Текст книги "Избранное"

Автор книги: Фридрих Дюрренматт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)

– Кампари? – предложил хозяин.

– С удовольствием, спасибо, – ответил Трапс и опустился на стул, меж тем как Длинный разглядывал его в монокль.

– Господин Трапс, вероятно, примет участие в нашей забаве?

– Конечно. Позабавиться я не прочь.

Старые господа заулыбались и закивали.

– Наша забава может показаться вам несколько странной, – чуть помедлив, осторожно пояснил хозяин. – Она заключается в том, что мы вечерами играем в свои бывшие профессии.

Старцы улыбнулись опять, вежливо, тактично.

Трапс удивился. Как это понимать?

– Дело в том, что я был когда-то судьей, – сказал хозяин. – Господин Цорн – прокурором, а господин Куммер – адвокатом. Вот мы и разыгрываем судебные процессы.

– Ах так! – Трапсу эта идея понравилась. Может быть, вечер все же не будет потерян.

Хозяин торжественно взирал на текстильного вояжера.

– Собственно говоря, мы заново пересматриваем знаменитые процессы, – мягко начал он объяснение, – процесс Сократа, суд над Иисусом Христом, Жанной д'Арк, Дрейфусом, недавно разбирали дело о поджоге рейхстага, а однажды признали невменяемым Фридриха Великого.

Трапс удивился.

– И так вы играете каждый вечер?

Судья кивнул.

– Но, разумеется, лучше всего, – продолжал он, – когда имеешь дело с живым материалом, это часто приводит к весьма любопытным ситуациям. Кажется, позавчера один член парламента, который выступал здесь в деревне с предвыборной речью и опоздал на последний поезд, был приговорен к четырнадцати годам тюремного заключения за шантаж и взяточничество.

– Строго судите, – весело заметил Трапс.

– Дело чести, – просияли старцы.

Какую же роль он сможет получить?

Снова улыбки, чуть ли не смех.

Судья, прокурор и защитник уже есть, заметил хозяин, ведь это должности, которые требуют знания сути и правил игры, вакантно лишь место подсудимого, однако – он хотел бы это еще раз подчеркнуть – господина Трапса никоим образом не принуждают участвовать в игре.

Затея стариков развеселила текстильного вояжера. Вечер спасен. Поучений и скуки не предвидится, пожалуй, будет даже весело. Трапс был простым человеком, не наделенным силой ума и не склонным к глубоким размышлениям, он был дельцом, проявлял, когда нужно, хитрость, умел идти на риск, любил хорошо поесть и выпить и не чуждался острых шуток. Он примет участие в забаве, сказал Трапс, и сочтет для себя честью занять осиротевшее место подсудимого.

– Браво, – прокаркал прокурор и захлопал в ладоши, – браво, это по-мужски, это называется смелостью.

Текстильный вояжер с любопытством осведомился, какое же преступление будет ему вменено.

– Несущественный пункт, – ответил прокурор, протирая монокль, – преступление всегда найдется.

Все засмеялись. Господин Куммер поднялся.

– Идемте, господин Трапс, – сказал он почти отеческим тоном, – выпьем портвейна, которым здесь угощают. Это выдержанное вино, вы должны его отведать.

Он повел Трапса в столовую. Большой круглый стол был накрыт как нельзя более празднично. Старинные стулья с высокими спинками, потемневшие картины на стенах, все старомодное, солидное; с веранды доносилась болтовня старцев, смеркалось, через открытые окна было слышно щебетание птиц, на отдельном столике и на камине стояли бутылки с вином, бордо было в плетенках.

Защитник чуть дрожащей рукой бережно налил в две маленькие рюмки до краев старого портвейна и, пожелав здоровья текстильному вояжеру, чокнулся, еле коснувшись его рюмки, наполненной драгоценной влагой.

Трапс пригубил.

– Бесподобно, – похвалил он.

– Я ваш защитник, господин Трапс, – сказал ему господин Куммер, – так пусть же нас отныне связывают дружеские узы!

– За дружеские узы!

