Текст книги "Цена любви"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– О результате, – тоже сухо возразил Николай, – судить не могу не только я, но и вы.

– Почему?

– Потому что он бывает не только сиюминутный, но и отдаленный! А до него ни этот Рубис, ни ваш отец просто-напросто не дожили!

– Ерунда… – пробормотала Клименко уже не так уверенно.

– Вы бы не могли сказать, сколько стоит лечение в клинике Хабарова?

– А это обязательно? Ну хорошо… Гипотермия тридцать тысяч… Ее повторяют, кажется, трижды…

Препарат – около ста тысяч. Учтите: не долларов, а рублей…

– Около ста это в какую сторону?

– Сто сорок, – с недовольным видом ответила она.

– Значит, около полутораста, Лидия Ильинична. Как фамилия этого Вадима Юрьевича?

– Вы же обещали! – Клименко возмущенно сверкнула глазами.

– Я и не собираюсь нарушать свое обещание, – заверил Николай. – Просто, знаете ли, все под Богом, как говорится, ходим…

Женщина ему явно не поверила, но фамилию, хоть и неохотно, назвала: доктор Субботин… Столь же неохотно ответила она и на вопросы, касающиеся погибшего Рубиса.

Натаниэль Михайлович Рубис оказался владельцем небольшого, но стабильного банка, доставшегося теперь по наследству его супруге: она, по словам Лидии Ильиничны, и раньше работала у мужа, оба по специальности экономисты… Нет, детей нет. Как жили? Кажется, неплохо, про ссоры никогда не слышала, правда, не слишком интересовалась.

Записав адрес банка и домашний адрес и телефон Рубисов, Щербак покинул наконец порядком раздраженную клиентку и вышел на улицу, пообещав ей еще раз не беспокоить понапрасну ни бывшего лечащего врача покойного Ильи Петровича, ни, боже упаси, самого Хабарова.

Погода на улице вновь испортилась, подул пронизывающе-ледяной ветер – очевидно, арктический воздух, который изо дня в день сулили москвичам метеорологи, достиг-таки российской столицы.

Прежде чем отправляться, как он невольно пообещал Ирине, к Плетневым, Александр Борисович последовал совету вдовы и завернул к теперь уже осиротевшему ее магазину. Рядом – очевидно, это и был магазин Гамзы – действительно разворачивался нешуточный ремонт. Турецкий застал момент, когда рабочие уже сворачивались, только что на его глазах установив в большой и пока что пустой витрине дорогое зеркальное стекло золотистого оттенка, предназначенное для того, чтобы выставленные товары зрительно удваивались. Даже на первый взгляд было ясно, что отделка помещения дорогостоящая, хозяин не поскупился…

«Какая глупость, – подумал Александр Борисович, – открывать рядом, чуть ли не впритык друг к другу, два фактически одинаковых по ассортименту магазина! И это называется бизнес?»

Притормозив у обочины, он набрал на своем мобильном номер Меркулова, а когда тот не ответил, Маринин, задав ей этот вопрос.

– А вы разве не в курсе? – вздохнула вдова. – Гамза с Колей начинали вместе, это была одна фирма. На двоих. А потом Анатолию словно, простите, шлея под хвост попала! Решил отделиться и, как его Николай ни отговаривал, настоял на своем. Муж тогда здорово обиделся на него, время было не из легких для фирмы… Поэтому, когда у Гамзы все повалилось, и предложил откупить его часть… Он хотел снова сделать из двух магазинов один, их же, по сути дела, только стена отделяет…

– А я вижу какую-то дверь запертую, – подал реплику Турецкий.

– За этой дверью ничего нет, кроме все той же стены, – пояснила Марина. – Все подъезды в доме выходят на другую сторону, черных ходов тоже нет… Ну и как вам ремонтик?

– Действительно, – вынужден был согласиться Александр Борисович. – Не похоже, чтобы у хозяина имелись финансовые ограничения… А вы уверены, что дела у него действительно пошатнулись?

– Уверена! Когда это произошло, он, по-моему, обращался к Коле за советом. Николай по своим каналам проверял… У них ведь один банк был. Гамза, по словам мужа, практически разорился. Теперь вы понимаете, почему я…

– Понимаю, – поспешно прервал ее Турецкий. – И непременно эту версию мы проверим.

