью вот так? Понятно, когда видишь ребенка перед колесами машины или тонущего, бросаешься на помощь, не задумываясь, потому что думать некогда. Все происходит на уровне рефлексов. А она взбегала по лестнице, взбиралась на подоконник, выламывала форточку, вылезала на обледенелый карниз и очень хорошо видела, что до балкона метра два с половиной, а до земли все двенадцать, а то и пятнадцать. И на все про все у нее ушло не больше минуты, а за минуту можно столько всего передумать и столько раз отказаться от поступка, который запросто может стоить жизни тебе, и неизвестно – спасет ли чужую жизнь. И тут она не рисовалась перед ним, в этом он совершенно не сомневался. Пусть она даже в прошлом гимнастка (а скорее всего, так и есть, судя по росту и телосложению), все равно это было невероятно. Есть еще женщины в русских селеньях…

Что-то теплое вдруг зашевелилось в его душе. Гораздо более теплое, чем нормальное здоровое уважение к профессионалу. Это было не то чтобы странно, но тоже необъяснимо. Гордеев прислушался к диковинному чувству, повертел его там внутри так и эдак. Аналитическому разбору чувство не поддавалось, и хорошо, что нужно было отвлечься. Он почти достиг железной, все еще запертой двери Гуревича, когда услышал дребезжащее «сынок, погоди, сынок!..» За ним, задыхаясь, торопилась пенсионерка, с которой Брусникина разговаривала у подъезда:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю