Текст книги "Блиц-концерт в Челси"

Автор книги: Фрэнсис Фавьелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Часть вторая
Представление

Глава первая

В конце августа Ричарду дали небольшой отпуск. Мы решили выбраться на недельку из Лондона и отправились в Ньюлендс-Корнер – полюбоваться красотами Даунса[54]54
  Глубоководный канал на юге Северного моря, у побережья графства Кент.


[Закрыть]. Отель, в котором мы остановились, раньше был частным домом. Гостям разрешалось пользоваться огромной библиотекой, для нас с Ричардом, заядлых любителей чтения, это стало еще одним удовольствием, как и долгие прогулки в восхитительных садах, окружавших поместье. Перед отъездом из Лондона нам пришлось пережить несколько объявлений воздушной тревоги; к счастью, оповещения были совсем короткими.

В те дни я работала в диспетчерской ратуши, подменяя одну из ушедших в отпуск телефонисток. Для оповещения использовалась система цветовых сигналов. Фиолетовый предупреждал, что береговые наблюдатели заметили приближение вражеских самолетов. Затем следовал желтый – сигнал готовности всем службам противовоздушной обороны. И наконец, красный – звуковая тревога для граждан. Все посты гражданской обороны имели телефонную связь с центральной диспетчерской, куда передавали сведения о происшествиях и запросы на оказание помощи спасателей и медиков. Думаю, и волонтеры, и штатные сотрудники испытывали невероятное напряжение: мы понимали, что красный сигнал тревоги больше не является учебным – все происходит по-настоящему, и с волнением ждали, когда настанет пора взяться за дело. После стольких тренировок мы не могли подвести нашего неутомимого наставника, мистера Кейна. Диспетчеры были настроены решительно, готовясь с максимальной эффективностью выполнить свою работу. Но затем пришел белый сигнал – отбой тревоги. Мы вздохнули с облегчением, смешанным с некоторой долей разочарования: нам не довелось продемонстрировать мастерство и доказать, что мистер Кейн не напрасно потратил столько времени и сил на наше обучение.

Мы с Ричардом отправились в дорогу 24 августа. Миссис Фрит обещала присмотреть за нашим постояльцем, а Кэтлин предложила Ларри завтракать и ужинать у нее вместе с Сесилом.

Местность в районе Хогс-Бэка, в северной части Даунса, была на редкость живописной, погода стояла замечательная – солнечная и теплая, идеально подходящая для неспешных прогулок. Друг Ричарда, также работавший в кабинете министров, Делвис Моулсворт, которого мы прозвали Моли, приехал к нам в гости вместе с женой Евой. Первые несколько дней были просто великолепны: мы прошагали многие мили, следуя за изгибами старых пастушеских троп в холмах Хогс-Бэка, с их гребней перед нами открывались захватывающие виды, ландшафт внизу напоминал пеструю географическую карту. А затем до нас стали долетать отдаленные завывания сирен воздушной тревоги. Но на открытой местности трудно было понять, откуда именно они доносятся. На наши расспросы в отеле никто не мог толком ничего ответить, редкие путники, попадавшиеся на дороге, казалось, и вовсе не обращали внимания на далекие звуки.

Мы не раз становились свидетелями воздушных боев. Однако служащий отеля сказал нам, что столкновения начались еще во времена Дюнкерка. Теперь, в конце августа, мы своими глазами видели, как наши спитфайры гоняются за мессершмиттами, слышали стрекот пулеметных очередей и наблюдали, как парашютисты выбрасываются из подбитых самолетов и как падают сами самолеты, объятые жарким пламенем.

Поначалу трудно было поверить, что перед нами разворачивается настоящая смертельная схватка, а не шоу, которое демонстрируют публике на авиасалоне в Хендоне. Но, даже понимая это, невозможно было отделаться от тошнотворного чувства азарта, словно мы всё еще продолжали смотреть показательные выступление асов – правда, ни на одном авиасалоне вам не удастся увидеть столь виртуозную технику пилотажа! Боевые машины закладывали крутые виражи, ныряли то вверх, то вниз и переворачивались в воздухе, их сверкающие на солнце силуэты были хорошо видны на фоне чистого голубого неба. Орудия выплевывали ослепительные огненные вспышки, пока наконец один из противников не устремлялся прямиком на другого, после чего тот уходил в роковое пике, оставляя за собой длинный шлейф черного дыма; часто, прежде чем следовал финальный удар о землю, от гибнущего самолета успевал отделиться прозрачный купол парашюта, похожий на маленький игрушечный зонтик.

