Текст книги "Неосторожный шаг"

Автор книги: Фрида Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Джулия… – Она вошла в комнату с некоторой опаской, полагая, что сестра еще спит. Но Джулия не спала. Она сидела на кровати, глядя на дверь, а в руках у нее был маленький сверток, закутанный в кружевное покрывало.

– Бетти, ах, Бетти! Я так хотела видеть тебя здесь… – Глаза Джулии заблестели от слез, тут Элизабет, тоже прослезившись, осторожно села на кровать рядом с сестрой и крепко ее обняла. – Теперь ты можешь поприветствовать свою племянницу, – сказала Джулия, улыбаясь сквозь слезы.

– Девочка? – Элизабет с любопытством посмотрела на крошечное сморщенное личико. Ребенок спал, плотно сомкнув веки. – Такая маленькая!

– Она не такая уж маленькая! – возразила Джулия, и ее голос выдавал избыток чувств. – Крошка весит целых восемь фунтов, это более чем достаточно. – Юная мать состроила выразительную гримасу. – Знаешь, Луиза меня просто поразила. Малютка родилась этим утром, в пять часов, и моя дорогая свекровь всю ночь не отходила от меня. Она только что ушла, думаю, хотела оставить нас какое-то время наедине.

– Как ты собираешься назвать ее? – спросила Элизабет, когда сестра осторожно передала ей крошечный сверток. Ребенок был теплым на ощупь и имел удивительный запах – смесь детской присыпки и чего-то неуловимого, что породило у нее щемящее чувство и ощущение комка в горле. Девочка была такой прелестной и такой крошечной! Вряд ли ей самой суждено испытать когда-нибудь радость материнства. Элизабет старалась поскорее отогнать грустные мысли и сосредоточить внимание на Джулии.

– Патриция. – Губы Джулии задрожали, и Элизабет протянула руки, чтобы вновь прижать ее к себе. – Звучит почти как Патрик, ты согласна?

Когда минут через десять появились радостные свекровь и свекор – Луиза и Жорж, – неся большой поднос с завтраком для Элизабет, сестры уже успокоились и лишь их покрасневшие глаза говорили о недавних слезах. Все четверо стали оживленно обмениваться впечатлениями, а Патриция крепко спала в маленькой колыбели рядом с кроватью, когда раздался стук в дверь и в комнату вошел Филипп.

Сердце Элизабет остановилось на мгновение, а затем забилось с сумасшедшей быстротой. Она почувствовала слабость и головокружение и была близка к обмороку, но тут увидела, что его взгляд будто прошел сквозь нее, а лицо даже не дрогнуло. Что-то холодное и тяжелое навалилось ей на плечи, но, превозмогая себя, она продолжала сидеть с высоко поднятой головой. Медленно допила кофе, изобразила на лице вежливую улыбку и ничего не сказала.

– Ну, где новорожденная? – Филипп ласково посмотрел на невестку, которая старалась не казаться слишком гордой. – Можно взглянуть на нее?

– Конечно. – Джулия жестом указала на колыбель, и когда Филипп склонился над ней, Патриция, словно по заказу, открыла глаза и зевнула своим крошечным ротиком. – Возьми ее, – подбодрила его Джулия. – Не бойся.

Видеть его, качающего на руках младенца, было уж слишком для Элизабет, и комок в горле грозил прорваться потоком слез, поэтому, обменявшись с Филиппом формальными приветствиями, она удалилась под предлогом того, что ей необходимо привести себя в порядок после дороги. И когда десять минут спустя Элизабет вернулась, он уже ушел.

Весь этот день и следующий, когда Джулия вернулась в замок с Патрицией, Элизабет ждала, что Филипп навестит ее – навестит хотя бы для того, чтобы подтвердить свое право ее игнорировать. Но к концу второго дня она поняла, что просто перестала для него существовать. И вместе с пониманием этого появилась озлобленность, а вместе с озлобленностью уязвленные самолюбие и гордость.

Он был точно как Джон. Не заботился о ее чувствах. Хотел иметь ее на короткое время в качестве сексуальной забавы. Иначе он не отверг бы ее с такой холодностью, не позволив даже объясниться. И она отныне ненавидела его. Ненавидела и презирала. Ей даже казалось, что Джон обошелся с ней менее жестоко.

На следующее утро она заказала авиабилет до Нью-Йорка, счастливая от сознания, что оставляет Джулию и ее ребенка в любящих руках. Все де Сернэ были на небесах от счастья, и тот факт, что родился не мальчик, явно не имел значения как для них, так и для гордой матери. Они полюбили Патрицию, потому что она была частью Джулии и Патрика, и Джулия буквально расцветала, окруженная их заботой.

– Вы нас завтра покидаете, Элизабет? – Они только что пообедали и удалились в очаровательную гостиную посидеть за чашкой кофе. Чудесные ароматы теплого летнего вечера доносились через открытые окна, а последние лучи закатного солнца освещали комнату. – Мы будем рады, если вы останетесь пожить у нас еще.

– Знаю. – Она улыбнулась Жоржу. – Но недавно я уже отпрашивалась на длительное время; компания охотно пошла мне навстречу, но мне не хотелось бы этим злоупотреблять.

Когда в следующий момент дверь резко распахнулась, Луиза даже вскрикнула от испуга, прежде чем увидела, что на пороге стоит ее сын.

– Филипп, зачем ты нас так пугаешь? Что произошло?

Первый раз в жизни Филипп де Сернэ пренебрег уроками аристократического воспитания, усвоенными с детства, и, отбросив все условности, подошел прямо к Элизабет, не глядя больше ни на кого. Его глаза сверкали.

– Ты собралась уехать? Завтра? Рано утром? Не говоря мне ни слова?

– Я… – В шоке Элизабет поднесла руку к своему горлу, отчаянно пытаясь понять, как воспринимать его слова. – Я…

– Как ты могла? Как смела ты думать, что можешь так поступить со мной?

– Филипп!.. – Жорж поднялся с кресла, беспокойно переводя взгляд с побледневшего лица Элизабет на лицо своего сына, мрачного как ночь. Он протянул руку к сыну, но сразу же отвел ее назад, когда Филипп повернулся и посмотрел на него гневным взглядом.

– Не вмешивайся, отец! Это касается только меня и Элизабет. – Он вновь обернулся к Элизабет и, прищурившись, пристально посмотрел ей в лицо: – Ну? Ты собираешься уезжать завтра?

– Да. – Теперь она встала. Ее лицо было бледным, но гневная реакция на его высокомерие проявилась яркими пятнами румянца на ее щеках. – А почему я не должна? Ты не появлялся и не звонил…

– Как я мог, когда я был в Марселе? – огрызнулся он. – Ты могла бы сама позвонить мне – я оставил тебе номер.

– Номер? – Она посмотрела на него беспомощно, и, увидев ее растерянность, Филипп обратил свой взгляд к матери, которая вскрикнула, словно вспомнив что-то важное.

– Ты отдала Элизабет письмо? – спросил он быстро.

– О, мой мальчик, прости меня но эти холопоты с ребенком… Я забыла. Оно до сих пор в моей сумочке. – Луиза до крайности расстроилась своей оплошностью.

– Но это просто невозможно! – Он вновь повернулся к Элизабет и сказал уже более спокойно: – Я дал матери письмо, чтобы она вручила его тебе в тот день, в больнице. Я должен был ехать в Марсель. Избежать поездки не представлялось возможным. В письме я все объяснил.

– Я так виновата. – Голос Луизы звучал трагически, но теперь Филипп ни на кого не обращал внимания. Он взял Элизабет за руку и буквально поволок ее через комнату.

– Ты едешь со мной. Я не желаю больше находиться в этой нелепой ситуации, – проворчал он. – Ты не получила письма, но явно не пыталась ничего узнать обо мне, не спрашивала, где я нахожусь, что происходит. Ты только собиралась опять исчезнуть, разве не так? Сознайся.

– Опять? – Ее возглас был таким резким, что Патриция, спавшая в колыбели в углу комнаты, проснулась и заплакала. – Это ты покинул меня, разве не помнишь? Даже не дав толком ничего тебе объяснить.

– Элизабет! – воскликнула Джулия крайне удивленно, и когда Элизабет уже в дверях оглянулась, то увидела выражение почти комического изумления на лицах всех присутствующих в комнате. – Ты виделась с Филиппом и ничего мне не сказала? – Похоже, этот факт произвел на Джулию большее впечатление, чем испуганный плач ее драгоценной дочери, которая впервые так громко заявляла о себе.

– Я не виделась с ним, – быстро солгала Элизабет. – Такого не было.

– Черта с два, не было! – Выталкивая Элизабет за дверь, Филипп бросил свирепый взгляд на присутствующих. – Сегодня вечером она останется у меня. Это все, что вам нужно знать. Вернется ли она завтра в Америку, я весьма сомневаюсь, так что пусть кто-нибудь возьмет на себя труд позвонить в. аэропорт и сообщить.

– Лучше не надо! Я возвращаюсь в Штаты… – Дверь захлопнулась, и голоса Элизабет не стало слышно, однако не прошло и минуты, как она распахнулась вновь, и в комнату ворвались Катрин и Пьер. Их лица были полны тревоги.

– Что, в конце концов, тут происходит? – Пьер посмотрел на Джулию, которая, стоя возле колыбели, качала на руках Патрицию и успокаивала ее, что-то тихо бормоча себе под нос. – Я думал, что-то случилось с ребенком.

– Патриция в полном порядке. – Все повернулись и посмотрели на Джулию. Луиза, перехватив взгляд своей невестки, ласково улыбнулась ей и продолжила: – А теперь, я думаю, что и с Элизабет все будет хорошо. Я должна была догадаться. Однако я ничего не подозревала, хотя и его мать, – спокойно добавила Луиза.

– Может, кто-нибудь объяснит мне, что происходит? – Жорж переводил взгляд с одного лица на другое и медленно качал головой. – Я решительно ничего не понимаю.

* * *

Но Элизабет, сидя рядом с Филиппом в его машине, хорошо себя вовсе не чувствовала. Его ярость была очевидной, но что действительно ее ужасало, так это нахлынувшие на нее эмоции. Искушение сказать, сделать что-то, чтобы восстановить их отношения, было мучительно острым. Но еще острее оказалось чувство страха, что она может вновь ошибиться.

Поведение Филиппа говорило о чем-то большем, нежели простое вожделение. И несмотря на ее негодование и все ее обвинения, высказанные и невысказанные, мысль, что она могла бы поверить ему, была слишком пугающей, чтобы принять ее. Она любила его, в этом не было сомнений, но все же она ему не верила.

Когда она ошибочно думала, что он состоит в близких отношениях с Мирей, сработал какой-то тайный механизм в ее подсознании. Механизм защиты от сомнений и разочарований, и теперь она не хотела, чтобы эта защита была вновь разрушена, не хотела отдаться чувству любви к Филиппу, чтобы вновь не испытать разочарования, чтобы опять не быть отвергнутой.

– Куда мы едем? – спросила Элизабет слабым голосом, когда напряженная атмосфера в замкнутом пространстве машины стала невыносимой.

– Ты прекрасно знаешь куда, – скупо обронил Филипп, не взглянув на нее. – Ко мне домой.

– Ты не можешь сделать этого…

– Я уже сделал. – Теперь он все же удостоил ее быстрого взгляда, и ей стало не по себе при виде мрачного огня, который горел в его глазах. – Из-за тебя я чувствую себя и выгляжу глупцом. Теперь ты довольна?

– Пожалуйста, не говори так.

– Почему же не говорить? Я никогда не боялся правды. Ты знаешь, что я к тебе неравнодушен, а тебя влечет ко мне, несмотря на эту одержимость твоим покойным мужем.

– Нет никакой одержимости! Ты ничего не понимаешь.

– Потому что ты не даешь мне понять. – Это было настолько близко к истине, что она не смогла ему ответить. – В Америке я был без ума от тебя, не стану отрицать. Когда ты сказала, в чем меня подозревала все то время, пока находилась со мной… – Он резко остановился и сделал глубокий хриплый вдох. – Я мог бы задушить тебя в тот момент, особенно после того, как открыл тебе вещи, о которых не говорил ни одной живой душе, – о Клэр, о том, что я пережил с ней. Я был несчастен с тех пор, как ты покинула Францию, нашел предлог для поездки в Штаты только для того, чтобы провести время с тобой, а ты, можно сказать, предала меня. Пусть это не совсем так, но я воспринял все именно таким образом. Однако, вернувшись домой, я начал понимать, что опять пытался форсировать события, а ведь у нас все шло хорошо. Помнишь те чудесные вечера в Нью-Йорке? Ведь ты наслаждалась ими?

– Ты знаешь – мне было хорошо тогда.

– А я был очень сдержан с тобой, разве не так? Вежливый поцелуй при расставании и никаких вольностей. Я и сам не мог поверить, что способен на подобное. Будто в тридцать шесть лет я перестал быть Филиппом де Сенрэ! – В его голосе прозвучала мягкая самоирония, но можно было почувствовать и нотку досады. – Поэтому я решил, что сделанное однажды может быть повторено вновь в подходящее время. Я могу быть терпеливым – у меня нет выбора, черт возьми! Я бы ждал, пока ты не приедешь навестить Джулию, и тогда продолжил бы постепенно, шаг за шагом, завоевывать тебя, пока не победил бы. Казалось, это так просто.

– Филипп!..

– Но ты, ты крепкий орешек. – Теперь он смотрел на нее с вызовом. – Что есть во мне такого, из-за чего ты меня так ненавидишь?

– Я не испытываю к тебе ненависти. – Ее сердце стучало как барабан.

– Ты всегда так обращаешься с людьми, которых любишь?

Она была избавлена от необходимости отвечать на эту колкость, так как машина въехала во двор дома Филиппа.

В гостиной он повернулся и скользнул взглядом по ее хрупкой фигуре.

– А ты похудела. – Он быстро приблизился к ней и стал внимательно ее разглядывать. – Почему? Ты и так была слишком худая.

Сочувственный взгляд и слова Филиппа чуть не вызвали у нее слезы, которые она и без того с трудом сдерживала. Этот прелестный фермерский дом Элизабет уже не чаяла увидеть вновь.

– А ты в полном порядке, я полагаю?

– Уж куда как в порядке. – Филипп улыбнулся, но она была просто не в состоянии улыбнуться ему в ответ.

– В больнице, в то утро, когда родилась Патриция, ты был отвратителен, – заявила она напрямик. – Совершенно отвратителен.

– Я просто оцепенел, – признался Филипп, медленно покачав головой, когда встретил ее взгляд. – Тебе трудно это представить? Думаешь, что я человек из камня? Так вот, могу тебя заверить, Элизабет, что я был потрясен, когда увидел тебя в комнате. Я жаждал заключить тебя в объятия, излить свою любовь и добиться твоей взаимности любой ценой. Другая, разумная, часть моего существа подсказывала, что я должен следовать избранному пути и продвигаться по нему медленно и осторожно. – На минуту он замолчал, а потом продолжил – А, черт, я мог бы продолжать говорить так всю ночь, но нам это теперь не поможет. Первый раз в жизни я потерял почву под ногами и не знал, как справиться с этим… Я предполагал быть в Марселе в первой половине дня. Эту деловую встречу я не мог пропустить. Я оставил номер телефона своего отеля в письме, где просил тебя позвонить мне.

– Я не знала.

– А если б знала, то позвонила бы? – спросил он тихо, глядя ей прямо в глаза. – Ответь, Элизабет.

– Не знаю… – Отступив на шаг, она села в одно из больших кресел. – Я думала…

– Я знаю, что ты думала, – сказал Филипп сухо, продолжая смотреть на ее поникшую голову, на светлые волосы, отливавшие золотом. – В тот день, когда я покидал Нью-Йорк, ты ясно дала понять, к какого сорта мужчинам ты меня причисляешь, но я надеялся, что, оставив свои подозрения относительно Мирей, ты сможешь осознать, что была не права в остальном. Мирей – красивая, чувственная женщина… и крайне избалованная, тщеславная, раздражительная, эгоистичная, мелкая… Нужно ли продолжать? – спросил он с сарказмом.

– Но ты был так приветлив с нею, – робко возразила она.

– Элизабет, она дочь лучших друзей моих родителей, – объяснил он терпеливо. – Что, по-твоему, я должен был делать? Плюнуть ей в глаза? Ее мать в течение ряда лет пытается поженить нас, но Мирей очень хорошо знает, как я смотрю на это. Я часто ставлю ее на место – ей нужен кто-то, чтобы держать ее в узде. Но Мирей привыкла видеть мужчин у своих ног, и тот факт, что один из них оказался невосприимчив к ее чарам, должно быть, сводил ее с ума.

– Ты когда-нибудь приглашал ее провести с тобой время? – спросила Элизабет, чувствуя необходимость задать наболевший вопрос.

– Несколько раз, когда она была моложе и немного помягче характером, – ответил он небрежно. – Вечеринки с общими друзьями и тому подобное. Но я никогда не получал удовольствия от ее компании. – Теперь он смотрел ей прямо в глаза. – Это правда, Элизабет. Между нами никогда не было иных отношений, кроме дружеских. Я знаю тип женщин, к которому относится Мирей. Мир полон красивых избалованных женщин, каждая из которых считает себя центром Вселенной. Я не ангел, я это уже говорил, и никогда не пытался им казаться. Но с Мирей? Нет. Ничего такого не было и в помине.

– Я вижу. – Элизабет смотрела на смуглое лицо Филиппа, которое было так близко от нее, и чувствовала в душе сумятицу. Она почти уже верила ему, знала теперь, что он не относится к тем мужчинам, которые способны делить свою любовь между двумя, но… Но это не означало, что та женщина, которую он безраздельно любит сейчас, будет последней в его жизни и не уступит место другим в длинной череде любовных увлечений. В конце концов, он устанет от нее – и тогда… Что будет тогда, Элизабет даже думать не хотелось.

– «Я вижу»? Разве это ответ? – Она не ведала, что красноречивая игра эмоций на ее лице причиняет ему острую боль. – Неужели это тебя не трогает?

– Филипп…

– Нет! Хватит! – отрезал он, глядя на нее с лихорадочным блеском в глазах. – Ты всегда произносишь мое имя так, как сейчас, когда начинаешь отдаляться. Ты делаешь это столь ловко, что все время остаешься закрытой для меня, отгороженной стеной недоверия. Я ожидал многого, когда рассказывал тебе о Клэр. И то, что это не смогло изменить твоего отношения ко мне, я не ставлю тебе в вину. Я действовал, как избалованный ребенок, сконцентрированный на своих чувствах, и получил за это по заслугам. – В его голосе слышалась горькая ирония. – Ты ни в чем не виновата. Не прав был я и готов это признать. Но я не позволю тебе больше возводить барьер между нами. Элизабет, я знаю, что тебя влечет ко мне. Это не так уж мало для начала.

– Я не могу позволить себе пойти на поводу у этого влечения. Прости меня, – сказала она горестно.

– Нет, можешь! – Он бросил на нее пылкий взгляд. – Как бы ты ни любила мужа, как бы ни тосковала без него, его нет здесь, а я перед тобой. Я люблю тебя, Элизабет. – Эти слова были исторгнуты из глубины души. – Я боролся, пытаясь подавить свое чувство, говорил себе, что это глупость – дать увлечь себя другой женщине после Клэр. Но рассудок здесь бессилен, это дело сердца. Я не хотел говорить тебе о своей любви, но я не желаю, чтобы ты хоронила себя, свою душу, разум и тело, как ты это делала в последние три года. Возможно, ты никогда не будешь испытывать ко мне такие же чувства, какие я испытываю к тебе, но, по крайней мере, я могу помочь тебе начать жизнь заново.

Это убивало ее. Он только что разрушил ее последнюю защиту тремя простыми словами: «я люблю тебя».

– Не говори таких слов, Филипп…

– Почему? Потому что ты не чувствуешь, что они правдивы? – спросил он мягко. – Это так? Но я действительно люблю тебя, Элизабет. Я бессилен перед тем чувством, которое к тебе испытываю. Оно делает меня уязвимым и незащищенным, и мне это не нравится, но ничего не могу с этим поделать. Ты любовь всей моей жизни.

– Нет! – То был крик боли и протеста. Ей предлагали рай, а она не смела войти в него. Не могла, не могла сделать то, что сделал он, – вновь открыть себя целиком и полностью другому человеческому существу.

– Я хочу жениться на тебе, Элизабет. Посвятить тебе свою жизнь, – продолжал он неумолимо, чувствуя, что цель его близка. – Я хочу делить с тобой дни и ночи, хочу иметь с тобой детей – плоть от плоти и кровь от крови нашей.

– Я никогда не выйду замуж вновь. – Произнеся эти слова, она почувствовала, что все внутри у нее сжимается в тугой, горячий комок. – Никогда!

– Неужели ты любила его так сильно? – В голосе Филиппа послышалось столько боли, что плотина, сдерживающая ее чувства, не выдержала и прорвалась.

– Любила его? Я возненавидела его, он стал мне отвратителен. Хотя я ношу его фамилию – Макафи. Тернер – это ведь моя девичья фамилия. – Ее голос задрожал. – Он порождение ада! – И Элизабет начала рассказывать о своей драме. В словах, которые срывались с ее губ, было столько страдания, что глаза Филиппа увлажнились, и он, повинуясь порыву, внезапно привлек ее к себе так неистово, что она уже не могла ни говорить, ни дышать. – Нет. – Элизабет мягко, но решительно высвободилась из его объятий, и эта мягкость подействовала на него сильнее, чем самое отчаянное сопротивление. – Ты должен выслушать все.

И он повиновался. Каждое из сказанных ею слов жгло его, словно раскаленное железо, вызывая непреодолимое желание поквитаться с человеком, который причинил ей столько горя.

– И я люблю тебя, Филипп. Я хочу, чтобы теперь ты знал о моей любви. – Это было сказано с такой удивительной безучастностью, что он встревожено вгляделся в ее лицо, забыв о вспышке ненависти, которую он только что испытал по отношению к ее покойному мужу. – Я никогда по-настоящему не любила Джона. Тебя же я люблю. И потому, – она подняла на него глаза, – я хочу, чтобы ты забыл меня и нашел кого-нибудь еще, с кем тебе было бы проще, чем со мной.

Филиппу казалось, что за последние десять минут он испытал все эмоции, известные человеку, но теперь он почувствовал что-то доселе неведомое: здесь объединились и гнев, и яростное негодование, и удивление. Как она могла дать ему такой ответ после тех интимных признаний, которые они сделали друг другу! Он не шелохнулся, и ее слова повисли в гнетущей тишине. И когда она взглянула ему в лицо, то увидела странную метаморфозу – перед нею стоял разгневанный незнакомец, в глазах которого застыло какое-то дикое выражение, а узкая, твердая линия рта выдавала угрожающую решимость.

