Текст книги "Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции"
Автор книги: Фрэнсис Фукуяма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Конечно, совершенно ясно, что есть многие люди, у которых гиперактивность или неспособность сосредоточиться принимают настолько крайние формы, что здесь можно гарантировать биологическую определенность такого поведения. Но что делать с людьми, оказавшимися, скажем, в процентиле одна пятнадцатая нормального распределения по вниманию? У их поведения будет некоторая биологическая основа, но они вполне могут делать то, что скажется на способности к сосредоточению или гиперактивности. Тренировка, сила воли, целеустремленность и окружение в этом случае будут играть важную роль. В подобной ситуации приписать этим людям патологию – значит размыть границу между лечением и улучшением. Но как раз такое требование выдвигают сторонники медикализации ADHD.
В этом их поддерживают некоторые весьма важные интересы[97]97
О политических вопросах, связанных с риталином, см.: Neil Munro, "Brain Politics", National Journal 33 (2001): 335–339.
[Закрыть], первый и главный из которых – эгоистический интерес родителей и учителей, которые не хотят тратить время и силы на приведение к дисциплине, отвлечение, развлечение и обучение трудных детей старомодными методами. Можно понять, конечно, что вечно спешащие родители и перегруженные учителя не могут не хотеть облегчить себе жизнь с помощью простого лекарственного средства, но то, что можно понять, – не всегда то, что правильно. Самое серьезное лобби, представляющее эти интересы в США, это CHADD, то есть ассоциация взрослых и детей, страдающих ADHD (Children and Adults with Attention-Deficit/Hyperactivity), – некоммерческая группа самопомощи, основанная в 1987 году и состоящая в основном из родителей, чьим детям поставлен диагноз ADHD. CHADD, которая считает себя группой поддержки и сбора самой последней информации по ADHD и лечению этого синдрома, требует признания ADHD инвалидностью и обеспечения специального образования для пораженных этим синдромом детей в рамках закона об образовании для лиц с ограничениями трудоспособности (Individuals with Disabilities Education Act– IDEA)[98]98
Более подробно об этом см.: веб-сайт CHADD, http://chadd.safeserver.com/about_chadd02.htm.
[Закрыть]. В 1995 году эта организация начала мощную кампанию за признание риталина лекарством Схемы III, что вывело бы производство этого медикамента из ведения агентства по контролю над лекарствами и сильно упростило бы условия его выписки и получения[99]99
Eberstadt (1999).
[Закрыть].
Второй важный ресурс медикализации ADHD – это фармацевтическая промышленность, в частности, такие компании, как "Новартис" (бывшая "Сиба-Гейги"), которые производят риталин и его аналоги. Компания "Эли Лилли", производитель прозака, потратила целое состояние на опровержение негативных сведений о побочных эффектах своего главного источника доходов, и то же самое делает "Новартис". Эта компания серьезно лоббирует переквалификацию риталина в препарат Схемы III и организовала давление с целью резкого повышения квот на производство, распустив в начале девяностых слухи о грядущем дефиците продукта. В 1995 году эта фармацевтическая фирма все же переоценила свои возможности, и попытки переквалификации с треском провалились, когда компании "Новартис" не удалось скрыть, что она дотировала CHADD на сумму около 900 000 долларов.
Медикаментозная терапия такого состояния, как ADHD, имеет важные юридические и политические последствия. По законам США ADHD в данный момент считается ограничением трудоспособности, и страдающие этим синдромом имеют льготы по двум законам: раздел 504 Закона о профессиональной реабилитации от 1973 года и Закон о лицах с ограничениями трудоспособности, принятый в 1990 году. Первый запрещает дискриминацию лиц с ограничениями, второй обеспечивает дополнительное финансирование специального образования для лиц, официально признанных имеющими трудности в образовании. Добавление ADHD в список ограничений трудоспособности IDEA было результатом длительной политической баталии, в которой CHADD и другие медицинские и адвокатские объединения схватились с национальной ассоциацией образования (NEA), то есть национальным союзом учителей, – и национальной ассоциацией за прогресс цветного населения (NAACP). Ассоциации образования не нравились бюджетные последствия расширения списка причин нетрудоспособности, a NAACP опасалась, что цветным детям будут скорее ставить диагнозы неспособности к обучению и назначать медикаментозное лечение, чем белым. В конце концов в 1991 году ADHD была включена в официальный список ограничений трудоспособности после интенсивного потока писем и лоббистской кампании со стороны CHADD и других родительских объединений[100]100
Diller (1998), pp. 148–150.