Ужасающее зрелище! Но этот ужас таил в себе странное притяжение, которому невозможно было сопротивляться. Когда все заканчивалось и я опускала устремленный в небо взгляд, мне оставалось только стряхнуть с себя оцепенение и принять тот факт, что это не тренировочный бой, но реальное сражение – подлинная война! И тогда внутри поднималось еще более странное ощущение, от которого холодело в животе, – страх перед надвигающейся неизвестностью и тревога за наше будущее. Думаю, в то время многие мои сограждане испытывали нечто подобное. В такие моменты я была особенно благодарна судьбе за то, что рядом со мной Ричард. Он прошел через кошмар войны 1914–1918 годов, будучи во Франции, и не питал никаких иллюзий по поводу того, с чем нам предстоит столкнуться в грядущей войне. Тогда же мне пришла в голову еще одна мысль: ничто не имеет значения, если рядом с тобой тот, с кем ты хочешь быть. Масштаб любого события следует соотносить с тем, что для тебя по-настоящему важно. Только так мы сумеем найти в себе силы и преодолеть трудности, о которых предупреждал нас Черчилль.

Однажды немецкий самолет пролетел совсем низко над нашими головами и засыпал Даунс листовками. Я собрала целый ворох бумаг. Это были два памфлета, оба – выдержки из выступлений Гитлера в рейхстаге. Один озаглавлен «Последний призыв к разуму», второй просто – «Из речи фюрера». У меня уже имелся образчик подобной пропаганды, который прислала мне сестра, тот назывался «Битва за Атлантику проиграна». Но сейчас я впервые оказалась в ситуации, когда листовки буквально швырнули мне в лицо.

Ричард сказал, что наши самолеты тоже рассыпают листовки по всей Голландии, Франции, Бельгии, Норвегии, Дании. Бумажная война казалась мне занятием довольно странным. Хотя, с другой стороны, мы имели возможность убедиться: пропаганда – оружие опасное и эффективное.

Бои в небе продолжались весь день. В одном особенно ожесточенном сражении немецкий самолет сделал разворот и пошел низко над землей – даже ниже, чем тот, что забросал нас листовками, – поливая гребень холма длинными пулеметными очередями. Казалось, он движется прямо к тому месту, где мы стояли и, задрав головы, наблюдали за воздушной битвой. Ричард схватил меня за руку и потащил к ближайшим кустам. Вики в этот момент с упоением рылась в кроличьей норе, так что наружу торчали только задние лапы и хвост. Я испугалась, что собаку подстрелят, и бросилась вытаскивать ее из норы. Ричард ужасно разозлился и поволок нас обеих в укрытие. Получив тяжелое ранение в войне 1914 года, он гораздо лучше меня знал, чем может обернуться такой обстрел. Когда самолет улетел, мы долго рыскали по округе в поисках тех, за кем охотился немец, но так никого и не нашли. На больших открытых пространствах Хогс-Бэка трудно точно определить расстояние, но судя по тому, с какой настойчивостью пилот палил в нашу сторону, логично было предположить, что его цель находилась где-то неподалеку. Происшествие было довольно неприятным и опасным, но у меня оно не вызвало ничего, кроме возмущения. Начало смеркаться, когда налетела еще одна волна вражеских самолетов, они двигались в направлении Кройдона. Мы видели городок с вершины холма.

В ту ночь вой сирен разбудил наш маленький отель. Постояльцев попросили спуститься в сад, где было построено укрытие, которое с трудом можно было назвать бомбоубежищем. Вражеские самолеты сбрасывали зажигательные снаряды. Ричард предложил мужчинам разделиться на несколько групп и отправиться тушить зажигалки. Среди постояльцев был морской офицер, Ричард попросил его возглавить одну из групп. К всеобщему удивлению, тот наотрез отказался не только командовать отрядом, но вообще покидать убежище. Зато управляющий отелем оказался настоящим храбрецом, как и его подчиненные – молодые горничные и официантки. Девушки частенько отсутствовали на рабочем месте, отлучаясь в близлежащий городок, где были расквартированы канадские военные. Управляющий называл их походы «скачками ради победы». Они только что вернулись из своего вояжа и с готовностью присоединились к пожарному отряду.

