Текст книги "Расчет пулей"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 13
По трупам – как по шпалам

Звонок был долгий. Игнатов поморщился. Допил коньяк, закусил шоколадной конфеткой. Дождался, пока тепло разольется по телу и боль утихнет. Десять лет врачи предполагали у него гастрит. А причина боли в боку оказалась другой – камни в желчном пузыре. Как будто раньше не могли догадаться. Специалисты! Коновалы! Наконец одна молоденькая врачиха высказала подозрение насчет камней, и оно подтвердилось. Правда, самому Игнатову от этого не легче. Надо делать операцию, причем полостную. А это не зуб выдернуть. Неизвестно, чем обернется. Пока врачи не «зарезали», он придумал собственный метод спасения – неполный стакан коньяка и маленькая шоколадка. Боль как рукой снимает. Лучше всяких лекарств. Пробовал закусывать лимоном, получается хуже. Наверное, какое-то раздражение происходит. А шоколадка в самый раз!

Игнатов убрал с полированного стола бутылку и стакан. Смахнул капли ладонью. В огромном кабинете было прохладно и сумеречно. Во всем управлении это был самый лучший кабинет. Солнце заглядывало только ненадолго, с утра. В остальное время можно было работать. Разноцветные телефоны сгрудились на маленьком столике, о который Игнатов вечно зацеплялся, когда доставал бутылку. Цепляясь, он думал: надо заменить. Но все оставалось по-прежнему.

Боль прошла, долгий звонок повторился снова.

– Как дела, Семен Николаевич? – услышал он низкий голос астматика, тяжело дышавшего в трубку.

– Ты откуда звонишь? – недовольно осведомился он.

Этого звонка он давно ждал.

– Из автомата.

– То-то тебя совсем не слышно. Перестань дышать в трубку.

Перебирая карандаши, лежавшие на полированном столе, с внезапным раздражением Игнатов подумал: «Все эти спортсмены одинаковы. В сорок лет – проблемы с сердцем. В пятьдесят уже одышка и пить нельзя. А потом и бабу не поиметь. Вот он, спорт. Уже тяжелое дыхание. Кому это нужно?»

– Не собираетесь на рыбалочку в выходные дни? – прохрипел далекий голос.

– А что? Есть на кого посмотреть?

– Сосед у меня вернулся с той самой речки. Клев, говорит, отменный. Наловил по полной программе.

– По полной программе, говоришь?

– Так точно.

– Ладно, подумаю. Если не разболеюсь.

Не прощаясь, положил трубку. Долго сидел неподвижно. С рыбкой, значит, получилось. Один из главных его врагов отправился в мир иной. По этому случаю можно принять еще. Там оставалось на донышке.

Игнатов потянулся за бутылкой.

Борец, сжав зубы, тоже положил трубку. Он испытал точно такое же раздражение, как Игнатов. Но подумал, что до поры до времени этого чванливого генерала придется терпеть. И ведь не скажешь «генералишку». Как «капитанишку». Нет. Магическое звание. Народ всегда робел перед ним, этим званием. Борец подумал о том, что и ему когда-то светило. И прозвище у него было другое. Не Борец, а Летун. А еще раньше Зуб. Потому что долго после драки ходил с выбитым зубом. Но это мальчишеские годы. А потом – осуществившаяся мечта. И он – курсант летного училища. Вон откуда начиналась генеральская дорожка. Он привык быть первым. В любой драке старался, чтобы непременно его был верх. И в училище других превзошел. В учебных боях никто не мог его переиграть. Уже рапортички о нем подавались командованием куда следует. Медальки вешали раньше, чем другим. И по званиям товарищей обходил. До того случая...

Спустя тридцать лет воспоминание о том случае вызывало злобу. Он хорошо помнил холодный промозглый день, когда здоровущие, румяные, они с приятелем Славкой – из той же эскадрильи – завалились после охоты в придорожную пивнушку, которая называлась громким иностранным именем «Бар». Охота оказалась неудачная. Раненый секач ушел от обеих двустволок. И чуть было не пропорол приятелю бок своим кривым аршинным клыком. Оба охотника все еще переживали случившееся, и потому настроение было злое и веселое. Надрались по этому случаю выше крыши. А тут компания подвернулась, с которой затеяли потасовку. Оказалось – высокие милицейские чины. Тоже, между прочим, не за водичкой пришли в пивную. Помнились наглые красные рожи, не желавшие ни в чем уступать. И драчка-то вышла на равных, хотя ментов было больше. Кто-то из них и вызвал патруль. «Летунов» повязали. Потом в милиции избили так, что оба летчика попали в больницу с сотрясением мозга. А дальше – пришили дело о нападении с оружием на трезвых высоких чинов. Оказывается, эта пьянь инспектировала участок. Срока, правда, не дали и до суда не довели. Видно, кому-то из ментов не хотелось засвечиваться.

Но обоих горе-охотников поперли из армии, из авиации. А что они еще могли делать? У Славки была семья, любимая жена, которая потом его бросила. А Генка оставался один. Ему было легче. Хотя лютая злоба с той поры доверху наполнила его сердце.

Несколько лет бывшие летчики мыкались на грошовых заработках. Просились на летную работу. Один раз дело чуть не выгорело. Не Славке, а ему пообещали взять в один «ящик» испытателем. Но послали запрос в старую часть. И друзья из полка, с которыми много хлеба-соли было съедено, дали такую характеристику, что завод тотчас прервал всякие контакты. Геннадий выдержал этот удар. А Славка сгинул. Устроился путевым обходчиком на железную дорогу. Уже после того, как ушла жена. И положил голову на рельсы.

Да... Цену мужской дружбы Борец узнал сполна. И никаких иллюзий на этот счет не питал. А потому и жалость ему стала неведома. И к своим, и к чужим. Когда работал дворником и собирал бутылки. Когда учил каратистов в спортивной школе, тоже внушал: больше злости! Злости! Злости! И послушание... Рафик Умаров эту науку хорошо превзошел, надежный был кадр. И он должен был «мочить» генерала с рыжим портфелем. Этот упертый гусь вздумал угрожать. А чем он лучше меня? – подумал Борец. Или Васьки-косого по прозвищу Крепыш. На этом гусе небось столько же смертей, сколько на Ваське. Даже еще больше. Поэтому Борцов не колеблясь послал Крепыша на дело. Вместо погибшего Рафика Умарова, как было сказано Игнатовым.

При воспоминании об Игнатове в нем все закипело. А чем он лучше, этот самый Игнатов? Самодур, чванливый тип. Делает то же, что солнцевская братва. Но оттого, что на нем мундир, выходит, что у него все законно. Эта туша разговаривает так, будто истина в последней инстанции находится у него в сейфе.

«Не дыши!» Я тебе покажу «не дыши!» – с мстительной злобой думал Борцов. – Наденьте вы любые мундиры, носите любые ордена, я всем вам знаю цену. Вы все мне писали характеристику, вы все, залезающие в государственный карман, как в свой. А потому никакой вам пощады. Тому же Игнатову. Этой затеей с пятью миллионами евро он опять повязал. Его колоколенка – полезная вещь. Далеко видать. Получится хорошо. А нет, еще поглядим. Надо будет – пройду по трупам, как по шпалам.

Борцов вздохнул, как человек, потрудившийся на славу. Осмотрелся по сторонам. Люди шли, занятые своими проблемами. Кто-то пил пиво прямо на тротуаре. Пошла такая мода. Дети радовались солнышку. Борцов подумал, что пора отдохнуть, и поехал на серенькой «тойоте» к себе, в Мытищи, где купил два года назад полдомика с садом. Соседка, безмужняя официантка Дуня с двумя детьми, делала намеки первое время. Хоть пьяненькие вахлаки таскались к ней ночь за полночь. А всякой женщине охота стабильности. Но Борцов, наглядевшись на ее ухажеров, откровенно говоря, побаивался иметь с ней дело. Дети к нему заходили. Детей он любил, особенно младшую девчушку. Для той никаких запретов не существовало. И конфеты она в подарок получала, и смородина поспевающая ей принадлежала.

Приехав домой и раздевшись, он улегся на чистую простыню с намерением отдохнуть от всего. Но звонок мобильника заставил подняться с кровати. Милый женский голос сообщил, что его просят срочно приехать на Волхонку. Это был пароль.

«Чего надо? – думал он с обычной злостью, одеваясь. – Ведь недавно разговаривали...»

Глава 14
Ищите женщину

Турецкий прилетел в Москву ночью. При всем том, что жизнь и работа давно лишили его всякой сентиментальности, внезапная гибель Викулова не укладывалась в голове, и он был потрясен как никогда.

Таксисты заламывали неприличную цену. Александр Борисович готов был согласиться, как вдруг заметил знакомый номер приткнувшейся на углу черной «Волги». Не веря своим глазам, подошел к машине со стороны водительской кабины и увидел спящего за рулем Грязнова. И так измучен был его мозг бесконечными размышлениями, что вместо радости испытал чувство тревоги: «Еще что-нибудь случилось?»

Он осторожно постучал по стеклу. Грязнов мгновенно очнулся и открыл дверцу.

– Случилось что-нибудь? – спросил Турецкий.

– Да, – ответил Грязнов. – Тебя дожидаюсь чересчур долго.

– Ну спасибо! – с облегчением произнес Турецкий. – Я уж думал, кроме Викулова, еще кто-то.

– Нет, брат, – ответил Грязнов, потягиваясь. – Но если мы с этим делом не разберемся, то грош нам цена.

– Это точно! – кивнул Турецкий. – Кому поручено следствие?

Вячеслав Иванович зевнул. Не мог еще прийти в себя после короткого, но тяжелого сна. Глянул пристально:

– Тебе.

– Ясно, – коротко ответил Турецкий.

– Меркулов велел тебе взять это дело на себя. Приказ получишь, как только явишься на службу, – продолжил Грязнов. – И меня обязали обеспечить оперативно-розыскные мероприятия. Так что мы опять в паре.

Турецкий обошел машину, уселся рядом с Грязновым. Тот включил скорость, и «Волга», с визгом оттолкнувшись от асфальта, ринулась в качающийся коридор, проложенный фарами. Грязнов хотел включить мигалку, но раздумал.

– Какие-нибудь зацепки есть? – спросил после некоторого молчания Турецкий.

Грязнов закурил.

– Нет. И это настораживает. Светлым вечером, при огромном стечении народа, в основном отдыхающего, доминошного, пенсионного, совершается заказное убийство. И ни одного свидетеля...

– Может, кто-то видел, но боятся сказать?

– Я думал об этом, – отозвался Грязнов. – Но здесь чую, народ бает правду. Сам посуди. На трех пенсионеров за столиком обязательно придется один малахольный пьяница. Атмосфера накаленная, хриплый мат-перемат. Это раньше пенсионеры играли тихо в домино. А сейчас орут так, словно вот-вот вспыхнет поножовщина. Ни на кого не обращают внимания. Как тут заметить что-нибудь?

– Резонно. Секретаршу допросили? Насчет последних распоряжений, телефонных звонков...

Грязнов отрицательно покачнул головой:

– Не успели. Она сама оказалась в больнице. Тяжелое сотрясение мозга.

– Любопытно.

– Нет. Простое совпадение. Приемный сын сказал, что она упала. Тот еще фрукт, хочу тебе доложить. Есть предположение, что он наркоман. Но про мать говорит с нежностью и беспокойством.

– Беспокойством за что? – спросил Турецкий. – Что она очнется и что-то расскажет?

– Похоже... И вот что странно: возвращаемся к Викулову. Сколько его ругали в последнее время! Как только не поливали! Он и то, и се... А умер – сразу пошли другие разговоры: и умный был, и чуткий, и талантливый. Это что? Национальный комплекс – хвалить только покойников?

– Надо учитывать, что он не умер, – жестко уточнил Турецкий. – Он погиб.

В знак согласия Грязнов с мрачным видом кивнул.

Они промчались по пустынным ночным улицам. Прошедший дождь сделал дома темными, а дорогу сверкающей и слепящей.

– И желтый портфель похищен, – вспомнил Вячеслав Иванович. – Помнишь, по телику показывали? Он все хлопал по нему: мол, есть доказательства. Конечно, не прав был Викулов, что замыкал все на себе. Непрофессионально. И как теперь уже ясно, непредусмотрительно.

– Чтобы выгородить генерала, скажу, что я посылал к нему Пономарева. И он с согласия Викулова ознакомился с документами, выкладками. Могу сказать с ответственностью: ничего конкретного там нет. Попытка научного анализа. Я тебе уже говорил.

– Да, но те, кто охотился за портфелем, могли не знать этого.

– Естественно, – кивнул Турецкий.

Они долго молчали.

– Зайдем ко мне? – предложил Александр Борисович, когда они уже подъезжали к его дому. – Выпьем водки, переночуешь у меня. Расскажу кое-что по питерскому делу.

– Нет, – отказался Вячеслав Иванович. – Потом расскажешь. А я не стану мешать нежной встрече мужа и жены.

– Какой там встрече? – поморщился Турецкий. – Меня всего трясет ото всех этих новостей. Уж я-то обязательно выпью, чтобы выспаться и завтра заняться делом.

– А вот мы и прибыли, – сказал Вячеслав Иванович.

«Волга» плавно затормозила у тротуара.

– У меня нет слов, чтобы выразить... – начал Турецкий, крепко пожимая широкую мощную ладонь Грязнова.

– Да брось! – отозвался тот. – Долг платежом красен. Когда-нибудь ты меня выручишь.

– Обязательно, – подтвердил Турецкий. – И даже два раза.

Грязнов рассмеялся в ответ.

На следующее утро, получив от секретарши Управления по особо важным делам Генпрокуратуры составленное заместителем генпрокурора Меркуловым распоряжение о расследовании дела по факту убийства генерал-лейтенанта милиции Викулова, Турецкий развил бурную деятельность. Истребовал из милиции и прокуратуры Москвы первоначальные материалы, познакомился с ними. Выехал с понятыми и молодым следователем Петуховым на место происшествия, внимательно осмотрел ступени нескольких этажей, а главное, ту площадку, где произошло убийство. Допросил в качестве свидетелей нескольких людей, бывших в то время во дворе.

С ним приехали два опера, подчиненные Грязнова.

Самым проницательным из допрошенных оказался местный бомж. В теплые дни он ночевал на скамейках, укрывшись газетами, иногда пробирался в подъезд. Ежедневный урожай пивных бутылок позволял ему кое-как существовать. Чем полюбился ему этот дом, он держал в тайне. Поговаривали, что тут жила дочь, выписавшая его из деревни. Будто бы она заставила продать сельский дом. Потом деньги забрала, а немощного отца выкинула. Надеялась, промается, болезный, с недельку – и конец. А он на холоде окреп, молодцом держался. И дочку не выдавал.

Эту легенду про него Турецкий узнал от других завсегдатаев местного двора. Бомж долго отнекивался, не хотел говорить. Александр Борисович поначалу решил ограничиться беседой на скамейке, а потом уже занес показания в протокол. Для этого им пришлось зайти в дом и расположиться за шатким столом, неизвестно зачем стоявшим в подъезде. Здесь он и продолжил расспрашивать заинтересовавшего его бомжа.

– Почему стараетесь ночевать именно в этом подъезде? Дочка здесь живет?

– Какая дочка?

Запрятанные в сеточке морщин маленькие бесцветные глазки смотрели настороженно и твердо. Серый пиджак, сделавшийся черным, такие же брюки, галоши на босу ногу. Даже оттенок кожи на лице и на руках у него был почерневшим, как от угольной пыли.

– Шахтером не работали? – спросил Турецкий.

– Какое там! – Несговорчивый бомж махнул рукой. – Я землю пахал, хлеб растил.

Теперь в нем все выдавало человека, переступившего крайнюю черту нищеты. И в то же время он совсем не напрашивался на сочувствие. Глядел вызывающе. В городе он, по-видимому, достаточно пообтерся и уже не выглядел растерянным сельским жителем. Очевидно, городские свалки по сравнению с дочкиным гостеприимством показались ему вполне сносным местом обитания. Обвальная ситуация приучила его к наблюдательности. Турецкий специально не стал расспрашивать его о жизни, чтобы не отвлекаться от главного. И этот бомж единственный из допрошенных оказался полноценным свидетелем. Он сказал, что в день убийства два незнакомых человека заходили в подъезд: коренастый низкорослый мужик и баба с рыжими волосами.

– Почему вы решили, что они здесь не живут? – спросил Турецкий.

– А я тут всех знаю! – последовал ответ.

– Допустим, они приходили в гости?

Зачуханный жалкий бомж очень убедительно изобразил изумление. Видно, человеческий стержень в нем был еще крепок.

– Кто же заходит в гости на одну минуту? Да еще вдвоем?

– Убедительно, – подтвердил, улыбнувшись, Турецкий. – А выстрелы?

Бомж замотал головой со слипшимися волосами:

– Не слыхал, не скажу.

