Текст книги "Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции"
Автор книги: Фрэнсис Фукуяма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Так все-таки что такое человеческая природа?
Науки о жизни сильно расширили наш запас эмпирического знания о природе человека и его поведении, и потому вполне резонно было бы пересмотреть некоторые классические мысли о человеческой природе. Тогда станет ясно, какие из них устояли под тяжестью новых фактов, какие опровергнуты, а какие необходимо модифицировать в свете того, что нам уже известно. Многие ученые уже пытались это сделать, в том числе Роджер Мастере[237]237
Roger D. Masters, "Evolutionary Biology and Political Theory", American Political Science Review 84 (1990): 195–210; Beyond Relativism: Science and Human Values (Hanover, N.H.: University Press of New England, 1993); и в соавторстве с Margaret Gruter, The Sense of Justice: Biological Foundations of Law (Newbury Park, Calif: Sage Publications, 1992).
[Закрыть], Майкл Руз и Эдуард О. Уилсон[238]238
Michael Ruse and Edward O. Wilson, "Moral Philosophy and Applied Science: A Darwinian Approach to the Foundations of Ethics", Philosophy 61 (1986): 173–192.
[Закрыть], и Ларри Арнхарт[239]239
Larry Arnhart, Darwinian Natural Right: The Biological Ethics of Human Nature (Albany, N.Y.: State University of New York Press, 1998).
[Закрыть]. В книге Арнхарта "Дарвинистское естественное право" делается попытка показать, что Дарвин не подрывает этическую систему Аристотеля и что результаты современной дарвинистской биологии могут использоваться для подтверждения многих высказываний Аристотеля о естественной морали[240]240
Критику взглядов Арнхарта и дискуссию по ним см.: Richard F. Hassing, "Darwinian Natural Right?", Interpretation 27 (2000): 129–160; и Larry Arnhart, "Defending Darwinian Natural Right", Interpretation 27 (2000): 263–277.
[Закрыть]. Арнхарт перечисляет двадцать естественных желаний, которые являются универсалиями человеческой природы[241]241
Arnhart (1998), pp. 31–36.
[Закрыть].
Такие списки обычно вызывают возражения, поскольку они бывают либо неполными и слишком общими, либо чрезмерно конкретизированы и страдают отсутствием универсальности. Более важным, чем общее определение наших целей на данный момент, является попытка выделить свойства, уникальные для вида, поскольку они играют ключевую роль в любом понимании конечного вопроса о человеческом достоинстве. Мы можем начать с умения познавать – характеристики вида, которой мы, люди, необычайно гордимся.
Заполненная tabula rasa[242]242
чистая доска (лат.). – Примеч. пер.
[Закрыть]
Многое из того, что мы за последние годы узнали о человеческой природе, касается, как будет видно далее, видоспецифичных способов, с помощью которых мы воспринимаем и усваиваем информацию и интеллектуально развиваемся. У людей свой способ познания, отличающийся от способа обезьян и дельфинов; этот способ позволяет накапливать новые знания, но не бесконечно.
Очевидным примером является язык. Реальные человеческие языки условны, и одна из величайших пропастей, разделяющих группы людей, есть взаимное непонимание различных языков. С другой стороны, способность усваивать языки универсальна и определяется некоторыми биологическими свойствами человеческого мозга. В 1959 году Ноам Хомски предположил, что существуют "глубинные структуры", лежащие в основе синтаксиса всех языков[243]243
Donald Brown, Human Universals (Philadelphia: Temple University Press, 1991), p. 77.
[Закрыть]; идея, что эти глубинные структуры являются врожденными, генетически запрограммированными аспектами развития мозга, сегодня широко принята[244]244
См., например: Steven Pinker and Paul Bloom, "Natural Language and Natural Selection", Behavioral and Brain Sciences 13 (1990): 707–784; и Pinker, The Language Instinct (New York: HarperCollins, 1994).
[Закрыть]. Гены, а не культура, гарантируют появление способности к изучению языка в какой-то момент первого года жизни ребенка, и уменьшение этих способностей, когда ребенок достигает отрочества.