Я тоже не могла оставаться в убежище: под открытым небом я чувствовала себя гораздо спокойнее. Рыскать впотьмах в поисках зажигалок, а затем тушить их при помощи песка и ручного насоса – занятие на редкость увлекательное. Нас всех учили пользоваться пожарным оборудованием, но бросаться на снаряд с насосом было забавно: зажигалки оказались небольшими, и мы легко справлялись. Однако вдалеке, в районе Кройдона, мы видели зарево настоящего пожара, а это означало, что полыхает на подступах к Лондону. Мысль, что врагу удается проникать вглубь страны, прорывая оборону наших отважных спитфайеров, наполняла душу горечью и яростью. Погода последние недели стояла сухая и жаркая, поэтому вереск вспыхивал мгновенно. Мы сбивали пламя ветками, растянувшись цепью, как нас учили на занятиях по гражданской обороне. И хотя вид поднимающегося над холмами огненного зарева расстроил всех, победа над огненными языками у нас под ногами вселяла надежду и приносила некоторое облегчение.

Наконец прозвучал сигнал отбоя тревоги, мы вернулись в отель, управляющий угостил постояльцев напитками, и мы уселись в холле читать вражеские листовки, которые я собрала сегодня днем. Чтение немало позабавило нас: стало ясно, как сильно немецкая пропаганда заблуждается в своих оценках британского менталитета. Утром мы позвонили Кэтлин – у нее были ключи от нашей квартиры на случай пожара – и узнали, что в Челси теперь каждую ночь объявляют воздушную тревогу. Прошлой ночью налет был особенно долгим, они слышали гул самолетов и разрывы бомб. Все в городе встревожены и подавлены. Однако сама Кэтлин казалась невозмутимой. Она сказала, что минувшую ночь пришлось провести в убежище, но ей там не понравилось – слишком тесно и ужасные сквозняки.

На следующий день большинство гостей покинули отель. В конце концов, они, как и мы, ехали отдохнуть в спокойное место, каким, как мы все надеялись, окажется Ньюлендс-Корнер. Погода по-прежнему стояла ясная и тихая. Днем несколько раз объявляли тревогу, а над головой по-прежнему разворачивались сражения, правда уже не так часто. Вскоре после наступления темноты вновь завыла сирена, а затем послышалось ровное гудение, словно на нас надвигался огромный пчелиный рой, – звук, которому в ближайшие месяцы суждено было стать привычным. В небе произошла ужасающая битва. Жутко было наблюдать за обреченными самолетами: сбитые машины стремительно неслись к земле, оставляя за собой огненный шлейф, отчетливо видимый в ночном небе. И снова мы заметили зарево в той стороне, где находился Лондон. Большую часть ночи мы провели на улице, созерцая это безумное пламенное шоу. Утром я первым делом позвонила Кэтлин. Ее голос звучал уже не столь безмятежно. Тревоги объявляли всё чаще, теперь не только ночью, но и днем. Минувший ночной налет был ужасен: самолеты беспрестанно кружили над городом, а бомбы рвались совсем рядом. Кэтлин до утра не сомкнула глаз. «Зато Сесил и Энн спали как младенцы», – добавила она. Молочник сказал, что бомбы упали на Хаммерсмит, там много разрушений и есть пострадавшие. Кэтлин говорила торопливо и сбивчиво. Затем сказала, что опять объявили тревогу, и вскользь упомянула неразорвавшийся снаряд, но я не уловила подробностей.

Мы решили немедленно вернуться в Лондон. По пути нам пришла в голову мысль заскочить на рынок в Гилфорд: миссис Фрит не ждала нас раньше следующей недели и наверняка в доме пусто. В Гилфорде я нашла утку – настоящее сокровище, поскольку дичь не входила в список нормируемых продуктов. Вдобавок мы купили зеленый горошек и яблоки и собрались устроить вечером настоящее пиршество. Питание в отеле, как и везде теперь, было крайне скудным, поэтому мы постоянно ходили полуголодные.