– Словесный портрет смогли бы дать?

– Как это?

– Ну, например, длинный нос или короткий, круглые глаза или узкие?

– Не знаю, не скажу. А может, потом вспомню.

– Женщина была высокая? Низкая?

– Знамо, выше, если тот другой совсем коротышка.

Кратко заполнив протокол допроса свидетеля, Турецкий поднялся.

– Вспоминайте все детали быстрее. Я поручу своему помощнику допросить вас более детально.

Оставив важного свидетеля на попечение своего помощника, члена следственной бригады следователя Петухова, Турецкий подошел к группе жильцов дома, чтобы вручить им повестки о явке в прокуратуру.

Сознание к Лидии Петровне возвращалось медленно. Вместе с музыкой, которая била и неистовствовала, как в тот страшный день, когда убили Васю. Она потеряла сознание, поддерживая его окровавленную голову. Ее привезли в больницу, но она все время порывалась уйти и прямо из приемного покоя вернулась домой без документов, без денег и без ключей, которые остались в сумочке на столе у врача.

Дверь в квартире оказалась незаперта. И тогда ее оглушила эта музыка. «Малыш», как она по-прежнему называла в минуты нежности выросшего приемного сына, лежал на тахте со странным выражением лица. Полуголая девица, усевшись в кресло и не обращая на нее внимания, тоже ловила «кайф».

– Тише! – крикнула Лидия Петровна. – Сделайте тише музыку.

Отрешенное выражение на лице «малыша» сменилось осмысленным, жутким, звериным. Когда Лидия Петровна подошла к орущему «магу» и убавила звук, он ни слова не говоря бросился к ней и стал наносить удары по рукам, которыми она защищалась, по голове. Потом отшвырнул, и она почувствовала, каким он стал взрослым и мощным. Ударилась головой о тумбочку и распростерлась на полу. Остальное она не помнила. Очнулась в той самой больнице, из которой сбежала накануне.

Как ни странно, но собственное несчастье помогло ей легче перенести потерю любимого человека, и она не сошла с ума, когда убийство Василия Георгиевича Викулова восстановилось в ее памяти со всеми ужасающими подробностями.

Картина разгула, которую она застала в собственном доме, остервенелое выражение на лице сына, когда он принялся ее бить, тоже были страшны и этим как бы оттягивали, ослабляли главную боль. Она не могла понять, когда потеряла сына. Да и был ли он им? Или всю жизнь оставался чужеродным приемышем? А она отдала ему столько сил и любви, что вздрогнула, и не страх, а нежность овладела ею, когда в коридоре мелькнула знакомая фигура в халате, накинутом поверх старенького джинсового костюма. Сердце забилось в порыве благодарных чувств, но это оказался не он.

Зато на следующий день ее посетили две подружки с работы и с ними высокий плечистый человек очень приятной наружности. Светлые волнистые волосы, большие серые глаза. Излишняя мягкость выражения лица сменялась у него совершенно непредсказуемой твердостью. И Лидия Петровна мысленно назвала его про себя человеком с двойным дном, который ничего хорошего ей принести не мог. Он был ей не знаком, и Лидия Петровна решила, что, скорее всего, это был кандидат на место Викулова, который знакомился с секретаршей погибшего шефа с единственной целью – избавиться от нее как можно тактичнее и быстрее.

Но она и тут ошиблась.

Когда подружки ушли, незнакомец представился: следователь Александр Борисович Турецкий. Лидию Петровну залихорадило, он мягко взял ее за руку, чтобы успокоить. Это подействовало.

– Я не буду спрашивать вас о домашних проблемах, – сказал он доверительным тоном, – меня интересует все, что касается убийства Василия Георгиевича Викулова. Я веду это дело.

Лидия Петровна откинулась на подушки и прошептала едва слышным голосом:

– Я была там...

Она думала, что следователь раскроет глаза от изумления, но он только кивнул, ожидая продолжения разговора.

– Это зафиксировано в материалах дела. Есть соответствующий рапорт.

Турецкий раскрыл свой портфель, достал бланк протокола допроса свидетеля, приготовился зафиксировать на бумаге показания Лидии Петровны.

