Текст книги "Неосторожный шаг"

Автор книги: Фрида Митчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Выпейте это. – Элизабет не заметила, как они вошли в дом, но через минуту почувствовала себя лежащей на чем-то мягком и обнаружила, что пальцы ее руки сжимают стакан. – Выпейте, Элизабет, все до дна.

Ей удалось сделать несколько осторожных глотков крепкого напитка, прежде чем вновь откинуться на мягкую софу, куда Филипп положил ее. Слезы все еще струились из ее глаз.

– Теперь перестаньте плакать – уже хватит. Вы слышите меня, Элизабет?

Тон его голоса и ласковая теплота прикосновений, когда он взял ее руки в свои, подействовали на нее успокаивающе. Рыдания начали стихать, превратившись в короткие всхлипывания, а затем в беззвучную дрожь.

– Ну вот. Все прошло. Побудьте пока здесь, не уходите, а я схожу за чашкой кофе, согласны?

Элизабет с трудом открыла припухшие веки, смутно сознавая, что выглядит, должно быть, столь же плохо, как себя чувствует. Она никогда не умела плакать красиво, даже слезами радости. Ее нос всегда становился красным, глаза опухали, а лицо покрывалось пятнами.

– Простите меня. – Эти слова сопровождались последним, одиноким всхлипыванием. – Я не хотела этого. Я не хотела…

– Это мне следует извиниться. Я был тупым и неуклюжим и говорил о вещах, которых не должен был касаться.

– Нет. – Она посмотрела на него пришибленно, так как нотка раскаяния в его тихом, почти ласковом голосе вновь усилила ее страдание. – Это моя вина. Я не знаю, почему так повела себя. Вы, должно быть, думаете, что я сумасшедшая, безумная.

– Элизабет, показывать свои чувства не преступление. Вы понимаете это?

– Знаю. – Хоть бы он надел что-нибудь на себя, мысленно молила она. Элизабет знала, что у французов мало что запрещено, что натуризм весьма обычен на французских пляжах, но в данный момент его полное пренебрежение к своей наготе породило для нее серьезные проблемы, – и он еще хотел говорить о чувствах!

– Нет, вы этого не знаете. Вы как осторожная устрица в море жизни – изо всех сил держитесь за свою раковину.

– А что происходит, когда устрицу вынуждают покинуть свою раковину? – спросила Элизабет. – Она теряет все!

– И это все, что вы чувствуете? – проговорил он медленно. – То есть, если вы откроетесь, начнете жить опять, вы потеряете все во второй раз?

Он не понимал – она видела, что он не понимал. Но, несмотря на это, он был так близок к истине! Элизабет пристально и с тревогой смотрела на него широко распахнутыми фиолетово-синими глазами.

Филипп медленно покачал головой и вышел из комнаты.

Был ли он действительно озабочен ее чувствами ради нее самой или все это внимание имело конечной целью затащить ее в постель? – спрашивала она себя. Филипп не делал секрета из того, кем был и какой образ жизни вел.

Филипп вернулся, неся поднос с кофе, на нем были надеты черные джинсы, но торс оставался открытым, а ступни ног босыми. И хотя вид его мускулистой груди по-прежнему будоражил ее чувства, это было лучше, чем иметь перед глазами все его великолепное тело. Он не проронил ни слова, только передал ей кофе, но Элизабет чувствовала его внимательный взгляд на своем бледном лице с того момента, как он вошел в комнату.

Наполнив свою чашку, Филипп уселся рядом с ней, и, когда она попыталась спустить ноги на пол, он помешал ей сделать это, положив руку на одеяло, которым они были прикрыты.

– Не двигайтесь, все нормально.

Его рука осталась лежать на ее ноге недалеко от бедра, и, хотя одеяло препятствовало прямому контакту, прикосновение было обжигающим как огонь. Она ожидала дальнейших расспросов, возможно, продолжения сцены обольщения, но пока они мирно сидели в тихой, уютной комнате, освещенной неярким светом, и он пил кофе молча, очевидно погрузившись в свои собственные мысли.

