Текст книги "Цена любви"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

До общежития, где, уже на вполне законных основаниях, жил его старший брат Чонгбэй, парнишка добрался к вечеру следующего дня. Пришлось рискнуть и, дождавшись утра, купить на последние рубли дешевенькую карту Москвы. Иначе наверняка бы опоздал на назначенное его возлюбленной Лянь послезавтрашнее свидание: повидаться со старшим братом нужно было раньше, чем с ней.

По сравнению с тем закутком, расположенным позади сгоревшего цеха, в котором приходилось ночевать Чонгли до трагедии, общежитие выглядело просто роскошным: занимало целый этаж в четырехэтажном здании, принадлежавшем какому-то институту и изначально предназначавшемся его студентам.

Теперь здесь вперемешку со студентами проживали не только китайцы, но и южане, работавшие на соседнем рынке. Видимо, с точки зрения администрации, в этой связи ставить внизу охранника было бессмысленно, вместо него там сидела, тоже абсолютно бесполезная, старуха: все равно, если вдруг начнутся разборки, никакой охранник в одиночестве не справится, а милицию и бабка вызовет, сидящая на грошовой зарплате.

На Чонгли, проскользнувшего мимо нее, она не обратила никакого внимания: жильцов китайского этажа бабулька между собой не различала, все они казались ей похожими друг на друга, как однояйцевые близнецы… Какой толк спрашивать, кто и куда идет? Сами разберутся!

Поднявшись на два лестничных пролета, паренек оказался в длинном и узком полутемном коридоре, пропахшем жареной селедкой – основным блюдом здешнего меню. От голода у Чонгли кружилась голова, но он был выносливым и сильным и не мог позволить себе отвлекаться от главной цели. Комнату брата он помнил, хотя был здесь всего один раз, в день приезда в Москву. Вот она – под номером 16…

Настороженно оглядев пустой коридор (никого, только в самом конце через открытую дверь общей кухни слышится чей-то смех), Чонгли осторожно приоткрыл дверь и почти неуловимым движением проскользнул внутрь, и тут же в комнате, где до этого разговаривали, что-то бурно обсуждая, установилась тишина.

– Ли… Ли!

Он с облегчением увидел потрясенное лицо Чонг-бэя и, теряя последние силы, соскользнул вдоль двери на пол, присев на корточки: на месте! Он сделал это – добрался наконец до единственной в чужом и страшном городе безопасной крыши над головой!

Двоих соседей брата, живших вместе с ним в тесной, но на удивление чистенькой клетушке, Чонгли не то чтобы совсем не боялся, но иного выхода у него не было: укрыться можно только здесь и больше нигде.

Он вдруг понял, до какой степени устал и ослабел, даже не сразу почувствовал, как тормошит его Чонг-бэй, лицо которого теперь просто сияло от счастья: видимо, он уже знал о трагедии с цехом и теперь радовался младшему брату, который для него в буквальном смысле вернулся с того света… Ведь погибли все! Все, кроме него…

Спустя полчаса Чонгли, сидя на полу, жадно поглощал прямо из миски самую вкусную еду из всех, какую ему только доводилось пробовать: рисовый отвар с плавающими в нем мясными пельменями.

7

Вернувшись после визита к адвокату в «Глорию», Александр Борисович обнаружил, что кроме него и Наташи в ЧОПе никого нет. В том числе и Плетнева, который, если память ему не изменяла, отпросился всего на пару часов. Покосившись на золотистый циферблат, красовавшийся на стене приемной, Турецкий, не заходя к себе, развернулся и направился в комнату, которую делили между собой Антон и Коля Щербак.

Комната была пуста, и папка с документами так и лежала на столе, открытая на том же месте, на котором ее открыл Плетнев. Мог бы и в сейф убрать, растяпа… Александр Борисович нахмурился и, обойдя стол, взглянул на красовавшиеся на всеобщем обозрении документы, прежде чем их убрать на место. Что-то – поначалу он и сам не понял, что именно, – привлекло его внимание.

Турецкий прищурился и вгляделся в бумаги внимательнее: слева лежал список с фамилиями погибших сотрудников цеха, справа – результаты экспертизы трупов погибших. Что же именно зацепило его внимание? Александр Борисович нахмурился, вчитываясь в сложные, с точки зрения европейца, имена. И хотя, скорее всего, они вряд ли были подлинными, пожалуй, все-таки один шанс из десяти, что это так, имелся… Но что это дает?

Он перевел взгляд на экспертное заключение и невольно ахнул: так вот в чем дело! В списке работников цеха, найденном среди бумаг Николая Мальцева (бог весть для чего он тому понадобился), все имена китайцев были пронумерованы, в экспертном же заключении количество обгоревших трупов просто указывалось общей цифрой – одиннадцать. Если учесть, что один из них принадлежал Чжану, второй – Мальцеву, получалось, что в цехе трудились и затем погибли от рук бандитов девять человек. Между тем в списке работников фигурировало вовсе не девять, а десять имен!

Турецкий разволновался и сам не заметил, как начал перелистывать документы. То, что он искал – список сотрудников Чжана, написанный его собственной рукой с прилагаемым к нему переводом, – обнаружилось между бумагами почти сразу. И здесь имена работников оказались пронумерованными, рядом с каждым на листке перевода стояла дата. Что касается оригинала, последний, десятый сотрудник – его имя звучало как Чонгли, был вписан другими чернилами по сравнению с остальными – явно в соответствии с датой трех-… Нет, месячной давности. То есть за две недели до трагедии…

Но главным было, конечно, не это. А то, что кто-то из списка работающих в цехе Чжана остался в живых…

И этот кто-то – именно из простых работников, потому что трупы Мальцева и самого хозяина пострадали от огня меньше других, их опознали сразу.

Александр Борисович схватил телефонную трубку и набрал вначале домашний номер Плетнева, затем, когда там никто на звонок не откликнулся, мобильный. И сердито чертыхнулся, услышав вежливое: «Абонент временно не обслуживается». Этот оболтус не позаботился положить на свой счет деньги…

Колебался Турецкий недолго. Вынув из папки нужные страницы и убрав остальное в сейф, он предупредил Наташу, что будет только к вечеру, и, выйдя из «Глории», направился к своему «пежо». Школу, в которой учился Плетнев-младший, он знал, поскольку пару раз и ему довелось заезжать туда за беспокойным Васькой. А если дома у Антона никого нет, значит, разборка с директором все еще не завершилась…

На самом деле нелегкий разговор с преподавателями для Плетневых закончился как раз в тот момент, когда синий «пежо» Александра Борисовича затормозил напротив школьных ворот. Столь удачно подъехавший Турецкий опустил водительское стекло и в итоге получил возможность не только лицезреть, но и слышать потуги Антона завоевать макаренковские высоты.

Оба – отец и сын – выглядели так, словно только что вышли из бани, забыв причесаться и наспех натянув одежду, и это было так забавно, что даже злившийся на оперативника Турецкий слегка улыбнулся.

– Он тебя слабее, ты это понимаешь? – Антон остановился на крыльце, бесцеремонно тормознув своего отпрыска и пытаясь заглянуть ему в раскрасневшуюся, сердитую физиономию. – Он же тебя на целую голову ниже, он даже сдачи тебе дать не может!

– Он хотел… – буркнул Василий.

– Тем более… Видишь, защищался по-честному, а ты? Ты-то его сильнее, почему тогда стал его бить?

Плетнев-младший молча опустил голову, но Александр Борисович видел, что выражение лица у мальчишки по-прежнему оставалось упрямым.

– Нипочему! – буркнул он. – Просто так, захотелось…

– Захотелось, да? – Вся фигура Антона выражала крайнюю степень растерянности, что говорить дальше, он явно не имел ни малейшего представления.

Турецкий решил, что самое время вмешаться в ситуацию, и поспешно выбрался из машины.

– Привет, господа Плетневы, – подал он голос, подходя к воротам.

– А? – Антон слегка вздрогнул и поглядел в его сторону. – Привет, Саш… – он снова покосился на сына и добавил: – Сейчас Василий подумает и, вероятно, тоже с тобой поздоровается.

– Здрасте, дядь Саш… – пробормотал тот, но голову наконец поднял, вероятно углядев в Турецком возможного избавителя от отцовских нотаций. А Плетнев-старший внезапно оживился:

– Вась, вот смотри. Если тебе хочется побить кого-нибудь просто так, то почему бы тебе дядю Сашу не ударить?

Александр Борисович перехватил просительный взгляд Антона и едва заметно кивнул тому.

– Или ты, может, боишься того, кто тебя сильнее? – продолжал Плетнев напирать на трудновоспитуемого потомка.

– Ничего я не боюсь, – хмуро буркнул Васька. – Это все понарошку, методы воспитания. Если я сейчас его ударю, он мне не ответит, а ты скажешь: потому что нельзя бить слабого.

Он с откровенным презрением посмотрел вначале на отца, а потом на тоже моментально растерявшегося от такой недетской проницательности Турецкого и отвернулся. Надо сказать, что Александр Борисович сориентировался в ситуации быстрее.

– Вот и хорошо, что ты это знаешь, – заявил он. И хотя в ответ ожидалось им как минимум молчание, а как максимум хотя бы что-нибудь не слишком изобличающее растерянность обоих мужчин перед юным нахалом, Турецкий вслед за Антоном радостно вздрогнул, когда за его спиной раздался голос его жены:

– Привет! И ты, Шурик, здесь? – Никто из троих не слышал, когда она подъехала и успела припарковать машину позади синего «пежо» мужа, но видеть ее рады были все.

Ирина Генриховна решительно направилась к Плетневым, начавшим наконец спуск со школьного крыльца, на ходу рассеянно чмокнув Турецкого в щеку.

– Ну что, Вась, домой? – Она спокойно взяла маленького хулигана за руку. – Пойдем, папе с дядей Сашей работать надо.

Александр Борисович невесело усмехнулся, глянув в непривычно оживленное лицо жены.

– Я сейчас и один справлюсь, – произнес он. – К Антону у меня всего несколько вопросов. А вот ты сейчас, я думаю…

– Вот и хорошо, – перебила его Ирина Генриховна, не соизволив дослушать. – Значит, папа тоже с нами поедет. А дядя Саша приедет потом. Да, дядя Саша?

– Да, тетя Ира, – самым ядовитым голосом, на который только был способен, почти пропел «дядя Саша», но Ирина этого, судя по всему, не услышала, поскольку уже вела Василия к своей машине.

Плетнев-старший неуверенно потоптался на месте, чувствуя себя крайне неловко и, видимо, не зная, что ему делать. Турецкий усмехнулся:

– У меня к тебе и правда вопрос. Ты экспертное заключение со списком работников цеха сравнивал?

– Я не успел, – виновато ответил тот. – Вечером собирался… Только не работников, а работниц… Все трупы, не считая Чжана и Мальцева, женские… А что, прямо сейчас хочешь, чтобы я этим занялся?

– Ты сказал – все трупы женские? – насторожился Александр Борисович. – Это точно?!

Не понимая причину его волнения, Антон удивленно смотрел на шефа.

– Ну да… Саш, это же был швейный цех! А швеи даже у китайцев всегда бабы… А что случилось?

– А то, что где-то по Москве бродит единственный оставшийся в живых свидетель случившегося! – произнес Турецкий. – И если насчет женщин ты прав, мы даже знаем его имя… Или псевдоним: Чонгли.

И поскольку Плетнев продолжал смотреть непонимающе, снизошел до того, чтобы пояснить:

– На пожарище найдено одиннадцать трупов. Два опознаны. Следовательно, погибло девять работников… работниц. А в списке, который ты не успел изучить, числится не девять человек, а десять. И десятый появился там всего за две недели до трагедии.

Плетневу понадобилось несколько секунд, чтобы понять наконец, что привело Турецкого к этому выводу.

– М-да-а-а… – протянул он. – Может, он и свидетель, а может, и как раз засланный казачок, кто знает?

– Узнавать будешь в основном ты. Я хочу еще раз поговорить с вдовой… Начни, кстати, со звонка Пете Щеткину, похоже, в угро на разницу в числе трупов и живых тоже внимания не обратили… И ты упустил еще один вариант: этого Чонгли в тот день вообще могло не быть на работе в цехе, так что…

– А что тебе сказал этот самый… как его… Лимонник? – поинтересовался Плетнев. Но, обнаружив, что Турецкий его не слышит, думая о чем-то своем, вздохнул: – Саш… а почему он Лимонник? Он что, миллионер?

– Что? – Александр Борисович, вернувшийся от своих размышлений к реальности, спохватился. – Нет. Пока что он не миллионер. Но адвокат известный… Хобби у него такое – лимоны выращивать… Слишком много про людей знает, потому и предпочитает общаться с растениями… Ладно, иди уже, тебя ждут… Займешься делом завтра, с утра.

– Так что он сказал насчет вдовы? Про Марину и про наследство?

Александр Борисович его вновь не слушал или не хотел слышать, уже открывая дверцу своего «пежо» и усаживаясь за руль. На Ирину, нетерпеливо махавшую Антону рукой, он старательно не смотрел. Через мгновение его машина, взвизгнув покрышками, сорвалась с места. Оперативник Плетнев с тоской глянул ей вслед и, словно нехотя, двинулся к проявлявшей нетерпение Ирине Генриховне и уже вполне довольному жизнью Ваське, развалившемуся на заднем сиденье ее авто.

Первое, на что обратил внимание Турецкий после того, как Марина провела его в гостиную и оставила одного, уйдя к дочке в спальню, была большая фотография хозяйки, висевшая на стене: на ней женщина выглядела куда моложе, чем сейчас, наряжена в какую-то расшитую, кажется украинскую, рубашку, а вокруг люди с фотокамерами… Если бы не изящная, но напоминавшая в то же время обилием блестящих камешков, которыми была усыпана, о новогоднем празднике корона на Марининых распущенных и украшенных лентами волосах, он ни за что не вспомнил бы, где и когда уже видел этот, или очень похожий на этот, снимок.

Зато когда хозяйка вернулась, успокоив дочку, в гостиную, Александр Борисович уже мог похвастаться перед ней своей памятью.

– Это, – он кивнул на портрет, – вы лет пять назад… «Краса Кубани», я угадал?

– Неужели узнали? – Она слабо улыбнулась.

– Когда я прочитал, что одна из «королев» отказалась от нескольких выгодных зарубежных контрактов, укатила в Москву, при этом заявив, что моделью работать тоже не будет, не поверил… Потому и запомнил…

– Не поверили во что? Что ради любви можно бросить все? Помнится, об этом тогда тоже все писали… В общем-то я и сама тогда поначалу не поверила.

Она печально посмотрела куда-то в пространство, словно перестав видеть своего гостя.

– Я тогда приехала в Москву просто так, посмотреть на столицу. Зашла в магазин кофточку купить, смотрю, а за прилавком он… Сразу поняла, что он… Ну и брякнула первое, что в голову пришло: хочу, мол, быть продавщицей… Он про конкурс красоты на Кубани не слышал, кто я – знать не знал… А продавщицей взял. Сразу, не раздумывая. Так все и началось…

– Не могли ваши бывшие земляки-поклонники отомстить Николаю? – поинтересовался негромко Турецкий, переводя разговор в нужное русло.

– Что вы, у меня даже парня своего не было… Постойте! Так, значит, вы, в отличие от того, кто у меня тут был, верите, что это Колю хотели убить, а не какие-то там разборки? – и, не дожидаясь ответа, взволнованно заявила: – Это Гамза! Он, и больше никто! Константин Дмитриевич думает, что у меня на поминках случилась истерика, но это не так. Я уверена, это он кого-то нанял и отомстил сразу двоим: Чжану за то, что тот не пошел с ним на сотрудничество, и Николаю…

– Но ведь это еще доказать надо, – осторожно перебил Марину Турецкий. – И причины, согласитесь, для того, чтобы угробить старого школьного друга, нужны достаточно веские…

– А вы сходите сейчас к магазину Толика и взгляните, какой он там ремонт развернул! Перестраивает все, наверняка будет расширяться… А ведь это мы расширяться должны были! Понимаете? Мы!