Распрощавшись с Мариной, он вновь завел двигатель и начал потихоньку выбираться к шоссе, ведущему в сторону плетневской обители. Сегодняшний день днем имени Турецкого явно не являлся. Правда, самому ему удостовериться в этом окончательно еще только предстояло. Он и понятия не имел, что окончательная воспитательная акция по Плетневу-младшему была назначена как раз на то время, когда Александр Борисович добрался до знакомой пятиэтажки.

Вполне семейный на первый взгляд ужин, проходивший в тесной кухоньке, только что завершился, и Ирина, убиравшая со стола посуду, приступила к запланированному разговору, дождавшись момента, когда Вася отодвинет от себя опустевшую чашку с компотом.

– Не хочешь рассказать мне, как ты его лупил? – спокойно поинтересовалась она.

Однако мальчик все равно насторожился и, подозрительно глянув на Турецкую, набычился:

– По-всякому… Лупил, и все…

Ирина вздохнула и, убрав последнюю тарелку в раковину, присела за стол напротив Васьки. По предварительному сговору Плетнев-старший сразу после ужина удалился в комнату и включил телевизор.

– А ты, Василий, знаешь, что, если бить человека ногами в шею, он сразу теряет сознание? А если, скажем, кулаком в переносицу – тогда вообще не жилец… Твой-то выжил?

– Теть Ир, вы что? – Мальчишка уставился на нее округлившимися глазами. – Выжил, конечно! И вообще… нельзя вам такое говорить!

– Почему?

– Потому… Потому… – он прерывисто вздохнул и выпалил: – Потому что вы женщина, а женщины не дерутся!

– Вот как?! А мужчинам, значит, все это можно – и говорить и драться?!

– Да! Потому что мужчина должен быть крутым! И всех мочить, как папа! Папа был в спецназе, вы знаете? Значит, он крутой, а Борька хихикает, не верит… Я ему ка-а-ак дал! И еще дам!

Ирина Генриховна с интересом поглядела на Ваську и вдруг, к его удивлению, улыбнулась.

– А знаешь, – сказала она, – твой папа действительно крутой. Только это совсем не то, что ты думаешь: настоящий крутой никогда и никого не станет бить, предварительно не разобравшись, в чем дело. Может, этот твой Борька просто пошутить хотел, вот и хихикнул… Да и того, кто слабее, ни один настоящий крутой бить не станет… Ну вот хоть у папы спроси!

Ирина кивнула в сторону вошедшего в этот момент на кухню Антона, но Васька снова надулся. Его воспитательница сделала вид, что этого не заметила, и спросила сама:

– Скажи-ка нам, Антон, если кто-нибудь обидит настоящего крутого, он что, действительно сразу своего обидчика того… мочит?

– Почему вы так думаете, Ирина Генриховна? Конечно нет…

– А что же он тогда делает? – не вытерпел Васька.

– Выясняет, что к чему, думает. Бьет только в случае, если другого выбора нет…

– А как узнать, есть выбор или нет? – заинтересовался Плетнев-младший. Но ответить ему никто не успел, поскольку раздался звонок в дверь.

– Я открою! – Ирина Генриховна не сомневалась, что с дальнейшим развитием разговора Антон справится, возможно, даже лучше ее, так же как не сомневалась в том, что в дверь звонит ее Шурик. В последнем предположении она действительно не ошиблась.

Александр Борисович, всю дорогу размышлявший над словами Мальцевой, никакой радости при виде жены, так по-хозяйски открывшей двери чужой квартиры, не испытал. Впрочем, дело на данный момент занимало его больше.

– А-а-а, ты тут… – буркнул он, тут же направляясь на кухню, из которой доносился голос Антона.

– Договорились же, что здесь встретимся, – удивилась Ирина. – Погоди, не спеши! Хорошо, что ты пораньше приехал, сейчас вместе…

– Я еще не освободился! – Он все-таки не сумел сдержать копившееся весь день раздражение. – Мне просто нужен Антон! Ирина, это работа, а не группа продленного дня!

