Текст книги "Смысл жизни"

Автор книги: Фрида Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

После чего твердой поступью прошла в кухню и угостила Банга на ночь косточкой.

6

Новый год начался с оттепели, и до самой весны уже не было морозов.

Март стремительно ворвался в деревню, украсив солнечные деньки ароматным цветением примулы и трогательными островками белых подснежников.

В апреле ожила река. По утрам на берег слетались стаи птиц, привлеченные деловито копошащимися в траве насекомыми и мелкими рыбешками, снующими под водой. По мнению Констанс, все это представляло собой прекрасную тему для ее пейзажей.

Ее мастерская располагалась в боковой пристройке. Давным-давно это помещение служило прежнему владельцу конюшней. Но Чарлз, прибрав к рукам бесхозную собственность предков, быстро и со вкусом ее отреставрировал и превратил домик в один из красивейших памятников средневековой архитектуры. Пристройка, которая была весьма просторной, чуть вытянутой комнатой, имела собственную уборную и, по желанию владельца, могла служить одновременно и рабочим кабинетом, и спальней, и даже маленькой гостиной.

Широкие окна от потолка до пола открывали чудесный вид на округу, и Констанс казалось, что лучшего места для работы не найти. Когда она впервые поняла это, упомянув о своем желании превратить бывшую конюшню в гончарные мастерские, то получила от агента Чарлза согласие, разумеется при условии, что по окончании трехгодичной аренды она вернет комнате ее первоначальный вид.

Итак, расстеленный на полу персидский ковер пришлось оперативно скатать и, погрузив на хозяйскую машину, увезти восвояси. Вслед за ним отправилась не нужная Констанс мебель, на место которой молодая женщина поставила печь для обжига и сушки, электрический гончарный круг и глиномешалку. Когда в бывшую конюшню завезли остальные принадлежности, необходимые в гончарном деле, помещение превратилось в самую настоящую мастерскую.

Боже, как мне повезло! – думала Констанс, глядя в окно теплым апрельским утром. Прямо перед ней простирались бескрайние заливные луга, жующие траву кудрявые овечки белыми точками рассыпались по зеленому сукну весенних полей, а высоко в небе, зорко высматривая добычу, парил хищный канюк, то ныряя вниз, то стремительно взмывая в безоблачное голубое пространство.

Вдоль тропинок, по которым любила гулять Констанс, росло множество цветов, и зачастую, бродя с мольбертом в руках по окрестным полям, она ловила себя на мысли, что выглядит словно дама эпохи короля Эдуарда IV.

Да, ей действительно повезло, и она упивалась внезапно обрушившимся на нее счастьем. В подтверждение своих мыслей Констанс слегка кивнула. Ее, к примеру, нисколько не волновало отсутствие Чарлза Стэйна, который не показывался в деревне чуть ли не с самого Рождества. Ни капельки. Абсолютно не волнует.

Констанс обернулась и с тоской посмотрела в сторону дверей, где ее дожидался туго набитый чемодан и сиротливо притулившаяся к нему сумка с инструментом. Все глиняные вазочки и картины отправились в Лондон еще неделю назад. Теперь для открытия выставки требовалось лишь присутствие автора.

К великой досаде миссис Уайтселл, Констанс наотрез отказалась жить в ее доме, услышав, что мать предлагает на четыре дня сбагрить Банга в собачий питомник. Вместо этого Констанс с радостью ухватилась за предложение брата остановиться у него. Саймон мог предоставить сестре лишь тесную маленькую комнатушку, но зато его приглашение распространялось и на Банга.

– Пошли, радость моя, нам пора, – сказала она собаке.

Банга, наблюдая, как хозяйка укладывает чемоданы, и так уже весь день крутился возле нее, словно намекая, что без него ей не уехать.

Поездка в Лондон прошла без приключений. Заскочив на минутку в галерею, Констанс перекинулась парой слов с матерью и направилась прямиком к Саймону. Его маленькие дети – дочка и сын – с радостью бросились приветствовать Банга, после чего все с аппетитом уплетали печеную картошку и долго беседовали о семейных делах.