– Скажите, Мариночка, – Александр Борисович искренне сочувствовал вдове, но сам поддаваться эмоциям не мог, – Гамза в последние, скажем, месяцев восемь-девять не пытался занять у Коли деньги? Я имею в виду – крупную сумму… Достаточно крупную, чтобы поправить свои дела.

Женщина задумалась, но совсем ненадолго, после чего нехотя покачала головой:

– Нет. Не пытался. Я бы знала, Николай не скрывал от меня такие вещи, сказал бы обязательно.

– А если бы у него был свой личный счет?

– Почему «если бы»? – Марина искренне удивилась. – Он у него и был… То есть – есть… Думаю, я все равно бы знала. Хотя… Вообще-то у нас не принято было выспрашивать друг у друга, куда мы тратим деньги со своих личных счетов… Я, например, тратила в основном на фитнес, особенно после родов.

– Иными словами, вы не в курсе, что Колин личный счет на данный момент фактически пуст, там что-то около трехсот долларов… Все остальное он снял еще в мае, одномоментно.

– Как так? – Маринины брови округлились, потом сдвинулись над переносицей. – Не может быть… Почему же Коля мне ничего не сказал?

Как будто Турецкий должен был знать ответ на этот вопрос!

– Не знаю, – честно сказал он. – Но деньги снял, а поскольку в бизнес никаких аналогичных сумм не вкладывал, получается, снял для кого-то… Мог он сделать это для Гамзы?

Некоторое время Марина молчала. Ответила она очень неохотно:

– В мае, говорите? Тогда у Толи с бизнесом никакой катастрофы еще не было… Он погорел в июле на какой-то своей операции, а торговля тогда шла из рук вон… Июль вообще в этом смысле провальный месяц, мертвый… Если бы деньги были для Гамзы, Коля бы мне точно сказал…

– А про кого бы он вам не сказал?

Марина снова нахмурилась и даже закусила губу.

– Поймите, Мариночка, – мягко подтолкнул ее Турецкий, – сумма, вполне приличная, как в воду канула. Никто из близких друзей и знакомых ни на какой долг погибшему пока что и словом не намекнул… Итак?

– Понимаете, но ведь это всего лишь мое мнение… – пробормотала она. – Николай вообще-то часто кому-нибудь помогал, если была такая возможность… Но, возможно, не сказал бы мне об этом, если бы в помощи нуждалась Дарья Андреевна…

– Почему? – быстро спросил Турецкий.

– Она… У них… Очень давно, в юности, даже в школе еще, роман был, а на мой взгляд, Дарья и сейчас к Коле неравнодушна… В общем, муж человек чуткий, не мог не понимать, что мне такой щедрый жест по отношению к ней был бы неприятен… Но если вы думаете, что она при этом способна на убийство! Нет, вот в это я точно не верю, и по той же причине!

Александр Борисович был в этом отношении совершенно согласен с Мариной, но причин у него для этого имелось не одна, а, пожалуй, целых три. Прежде всего, Дарья Андреевна, известный искусствовед, эксперт по живописи, услугами которой очень часто пользовались богатейшие люди столицы и Питера, способные позволить себе коллекционировать картины, была женщиной вполне состоятельной. Ей, живущей в одиночестве всю жизнь, денег на собственные нужды не только хватало, но наверняка еще и оставалось более чем достаточно.

Во-вторых, случись какая-то особая ситуация, понадобись ей срочно крупная сумма, вряд ли бы она обратилась к Мальцеву: по той самой причине, упомянутой Мариной… Костя Меркулов ведь тоже утверждал, что Дарья до сих пор не изжила свои чувства к Николаю. Следовательно, он был бы для гордой дамы последним человеком, у которого можно просить деньги…

Третьим аргументом в ее пользу была сама натура Дарьи Андреевны. Ведь не просто эксперт-искусствовед, а человек искусства! Тонко чувствующий, насколько помнил Турецкий свое общение с этой женщиной (а пару лет назад они общались довольно часто), и, как ему показалось, очень мягкий человек, она ни по каким параметрам не тянула на убийцу…

В общем, в конечном счете выходило, что и его визит к Марине Мальцевой ничего существенного к следствию не добавил. Разве что саму Марину ему довелось расстроить. Она ведь явно расстроилась, обнаружив, что муж скрыл от нее свои манипуляции с личным счетом… Но тут уж ничего не поделаешь, больше поинтересоваться этим обстоятельством было не у кого.