И, не слишком вежливо отодвинув с дороги супругу, шагнул в кухню.

Что-то вдохновенно излагающий сыну Плетнев слегка вздрогнул, повернувшись к Турецкому.

– Собирайся! – Александр Борисович не обратил ни малейшего внимания на уставившегося на него с интересом Ваську. – Поехали к Гамзе, прямо сейчас! Надо попробовать его прижать, иначе до истины мы с ним не доберемся!

– Вот! – Василий неожиданно подпрыгнул, а черед вздрагивать теперь наступил для Александра Борисовича. – Я же говорил! Крутой вначале прижимает, а потом разбирается, а не как вы говорите!

И, скорчив рожицу, пулей пролетел мимо Турецкого в комнату.

– Спасибо тебе, Шурик, большое… – раздалось из-за спины Турецкого. Когда его жена говорила таким голосом, ничего хорошего это не сулило.

– А… в чем, собственно, дело? – Он растерянно повернулся к Ирине Генриховне, глаза которой пылали от ярости.

– Так, ерунда! Всего лишь в том, что ты только что пустил насмарку наши почти трехчасовые старания!

Александр Борисович пожал плечами и покосился в сторону комнаты:

– Ну, извини… Пойми тоже: весь день я кручусь один, вас обоих в агентстве нет, хотя ты мне там тоже нужна! Ну, позвони сейчас Кате, вызови ее – посидит она вечер с Васькой, ничего страшного.

– Конечно, посидит! – Ирина Генриховна провела рукой по волосам: она всегда так делала, когда пыталась успокоиться. – Но сейчас я ее вызывать не буду.

– Почему?

– Потому. Ты за полминуты наговорить сумел столько, что исправлять последствия твоего выступления придется теперь не меньше часа… Бери Антона и уезжай… Крутой…

Александр Борисович посмотрел на свою жену с досадой и покачал головой. Имело ли смысл возражать? Он понимал, что нет, не имело. Такой свою Ирину, какой она стала сейчас, он не знал никогда. И что теперь делать, как с ней себя вести, тоже не знал.

– Ты едешь? – Турецкий повернулся к Плетневу и обнаружил, что тот уже успел одеться и теперь стоит посреди собственной прихожей, стараясь не встречаться с ним взглядом, словно по ошибке забредший не туда гость.

Ни произнеся больше ни слова, Александр Борисович быстрым шагом вышел на лестничную площадку и устремился вниз по лестничному пролету. Он нисколько не сомневался, что Антон с его почти постоянно виноватым в последнее время видом тащится следом.

Турецкому стоило немалых усилий не начать разговор, который давно маячил на горизонте, прямо сейчас. Но впереди было общение с Гамзой, которого, по мнению Александра Борисовича, и впрямь следовало прижать, то есть задать ему ряд вопросов прямо, в лоб! А уж после, в зависимости от ответов, как только что выразился Плетнев-младший, мочить или не мочить.

А разговор подождет до утра. Тем более что вести его в «Глории» куда удобнее, чем на улице или в машине.

– Садись! – бросил он уже на ходу, распахивая переднюю пассажирскую дверцу «пежо».

– Александр Борисович… – начал было тот, но Турецкий его оборвал:

– Не сейчас, Антон! Поговорим завтра.

9

Анатолий Гамза жил неподалеку от центра, но дом престижным не был: обычная пятиэтажка, правда кирпичная.

Турецкому с Плетневым повезло, домофоном пользоваться не пришлось: когда они достигли нужного подъезда, входная дверь распахнулась, и мужчины едва успели отскочить в сторону, дабы уступить дорогу возбужденно вылетевшей на улицу впереди своего хозяина овчарке. Собака настолько рвалась гулять, что на незнакомцев почти не обратила внимания, всего лишь негромко рыкнув на ходу для острастки.

Уже в подъезде Плетнев покачал головой:

– С такой зверюгой – и без намордника… Интересно, наша Дума когда-нибудь займется наконец «собачьим» законодательством? А если ребенок ей навстречу?

Александр Борисович на справедливое замечание оперативника никак не отреагировал, поскольку в этот момент они как раз оказались перед дверями Гамзы.