Мысль о том, что существуют врожденные формы человеческого познания, получила за последние годы огромное количество эмпирических подтверждений, но одновременно встретила и сильное сопротивление. Причина этого сопротивления, особенно в англосаксонском мире, связана с продолжающимся влиянием Джона Локка и созданной им школы британского эмпиризма. Свои "Эссе о природе человеческого понимания" Локк начинает с утверждения, что в человеческом разуме нет врожденных идей, в частности, врожденных моральных идей. Это и есть знаменитая локковская tabula rasa, мозг – это что-то вроде универсального компьютера, который может принимать и обрабатывать сенсорные данные, ему передаваемые. Но его память в момент рождения, по сути, пуста.
Tabula rasa Локка оставалась сильной и привлекательной идеей в середине двадцатого века, когда ее подхватила бихэвиористская школа Джона Уотсона и Б.Ф. Скиннера. Последний выдвинул даже более радикальную версию, утверждая, что нет видоспецифичных способов обучения и что, например, голубей можно научить узнавать себя в зеркале, как это делают люди и обезьяны, если правильно сочетать поощрения и наказания[245]245
Критику этих высказываний см.: Frans de Waal, Chimpanzee Politics: Power and Sex among Apes (Baltimore: John Hopkins University Press, 1989), pp. 57–60.
[Закрыть]. Современная культуральная антропология также принимает допущение tabula rasa: антропологи среди прочего утверждают, что понятия времени и цвета – социальные конструкты, присутствующие не во всякой культуре.[246]246
Утверждение о времени сделал Бенджамен Ли Уорф относительно племени хопи, а утверждение по поводу цвета давно стало общим местом в учебниках антропологии. См.: Brown (1991), pp. 10–11.
[Закрыть] В исследованиях в этой области и близком к ней изучении культур последние лет сорок делается серьезный упор на поиск необычной, странной или неожиданной культурной практики– под влиянием презумпции Локка, что единственное исключение из общего правила опровергает правило.
Сегодня идея tabula rasa лежит в развалинах. Исследования в когнитивной неврологии и психологии заменили чистую доску представлением о мозге как о составном органе, полном весьма приспособленных когнитивных структур, большинство из которых свойственно только человеку как виду. На самом деле оказалось, что есть нечто вроде врожденных идей – или, точнее, врожденных видоспецифичных форм познания и видоспецифичных эмоциональных откликов на познание.
Проблема со взглядами Локка на врожденные идеи частично относится к определению: он утверждает, что ничего не может быть ни врожденным, ни универсальным, если оно не свойственно каждому отдельному индивиду популяции. Если говорить языком статистики из начала этой главы, то это значит, что природные, или врожденные, свойства должны иметь разброс (стандартное отклонение) ноль. Но, как мы видели, в природе ничего таким свойством не обладает: даже два однояйцовых близнеца с одним и тем же генотипом проявляют некоторые различия в фенотипе из-за слегка различающихся условий в утробе.
Аргументы, которые выдвигает Локк против существования моральных универсалий, страдают тем же недостатком – они требуют нулевого разброса.[247]247
Локк попадает в другую проблему определений: он хочет говорить о врожденных идеях как о строго сформулированных словесных предложениях вроде: "Родители должны беречь своих детей". Локк утверждает, что подразумеваемый здесь долг не может быть понят, если нет понятия закона и законодателя. Действительно, универсальных идей подобной формы не бывает; но универсальны эмоции, которые заставляют родителей защищать своих детей и стремиться к лучшему для них. Следующий шаг– формулировка ценностей, вытекающих из этих эмоций – делается не всегда. – Примеч. автора.
[Закрыть] Он утверждает, что Золотое Правило (то есть принцип взаимности), которое есть ключевое понятие христианства и других мировых религий, уважается не всеми людьми, а многими нарушается на практике.[248]248
Джон Локк, "Эссе о природе человеческого понимания", Книга I, глава 3, раздел 7.
[Закрыть] Он замечает, что даже любовь родителей к детям и наоборот не мешает таким аномалиям, как инфантицид и намеренное убийство престарелых родителей.[249]249
Там же, Книга I, глава 3, раздел 9.
[Закрыть] Инфантицид, как он замечает, практиковался без сожаления у мингрелов, греков, римлян, а также у других народов.
Но хотя четко сформулированное Золотое Правило может не быть универсальным для человеческих культур, нет культур, в которых не практикуется в той или иной форме взаимность, и мало таких, в которых она не является центральным компонентом морального поведения. Можно с уверенностью сказать, что это не просто результат усвоенного поведения. Биолог Роберт Трайверс показал, что некоторая форма взаимности заметна не только в различных человеческих культурах, но и в поведении многих других видов животных, что указывает на ее генетические причины[250]250
Robert Trivers, "The Evolution of Reciprocal Altruism", Quaterly Review of Biology 46 (1971): 35–56; см. также: Trivers, Social Evolution (Menlo Park, Calif.: Benjamin/ Cummings, 1985).
[Закрыть]. Аналогично теория базового родственного отбора объясняет возникновение родительской любви.
В последние годы проводилось много этологических исследований инфантицида, показавших, что он широко практикуется в животном мире, а также в различных человеческих культурах[251]251
Sarah B. Hrdy and Glenn Hausfater, Infanticide: Comparative and Evolutionary Perspectives (New York: Aldine Publishing, 1984); R. Muthalakshmi, Female Infanticide: Its Causes and Solutions (New Delhi: Discovery Publishing House, 1997); Lalita Panigrahi, British Social Policy and Female Infanticide in India (New Delhi: Munshiram Manoharlal, 1972); Maria W. Piers, Infanticide (New York: W. W. Norton, 1978).
[Закрыть]. Но ничто из этого не доказывает точки зрения Локка, потому что чем пристальнее изучать фактическую практику инфантицида, тем яснее становится, что он мотивируется исключительными обстоятельствами, которые объясняют, каким образом могут быть преодолены эмоции родительской заботы, обычно столь сильные[252]252
По этому поводу см.: Arnhart (1998), pp. 119–120.
[Закрыть]. Эти обстоятельства включают желание отчима или нового партнера устранить отпрыска соперника; отчаяние, болезнь или крайнюю бедность матери; свойственное данной культуре предпочтение детей мужского пола; или рождение болезненного или уродливого младенца. Трудно найти общество, где инфантицид не практиковался бы в первую очередь обитателями социального дна; там, где ресурсы позволяют семье воспитать детей, родительские инстинкты доминируют. И, вопреки Локку, если инфантицид происходит, то редко когда "без сожаления"[253]253
Если посмотреть на источники Локка по инфантициду, то они попадают в категорию литературы об экзотических путешествиях, которой много писалось в сем-надцатом-восемнадцатом веках, чтобы поразить европейцев необычностью и дикостью дальних стран.
[Закрыть]. Инфантицид– частный случай убийства: нечто, происходящее повсеместно, но повсеместно осуждаемое и преследуемое.
Иными словами, существует моральное чувство человека, развившееся за долгое время из требований гоминид, которым предстояло развиться в интенсивно общественный вид. Локк прав относительно tabula rasa в узком смысле: мы не рождаемся с предварительно сформированными моральными идеями. Но есть врожденные эмоциональные реакции, свойственные человеку, под влиянием которых моральные идеи формируются относительно одинаково для всего вида. Это часть того, что Кант назвал трансцендентальным единством апперцепции – то есть человеческих способов восприятия реальности, которые придают этому восприятию порядок и смысл. Кант считал, что пространство и время – единственные необходимые структуры человеческого восприятия, но мы можем к этому списку добавить еще многое. Мы видим цвета, реагируем на запахи, распознаем выражение лица, анализируем язык в поисках признаков обмана, избегаем определенных опасностей, входим во взаимные отношения, стремимся к мести, смущаемся, заботимся о наших детях и родителях, испытываем отвращение к инцесту и каннибализму, приписываем причины событиям и еще многое другое делаем, поскольку эволюция запрограммировала ум человека на видоспецифичное поведение. Как и в случае языка, мы должны учиться путем взаимодействия со средой, чтобы пользоваться этими способностями, но потенциал их развития и пути, которыми они запрограммированы развиваться, даются от рождения.
Человеческая специфика и права животных
Связь между правами и видоспецифичным поведением становится очевидной, если рассмотреть вопрос о правах животных. Сегодня по всему миру поднялось очень мощное движение за права животных, которое стремится улучшить жребий обезьян, кур, норок, свиней, коров и других животных, которых мы забиваем, едим, на которых экспериментируем или носим их шкуры, превращаем в кожаную обивку и вообще no-всякому трактуем как средства, а не как цели в себе. Радикальное крыло движения иногда прибегает к насилию и взрывает биологические лаборатории и бройлерные фабрики. Специалист по биоэтике Питер Сингер построил свою карьеру на пропаганде прав животных и критике того, что он называет "видизмом" человека – созданием несправедливых выгод своему виду за счет других[254]254
Peter Singer and Susan Reich, Animal Liberation (New York: New York Review Books, 1990), p. 6; Peter Singer and Paola Cavalieri, The Great Ape Project: Equality Beyond Humanity (New York: St. Martin's Press, 1995).
[Закрыть]. Все это приводит нас к вопросу, поставленному Джеймсом Уотсоном в начале седьмой главы: что дает право саламандре?
Самый простой и прямолинейный ответ на этот вопрос, применимый, наверное, не только к саламандре, но уж точно к существам с более развитой нервной системой, таков: они могут испытывать боль и страдание[255]255
Утверждение принадлежит Джереми Бентаму; его повторяют Сингер и Райх (Singer and Reich, 1990).
[Закрыть]. Это этическая истина, которую может засвидетельствовать любой кошко– или собаковладелец; и моральный импульс, лежащий в основе движения за права животных, во многом связан с понятным желанием уменьшить их страдания. Наша повышенная чувствительность к этому вопросу вызвана не только распространившимся в мире принципом равенства, но также и накопленным эмпирическим знанием о животных.
Большой объем работы, проведенный в этологии животных за последние лет пятьдесят, несколько размыл отчетливую границу, которая когда-то отделяла человека от прочего животного мира. Конечно, теоретическую базу для концепции, что человек произошел от древней обезьяны и что все виды находятся в постоянном процессе изменения дал Чарльз Дарвин. Многие из свойств, которые когда-то считались присущими только человеку – в том числе язык, культура, разум, сознание и так далее, – теперь рассматриваются как свойства целого ряда других животных[256]256
См.: John Tyler Bonner, The Evolution of Culture in Animals (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1980).
[Закрыть].
Например, приматолог Франс де Вааль указывает, что культура – то есть способ передавать усвоенное поведение от поколения к поколению негенетическими средствами – не является исключительно человеческим достижением. Он приводит знаменитый пример с макаками на маленьком японском островке, моющими картошку[257]257
Frans de Waal, The Ape and the Sushi Master (New York: Basic Books, 2001), pp. 194–202.
[Закрыть]. В пятидесятых годах группа японских приматологов заметила, что одна из макак (так сказать, Эйнштейн среди обезьян) приобрела привычку мыть картофелины в ручейке. Та же особь потом обнаружила, что зерна ячменя можно отделить от песка, если бросить их в воду. Ни то, ни другое не является генетически запрограммированным поведением: ни картофель, ни ячмень не входят в традиционное меню макак, и никто раньше такого поведения не замечал. Но и мытье картошки, и отделение ячменя от песка были замечены на том же острове у других макак через несколько лет после того, как первая обезьяна открыла эти способы. Значит, она научила своих товарищей, а те передали это поведение молодым.
Шимпанзе более похожи на людей, чем макаки. У них есть язык из горловых и грудных звуков, и в неволе их удавалось научить понимать и употреблять ограниченный набор человеческих слов. В книге "Политика шимпанзе" де Вааль описывает интриги группы шимпанзе, желавших достичь статуса самцов альфа в колонии живущих в неволе обезьян в Нидерландах. Они входили в союзы, предавали друг друга, умоляли, просили и обманывали способами, которые показались бы Макиавелли очень и очень знакомыми. У шимпанзе также, похоже, есть чувство юмора, как объясняет де Вааль в книге "Обезьяна и мастер суши".
Когда на полевую станцию в центре приматов в Йеркесе, вблизи Атланты, где я работаю, приезжают гости, обычно они наносят визит моим шимпанзе. Зачастую наша любимая хулиганка, самка по имени Джорджия, завидев их приближение, спешит к крану и набирает полный рот воды… Если надо, Джорджия может несколько минут ждать, закрыв рот, пока гости подойдут поближе. Потом будет визг, смех, подпрыгивания, а иногда кто-нибудь и упадет, когда она на них брызнет.
…Однажды я оказался с Джорджией в такой же ситуации. Она набрала воды из крана и подкрадывалась ко мне. Я посмотрел ей прямо в глаза, наставил на нее палец и предупредил по-голландски: "Я тебя вижу!" Она тут же подалась назад, часть воды выплюнула, а остальное проглотила. Я, конечно, не утверждаю, что она понимает по-голландски, но она наверняка почувствовала, что я знаю, что она задумала, и со мной этот номер не пройдет.[258]258
Там же, pp. 64–65.
[Закрыть]
Джорджия, как видно, не только умела шутить, но и могла смущаться, когда ее поймают на недозволенном.
Такие примеры часто приводятся не только в поддержку прав животных, но и для отрицания претензий человека на исключительность и особый статус. Некоторые ученые упиваются разрушением традиционных представлений о человеческом достоинстве, особенно основанных на религии. Как будет видно из следующей главы, человеческое достоинство пока еще устояло против этих нападок, но правда и то, что у многих животных имеются общие с человеком важные свойства. Люди всегда сентиментально упоминали свою "обшечеловечность", но во многих случаях, оказывается, имелась в виду "общеживотность". Например, у слонов родители оплакивают потерю детеныша, и слоны приходят в сильное возбуждение, если находят труп сородича. Не надо слишком напрягать воображение, чтобы заметить отдаленное сходство горя человека по погибшему родственнику или его ужаса при виде трупа с поведением слонов. (Вот почему, наверное, мы парадоксально называем общества защиты животных "гуманными".)
Но если животные имеют "право" на избавление от ненужных страданий, то природа и границы этого права полностью определяются эмпирическим наблюдением, что именно типично для их вида – то есть на суждение об их природе по существу. Насколько мне известно, даже самые радикальные активисты прав животных никогда ничего не говорили о правах вирусов СПИД или бактерии Е. Coli, которых люди намеренно уничтожают каждый день миллиардами. Мы не пытаемся договориться о правах этих существ, поскольку они, не имея нервной системы, не могут страдать или осознавать свое положение. Мы стараемся в связи с этим предоставить больше прав сознательным существам, поскольку они, как люди, могут предвидеть страдание и испытывать надежду и страх. Различие подобного рода может послужить разграничению прав саламандры и, скажем, вашего пса Ровера – к облегчению Уотсонов всего мира.
Но если даже мы примем как факт, что у животных есть право на избавление от ненужных страданий, все равно существует целый ряд прав, которые не могут им быть предоставлены, поскольку они не люди. Мы даже не будем говорить о предоставлении права голосовать, например, созданиям, которые в массе своей не могут усвоить человеческий язык. Шимпанзе способны общаться между собой на языке, типичном для их вида, и могут овладеть очень ограниченным набором человеческих слов, если их интенсивно обучать, но овладеть человеческим языком они не могут и не обладают, вообще говоря, человеческим самосознанием. То, что некоторые люди тоже не способны овладеть человеческим языком, подтверждает его важность для политических прав: дети лишены права голосовать, поскольку они в массе не обладают когнитивными способностями обычного взрослого. Во всех этих случаях видоспецифические различия между животными, с одной стороны, и людьми, с другой, вызывают огромную разницу в нашем понимании их морального статуса[259]259
Питер Сингер (Singer and Reich, 1990) делает странное заявление, что борьба за равенство – это нравственная идея, и она никак не зависит от того, существует ли это равенство фактически. Он говорит: "Невозможно логически строго обосновать, будто различие в возможностях двух людей оправдывает какое бы то ни было различие внимания, которое мы уделяем их нуждам и интересам…" (pp. 4–5). Это попросту неверно: поскольку дети разумом не обладают еще в должной мере и не имеют достаточного жизненного опыта, мы не даем им той же свободы, что и взрослым, и относимся к ним по-иному. Сингеру не удается ответить на вопрос, откуда берется моральная идея равенства или почему она должна быть более неодолимой, чем идея ранжировать все природное творение иерархически. В другом месте он говорит: "Основной элемент – учет интересов создания, каковы бы эти интересы ни были – должен, согласно принципу равенства, быть распространен на все существа, белые и черные, мужчин и женщин, на людей и на не людей" (р. 5). Сингер не ставит явно вопроса о том, должны ли мы уважать интересы таких созданий, как мухи и комары, не говоря уже о вирусах и бактериях. Он может счесть эти примеры не относящимися к делу, но это не так: природа прав вида зависит от природы этого вида.
[Закрыть].
Чернокожие и женщины когда-то были отстранены от голосования в США на том основании, что у них нет достаточных когнитивных способностей, чтобы должным образом осуществить это право. Сегодня чернокожие и женщины могут голосовать, потому что мы эмпирически установили когнитивные способности обеих этих групп. Принадлежность к какой-либо из групп не гарантирует, что личные свойства человека будут близки к среднему в этой группе (я знаю много детей, которые голосовали бы куда мудрее своих родителей), но она – хороший индикатор способностей для практических целей.
Поэтому то, что сторонники прав животных вроде Питера Сингера называют "видизмом", не обязательно невежественный и эгоистический предрассудок со стороны людей, но мнение о человеческом достоинстве, которое можно подкрепить эмпирически обоснованными взглядами на особое место человека. Мы затронули этот вопрос в рассуждении о познавательной способности человека. Но если мы хотим найти источник этого превосходящего морального статуса человека, который ставит нас над всеми остальными животными и при этом делает нас равными друг другу как людей, нам нужно узнать больше о том подмножестве свойств человеческой природы, которые не просто типичны для нашего вида, но специфичны только для него. И лишь тогда мы будем знать, что сильнее всего надо защитить от будущего развития биотехнологий.
9
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО
Так возможно ли вообразить себе новую натурфилософию, постоянно осознающую, что "естественный объект", созданный анализом и абстракцией, является не реальностью, а лишь видимостью, и всегда корректирующую эту абстракцию? Я даже вряд ли могу сказать, о чем спрашиваю… Возрожденная наука, которую я имею в виду, даже для минералов и овощей никогда не сделает того, что современная наука угрожает сделать для самого человека. Когда она давала объяснение, это было именно объяснение, а не отговорка. Когда она говорила о частях, она помнила о целом… Аналогия между дао Человека и инстинктами животного значила бы для нее новый свет, пролитый на непознанный предмет, на Инстинкт, глубоко познанной реальностью сознания, а не редукцию сознания до категории Инстинкта. Ее последователи не обращались бы свободно со словами только и всего лишь. Короче говоря, она покорила бы природу, не будучи одновременно покорена ею, и покупала бы знание по цене ниже, чем цена жизни.
К.С. Льюис, "Человек отменяется"[260]260
Clive Staples Lewis, The Abolition of Man (New York: Touchstone, 1944), p. 85.
[Закрыть]
Согласно декрету Совета Европы о клонировании человека, "Использование людей как орудий путем намеренного создания генетически идентичных людей противоречит человеческому достоинству и потому является злоупотреблением медициной и биологией"[261]261
Совет Европы, Проект дополнительного протокола по правам человека и биомедицине, О запрете клонирования людей, Документ 7884 от 16 июля 1997 года.
[Закрыть]. Человеческое достоинство – одна из тех концепций, которую политики, как вообще все участники политической жизни, упоминают через слово, но которую почти никто не может четко определить или объяснить.
Существенная часть политики вертится вокруг вопроса о человеческом достоинстве и жажде признания, с которой оно связано. То есть человек постоянно требует от других признания своего достоинства либо как личности, либо как члена религиозной, этнической, расовой или иной группы. Борьба за признание не экономическая: мы жаждем не денег, но уважения других людей, которого, как мы считаем, мы заслужили. В прежние времена правители желали от других признания своей высшей ценности как царя, императора или господина. Сегодня люди стремятся к утверждению своего равного статуса как члены ранее недостаточно уважаемых или униженных групп – женщин, геев, украинцев, инвалидов, американских индейцев и т. д.[262]262
Это тема второй части книги Фрэнсиса Фукуямы "Конец истории и последний человек".
[Закрыть]
Требование равенства признания или уважения – доминирующая страсть нового времени, как отмечал более сто семидесяти лет назад Токвиль в книге "Демократия в Америке"[263]263
Интерпретацию этого отрывка из Токвиля см.: Francis Fukuyama, "The March of Equality", Journal of Democracy 11 (2000): 11–17.
[Закрыть]. Это значит, что либеральная демократия – вещь непростая. Не обязательно, чтобы мы считали себя равными во всех главных отношениях или требовали, чтобы у нас была точно такая жизнь, как у других. Большинство людей мирится с фактом, что Моцарт, или Эйнштейн, или Майкл Джордан обладают талантами и способностями, которых нет у них самих, и что эти люди получают признание и даже денежную компенсацию за применение этих талантов. Мы принимаем, хотя нам это и не обязательно нравится, тот факт, что ресурсы распределяются неравномерно, на основании того, что Джеймс Мэдисон назвал "различными и неравными способностями приобретать собственность". Но мы также считаем, что люди заслуживают права сохранять ими заработанное и что способности к работе и заработку у людей не одинаковы. И мы принимаем факт, что мы выглядим по-разному, происходим от разных рас и народов, принадлежим к разным полам и разным культурам.