Теперь впереди разговоры с каждым из друзей покойного по отдельности в надежде, что должник сам сознается в заеме. Хотя коли уж столько времени молчал, не пожалев оставшуюся с сущими грошами вдову друга, то вряд ли заговорит сейчас… Что ж, придется оперативнику Плетневу поработать как следует, несмотря на все его семейные проблемы!

8

Откладывать разговор с Лидией Ильиничной Клименко в долгий ящик Николай Щербак не стал, справедливо рассудив, что профессора Хабарова лучше всего ловить в первой половине дня. Как правило, у хирургов начиная с обеда идут операции, часто по нескольку подряд. К тому же ему хотелось как можно быстрее заняться той версией, связанной с убийством отца клиентки, которая ему самому казалась перспективной: интереса Александра Борисовича к болезни и лечению покойного Ильи Петровича он до конца так и не понял. Однако из уважения к Турецкому решил отработать клинику как можно быстрее.

Отправившись в модельное агентство, он решил заодно по мере возможности присмотреться и к продюсерскому центру «Минимум», а если обстоятельства сложатся благоприятно, то и к самому Шилову. Однако с продюсером ему не повезло: к особнячку, который занимали фирмы супругов, он добрался ближе к вечеру. Решив сделать вид, что ошибся дверью в поисках Лидии Ильиничны, направился к центральному входу и почти сразу понял, что он заперт и, кроме скучающего в полутемном вестибюле охранника, прекрасно просматривающегося за стеклянной дверью, там никого нет. Странно: Щербак всегда полагал, что наиболее активно шоу-бизнес функционирует как раз вечером… Собственно говоря, он и не ошибся.

Хмурый малый в камуфляже, открывший ему стекляшку, прежде чем поинтересоваться, кто незваному посетителю нужен, буркнул, что все уже в Лужниках. Видимо, нынче отыгрывалось какое-то очередное стадионное, а точнее, стадное действо. Так что Колина домашняя заготовка пропала всуе, – выслушав, где именно находится вход в «Круиз», он разочарованно кивнул и поспешил в агентство.

Лидия Ильинична была на месте и продемонстрировала легкое удивление при виде Щербака:

– Я думала, мы встречаемся завтра… У меня что-то с памятью?

– Ну что вы! – как можно радостнее улыбнулся Николай. – C вами-то как раз все в порядке. А вот у нас неожиданно возникло к вам несколько срочных вопросов…

Разговор происходил в коридоре, Лидию Ильиничну он застал перед дверью ее кабинета, в который она как раз собиралась войти.

Несмотря на вечерний час, из-за дверки справа слышался стрекот швейных машинок, приглушенный гул женских голосов, еще какие-то неясные звуки.

– Вы, я смотрю, – заметил он, – трудитесь в две смены.

– Просто у нас срочный заказ… Ладно, заходите. Но больше двадцати минут уделить я вам не могу: я сегодня даже не обедала…

«Эк она для муженька-то старается!» – подумал про себя Щербак и кивнул:

– Двадцати минут будет вполне достаточно!

Кабинет Лидии Ильиничны, в который его так неохотно впустили, выглядел очень чистенько, аккуратно и… казенно. Если не считать ярких плакатов на стене за хозяйским столом, на которых были запечатлены знаменитые зарубежные модели на подиумах, судя по всему, мировых, никаких украшений в помещении не имелось. Ну разве что стоявший в углу журнальный столик с ворохом модных журналов можно было с натяжкой счесть за попытку создать здесь определенный уют.

– Я вас слушаю. – В голосе Клименко действительно звучала усталость. – Присаживайтесь.