[Закрыть].
В результате классификации ADHD как официальной причины ограничения трудоспособности детям с этим синдромом оказались положены специальные услуги по образованию во всех школьных округах США. Ученики с синдромом ADHD могут требовать дополнительное время на выполнение стандартных тестов – практика, с которой школы согласились во избежание судебных исков. Как сообщает журнал "Форбс", против юридической школы Whittier был подан иск студентом с синдромом ADD, которому прибавили всего лишь двадцать дополнительных минут к часовому экзамену. Чем связываться с судами, школа предпочла уступить[101]101
Dyan Machan and Luisa Kroll, "An Agreeable Affliction", Forbes, August 12, 1996, 146.
[Закрыть].
Многие консерваторы жалуются на большие расходы, связанные с существующим определением причин нетрудоспособности по IDEA. Но более серьезное возражение носит моральный характер: признавая ADHD инвалидностью, общество фактически берет состояние, имеющие и биологические, и психологические причины, и утверждает, что главное внимание следует уделять биологии. Лицам, до некоторой степени контролирующим свое поведение, говорят, что на самом деле они этого не могут, и здоровые члены общества уделяют ресурсы и время тому, чтобы этим людям было компенсировано то, что на самом деле хотя бы частично – в их власти.
Опасение таких групп, как NAACP, относительно непропорционального применения психотропных средств вроде риталина среди меньшинств тоже могут иметь под собой некоторые серьезные основания. В Соединенных Штатах имел место заметный рост прописывания психотропных средств (в первую очередь риталина и его аналогов, но не только) детям весьма раннего возраста (то есть старшего и даже младшего дошкольного) в связи с отклонениями в поведении. Исследование 1998 года показало, что среди получавших помощь по программе "Мичиган Медикейд" около 57 % пациентов моложе четырех лет с диагнозом ADHD получали один или несколько психотропных препаратов[102]102
Marsha Rappley, Patricia B. Mullan, et al., "Diagnosis of Attention-Deficit/Hyperactivity Disorder and Use of Psychotropic Medication in Very Young Children", Archives of Pediatric and Adolescent Medicine 153 (1999): 1039–1045.
[Закрыть]. В одном исследовании, которое вызвало небольшой политический фурор после опубликования результатов, было установлено, что в 1995 году стимуляторы получали более чем 12 % детей в возрасте от 2 до 4 лет в одной большой программе "Мидвестерн Медикейд", а антидепрессанты получали около 4 %. Если читать между строк, то ясно, что эти средства назначались куда более часто в программах "Медикейд", в основном охватывающих меньшинства, чем в программах HMO (Health Maintenance Organization), в которых участвует намного более процветающее население[103]103
Julie Magno Zito, Daniel J. Safer, et al., "Trends in the Prescribing of Psychotropic Medication to Preschoolers", Journal of the American Medical Association 283 (2000): 1025–1060.
[Закрыть].
Существует несколько тревожная симметрия между прозаком и риталином. Первый широко назначается депрессивным женщинам с дефицитом самооценки; им он дает самоощущение самцов альфа, вызванное повышением уровня серотонина. С другой стороны, риталин в основном назначается мальчикам, которые не могут тихо сидеть в классе, поскольку природа их для этого не предназначила. Таким образом два пола исподволь подталкиваются к средней андрогинной личности, довольной собой и социально приемлемой, что в современном американском обществе считается вполне политически корректным результатом.
Вторая нейрофармакологическая волна биотехнологической революции уже обрушилась на нас. Она создала уже таблетки, похожие на сому, и таблетки для социального контроля над детьми; эти таблетки куда эффективнее, чем ранняя социализация детства и фрейдовская психотерапия. Их стали употреблять миллионы и миллионы людей во всем мире, при этом весьма ожесточенно споря насчет долговременных последствий для телесного здоровья, но почти оставляя без внимания последствия их для привычного понимания личности и морального поведения.
Прозак и риталин – лишь первое поколение психотропных средств. Есть шанс, что практически все чудеса, которые народная фантазия ждет от генной инженерии, будут осуществлены с помощью нейрофармакологии[104]104
За помощь в работе над этим разделом я благодарен Майклу Мак-Гайру.
[Закрыть]. Лекарства группы так называемых бензодиазепинов могут использоваться для воздействия на системы гаммааминомасляной кислоты (GABA) с целью снижения тревожности, поддержания спокойной, но активной бодрости и более коротких периодов адекватного сна без побочных седативных эффектов. Стимуляторы ацетилхолиновой системы могут применяться для повышения способности к запоминанию новых фактов, сохранению их в памяти и улучшению способности вспоминать факты. Стимуляторы допаминовой системы могут повысить выносливость и целеустремленность. Селективные ингибиторы реабсорбции серотонина в комбинации с препаратами, воздействующими на допаминовую и норэпинефриновую системы, могут порождать изменения поведения, управляемого взаимодействием систем других нейромедиаторов. И наконец, может появиться возможность воздействия на системы эндогенных опиатов для уменьшения болевой чувствительности и повышения порога удовольствия.
Даже не надо ждать появления генной инженерии и спроектированных младенцев, чтобы ощутить те политические силы, которые выведут на сцену новые медицинские технологии; все это уже видно в нейрофармакологии. Распространение психотропных средств в США выявляет три сильных политических тренда, которые вновь проявятся при появлении генной инженерии. Первый – это желание со стороны обыкновенных людей как можно больше вывести свое поведение в область медицины и тем снять с себя ответственность за свои действия. Второй– давление сильных экономических интересов, способствующее этому процессу. Среди носителей этих интересов – люди, оказывающие социальные услуги, например, учителя и врачи, которые всегда предпочтут прямой биологический путь сложным обходным путям воздействий на поведение, а также фармацевтические компании – изготовители этих лекарств. Третий тренд, возникающий из попыток все на свете отнести к медицине, – это тенденция расширять область применения лекарств на все большее число состояний. Всегда будет возможно найти где-нибудь врача, который согласится, что такое-то и такое-то неприятное или тяжелое состояние есть патология, и только вопрос времени, когда широкая общественность начнет считать это состояние инвалидностью, юридически подлежащей какой-то общественной компенсации.
Я столько времени затратил на такие лекарства, как прозак и риталин, не потому, что считаю, будто они по сути своей являются злом или вредом, но потому что они, как мне кажется, первые ласточки того, что будет. Вполне возможно, что через несколько лет они выйдут из моды из-за непредвиденных побочных эффектов. Но если так, то к тому времени их заменят еще более изощренными психотропными средствами с более сильным и целенаправленным действием.
Термин "социальный контроль", конечно, пробуждает правого толка фантазии о правительствах, использующих препараты перемены сознания с целью превращения народа в послушных подданных. Это конкретное опасение, мне кажется, не относится к предвидимому будущему. Но социальный контроль – это вещь, которой могут воспользоваться иные социальные силы, кроме государства: родители, учителя, школы и другие, чьи интересы связаны с поведением людей. Демократия, как указывал Алексис де Токвиль, "подвержена тирании большинства", и в ней мнение населения изгоняет подлинные разнообразие и различия. В наши дни это явление известно под названием политической корректности, и действительно стоит побеспокоиться, не станет ли современная биотехнология вскоре мощным средством для прямого биологического достижения целей политической корректности.
Нейрофарм экология также указывает путь к возможным политическим реакциям, Вне сомнения тот факт, что лекарства вроде прозака или риталина помогают колоссальному числу людей, которым иначе не помочь. Дело в том, что существует много людей с серьезной депрессией или выраженной гиперактивностью, чье биологическое состояние не дает им радоваться нормальной для большинства жизни. Если не считать, быть может, сайентологов, то мало найдется людей, которые потребовали бы прямого запрета на подобные средства или ограничили бы их применение лишь явно клиническими случаями. Что нас может – и должно – волновать, это использование таких лекарств либо для "косметической фармакологии", то есть либо для улучшения в остальном нормального поведения, либо для замены одного нормального поведения на другое, которое кем-то считается социально предпочтительным.
Американское общество, как и почти любое другое, это беспокойство выражает в законах о лекарствах, Но наши законы часто противоречат друг другу и плохо продуманы, не говоря уже о том, что они плохо соблюдаются. Возьмем, например, экстази– уличное название MDMA, или метилендиоксиметамфетамина– один из наиболее быстро распространявшихся в девяностые годы запрещенных наркотиков. Экстази, стимулятор, весьма похожий на метамфетамин, стал модным в танцевальных клубах. Согласно национальному институту США по борьбе со злоупотреблением наркотиками, 8 % выпускников средних школ, или 3,4 миллиона американцев, хоть раз в жизни пробовали MDMA[105]105
Статистические данные взяты с веб-сайта Национального института по борьбе со злоупотреблением наркотиками: http://www.nida.nih.gov/Infofax/extasy.html.
[Закрыть].
Химически родственный риталину экстази по действию больше похож на прозак: он стимулирует выброс серотонина в мозг. Экстази дает эффект сильной перемены настроения и личности, как и прозак. Вот история одной из принимавших экстази:
Все принимавшие наркотик в один голос утверждают, что начальная эйфория от экстази – величайшее переживание в жизни. Дженни, 20 лет, студентка колледжа из сельской глубинки штата Нью-Йорк. Мы с ней встретились в декабре, когда она приехала в Вашингтон. У Дженни тонкие черты и бледный цвет лица, как у принцессы фолк-музыки. Впервые, как она сказала, экстази она приняла год назад. Он вызвал у нее глубокие размышления. "Я решила, что когда-нибудь заведу детей, – сказала она с потрясающей откровенностью. – До этого я думала, что никогда этого не сделаю. Я думала, что буду не слишком хорошей матерью, поскольку в детстве меня отец обижал физически и психически. Но тут я поняла, что буду любить своих детей и о них заботиться, и решения потом не изменила". Еще она говорит, что при первом приеме экстази она почти простила своего отца, потому что поняла: "плохих людей на свете нет".[106]106
Matthew Klam, "Experiencing Ecstasy", The New York Times Magazine, January 21, 2001.
[Закрыть]
Другие описания экстази выставляют его как лекарство, повышающее социальную чувствительность, способствующее связям между людьми, улучшающее внимание – всё это эффекты, в целом одобряемые обществом и тревожно напоминающие те, что приписывают прозаку. И все же экстази – запретное вещество, продажа и употребление которого в Соединенных Штатах вне закона при любых обстоятельствах, в то время как риталин и прозак – лекарства, которые вполне легально может выписать врач. В чем же разница?
Один очевидный ответ – экстази наносит вред организму, которого, как утверждают, не наносят прозак и риталин. Посвященная экстази веб-страница института по борьбе со злоупотреблением наркотиками утверждает, что это средство порождает такие психологические проблемы, как "путаницу мыслей, депрессию, расстройства сна, тягу к лекарствам, тяжелую тревожность и паранойю", и соматические расстройства, такие как "напряженность мышц, непроизвольное сжатие зубов, тошнота, размытость зрения, беспорядочные движения глаз, слабость, приступы озноба или потливости". Опыты на обезьянах показали также возникновение необратимых поражений мозга.
На самом деле литература, посвященная риталину и прозаку, полна занимательных свидетельств об аналогичных побочных эффектах (помимо необратимого повреждения мозга у обезьян) именно этих законом разрешенных лекарств. Выдвигалось возражение, что это в огромной степени вопрос дозировки: риталин при злоупотреблении тоже может давать серьезные побочные эффекты; вот почему его можно принимать только под врачебным наблюдением. Но тогда возникает вопрос: а почему не легализовать экстази как препарат Схемы II? Или не поискать фармакологически аналогичный препарат, но с меньшими побочными эффектами?
Ответ на этот вопрос попадает прямо в средоточие нашей неразберихи по поводу криминализации лекарств. У нас очень неоднозначное чувство по поводу тех веществ, которые четкого терапевтического назначения не имеют, а единственный их эффект – это что людям от них хорошо. И особенно неоднозначным становится наше отношение, если это лекарство серьезно снижает способность потребителя нормально функционировать, как в случае с героином и кокаином. Но эту неоднозначность нам оказывается трудно оправдать, поскольку при этом приходится выносить суждение, что такое "нормальное функционирование" личности. Как тут оправдать запрет на марихуану, если алкоголь и никотин, два средства, от которых человеку хорошо, разрешены законом?[107]107
Я думаю, что можно провести грань между алкоголем и никотином, с одной стороны, и средствами вроде марихуаны—с другой, в терминах психологического эффекта. Существует возможность пить и курить умеренно, таким образом, что это не нарушает основных общественных функций человека – и действительно, многие считают, что умеренная выпивка способствует общению. Другие же средства порождают эйфорию, которая с какими бы то ни было социальными функциями не совместима. – Примеч. автора.