Ждать долго реакции на звонок им не пришлось: хозяин открыл, даже не спросив, кто наведался к нему в столь поздний час. Очевидно, считал, что опасаться ему нечего и некого. Вид у него был самый что ни на есть домашний – махровый халат, накинутый прямо на голое тело, и влажные волосы свидетельствовали о том, что Анатолий только что вышел из ванной.

– Добрый вечер, – вежливо произнес Турецкий.

– Добрый… – Гамза вопросительно переводил взгляд с Плетнева на Турецкого и наконец решил уточнить: – Вы ко мне?

– К вам, Анатолий Александрович, – подтвердил его догадку Плетнев. – Возможно, Константин Дмитриевич Меркулов говорил вам, что расследование гибели вашего общего одноклассника Мальцева ведет не только уголовный розыск.

– А-а-а, так вы из знаменитой «Глории»? – Гамза сразу же приветливо заулыбался. – Конечно, он предупреждал… Проходите, пожалуйста.

Он повернулся к Александру Борисовичу, первым переступившему порог квартиры:

– Вы, наверное, Турецкий, да?

– Вот уж не знал, что мои анкетные данные у меня на физиономии значатся, – усмехнулся тот.

– Просто Костя о вас много рассказывал, – Гамза глянул на Плетнева. Тот истолковал его взгляд правильно и представился сам:

– Оперативник Плетнев… Можно просто Антон. Квартира оказалась двухкомнатной, обставленной хорошей итальянской мебелью. Аппаратура, стоявшая в переднем углу и включавшая в себя, помимо отличного телевизора и видео, музыкальный центр, тоже казалась нехилой… Впрочем, особых излишеств Турецкий, по крайней мере на первый взгляд, не приметил. За излишество, с его точки зрения, мог сойти, например, домашний кинотеатр, имеющийся сейчас практически у любого бизнесмена.

– Присаживайтесь, – хозяин кивнул на удобный даже на вид синий велюровый диван, а сам устроился в таком же кресле рядом с изящным журнальным столиком, на котором ничего, кроме огромной пепельницы, не было. Несмотря на хорошую и недешевую обстановку, каким-то образом все равно ощущалось, что Гамза живет здесь один: явно отсутствовала пресловутая женская рука…

– Извините, что мы поздновато, – осторожно начал Турецкий.

– Ну что вы! – Анатолий махнул рукой. – Для меня это скорее рано, чем поздно… В последнее время сплю отвратительно. То ли возраст начинает сказываться, то ли все эти неприятности…

– Если вы имеете в виду гибель Мальцева, – усмехнулся Александр Борисович, – вряд ли это обычная неприятность! А если свой бизнес, то, судя по роскошному ремонту, который затеян в вашем магазине, говорить о них тоже не приходится.

Реакция Гамзы была совсем не та, какая ожидалась его визитерами. Анатолий уставился на них с некоторым недоверием и удивлением:

– Я? Ремонт? – Он внезапно прогнал с лица улыбку и нахмурился. – Разве вы не в курсе?

– В курсе чего, простите? – в свою очередь удивился Турецкий.

– Ясненько… – пробормотал хозяин и покачал головой. – Маринка поработала… Вот дурочка!

– Что вы имеете в виду? – вмешался Антон.

– Прежде всего то, что бизнесмен я оказался, простите, хреновый, магазин мне пришлось почти продать, соответственно ремонт там делается совсем не мной, а парфюмерщиками… Они еще с Колей покойным договаривались, не со мной одним… Сейчас тоже в растерянности некоторой.

– Что значит «почти продать»? – Александр Борисович, услышав пояснение Гамзы, внутренне растерялся, но вида не подал, поспешно задав первый пришедший в голову вопрос.

– Сейчас поясню… В общем, ребята, о которых идет речь, тоже не слишком успешные торговцы. Хотя, конечно, не настолько, насколько я. У них до недавнего времени была палатка почти в центре, дело шло ни шатко ни валко, хотя и без прямого убытка… Где Коля их надыбал, не знаю. Но парфюмерщиков привел именно он, он же и придумал что-то вроде обмена, чтобы я, значит, совсем уж с голой задницей не остался… Сказать об этом Маринке он не успел, все решилось окончательно дня за два до его гибели, вот она и… А-а-а!