На следующее утро Констанс уже не чувствовала себя столь непринужденно. При одной только мысли о надвигающейся презентации нервные окончания, натянутые как гитарная струна, начинали распространять по всему телу зуд. После завтрака по настоянию брата ей пришлось ехать на выставку в его машине.

– Ты же не можешь подъехать к галерее на этой развалюхе, – аргументировал Саймон свою просьбу, метнув полный презрения взгляд в сторону ее крохотного, местами помятого «остина». – А вдруг кто-то увидит?

И хотя Констанс было абсолютно все равно, увидит ее кто-то или нет, из боязни обидеть брата она послушно опустилась на мягкое сиденье его великолепного «ягуара».

– Как ты красива сегодня! – вырвалось у Саймона, когда «ягуар» занял специально отведенное место на частной парковке возле здания галереи. – Уверен, ты сразишь всех наповал.

– Сразить должны мои картины, а не я, – скромно возразила Констанс.

На самом деле это подчеркнутое безразличие к собственной внешности было показным. Констанс умолчала, что ей потребовалось на сборы целых два часа, в ходе которых она несколько раз примерила два привезенных с собой костюма и, недовольная результатом, раздраженно отшвырнула их на диван. В конце концов, когда терпение ожидавшего в машине Саймона лопнуло и он стал неистово жать на автомобильный гудок, Констанс остановила свой придирчивый взгляд на длинном желтовато-зеленом платье, поверх которого надела такого же цвета пиджак. Остроносые туфли на шпильке и золотые сережки в виде тонких витых колец завершили тщательно продуманный имидж молодой самоуверенной бизнес-леди, который должен был вдохновить на дорогие покупки особо состоятельных клиентов салона.

На фуршет по случаю вернисажа пускали только по приглашениям. Примерно к одиннадцати часам утра выставочный зал наполнился приглушенным жужжанием голосов – пришли первые посетители. Ближе к ланчу, когда закуски и выпивка стали медленно, но верно таять, Саймон, с таинственным видом фланирующий среди гостей, подкрался сзади к сестре и шепнул, что все идет на удивление гладко и что такого успеха он не ожидал.

Констанс была на седьмом небе от счастья. Гордость за проделанную работу переполняла ее, в глазах стояли слезы радости, а богатое воображение уже рисовало заманчивые перспективы, как вдруг низкий, хорошо знакомый голос хрипловато произнес:

– Если так пойдет и дальше, наша милая отшельница, должно быть, откажется от тихой провинциальной жизни?

– Чарлз?! – Констанс резко обернулась и почувствовала, как ёкнуло от радости сердце.

– День добрый. – Чарлз шутливо раскланялся.

– Но что вы здесь делаете? – спросила Констанс, справившись с волнением. Ее невозмутимый взгляд выражал полнейшее спокойствие, разве что голос предательски подрагивал. – В смысле… разве я вас… То есть я хотела сказать, вы получили приглашение?

– А что, по-вашему, я похож на тех, кто приходит просто так?

В действительности он, конечно, был похож, и ее лицо скорее всего выражало полное согласие с его словами, потому что Чарлз вдруг громогласно рассмеялся и, покачав черноволосой головой, тихо произнес:

– Ну, Констанс, вы меня просто убиваете. Разумеется, мисс Подозрительность, я получил приглашение. Вот оно. – И Чарлз, словно фокусник, извлек из ниоткуда позолоченную карточку и показал ее Констанс.

– Но я его не посылала, – оторопела она. – Кто бы мог подумать, что вы заядлый искусствовед!

– Вы совершенно правы, – подхватил Чарлз. – Меня интересуют не картины, а их автор. Чувствуете разницу?

О да, она чувствовала. И еще как! Констанс озадачил не только намек, прикрытый его последней фразой, но и собственная беспомощность, из-за которой она не могла просто взять да и прекратить этот щекотливый разговор. Вместо этого она стояла перед своим мучителем и злилась на себя, чувствуя, как предательская краска стыда покрывает ее бледные щеки. И вообще, как у него язык-то повернулся такое сказать? – мысленно возмущалась Констанс. Говорит о каком-то интересе, а сам с Нового года ко мне и глаз не кажет!