В поезде только и разговоров было что о бомбардировках Кройдона и Хаммерсмита. Люди до бесконечности пересказывали друг другу новости, словно не могли до конца поверить, что это происходит на самом деле. На вокзале Ватерлоо мы встретили Моли, но не стали спрашивать, что он тут делает. У нас уже образовалась привычка военного времени – не задавать лишних вопросов. Завеса секретности стремительно опускалась на жителей Британии.

Однако сам Моли рассказал, что обстановка в Лондоне накалилась, последние несколько суток постоянно звучали сигналы воздушной тревоги, нарушая покой спящего города, люди утомлены и подавлены. Бомбардировка Хаммерсмита была сильной, но службы гражданской обороны сработали на отлично – это в первую очередь волновало его министерство.

Мы пригласили Моли на ужин, соблазнив уткой, которую я собиралась приготовить с горошком и яблоками: «Блиц» не «Блиц», а от хорошего ужина никто не откажется. Поскольку Ева была в отъезде, Моли с радостью принял наше приглашение. Однако когда мы добрались до Ройял-Хоспитал-роуд, стало понятно, что с уткой придется повременить. К величайшему нашему изумлению, Чейн-Плейс оказалась перегорожена полицейским кордоном именно в той ее части, где находился дом № 33. Когда я собралась проскользнуть под лентой, к нам подошел полицейский и сказал, что неподалеку нашли неразорвавшуюся бомбу и поэтому приказано эвакуировать жильцов окрестных улиц.

В начале войны нам велели иметь наготове «тревожный чемоданчик». Я собрала самое необходимое, но время шло, ничего не происходило, и я начала постепенно выуживать из него вещи, одну за другой; так продолжалось до тех пор, пока чемоданчик не опустел.

Я спросила, можно ли мне зайти в дом – прихватить кое-какую одежду. Полицейский замялся, вид у него был несколько растерянный. Когда же мы стали допытываться, где именно находится бомба, выяснилось, что страж порядка сам толком ничего не знает, ему просто приказали стоять здесь и предупреждать жильцов, что возможна эвакуация. На мой взгляд, если кто и подвергался опасности, так это полицейский, топтавшийся посреди улицы. К нам подошел дежурный гражданской обороны. Оказалось, что и он не знает, где упала проклятая бомба, но нам лучше послушаться полицейского и не рисковать. Затем появился майор Хардинг Ньюман – заместитель начальника штаба противовоздушной обороны, с которым мы были хорошо знакомы. Я обратилась к нему с тем же вопросом. «Вон там, – сказал он, указывая в направлении Бертон-Корт, – где-то у них на территории. Признаться, вашей улице вряд ли что-либо угрожает. Просто мера предосторожности, поскольку между Бертон-Корт и Чейн-Плейс есть открытое пространство».

Полицейский сказал, что мы можем пройти в дом на свой страх и риск. Мы послушались и поспешили нырнуть за ограждение. В квартире царил идеальный порядок. Кэтлин спустилась к нам вместе с Энн. Обе наперебой рассказывали о событиях минувшей ночи. Наши постояльцы, Сесил и Ларри, получили приказ покинуть Чейн-Плейс до тех пор, пока бомбу не обезвредят. Армия не желала понапрасну рисковать жизнью своих служащих. Когда Энн ушла наверх и мы с Кэтлин остались вдвоем, я спросила, как у них дела с Сесилом. «Похоже, парень ей нравится, – призналась мать. – Они проводят много времени вместе. Энн учит его танцевать».

Судя по тону, Кэтлин была не в восторге от этой дружбы. Я понимала – она находит канадца неотесанным дикарем. Для нее имели значение такие вещи, как хорошие манеры, умение вести себя за столом и прочие тонкости, которые, как я успела понять за время моих долгих путешествий, на самом деле мало что значат. Но Кэтлин выросла в мире, где на это обращали внимание. Мне Сесил нравился, и я была рада, что они с Энн поладили. Несчастная первая любовь принесла девочке столько страданий; если Сесил поможет ей преодолеть боль и разочарование – я их отношения только приветствую. Кэтлин сказала, что последние несколько ночей они спали в убежище позади дома, однако, если я намерена ночевать в квартире, она тоже останется.

Наша чудесная утка все еще ждала своего часа, но не успела я взяться за приготовление ужина, как завыла сирена. Было около шести вечера, когда начался налет, с неба донеслось то же зловещее гудение, какое мы слышали в Ньюлендс-Корнер, словно наша троица никуда и не уезжала: точно так же, как в отеле, Ричард и Моли высматривали зажигалки. Позже мы поднялись на плоскую крышу дома – понаблюдать за воздушным боем.

Ничего вкуснее той утки никто из нас в жизни не пробовал. Мы намерены были сполна насладиться ужином, и никакая бомбежка не могла помешать нам. Последнее время Ричард жил у себя в Гвардейском клубе, но там было слишком многолюдно, а кормили крайне скудно. Мы набросились на утку и разделались с ней в два счета, оставив лишь горстку обглоданных костей. Спать мы улеглись в столовой и в холле, посчитав их самыми безопасными помещениями, поскольку общая несущая стена была сделана из прочного железобетона, а другие граничили с арочным проемом. Из-за гула самолетов было довольно шумно, часть ночи мы по очереди дежурили возле дома и на крыше – тушили сыпавшиеся с неба зажигалки. Работали мы с тем же веселым азартом, что и на отдыхе в Ньюлендс-Корнер. Энн занятие тоже показалось забавным. Она сообщила нам, что армейский устав запрещает Ларри и Сесилу помогать пожарным службам, то же относилось и к военным, размещенным неподалеку в казармах герцога Йоркского. Запрет приводил в бешенство руководителей отрядов гражданской обороны: они видели толпы здоровых молодых парней в форме цвета хаки и не имели возможности подключить их к делу. И сами солдаты негодовали: обидно стоять в стороне и смотреть на происходящее. Впрочем, заверила нас Энн, канадцы нашли способ обойти устав: они переодевались в штатское и, выдавая себя за обычных жителей Челси, участвовали в тушении зажигалок. Слушая щебетание Энн, я уже предвидела, что наши постояльцы непременно попросят одолжить им что-нибудь из одежды Ричарда, который был таким же высоким и статным, как они.

Утром миссис Фрит прибыла как обычно, минута в минуту. Я была поражена, увидев нашу экономку, и спросила, каким образом ей удалось миновать заграждение и войти в дом. «Боже, тоже мне – препятствие, – рассмеялась миссис Фрит. – Да это заграждение натянуто там уже несколько дней, оно мне не помеха. Дежурный полицейский появляется только в восемь, а я прихожу в половине седьмого». Она рассказала, что минувшая ночка у нее в Вестминстере выдалась беспокойной, но, судя по всему, миссис Фрит была не столько напугана налетами, сколько взбудоражена из-за нарушения привычного хода жизни.

Беженцы со страхом рассказывали мне о ночных атаках вражеской авиации. Некоторых завывания сирен повергали в ужас, другие, вроде Катрин, воспринимали их спокойно. Те, кому уже довелось побывать под обстрелами на пути из Бельгии, знали, что рано или поздно это повторится, и стоически переживали происходящее. Я поняла, что у тех, кто бился в истерике и требовал, чтобы их немедленно вывезли из Лондона, за плечами было гораздо меньше трудностей, чем у терпеливых молчунов. Великан, перемежавший нытье с проклятиями в адрес всех и вся, оказался одним из самых отчаянных жалобщиков. Бесполезно было напоминать рассерженному мужчине, что он мог бы оставаться у себя на родине, как это сделали миллионы его сограждан. Великан заявил, что Британия вечно кичилась своей неприступностью и они посчитали, что здесь будут в безопасности. Он ужасно разозлил меня, но спорить с таким человеком – только попусту терять время, и я отступила. Жена Великана выглядела еще более угрюмой, чем обычно, а их дочка – еще более щуплой и бледной. Я убедилась, что все мои подопечные знают, где находится бомбоубежище, и готовы при первых звуках сирены прихватить свои «тревожные чемоданчики» и отправиться в безопасное место. Беженцы с огромным уважением относились к миссис Рид, возглавлявшей отряд гражданской обороны, который следил за порядком в их квартале. Однако порой «прихватить» превращалось у них в попытку перетащить в укрытие весь свой нехитрый скарб. В результате получалась тюки внушительных размеров, которые трудно было разместить в ограниченном пространстве бомбоубежища.

Жизнь в нашем пункте первой медицинской помощи шла своим чередом. Уезжавшие в отпуск сотрудники вернулись. Я рассказала коллегам о налетах в Хогс-Бэк и показала немецкие брошюры, которыми нас засыпали с воздуха. Позже я сдала листовки в городскую ратушу. Две дочки Бетти Комптон теперь жили в деревне, как и большинство маленьких лондонцев. Я подумала, что детей бельгийских беженцев тоже неплохо было бы эвакуировать из столицы, и поделилась своими соображениями с Марджери Скотт. Она согласилась со мной, но осуществить эту затею было непросто, поскольку власти не позволяли беженцам покидать Лондон до окончания всех проверок, а родители ни за что не согласились бы отправить детей одних – малыши и так натерпелись по пути в Англию. Да и найти жилье за пределами Лондона было не так-то просто: непрекращающиеся налеты вынудили тысячи горожан бежать куда глаза глядят, в любые городки и деревни, где для них находилось место. Поговаривали, что вскоре к нам в больницу начнут поступать пациенты из Ист-Энда[55]55
  Промышленный район Лондона, где в силу близости к старому порту – Доклендсу – селились прибывшие в Англию иммигранты.


[Закрыть].

Катрин выглядела неважно и явно чувствовала себя несчастной. Девушка не боялась налетов. Она сама признавалась, что ей без разницы, погибнет ли она под бомбежкой или умрет каким-то иным образом. Но я видела, что по характеру Катрин была открытым и жизнерадостным человеком. Если ей случалось ненадолго отвлечься от своих несчастий или увлечься чем-нибудь, девушка принималась весело болтать со мной или шутить с миссис Фрит и мгновенно преображалась – глаза блестели, а на щеках проступали симпатичные ямочки. Судя по мелким морщинкам возле глаз, Катрин была из тех людей, кто умеет легко и беззаботно смеяться. Но по мере приближения срока родов она становилась все более молчаливой и мрачной. Как ни пыталась я успокоить будущую мать, повторяя вновь и вновь, что ее ребенок ничем не отличается от остальных детей, Катрин стояла на своем: младенец будет считаться незаконнорожденным, – и вбила себе в голову, что ее жених непременно погибнет, а возможно, уже мертв.

Я рассказала Ричарду о Катрин, а также призналась, что чувствую себя ответственной за нее. Почему – я не могла объяснить, но это была правда. Кроме того, на мне лежала ответственность за Карлу, которая училась в монастырской школе и была там абсолютно счастлива. Я навещала девочку всякий раз, когда у меня появлялась такая возможность. Одна из школьных подруг Карлы пригласила ее к себе – погостить на летних каникулах в доме родителей. Так что весь август она провела в большой дружной семье с очень милыми людьми. Рут по-прежнему находилась в клинике, где лечилась от тяжелого психического расстройства. Я же теперь заботилась и о Карле, и о Катрин. Дочь Рут крепко привязалась ко мне, писала длинные трогательные письма, в которых подробно рассказывала о событиях в школе.

Бомбу вывезли на следующий день. К счастью, обошлось без неприятных сюрпризов. Я поделилась новостью со всей нашей колонией – так мы называли тот небольшой квартал на Ройял-Хоспитал-роуд, где находились моя студия, бакалейная лавка мистера Фереби, аптека миссис Чандлер, табачная лавка Салли и почтовое отделение на углу Оукшот и Тайт-стрит. Обитателям колонии также было о чем рассказать мне. События последних ночей никого не оставили равнодушным: снаряд на крикетном поле был «нашей первой бомбой», упавшей в Челси. Все были если не напуганы, то как минимум встревожены. Атмосфера на Кингс-роуд, куда я обычно ходила за покупками, тоже заметно накалилась. Да и вообще за то короткое время, что нас не было в Лондоне, обстановка в городе стала совершенно иной. После разрушительных бомбардировок Хаммерсмита и Кройдона от прежнего легкомысленного отношения к воздушным тревогам не осталось и следа. Все больше людей при первых звуках сирены торопились спуститься в убежища, а прохожие на улицах стали с опаской поглядывать в небо: я хорошо запомнила – точно так вели себя французские солдаты, которых высадили в порту Дувра.