– Лучше всего, – заметил адвокат, приблизив к Трапсу свое багровое лицо с носом пьяницы и пенсне так, что его гигантское брюхо коснулось подзащитного (неприятная мягкая масса), – лучше всего, если вы, господин Трапс, сразу же сознаетесь мне в своем преступлении. Тогда я мог бы гарантировать, что на суде все обойдется. Хотя положение не угрожающее, недооценивать его не стоит. Длинного худого прокурора, который до сих пор еще полон энергии, следует опасаться, да и хозяин дома – увы! – склонен к строгости и, пожалуй, к педантизму, что в старости – а ему восемьдесят семь – еще более усилилось. Тем не менее мне, защитнику, удалось выиграть большинство дел или по крайней мере смягчить не один приговор. Только однажды, в случае убийства с ограблением, действительно ничего нельзя было спасти. Правда, судя по моему впечатлению о господине Трапсе, убийство с ограблением, пожалуй, исключается или?..

– Увы, я не совершал никакого преступления, – засмеялся текстильный вояжер. – Ваше здоровье!

– Доверьтесь мне, – внушал ему защитник. – Вам нечего меня стесняться. Я знаю жизнь и ничему больше не удивляюсь. Предо мной проходили судьбы, господин Трапс, разверзались бездны, можете мне поверить.

– Сожалею, – усмехнулся текстильный вояжер, – в самом деле получается, что я обвиняемый без преступления. Впрочем, это задача прокурора – найти таковое, он сам это сказал. Придется поймать его на слове. Игра есть игра. Интересно, что из этого получится. Будет настоящий допрос?

– Надо полагать!

– Это меня радует.

На лице защитника отразилось сомнение.

– Вы чувствуете себя невиновным, господин Трапс?

Текстильный вояжер рассмеялся.

– Абсолютно.

Разговор показался ему необычайно забавным.

Защитник протер пенсне.

– Запомните, молодой человек: невиновность невиновностью, главное же в нашем деле – тактика! Надеяться доказать нашему суду свою невиновность – это, мягко выражаясь, головоломная затея. Разумнее всего сразу оговорить себя в каком-нибудь правонарушении, например для коммерсантов наиболее подходящее – подлог, мошенничество. А при допросе всегда есть шанс выяснить, что обвиняемый преувеличивает, что, собственно, имеет место не подлог, а, скажем, безобидное приукрашивание фактов ради рекламы, как это часто практикуется в торговле. Путь от вины к невиновности хотя и труден, однако не невозможен, а вот стремление сохранить невиновность сплошь и рядом оказывается безнадежным и результат – весьма плачевным. Вы проиграете, когда могли бы выиграть, и, кроме того, вы уже не выбираете вину сами, а вам ее навязывают.

Текстильный вояжер, смеясь, пожал плечами: он сожалеет, что ничем не может услужить, он, право же, не знает за собой ни одного проступка, который привел бы его к конфликту с законом, в этом он совершенно уверен.

Защитник снова нацепил пенсне. С Трапсом, видимо, придется повозиться, подумал он, орешек твердый.

– Главное, – завершил он беседу, – обдумывайте каждое слово, не болтайте просто так, иначе вы и глазом моргнуть не успеете, как вас приговорят к длительному заключению, а там уж ничем не поможешь.

В столовую вошли остальные. Расселись за круглым столом. Приятная компания, шутки. Сначала подали различные закуски, холодное мясо, крутые яйца, устрицы, черепаховый суп. Настроение было отменным, все с удовольствием орудовали вилками и ложками и без стеснения хлебали и чавкали.

– Ну-с, обвиняемый, чем вы можете нас порадовать, надеюсь, хорошеньким убийством? – проскрипел прокурор. Защитник выразил протест.

– Мой клиент – обвиняемый без преступления, редчайший случай в судопроизводстве, так сказать. Утверждает, что невиновен.

– Невиновен? – удивился прокурор.

Шрамы на его лице побагровели, монокль чуть не попал в тарелку, повис, болтаясь на черном шнурке. Коротышка судья, крошивший в суп ломтик хлеба, замер, укоризненно посмотрел на Трапса и покачал головой, а лысый, молчаливый Пиле с белой гвоздикой в петлице удивленно уставился на него. Наступила зловещая тишина. Прекратился стук вилок и ложек, смолкло сопение и чавканье. Только Симона в углу комнаты чуть слышно хихикала.

