Текст книги "Неосторожный шаг"

Автор книги: Фрида Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Я шокирован! – Он расхохотался; в его глазах играли озорные искры, когда он смотрел на ее раскрасневшееся лицо.

– Вот в этом я сомневаюсь, – произнесла она с усмешкой. – Мне кажется, что ничто не может вас шокировать, господин Филипп де Сернэ. – Должно быть, это вино сделало меня такой болтливой, подумала она секунду спустя, отводя взгляд от его веселых глаз и допивая остатки из своего бокала.

– В этом вы правы. – Мрачная тень легла на его лицо, придав ему какое-то странное выражение. – Будет ли правильно сказать… не могу найти нужного слова… нешокируемый?Можно ли сказать так по-английски?

– Вы уже сказали. – Элизабет улыбнулась ему, но не получила ответной улыбки. Вместо этого он подался вперед, взял ее за руки и внимательно посмотрел ей в лицо.

– Я хочу кое-что рассказать тебе, Элизабет, – произнес Филипп решительно. – Это поможет тебе понять, что я за человек, принять то, с чем ты пока не можешь согласиться.

– Не думаю…

Он остановил ее, приложив палец к губам.

– Пожалуйста… Ты сестра Джулии и теперь член моей семьи, нравится тебе это или нет. Разве антагонизм между нами принесет пользу нашему будущему племяннику или племяннице?

Антагонизм? – подумала она с усмешкой. Какой же это антагонизм, если она тает при одном его прикосновении? Ей хотелось бы, чтобы это был только антагонизм, – с ним бы она справилась. Но физическое влечение, которое мгновенно просыпается всякий раз, когда она видит его, нечто гораздо более опасное.

– Когда я был моложе – гораздо моложе, – добавил он с кривой усмешкой, – я был помолвлен и собирался жениться. – Элизабет заставила себя оставаться абсолютно спокойной. – Девушка, о которой идет речь, была моего возраста. Я встретил ее на первом курсе университета, и с тех пор мы были постоянно вместе.

– Постоянно? – спросила она осторожно. Филипп отпустил ее руки и встал, повернувшись к ней спиной и глядя через окно на силуэты высотных зданий.

– Фигурально говоря, – пояснил он неохотно. – Клэр придерживалась свободных взглядов, но, не сговариваясь специально, мы оба решили не иметь партнеров на стороне.

Это не имеет значения, никакого значения, твердила она себе. Он – никто для нее, разве не так? Она даже не понимает, почему он рассказывает ей все это.

– Мы получили университетские дипломы в один и тот же день, нашли квартиру и на деньги, которые одолжили нам наши родители, начали собственный бизнес – открыли маленькое бистро. Дела пошли хорошо, и через пару месяцев мы назначили дату свадьбы на начало ноября, когда происходит сезонный спад в бизнесе. А тринадцатого октября ее нашли мертвой на одной из улиц района, известного как пристанище наркоманов.

– Наркотики?! – Элизабет застыла в ужасе.

– Вероятно, она начала еще в университете, – сказал он вяло, без всяких эмоций. – Полиция обнаружила, что она перешла на героин лишь за несколько недель до смерти. То обстоятельство, что наш бизнес пошел в гору, дало ей возможность попробовать более дорогое зелье. Ее родители были убиты горем. Клэр была у них единственным ребенком, и, как водится в подобных случаях, они во всем винили меня. Они не могли поверить, что я не знал о ее пристрастии.

– Но… – Элизабет внезапно остановилась. – Разве не было каких-нибудь признаков?

– Я не замечал ничего подозрительного. Горькая ирония заключалась в том, что виной всему оказался наш лучший друг – человек, вместе с которым я учился в университете и которого почитал как брата. А потом выяснилось, что он уже давно продает наркотики. Он во всем признался полиции, после того как его взяли по другому делу. Вроде бы случайно он продал Клэр смесь героина с какими-то добавками. Эта смесь погубила еще пять человек. Но дело в том… – наконец он повернулся к ней лицом. – Я знал их обоих три года, жил с Клэр пять месяцев, и все же я не знал о них самого главного. Ты не можешь представить себе, какое чувство я испытал.