Анатолий махнул рукой и окончательно помрачнел.

– Понимаете, ведь даже разговаривать со мной, дурочка, не хочет! Я бы ей объяснил, но она, едва заслышав мой голос, бросает трубку.

Турецкий с Плетневым переглянулись и инициативу перехватил Антон.

– Так вы что же, обменяли магазин на обычную палатку?

– Там очень хорошее место, рядом с рынком, – пояснил Гамза. – Народ, прежде чем попасть на рынок, в такие палатки непременно заглядывает, особенно женщины… У меня ведь одежда, причем не самая дорогая, на среднего потребителя рассчитанная! А парфюмерщики там пролетали, во-первых, потому, что парфюмерии и косметики сейчас дешевых не бывает. Во-вторых, требуется она не всем женщинам, хотя и большинству. Но основная причина, конечно, дороговизна. Публика у нас на оптовые рынки какая ходит? Ну не олигархи же, верно?

– Верно, – вздохнул Александр Борисович. – Но все-таки неужели вы полагаете, что палатка и магазин равноценны?

– Совсем нет! Парфюмерщики мне за это доплатили, так что теперь у меня есть возможность еще одной попытки начать все сначала. – Он ненадолго задумался и продолжил: – А вот у самих ребят с Коли-ной гибелью все осложнилось. У Маринки, насколько я понимаю, денег не осталось ни копейки, и что она теперь будет делать с магазином, не знает никто… Жуть!

– Возможно, встанет за прилавок сама, – предположил Плетнев. – Ведь какие-то товары там остались, а эти ваши парфюмерщики ей не конкуренты…

– Скажите, Анатолий Александрович, – Турецкий наконец обдумал неожиданную для них с Плетневым информацию и очередной поворот ситуации, явно исключавший Гамзу из числа подозреваемых, – а вы не пробовали еще до гибели Мальцева просто-напросто перехватить у него какую-то минимальную сумму, чтобы поправить свои дела?

– Пробовал, – неожиданно легко признался Анатолий. – Но Николай мне на пальцах доказал, что никакого смысла это не имеет. И предложил либо продать ему магазин, а самому купить палатку подальше от него самого, либо поменять ассортимент.

– Продавать магазин вы, как я понимаю, отказались, – уточнил Турецкий.

– Отказался, – согласился Гамза. – Но не из принципа, как вы, возможно, подумали. А потому, что и Коля не мог мне отдать сразу всю стоимость помещения. Только часть, и то через пару недель. Кто-то ему был должен часть суммы, собирался отдать…

Александр Борисович насторожился и пристально глянул на Анатолия:

– Кто, не знаете?

– Не знаю, я не спрашивал, – покачал тот головой. – Ну а остальное он мог отдать и вовсе после этого проклятого китайского проекта…

– А саму сумму, я имею в виду изначальную, Мальцев называл?

– Да, – кивнул Гамза. – Двадцать тысяч… всего-то! На это по-любому было не только не развернуться, но и вообще начать. Да и кто бы согласился ждать? Разве что под дикарские проценты… Ну а через пару недель после нашего разговора Коля где-то и нарыл этих парфюмерщиков… Вот и вся история.

Анатолий вздохнул и с грустью посмотрел на своих визитеров:

– Вы не подумайте ничего плохого насчет того, что я сказал про неприятности… Я Колькину смерть не то чтобы не имел в виду, а просто до меня все никак дойти не может, что весь этот кошмар – правда… А тут Марина еще совсем спятила со своими подозрениями!

Турецкий хмуро глянул на Плетнева и снова повернулся к Гамзе:

– Анатолий Александрович, как вы думаете, кому мог Мальцев одолжить эти двадцать тысяч долларов? Ведь на самом деле сумма-то маленькая только для бизнеса! А для среднего человека – сами понимаете, вероятно.

Гамза некоторое время молчал, размышляя, потом покачал головой и пожал плечами:

– Ума не приложу… Единственное, что могу сказать точно, – явно кому-то из своих… Или кому-то, кого считал своим… Кстати, вы правы: должнику давно пора было объявиться! Маринка без денег, это все знают… Странно!