[Закрыть]
4
ПРОДЛЕНИЕ ЖИЗНИ
Многие умирают слишком поздно, а некоторые – слишком рано. Еще странно звучит учение: "умри вовремя!"
Умри вовремя – так учит Заратустра. Конечно, кто никогда не жил вовремя, как мог бы он умереть вовремя? Ему бы лучше никогда не родиться! – Так советую я лишним людям. Но даже лишние люди важничают еще своею смертью, и даже самый пустой орех хочет еще, чтобы его разгрызли.
Фридрих Ницше,
"Так говорил Заратустра", 1.21
Третий путь, на котором современная биотехнология оказывает свое влияние на политику, – это продление жизни и связанные с ним социальные и демографические изменения. Одно из величайших достижений медицины двадцатого века в Соединенных Штатах – повышение ожидаемой средней продолжительности жизни с 48,3 года у мужчин и 46,3 у женщин в 1900 году до 74,2 у мужчин и 79,9 у женщин в 2000 году.[108]108
Цифры за 1990 год см.: http://www.demog.berkley.edu/~andrew/1918/figure2.html, a за 2000 год – http:// www.cia.gov/cia/publications/factbook/geos/us.html.
[Закрыть] Это повышение – вместе с резким снижением рождаемости почти во всех развитых странах – резко переменило глобальный демографический фон мировой политики, и можно полагать, что результаты этого уже заметны. Если судить по существующим цифрам рождаемости и смертности, то мир в 2050 году будет выглядеть существенно иначе, чем сегодня, даже если биомедицина не сможет за это время еще поднять ожидаемую продолжительность жизни хоть на год. Но вероятность того, что за этот период не произойдет существенного прогресса в продлении жизни, мала, и есть потому некоторый шанс, что биотехнология приведет к еще более значительным изменениям.
Одной из наиболее сильно затронутых прогрессом молекулярной биологии областей оказалась геронтология, наука о старении. Сейчас есть несколько конкурирующих теорий того, почему люди стареют и в конце концов умирают, и нет общего согласия о фундаментальных причинах этого явления или его механизме[109]109
Обзор этих теорий см.: Michael R. Rose, Evolutionary Biology of Aging (New York: Oxford University Press, 1991) p. 160 ff; Caleb E. Finch and Rudolph E. Tanzi, "Genetics of Aging", Science 278 (1997): 407–411; S. Michal Jazwinski, "Longevity, Genes, and Aging", Science 273 (1996): 54–59; David M. A. Mann, "Molecular Biology Impact on Our Understanding of Aging", British Medical Journal 315 (1997): 1081-1082
[Закрыть]. Одно теоретическое направление исходит из эволюционной биологии и утверждает, грубо говоря, что организмы стареют и умирают, поскольку мало есть сил естественного отбора, благоприятных для продолжения жизни особей после выхода из репродуктивного возраста[110]110
Michael R. Rose, "Finding the Fountain of Youth", Technology Review 95, no. 7 (October 1992): 64–69.
[Закрыть]. Некоторые гены могут способствовать размножению индивидуума, но в более поздний период жизни становятся дисфункциональными. Для эволюционных биологов загадка состоит не в том, почему особи умирают, но почему, например, женские человеческие особи так долго живут после менопаузы. Каково бы ни было объяснение, эволюционные биологи склонны считать, что старение есть результат взаимодействия большого числа генов, а потому не существует генетического пути к отодвиганию смерти[111]111
Nicholas Wade, "A Pill to Extend Life? Don't Dismiss the Notion Too Quickly", The New York Times, September 22, 2000, p. A20.
[Закрыть].
Другое направление теории старения исходит из молекулярной биологии и касается конкретных клеточных механизмов, приводящих к потере функций и смерти организма. Есть два типа человеческих клеток: половые, то есть женская яйцеклетка и сперма мужчин, и соматические, включающие порядка сотни триллионов других клеток, составляющих остальное тело. Все клетки размножаются делением, В 1961 году Леонард Хейфлик открыл, что у соматических клеток есть верхний предел общего числа делений, и число возможных делений уменьшается с возрастом клетки.
Существует не одна теория, объясняющая, почему существует этот так называемый предел Хейфлика. В основе главной из них лежит накопление случайных повреждений гена при репликации клетки[112]112
Тот Kirkwood, Time of Our Lives: Why Aging Is Neither Inevitable nor Necessary (London: Phoenix, 199), pp. 100–117.
[Закрыть]. При каждом клеточном делении действуют факторы среды, например, дым, радиация, химикаты, известные под названием свободных гидроксильных радикалов, и продукты распада клеток, которые мешают точному воспроизведению ДНК в следующем поколении клетки. В организме существует много ферментов восстановления ДНК, которые следят за процессом копирования и устраняют неполадки транскрипции по мере их возникновения, но все ошибки они отловить не в состоянии. При неоднократной репликации клетки повреждения ДНК накапливаются, приводя к неверному синтезу белков и неправильному функционированию. Эти ошибки функционирования являются, в свою очередь, причиной болезней, характерных для старения, например, артериосклероза, заболеваний сердца и злокачественных опухолей.
Еще одна теория утверждает, что барьер Хейфлика связан с теломерами, то есть некодирующими участками ДНК, присоединенными к концу каждой хромосомы[113]113
Dwayne A. Banks and Michel Fossel, "Telomeres, Cancer, and Aging: Altering the Human Life Span", Journal of American Medical Association 278 (1997): 1343—1348
[Закрыть]. Теломеры действуют как лидеры кинопленки, обеспечивая точную репликацию ДНК. В процессе деления клетки происходит расплетание двух нитей ДНК и создание новых полных копий этой молекулы в дочерних клетках. Но при каждом делении клетки теломеры становятся чуть короче, и в итоге они уже не в состоянии защитить концы нитей ДНК; тогда клетка, сочтя короткие теломеры за поврежденные ДНК, прекращает рост. У овечки Долли, клонированной из соматической клетки взрослого животного, оказались укороченные теломеры взрослого организма, а не теломеры новорожденного ягненка, и, возможно, она не проживет столь же долго, сколь ее нормально рожденные братья и сестры.
Есть три основных типа клеток, для которых не существует лимита Хейфлика: половые клетки, раковые клетки и некоторые типы стволовых клеток. Причина, из-за которой эти клетки способны к бесконечному размножению, связана с наличием фермента теломеразы, впервые выделенного в 1989 году– этот фермент препятствует укорочению теломер. Вот что позволяет клеткам зародышевого пути продолжаться через поколения, и вот что лежит в основе взрывного роста раковых опухолей,
Леонард Гверент из Массачусетского технологического института сообщил о таком результате; ограничение калорийности питания дрожжей увеличивает время жизни, воздействуя на единственный ген, известный как SIR2. Ген SIR2 подавляет гены, продуцирующие рибосомные отходы, которые накапливаются в дрожжевых клетках и ведут в конце концов к их смерти; низкокалорийная диета замедляет размножение, но способствует работе гена SIR2. Это может дать на молекулярном уровне объяснение, почему лабораторные крысы на низкокалорийной диете иногда живут на 40 % дольше других крыс[114]114
Nicholas Wade, "Searching for Genes to Slow the Hands of Biological Time", The New York Times, September 26, 2000, p. Dl; Cheol-Koo Lee and Roger G. Klopp et al., "Gene Expression Profile of Aging and Its Retardation by Caloric Restriction", Science 285 (1999): 1390–1393.
[Закрыть].
Биологи, в частности Гверент, предположили, что когда-нибудь может быть найден относительно простой генетический путь к продлению жизни у людей: хотя вряд ли удастся посадить людей на такую строгую диету, могут существовать иные пути активизации генов SIR. Другие геронтологи, например Том Кирквуд, просто утверждают, что старение есть результат сложно устроенной совокупности процессов на уровне клеток, органов и организма в целом, и потому простого и единого механизма контроля старения и смерти быть не может[115]115
Kirkwood (1999), p. 166.
[Закрыть].
Если и существует генетический путь к бессмертию, то гонка к этой цели в индустрии биотехнологии уже началась. Корпорация "Герои" уже клонировала и запатентовала человеческий ген теломеразы и совместно с "Адвансед Селл Текнолоджи" ведет активные исследования по стволовым клеткам эмбрионов – так называются клетки, составляющие эмбрион на самых ранних стадиях развития, до дифференциации в клетки различных тканей и органов. Стволовые клетки способны стать клетками любой ткани организма, и потому обещают возможность генерации целиком частей тела для замены изношенных в процессе старения. В отличие от пересаженных донорских органов такие клонированные части тела будут генетически идентичны клеткам тела-реципиента и потому (предположительно) не дадут иммунных реакций, приводящих к отторжению трансплантата.