Щербак опустился на простой стул с неудобной прямой спинкой, стоявший перед столом Лидии Ильиничны, сама она расположилась на своем рабочем месте и вопросительно уставилась на оперативника, поэтому он решил не тянуть резину и сразу спросил:

– Лидия Ильинична, не могли бы вы мне подробнее рассказать, как получилось, что ваш отец отказался от лечения на Каширке и предпочел клинику Хабарова? И чем лечение в клинике вообще отличается от традиционного?

В глазах женщины в тот момент, когда она осознала вопрос, вспыхнуло удивление, вслед за ним недовольство. И Щербак, надо сказать, прекрасно ее понимал, так же как и то, что она ответила вопросом на вопрос:

– А… какое это имеет отношение к тому, что папу… что случилось?

– Пока я предпочел бы вам не отвечать, – мягко возразил Николай. – Кроме того, я не утверждал, что есть прямая связь…

Пару секунд Клименко внимательно разглядывала его, потом едва заметно пожала плечами:

– Ну хорошо… Хотя лично я не понимаю… Ладно, в конце концов меня интересует результат, а не тот путь, которым вы идете… Вы когда-нибудь слышали о методе лечения онкологических заболеваний, который называется «гипотермия»?

Николай отрицательно покачал головой.

– Насколько я знаю, сейчас это самый действенный метод, особенно если заболевание обнаруживается… слишком поздно, как у папы. – Она помолчала. – В общем, все просто: больному нагревают кровь до температуры, при которой раковые клетки разрушаются, а нормальные нет… Официальная медицина считает гипотермию спорной – ну, как это у нас издавна водится… Но Хабаров на сей счет иного мнения.

– Нагревают кровь? – Теперь пришел черед удивляться Николаю.

– Я же сказала! – Лидия Ильинична раздраженно поджала губы. – Споры идут в основном потому, что разница между температурой, при которой гибнут раковые образования, и температурой сворачиваемости белка очень невелика… Кроме того, гипотермии можно подвергать исключительно людей со здоровым сердцем.

– И что, действительно помогает? Это действительно правда?

– Действительно, – вздохнула Лидия Ильинична. – Там, в клинике, я познакомилась с молодой женщиной, актрисой… Хабаров поставил ее на ноги, по ее словам, чуть ли не из последней стадии… Ну не станет же она лгать?

Николай хотел сказать, что наверняка станет, если такой хитрый метод пиара со стороны клиники, что актрису (или не актрису) могли и нарочно с ней познакомить, но передумал, решив дослушать до конца.

– В общем, для папы, к сожалению, гипотермия была исключена, его сердце не выдержало бы ни одной процедуры, а их делают несколько… Обращаясь в клинику, я заранее так и думала, но все-таки надеялась на лучшее. К тому же человек, благодаря которому мы вообще услышали о Хабарове, утверждал, что тех, кому гипотермия противопоказана, там тоже ставят на ноги, чуть ли не при любой стадии, каким-то чудодейственным лекарством, изобретенным непосредственно в их лаборатории…

– И это тоже оказалось правдой? – Щербак не верил собственным ушам.

– Да, но… – Клименко неожиданно нахмурилась и заколебалась.

– Вы сказали «но», – напомнил Николай.

– Знаете, прежде чем я продолжу, мне нужны гарантии, что дальше вас и Турецкого то, что я сейчас скажу, не пойдет… Тем более что мне по-прежнему непонятно, к чему весь этот разговор!

Щербак не колебался ни секунды:

– Даю вам слово, что так и будет. Если вы не запамятовали, в нашем трудовом соглашении есть отдельный пункт о неразглашении сотрудниками ЧОПа сведений, которые клиент сочтет конфиденциальными. Исключение – ситуации, грубо говоря, пахнущие криминалом.

– Кто знает, вдруг вы сочтете, что в том, что я скажу, есть нарушение какого-нибудь закона? – сердито бросила Лидия Ильинична. – Вы никогда в жизни так бы не подумали, если б видели папу до и после лечения… Курс лекарства, о котором идет речь, в буквальном смысле слова поставил его на ноги! Его, не имевшего к моменту начала лечения сил даже на то, чтобы дойти до лифта, а потом до машины!

