Текст книги "Брет Гарт. Том 2"

Автор книги: Фрэнсис Брет Гарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

И все это принадлежит ему! Все – его личная собственность по праву первооткрывателя и по законам штата и без всяких одолжений с их стороны. Да и кто, как не он, начав свои поиски на горе, впервые подал мысль о том, что в выходах породы может оказаться золото и нужно установить дробилку! Что бы там ни думали другие, он-то сам ни на секунду не разуверился в этом. Не без запальчивости перебирая в уме все эти обстоятельства, он машинально с вызовом повернулся к раскинувшейся внизу равнине. Там все спало мирным сном под лучами полной луны, ни звука, ни движения. Он взглянул на звезды. До полуночи было еще далеко. Его друзья, безусловно, давным-давно возвратились в хижину, чтобы приготовиться к ночному путешествию. Сейчас, вероятно, они говорят о нем: быть может, высмеивают или, чего доброго, жалеют за столь невыгодную сделку. Невыгодную! Короткий смешок, который вырвался у него в этот миг, заставил его слегка вздрогнуть: он прозвучал так резко, так невесело, так – внезапно подумалось ему – непохоже на его истинные побуждения.

Но каковы же все-таки его побуждения?

В них нет ничего низменного, мстительного – чего-чего, а уж этого им никогда о нем не сказать. Когда он выберет все золото с поверхности и наладит работу на руднике, он вышлет каждому чек на тысячу долларов. Разумеется, случись кому-нибудь из них заболеть или столкнуться с нуждой, он сделает и больше. И первым делом, самым первым делом пошлет каждому щегольское ружье, а взамен попросит себе его старенькое ружьецо. Воскрешая эти минуты многие годы спустя, он дивился, отчего он тогда не строил для себя никаких других планов на будущее, не мечтал, как ему дальше распорядиться только что обретенным богатством. Это было тем более поразительно, что у пятерых компаньонов уже давно повелось обсуждать вслух перед сном, как поступит каждый в случае, если им посчастливится напасть на жилу. Ему припомнилось, как однажды их фирма едва не распалась оттого, что, строя воздушные замки, они никак не могли сговориться, на что потратить сто тысяч долларов, которых в глаза никогда не видывали да и не рассчитывали увидеть. Он вспомнил, что Грубый Помол неизменно начинал свою карьеру миллионера с роскошного обеда в ресторане Дельмонико; Первый Валет всегда сразу же отправлялся в родные места «повидаться с матушкой»; Второй Валет, не откладывая, мчался к родителям своей возлюбленной, дабы задобрить их бесценными дарами (здесь нелишне будет отметить вскользь, что как родители, так и возлюбленная являли собою плод воображения в той же мере, что и само богатство), а что касается Судьи, тот в качестве новоиспеченного богача первым долгом спешил в Сакраменто, чтобы сорвать банк, сражаясь в фараон. Он и сам в те дни, без гроша за душой, не уступал другим в красноречии, предаваясь самым невероятным мечтам, – он, который сейчас так холоден и бесстрастен перед лицом куда более невероятной действительности.

А ведь все могло быть иначе! Если бы только они подождали еще день! Если бы сообщили ему о своем решении помягче, расстались с ним по-хорошему! Как он кинулся бы уже давным-давно им навстречу с радостной вестью! И как они пустились бы в пляс вокруг находки и принялись бы до хрипоты распевать песни, потешаясь над своими недругами, с каким торжеством подняли бы флаг на вершине Звездной горы! С какими церемониями они объявили бы своего Старика героем заявки! А он рассказал бы им все по порядку: как смутный инстинкт заставил его подняться на вершину горы, как, сделай он один лишний шаг по этой вершине, он оказался бы на дне каньона! И как… Ну а что если первооткрывателем оказался бы кто-нибудь другой – скажем, Грубый Помол или Судья? Разве не могло случиться, что они из алчности утаили бы от него свою тайну и, нимало не заботясь о других, прибрали бы золото к рукам, поступили, как…

– В точности как сейчас поступаешь ты!

Жаркая краска бросилась ему в лицо, словно чей-то чужой голос произнес у его уха эти слова. В первые мгновения ему не верилось, что эта фраза сорвалась с его собственных побелевших губ, пока он не поймал себя на том, что думает вслух. Сгорая от стыда, он повернулся и начал торопливо спускаться с горы.

Он придет к ним, расскажет о своей находке, получит от них свою долю и уйдет навсегда. Это – единственно правильное решение, удивительно, как оно сразу не пришло ему в голову. А все-таки до чего тяжело, тяжело и несправедливо, что он вынужден встретиться с ними еще раз! За что ему выпало такое унижение? Какие-то минуты он просто ненавидел это пошлое сокровище, которое навеки погребло под своей тяжеловесной массой беспечное и веселое прошлое, стерев без остатка всю поэзию их прежнего счастливого и праздного житья.

Он был уверен, что застанет друзей на развилке, где они будут поджидать почтовую карету. До развилки отсюда три мили, но он еще может поспеть вовремя, если поторопится. Какое мудрое, благоразумное завершение всего, что он проделал за этот вечер, какое никудышное, беспомощное завершение всего, что он за этот вечер перечувствовал! Впрочем, неважно… Чего доброго, они вообразят сперва, что он из малодушия потащился вслед за ними, чего доброго, сперва еще и не поверят ему. Неважно. Он кусал губы, стараясь сдержать дурацкие слезы, которые навернулись ему на глаза, но упрямо шагал все вперед и вперед.