Стволовые клетки – это передний край современных биомедицинских исследований. И здесь тоже идет серьезная борьба мнений из-за применения эмбрионов как ресурса стволовых клеток – при этом эмбрионы разрушаются[116]116
Пример дискуссии по стволовым клеткам см.: Eric Juengst and Michael Fossel, "The Ethic of Embryonic Stem Cells – Now and Forever, Cells without End", Journal of the American Medical Association 284 (2000): 3180–3184; Juan de Dios Vial Correa and S. E. Mons; Elio Sgreccia, Declaration on the Production and the Scientific and Therapeutic Use of Human Embryonic Stem Cells (Rome: Pontifical Academy for Life, 2000); и M. J. Friedrich, "Debating Pros and Cons of Stem Cell Research", Journal of the American Medical Association 284 no. 6 (2000): 681–684.
[Закрыть]. Обычно их получают из внешних эмбрионов, созданных в клиниках оплодотворения ин витро (один раз созданные, "линии" стволовых клеток способны реплицироваться почти бесконечно). Беспокоясь, что исследования на стволовых клетках могут поощрять аборты или повести к намеренному уничтожению эмбрионов человека, Конгресс США наложил запрет на финансирование Национальным институтом здоровья тех работ, которые могут нанести вред эмбрионам[117]117
Gabriel S. Cross, "Federally Funding Human Embryonic Stem Cell Research: An Administrative Analysis", Wisconsin Law Review 2000 (2000): 855–884.
[Закрыть], и в США исследования на стволовых клетках ушли в частный сектор. В 2001 году, когда администрация Буша подумывала снять запрет, по этому поводу разгорелись жаркие политические дебаты. В конце концов администрация решила допустить федеральное финансирование исследований, но только тех (около шестидесяти) линий стволовых клеток, которые были к тому моменту уже созданы.
Сейчас невозможно сказать, сможет ли биотехническая промышленность когда-нибудь найти простой путь к продлению жизни – чтобы какая-нибудь пилюля добавляла человеку десять лет к отпущенному ему сроку[118]118
О некоторых стратегиях исследования терапии старения см.: Michael R. Rose, "Aging as a Target for Genetic Engineering" в сборнике под редакцией Gregory Stock and John Campbell, Engineering the Human Germline: An Exploration of the Science and Ethics of Altering the Genes We Pass to Our Children (New York: Oxford University Press, 2000), pp. 53–56.
[Закрыть]. Даже если этого не случится, вполне можно сказать, что кумулятивное влияние биомедицинских исследований, ведущихся в наше время, увеличит ожидаемую продолжительность жизни и потому усилит тренд, надвигавшийся в течение последнего столетия. Так что совсем не столь преждевременно будет продумать некоторые политические сценарии и последствия, которые могут возникнуть в результате уже достаточно развившихся демографических трендов.
В начале восемнадцатого века в Европе половина всех детей погибала, не дожив до 15 лет. Французский демограф Жан Фурастье указывал, что дожить до возраста 52 года было тогда достижением, поскольку удавалось не всякому, и человек, который смог это сделать, вполне мог назвать себя долгожителем[119]119
Jean Fourastié, "De la vie traditionelle à la vie tertiaire", Population 14 (1963): 417–432.
[Закрыть]. Поскольку почти все люди достигают пика продуктивной жизни в сорок-пятьдесят лет с лишним, терялось огромное количество человеческого потенциала. В девяностых годах более 83 % могут надеяться дожить до 65 лет, и более 28 % еще переживут свое восьмидесятипятилетие[120]120
Kirkwood (1999), p. 6.
[Закрыть].
Рост продолжительности жизни – это только половина того, что случилось с населением развитого мира в конце двадцатого столетия. Второй важный факт – резкое падение коэффициента рождаемости. В таких странах, как Италия, Испания и Япония, общий коэффициент рождаемости (среднее число детей, рожденных женщиной за всю жизнь) лежит между значениями 1,1 и 1,5 – то есть намного ниже значения 2,2, обеспечивающего воспроизведение. Средний возраст населения США был около 19 лет в 1850 году и поднялся до 34 лет к девяностым годам двадцатого века[121]121
"Resident Population Characteristics – Percent Distribution and Median Age, 1850–1996, and Projection, 2000–2050", www.doi.gov/nrl/statAbst/Aimedo.pdt.
[Закрыть]. И это еще пустяки по сравнению с тем, что произойдет в первой половине двадцать первого века. В Соединенных Штатах средний возраст доберется почти до сорока, но в Европе и в Японии, где коэффициенты миграции и рождаемости еще ниже, дело будет хуже. Демограф Николас Эберштадт на основании данных ООН предполагает, что если не произойдет неожиданного скачка рождаемости, средний возраст населения в Германии составит 54, в Японии – 56 и в Италии – 58[122]122
Nicholas Eberstadt, "World Population Implosion?" Public Interest, no. 129 (February 1997): 3-22.
[Закрыть]. Следует заметить, что в этих оценках не предполагается существенного роста ожидаемой продолжительности жизни. И если что-то из обещаний биотехнологии в этом смысле будет выполнено, то тогда половина населения развитых стран окажется не моложе пенсионного возраста.
Сейчас "поседение" населения развитых стран обсуждается в первую очередь в контексте социального обеспечения, перед которым оно ставит проблемы. Нависший кризис достаточно реален: например, в Японии, где к концу двадцатого века на каждого пенсионера приходилось по четыре работающих, примерно лет через тридцать будет два или меньше работающих на одного пенсионера. Но есть и другие политические следствия.
Возьмем международные отношения[123]123
По этому вопросу см.: Francis Fukuyama, "Women and the Evolution of World Politics", Foreign Affairs 77 (1998): 24–40.
[Закрыть]. В то время как некоторые развивающиеся страны подошли к барьеру рождаемости, не обеспечивающей воспроизводство населения, или даже перешли его, и их население стало уменьшаться, многие бедные страны, в том числе ближневосточные и страны околосахарской зоны, поддерживают высокие темпы роста населения. Это означает, что разделительная линия между первым и третьим миром начинает разделять не только доходы и культуру, но и возраст: в Европе, Японии и частично в Северной Америке средний возраст будет около 60, а у их менее развитых соседей – между 20 и 30 годами.
Кроме того, возрастная когорта, имеющая право голоса, будет в развитых странах сильнее феминизирована, частично потому что женщины будут жить дольше мужчин, а частично из-за долговременного социологического тренда к большему участию женщин в политике. Женщины старшего возраста станут одной из самых важных групп избирателей с точки зрения политиков двадцать первого века.
Конечно, далеко не ясно, что это будет значить для международной политики, но на основании прошлого опыта мы знаем, что отношение к международной политике и национальной безопасности у мужчин и женщин серьезно отличается, как и у старых и молодых избирателей. Например, американские женщины всегда меньше мужчин поддерживали участие США в войнах – разница примерно от 7 до 9 % процентов. Женщины также меньше склонны поддерживать оборонные расходы и применение силы за границей. В опросе Ропера, проведенного для Чикагского совета по международным отношениям, мужчины поддерживали вмешательство США в Корее в случае нападения Северной Кореи на Южную в количестве от 49 до 40 %, в то время как женщины возражали против него в пределах от 30 до 54 %. 54 % мужчин считали, что важно сохранять превосходящую военную мощь в мире, а женщин с таким мнением было всего 45 %. Более того, женщины менее мужчин склонны считать силу легитимным средством разрешения конфликтов[124]124
Pamela J. Conover and Virginia Sapiro, "Gender, Feminist Consciousness, and War", American Journal of Political Science 37 (1993): 1079-1099
[Закрыть].
Развитые страны встретятся и с другими препятствиями в применении силы. Пожилые люди, в частности, пожилые женщины, не в первую очередь будут призваны военными организациями, и потому запас доступной военной живой силы будет сокращаться. Точно так же может в таком обществе резко снизиться готовность мириться с жертвами, которые требует война[125]125
Edward N. Luttwak, "Toward Post-Heroic Warfare", Foreign Affairs 74 (1995): 109–102.
[Закрыть]. По оценке Николаса Эберштадта, при современном тренде рождаемости Италия в 2050 году станет обществом, в котором лишь у 5 % детей будут родственники по боковой линии (то есть братья, сестры, дядья, тетки, двоюродные братья и сестры и т. п.) – В основном люди будут связаны родством с родителями, дедами и бабками, прадедами и прабабками и со своими потомками. Такая тонкая линия родства наверняка сильнее увеличит нежелание идти на войну и принимать смерть в бою.