Его чеканный профиль был от нее лишь на расстоянии фута, и ей доставляло удовольствие смотреть на него. После купания его волосы сбились на лоб непокорными, черными как смоль завитками. Как бы она хотела, чтобы все сложилось иначе. Как хорошо было бы встретить его несколько лет тому назад, до Джона, когда она еще не утратила способность верить в любовь и счастье.

Что за мысли приходят ей в голову? Какая разница, когда она могла его встретить, – он всегда был таким, как сейчас. Так же, как и Джон, он никогда не был мужчиной в «домашних тапочках». Сколько раз можно повторять одну и ту же ошибку.

Это умозаключение заставило ее внезапно спустить ноги на пол, сбросив его руку, и затем подняться, не снимая одеяла.

– Я сейчас пойду и переоденусь, если не возражаете.

– Конечно. – Филипп тоже поднялся. В тоне его голоса чувствовалось недовольство, но в глазах промелькнула улыбка. – Вы смотритесь в этом одеяле замечательно, как маленький испуганный ребенок, – сказал он мягко.

– Неужели? – Ей не нравилась его улыбка; ей все в нем не нравилось. Она не могла представить какого-нибудь мужчину, говорившего подобные слова Мирей. Рыжеволосая красавица была женщиной до кончиков ногтей, независимо от того, чем было покрыто ее совершенное тело.

– Элизабет… – И тут его голос изменился, стал низким и глуховатым. Он привлек ее к себе, с нежностью заглядывая в глаза. – Вы согрелись теперь?

– Да… – Согрелась? Она была в огне, ее мысли беспомощно смешались, когда его руки проникли под одеяло и скользнули вдоль ее тела медленным, ласкающим движением, что мгновенно вызвало у нее прилив горячей истомы, захлестнувшей ее тело. Она ждала этого! Мысль пронзила ее словно молния: она ждала этого мгновения, желала его…

– Не знаю, как вы пробуждаете во мне такое желание, – пробормотал он хрипло. – О, Элизабет…

Их губы соединились, и с этого момента все связные мысли оборвались. Одеяло соскользнуло на пол, но она едва обратила на это внимание, хотя теперь между ними не было никакой преграды, кроме миниатюрного купальника из черного шелка.

Однако теперь это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме безумного наслаждения, которое она испытывала. Поцелуй был долгим и глубоким вторжением его чувственного языка в нежные, тайные закоулки ее полуоткрытого рта. Его руки продолжали блуждать по ее бархатистой коже. Элизабет чувствовала, как набухают и делаются упругими ее груди, соски становятся твердыми под быстрыми и нежными прикосновениями пальцев Филиппа.

– Я не могу поверить в то, что вы со мною делаете… – Знойный французский акцент добавил еще очарования его ласкам. – Вы невероятны, невероятны…

Его поцелуи продолжали оставаться все такими же обжигающими, когда он, оторвавшись от ее губ, стал целовать шею Элизабет, а затем спустился ниже, туда, где под тонкой тканью купальника напряглись ее груди. Тонкие бретельки он спустил с ее плеч, и ощущение его горячих губ на тяжелых округлостях ее грудей было неописуемо прекрасно.

Она не подозревала, что может испытывать такие чувства. Сочетание яростного мужского натиска и нежной любовной игры превратило ее в одно трепещущее беспомощное воплощение чувственности. Ее пальцы блуждали теперь в его волосах, и, когда он вновь поднял голову, Элизабет осознала, что бормочет прямо ему в лицо какие-то бессвязные мольбы и оправдания. Но сейчас она могла контролировать свой разум так же слабо, как и свое тело. Она была словно в дурмане и не имела представления, чем все это обернется. Но вдруг он отстранил ее от себя. Открыв глаза и встретившись с его взглядом, она замерла в недоумении.

– Еще мгновение, и я не смог бы остановиться. Ты понимаешь, о чем я говорю? Хочешь ты или нет, я буду обладать тобой. Я, Филипп де Сернэ, а не какая-то тень, живущая в твоем воображении. Послушай меня, Элизабет…

Слушать его? Она отшатнулась, покачиваясь и густо краснея, когда начала постигать смысл его слов.

– Что бы ни соединяло вас с вашим мужем, как бы вы ни любили его, он не будет словно призрак витать над нашим союзом. Я этого не потерплю.

– Я… – Она попыталась говорить, как-то выразить ему свои чувства, но разум и тело отказывались повиноваться, а взгляд блуждал, избегая его взгляда, пока она старалась собрать воедино свои мысли.

– Посмотри на меня! Я живой. Я из плоти и крови и способен на сильное чувство. – Он взял ее обмякшую руку и приложил к своей груди. – Послушай…

– Не надо. – Она съежилась, испуганная выражением его лица.

– Я хочу тебя, Элизабет. – Голос Филиппа был сдавленным и напряженным. – Я желаю тебя так страстно, что мог бы не устоять перед соблазном, но платить за свою слабость потерей самоуважения не хочу.

Он взял ее за плечи, молча провел через внутренний дворик в комнату для переодевания и почти втолкнул ее внутрь. Затем, повернулся, чтобы уйти.

– Филипп! – Она была совершенно сбита с толку таким неожиданным ходом событий.

– Одевайся, Элизабет. – Он уже опять держал чувства полностью под контролем. – Я буду ждать в машине.

7

– Ты сегодня уезжаешь? Но почему?

Элизабет потянулась через маленький столик, стоявший на балконе их комнаты, и взяла руки сестры в свои, увидев разочарование, написанное на ее лице.

– Мне нужно возвращаться на работу, Джулия, – сказала она спокойно. – Де Сернэ был очень добры ко мне, но прошло уже почти три недели, и есть множество желающих занять мое место – ты знаешь, какие нравы существуют в мире телевидения. Ты счастлива здесь, все уладилось, только в этом я и хотела убедиться перед отъездом. Теперь мне нет необходимости тут оставаться.

– Мне будет не хватать тебя. – Голос Джулии прозвучал уныло.

– Но ты ведь знала, что я не смогу остаться насовсем. – Элизабет сжала руки сестры. – Все произошло настолько неожиданно, не правда ли? Ты так хорошо поладила с Луизой и Катрин. К тому же пройдет совсем немного времени, и я приеду повидать своего маленького племянника или племянницу.

– Да, знаю. – Джулия вздохнула. – Я так благодарна тебе за то, что ты приехала сюда, вместо того чтобы сразу вернуться в Америку. Это так помогло мне!

Но не мне, с горечью и болью подумала Элизабет…

Когда Филипп привез ее обратно в замок предыдущей ночью, она ожидала, что он здесь задержится, но он вышел из машины только для того, чтобы открыть ей дверцу и проводить до порога, а затем повернулся, чтобы уйти.

– Куда вы уезжаете? – Ее голос зазвенел от удивления.

– Домой. – Он обернулся на полпути к машине. – К себе домой.

– Но… – Не собирался же он уйти просто так? Уйти, не поставив все на свои места? – Я думаю… – Она вновь остановилась. Горящий взгляд карих глаз не располагал к беседе.

– Так что ты думаешь? – спросил он, подойдя к ней вплотную. – Что я буду умолять тебя, не так ли?

– Умолять? – Элизабет отступила назад. – Я не знаю, что вы хотите этим сказать.

– Не знаешь? – Он смотрел на нее пристально прищурившись; его лицо было едва различимо при лунном свете. – Возможно, так оно и есть, моя английская леди, но меня это уже не волнует. Ты ясно дала мне понять, каковы твои чувства, и в отличие от многих других представителей моего пола я не собираюсь биться головой о стену.

– Биться головой?.. – Она все еще смотрела на него в замешательстве, когда он тяжело и с досадой вздохнул, затем подался вперед и поцеловал ее – крепко, до боли, выражая этим поцелуем все обуревавшие его чувства. Через секунду он повернулся и зашагал к машине. Двигатель заработал сразу же, и почти в тот же самый момент «феррари» рванулся с места, стремительно описал дугу, так что взвизгнули шины, и помчался по аллее прочь, а Элизабет осталась стоять в дверях, чувствуя себя обессиленной и одинокой.

Этим чувствам на смену вскоре пришло множество других. Замешательство, горечь, ярость, боль, негодование… Список можно было продолжать до бесконечности. Он сердит на нее, это более чем очевидно. А почему? Потому что она не переспала с ним! Тут все просто. А почему он не добился своего? Потому что прекратил свои любовные домогательства.

Филипп мог бы овладеть ею там, в своем доме, и она не стала бы его останавливать, и он знал это. Знал определенно. И если уж говорить начистоту, как он смел винить ее в том, что вечер закончился так скверно? Это он остановился, именно он начал говорить Бог знает о чем, а потом ее же во всем и обвинил, действуя так, будто она его спровоцировала и при этом еще требовала извинений, требовала, чтобы он умоял ее. Как он смел? Как он смел так с ней обойтись?

Потом, когда она лежала свернувшись калачиком в постели, слушая ритмичное дыхание спящей сестры, нервное напряжение сменилось слезами. Это были бурные, горячие слезы, от которых горело лицо и щипало в глазах. А позже, когда за окном начался розовато-серый рассвет, она поняла, что должна покинуть этот дом и оказаться как можно дальше от Филиппа де Сернэ. Немедленно…

– Каким образом ты собираешься возвращаться?

Вздрогнув, она вернулась в реальность и, заставив себя как можно беззаботнее улыбнуться Джулии, ответила:

– На самолете. Это удобнее и займет меньше времени. Я заказала такси на одиннадцать часов.

– Организовано как всегда четко, – промолвила Джулия.

– Так и должно быть, разве я не права? – В ее словах прозвучала горькая нотка. С тех пор как умерли их родители и Элизабет взяла на себя роль и матери и отца, все жизненно важные решения приходилось принимать ей. И хотя она не возражала против этой роли, признавая, что тихая, робкая по натуре Джулия неспособна справляться с возникающими сложными проблемами, ответственность по временам была огромной. А после смерти Джона справляться с нею стало намного труднее – подчас бесконечно трудно, – поскольку теперь она сама сомневалась во всем, почти утратив веру в себя.

Джулия понимающе улыбнулась.

– Теперь приходит пора мне делать кое-что по собственной инициативе, не так ли? Особенно если учесть, что скоро у меня будет маленький. Патрик всегда говорил, что я способна на гораздо большее, чем себе представляю, нужно только немного встряхнуться.

– Он был прав. – Элизабет встала и, обойдя маленький стол, подошла к сестре, чтобы обнять ее. – Но не встряхивай себя слишком сильно в твоем положении, – добавила она с кислой улыбкой. – Смотри на вещи проще, и все будет прекрасно. – Она вдруг почувствовала, словно тяжелый груз упал с ее плеч. Если бы Джулия начала думать и действовать в том же духе, то в будущем это принесло бы только пользу ей и ее ребенку.

Однако другой тяжелый груз прочно оставался на своем месте. Этим грузом был Филипп де Сернэ, образ которого стоял перед ее глазами.

Такси подъехало к дому де Сернэ точно в одиннадцать, и Элизабет оказалась в плен объятий и поцелуев Джулии, Луизы и Катрин. Пьер уже уехал на виноградники. Дочери Пьера не желали отпускать свою новую подругу, долго обнимали, целовали и требовали дать обещание, что она скрро вернется.

– Я приеду, когда родится ваша кузина или кузен, – заверила их Элизабет, усаживаясь в машину.

Ее глаза блестели от слез, настолько она была растрогана проявлением нежных чувств со стороны этих кудрявых большеглазых ангелочков. Они дружно закивали от удовольствия, когда мать перевела им ее слова. Когда такси тронулось, она продолжала махать им рукой из окна машины, а потом, когда они исчезли из виду, Элизабет откинулась на спинку сиденья, и волна горестных размышлений вновь нахлынула на нее.

Она была сбита с толку, обескуражена и несчастна. К тому же где-то в глубине души она чувствовала, что была несправедлива к Филиппу, хотя не понимала, почему возникло это чувство. Он знал, что она не объект для легкой кратковременной связи, – это впечатление не могло измениться внезапно. И она была честна с ним… почти. Когда Филипп вдруг решил, что она все еще любит Джона, то она не открыла ему всю правду, так как считала, что это ничего не изменит.

Молодая женщина скорчилась на заднем сиденье, обхватив себя руками. Боль, порождаемая ее мыслями, ощущалась почти физически. Она ничего не могла с этим поделать. Ужасное чувство подавленности и опустошенности продолжало терзать ее, и никто не был в силах облегчить эти страдания, взять на себя хотя бы часть ее ноши.

* * *

Вернувшись в, Штаты, Элизабет с ходу окунулась в суету телевизионной жизни, словно никуда не уезжала, хотя даже среди невероятного столпотворения и бедлама она по-прежнему ощущала в груди глухую неотступную боль. Она работала каждый вечер допоздна, покидая студию только тогда, когда готова была упасть от изнеможения, зная, что это единственная возможности заснуть.

Но все равно Элизабет просыпалась каждое утро с рассветом. Я счастлива, счастлива, твердила она, глядя на себя в зеркало, перед тем как уйти на работу. Счастлива и довольна тем образом жизни, который веду. Голубоглазое отражение не спорило, но в тот момент, когда она отворачивалась от зеркала, ее взгляд всегда был затуманен слезами.

Она звонила Джулии три или четыре раза в неделю и убеждалась, что дела ее сестры идут хорошо.

Прошло уже четыре недели с тех пор, как она вернулась в, Штаты. Однажды утром, открыв конверт, где были фотографии со вчерашнего показа модной одежды, и собираясь поработать с ними для телепередачи, Элизабет увидела холодное, неулыбчивое лицо Мирей, смотревшее на нее со снимка. Она сидела, уставившись на рыжеволосую красавицу целую минуту, а затем вызвала своего ассистента, который и подтвердил, что все манекенщицы находятся здесь, в Штатах.

– Это вчерашнее шоу топ-моделей?

– Да. – Ассистент стоял возле ее стола. – Что-нибудь не так? Вам не нравятся снимки?..

– Нет, нет, фотографии отличные, – ответила она рассеянно. – Вы говорите, что девушки находятся здесь уже неделю – все до единой?

– Так оно и есть. – Он посмотрел на нее озадаченно.

– Хорошо, спасибо!

Элизабет сидела, разглядывая фотографии еще целую минуту. Каким-то непостижимым образом она ощущала, что рыжая француженка вторглась в ее мир не случайно.

Она все еще думала об этом, когда в тот вечер вернулась домой, и, поставив свой маленький автомобиль в подземный гараж, направлялась через холл к себе на этаж.

– Миссис Макафи! – Одетый в униформу охранник окликнул ее, когда она собиралась войти в лифт. – Там вас один джентльмен дожидается уже три часа.

То ли под впечатлением того, что Мирей оказалась в Штатах, то ли потому, что Филипп постоянно присутствовал в мыслях Элизабет с тех пор, как она покинула Францию, но, когда она вошла в квартиру и увидела его стоящим возле кофейного стола, ее удивление не было столь велико, как можно было ожидать.

– Привет! – Голос был низким и вкрадчивым, с той чуть заметной дразнящей ноткой, которая ей так хорошо запомнилась.

Филипп выглядел великолепно. Да и почему бы ему так не выглядеть. Он наверняка сопровождает Мирей и наслаждается ее обществом ежеминутно, если судить по его самодовольной улыбке.

– Филипп! Какой приятный сюрприз! – Она заставила себя двинуться ему навстречу, протягивая руку и с большим трудом изображая вежливую улыбку. – Что принесло вас на мою голову?

– Бизнес. Говорят, что удача приходит к тем, кто ждет, а я ждал! – Игнорируя протянутую руку, он заключил ее в объятия и крепко поцеловал тем долгим, страстным поцелуем, от которого замирает сердце. – Где ты была? Уже десятый час.

– Работала. – Ее самообладание держалось на волоске. – Вам следовало сообщить о своем приезде. Я говорила Джулии, что очень занята и часто задерживаюсь на работе.

– Возможно, что я не сделал этого по той же причине, – сказал он с легким ехидством.

Это «возможно» могло означать, что Филипп нанес ей визит, когда Мирей была занята. Он пытается совместить два удовольствия, подумала она с недовольством. Его видно насквозь. Она бы не возражала, если бы он просто навестил ее как деверь Джулии, но поцелуй говорил о том, что он рассчитывает на гораздо большее, чем родственное гостеприимство.

– Как долго вы здесь пробудете? – спросила она осторожно.

– А сколько бы ты хотела? – задал он встречный вопрос.

– Филипп… – Она сделала паузу, чтобы сдержать раздражение, которое грозило вырваться наружу, хотя она вряд ли имела право на подобное чувство Филипп был вольным стрелком и никогда не претендовал на иную роль, поэтому ей не в чем было его винить. Все, что ей оставалось делать, так это быть любезной в течение часа или двух, пока он не уйдет, вероятно, на встречу с Мирей. До этого она должна обходиться с ним вежливо, в то же время твердо соблюдая дистанцию. Только от нее зависело, какой задать тон. – Филипп, мне нужен прямой ответ! – Она смягчила слова дежурной улыбкой.

– Я здесь на пять дней, Элизабет. – Его смуглое лицо было непроницаемо. Как раз столько же времени продлится показ моделей, подумала она.

– И какой именно бизнес забросил вас в Нью-Йорк?

– Мне нужно было уточнить детали нового контракта с одним из наших виноторговцев, который недавно принял дела от предшественника, – сказал он. – Я мог бы уладить все по телефону, но бизнес всегда лучше делать лицом к лицу. Кроме того… я хотел провести несколько дней вдали от надоевших виноградников, и Америка в этом отношении представляется наилучшим местом.

Ну он уж точно не лгал – следует отдать ему должное, отметила она про себя. Элизабет нисколько не сомневалась в его правдивости, когда он ссылался на деловую встречу с коммерческим агентом, но оставалось непонятным, почему Америка была «наилучшим местом».

Красивое кошачье лицо Мирей возникло у Элизабет перед глазами, и ее улыбка стала мрачной, когда она повела его в большую гостиную. Она дала ему шанс внести ясность в их отношения, но если он не хочет быть до конца искренним, – его дело. Слава Богу, что она увидела сегодня эти фотографии, а иначе могла бы подумать – Элизабет внутренне содрогнулась при этой мысли, – что он приехал сюда ради нее.

Осознание того, что она опять могла оказаться в дураках, сделало ее лицо неприветливым, и Элизабет хмуро смотрела на него, пока он оглядывал комнату. Когда она въехала сюда, квартира уже была обставлена в нейтральных синевато-серых тонах. Элизабет ничего не добавила от себя, не имея желания сделать интерьеры индивидуальными.

Когда она жила с Джоном, их окружали яркие теплые тона. Она любила ткани сочных расцветок и с их помощью старалась придать своему жилищу уютный и красивый вид. Но когда семейное счастье рухнуло, что-то внутри у нее надломилось. С тех пор она безотчетно пыталась подавить всякое желание свить себе собственное гнездышко, но Филипп, оглядывая безупречный, но безликий интерьер, несомненно, удивлялся его пуританской скромности.

– Квартира уже была меблирована, когда я сюда въехала. – Она немедленно ощутила досаду из-за того, что ей приходится давать ему какие-то объяснения, а когда он повернулся и посмотрел на нее, то почувствовала в его взгляде что-то вроде жалости. – Я нахожу этот интерьер успокаивающим, – добавила она.

– Да. – Он неторопливо кивнул. – Это успокаивает после всей суматохи, царящей снаружи, не так ли?

– Да, конечно. – Ее щеки теперь горели. Все внутри у нее сжалось в один большой комок. Почему он не может оставить ее в покое? Она не хотела, чтобы он был здесь, не хотела, чтобы он стоял поблизости и обшаривал все вокруг проницательным взглядом. Зачем он пришел, в конце концов? Неужели ему не хватает такой яркой женщины, как Мирей? – Кофе? – бросила она через плечо. – Бокал вина? Или, может быть, чего-нибудь покрепче? – Она решилась повернуться к нему лицом. Он принес в ее замкнутый мирок нечто такое, что не поддавалось определению, но словно насыщало атмосферу электричеством и порождало у нее целый рой противоречивых чувств.

– Лучше всего вина. – Филипп продолжал наблюдать за ней, когда она открывала холодильник и извлекала с нижней полки бутылку. – Ты уже поела? – спросил он небрежно, когда она доставала бокалы из маленького шкафчика над длинным широким баром.

– Поела? – Элизабет уставилась на него так, будто он обратился к ней на иностранном языке, а не на вполне приличном английском.

– Поела. – Он повторил это слово с терпением, которое показалось ей почти оскорбительным. – Ну знаешь, с помощью ножа, вилки и ложки, которые ты держишь в руках, поднося пищу ко рту…

– Спасибо, я знаю, как едят. – Она мрачно посмотрела на него и тут же отступила назад, когда он ответил ей таким же взглядом.

– Тогда могла бы просто сказать: «да» или «нет». Ты боязлива, как котенок. Что ты думаешь, я собираюсь делать? Наброситься на тебя и взять прямо здесь и сейчас, на полу?

– Не будьте…

– Не смей использовать это слово опять! – перебил он раздраженно. – Меня никогда в жизни не называли смешным, пока я не встретил тебя. Но ты и вправду заставляешь меня чувствовать себя смешным! – проговорил он с яростью. – Смешным, потому что взял на себя труд прийти сюда, потому что беспокоюсь о том, как ты живешь, потому что хотел видеть тебя. Я ни секунды не надеялся, что буду принят с распростертыми объятиями, но рассчитывал хотя бы на учтивость…

– Я была учтивой! – Отповедь Филиппа настолько задела ее, что она позволила себе резкость, о которой сразу же пожалела.

– Ах, благодарю вас, большое спасибо, – проговорил он с сарказмом. – Тот факт, что ты ходячее каменное изваяние, должен помочь мне чувствовать себя хорошо?

– Не помню, чтобы я собиралась заставить вас хорошо себя чувствовать, – сказала она холодно, тогда как ее сердце колотилось с такой силой, что он, должно быть, слышал его удары. Для этого существует Мирей, подумала она с горечью.

– Не помнишь? – Внезапно она почувствовала угрозу – в каждой линии его большого тела проступало скрытое напряжение, а темные глаза загорелись мрачным огнем. – Ну, возможно, это моя задача – заставить нас обоих чувствовать себя хорошо. Как ты смотришь на небольшой сеанс любовной терапии?

Элизабет открыла было рот, чтобы выпалить ответ, но в тот же момент он шагнул к ней и запечатал ее уста поцелуем, в котором были и ярость и отчаяние. Она пыталась освободиться, но Филипп словно не замечал ее сопротивления, непрерывно усиливая свой натиск и не давая ее губам выскользнуть из-под его рта. А затем это произошло вновь: мягкое, но неодолимое подчинение ее воли и тела его желанию.

Она полностью потеряла контроль над собой. Ее глаза были закрыты, лицо выражало состояние транса, а тело красноречиво демонстрировало свои желания. Она хотела этого – хотела отдаться ему полностью, готовая на самые интимные ласки.

– На сегодня достаточно. – Элизабет не могла поверить, что он опять отстранил ее от себя! Опять! Когда ее глаза изумленно остановились на его, словно высеченном из камня лице, она была абсолютно неспособна говорить, а унижение и стыд, испытанные ею, были таковы, что она совершенно не заметила, как дрожали его руки, когда он торопливо приводил в порядок ее одежду. – Теперь мы выпьем по бокалу вина и решим, в какой ресторан мне тебя повести. Не так ли?

– Нет. – Молодая женщина недоверчиво посмотрела на него. Неужели он действительно думал, что она пойдет с ним? После того, как он себя вел с ней? После того, как он отверг ее во второй раз? Тем более еще и Мирей маячила где-то на заднем плане, словно женщина-вамп, жаждущая крови… – Я не пошла бы с вами, будь вы даже единственным мужчиной на Земле, – бросила она запальчиво.

– Немного резко, но я понял твой намек. – Он улыбнулся, видимо, ничуть не обидевшись. – В таком случае, мы посидим здесь. Я сделаю заказ по телефону.

– Я не собираюсь проводить вечер с вами…

– А что ты делаешь сейчас, моя милая маленькая английская сосулька? – произнес он вкрадчиво. – И нет нужды быть такой сердитой из-за того, что мои чувства нашли в тебе столь красноречивый отклик. Наслаждаться радостями любви – не преступление, уверяю тебя. И однажды, когда я буду знать, что именно меня ты видишь перед собой, именно мой голос слышишь, я не остановлюсь. Ты понимаешь?

Нет, она не понимала и смотрела на него беспомощно. Было ясно, что он не намерен уходить, и Элизабет уже была готова вызвать охранника, чтобы выдворить нежеланного гостя, но пребывала в нерешительности, не зная, что может случиться из этой затеи. Филипп де Сернэ не относился к числу тех людей, которых можно заставить сделать что-то против их воли.

– Вы наглец, – только и сказала она, примиряясь со своей участью.

– А ты очень ребячлива. – Он взглянул на нее с мягкой усмешкой, его настроение и уверенность в себе заметно повысились после любовной атаки. – Я действительно не знаю, отшлепать тебя или приласкать.

– Вам не стоит пробовать ни того, ни другого, – сказала она торопливо.

– Не искушай меня, Элизабет, и никогда не бросай подобный вызов мужчине, который ведет себя как рыцарь, что весьма ново для него и к тому же нелегко ему дается, – сказал он с ироничным спокойствием. – А теперь, где твоя телефонная книга? Я позвоню, чтобы сюда доставили разные вкусные блюда. Ты предпочитаешь китайские, итальянские, индийские?..

– Нет. – Едва Филипп открыл рот, чтобы продолжить, она вновь торопливо заговорила: – Вы думаете, я неумеха? Я могу приготовить что-нибудь, если вы настаиваете на том, чтобы остаться. В конце концов, ваша семья заботится о Джулии и я обязана…

– Не самое любезное приглашение из тех, что я когда-либо получал, – сказал он с прежней иронией, – но это уже кое-что. И пока ты будешь готовить, я пойду и достану приличного вина. – Он поднял бутылку дешевого белого вина, которую она извлекла из холодильника, и взглянул на нее почти с ужасом. – Ты предпочитаешь красное или белое?

– Белое… или красное. Все равно. Выбор за вами. – Она была взволнована и запиналась. Элизабет могла сколько угодно пенять на себя, за то, что позволила ему получить столь большую власть над ее чувствами, но тем не менее ничего не могла с этим поделать. Каждый нерв у нее был натянут как струна, а дрожь возбуждения, которая прокатывалась по спине, и гулкие удары сердца предательски выдавали желания ее тела.

* * *

Удивительно, но вопреки ее душевному состоянию, мясное суфле вышло отличным, так же как и гарнир из овощей. Вино, которое выбрал Филипп, было густым, ароматным и крепким, и хотя на десерт был только слоеный фруктовый пудинг, он оказался превосходным на вкус.

Элизабет была рада, что сходила в магазин накануне. Филипп вел свое домашнее хозяйство в одиночку и потому, наверняка мог оценить ее кулинарные способности. Да и она выглядела организованной, деятельной и к тому же независимой. Похоже, все подтверждает ее имидж преуспевающей деловой женщины.

– Разве я мог знать, что ты готовишь божественно? – заметил Филипп бархатным голосом, когда она собиралась положить ему, по его просьбе, еще одну порцию пудинга.

– Разумеется, не могли.

– Но должен был бы догадаться. – Он оглядел ее критически. – В самом деле. Возможно, здесь применима старая пословица насчет того, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?

– Думаю, здесь ошибка по части анатомии, – сказала она ехидно. – Насколько мне известно, устремления большинства мужчин направлены несколько ниже.