На самом деле он не многого ждал от этого разговора. В рапорте оперуполномоченного угро отмечалось, что она, сидя на ступенях, сжимала голову убитого Василия Георгиевича. Как и другие, Турецкий полагал, что она пришла на свидание – иначе и быть не могло, и застала страшную картину расправы с шефом. О том, что она могла появиться раньше, почему-то никому и в голову не приходило.

– Я видела их, – прошептала Лидия Петровна.

– Кого? – безучастно спросил Турецкий, но Лидия Петровна готова была поклясться, что он весь напрягся. И она произнесла, как будто выдохнула с воздухом остатки сил:

– Убийц!

– Сколько их было?

– Двое...

– Вы можете их описать?

– Да, конечно, я глядела на них сверху, с лестничной площадки третьего этажа. Один был маленького роста, но не слабый, а очень коренастый, как говорят, широкоплечий. Он быстро надел белый халат и стал как будто помогать женщине.

– Женщине?

– Да! Она и стреляла. Как только вошел Василий Георгиевич, она отстранилась от того, в белом халате, и выстрелила.

Лидия Петровна приподнялась на подушках и тут же упала без сил.

– Успокойтесь, – произнес Турецкий терпеливо, теперь ему не следовало спешить. Перед ним оказался важный свидетель по делу об убийстве Викулова. На такую удачу они с Грязновым не рассчитывали. – Как выглядела эта женщина?

– Рыжая... Очень рыжая... Скорее всего, крашеная. А может быть, парик? Чтобы сразу бросался в глаза. А остальное не запоминалось.

– Если захотите, мой друг генерал Грязнов возьмет вас в уголовный розыск. Когда выздоровеете, – улыбнулся Турецкий.

Взглядом она выразила благодарность.

– Нет, мне поздно менять профессию.

– Больше ничего особенного не заметили?

– Заметила. Но не знаю, как сказать.

– А вы смелее.

– Я убеждена... Не знаю. Можете мне не верить. Но это была не женщина!

В глазах следователя проснулся острый интерес.

– Почему вы так думаете?

Лидия Петровна задумалась. Турецкий не торопил. И она первая отозвалась:

– Знаете, природа создала женщину на особый манер. Когда на эстраде мужчина изображает даму, даже талантливо, над этим можно посмеяться. Но в жизни ни один мужчина по-настоящему женщину не изобразит. В той рыжей все было мужское. Когда она вошла, я еще ничего не подозревала, но уже почувствовала странность. Уж очень неловко у нее подвернулся каблук. И все движения были резкие, как это говорят? Мужланские, что ли... А когда она выхватила пистолет, то уже каждое движение выдавало ее.

Она задумалась.

– Ну почему? – осторожно вставил слово Турецкий, чтобы возобновить разговор. – Среди женщин есть непревзойденные мастера. И скорострельщики, и снайперы, и борцы. А теперь уже и боксеры.

– Понимаете, женщина все делает мягче. А та рыжая и ходила, и разворачивалась очень уж по-мужски. А когда бежала, потеряв туфлю...

– Потеряла туфлю?

– Но тут же вернулась и подобрала ее. Да нет, конечно же это был мужчина. Хотя... Вам виднее. Вы же больше знаете.

Подошла медицинская сестра, очень миленькая, в накрахмаленном белом халате, который она, как видно, носила с гордостью. Даже укол она сделала с удовольствием, как бы показывая всем своим видом, что работа в больнице доставляет ей подлинную радость.

– И долго будут вас лечить? – поинтересовался Турецкий.

Ответ его не интересовал вовсе, так как он уже знал, что бывшую секретаршу Викулова выпишут через два дня. Но важно было дать ей расслабиться, отвлечь ее, чтобы она не запамятовала из-за волнения какие-то важные детали.

– Последний укол! – сказала Лидия Петровна, повеселев.

Теперь можно было осторожно вернуть ее к главной теме.

– Вы смотрели на них сверху. И лица этой женщины, конечно, не могли разглядеть?

– Нет... Да... Женщину я не видела. Но коротышка один раз поднял голову. Мне даже показалось, что он заметил меня. Но женщина уже убегала, и он последовал за ней. Я бы его узнала...

– Кого?

– Коротышку.

– Скоро такую возможность будете иметь.

Лидия Петровна радостно вскинулась:

– Вы его поймали?

Турецкий пожал плечами:

– Нет, к сожалению. Но вы нам поможете составить фоторобот. А это уже кое-что.

Записав показания Лидии Петровны, Турецкий покинул больничную палату.