– Придется расследовать, – опомнился наконец прокурор. – Чего быть не может, того не бывает.

– Валяйте, – рассмеялся Трапс. – Я в вашем распоряжении!

К рыбе подали вино, легкий игристый «невшатель».

– Ну что ж, – сказал прокурор, занявшись форелью, – посмотрим. Женаты?

– Одиннадцать лет.

– Детишки?

– Четверо.

– Профессия?

– По текстильной части.

– Иными словами, коммивояжер, дорогой господин Трапс?

– Генеральный представитель.

– Хорошо. Попали в аварию?

– Случайно. В этом году впервые.

– Так. А в прошлом году?

– Ну, тогда я ездил еще на старой машине, «ситроен» образца 1939-го, – пояснил Трапс, – а теперь у меня «студебекер», красный лак, спецмодель.

– «Студебекер», и совсем недавно? Так-так, интересно. До этого, наверно, не были генеральным представителем?

– Был обыкновенным, простым вояжером.

– Конъюнктура, – понимающе кивнул прокурор. Рядом с Трапсом сидел защитник.

– Будьте внимательны, – шепнул он.

Текстильный вояжер, точнее, генеральный представитель, как мы теперь по праву можем называть его, беспечно приступил к бифштексу: выжал на него ломтик лимона, добавил чуть коньяку, перцу (собственный рецепт), посолил. Так отменно он еще никогда не закусывал, сияя, признался Трапс, до сих пор он полагал, что самое приятное из развлечений, существующих для людей его круга, – это вечера в клубе «Шлараффия», но сегодняшнее общество доставляет ему неизмеримо большее удовольствие.

– Ага, – констатировал прокурор, – значит, вы член «Шлараффии». Какое же там у вас прозвище?

– Маркиз де Казанова.

– Отлично, – каркнул, обрадовавшись, прокурор, словно добился важного показания, и вставил монокль. – Нам всем приятно это слышать. Можно ли, судя по этому прозвищу, сделать вывод о вашей личной жизни, милейший?

– Берегитесь, – прошипел защитник.

– Только условно, дорогой господин прокурор, – ответил Трапс. – Если у меня что-нибудь и приключается с женщинами на стороне, то лишь случайно и без честолюбивых претензий.

– Не будет ли господин Трапс столь любезен вкратце рассказать собравшимся о своей жизни? – спросил судья, доливая «невшатель». – Поскольку решено устроить суд над дорогим гостем и грешником и, разумеется, упечь его на долгие годы, надлежало бы узнать о нем поподробнее, что-нибудь личное, интимное, ну, скажем любовные похождения, только по возможности с перцем и солью.

– Рассказывайте, рассказывайте! – хихикая, требовали старцы у генерального представителя. Однажды они судили сутенера, он рассказал увлекательнейшие и пикантнейшие истории, связанные с его ремеслом, и, между прочим, отделался всего-навсего четырьмя годами тюрьмы.

– Что вы, – засмеялся Трапс, – мне, право, нечего рассказывать. Я веду обычную жизнь, господа, признаюсь откровенно, самую что ни есть заурядную… Выпьем!

– Выпьем!

Генеральный представитель поднял бокал, растроганно посмотрел на четырех стариков, впившихся в него неподвижными совиными глазами, словно он был особенно лакомым куском. Все чокнулись.

Солнце наконец зашло, и птичий гвалт стих; ландшафт был все еще виден как днем – сады и красные крыши среди деревьев, лесистые холмы, а вдали – предгорья и глетчеры; кругом царила умиротворенность, деревенская тишь, праздничное ощущение счастья, Божьей благодати и всемирной гармонии.

Трудное детство было у него, рассказывал Трапс, меж тем как Симона меняла тарелки и водружала на стол огромное дымящееся блюдо – шампиньоны в сметане с вином. Его отец был фабричный рабочий, пролетарий, поддавшийся идеям Маркса и Энгельса, озлобленный, мрачный человек, который никогда не заботился о своем единственном ребенке; мать-прачка рано состарилась.

– Учиться мне пришлось только в восьмилетке, только в ней, – горестно поведал он со слезами на глазах, жалея себя за невезучее прошлое, и поднял бокал, в который было уже налито «резерв де марешо».