Представляю, подумала она с горечью. Еще как представляю!

– Итак, теперь я завершил свое покаяние. Угрызения совести, чувство вины – с этим покончено. – На секунду маска хладнокровия соскользнула, и Элизабет увидела, сколько боли было в его глазах. – После случившегося я решил примириться с жизнью, но на моих условиях. Больше никаких сильных чувств, никаких обязательств, никакого доверия. Я перепробовал все эти вещи и увидел, что в них мало прока. Поэтому я решил, что ничего не буду ожидать от других и ничего не буду никому обещать. Если бы я взял это за правило с самого начала, жизнь не обернулась бы ко мне трагической стороной.

– И это действовало? – спросила она мягко.

– Да. – Филипп посмотрел прямо на нее. – До последнего времени.

Он имеет в виду Мирей! Потрясение от того, что он ей рассказал, горечь пережитого, промелькнувшая в его глазах, вселило в нее стремление как-то утешить его, сказать ему, что она понимает его чувства, но теперь мысль о другой женщине обдала холодом ее сердце и отшибла всякое желание говорить добрые слова.

Он дал ей понять, что сделал трудное и болезненное признание, поведав о своей личной драме ради улучшения их родственных отношений и, в конечном счете, ради Джулии и ее ребенка. Это все. Больше за признанием ничего не стоит. Острое сексуальное влечение, которое возникло между ними, он мог контролировать, а стало быть, оно для него служило лишь источником краткого плотского удовольствия. Теперь было совершенно ясно, какой образ жизни он ведет и какими принципами руководствуется.

Она должна принять тот факт, что Филипп достаточно доверял ей, чтобы приоткрыть свое прошлое и расстаться с ним к тому же. В то время, как ее сердце стучало словно молот, а разум восставал против несуразности всего, что с ней происходило, новое, все более крепнущее чувство помогало ей гордо держать голову. Она любила его! В глубине души Элизабет уже знала это, и наступившее прозрение не было неожиданным. Она любила его с того момента, когда он обнаженный стоял перед ней в своем доме, с той минуты, когда он утешал ее после приступа истерических рыданий и отвечал улыбкой на ее наскоки. Она чувствовала это уже тогда, но ее разум отчаянно боролся с этим.

– Спасибо, Филипп, что вы рассказали мне все это… – Ее голос дрогнул, но она держалась с достоинством, когда, неуверенно улыбнувшись, поднялась из-за стола. – Думаю, что это поможет нам лучше относиться друг к другу в будущем и пойдет на пользу Джулии.

– Джулии… – повторил он безучастно. Элизабет отвернулась, не в силах смотреть на него. Ощущение его присутствия рядом, осознание того, что она любит его, и жгучая ревность, которая наполняла все ее существо при мысли о Мирей, – легли ей на плечи тяжелой ношей. – Я на минутку…

Он окликнул ее по имени, когда Элизабет выходила из комнаты, но она не остановилась. Если бы она сделала это, то Филипп увидел бы слезы, бегущие по ее лицу, а это было бы окончательным унижением. Она приняла на себя непосильный груз неразделенной любви и безрассудной ревности. И теперь все, что оставалось сделать, так это провести достойно остаток вечера с ним, сохранив хоть каплю самоуважения и душевного равновесия.

Это будет трудно, но ведь она так много преодолела за последние три года, что еще одно препятствие не должно испугать ее. Иначе и быть не может!

8

Элизабет была в ванной целых десять минут, пока не убедилась, что следы слез на ее лице полностью исчезли. Когда она вернулась в гостиную, Филипп сидел в кресле у окна, созерцая ночное небо, изрезанное контурами небоскребов, светившихся тысячами окон на фоне ночной темноты. Он не улыбнулся, когда она вошла, и оставался хмурым в течение четверти часа, вплоть до своего ухода. Со сдержанной вежливостью поблагодарив ее за угощение, он коротко попрощался. Когда он ушел, Элизабет еще несколько часов просидела возле стола с неубранными тарелками и бокалами с недопитым вином, а потом встала, прошла в спальню и упала на кровать. Она долго плакала, а когда не стало слез, продолжала лежать с открытыми глазами, пока не пришло время встагать и идти на работу.

К концу рабочего дня ее голова гудела, ей было жарко и душно, несмотря на то что прекрасно работали кондиционеры, и к тому же она устала до изнеможения. Последней каплей стал звонок из приемной, когда все уже уходили из студии. Секретарша сообщила, что к ней идет посетитель. Элизабет даже огрызнулась по телефону:

– Милдред, я уже никого не смогу принять сегодня. Скажи ему, кто бы это ни был, – пусть приходит завтра!

– Он вряд ли меня послушает. – Голос Милдред, хладнокровной, решительной и непреклонной по части выпроваживания нежелательных визитеров, звучал растерянно. – Он невероятно настойчив.

– Это меня не заботит! – Элизабет схватилась за голову. Бедная Милдред, она говорила с ней как настоящая фурия. – Милдред, прошу прощения за резкость. Если он не уходит, я пришлю к вам ассистента с моим расписанием на завтра, выкройте как-нибудь время и для него. Ладно?

– Хорошо, спасибо. – В голосе секретарши послышалось явное облегчение, а Элизабет откинулась в своем кресле, на минуту закрыв глаза, чтобы унять головную боль. Было необычным, что кто-то смог повергнуть в замешательство секретаршу в приемной; он и в самом деле, должно быть, решительный. Проклятье! Она даже не спросила его имени.

Элизабет была полна раздражения, которое еще более усилилось, когда сквозь стеклянную перегородку, отделявшую ее кабинет от главного зала офиса, она увидела своего ассистента, направлявшегося к выходу с группой коллег. В следующий момент дверь за ними закрылась.

Ну и денек сегодня – превосходное начало и столь же превосходный конец, подумала Элизабет с досадой. Теперь ей придется спускаться в приемную самой, а у нее еще сегодня часа на два работы. Ее мозг, казалось, был уже не способен удержать какую-либо информацию.

Не позвонить ли Милдред, чтобы она прислала этого посетителя сюда, наверх? Это имело смысл. Она уделит ему десять минут, но не более. И Элизабет погрузилась в чтение статьи о важности деловых связей с Японией, которые сулили огромные взаимные выгоды. Резкий стук в незапертую дверь заставил ее поднять голову.

– Грозная секретарша сказала, что я допущен в святая святых, – проговорил Филипп.

– Это вы?!

– Я. – Он вошел в кабинет с ленивой самоуверенностью и уселся в кресло напротив ее стола.

– Но… – Целую минуту Элизабет не сводила с него глаз. – Милдред не сказала… вы не сказали…

– Если ты пытаешься спросить меня, назвал ли я секретарше свое имя, отвечу, что нет, – сказал он без тени смущения. – Я представился твоим интимным другом, который прибыл в Штаты на пару дней и хочет преподнести тебе сюрприз.

– И она поверила в это? – изумилась Элизабет.

– Конечно. – Филипп насмешливо улыбнулся. – Я умею врать очень убедительно, когда захочу. Если бы я назвал свое имя, ты отослала бы меня прочь – как гласит это отвратительное английское выражение – «с блохой в ухе».

– Откуда вы знаете, что бы я сделала? – спросила она сдержанно. Кровь стучала у нее в висках, а сердце колотилось в груди, словно птица, пойманная в клетку. Будь спокойна, будь хладнокровна, мысленно твердила она себе. Не выдавай себя. Но было трудно вернуться к их своеобычной словесней дуэли, когда ее единственным желанием было вновь оказаться в его объятиях.

– Так вы бы сделали это, миссис Тернер? – Филипп слегка наклонил голову, а его карие глаза продолжали следить за ней. – Отослали бы меня прочь?

– Нет. – Слово вылетело из ее уст, прежде чем она успела его остановить, и Элизабет торопливо продолжала: – Конечно нет. Ведь вы теперь близкий родственник Джулии.

– К черту близкого родственника! – Ответ прозвучал словно маленький взрыв. – Я спросил, хотела бы ты видеть меня, Филиппа де Сернэ? – произнес он с напором. – Это разные вещи, и тебе это известно.

– Филипп…

– Не утруждай себя ответом. – Его улыбка источала арктический холод, в ней не было и следа усмешки. – Твое лицо говорит за тебя.

Да, все верно. С каждой новой встречей ей все труднее становится держать в узде эмоции, подумала Элизабет с горечью, когда Филипп повернулся в кресле и бросил взгляд на интерьер ее кабинета.

– Значит, это то место, где ты работаешь? – Он перевел на нее взгляд, но она не смогла ничего в нем прочесть – ни плохого, ни хорошего. Элизабет пожала плечами и улыбнулась, не зная, как ответить, к тому же ей мешал говорить комок в горле. Она не ожидала увидеть его вновь, прежде чем у Джулии родится ребенок, и вот теперь он находится перед ней на расстоянии фута. Чтобы не выдать своих чувств, она заставила себя смотреть на лежавшие на столе бумаги.

– Когда ты закончишь? Я хотел бы пригласить тебя на обед – всего лишь на обед, – добавил Филипп саркастически, когда она залилась румянцем. – Я заберу тебя около восьми прямо из дому, так что будь готова.

– Откуда ты знаешь, что у меня нет никаких планов на вечер? – спросила Элизабет резко, разозленная его высокомерной уверенностью.

– Они у тебя есть?

– Нет.

– Тогда в восемь. – Сказав это, он поднялся и пошел к двери, возле которой обернулся и посмотрел на нее сверкающими глазами. – И было бы хорошо, если бы ты, по крайней мере, притворилась для начала, что получаешь удовольствие в моей компании.

– Если вы настроены таким образом, то зачем вам вообще со мной связываться? – спросила Элизабет язвительно.

– Я бы сам хотел знать ответ на этот вопрос. – Он смерил ее насмешливым взглядом. – Допустим, мне невыносима мысль о существовании женщины, совершенно равнодушной к моим неотразимым чарам. Устроит? – Филипп вскинул брови, наблюдая, как она безуспешно пытается что-то вымолвить в ответ, а затем повернулся и ушел.

* * *

Тот вечер положил начало их встречам. Обычно он подъезжал к ее дому около восьми вечера и каждый раз вез в новое место.

В тот первый вечер они обедали в тихом маленьком ресторанчике, приткнувшемся на глухой улице, где еда была непривычной, а хозяин оказался толстым и чрезмерно общительным. Подсев к ним за столик, он потчевал их ужасными историями из своей юности на Сицилии, о друзьях и знакомых, примкнувших к мафии или убитых ею. Рассказы были чистыми фантазиями, которые тем не менее здорово развлекли их, и они вышли из ресторана на темную улицу, давясь от смеха и чувствуя, что не могли лучше провести время.

Следующий вечер прошел в фешенебельном ночном клубе с великолепным эстрадным шоу и не менее великолепной едой. Закончили они свое пиршество уже за полночь у лотка с «хот-догами» под любопытными взглядами нескольких оборванцев, укрывавшихся в картонных коробках и под старыми газетами в узком переулке неподалеку от оживленного проезда.

Филипп стал угощать бездомных, однако шофер такси, на котором они приехали, явно чувствуя опасность этого места для людей в элегантных вечерних костюмах, убедил их уехать, что они сделали.

Та же история повторилась в третий и в четвертый вечера. Он развлекал ее, поил и кормил, смеялся вместе с ней, в общем оказался очаровательным спутником, но все это время держал ее на расстоянии. Никаких попыток сближения! Только дружеский поцелуй, пожелание доброй ночи на пороге ее квартиры и веселая улыбка на прощание.

И это «доставало» ее. В самом деле «доставало». Было бесполезно говорить себе каждую ночь, лежа в одинокой постели, что ее устраивают их спокойные, дружеские отношения, – бесполезно потому, что это была неправда. Тот факт, что Филипп неожиданно стал рассматривать ее как нечто среднее между незамужней теткой и сестрой, был болезненным и раздражающим, а более всего оскорбительным.