Вероятно, Чарлз разгадал ее мысли, потому что в следующее мгновение она получила реальный ответ на свой вопрос:

– После рождественских праздников мне пришлось срочно улететь в Штаты. Дело, о котором я вам говорил и которое, как мне казалось, вполне закончено, вдруг приняло неожиданный оборот. Так что пришлось ехать и расхлебывать последствия своих поспешных действий.

– Ну и как – расхлебали? – спросила Констанс и удивилась своей резкости. – Значит, все эти три с половиной месяца вы прохлаждались в Америке?

О Боже, что я несу?!! – ужаснулась она. Он ведь может подумать…

Синие глаза превратились в щелочки и остановились на ее разгоряченном лице.

– А вы что, дни считали?

– Вот еще! – выпалила Констанс. – Просто не люблю, когда мне врут. Теперь ответьте: как вы пронюхали об открытии выставки?

– Джеффри сказал. А разве это тайна за семью печатями?

– Ну конечно же нет! – смутилась Констанс.

Джеффри и впрямь частенько захаживал к ней в гости: сначала чтобы установить сигнализацию, потом просто так – на чашку чаю. По правде говоря, он был единственным мужчиной, которому она позволяла себя навещать: ведь Джеффри – примерный семьянин и отец троих детей – ни разу не пытался за ней приударить.

Они общались легко и непринужденно. В разговорах с Джеффри Констанс старательно обходила темы, связанные с Чарлзом, но про выставку, видимо, проговорилась.

– Я всего лишь сказал Джеффри, что в этом месяце дел у меня будет по горло, и он любезно согласился достать это приглашение, – объяснил Чарлз, напуская на себя невинный вид. – Так что никакой дьявольщины, как видите. Все очень просто.

Но Констанс все представлялось сложным и запутанным, когда дело касалось этого мужчины. Однажды ей даже показалось, что дружеские визиты Джеффри продиктованы отнюдь не любезностью. А что, если это Чарлз приказывает своему управляющему присматривать за ней? Однако время шло своим чередом, а Чарлз не изъявлял ни малейшего желания продолжать навязчивые ухаживания. Это обстоятельство развеяло сомнения насчет тайной миссии Джеффри, и Констанс сочла свою подозрительность прогрессирующей паранойей. Но тогда почему Чарлз здесь? Она робко посмотрела в его прозрачно-голубые глаза и решила, что подумает об этом позже.

Он сейчас здесь, и от этого не отмахнешься. Оставалось терпеливо ждать его ухода.

Но Чарлз не ушел. Ситуация обострилась, когда после ланча к ним присоединилась миссис Уайтселл. Поскольку Саймон уже успел сообщить матери, что мистер Стэйн не кто иной, как богатейший землевладелец, в миссис Уайтселл тотчас же проснулся мирно дремавший доселе дух предпринимательства.

Констанс заметила многозначительный взгляд своей мамочки в сторону потенциального клиента и укоризненно покачала головой. Ее беспокоило, что мать, будучи прирожденным коммерсантом, могла уговорить кого угодно и на что угодно. О деловой хватке миссис Уайтселл в Лондоне слагали легенды: она принадлежала к тому разряду людей, которые умели продавать холодильники эскимосам и шубы жителям Центральной Африки. Более всего Констанс смущало то, что мать может уговорить Чарлза потратить тысячи на не нужные ему картины.

К четырем часам галерею пора было закрывать, но уже с половины третьего Сандра не отходила от Чарлза ни на шаг. Едва познакомившись с ним, она незаметно увела его в тихий уголок, где по обеим сторонам низкого кофейного столика располагались два уютных кресла. Вскоре, словно по мановению волшебной палочки, перед собеседниками возникло серебряное блюдо с фруктами и бутылка самого дорогого вина, хранимого миссис Уайтселл для умасливания особо платежеспособных клиентов.

Итак, они все говорили, говорили и говорили… Каждый раз, стоило Констанс бросить взгляд в ту сторону, где, едва не касаясь друг друга, склонились две головы – темная и огненно рыжая, – ее захлестывала волна любопытства. О чем они говорят? Что мама рассказывает Чарлзу? Какие вопросы он ей задает? Не может быть, чтоб только о картинах. Не такой уж он любитель искусства, чтобы битых полчаса выслушивать хвалебные дифирамбы, расточаемые хозяйкой галереи в адрес своей же собственной дочки.

Без четверти четыре сладкая парочка наконец рассталась.

– Милая моя, он просто прелесть! – шепнула Констанс довольная мать. – Но почему ты мне раньше о нем не рассказывала? Он ведь просто с ума по тебе сходит!

– Ничего подобного! – Констанс взглянула на мать так, будто та только что нанесла ей глубочайшее оскорбление. – Мы едва знакомы, вот почему мне казалось глупым о нем говорить.

– Ха! – Многозначительные восклицания удавались миссис Уайтселл особенно хорошо. – Глупым? Да он купил у нас сразу все «Времена года»!

– Да ну? – Констанс не знала, плакать ей или смеяться. В глубине души, конечно, теплилась надежда, что все четыре картины, изображающие времена года, когда-нибудь перейдут в руки одного владельца. Однако ввиду высокой цены она сильно сомневалась в успехе своего замысла. И вот теперь четыре акварели, изображавшие смену времен года в окрестностях ее домика, перешли в полновластное владение Чарлза Стэйна. – Что ж, раз он владеет домами, полями и речкой, которые я нарисовала, желание купить эти картины вполне объяснимо.

– Несомненно, – подтвердила миссис Уайтселл. – Но, может, стоит с ним хотя бы вежливо проститься? Ведь он тебе одолжение сделал.

О да, сделал! Констанс кивнула, набрала в легкие побольше воздуха и зашагала туда, где виднелась крупная фигура Чарлза, склонившегося над покупками. Когда она тихо подошла к нему сзади, Чарлз даже не взглянул на Констанс, но был явно в курсе, что она где-то рядом.

– Мне особенно нравится «Зима», – сказал он. – Картина получилась бесподобная. А это белое сияние в сером небе! Оно просто великолепно!

– Благодарю. – «Зима» была и ее любимой картиной, но после щедрого комплимента Констанс решила об этом умолчать. – Надеюсь, моя мать ничего вам не навязывала? Знаете, у нее ведь есть такая привычка…

– Послушаете, Констанс, мне эти картины нравятся, и точка! – нетерпеливо перебил ее Чарлз. – И, несмотря на ваше не больно-то лестное мнение обо мне, я все-таки умею восхищаться искусством, – добавил он обиженно.

Ну вот, начинается! – огорчилась Констанс. Опять неправильно понял.

– Ваши работы из глины тоже довольно необычны. – Чарлз буквально потащил ее через весь зал, и, даже не пытаясь вырвать у него свою руку, что ввиду выгоднейшей продажи «Времен года» было бы просто верхом неблагодарности, Констанс послушно поплелась за ним. – Например, вот эта вазочка с отверстиями. – Он остановился возле одной из «фавориток» Констанс – белой фарфоровой вазы с сетчатым узором в виде листьев. – Как вы добились такого эффекта?

Констанс посмотрела снизу вверх в его красивое лицо, пытаясь отгадать, был ли этот вопрос обычным проявлением вежливости. Но, увидев, что голубые глаза Чарлза горят задорным огоньком по-настоящему глубокого интереса, она осмелела.

– Стенку вазы можно проткнуть специальным ножичком, когда фарфор становится твердым, как толстая кожа. Тем не менее действовать надо крайне осторожно: глина должна быть достаточно сухой, чтобы не прорваться и выдержать давление ножа, но в то же время достаточно мягкой, чтобы не треснуть.

– А вот эта? – Чарлз ткнул пальцем в большое блюдо, середину которого украшали золотисто-красные завитки.

– Тут вы видите эффект, который называется мраморным. А это, – объясняла Констанс, показывая на следующее блюдо, – я делала почти так же, но вычистила донышко скребницей. Видите, как оно отличается?

Констанс переходила от изделия к изделию, увлекаясь рассказом все больше, а Чарлз послушно следовал за ней. Спустя несколько минут она вдруг заметила, как на его лице расцветает широкая улыбка, и сразу остановилась.

– В чем дело? Разве я сказала что-то смешное?

– Ничего. Просто вы так захватывающе рассказываете о своей работе. Наверное, вам бесконечно дороги все эти вещи. Скажите, Констанс, а вам не жалко с ними расставаться?