– Вот именно, – вздохнул, соглашаясь, Турецкий.

– Простите. – В голову Анатолия как будто пришла еще одна неожиданная мысль. – А вы что же… Тоже считаете, что Кольку заказали?!

– А вы? – быстро спросил Плетнев.

– Я? – Гамза растерянно посмотрел на оперативника. – Если честно, я отнес этот вариант за счет Маринкиной истерики… Сам я не сомневаюсь… Во всяком случае, не сомневался до сих пор, что дело в Чжане, а Николай – трагическая случайность… Оказался не в том месте не в то время…

– Возможно, – произнес Александр Борисович. – Если вы в курсе, именно так считает и официальное следствие, разрабатывающее этот вариант. Но пока никаких доказательств данной версии получить органам не удалось. Поэтому Костя Меркулов и попросил нас проверить совсем иную линию. Ту, что так бурно озвучила еще на поминках Марина… Могло случиться, что сделала это интуитивно, а женская интуиция бьет мимо куда реже, чем мужская.

– Вот черт! – Хозяин вскочил с места и зашагал по своей гостиной. – И еще должник этот всплыл… Я теперь постоянно буду думать вслед за Костей, а вдруг на самом деле? Да нет, не может быть!

Он остановился и хмуро посмотрел на Турецкого и Плетнева.

– Не такой уж крупной птицей был Колька, чтобы его заказывать. Ведь не директор же банка, в конце концов! Да и тех в последнее время я что-то не слышал, чтоб отстреливали…

– Вы забыли о зампреде Центробанка, – сухо произнес Турецкий, поднимаясь. – Ладно, спасибо вам за беседу, нам действительно пора…

– Александр Борисович, – уже в прихожей попросил притихший и окончательно помрачневший Гамза, – если что-то прояснится, вы дадите мне знать?

– Думаю, Костя сделает это непременно. А вот вы, если у вас появится информация относительно заема, звоните непосредственно нам…

Турецкий протянул хозяину визитку со своими телефонами, а Антон на ходу вписал туда телефоны «Глории».

Уже выйдя на улицу, Турецкий покачал головой и усмехнулся:

– Вот тебе и главный подозреваемый! Надеюсь, тебе понятно, что всю полученную информацию необходимо срочно проверить: отправишься к магазинам этим завтра прямо с утра, найдешь новых хозяев. Затем попросишь Макса выяснить, какие там суммы фигурируют, во всяком случае, официально… Надеюсь, отпрашиваться ты пока не собираешься?

Антон смущенно посмотрел на него и промолчал. А Александр Борисович, немного поколебавшись, все-таки решил сказать все, что думает о происходящем, или хотя бы часть этого «всего» сейчас.

– Антон, – вздохнул он, – я все понимаю, но и ты пойми… Не можешь работать в агентстве – не работай…

– Саш, ну зачем ты так? – Физиономия Плетнева в очередной раз приобрела жалкое выражение, отчего Турецкий невольно поморщился. – Я ведь работаю! Но сейчас такой период… Васька в детдоме был – вот как себя помнить начал, ты понимаешь? Да и я… Как отец с непривычки не со всем справляюсь…

– Ну найми кого-нибудь! – не выдержал Александр Борисович. – Няню какую-нибудь. Воспитательницу. Есть ведь хорошие бабульки…

– Нет. Не могу я его в чужие руки доверить… Не могу!

– Ну да, а Ирины руки, получается, свои, самые родные и близкие! Можно ведь и Катю позвать, она вон как рвется…

– Саш… Ирина нам очень помогает как психолог… И вообще…

– Не сомневаюсь! – Турецкий уже едва сдерживался, чтобы не заорать на оперативника. – Мне она, между прочим, в «Глории» тоже как психолог нужна… Ладно, все! Давай к делу: после того, как отработаешь информацию по Гамзе, переключайся на Дарью. И вообще, пора по домам.

Александр Борисович открыл машину и, стараясь не смотреть на Плетнева, забрался за руль.