Он не замечал, как прекрасна была эта ночь, убаюканная в колыбели темных холмов, ночь, окутанная светлой дымкой туманов и притихшая перед величием собственной красоты! Там и тут луна склонила свой тихий лик к озерам и разлившимся ручьям, задремала в их объятиях, и на равнину сошел беспредельный покой. А он шагал, как во сне, и непроглядная темень зарослей осталась позади, а перед ним открылись неясные и, казалось, недосягаемые дали, туманные, уходящие в бесконечность горизонты. Мало-помалу он и сам точно слился воедино с таинственной ночью, становясь таким же неслышным, спокойным, бесстрастным, как она.

Но что это? Звук выстрела где-то в стороне хижины! Звук столь глухой, бесплотный, тусклый на фоне всеобъемлющей тишины, что, если бы не мгновенная необъяснимая тревога, которой отозвались на него напряженные нервы, молодой человек решил бы, что ему просто почудилось. Случайность? Или кто-то подает ему сигнал? Он постоял, но звук не повторился, и вновь воцарилась тишина, только на этот раз в ней затаилось нечто зловещее, роковое. Внезапная и страшная мысль мелькнула в его сознании. Он отшвырнул в сторону свой узелок и прочую поклажу, вобрал побольше воздуха в легкие, наклонил голову и, как стрела, полетел на зов.

II

Нельзя сказать, чтобы исход со Звездной заявки отколовшихся компаньонов представлял собою очень внушительное зрелище. По выходе из хижины процессия растянулась и разбрелась. У одних непривычно бурная деятельность усугубила их увечья, в других же неустойчивость благих побуждений вызвала склонность к назойливым музыкальным упражнениям. Грубый Помол, прихрамывая, насвистывал с нарочитой рассеянностью; Судья, насвистывая, прихрамывал с нарочитым усердием; Первый Валет возглавлял шествие с деловым и сосредоточенным видом; Второй Валет следовал за ним, заложив руки в карманы. Две менее могучие натуры, объединенные общим неосознанным желанием, вопросительно поглядели друг на друга в поисках поддержки.

– Ты понимаешь, – произнес вдруг Судья, словно с торжеством завершая долгий спор, – для молодого человека нет ничего лучше независимости. Закон природы, если можно так выразиться. Взять, к примеру, хотя бы зверей.

– А здесь где-то бродит вонючка, – отозвался Грубый Помол, наделенный, по общему признанию, аристократически тонким нюхом, – не дальше как в десяти милях отсюда. Скорей всего перебирается через кряж. Эх, и везет же мне! Как выйдешь из дому, так на тебе! Да и вообще не вижу надобности таскаться сейчас по участку, раз мы сегодня все равно собрались уходить.

Оба помолчали, выжидая, как отнесутся к его словам Первый и Второй, хмуро бредущие впереди. Однако отклика не последовало, и Судья беззастенчиво изменил приятелю.

– Неужели ты так и торчал бы там, мозолил глаза, не дал бы Старику переварить новость наедине с собой? Ну нет! Я, например, с самого начала видел, что до него все доходит – медленно, правда, но уж как надо, и я рассудил, что нам самое лучшее будет выкатиться не мешкая и дать ему время оглядеться. – Судья предусмотрительно повысил голос, чтобы слышала и пара впереди.

– Он, сдается, говорил, – заметил Первый Валет, внезапно останавливаясь и поворачиваясь к ним лицом, – будто этот новый лавочник обещал отпустить ему провизии?

Грубый Помол просительно взглянул на Судью, и сей джентльмен вынужден был отвечать:

– Да, говорил, я точно помню. Это у меня самая главная была забота, – сказал он с таким видом, будто сам договорился обо всем с новым лавочником. – Помню, мне как-то сразу стало легче на душе.

– Да, но разве он не прибавил к этому еще кое-что? – осведомился, в свою очередь, Второй Валет, тоже резко останавливаясь на месте. – Насчет того, что это только в том случае, если мы поработаем на отводной канаве?

Теперь уже Судья с надеждой повернулся к Помолу, однако этот последний, делая вид, что готовится к длительному совещанию, уютно расположился на пне. Судья тоже сел и нехотя подтвердил:

– Ну, правильно! Мы или он.

– «Мы или он», – с мрачной иронией передразнил Первый Валет. – Тебе что кажется, что ты уже все там расчистил? Просто губишь ты себя этой непосильной работой, вот что я тебе скажу; так и хватаешься, какая ни подвернется, так и рвешься, что бы такое еще сделать…

– Я будто бы слыхал, как кто-то высказывался в том смысле, что, мол, и работенка больше подходит для китайца да и потеряешь дня три, – не менее ядовито ввернул Второй Валет. – Возможно, я ослышался?

– Для Старика же это будет вроде развлечения, – неуверенно сказал Грубый Помол. – Чтобы, значит, не так замечал свое одиночество.

На эту реплику никто никак не отозвался, и Грубый Помол, вытянув поудобнее ноги, извлек свою трубку. Не успел он это сделать, как Первый Валет круто повернулся и зашагал по направлению к ручью. За ним, чуть помедлив, молча последовал Второй Валет. Судья, мудро рассудив, что самое лучшее – примкнуть к стану сильнейших, рысцой затрусил за ними, предоставив Грубому Помолу уныло замыкать шествие, что тот и сделал, понуро и неохотно.

Их путь повел в сторону от Звездной горы, к излучине ручья, где были некогда сосредоточены их первые тщетные изыскания. