Текст книги "Первый гром и первая любовь"

Автор книги: Фрида Суслопарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Санько спал на боку неспокойно, ворочался во сне. У него было тонкое, подвижное лицо и темные, волнистые, как у девочки, волосы.

Малыши, Тимка и Грыцько, блаженно почмокивали во сне пухлыми губами.

Павло еще раз обвел всех взглядом, надел кепочку и сказал:

– Забираем!

– Мы за дитями, – пояснила Наталка, – мы из города все им привезли обувку, костюмчики. Павло расчет получил на заводе, так мы уж зараз все и купили. Мы их заберем!

– Сейчас? – растерянно спросила Дина. Ей стало и радостно и почему-то страшно. – Но ведь они спят! И потом, мы же решили, они останутся... до конца... Но как хотите, берите сейчас. Или, может, утром?

– Зараз! – отрезал Павло.

– Будить?

– Постой, – остановила ее Наталка, – мы, Дино, посоветовалися и порешили, нехай уж будут с нами. Как свои. Павло их запишет на себя. Как своих детей.

– Родных! – снова отрезал Павло.

– Усыновляем, значит!

– Ой, хлопчики очень хорошие. А насчет хлеба так не сомневайтесь. Уже есть решение... – сказала Дина.

– Мы вранци заберем их, сладко спят, – посмотрела Наталка на мужа. Тот кивнул.

Когда выходили, она не утерпела и шепнула Дине:

– Вот он у меня какой. Сам горя хлебнул, так сочувствует.

...Утром, прощаясь с ребятами, Дина разревелась. Она плакала не таясь, вопреки всем педагогическим правилам, и вместе с ней плакали уходящие и остающиеся дети. Дина хотела сказать, что все хорошо и нужно радоваться, но не могла вымолвить ни единого словечка.

Эту картину застал Женя Грудский, который, прослышав от Петренко о решении Наталки и ее мужа взять сирот, прибежал в ясли, чтобы сообщить радостную весть Дине.

– Вы чего плачете? – удивился он.

Дина попыталась улыбнуться сквозь слезы.

– Жалко... мне их жал... ко...

– Кого тебе жалко?

– Брати-ков.

Она вдруг ткнулась мокрым носом в Женино плечо. А он машинально гладил ее волосы, успокаивая, как маленькую.

По улице уходили шестеро. Павло держал за руки Юрка и Санька, а Наталка вела Тимку и Грыцька. Островерхие тополя приветливо шелестели.

– Пошли до своей хаты, – сказала рыженькая Ленка. – А ну, кто в гуси-лебеди? Бежим на лужок!

И вся ватага с невысохшими еще от слез глазами бросилась за ней.

– Ну а ты что будешь делать? – ласково спросил Женя. – Глупая ты девчонка!

Дина всхлипнула в последний раз и принялась утирать глаза.

– Посидим, – сказал Женя. Он сел на бревно и притянул к себе Дину.

– Знаешь, Дина, я сейчас даже немножко завидую им.

– Юрко будет прибегать ко мне...

– Конечно, будет! Ну, выше нос! И не киснуть! Вот так-то лучше. Расставания, Дина, только начинаются...

– Я не хочу... И с тобой не хочу... расставаться. Мне так не хватало тебя в эти дни, Женя!

– Динка! Правда?

– Но ведь ты... тебе нужно здесь остаться?

– Ерунда, здесь, там. Главное – мы с тобой, как мы с тобой решим, поняла?

...Еще жарко припекало полуденное солнце, но все студеней становились вечера, а поутру долго не высыхала роса, и остывшая за ночь земля обжигала ступни, когда Дина выбегала с ведрами к реке. Побурела листва, пожухла трава во дворе, тончайшей паутиной плела осень свои кружева.

Знакомая беленькая мазанка встретила Дину с Оксаной приветливо распахнутыми ставнями и дверьми. Завидев девочек, Ангелина выбежала навстречу.

– Ой, гостюшки жданные, милые, – заговорила она, – заходьте до мене, заходьте!

Оксана очень серьезно и внимательно оглядывала все вокруг. Хата была мала, и окошки маленькие, на беленых стенах вышитые рушники, глиняный пол застелен камышом в углу на лавке горка подушек, стеганое одеяло... Оксана подошла и ладошкой попробовала, одеяло сжалось, а потом расправилось, как живое...

– Оце гусят держала, так наскубыла пуху, – радостно говорила Ангелина, – а туточки у меня погребец, а тут хатына.

Хатына тоже сияла чистотой, и в ней было уютно, на полках сложены чисто выстиранные мешки, половики, в больших глиняных макитрах что-то уже было напасено на зиму, пахло укропом, чесноком.

Вернулись в хату. Ангелина все говорила и говорила, боясь, что Оксана запросится домой и здесь ей не понравится. Девочка залезла на лавку, взяла со стола яблоко и принялась грызть его.

– Кушай, кушай, доню, – обрадовалась Ангелина, – вот и сливки и грушки... Думала, засохнут, а поспели, да какие солодкие, бери и ты, Динко, ешь...

Платок сполз с головы Ангелины, гладко зачесанные, без единой сединки волосы, были скручены на затылке. Оживленная Ангелина выглядела совсем молодой и красивой.

"А вдруг она еще замуж пойдет? – подумала Дина. – Явится в хату чужой злой мужик, станет обижать Оксану, будет тут дымить самосадом, распоряжаться".

– А вы, тетка Ангелина, замуж пойдете? – спросила Дина.

– Что ты, Дина! Стара я уже, – невесело усмехнулась Ангелина.

Дина облегченно вздохнула. "Действительно, – подумала она, – если Ангелина до сих пор оставалась одна, то зачем она, взяв Оксанку, задумает замуж идти?"

– Ну что, Оксанко, хочешь жить в этой хатке с теткой Ангелиной? спросила Дина девочку.

– Заживем с тобою удвох?

Но Оксана уронила огрызок яблока и бросилась к Дине. Уткнулась ей в колени.

– Не хочу! Не хочу! Не хочу!

Ангелина горестно всплеснула руками.

– Не надо, Оксана, успокойся. Пойдем домой... – сказала Дина.

Когда выходили, Дина шепнула:

– Ничего, время еще есть. Уговорим ее.

Но времени оставалось совсем мало. Уже на следующее утро, во время завтрака, когда все дети сидели за столом, в хату прибежал Женя.

– Дина, – крикнул он с порога, – только что звонили из районо, спрашивали, сколько нам нужно мест в детский дом. Говори скорей, надо срочно передать!

Дети перестали есть, испуганно глядя то на Дину, то на Грудского.

– Выйдем, – сказала Дина.

– Что ты наделал? – губы Дины дрожали. – Ну что ты наделал?

– Но ведь нужно срочно.

– Срочно... Срочно передают сводки по уборке урожая. А тут дети, живые дети. Разве можно так? Я бы осторожно поговорила, подготовила...

– Верно, леший меня возьми!..

– Ну, что я им сейчас скажу? Пошли в хату!

В доме было непривычно тихо, дети смотрели настороженно. И только маленькая Олеся продолжала есть кашу.

Дина села на свое место, поправила передник, отодвинула дощечку с нарезанным хлебом.

– Вот, ребята, к нам пришел товарищ Грудский. Садись, Женя, сюда. Вы все знаете, что ясли наши открывали только на лето, сейчас лето кончается, и ясли скоро закроют...

– А мы?

– Вы все вернетесь к себе домой, вам нужно кому учиться в школе, а кому еще подрасти до школы, – твердо говорила Дина. – Кто куда пойдет, мы с вами сами решим. Сами, понятно?

Всем очень понравилось это заявление.

– Мы хочемо в свою хату! – заявила Ленка.

– Правильно. Ты, Лена, будешь жить в своей хате, а ты, Пылыпок, пойдешь к своему деду Степану.

– Дед казав, я на конях скакать стану!

– Вот и хорошо, – Дина вздохнула.

– А я пиду до тетки Ангелины! – вдруг крикнула Оксана.

– Умница, Оксанка, тетка Ангелина очень тебя любит. Она хорошая.

У остальных детей были родители, бабушки, старшие сестры, которых Дина уже знала и которые ждали детей. Из сирот оставались только Ганка и Олеся.

– А ты, Ганка, пойдешь в детский дом, – вдруг сказала Лена, – потому тетка твоя, злая Семениха, не хочет тебя брать.

Ганка потупила голову.

– Какая ты, оказывается, нехорошая девочка! – вступилась Дина. – Зачем ты так говоришь? Ганка поедет со мной. Она будет моей сестренкой.

Олеся неторопливо сказала:

– И я не хочу в тот дом. Да, Дина?

– Да, да, Олесенька. И ты не хочешь... Вот и все! Все мы решили. Ешьте, каша остынет.

Дина проводила Женю до калитки.

– В крайнем случае, – шепнула она, – одно место, если не сумею устроить Олесю.

– Ну как, выяснил насчет сирот? – спросил Кухарский, когда Женя вернулся в политотдел.

– Только одна путевка, – улыбнулся Грудский, – и то неточно.

Кухарский слушал очень внимательно.

– Значит, решила всех вернуть в семьи, – задумчиво сказал он, – хорошая девочка. Добрая. Пожалуй, она права. Никто не заменит семью.

А Дина тем временем советовалась с Ангелиной. Перебрали все семьи, и выходило, что повсюду своих ребят хватает.

– Хоч и не люблю я Павлу, – сказала как-то Ангелина, – но знаю, она может взять до себе Олесю, у Павлы один сын.

– Павла? Она какая-то неспокойная. Злая, – усомнилась Дина.

– Правда. И с мужем своим, Степаном, лается. Однако взять может, задумчиво говорила Ангелина.

– Нет!

Маленькая Олеся была особенно дорога Дине. Ведь девочка была едва жива, когда пришла в ясли... Олеся болела больше других и долго не поправлялась... Зато и перемены, происшедшие с Олесей, были особенно ощутимы, девочка разрумянилась, пополнела, окрепла, а главное, успокоилась. Теперь она уже не вздрагивает и не стонет во сне. Веселая, добрая.

Подойдет Олеся к Беляшу и уговаривает:

– Ну Беляшочек, ну гарный, покушай цю кисличку, вона дуже добра...

Поросенок подымает поросшее щетинкой рыльце и тычется в ее руки. Беляш давно получил свободу и, как собачка, бегал за Диной, охотно возился с детьми, но всегда он отличал Олесю и сразу шел на ее зов. Не только Беляш, хитрая приблудная кошка, которая, несмотря на гонения, прижилась в доме и частенько нахальничала, тоже любила Олесю, терлась и томно мурлыкала, забираясь к ней на колени.

"Олеся, Олеся, что я буду с тобой делать?" – думала Дина, все чаще с тревогой поглядывая на ничего не подозревающую девочку.

В один из вечеров в ясли торжественно пришли дед Степан с тетей Нюшей и забрали Пылыпка. Еще одно прощание, еще одна опустевшая коечка.

Многие дети возвратились уже в семьи, некоторые приходили только на день, а ночевать уходили домой, все просторней и тоскливей становилось в доме.

Между тем солнечные дни сменились пасмурными, и, хотя на дворе стоял только август, казалось, уже наступила осень. И не верилось, что впереди еще много солнца и тепла.

Дина подолгу стояла с ведрами у реки. Медленно, лениво текла река, густели заросли камыша у берегов, знакомая ива на противоположном берегу по-прежнему полоскала свои зеленые пряди. На середине реки плясали бойкие водомерки.

В один из таких дней за спиной Дины раздался Ганкин голосок:

– Ось тутечки вона, Дин, а Дина!

Дина обернулась.

Незнакомая женщина в темном платке и городском платье держала за руку девочку лет восьми, двое малышей, видимо, девочка и мальчик, на которых было намотано какое-то тряпье, стояли за спиной женщины.

Что-то знакомое почудилось Дине в темных глазах женщины.

– Ну, Дина, принимай пополнение, – сказала та.

– Анна Родионовна? А я вас не узнала! – воскликнула Дина. – Но как же... – Она хотела сказать, что ясли закрывают и куда она денет этих детей, но, взглянув на старшую девочку, которая боязливо ухватилась за руку Анны Родионовны, Дина сказала:

– Вот и хорошо! Здравствуйте, ребятки. Меня зовут, Дина, а вас?

– Марийка...

– Соня...

– Тарас...

Мальчик был совсем мал, лет четырех-пяти...

Все пошли в дом. У Дины в печи стоял чугун горячей воды, собиралась простирнуть кое-что, теперь вода пригодится для купания детей... Но раньше нужно их накормить. Усадив детей за стол и наливая им теплый борщ, Дина с опаской поглядывала на лохмотья, в которые они были закутаны.

– Все чистое, – угадав ее тревогу, сказала Анна Родионовна, – я их там перекупала и все выстирала, так что не бойся... Эти ребята будут жить здесь. Марийка присмотрит за ними, правда, Марийка?

– Ага, – с аппетитом хлебая борщ и откусывая большие куски хлеба, сказала девочка.

– А Соня и Тарас, они брат и сестра, будут вести себя хорошо и будут слушаться Марийку, она теперь им старшая сестра, поняли?

Те согласно кивнули.

Анна Родионовна сняла платок и сразу помолодела.

– Я налью вам, Анна Родионовна, борща? – предложила Дина. – Вы как ехали, машиной?

– Налей черпушечку... Да нет, мы с "Красного маяка" пеши... Тут недалеко...

– Я знаю, знаю...

Поели. Дина пошла провожать Анну Родионовну.

– Ты вот что, Дина! Отвезем их вместе со своими в город, в детский дом. Не бойся, там им будет хорошо. Эти дети – сироты. Они жили в ужасных условиях. Соня и Тарас одни в полуразвалившейся хате, их кормили люди, но больше побирались, а у Марийки умерла бабушка, вот при мне. Я их и забрала. Дина! В том доме, где я работала, сейчас там моя подруга заведует – Мария Тимофеевна, женщина замечательная и очень добрая... У тебя своих сколько? спросила Анна Родионовна.

– Да у меня одна Олеся осталась, – сказала Дина.

– А остальные? Ты же говорила, что у тебя восемь сирот, – удивилась Анна Родионовна.

– Было восемь, четверых братиков взяла Наталка, тетка их, что приехала из города, Пылыпка – дед Степан, Ганка со мной поедет в город. Оксану берет тетка Ангелина, осталась Олеся...

Анна Родионовна с улыбкой покачала головой.

– Ну и Дина! А ты уверена, что детям будет хорошо у этих людей?

– Конечно, уверена, Анна Родионовна!

– Ну ладно, мы тут присмотрим. Большие дела, девочка, задумали мы в деревне. Родильный дом построим, ясли будут круглогодичные, еще фельдшерский пункт... Добьемся в городе ассигнований. Ведь теперь деревня не то, что раньше, теперь она колхозная, и люди должны почувствовать это!

...Новенькие быстро прижились в яслях. Тарас играл с Олесей, она показала ему, как нужно почесывать за ухом Беляша и как бегать с ним наперегонки. Соня оказалась хорошей помощницей Ганке, а Марийка грустила, бабушку вспоминала. Дина старалась занять ее разными домашними делами.

Каждый день в яслях бывали гости: то ребята, то их родители заходили проведать Дину. Однажды пришли Наталка с Павлом и ребятами.

– Ой, хлопчики, какие вы стали большие! – Дина всех перецеловала.

– И волосы у вас отросли. Скубиться больше не будете? – повернув сияющее лицо к "родителям", спросила она.

– Теперь до самой Красной Армии, – отвечал за них Павло.

Он тоже изменился, вместо городского пиджачка надел льняную косоворотку, подпоясанную ремешком. Павло загорел и, казалось, раздался в плечах. Наталка, в украинской одежде, широкой в сборку юбке и вышитой сорочке, с высоко подобранными и закрученными волосами, – настоящая молодица с картинки. В маленьких ушках покачивались серебряные сережки, с розовых губ не сходила довольная усмешка.

– Какая ты красивая! – сказала Дина. – Ой, что же мы стоим? Идемте в дом.

– А де Беляш? – спросил Юрко.

– Наверное, в огороде, Олеся теперь верхом на нем ездит, – рассмеялась Дина.

– Пошли, они там, – Ганка помчалась в огород, и вся ватага ринулась за ней.

– А мы собрались траву покосить, – сказала Наталка, – вот и зашли. Ясли скоро закрываются?

– Да, скоро, – грустно ответила Дина. – Ну, как хлопчики?

Перебивая друг друга, Павло с Наталкой стали рассказывать, как они устроились, как Юрко следит за братьями, – утром убирают постели, умываются, чистят зубы, вечером моют ноги, за стол не садятся с грязными руками, во время еды не разговаривают...

– Откроют глаза, так сразу: "добрый ранок", – сказала Наталка, вечером: "спокойной ночи". Такие культурные...

– Я тут косу точил, обрезал палец, – засмеялся Павло, – ну с досады и крикнул: "От зараза", Юрко подошел и говорит: "Ты, папка, так не обзывайся, это грубо..."

– Они тебя "папкой" называют?

– А как же! Я ему и говорю: "Не буду больше, сынок".

– Как хорошо, ребята! Просто здорово! – воскликнула Дина.

Тут дверь распахнулась.

– Дина, Беляш всего Юрка облизал, – кричала Ганка.

– Он его как кошка лизал, – смеялась Олеся.

Юрко, сияя, сообщил:

– Он меня признал!

– Дина, братики обратно до нас пришли? – спросила Олеся.

– Нет, Олеся, они только в гости пришли.

В отворенную дверь, солидно похрюкивая, вошел Беляш, он шел, твердо ступая своими маленькими ножками, которые уже с трудом выдерживали его тушу.

– Ой, Беляш!

– Пошел вон! – возмутилась Дина. – Еще чего не хватало! Убирайся!

Но поросенок залез под стол и растянулся на чистом полу. Дина схватила ухват...

– Не трожь его, не бей! – закричала Олеся и, соскочив на пол, позвала: – Беляш, Беляш, идем, иди до мене, Беляшок.

Она отступала к дверям, а поросенок пошел за ней.

Пришли с речки новенькие – Марийка, Соня, Тарас.

– Вот и наши новички! – сказала Дина.

– Они спят на наших койках? – возмутился Юрко.

Дина только укоризненно покачала головой.

Наступил сентябрь. Опустела хата, теперь в ней остались только Дина, Ганка, Олеся и новенькие – Марийка, Соня и маленький Тарасик.

День стоял по-летнему теплый. Дина сварила на таганке кашу, все сели завтракать. Стукнула калитка. Кто-то подошел к дому. Дина открыла дверь и увидела Анну Родионовну. Она была в темном платье, в туфлях на каблуках. В руке держала знакомый Дине желтый портфель.

– Завтракаете? Ешьте, ешьте, сейчас поедем с вами с город!

– В детский дом? – испуганно спросила Ганка.

Дети перестали есть.

– Да нет! Поедем к тете Марусе. Увидите, как хорошо у тети Маруси, игрушек полно, большой сад...

– А кони есть? – спросил Тарасик, которому Пылыпок подарил свою палочку-лошадку.

– Есть, есть... Дина, собери их как следует.

Дина пошла в хатыну, где на полке лежало приготовленное к сдаче на склад ясельное имущество. Она вытянула из пачки один большой и три маленьких костюмчика.

– Дина, ты здесь? – Анна Родионовна вошла вслед за ней. – Расписку тебе потом напишу. Ты чего? И не думай...

– Олесю жалко...

– Послушай, Дина! Они будут все вместе, вчетвером. Мы завели такой порядок, чтобы дети жили, как в семье: старшие с младшими в одной спальне и за одним столом. Теперь никто маленьких не обижает, поняла? А заведующая, Мария Тимофеевна, она же партизанкой в гражданскую была, а потом ее бросили на ликвидацию беспризорности. Это чудесный человек! Твоей Олесе там будет лучше, чем здесь!

Через несколько минут к яслям подкатил Петренко.

– Ну, поехали.

Марийка быстро залезла в кузов, а малышей – Соню, Тарасика и Олесю, подсадила Анна Родионовна.

Дина с Ганкой стояли в стороне, как-то отрешенно наблюдая за происходящим.

– Уселись? Держитесь! – сказала Анна Родионовна.

Машина тронулась. Дина глотала слезы.

Последний, прощальный день был долгим и задумчивым. Ганка с утра умчалась в село, ей нужно было еще раз всех обежать. Петренко привез Дине за трудодни мешок кукурузной муки, несколько торбочек с фасолью, крупой. В алюминиевой банке было свежесбитое подсолнечное масло. Дина получила и деньги: тридцать рублей...

– Завтра вранци повезу вас до пароходу, – сказал на прощание Петренко. На этот раз он был очень тороплив и деловит.

Оставшись одна, Дина смущенно, хотя и не без удовольствия оглядела свое богатство. Вот удивятся дома, когда они с Ганкой ввалятся в квартиру с таким добром! Да, не забыть отправить из города телеграмму, чтоб встретили...

Она вышла из хаты и побрела по знакомой тропинке к реке. Сентябрьский день был жарким и солнечным, в саду стало просторней, под ногой шуршал рано опавший лист.

Как это всегда бывает после завершенной работы, Дине было легко и немножко грустно. Она понимала, что в ее жизни произошла серьезная перемена – она рассталась с детством!

Но разве в 16 лет жалеют об ушедшем детстве? Конечно, нет! Хочется скорей вступить в прекрасное завтра, так не терпится узнать, какое оно, какое!

Дина прощалась с исхоженными тропинками, любимыми уголками сада, то улыбалась, то хмурилась. Это было как забытье, счастливое и легкое.

Женя нашел ее вечером у реки. Она сидела, обхватив колени руками, и смотрела, как синеют небо и река и как отовсюду наползают сумерки.

– Не боишься больше, Дин?

– Нет, – радостно ответила она.

– Я даже проводить тебя не смогу, – вздохнул Грудский, – опять в район... Но это неважно, Дина, совсем неважно... И то, что я останусь, а ты уедешь... Понимаешь, никто и ничто не в силах... Если мы решили. Я найду тебя, где бы ты ни была. Ну, чего же ты молчишь? Плачешь? Не плачь, глупышка! Ведь мы с тобой страшно сильные!..

На следующее утро Петренко отвез Дину с Ганкой в город. Он посадил их на пароход и стоял на причале, пока можно было различить фигуры двух девчонок, отчаянно машущих руками.