– Как ты смеешь? Как ты смеешь предлагать, чтобы я искал кого-то еще? – медленно процедил он сквозь зубы, и Элизабет стала пятиться от него, пока не оказалась у самой стены. – Как ты можешь обращаться так с моими чувствами? По-твоему, их можно включать и выключать словно кран? Я люблю тебя, черт возьми! Хочу жениться на тебе. Хочу иметь детей, хочу, чтобы ты была их матерью. Я не могу изменить то, что сделал Джон, не могу излечить душевные раны, которые он тебе нанес. Все, что я могу обещать, это не быть таким, как он. И еще, что я буду любить тебя и заботиться о тебе всю свою жизнь. Ты веришь этому, Элизабет? Веришь?!

Поток эмоций, который он выплеснул на нее, парализовал ее и лишил способности отвечать.

– Скажи мне, Элизабет! – Его голос был теперь тише и спокойнее, но в нем чувствовалась непреклонная решимость вырвать у нее ответ. – Ты веришь в мою любовь, ты можешь доверять мне?

– Нет… – Она ответила протяжным криком отчаяния, к которому примешивалась растерянность. – Я не могу, не могу – разве ты не видишь? Я не могу говорить то, в чем не уверена. Я не знаю, буду ли когда-нибудь способна сказать это! Не знаю! Я не могу стать для тебя тем, кем ты хочешь меня видеть, – слишком поздно. Я хочу верить, что мы всегда будем вместе, но не могу, не могу отдаться этому чувству. Я не властна над собой! – Она била себя кулаками в грудь, пока он не схватил ее за руки и, притянув к себе, не начал медленно и нежно гладить по волосам, говоря успокаивающие слова.

– Хватит, моя девочка, хватит! Ты слишком устала, чтобы говорить, отдохни пока. Не надо плакать. – Пока Филипп не заговорил, она даже не понимала, что плачет, но теперь ощутила, что слезы ручьями текут по ее лицу. И когда он взял ее на руки и стал подниматься по винтовой лестнице, она была слишком измотана, чтобы сопротивляться, и, положив голову на его широкую надежную грудь, почувствовала, как расслабляюще действует на нее приятное тепло его тела.

Она не хотела терять его. Эта мысль была единственной, пока он поднимался с ней в уютную спальню и осторожно опускал ее, нежно глядя в лицо, на большую кровать с пологом. Она не хотела терять его и все же не могла представить себя его женой. Пусть вскоре им придется расстаться, но разве они не могут провести одну ночь вместе? Ведь это не обяжет ее связать с ним свою жизнь. Когда он повернулся, чтобы уйти, она схватила его за руку и голосом, все еще дрожавшим от рыданий, проговорила:

– Не уходи, Филипп. Пожалуйста, не уходи!

– Все хорошо, не волнуйся. – Он был готов утешать ее и, сев на край кровати, ласковым жестом убрал сбившуюся прядь с заплаканного лица, но она хотела не этой отеческой ласки. Она желала, она желала его. Он был нужен ей. Только один раз. Это было все, что она могла у него попросить.

– Возьми меня.

– Что? – Его рука замерла у нее на лбу, а глаза расширились от удивления.

– Я хочу тебя, Филипп. – Не ожидая ответа, она обняла его и, притянув к себе его голову, поцеловала в губы. – Я люблю тебя. Я…

В первый момент Элизабет подумала, что встретит сопротивление, но он ответил ей почти сразу же, и с такой неукротимостью, что она застонала под его ласками. Их поцелуи и объятия были яростны и неистовы, и она чувствовала, что погружается без остатка в нарастающий вихрь наслаждения, смутно ощущая, что он расстегнул ее блузку и осыпал обжигающими поцелуями ее обнаженное тело.

Теперь он лежал с ней рядом, гладя и целуя ее, а слова, полные нежности и любви, которые он шептал, касаясь губами ее кожи, дополняли пьянящее волшебство его любовной игры. Она вдруг почувствовала невыразимую нежность, а затем горячая истома начала разливаться по ее телу, пронизывая его сладостной дрожью. Когда его губы вновь припали к ее губам, она ответила на поцелуй с такой же страстью.

– Ты удивительная, невероятная… – Филипп уже почти потерял контроль над собой, она знала это и хотела, чтобы он овладел ею, хотела слиться с ним в одно целое.

– Я люблю тебя… – Она невнятно повторила его имя, пока он жадно целовал ее. – О Фил, я буду вспоминать эту ночь всю свою жизнь… – И в тот же момент, когда она произнесла эти слова, он застыл в неподвижности, прекратив ласкать ее грудь, и через секунду, показавшуюся ей вечностью, поднял голову и посмотрел ей в лицо.

– Всю твою жизнь? – Филипп приподнялся на локте, все еще содрогаясь от неутоленного желания, но быстро восстанавливая контроль над собой. – Почему всю жизнь, Бетти? Впереди у нас много прекрасных ночей и счастливых дней. Я собираюсь жить долго.

И тут она осознала, что он не понял ее порыва, когда она потянулась к нему, прося о любви…

Филипп поднялся с кровати и теперь смотрел на нее с высоты своего роста.

– Ты думала, что я удовлетворюсь лишь одним разом? Что моя любовь вроде подарка на день рождения? – В его голосе появилась жесткость; теперь он полностью контролировал себя. – Нет, Элизабет. Выбрось это из головы. Ты будешь моей вся целиком – сердцем, душой и телом. Ты должна уяснить эту мысль прямо сейчас. Меня не волнует, как долго придется этого ждать, но тебе нет замены, и когда-нибудь я приведу тебя в свой дом с золотым кольцом на безымянном пальце. Ты не объект для заурядной интрижки, от которой остаются лишь приятные воспоминания, и я не являюсь таковым для тебя. Я не соглашусь на это и не дам тебе свести к этому наши отношения. А теперь ложись спать.

Неужели он собирается покинуть ее? Вот так спокойно выйти и оставить одну?

– Фил…

– Я сказал: спи, Бетти.

– Утром мне нужно ехать. – В ее словах слышались и мольба и протест, но его лицо казалось еще более непроницаемым, когда он посмотрел на нее, уже стоя в дверях. – Ты понимаешь, Филипп? Я возвращаюсь в Нью-Йорк, к той жизни, которую выбрала. Иного пути не дано. Я не подхожу для тебя. Я не создана для семейного счастья.

– Ты все сказала? – Теперь голос его был холодным и звучал словно издалека.

Резким движением она села на кровати и стала приводить в порядок одежду, смущенно краснея, оттого что он наблюдает за ней.

– Да, я сказала все, – проговорила Элизабет вяло, и ей действительно нечего было добавить. Она никогда не будет такой женой, какую он хочет, но если бы жизнь можно было начать сначала, она отдала бы весь мир за радость быть вместе с этим человеком. Но прошлого не вернешь, и если она свяжет с ним свою жизнь, то яд недоверия, который разъедает сейчас ее душу, неизбежно отравит их общее семейное счастье.

Филипп заслуживает лучшего, а она отнюдь не подарок; все очень просто. Когда Джон совершил свое предательство, что-то было вырвано из ее души, что-то нежное, живое и теплое. Оно ушло, и, хотя в последние несколько недель Элизабет отчаянно пыталась обрести утерянное, все ее усилия были напрасны. Филиппу она по-прежнему не доверяла.

– Спокойной ночи, Бетти.

Дверь закрылась за ним, и она откинулась на подушки, вся во власти отчаяния. Завтра она навсегда уйдет из его жизни. Иначе быть не могло.