Бомбу обезвредили, и наши постояльцы вернулись домой. Оба кипели от негодования: их отправили в казармы, а женщины остались вблизи от опасного места. Я от всей души сочувствовала Сесилу и Ларри – не так-то просто понять логику армейских уставов. Ричард же заявил, что уставы просто дурацкие. Как я и думала, канадцы первым делом спросили, нет ли у него старого ненужного плаща или куртки.

Во второй половине дня 7 сентября раздался сигнал воздушной тревоги, и мы услышали нарастающий гул множества самолетов. В районе Челси в тот раз не упало ни одного снаряда, но дальше, вниз по Темзе, мы слышали мощную серию взрывов. Вскоре прозвучал отбой. А в шесть вечера вновь завыли сирены, и почти сразу заполыхали пожары. Мы увидели расползающееся по небу красное зарево. Дежурные гражданской обороны, следившие за порядком в бомбоубежище, рассказывали, что доки подверглись сильной бомбардировке и туда были вызваны десятки пожарных расчетов. Вместо темноты, приходящей после захода солнца, Лондон окутало странное оранжево-желтое свечение, словно закат мгновенно сменился восходом. Мы поднялись на крышу, и перед нашим взором открылось ужасающее зрелище! За рекой полыхал чудовищный костер, отблески пламени, отражаясь от гладкой поверхности воды, наполняли город призрачным сиянием. С наступлением ночи бомбы посыпались со всех сторон, их свист смешивался со зловещим гудением самолетов.

Это была кошмарная ночь! Воздух наполнился грозным шипением, за которым следовали тяжелые глухие удары, сотрясавшие дома, а затем раздалось несколько особенно раскатистых взрывов, сотрясших саму землю у нас под ногами. Все больше и больше самолетов проносилось над головой, казалось, они кружат над Лондоном, словно стая черных воронов. Немецкие бомбардировщики улетали и возвращались, чтобы сбросить новую порцию снарядов в то адское пекло, которое пожирало доки за рекой. С нашей же стороны не прозвучало ни единого ответного выстрела зенитных орудий, способных разогнать эту кровожадную стаю. Оранжевое зарево пожарищ было настолько ярким, что при их свете можно было читать. Фонарики, которые мы прихватили с собой на крышу, оказались не нужны. Снова и снова мы пригибались, когда на нас надвигалась очередная шеренга вражеских самолетов, и слышали протяжный свист падающих бомб, чтобы затем окунуться в короткое затишье и увидеть новые языки пламени, расползающиеся на горизонте. Вскоре область, охваченная красно-оранжевым светом, стала настолько обширной, что наш первоначальный ужас перерос в чувство полного бессилия перед величиной и мощью этого монстра: костер вздымался к самому небу, а мы ощущали себя лилипутами, наблюдающими за буйством разъяренного Гулливера.

По лицу Кэтлин бежали слезы, она отвернулась, не в силах больше смотреть на это ужасное зрелище. Меня же охватила ярость – такой дикой клокочущей ярости я сама от себя не ожидала. Я поняла, что дрожу всем телом от какого-то доселе неведомого мне чувства. Нечто похожее я пережила, слушая рассказ Катрин о том, как мессеры расстреливали движущуюся по дороге колонну беженцев. С крыши мы видели вереницу пожарных машин, мчавшихся в сторону доков. Я позвонила в пункт первой медицинской помощи – узнать, не нужны ли дополнительные рабочие руки. Они сказали, что полностью укомплектованы, но на всякий случай велели оставаться на связи, хотя официально я все еще считалась в отпуске. В диспетчерской ратуши помощь волонтеров тоже пока не требовалась.