– Это тяжело, вы правы, – призналась она. – Они становятся частью меня, как дети. Но у меня есть парочка вещей, которые я никогда не продам.

На самом деле когда-то их было куда больше, но в разгар своей последней сцены ревности Роберт разбил массу поделок, гоняясь за женой по квартире. И, прежде чем Констанс успела выскочить на улицу, он опустился до того, что искромсал в клочья ее любимую картину – портрет отца, сделанный по фотографии.

– Но что поделать? Я зарабатываю этим на жизнь.

– Если так пойдет и дальше, у вас скоро отбою от клиентов не будет.

– Вряд ли.

– Не сомневайтесь, я уверен. – Чарлз подошел к ней совсем близко, и Констанс почувствовала его дыхание на своем лице. – Первое, что вы должны втемяшить себе в голову, это то, что в нашей жизни, когда каждый сам за себя, вы – лучшая из лучших. Только так вы попадете на вершину мира.

– А если я не хочу туда?

– Тогда вы вообще ничего не добьетесь, – сухо ответил Чарлз.

– Ну и пусть. Но, куда бы я ни попала, мне везде будет хорошо. А вам?

– Мне? – растерялся Чарлз.

– Я наступила на больную мозоль?

– Давайте не будем говорить обо мне.

– А может, все-таки поговорим?

– Хорошо, будь по-вашему, но только после обеда.

– Нет, обедать я с вами не пойду.

– Не можете же вы вечно прятаться в своей скорлупе! Вокруг нас такой прекрасный мир, и рано или поздно вам придется в него шагнуть.

– Вы обвиняете меня в отшельничестве за то, что я отказываюсь идти с вами в ресторан? – резко спросила Констанс.

– И поэтому тоже. – Он протянул руку и дотронулся до ее подбородка, пристально глядя в глаза. – Иначе как я могу понять ваши постоянные отказы?

– О, я объясню вам с большим удовольствием. Причин для отказа может быть уйма…

– Бросьте вы свою уйму! Я-то всего один. Составьте компанию одинокому бизнесмену, который вынужден проводить холодные вечера в пустом гостиничном номере. Нет-нет, молчите! Я убежден, вы не бессердечная гордячка, вы не откажете. Я знаю вас достаточно хорошо, вы не отвергнете приглашение старого друга.

– Старого друга? – удивилась Констанс. – С каких это пор вы записались ко мне в друзья?

– А разве не так? – Он приподнял черную бровь. – Разве вы считаете меня кем-то большим, нежели просто другом? Так кем же, скажите!

– Да отстаньте вы со своими намеками! Никем я вас не считаю, – заметила Констанс с досадой. – И не боюсь, – прибавила она для пущей ясности. – Дело в том, что я живу у брата. С моей стороны было бы невежливо разгуливать по всяким там ресторанам, когда Саймон ждет меня дома. Я почти не виделась с племянниками, да и Банга, должно быть, соскучился…

Она остановилась на полуслове и почувствовала, что медленно краснеет. Что я несу?!! – думала Констанс в замешательстве. А главное – зачем? Разве я обязана перед ним оправдываться?

– Я правильно расслышал? Вы произнесли мое имя? – подошедший Саймон обнял сестру за плечи, и она почувствовала, что еще никогда не радовалась появлению брата так сильно.

– Я приглашал Констанс отобедать со мной, но мисс Неприступность утверждает, что ваши дети обидятся, если она согласится, – обиженно объяснил Чарлз и добавил: – Банга тоже.

– Совершенно верно! – воскликнул Саймон. После этих слов Констанс готова была прямо-таки расцеловать умницу-брата. – Но я не понимаю, почему бы вам не зайти к нам на огонек, если вас, конечно, не испугает царящий у нас бедлам.

Теперь Констанс подпрыгнула как ужаленная. Даже воспоминания о детстве, когда Саймон больно дергал ее за косички и всячески обижал, вызывали в ее душе меньше злости, чем эти чудовищные слова.

– Что вы, что вы! Не хотелось бы доставлять вашей жене излишних хлопот…

То, что Чарлз отказывался из вежливости, было ясно как белый день. Поэтому, когда Саймон возразил:

– Ничего подобного! Бренда давно привыкла к неожиданному появлению гостей. Она не будет возражать, и Констанс тоже. Да? – Констанс поняла, что спорить дальше бесполезно.

– Да. – Она заставила себя криво улыбнуться и добавила: – Бренда против не будет.

– Тогда я с радостью приду. – Чарлз подарил Саймону официально-холодную улыбку, отдающую рекламной белизной Голливуда, и подозрительная Констанс углядела в ней некое подобие триумфа.

– Вот, я записал вам наш адрес, – быстро сообщил Саймон, протягивая Чарлзу листок бумаги. – Мы с сестрой очень рады, что можем хоть как-то отблагодарить вас за проявленную сегодня щедрость. И кто бы мог подумать, что человек, у которого Констанс снимает дом, посетит нашу скромную галерею?

Действительно, кто? – злобно думала Констанс. «Кто бы мог подумать?» – мысленно передразнила она Саймона.

– Я и сам этому рад, – откликнулся Чарлз. – Мне все у вас понравилось. Прежде мне не доводилось лицезреть творения вашей сестры, и теперь я вижу, как много потерял.

– Добро пожаловать к нам в галерею, – радушно пригласил Саймон. – У нас в продаже всегда имеются картины и поделки Констанс. В последнее время она стала пользоваться популярностью.

– Я обязательно заскочу, если будет время, и куплю какую-нибудь работу вашей сестры, – пообещал Чарлз без тени улыбки.

Ну все! С меня хватит! – решила Констанс. Но братец-то мой каков?! Неужели он не понимает, какую игру ведет этот непрошеный доброжелатель?

– Значит, придете к восьми? – уточнил Саймон, метнув взгляд на двери, к которым направлялась какая-то элегантная дама. – Тогда увидимся вечером. Мне надо перехватить миссис Маззони, пока она не ушла. У нее сеть магазинов…

– Не понимаю, зачем она-то здесь? – задумчиво произнесла Констанс, проводив брата взглядом. Чарлз мгновенно обернулся, чтобы посмотреть, о ком речь. – Ей больше нравится скульптура и современная живопись. Она просто обожала работы Роберта…

Констанс осеклась на полуслове, не веря собственным ушам: впервые после смерти мужа она произнесла его имя, не испытав при этом ни малейшего чувства вины.

– Он тоже был художником? – осторожно поинтересовался Чарлз.

– Нет, скульптором. И он был гениальнейшим из всех, – тихо уточнила Констанс.

– Вы не можете вечно жить воспоминаниями. – Голос Чарлза заставил молодую женщину поднять на него глаза. – Вы живы, а он мертв. Рано или поздно вам придется собрать в кулак всю свою волю и сделать шаг в будущее.

– Знаю. – Она мысленно упрекнула Чарлза за ту легкость, с которой он произнес последние слова. Но что он знал о ее ужасной семейной жизни?

– Правда? Вы действительно в этом уверены? – настаивал Чарлз.

– На все сто.

– Тогда почему вы сказали, что хотите остаться в одиночестве той ночью, помните? – вырвалось у Чарлза.

– Потому что я так хочу! Понимаете? Это мой выбор! – почти выкрикнула отчаявшаяся Констанс. – И я точно знаю, чего хочу от жизни!

Чарлз тихонько вздохнул и, взяв Констанс за руки, привлек к себе.

– А я вам не верю, – медленно протянул он, ощущая кончиками пальцев трепет ее податливого тела. – Вам думается, что это так, но вы себя обманываете, Констанс. Вы такая красивая, вы теплая, вы живая! Жить стоит не только ради картин и глиняных вазочек.

Чарлз наклонился и легонько коснулся ее губ. Запечатлев поцелуй, он резко выпрямился и не оборачиваясь зашагал прочь.

Несколько минут спустя, когда Констанс пришла в себя после столь неожиданного выплеска эмоций, она вдруг заметила, что галерея полностью опустела.

– О Боже… – простонала она, прислонившись к прохладной стене. – И зачем я только приехала в Суррей? Зачем арендовала этот дом? Лучше бы мне никогда его не видеть…

Констанс страстно желала повернуть время вспять. Уж тогда бы она точно не повторила прошлых ошибок и не позволила Чарлзу Стэйну войти в свою жизнь.