– Тут метро рядом, – Антон пару секунд потоптался на месте и, не дождавшись реакции Турецкого, добавил: – На метро быстрее… Пока, Саш…

– Пока, – сухо бросил Турецкий и захлопнул дверцу «пежо».

Следующее утро выдалось настолько ясным и солнечным, как будто и не было накануне набухшего тучами неба, цепляющегося моросящими серыми клубами за столичные шпили. Ни единого облачка! Однако недоверчивые москвичи, успевшие убедиться в переменчивости нынешнего капризного климата, все равно на всякий случай экипировались в основном ветровками, плащами, а особо осторожные даже сапожками.

Щербак, отметивший это обстоятельство уже на подходе к клинике Хабарова, усмехнулся, вспомнив про себя замечательного и очень любимого им писателя – Фазиля Искандера. Когда-то давным-давно он читал его книгу, в которой тот недоумевал по поводу таинственного интереса москвичей к прогнозам погоды. Теперь, вероятно, недоумевать не стал бы, поскольку и сам давно живет в столице, в мегаполисе, расстояния которого не позволяют в случае очередного погодного сюрприза между делом заглянуть в обеденный перерыв домой и переодеться…

Впрочем, радоваться солнышку и размышлять на экологические темы Николаю было некогда: следовало подумать, каким образом и как можно быстрее добраться до профессора.

Владимиру Кирилловичу Хабарову, как он успел выяснить, было шестьдесят восемь лет, и в среде онкологов он считался величиной довольно крупной. Хотя с его методами лечения соглашались далеко не все. Об этом ему сообщил Макс утром по телефону, фактически зачитывая отрывки из соответствующего, доступного всем сайта.

Оказавшись в просторном, уставленном кадками с зеленью вестибюле, Николай направился к окошечку регистратуры. На этот раз он счел возможным предъявить симпатичной девушке, сидевшей по другую сторону прозрачной перегородки, свое удостоверение.

Впрочем, на девушку оно особого впечатления не произвело.

– Вам следовало договариваться заранее, – сказала красотка с оттенком легкого пренебрежения в голосе. – Сейчас у профессора летучка, кончится не раньше чем через час. А с двенадцати начнутся операции.

– Неужели профессор все еще оперирует сам?! – подхалимским голосом спросил Щербак. – Ну надо же!

– А вы как думали? – Регистратор посмотрела на него чуть благосклоннее. И, немного поколебавшись, потянулась к телефону. – Анна Лазаревна? – на сей раз она заговорила совсем другим, тоже почти подхалимским тоном. – Доброе вам утро… Ну что вы, конечно, доброе… Нет, я никогда не глажу, а в сглаз и сама верю… Еще бы!

Прежде чем продолжить, она не меньше трех минут слушала свою собеседницу с самым почтительным видом. Наконец та, видимо, унялась, изложив все, что думает насчет сглаза.

– Вы знаете, тут к нам… То есть к Владимиру Кирилловичу сыщик пришел… Я не знаю… – Девушка прикрыла трубку рукой и посмотрела на Щербака вопросительно.

– Это насчет гибели одного его знакомого, – сообразил тот, что слово «пациент» упоминать не рекомендуется.

Регистратор повторила сказанное им в телефон и, послушав еще с минуту, невольно кивнула, прежде чем вернуть трубку на место.

– Анна Лазаревна разрешила вам подняться, но никаких гарантий, что профессор вас примет, дать не может. У него сегодня очень плотное расписание…

Правда, она постарается вас, если что, записать на прием…

В глазах девушки наконец мелькнуло любопытство. Очевидно, неведомая пока ему Анна Лазаревна оказалась любознательнее девицы и среагировала на слово «сыщик». Судя по всему означенная дама – секретарь Хабарова.

– Не секретарь, а референт, – поправила его собеседница. – Сейчас я выдам вам халат, подниметесь на второй этаж и пройдете налево по коридору через стеклянные двери до конца. Там увидите…

Щербак действительно увидел темную лакированную дверь в торце довольно длинного и пустого коридора с лаконичной табличкой «В. К. Хабаров». А вот познакомиться поближе с Анной Лазаревной ему не довелось. Разглядел только, что женщина была толстушкой лет пятидесяти с круглым румяным личиком, напоминавшим печеное яблоко.

