Текст книги "Неосторожный шаг"

Автор книги: Фрида Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Вы часто видите их вместе? – Элизабет постаралась, чтобы ее голос прозвучал как можно более беззаботно, и, видимо, тон вопроса не насторожил Робера, так как он даже не взглянул на нее, сосредоточившись на рыжеволосой красавице.

– Время от времени, при исполнении обязанностей вроде этой, – сказал он рассеянно. – Круг людей элиты весьма узок. Плата за вход слишком высока для простых смертных.

– Но вы-то здесь. – Она не хотела вложить в слова тот смысл, который прозвучал в них, но на этот раз живые синие глаза уставились на нее с удивлением, а затем Робер громко расхохотался, запрокинув голову от восторга и привлекая множество любопытных взглядов, в том числе взгляд сверкающих глаз Филиппа.

– Это верно. Совершенно верно. – Он вновь засмеялся и подмигнул Элизабет. – Но я немножко обманщик, понимаете? Так случилось, что у моего отца ужасно много денег – между прочим, упоминать об этом считается неуместным, но тем не менее.

– Таким образом, вы тоже один из людей этого круга? – спросила она с улыбкой.

– Так могло бы показаться. – Его взгляд вновь упал на Мирей. Он пробормотал эти слова почти что себе под нос. – Но хватит об этом. Уверен, что сейчас вы предпочли бы что-нибудь выпить, не так ли? И, возможно, поесть?

– Да, конечно. – Внезапное открытие, что Робер по уши влюблен в Мирей, легло на ее душу дополнительным грузом, и она с грустью размышляла об этом, пока они, держась за руки, шли к столикам на лужайке. Там он нашел два свободных места и сразу же исчез для того, чтобы вернуться через пару минут с маленьким подносом, где были две тарелки с едой и два бокала охлажденного белого вина.

Тот факт, что Робер любит Мирей, каким-то образом делал отношения между Мирей и Филиппом более прочными в ее глазах, хотя Элизабет не могла это объяснить. Она уныло пыталась разобраться в этой путанице, потягивая дорогое, приятное на вкус вино. Возможно, это одна из тех современных любовных связей, которая подразумевает сексуальную свободу для каждого из партнеров? Элизабет знала, что существуют люди, которые соглашаются на такие отношения, но она их не понимала.

– Вы опечалены? – спросил Робер, и она поспешно улыбнулась, отрицательно покачав головой.

– Нет, нет, конечно нет. Как можно быть печальной в такой хорошей компании? – В ответ на комплимент он поклонился и посмотрел на нее смеющимися глазами.

– Я думаю, неплохо сказано для чопорной англичанки, – поддразнил он ее.

Робер действительно очень мил, решила она неожиданно, и осознание того, что он любит Мирей и не хочет от нее, Элизабет, ничего, кроме дружеского расположения, позволило ей расслабиться и забыть о том напряжении, которое возникало у нее при общении с Филиппом. Они оба рассмеялись, когда креветка, соскользнув с вилки Робера, плюхнулась на край ее тарелки, лишь чудом не оказавшись на полу.

– Должно быть, шутка была весьма удачной, чтобы вызвать у вас такой смех. – Мрачный голос подействовал на нее как ведро ледяной воды; она чуть не уронила тарелку, вздрогнув от неожиданности, и тут же увидела стоявших рядом Мирей и Филиппа.

– Не особенно. – Робер быстро поднялся, предлагая свое место Мирей. – Хочешь, я принесу тебе что-нибудь поесть? – спросил он ее, бросив молниеносный взгляд на суровое лицо Филиппа.

– Спасибо, дорогой. – В голосе Мирей прозвучала обида, и следующие несколько минут, пока Робер не вернулся с тарелкой для нее, прошли в неловком молчании, которое Элизабет не посмела нарушить. Она ковырялась в своей тарелке, потупив глаза и путаясь в собственных мыслях. Как смел он проявлять недовольство тем, что она смеялась вместе с Робером, когда он делал Бог знает что со своей любовницей. Как он смел!

Властная рука, взявшая Элизабет за локоть, подняла ее с места.

– Благодарю за приятный вечер, Мирей… – Голос Филиппа был холоден и невозмутим.

– Вы уходите? Но еще так рано…

Филипп прервал возражения Робера с улыбкой, которая могла бы превратить воду в лед.

– Тем не менее настало время прощаться, – сказал он. – Мирей, ты поблагодаришь за нас свою мать?

Когда они уходили, рыжая француженка едва подняла голову, а лицо Робера, склонившегося в прощальном поклоне, выражало нечто среднее между удивлением и пониманием.

Филипп потащил Элизабет через шумную веселую толпу, заполнявшую комнаты первого этажа, к парадной двери, за которой в относительной тишине главной аллеи она смогла наконец перевести дыхание.

– Что случилось? – Она сбросила его руку со своего локтя, когда он хотел вести ее вниз по ступеням, решительно отказываясь повиноваться силе.

– Случилось? – Филипп остановился на секунду, чтобы посмотреть ей в лицо, и затем произнес холодным и вежливым тоном: – Что могло случиться?

– Не знаю, но вы, кажется… обозлены на что-то, – проговорила Элизабет.

Он стоял на две ступени ниже ее, их лица оказались почти на одном уровне, и близость его губ опять начала ее волновать. Она с трудом оторвала взор от четко очерченного рта и тут же встретилась с прямым взглядом сверкающих глаз, от которого уже не смогла уйти.

– Обозлен? – В его улыбке не было теплоты. – Думаю, вы испытываете те же чувства. Ну, так идем? – Когда он указал в сторону «феррари», который стоял на аллее, движение его руки было резким и раздраженным, похоже, он с трудом сохранял над собой контроль.

Но почему? Что обеспокоило его? Было ли у него что-то вроде ссоры с Мирей? Возможно, она выразила недовольство своему возлюбленному тем, что он явился на вечеринку с другой женщиной – даже если он просто выполнял обязательство, которое фактически было ему навязано, когда Мирей объявила о предстоящей вечеринке. Семья де Сернэ отличалась исключительным гостеприимством и воспитанностью, в этом им следовало отдать должное. Было бы верхом бестактности со стороны Филиппа не распространить это приглашение и на нее. Возможно, он действительно не ожидал, что она согласится прийти.

Поскольку Элизабет по-прежнему не двигалась, он бросил на нее еще один, последний, взгляд, полный раздражения, повернулся и зашагал по направлению к машине. И когда она все же медленно побрела за ним, то почувствовала себя очень несчастной и всеми покинутой.

6

– Филипп! – Его мрачный вид не располагал к тому, чтобы задавать вопросы, но Элизабет почувствовала, что должна как-то развеять свои подозрения, которые постепенно усиливались. – Мне кажется, что дорога сюда не была такой длинной.

– Вы правы.

– Но я не понимаю… – Она осеклась на полуслове, когда он внезапно свернул с магистрали, по которой они ехали почти три четверти часа, на темную боковую дорогу, обсаженную с обеих сторон огромными деревьями. – Куда мы едем?

– Мы находимся точно в двух милях от моего дома, который и есть конечный пункт нашей поездки. – Филипп сказал это спокойно, но осторожная вкрадчивость его голоса дала понять, что он знал, как будут восприняты его слова.

– Ваш дом?! – Она почти закричала. В это невозможно было поверить! – Вы везете меня к себе домой? Даже не спросив меня? Разверните машину сейчас же! – Не дождавшись ответа, она бросила яростный взгляд на своего спутника. – Вы слышите меня, Филипп? Я хочу вернуться.

– Вы и вернетесь… но только позже. – На короткий момент он повернулся к ней с белозубой улыбкой, которая сверкнула в темноте на его смуглом лице. – Я только хочу показать вам мой дом, Элизабет, разве это преступление? Мне стало казаться, что вечеринка немного… скучновата, а ночь еще только начинается. Мы разволнуем моих родителей, если вернемся так скоро. Они подумают, что что-то случилось. – Последние слова были сказаны с ироническим оттенком, и это не ускользнуло от ее внимания.

– Меня не заботит, что они подумают, – бросила она. – Я хочу вернуться.

– Не будьте такой занудой. – Его голос теперь звучал лениво, с налетом веселой насмешки, что явно указывало на то, что он наслаждается ее реакцией. – Я покажу вам дом, мы спокойно, как два цивилизованных человека, выпьем по чашке кофе, и, возможно, даже поговорим друг с другом без драки. – Он вновь взглянул на ее сердитое лицо и громко вздохнул. – Или, может быть, в отношении последнего мои надежды напрасны?

– Вы не имели права везти меня к себе, не спросив моего согласия, – сказала она резко. – Абсолютно никакого права!

– Знаю. Но если бы я предложил вам поехать ко мне домой этим вечером, то ваш ответ нам обоим нетрудно было бы предсказать. – Его брови насмешливо приподнялись. – Разве не так?

– Вы невозможны! – Деваться было некуда, и ей не оставалось ничего иного, кроме как выходить из создавшегося положения с наименьшими потерями.

– Я тоже это знаю. – В его голосе вместе с чувственными интонациями звучало неприкрытое удовлетворение, и ей захотелось ударить его изо всей силы и побольнее. Лишь благодаря тому, что «феррари» мчался со скоростью более семидесяти миль в час по неосвещенной дороге в глухую ночь, она удовлетворилась громким «ух» и демонстрацией всем своим видом ледяного презрения.

Через несколько минут дорога заметно сузилась, и наконец они въехали через широко открытые железные ворота в большой двор, где располагался пруд с обитавшими в нем утками. Как только машина подъехала к дому, автоматически зажегся свет, и стало светло как днем.

– Мое убежище. – Филипп остановил машину перед большим фермерским домом, сложенным из камня желтого цвета, с разлапистой камышовой крышей. Стены были увиты благоухающими розами и гирляндами плюща. Окна в свинцовых переплетах и двери из темного дерева усиливали впечатление не подвластности времени всего этого места, а окна верхнего этажа выглядывали из-под нависавших краев крыши вместе с маленькими декоративными балкончиками, почти сплошь скрытыми алыми и розовато-лиловыми бугенвиллеями.

– О, какая прелесть! Действительно прелесть. – Когда стих звук мотора, Элизабет импульсивно повернулась к нему. – В каком чудесном месте вы живете!

– Да, это правда. – Его темные глаза внимательно наблюдали за ней, тогда как на губах, в ответ на искреннюю похвалу его дома, появилась теплая улыбка. – Конечно, это не то, что наш замок, но мне нравится.

– Что вы, это гораздо лучше, чем замок! – Она сказала не подумав и густо покраснела, осознав возможный подтекст своих слов. – Не в том смысле, что дом ваших родителей некрасивый, – нет, конечно, – но этот более уютный.

– Я знаю, что вы хотите сказать. – Он прервал поток ее оправданий, кивнув в ответ и жестом легкого упрека приложив палец к ее губам. – Я полностью согласен. Теперь пойдем и посмотрим, что внутри.

Несколько гусей двинулись вразвалку в их сторону, громким гоготом выражая возмущение тем, что был нарушен их ночной покой. И хотя Элизабет взвизгнула при их приближении, они только посмотрели на нее, перед тем как снова сбиться в кучу, продолжая при этом шуметь, словно старые сварливые женщины.

– Откуда здесь утки и гуси? – с удивлением спросила она Филиппа, когда они подходили к старой, скрепленной скобами деревянной двери.

– Первоначально они перешли ко мне вместе с домом при его покупке, а затем я обнаружил, мне нравится их присутствие, – охотно пояснил он. – Мой стиль жизни не способствует тому, чтобы обзаводиться домашними животными, – иногда я не бываю дома по несколько дней кряду, – но они выживают здесь, имея пруд и еду, которую я оставляю для них. Женщина из ближайшей деревни дважды в неделю приходит убраться и присмотреть за порядком, но в остальном я управляюсь сам.

– Понимаю. – Она не спросила, что является причиной его частых отлучек – бизнес или дела иного свойства, так как боялась ответа.

Они вошли в дом. Ее глазам предстали простые беленые стены, увешанные великолепными картинами, балочные потолки. Розовый ковер покрывал полы всех комнат нижнего этажа, обставленных старинной мебелью из темного дерева. Огромная кухня была выдержана в стиле «ретро» и в то же время снабжена всеми современными удобствами – вплоть до большой посудомоечной машины, скрытой за резными деревянными дверцами.

Интерьер составлял единое и гармоничное целое с наружным обликом дома. Здесь царил безмятежный покой. Элизабет ожидала увидеть жилище Филиппа ультрасовременным пристанищем холостяка или это могли быть апартаменты в духе ночного клуба. Но мирный старый фермерский дом с его атмосферой спокойствия поразил Элизабет до глубины души. Однако, какое ей дело до того, как он живет! Какое ей дело до него самого!

– Вы опять хмуритесь, – разочарованно протянул Филипп. – Я собирался показать вам спальни, но, учитывая столь свирепое выражение на вашем лице, это, возможно, не самая лучшая идея?

– Я не хмурюсь. Ваш дом чудесный, сплошное очарование, и я хотела бы посмотреть комнаты наверху, если вас не затруднит.

– Что вас огорчает? – Он не двинулся с места, пока она медленно шла к лестнице.

– Ничего. Я уже говорила. – Элизабет повернулась и посмотрела ему в лицо, стараясь улыбаться и говорить непринужденно.

– Этот дом не соответствует тому, что вы ожидали увидеть? – спросил Филипп, уже в который раз показывая свою пугающую проницательность. – Вы ожидали чего-то менее… гармоничного?

– Вовсе нет. – Она никогда не умела лгать, и это было тем более трудно под его пристальным взглядом.

– Не думаю, что вы говорите правду, но, как вы сказали мне однажды по другому поводу, ваши мысли принадлежат только вам. – Он приблизился к ней, все еще стоявшей в замешательстве, обнял за талию и, ласково заглянув в лицо, произнес: – Для такого маленького создания сердце и ум поистине железные, не так ли?

– Нет…

– Нет да. – Когда она попыталась выскользнуть из его объятий, они стали еще более крепкими. – Железные. – В его глазах разгорался огонь. – Когда я впервые увидел вас в дверях лондонской квартиры Джулии, то вы показались мне хрупкой маленькой девочкой – юной и до странности невинной, хотя я думал тогда, что именно вы жена моего брата. А потом… потом я узнал, что вы сестра, притом старшая сестра Джулии – сила, с которой считаются в мире телевидения, женщина энергичная и честолюбивая…

– Филипп… – Он проигнорировал ее протест, как будто она вовсе ничего не сказала. Его голос был по-прежнему тихим и серьезным, но в нем появились нотки, наводившие на нее слабость и истому.

– Карьеристка, черствая и бездушная. Но почти сразу же эта иллюзия рассеивается, и я вижу тигрицу, которая яростно защищает свое чадо – в данном случае сестру. Выясняется, сколь многим вы пожертвовали ради сестры после смерти родителей, хотя никто не осудил бы вас, если бы вы продолжили образование, чтобы сперва самой встать на ноги.

– Послушайте, все это уже в прошлом. Мы пойдем наверх? Я хочу сказать… Вы собирались показать мне оставшуюся часть дома, – пробормотала запинаясь Элизабет, так как его близость уже мутила ее рассудок и лишала самообладания.

– А затем, в доме моих родителей, я вижу вас в образе холодной старой девы, чопорной англичанки – презрительной, высокомерной и гордой.

– Филипп, пожалуйста…

– И как раз тогда, когда я решил было, что вы действительно холодная и недоступная, какой хотели казаться, я узнаю, что вы были замужем и уже успели овдоветь, что вы любили мужчину и согласились подчинить ему свою жизнь…

– Филипп! – Теперь она все же вырвалась из его объятий, ее лицо пылало. – Да, я была замужем за Джоном Макафи и моя фамилия Макафи.

– А теперь я вижу, что это хрупкое создание, этот блуждающий огонек, который как метеор ворвался в мою жизнь, предстает еще одной стороной своей натуры – страстной, пылкой, неистовой и при этом страдающей…

– Я не хочу продолжать этот разговор, Филипп! – На сей раз она все же заставила его на минуту замолчать.

– А Робер? Возможно, он тот тип мужчины, с которым вы стали бы обсуждать такие вещи? – спросил он строго.

– Робер? – Она не смогла сразу припомнить имя, поскольку начисто забыла своего нового знакомого.

– Там, на вечеринке у Лавалей, передо мной была еще одна Элизабет, – сказал он резко. – Вы смеялись с ним, смотрели на него так… – Он остановился и, сделав глубокий вдох, продолжил: – Таким взглядом, какого я никогда не видел у вас прежде.

– Робер был забавным, вот и все. – Элизабет никак не могла до конца поверить в реальность происходящего. Каким-то образом она оказалась в доме мужчины, с которым встретилась лишь несколько дней назад. К тому же все происходило глубокой ночью, и, что было хуже всего, он ожидал, что она откроет перед ним свою душу!

Паника охватила ее. Очевидно, что она представляет для него своего рода вызов – тем более Филипп сам дал это понять, – но было также совершенно ясно, что любая брешь в ее самозащите приведет к любовной связи – знойной, но быстротечной. И эта связь закончится тогда, когда ей нужно будет уезжать. Он, без сомнения, даст ей отставку и вернется в цепкие руки Мирей, а она… она будет раздавлена и опустошена.

Но этому не бывать! Конечно нет, твердила она себе. Не бывать, потому что она не допустит этого. Ей решать. Большинство мужчин обычно берут то, что им предлагают, поэтому она не должна предлагать. Все очень просто.

– Элизабет…

– Вы привезли меня сюда, чтобы показать ваш дом. – Теперь ей не нужно было изображать холодность. – Ну так показывайте.

Пока она говорила, Филипп преодолел разделявшее их пространство, поднял ее на руки и принялся яростно, уже не сдерживая себя, целовать. И, как прежде, несмотря на все страхи, и панику, и тревогу о возможных последствиях, она не могла удержаться и не ответить на его поцелуи. Элизабет не понимала, что случилось, когда он к ней прикоснулся. Этого безумного томления, поднимавшегося из самых глубин ее естества, не было даже с Джоном, но теперь оно становилось таким сладостным и могучим, что противостоять ему не было сил.

– Ты красивая – до чего же ты красивая… – Его голос был хриплым и тихим, а дрожь, которая охватила ее тело, казалось, передается ему. – Я хочу тебя… очень. Если мы пойдем наверх… – Он запнулся, когда увидел, как сильно покраснело ее лицо. – Похоже, это не очень хорошая идея. Но нам не стоит обсуждать ее, потому что тогда мы подеремся – не так ли?

Элизабет заметила веселую искру в карих глазах, хотя вначале казалось, что он хмурится, и одарила его негодующим взглядом.

– О, опять этот взгляд! Мы должны будем повлиять на него. Ну а что теперь? Теперь мы поплаваем! Мне пришлось прибегнуть к маленькой уловке. Я спросил Джулию, любите ли вы воду, и она заверила, что вы плаваете как золотая рыбка. Мой бассейн большой и теплый.

Этот разговор мог лишь привести мысли Элизабет в полный беспорядок. Его любовные домогательства заставили ее тело дрожать как осиновый лист, а теперь он опять был хладнокровным, веселым и циничным светским мужчиной, и это ранило ее гораздо больше, чем могло бы. Все выглядело так, как она подозревала, – это не более чем мимолетная игра, небольшое развлечение в его деловой жизни.

Они долго и напряженно смотрели друг на друга, не произнося ни слова, а затем она выдавила из себя:

– У меня нет купальника.

– Это не проблема. Я не нуждаюсь в таких пустяках у себя дома.

– Не нуждаетесь?.. – Элизабет представила себе его смуглое, великолепно сложенное тело, когда он минувшим днем выходил из бассейна, и ее лицо вспыхнуло. – Ну а я нуждаюсь, – сказала она резко.

– Ох уж вы, англичане… – Он укоризненно покачал головой. – Такие консервативные, такие стыдливые в отношении того, что дано природой. Но, как вы уже слышали, моя маленькая сирена, я не стыжусь того, чем наградил меня Бог. Иначе вы не будете столь близки к природе и свободны в водной стихии. Удивительное ощущение, когда плаваешь без стесняющей тебя одежды. Вы никогда не пробовали?

– Нет, никогда. – Она произнесла это с нажимом и искривила губы в мрачной усмешке.

– Тогда, я уверен, ваши прелести будут достаточно скрыты от глаз теннисной майкой, она будет вам до колен. Годится?

– Мне не хочется плавать, – сказала она упрямо.

– Но вы должны. Я хочу, чтобы вы это сделали, – и добавил: – Пожалуйста, Элизабет!

Ее сопротивление было сломлено скорее не его словами, а тем тоном, которым он произнес их. Филипп говорил о многоликости ее натуры, но теперь она тоже могла видеть иную грань его характера. Он предстал перед ней трогательно, почти по-мальчишески смущенным, что никак не вязалось с его внушительным ростом и могучей мускулатурой. Это убеждало больше слов, и она уже не могла сопротивляться.

– Я… – Элизабет чуть поколебалась, а затем как можно небрежнее пожала плечами. – Ну тогда разве что немножко. Я не хочу огорчать Джулию. И я все же воспользуюсь вашей тенниской, – добавила она строго, когда он взял ее за руку и с насмешливой улыбкой повел через задние комнаты к саду.

– Не беспокойтесь. Вы получите вашу тенниску. – Они прошли через большую двустворчатую дверь гостиной, которая выходила прямо во внутренний мощенный камнем дворик с висячими корзинами и терракотовыми вазами, полными цветов. И тогда она увидела водную гладь бассейна, заблестевшую под ночным небом отражением золотых и розовых огней.

Бассейн был большим и овальным, а у его дальнего конца стояли столики со стульями под яркими зонтиками. Позади него находилось длинное каменное сооружение, когда-то, очевидно, бывшее амбаром, но теперь разделенное на два помещения. Большее из них было переоборудовано под бар, из которого через внутреннюю дверь можно было пройти в другое, где располагались кабинки для переодевания и душевые. Здесь же хранилось множество купальных костюмов всевозможных фасонов и размеров, махровые халаты, а вдоль одной из стен тянулась широкая полка, уставленная флаконами с различными шампунями, гелями, баночками с тальком и еще всякой всячиной, предназначенной для купальщиков.

– О… – Войдя в комнату, Элизабет озадаченно глянула на Филиппа.

– Видите? – Он сделал выразительный жест рукой в сторону купальных костюмов. – Вы теперь счастливы? У вас есть возможность прикрыть ваше изысканное тело настолько, насколько вы желаете. Я буду ждать вас у бассейна, – добавил он весело, – Так что не думайте, что я собираюсь подглядывать. – Его ирония явно заслуживала осуждающего взгляда, но вместо этого она одарила его слабой улыбкой, за что сразу же стала себя презирать. – А если вы чувствуете потребность в еще большей защите, то найдете настоящее изобилие теннисных маек в шкафу, в конце комнаты, – протянул он лениво.

– Уверена, что купального костюма будет более чем достаточно, – сказала она сдержанно, и ее лицо еще более покраснело, когда он ответил ей неприкрытой усмешкой, перед тем как выйти из комнаты.

Как же все-таки ее занесло сюда? Молодая женщина на мгновение застыла в неподвижности, пристально глядя на свое отражение в одном из длинных узких зеркал, развешанных по стенам. Дорогое вечернее платье дало ей уверенность в себе, в которой она так нуждалась нынешним вечером, а теперь она была готова сорвать его вместе с моральными запретами и остаться беззащитной и уязвимой. Она, должно быть, сумасшедшая. Точно сумасшедшая. Элизабет, прищурившись, снова посмотрела на стройную златоволосую девушку в зеркале. Здесь она играет с огнем, в самом деле играет – и тем не менее, похоже, не способна бросить спички.

– О дьявол! – Она состроила гримасу, меж тем как паника охватывала ее все больше. – Что же ты делаешь, Элизабет Макафи?

* * *

Филипп был уже в воде, когда она, осторожно ступая, появилась из амбара. Его темная фигура вспарывала водную гладь с такой энергией, что ею вновь начало овладевать тревожное предчувствие. Он был таким сильным, таким мужественным, прекрасно контролировал себя… Словом, совсем как Джон. Оба хладнокровные, обходительные, циничные, они имели явное преимущество перед нормальными рядовыми мужчинами.

По долгу службы она встречалась со множеством мужчин. Некоторые были красивыми, некоторые интересными в общении, попадались также посредственности. Но Филипп был иным. Он имел нечто такое, чему трудно подобрать название, но что безотказно действует на любую женщину от шестнадцати до шестидесяти. Джон обладал этим качеством тоже.

Как ни была ей ненавистна мысль о человеке, за которого она вышла замуж, отдав ему свою душу и тело, она признавала его неотразимую притягательность. Но влечение быстро улетучилось. Остался только зловонный след предательства и обмана, невообразимых для нормального человека.

Элизабет не думала, что Филипп способен на подобную подлость. Она стояла в тени, наблюдая за мощными, равномерными взмахами его рук на вспененной поверхности воды. Но Филипп не принадлежал ей. У него были женщины, множество женщин; он жил холостяцкой жизнью, которой наслаждался, возможно, с благословения Мирей.

Мирей. Она вспомнила слова Робера, сказанные как бы между прочим несколько часов тому назад, когда во время танца они наблюдали Филиппа и его подругу: «Они составляют красивую пару, не так ли? Каждый раз, когда я вижу их вместе, как сейчас, я всегда удивляюсь, почему Мирей не обратит внимание на богатство семьи де Сернэ». Ну, когда-нибудь она обратит. Элизабет горько усмехнулась. Конечно, обратит. К тому же они подходят друг другу.

Элизабет сделала вдох, прежде чем погрузиться в воду, и почти сразу же испуганно вскрикнула, когда голова Филиппа высунулась из воды рядом с ней. В следующий момент он привлек ее к себе и стал жадно целовать.

– Вы же были на другом конце бассейна, – жалобно пролепетала она, а затем все дальнейшие мысли вылетели у нее из головы, когда она, ощутив его тело рядом, поняла, что на нем, в отличие от нее, нет никакой одежды.

– Вы смотритесь великолепно. – Его глаза сияли как алмазы, отражая розовые и золотые огни, а лицо казалось каким-то чужим и незнакомым. – Почему вы сразу не решились войти в воду?

– Вы наблюдали за мной? – Элизабет думала, что он был полностью поглощен плаванием и не заметил ее в тени здания, когда она любовалась его стремительными движениями.

– Все время, – сказал он хрипло. – Мне нравится наблюдать за вами.

Она чувствовала, что его тело говорит больше, чем его слова, и радовалась охлаждающему действию воды на свою кожу.

А затем он отпустил ее и поплыл к дальнему концу бассейна, продвигая свое тело вперед мощными, размеренными толчками. Остановившись на полпути, он поднял руку и крикнул:

– Давайте, покажите мне, как плавают златовласые искусительницы!

Элизабет плавала хорошо и теперь продемонстрировала все, на что была способна, двигаясь в воде с такой грацией, что ее тело казалось почти невесомым. Она знала, что Филипп плывет рядом, но не оборачивалась и не останавливалась, пока не достигла дальнего края бассейна, где возле гладкой мраморной стенки резким движением головы разметала свои волосы, прежде собранные в пучок на затылке.

– Я потрясен. – Он тронул упрямый завиток, который упал на ее лоб. – Вы плаваете, как мужчина.

– Вы полагаете, что это комплимент? – спросила Элизабет с насмешливой серьезностью.

Он закрыл глаза на секунду, а когда открыл их, они лучились беззвучным смехом:

– Я действительно не думаю, что мог бы сказать больше этого, – мое самомнение полностью повержено.

– Ну и денек! – Теперь она от души смеялась. И следующие полчаса, когда они плавали, ныряли и наслаждались ощущением свободы, которую получает тело в воде, Элизабет почти забыла о том, что должна быть настороже с этим мужчиной, – почти, но не совсем.

– Кофе? – Она уже начинала дрожать, и Филипп, сразу же заметив это, выбрался из бассейна и с полным пренебрежением к своей наготе, встав у кромки воды, протянул ей руку.

Элизабет попыталась сконцентрировать внимание на верхней части его тела, но это было трудно. Казалось, что глаза не желают смотреть туда, куда им велят, и она вдруг ощутила себя озорной маленькой школьницей, которая подглядывает за взрослыми. Что за нелепость! Но вид этого большого мужского тела творил что-то непонятное с ее гормонами, порождавшими мягкую, влажную теплоту в глубине ее женского естества и заставлявшими сердце биться неровными толчками.

Филипп вытянул ее из бассейна, даже не напрягаясь, и потом она стояла перед ним, дрожа всем телом, – не только от холода.

– Чем больше я на вас смотрю, тем больше вас желаю, – сказал он тихо. – Вы околдовали меня, моя холодная, маленькая англичанка, которая превращается в огонь в моих руках.

Во рту у нее пересохло, а сердце застучало словно кузнечный молот. Осознание превосходства его мужской силы над ее женской слабостью было и угрожающим и волнующим, делая ее беспомощной, испуганной и очарованной одновременно.

– Мне неприятна мысль, что другие мужчины дотрагивались до вас, целовали вас, – продолжал Филипп хрипло. – Вы понимаете меня? Я никогда не испытывал того, что чувствую сейчас, и мне это не нравится, но я ничего не могу с собой поделать.

Он имел в виду Джона. И вдруг ненавистное имя обернулось спасительным талисманом, способным сдержать чувство, которое было совершенно новым для нее, – свирепое, всепоглощающее, примитивное желание и что-то еще смутное, не поддающееся определению.

– Вы имеете в виду моего мужа? – спросила она, делая нажим на каждом слове.

– Вашего покойного мужа, – поправил он мягко, задетый ее тоном. – Он умер, Элизабет. Умер. Что бы вас ни соединяло, каким бы хорошим это ни было, все ушло.

– Я знаю это. – Она отшатнулась от него, так как жестокость его слов отозвалась в ней душевной болью.

– Нет, нет, я не думаю, что вы знаете. Вы не можете жить воспоминаниями, разве вы еще не поняли это? Я не предлагаю вам забыть любимого человека – вряд ли такое возможно, – но вы должны согласиться, что ничего уже не вернешь.

– Оставьте меня! – Она думала, что сможет использовать Джона как защиту против домогательств Филиппа, но теперь поняла, что ошиблась.

Джон заставил ее чувствовать себя пылью под ногами, когда взял ее невинность, использовал ее тело, а потом исчез, не сказав ни слова. Она верила ему, любила его, но волшебная сказка обернулась чудовищным обманом.

Тогда в течение недель она бродила по ночным улицам, не в состоянии заснуть из-за мучившей ее душевной раны. Она смотрела на других женщин, уродливых, некрасивых, и вопрошала себя, чем же они отличаются от нее, как мужчины могут любить их? Джон, а теперь вот и Филипп заставляли ее чувствовать себя достойной лишь презрения и жалости.

– Элизабет!

– Нет! – Филипп исчез, словно растворившись в воздухе, и на его месте возник Джон. Элизабет реагировала на это превращение со всей горечью и болью, накопившимися в сердце. Она подлетела к нему, молотя его кулаками в грудь и завывая, словно раненый зверь. Ошеломленный, он на мгновение застыл неподвижно, затем быстрым движением схватил ее за запястья, зажав их вместе в одной своей большой руке, поднял ее и быстро понес по направлению к дому.

Когда женщина почувствовала, что ее ноги оторвались от земли, стремление кусаться, пинаться и разрушать все, что попадет под руку, сменилось бурным приступом рыданий, и теперь, пока ее несли, она продолжала оглашать окрестности яростным и горестным истерическим плачем, совсем не похожим на простой женский плач и немыслимым для нее прежде. Это было протестом против всей несправедливости и боли, что ей пришлось вынести из-за роковой гримасы судьбы. Ведь она ни в чем не виновата, ни в чем! И разве справедливо именно ей платить такую цену…