А какова роль Мирей во всем этом? – спрашивала Элизабет себя по сто раз за день. Даже если Филипп проводит с рыжей красавицей по несколько часов ежедневно, то все вечера он непрерывно находится рядом со мной. И исходя из того, что она знала о Мирей, такая ситуация была бы совершенно неприемлема для капризной представительницы французской аристократии.

Что за отношения сложились между ними, в конце концов? Она этого не понимала. И чем больше старалась понять, тем сильнее запутывалась. А меж тем минута за минутой, час за часом ее любовь в Филиппу усиливалась, и это ужасало Элизабет.

Она не хотела любить никого из мужчин и тем более Филиппа де Сернэ – откровенного циника, который рассматривал женщин как необходимых, но дорогостоящих дарительниц удовольствия, приятных в общении лишь на короткое время. Одна только Мирей неотступно сопровождала его на жизненном пути, и все же это была самая странная связь из известных ей. Насколько свободна эта «свободная любовь»? – думала она с болью.

Каждое утро Элизабет готовилась сказать ему, что знает о присутствии Мирей, и спросить его, какие отношения связывают их друг с другом. И каждый вечер говорила с ним о чем угодно, но только не о том, что так тревожило ее сердце… Было десять минут третьего, середина жаркого дня. Элизабет сидела в здании аэровокзала недалеко от стойки таможенного контроля и ждала чС какой целью? – спрашивала она себя, не в силах найти ответ. Чтобы увидеть, как он появится с Мирей? Доказать, что она не была той слепой доверчивой дурочкой, за которую он ее принимал? Сделать вид, что ей все равно?

Она заставила себя поверить, что весь день будет неотлучно занята срочной работой, но она должна была прийти сюда – прийти ради себя. Наконец она увидела Филиппа. Он был один. Его большая, широкоплечая фигура выделялась среди прочих даже в сутолоке аэровокзала.

– Привет, Филипп! – Сохраняя спокойствие, Элизабет быстро двинулась в его сторону, и он резко обернулся. Когда их взгляды встретились, его лицо озарилось на редкость открытой и приветливой улыбкой.

– Элизабет! – Когда в следующий момент он заключил ее в объятия и, оторвав от земли, закружил в воздухе, при этом жарко целуя в губы, она почти решила ничего не говорить. Почти…

– Как хорошо, что ты пришла проводить меня. Вот не ожидал. – Он опустил ее на ноги, глядя ей в лицо внимательным и теплым взглядом. – Ты закончила работу раньше, чем предполагала?

– Закончила? – Его неподдельная радость, когда он ее увидел, объятия, горячий поцелуй – это было совсем не то, к чему она готовилась. Тут что-то не так, упрямо твердила она себе. – А где же Мирей? – Должно быть, она проговорила эти слова вслух, хотя не могла понять, как это у нее получилось.

– Мирей? – Он взглянул на нее с крайним изумлением.

– Но она здесь… – Элизабет посмотрела на него, теряясь от смущения.

– Здесь? – Филипп окинул внимательным взглядом огромный зал со множеством спешащих людей. – Где?

– В Нью-Йорке. Мирей здесь – вы знаете это. – Его глаза сделались чужими и холодными, а лицо словно окаменело. Элизабет поняла, что совершила ужасную ошибку.

– Я знаю, что Мирей в Нью-Йорке?! – В его голосе смешалось удивление и возмущение. Он нагнулся, чтобы одной рукой поднять чемодан, который уронил, когда увидел Элизабет, а другой продолжал железной хваткой удерживать ее руку. – Думаю, нам нужно поговорить.

Он отвел ее в тихий угол, поставил тяжелый чемодан на пол и, выпрямившись, посмотрел ей прямо в лицо.

– Ну, давай разберемся, – сказал он жестко. – Почему ты здесь и почему ожидала, что сюда придет Мирей? А прежде всего, – тут его глаза сделались совсем ледяными, – почему ты вообще пришла, если ожидала, что она будет здесь? Я полагал, что вы не ладите и вам не о чем говорить.

– Я… – Элизабет тупо смотрела на него, но в голову не приходило ни одной спасительной мысли. Что она могла сказать? Что ей нужно было сказать, чтобы не создалось впечатление, что она шпионит за ним? Потому что… И тут кровь бросилась ей в лицо, а сердце бешено заколотилось. Потому что как раз это она и делала. Элизабет почувствовала, что покраснела до корней волос, но все же не могла отвести взгляд от его лица.

– Ну? – Слово будто резануло ее. Похоже, он не собирался отступать ни на шаг, и Элизабет, собрав все свое мужество, решилась сказать ему правду:

– Я считала, что вы в Нью-Йорке вместе с Мирей, – пролепетала она.

– Но я говорил, что нахожусь здесь по делам бизнеса, – сказал Филипп мрачно.

– Я решила, что вы соединяете бизнес и удовольствие.

– Удовольствие?! – Эти слова разъярили Филиппа еще больше, и его лицо побагровело. – Подожди минутку, позволь мне внести ясность. Ты думала, что я привез Мирей в Нью-Йорк, чтобы проводить время в приятном общении с ней? Это так? – Она кивнула, вид у нее был совершенно несчастный. – А вечера? Когда я был с тобой? Как же это возможно? – Он едва сдерживал свою ярость, и его французский акцент стал очень заметен.

– Я думала… – Она беспомощно остановилась. Она ничего не думала, в голове царил сплошной туман. – Я думала, что вы были с ней днем, а со мной по вечерам, – закончила Элизабет упавшим голосом.

Он окаменел, видимо пытаясь справиться со своими чувствами.

– Филипп, Филипп, прости меня…

Он прервал ее извинения резким, сердитым движением руки, и она замолчала, глядя на него снизу вверх своими огромными лучистыми глазами.

– Так вот как ты обо мне судишь, – проговорил он со зловещим спокойствием. – Ты считаешь, что я мог бы привезти одну женщину в Нью-Йорк на неделю, спать с ней, а затем развлекаться с другой по вечерам? – Теперь, когда он наглядно обрисовал ситуацию, она выглядела совершенно дикой, но именно так она себе ее воображала, перед тем как прийти сюда, и ей нечего было противопоставить его гневу и сарказму. – Скажи мне, Элизабет, ты думала именно так?

– Скорее всего, что так. – Она слабо покачала головой. – Но… но я не уверена… в самом деле… Вот почему я…

– …Вот почему ты пришла сюда сегодня, – закончил он; в его глазах горела ярость. – А я-то обрадовался, когда увидел тебя! Ну и дурак! Какой же я дурак!

– Я не хотела…

– Ни слова больше! – Теперь Элизабет испугалась по-настоящему. Она оскорбила его, обвинив в том, чего он никогда не совершал.

– Филипп…

– Я сказал ясно, миссис Элизабет Макафи! Ни слова больше, или я не ручаюсь за свои действия!

– Послушай меня, пожалуйста, – просила она жалобно, но его лицо оставалось твердым, как гранит, а поза выражала непреклонность.

– А ты слушала меня? – спросил он с горьким упреком, который поразил ее в самое сердце. – Когда я рассказал тебе о Клэр, поделившись самыми сокровенными чувствами, ты сразу же отдалилась, будто услышала от меня что-то неприличное. И даже тогда я винил в этом себя, полагая, что был слишком нетерпелив, в то время как ты не была готова воспринять чужие эмоции, оставаясь еще слишком ранимой после смерти своего мужа. Но дело не только в этом, – продолжал он. – Главное здесь – не тоска по давно умершему человеку и не твое нежелание вернуться назад, в мир живых. Ты не любишь меня! Более того, я убежден, что ты меня ненавидишь!

– Неправда! – Это слово прозвучало как тихая мольба, но его лицо не изменилось; напротив, он отступил на шаг и бросил на нее взгляд, полный боли и презрения, который она с трудом могла вынести.

– Ну вот, ты пришла и убедилась, – сказал Филидп, давая почувствовать, что разговор близится к концу. – Убедилась, что была не права. Я действительно много грешил в прошлом, и если ты постараешься, то сможешь раскопать многие из моих прежних грехов. Без сомнения, мне не избежать их и в будущем. Как я говорил раньше, я не святой, никогда им не был и вряд ли смогу быть.

Он был разъярен до предела. Элизабет едва стояла на ногах, неспособная более выдерживать поток его гневных излияний.

– Но это тебя не касается, – продолжал он. – Как ты справедливо заметила, я всего лишь брат мужа твоей сестры – не кровный родственник, а значит, для тебя никто. Нам даже нет нужды встречаться вновь. Я постараюсь не попадаться тебе на глаза, когда ты будешь во Франции навещать сестру. Это тебя устраивает?

– Нет… – Она хотела протянуть к нему руку, но побоялась, что он грубо оттолкнет ее, так велика была его ярость. – Я не хочу этого, поверь мне, Филипп. Позволь мне объяснить…

– Но я, я хочу этого! – отрезал он. – Прощайте, миссис Макафи!

Ей хотелось кричать и плакать, броситься вслед за ним и ползать у его ног – лишь бы заставить его понять. Но ничего из этого она не сделала, а просто побрела прочь. Она думала раньше, что прошла через худшее в своей жизни, когда открылась вся правда про Джона, но это было ничто по сравнению с той болью, которая теперь рвала ее на части.

Чувства, которые она испытывала к Джону, создав его идеальный образ в своем воображении, были бледной тенью эмоций, вызванных у нее Филиппом. Он стал ее сердцем, ее кровью, ее жизнью, и Элизабет чувствовала, что он уносит все это с собой, даже не повернув голову, чтобы бросить на нее прощальный взгляд.

Она издала громкий стон, не заботясь о том, что на нее обращают внимание окружающие, и пошла спотыкаясь к выходу. Элизабет мысленно возвращалась к их разговору, раз за разом прокручивая в памяти мучительные подробности, пока не почувствовала, что сердце ее готово разорваться от горя. Она не пыталась оправдать себя. Любые оправдания теперь не имели смысла. Он никогда не простит ее. Осознание этого породило в душе ужасное ощущение опустошенности. Никогда!

Элизабет медленно побрела к автостоянке аэропорта, где оставила свой автомобиль среди множества других. Уже сидя за рулем и мчась, забыв об опасности, по скоростному шоссе, она спрашивала себя, как же ей теперь жить дальше с таким грузом в душе…

* * *

– Элизабет? – Голос Луизы был тревожным и взволнованным. – Как хорошо, что я наконец дозвонилась до тебя. Я рассчитывала застать тебя в студии, но там сказали, что ты уже ушла домой.

– Что-нибудь с Джулией? – У Элизабет душа ушла в пятки.

– Нет, нет, пожалуйста, не беспокойся. Все прекрасно. – Хотя голос на другом конце провода звучал бодро, в нем проскальзывали нотки неуверенности.

– Роды начались? – быстро спросила Элизабет. – Я имею в виду…

– Нет сомнения, что ребенок родится в самые ближайшие часы, – проговорила Луиза гораздо спокойнее. – Хочешь, я позвоню тебе примерно через час, когда буду знать больше. Сейчас Джулию осматривают врачи…

– Нет. Я срочно вылетаю. Если почему-либо задержусь, то позвоню прямо в больницу. Вы останетесь с нею? – спросила она обеспокоено.

– Конечно, Элизабет. Не беспокойся, – быстро проговорила Луиза. – Джулия нам как дочь, и это ребенок Патрика. Мы позаботимся о ней. Она в полной безопасности.

– Спасибо, дорогая мадам де Сернэ. Я буду у вас так скоро, как сумею. Поцелуйте от меня Джулию.

Элизабет повесила трубку и несколько мгновений ошарашено смотрела на телефон, а затем схватила его опять и дрожащими пальцами стала набирать номер аэропорта. Ей невероятно повезло: кто-то только что сдал билет на вечерний рейс во Францию. Правда, до вылета оставалось очень мало времени и нужно было спешить. Она вызвала такси, побросала вещи в чемодан и позвонила ассистенту, торопливо дав ему указания на время своего отсутствия. Через полчаса после звонка Луизы она уже выходила из дому.

Во время сумасшедшей гонки в аэропорт, а затем стремительного рывка к трапу самолета она не имела времени для размышлений, но, оказавшись в просторном салоне воздушного лайнера и немного отдышавшись, Элизабет вновь начала думать о Джулии и, конечно, о высоком черноволосом французе, который клялся, что никогда больше на нее не взглянет.

Недели после отъезда Филиппа были ужасны. В первые несколько дней она пребывала в состоянии подавленности, совершенно выбитая из колеи всей чудовищностью размолвки. А затем душевная рана начала кровоточить, сначала медленно и вяло, но потом все обильнее, и боль, терзавшая ее, была столь велика, что заставляла всю ночь напролет ходить по квартире и стонать, обхватив голову руками.

Сознание того, что она сама разрушила полностью и безвозвратно все, что могла бы иметь, было невыносимо. Он не прилетел вместе с Мирей, значит, приехал именно к ней. Эта мысль сводила ее с ума. Теперь она потеряла шанс быть хоть в малой степени причастной к его жизни – из-за своего страха и трусости. То был страх, что история повторится и он покинет ее подобно Джону, и трусость, которая мешала ей увидеть реального Филиппа без призрака Джона за его плечами. В результате она не дала шанса ни себе, ни ему.

Но сейчас она должна была сконцентрироваться на Джулии. Когда самолет поднимался в воздух, Элизабет, слушая гул турбин, страстно желала, чтобы сестра уже за тысячи миль ощутила ее любовь и поддержку.

Никто не знал, как много значил для нее этот ребенок. Он отвел юную мать от края бездны, у которой стояла Джулия после гибели Патрика, устранил отчуждение между нею и семьей своего отца и обеспечил для нее любовь и обожание этой семьи, включая Катрин и ее детей, о которых Джулия часто упоминала в своих письмах и телефонных разговорах. Ничего не должно случиться с этим ребенком; он был слишком дорог, чтобы его потерять.

В течение долгих часов полета Элизабет посылала небу свои молитвы, неспособная заснуть или даже вздремнуть, несмотря на то что в течение минувших недель спала лишь урывками.

Когда она прибыла во Францию, то чувствовала себя словно выжатая тряпка. Глубокое уныние и плохие предчувствия не покидали ее в течение всего пути от аэропорта до больницы, расположенной в нескольких милях от замка де Сернэ. Было раннее утро, но июльское солнце уже озарило окрестности своими теплыми лучами. Такси, на котором ехала Элизабет, поглощало милю за милей, но окружающий пейзаж не привлекал ее внимания. В мыслях не было никого, кроме Джулии и того крошечного существа, которому предстояло появиться на свет.

Когда такси остановилось возле больницы, все у Элизабет внутри судорожно сжалось. Филипп говорил ей, что эта маленькая частная больница настолько хорошо оборудована, что ни в чем не уступает известным медицинским учреждениям, а кроме того, может похвастать лучшей во всей Франции акушеркой. Элизабет очень надеялась, что опытный консультант всю ночь оставался с ее сестрой.

Когда таксист вынул ее чемодан из багажника и она открыла сумочку, чтобы с ним расплатиться, мужская рука легла поверх ее руки.

– Не беспокойся, Элизабет, это я беру на себя. – Она улыбнулась господину де Сернэ, тронутая тем, что он специально ожидал, когда она подъедет. – Ну а теперь идем и проведаем Джулию.

– Как она?.. – Ее голос дрогнул; по лицу Жоржа ничего нельзя было понять. – С ней все хорошо?

– Я обещал ничего не говорить, но тебе сообщу по секрету: с ней все хорошо, даже очень. – Его лицо просияло, и в этот момент он стал так похож на Филиппа, когда тот улыбнулся ей при роковой встрече в аэровокзале, что она похолодела. – Пошли. Это прямо через холл и налево. Палата номер четыре.

Он слегка подтолкнул ее, так как она стояла в нерешительности, и в следующий момент они оказались в холле, где полы были застелены толстыми коврами, а запах цветов соперничал со слабым, но безошибочно узнаваемым запахом больницы.