Отбой тревоги прозвучал лишь в пять утра. А вскоре стало известно, что в небе над городом развернулось ожесточенное сражение, в результате которого нашим истребителям удалось сбить восемнадцать вражеских самолетов. Люди были ошеломлены размахом налета и количеством бомбардировщиков, нескончаемой чередой шедших на Лондон. Отныне жители столицы не питали иллюзий: давно обещанная операция «Блиц», которой беспрестанно грозили по немецкому радио, началась.

Рано утром на следующий день, в воскресенье, стали доходить подробности об огромных разрушениях в доках. Пожарные боролись с огнем больше суток, и работа все еще продолжалась, поскольку едва им удавалось справиться, как очередная волна самолетов люфтваффе накатывала на город и вновь разжигала пламя. По всей видимости, основной целью врага был Арсенал в Вулвиче, затем бомбили Тауэрский мост, Поплар, Бермондси и Вест-Хэм – здесь их целями стали доки Ост-Индии и Суррейские коммерческие доки. Все небольшие жилые дома, находившиеся поблизости, были просто сметены. Огонь не успели потушить до наступления темноты, а немецкие самолеты всё летели и летели, теперь полыхающие руины стали для них отличным ориентиром. Весь Ист-Энд был охвачен пламенем – страшное и завораживающее сияние, которое мы видели с крыши нашего дома в Челси.

На тушение огня направили расчеты со всего города. Позже несколько наших местных пожарных рассказывали, что они увидели, когда примчались в доки: на складах горели чай, сахар и мука, полыхали также бензин, мазут, бумага и древесина – всё вместе превратилось в один адский котел.

Я отправилась к моим подопечным – узнать, как они пережили страшную ночь. Беженцы вели себя гораздо тише, чем я ожидала. Они до утра просидели в бомбоубежище, куда их проводила дежурная Хильда Рид. Некоторые были ужасно расстроены: после всех тягот пути из оккупированной Европы оказаться в Лондоне, в самом эпицентре «Блица». В целом я поняла, что, в отличие от мужчин, женщины с большим смирением относятся к ситуации. Мужчины говорили, что чувствуют себя вдвойне ответственными: ведь это они принимали решение перевезти семью в Англию, полагая, что здесь их близкие будут в безопасности, а теперь что же – выходит, попали из огня да в полымя в буквальном смысле слова.

Минувшей ночью в районе Челси упали несколько бомб. Эхо близких взрывов беженцы слышали в убежище, а мы – стоя на крыше дома. Великан выглядел на удивление смирным. Он был потрясен, но не столько налетами, сколько поведением людей в бомбоубежище. Некоторые из них, жаловался Великан, вели себя чрезвычайно грубо по отношению к бельгийцам, называя их немцами. На что мой ученик, к тому моменту довольно сносно говоривший по-английски, прореагировал в привычной для себя манере: сжал кулаки и заорал, что, если кто-нибудь посмеет еще раз обозвать его немцем, ему не поздоровится. Поднялся невообразимый шум, так что пришлось вмешаться дежурным и утихомирить спорщиков. Позже Катрин поделилась со мной впечатлениями о пребывании в убежище: многие горожане возмущались, почему вокруг столько иностранцев. «Это было не особенно приятно, – призналась девушка, – так же как теснота, духота и антисанитария». А другая семья сказала, что они чувствовали себя в безопасности только на станции метро «Кингсбридж», и попросили официально прикрепить их к этому убежищу. Я заметила, что станция находится далеко от их дома. Однако беженцы в один голос заявили, что ради возможности провести ночь в спокойной обстановке готовы немного прогуляться, и заверили, что будут отправляться в убежище перед наступлением темноты, не дожидаясь сигнала воздушной тревоги. В садах Ранели, примыкающих к Королевскому госпиталю, которому, без сомнения, суждено было стать одной из главных мишеней в Челси, упала бомба, но не разорвалась. Квартал немедленно оцепили и стали дожидаться приезда саперов. Вскоре мы познакомились с замечательными людьми из инженерно-саперной службы: невзирая на риск, они обезвреживали бомбы, или, как мы писали в диспетчерских сводках, «неразорвавшиеся боеприпасы». Если же бомбу не удавалось обезвредить на месте, ее грузили в специальную машину ярко-красного цвета с маркировкой на кузове ИСО – инженерно-саперный отряд – и везли по опустевшим улицам в сопровождении полицейского конвоя за город.