– Оригинально, – молвил прокурор, – оригинально. Только восьмилетка. Значит, пробились собственными силами, уважаемый?

– Вот именно, – воодушевился Трапс, подогретый «марешо», окрыленный дружеским вниманием и очарованный зрелищем мира Божьего за окнами. – Вот именно. Еще десять лет назад я торговал вразнос и таскался с чемоданом из дома в дом. Тяжкая работа, ходишь как бродяга, ночуешь где-нибудь в копне сена или в сомнительной ночлежке. С самых низов пришлось начинать, с самых низов. А теперь… если б вы видели мой текущий счет в банке, господа! Не хочу хвалиться, но есть ли у кого-нибудь из вас «студебекер»?

– Будьте осторожнее, – шепнул обеспокоенно защитник.

– Как же это вам удалось? – поинтересовался прокурор.

– Будьте внимательнее и меньше болтайте, – напомнил защитник.

– Я сейчас единственный полномочный представитель фирмы «Гефестон» в Европе, – заявил Трапс и обвел всех торжествующим взглядом. – Только Испания и Балканы в других руках.

– Гефест – греческий бог, – хихикнул коротышка судья, накладывая себе на тарелку шампиньонов, – великий мастер кузнечного дела, который поймал богиню любви и ее любовника, бога войны Ареса, в столь искусно сплетенную невидимую сеть, что остальные боги не могли нарадоваться этому улову, но «Гефестон», чьим единственным и полномочным представителем является уважаемый господин Трапс, звучит для меня завуалированно.

– И все же вы близки к разгадке, уважаемый хозяин и судья, – засмеялся Трапс. – Вы сами сказали «завуалированно», а неизвестный мне греческий бог, имя которого почти одинаково с названием моего товара, сплел тонкую, как вуаль, прозрачную сеть. Если уже существуют нейлон, перлон и мирлон – искусственные ткани, о которых высокий суд, несомненно, слыхал, – почему бы не существовать и гефестону? Эта ткань – королева синтетики, нервущаяся, прозрачная (между прочим, для ревматиков сущая благодать) – применяется как в технике, так и в модной одежде, как для военных целей, так и в мирной жизни. Идеальный материал для парашютов – и в то же время пикантнейшая ткань для ночных сорочек прекрасных дам, знаю по собственному опыту.

– Слушайте, слушайте, – заквакали старцы. – Собственный опыт – это интересно!

Симона опять сменила тарелки и принесла жаркое из телячьей вырезки.

– Праздничный пир! – восхитился генеральный представитель.

– Рад, что вы способны оценить это, и по достоинству! – сказал прокурор. – Нам подается лучший товар и в достаточном количестве, меню как в прошлом веке, когда люди знали толк в еде. Хвала Симоне! Хвала хозяину дома! Ведь он сам все закупает, старый гном и gourmet,19 а что касается вин, то о них заботится Пиле, трактирщик из соседней деревушки. Хвала ему! Но вернемся, однако, к вашему делу, мой усердный вояжер! Продолжим расследование. Вашу биографию мы теперь знаем, было приятно получить о вас некоторое представление, в целом совершенно ясна и ваша деятельность. Остается выяснить лишь один незначительный пунктик: как вы сумели добиться такого доходного места? Одним прилежанием и железной энергией?

– Будьте начеку! – прошипел защитник. – Здесь подвох.

– Это было не так легко, – ответил Трапс, глядя с жадностью, как хозяин разрезает жаркое, – сначала пришлось одолеть Гигакса, а это была трудная задача.

– Ага, еще и господин Гигакс! Кто же он такой?

– Мой бывший начальник.

– Вы хотите сказать, что его нужно было вытеснить?

– Его нужно было убрать, как принято выражаться среди моих коллег, – ответил Трапс и подлил себе соусу. – Господа, вы простите меня за откровенность. Деловая жизнь жестока: каков привет, таков и ответ, а хочешь быть джентльменом – пожалуйста, только тебе несдобровать. Я загребаю уйму денег, но я и работаю как лошадь, каждый день мотаю на спидометр по шестьсот километров. Конечно, я вел себя не совсем по-джентльменски, когда пришлось взять за горло старого Гигакса, мне же надо было продвигаться. Что делать – бизнес есть бизнес.

Прокурор оторвался от жаркого и с любопытством поглядел на генерального представителя.

– «Убрать», «взять за горло», – все это весьма свирепые выражения, дорогой Трапс.

Генеральный представитель засмеялся.

– Их, разумеется, следует понимать в переносном смысле.

– Надеюсь, господин Гигакс в добром здравии, почтеннейший?

– Умер в прошлом году.

– Вы с ума сошли! – прошипел защитник. – Что вы делаете?

– В прошлом году, – сочувственно произнес прокурор. – Жаль, очень жаль. Сколько ж ему было лет?

– Пятьдесят два.

– Совсем молодой. И отчего он скончался?

– От какой-то болезни.

– После того как вы получили его место?

– Незадолго до этого.

– Отлично, у меня пока вопросов больше нет, – сказал прокурор. – Повезло. Нам повезло. Нашелся покойник, а это в конце концов главное.

Все засмеялись. Даже лысый Пиле, который, сосредоточенно склонившись над тарелкой, педантично и невозмутимо поглощал огромные порции, поднял голову.

– Вот это да, – сказал он, погладил черные усы и снова принялся за еду.

Прокурор торжественно поднял бокал.

– Господа, – сказал он, – за эту находку предлагаю распить «пишонлонгвилль» 1933 года. Хорошая игра стоит доброго бордо!

Все чокнулись и выпили.

– Черт возьми, господа! – поразился генеральный представитель, осушив одним глотком «пишон» и протягивая пустой бокал судье. – Какой букет! Грандиозно!

Стемнело, лица собравшихся были едва различимы. На небе появились первые звезды. Экономка зажгла свечи в трех массивных канделябрах; на стене появилась тень от сидящей группы, похожая на чашечку какого-то фантастического цветка. Дружеская, интимная обстановка, взаимная симпатия, непринужденность.

– Как в сказке, – дивился Трапс. Защитник вытер салфеткой лоб.

– Сказка – это вы, дорогой Трапс, – сказал он. – Ни разу в жизни мне еще не встречался обвиняемый, который с таким благодушием допускал бы столь неосторожные высказывания.

Трапс засмеялся.

– Не беспокойтесь, дорогой сосед! Вот когда начнется допрос, тогда уж я буду начеку.

Снова, как уже однажды, воцарилась мертвая тишина. Ни чмоканья, ни чавканья.

– Несчастный! – простонал защитник. – Что значит «когда начнется допрос»?

– А разве он уже начался? – беспечно спросил генеральный представитель, накладывая себе на тарелку салат.

Старцы ухмыльнулись, глаза их лукаво заблестели, и они заблеяли от удовольствия.

Молчавший до сих пор Лысый хихикнул:

– А он и не заметил, а он и не заметил!

Трапс опешил, сбитый с толку озорной веселостью стариков, ему стало не по себе, но это ощущение быстро исчезло, и он рассмеялся.

– Прошу прощения, господа, – сказал он. – Я представлял себе эту игру более торжественной, солидной, официальной, как в зале суда.

– Милейший господин Трапс, – обратился к нему судья, – ваше смущение нам дороже любой награды. Я вижу, наш метод судопроизводства кажется вам странным и слишком веселым. Но, дорогой мой, все мы четверо давно вышли в отставку и избавили себя от ненужной писанины, бесконечных протоколов, статей, юридических формул и тому подобного хлама, которым завалены судебные залы. Мы судим без оглядки на ветхие своды законов и жалкие параграфы.

– Смело, – промолвил Трапс, ворочая языком уже с некоторым усилием, – смело. Господа, мне это импонирует. Без параграфов – это дерзкая идея.

Защитник церемонно поднялся. Ему хочется подышать воздухом, объявил он, прежде чем подадут цыплят и прочее, небольшая прогулочка для здоровья и сигарета сейчас весьма кстати, он приглашает господина Трапса разделить с ним компанию.

Спустившись с веранды, они окунулись в наступившую наконец ночь, теплую и величественную. Золотые полосы света из окон столовой протянулись через газоны до розовых кустов. Небо было звездное, безлунное, темной массой стояли деревья, дорожки между ними едва угадывались. Трапс и защитник пошли рука об руку по одной из них. Отяжелев от вина, оба то и дело спотыкались и пошатывались, но старались держаться прямо и курили сигареты «Паризьен», светившиеся в темноте красными точками.

– Боже мой, – вздохнул Трапс, – ну и потеха была там. – Он показал на освещенные окна, в которых только что мелькнул широкий силуэт экономки. – До чего же занятно.

– Дорогой друг, – сказал защитник и, покачнувшись, оперся на Трапса, – прежде чем мы приступим к цыплятам, я хотел бы, с вашего позволения, поговорить с вами и надеюсь, вы отнесетесь к моим словам с должным вниманием. Вы мне симпатичны, молодой человек, я питаю к вам нежность и хочу по-отечески предупредить вас: если так пойдет и дальше, мы начисто проиграем процесс.

– Это плохо, – согласился генеральный представитель и осторожно повел защитника по дорожке вокруг массивного черного полушария кустарника.

Они вышли к пруду и, нащупав скамейку, уселись. В воде отражались звезды, тянуло прохладой. Из деревни доносились звуки гармоники и пение, затем послышался альпийский рожок – союз скотоводов отмечал свой праздник.

– Вы должны взять себя в руки, – внушал защитник, – противник захватил важные укрепления; мертвый Гигакс, который выплыл – и совершенно напрасно – благодаря вашей безудержной болтовне, является серьезной угрозой, все это крайне неприятно, неопытный адвокат уже сложил бы оружие, но при настойчивости, при использовании всех шансов и прежде всего при величайшей осторожности и дисциплине с вашей стороны я смогу еще спасти главное.

Трапс засмеялся. Это очень забавная игра, сказал он, на ближайшем заседании «Шлараффии» он непременно предложит ввести ее.

– Не правда ли? – обрадовался защитник. – Просто оживаешь. Знаете, милый Трапс, после того как я вышел в отставку и оказался вдруг без привычного дела, без всяких занятий и в этой деревушке, где мне предстояло наслаждаться старостью, я совсем зачах. Да и что тут привлекательного? Разве что не чувствуешь фёна, вот и все. Здоровый климат? Без духовной-то пищи? Смешно. Прокурор был при смерти, у нашего хозяина подозревали рак желудка, Пиле страдал диабетом, меня мучила гипертония. Таков был итог. Собачья жизнь. Иногда соберемся вместе и с тоской вспоминаем свои профессии и былые успехи – это была единственная отрада. И вот однажды прокурор придумал эту игру. Судья предоставил дом, я свою чековую книжку… что ж, я холостяк, а когда работаешь десятки лет адвокатом высших слоев общества, то отложишь про черный день приличную сумму. Да, мой милый, вы не поверите, каким щедрым бывает оправданный разбойник из финансовых тузов, щедрость на грани расточительства… И эта игра стала нашим целебным источником. Гормоны, желудки, давление снова пришли в норму, скука исчезла, появилась энергия, моложавость, гибкость, аппетит. Вот полюбуйтесь-ка. – И он, несмотря на свой живот, проделал несколько гимнастических упражнений, что Трапс смутно разглядел в темноте. – Обычно мы играем с гостями судьи, которые и бывают нашими обвиняемыми, – продолжал защитник, усевшись. – Тут и коммивояжеры, и туристы, а месяца два назад мы посмели приговорить к двадцати годам тюрьмы даже одного немецкого генерала, он был здесь проездом с супругой. Только мое искусство спасло его от виселицы.

– Потрясающе, – дивился Трапс, – у вас налаженное производство! Только вот с виселицей неладно, здесь вы малость перехватили, уважаемый господин адвокат. Смертная казнь отменена.

– В государственном правосудии, – уточнил защитник. – Но у нас частное судопроизводство, и мы ввели ее снова: как раз возможность смертной казни и придает нашей игре увлекательность и оригинальность.

– Палач у вас наверняка тоже есть, а? – засмеялся Трапс.

– Конечно, есть, – с гордостью подтвердил защитник. – Пиле.

– Пиле?

– Что, удивлены?

Трапс несколько раз глотнул.

– Но ведь он… поставщик вин, которыми нас здесь угощают…

– Трактирщиком он был всю жизнь, – добродушно усмехнулся защитник. – А государственная деятельность – это лишь его побочное занятие. Чуть ли не почетная должность. Считался одним из опытнейших мастеров своего дела в соседней стране, вот уже двадцать лет как на пенсии, но не забыл старого ремесла.

По улице проехала машина, и фары осветили собеседников. Трапс на мгновение увидел табачный дым, плывущий в воздухе, необъятную фигуру защитника в замызганном сюртуке, его жирное, довольное, добродушное лицо. Трапса охватила дрожь, лоб покрылся холодным потом.

– Пиле…

– Что с вами, дорогой Трапс? – удивился защитник. – Я чувствую, вы дрожите. Вам нездоровится?

Мысленно Трапс видел перед собой Лысого, тупо пережевывающего пищу (отталкивающее зрелище). Сидеть с такой личностью за одним столом – нет уж, увольте! Но, с другой стороны, чем он виноват – профессия! Нежная летняя ночь и еще более нежное вино пробуждали в душе Трапса гуманность, терпимость и непредубежденность; в конце концов, он был человек, много повидавший и знающий жизнь, не ханжа и не мошенник, нет, он крупный текстильный специалист. Трапсу даже показалось, что игра без палача была бы менее веселой и забавной, и он уже предвкушал, как распишет в «Шлараффии» здешнее приключение, а палача можно будет наверняка пригласить туда за небольшой гонорар плюс накладные расходы. Трапс развеселился:

– Ваша взяла, согласен! Сначала я трусил, а теперь вошел в азарт!

– Доверие за доверие, – сказал защитник, когда они рука об руку двинулись к дому, жмурясь от света, бившего в глаза из окон. – Как вы прикончили Гигакса?

– Прикончил? Я?

– Ну да, он же мертв.

– Я его не убивал.

Защитник остановился.

– Мой дорогой юный друг, – сказал он участливо, – я понимаю ваши опасения. Из всех преступлений неприятнее всего сознаваться в убийстве. Обвиняемый сгорает со стыда, отрицает содеянное, хочет забыть его, вытеснить из памяти, с предубеждением копается в своем прошлом, отягощает себя преувеличенным комплексом вины и не доверяет никому, даже человеку, который относится к нему как отец, – своему защитнику. Это в корне неправильно, ибо настоящий защитник любит убийство, ликует, когда ему поручают такое дело. Ну, смелее, дорогой Трапс, говорите! Я лишь тогда чувствую себя превосходно, когда вижу перед собой настоящую задачу, словно альпинист – трудный «четырехтысячник». (Смею утверждать это как старый скалолаз.) Вот тут-то мозг начинает соображать и придумывать, крутятся колесики, нажимаются пружинки, мысли скачут с такой быстротой, что душа радуется. Не доверяясь мне, вы совершаете огромную, я бы даже сказал – решающую ошибку. Ну-ка, сознавайтесь, старина!

Но ему не в чем сознаваться, заверял генеральный представитель.

Защитник удивился. Ярко освещенный светом из окна, за которым все задорнее звучал смех и звон бокалов, он вытаращил глаза на Трапса.

– Ай-яй-яй, – пробурчал он неодобрительно, – ну что это опять? Вы упорно придерживаетесь своей ошибочной тактики и все еще притворяетесь невиновным? Неужели до вас так ничего и не дошло? Надо сознаваться, хотите вы или нет. А сознаваться всегда есть в чем, давно бы пора вам это смекнуть! Давайте-ка, мой милый, без церемоний и оттяжек, выкладывайте все начистоту. Как вы прикончили Гигакса? В состоянии аффекта, да? Тогда нам надо приготовиться к обвинению в убийстве. Держу пари, что прокурор целит именно на это. Предчувствую. Уж я-то знаю этого молодчика.

Трапс покачал головой.

– Мой дорогой господин защитник, – сказал он, – особая привлекательность вашей игры заключается в том – если позволите высказать скромное мнение новичка, – что одному из ее участников становится страшно и жутко. Игра грозит превратиться в действительность. Невольно спрашиваешь себя, преступник ты или нет, может быть, ты все-таки убил старика Гигакса? Когда я вас слушал, мне чуть не стало дурно. И потому доверие за доверие: я не виновен в смерти старого гангстера. В самом деле.

Они вошли в столовую, где уже подали цыплят и в бокалах искрилось «шато пави» 1921 года. Трапс подошел к серьезному, молчаливому Лысому и с чувством пожал ему руку.

Со слов защитника, сказал Трапс, он знает о его бывшей профессии и хочет подчеркнуть, что нет ничего приятнее, чем сидеть за одним столом с таким славным малым. У него, Трапса, нет в этом отношении никаких предрассудков, напротив.

Пиле, поглаживая крашеные усы, пробормотал, покраснев и чуть смутившись, на ужасном диалекте:

– Рад, очень рад, постараюсь.

После этого трогательного братания цыплята показались еще вкуснее. Они были приготовлены по особому, держащемуся в секрете рецепту Симоны, как объявил судья. Все чавкали, ели руками, хвалили Симонин шедевр, пили за здоровье всех и каждого, обсасывали перемазанные соусом пальцы, и среди всеобщего благодушия процесс двинулся своим чередом.

Прокурор, повязав салфетку, с чавканьем поедал нежное мясо. Он надеялся, что к этому блюду ему подадут признание обвиняемого.

– Милейший и почтеннейший обвиняемый, – пустил он пробный шар, – Гигакса вы, конечно, отравили.

– Нет, – засмеялся Трапс, – ничего подобного.

– Ну, допустим, застрелили.

– Тоже нет.

– Подстроили автомобильную катастрофу?

Все расхохотались, а защитник прошипел:

– Внимание, ловушка!

– Мимо, господин прокурор, – задорно воскликнул Трапс, – все пули мимо! Гигакс умер от инфаркта, причем не первого. Первый случился несколько лет назад, ему пришлось соблюдать режим, и, хотя он внешне пытался казаться здоровым, при любом волнении все могло повториться, я это точно знаю.

– Гм! И от кого же?

– От его супруги, господин прокурор.

– От его супруги?

– Ради Бога, осторожнее, – шепнул защитник. «Шато пави» превзошло все ожидания. Трапс осушал уже четвертый бокал, и Симона поставила перед ним отдельную бутылку.

Это удивит прокурора, сказал генеральный представитель и чокнулся со старым господином, но пусть высокий суд не думает, что он что-то скрывает, нет, он скажет правду, и только правду, даже если защитник прошипит ему все уши своим «осторожнее». С госпожой Гигакс у него кое-что было, что ж, старый гангстер часто бывал в отъезде и варварски пренебрегал своей стройной и аппетитной женушкой, и вот ему, Трапсу, приходилось подчас выступать в роли утешителя, на канапе в гостиной, а после и в супружеской постели Гигаксов, в общем, все как полагается и как это бывает в жизни.

Старики, выслушав Трапса, оцепенели, но потом все разом вдруг завизжали от удовольствия, а молчавший Лысый воскликнул, подбросив вверх свою белую гвоздику:

– Сознался, сознался!

Только защитник в отчаянии барабанил себя кулаками по голове.

– Какое безрассудство! – воскликнул он. Его клиент сошел с ума, и вся эта история не заслуживает доверия, в ответ на что Трапс под одобрительные возгласы остальных собеседников с возмущением запротестовал. Это положило начало прениям сторон, долгой дискуссии между защитником и прокурором, словесной перепалке, полушутливой, полусерьезной, смысла которой Трапс не понял. Разговор вертелся вокруг слова dolus,20 однако Трапс не знал, что оно означает. Дискуссия становилась все более бурной, громкой и непонятной, вмешался судья, но вскоре сам разгорячился, и если поначалу Трапс старался вслушиваться, пытаясь уловить суть спора, то потом махнул рукой (dolus так dolus) и с облегчением вздохнул, когда экономка подала сыры: камамбер, бри, эмментальский, грюйерский, тет-де-муан, вашрэн, лимбургский, горгонцола, – чокнулся с Лысым, единственным, который молчал и, казалось, тоже ничего не понимал, и принялся за еду, как вдруг прокурор обратился к нему.