– Лекарство, о котором идет речь, не лицензировано, более того, в Минздраве о нем вообще не знают? – догадался Щербак. И, увидев огонек настоящей ярости, вспыхнувший в глазах его собеседницы, поспешно добавил: – Обещаю, что никаких сведений, во всяком случае на данном этапе, о чудодейственном средстве «Глория» распространять не будет!

– Зря вы так об этом препарате – с иронией…

– Помилуйте, какая ирония? Вы ошиблись. Если результаты лечения таковы, как говорите вы, значит, рано или поздно Хабаров выйдет с этим лекарством на официальный уровень, чего доброго, еще и Нобелевскую получит. Я совершенно серьезно об этом говорю!

Лидия Ильинична посмотрела на него с подозрением, но физиономия оперативника действительно была абсолютно серьезной.

– Результаты лечения именно таковы, – сухо произнесла она. – И не у одного папы… Человек, который подсказал нам клинику Хабарова, испытал это на себе. У него тоже была третья стадия… Спустя десять дней после начала курса он, как выражался сам, бегал, как новенький…

Она задумчиво посмотрела в окно и вздохнула.

– Не могу я узнать, о ком идет речь? – осторожно поинтересовался Щербак, ощутивший вдруг смутный холодок в области солнечного сплетения: обычно так бывало с ним, и не раз, когда впереди маячила какая-то вполне реальная опасность… А вдруг Турецкий и на сей раз прав и что-то с этой клиникой нечисто?

– Хотите пообщаться? – Лидия Ильинична усмехнулась. – Значит, моих слов вам недостаточно… К сожалению, это невозможно.

– Почему?

– Натан погиб полтора месяца назад… Несчастный случай…

– Что? – Некоторое время Щербак, прищурившись, разглядывал свою клиентку. – Несчастный случай? Такого же характера, как и с…

– Глупости! При чем тут папа? – Клименко слегка порозовела. – Натан ехал на свою дачу, превысил скорость и не справился с управлением! Погода была ужасная – дождь, туман… Он вообще обожал лихачить, его жена всегда волновалась, когда он отпускал водителя и садился за руль. Как видите, не напрасно волновалась.

– Понятно, – Николай постарался кивнуть с пониманием. – А вы, я вижу, хорошо его знали?

– Рубис… Это его фамилия… был другом детства моего мужа. Я с ним познакомилась еще до нашей с Иваном свадьбы, так что знала действительно давно. Собственно говоря, благодаря их дружбе мы и попали в клинику. Когда Иван рассказал Натану о болезни отца, тот сам позвонил Хабарову, чтобы нас приняли без очереди.

Мысленно сопоставив сроки, Щербак поинтересовался:

– Получается, что погиб Рубис вскоре после того, как представил вашего отца профессору?

– Господи… – Лидия Ильинична нетерпеливо пожала плечами. – Ну при чем тут это? То, что случилось с Натаном, – действительно несчастный случай. – Какая разница, вскоре или не вскоре?!

– Ну хорошо, – примирительно произнес Николай. – Если ваш отец прошел этот волшебный курс, для чего вы тогда ездили в клинику так систематически? Для осмотра?

– Мы ездили действительно для осмотра, кроме того, к самому Хабарову, а не к его лечащему врачу, папиному я имею в виду. Насчет куpсa терапии… лечения… В общем, договаривались мы не с самим профессором, а как раз с доктором… Видите ли, Вадим Юрьевич, кажется… словом…

Впервые за весь разговор Щербак обнаружил, что и Клименко, оказывается, тоже умеет смущаться. Интересно, в чем дело?

Впрочем, мучить загадками она его больше не стала.

– Вадим Юрьевич не афиширует применение их препарата даже в клинике, – сухо сказала Лидия Ильинична. – Насколько я поняла, сам профессор либо не в курсе… ну, не до конца в курсе того, что лекарство проходит клинические испытания в стенах его учреждения. Либо делает вид, что ничего не знает… Только не вздумайте говорить, что все это противозаконно! Препарат предлагают исключительно безнадежным больным, опоздавшим даже с операцией. И, как видите, результат просто блестящий!