Прежде чем Николай протянул руку, чтобы открыть дверь и войти в приемную, позади него раздался низкий мужской голос:

– Вы, молодой человек, к кому?

Щербак, приятно удивленный обращением «молодой человек», которого давненько не слышал, обернулся. Обладатель баса оказался на удивление худощавым человеком в докторском халате и шапочке, средних лет, казалось, просто излучавшим в пространство излишки энергии.

– Я к профессору Хабарову, – улыбнулся Николай.

С его точки зрения, вопрос был излишним, понятно и так, в чей кабинет он направляется.

– Вы записаны? Странно, но Анна Лазаревна меня не предупреждала, более того, я просил ее на сегодня посетителей мне не назначать.

До оперативника не сразу дошло, что незнакомец и есть Хабаров: он-то уже заранее успел вообразить себе полного, седого и отчетливо пожилого мэтра – словом, типичного профессора. А человек, с нетерпением и недовольством взиравший на Голованова, ничего общего с этим расхожим типом не имел.

– Простите, Владимир Кириллович, – справился Щербак со своим удивлением. – Но я сыщик и пришел сюда в надежде поговорить с вами пару минут. Речь идет о внезапной гибели человека, которого вы знали…

– Сыщик? – У профессора были небольшие карие глаза, светящиеся умом и проницательностью, очень гармонично смотревшиеся на его подвижном, худом лице. – Говорите, с гибелью… кого?

– Я пока не называл его имени, – парировал Щербак. – Но речь идет о вашем пациенте. Следствие колеблется между несчастным случаем и, простите, убийством…

– Почему «простите»? – Профессор спокойно открыл дверь, за которой, как и предполагалось, находилась приемная с секретаршей-референтом. – В наше время удивляться ничему не приходится… Я могу уделить вам минут десять. Уложитесь?

Хабаров говорил это уже на ходу, в мгновение ока пролетев приемную насквозь и успев порывисто распахнуть следующую дверь.

– Придется уложиться, – усмехнулся Николай, невольно следуя за ним.

– Тогда присаживайтесь на диван и давайте сразу к делу: кто, что, где и когда?

Сам он уже сидел на упомянутом диване, нетерпеливо указывая на место рядом с собой.

– Речь идет о Клименко Илье Петровиче. – Николай опустился рядом с Хабаровым. – Если вы такого помните.

– Я помню всех своих пациентов… – он на секунду примолк. – А я собирался сегодня звонить его дочери, выяснять, почему он пропустил несколько приемов… Хорошо, что вы пришли раньше.

Оперативник отметил, что лицо профессора помрачнело, ему в голову явно пришла какая-то неприятная мысль, помимо мысли о несостоявшемся звонке. Но делиться ею с сыщиком по собственной инициативе он явно не собирался. Придется извлекать ее на свет самому…

– Его сбила машина неподалеку от вашей клиники. – Щербак внимательно наблюдал за мимикой Хабарова. – Машину свидетели характеризуют как бежевый «мерседес»…

– Что?! – В глазах Владимира Кирилловича вспыхнул острый огонек. – Когда это случилось?

Услышав дату, он некоторое время молча смотрел на сыщика. Затем сухо произнес:

– Вы, вероятно, уже знаете, что именно такой бежевый «мерседес» есть у меня? И что его угоняли? Угнали как раз в этот день. Судя по всему, случайностью это совпадение вы не считаете!

– А вы? – вернул ему «мяч» Николай.

– Я, к слову сказать, до сих пор без машины. Ублюдки ее основательно покалечили, мастера до сих пор возятся… М-да, нечего сказать, порадовали!

Профессор неожиданно умолк и погрузился в себя столь основательно, что Щербак ощутил себя здесь лишним. О том, что у него для сыщика всего десять минут, Хабаров явно забыл.

Первым не выдержал и нарушил паузу Николай, решивший для себя, что с Владимиром Кирилловичем лучше всего общаться максимально открыто – разумеется, в известных пределах.

– Вы знаете, – осторожно начал он, – у вас в клинике за последние месяцы это уже второй несчастный случай с пациентом… Конечно, если предположить, что гибель Клименко действительно несчастный случай…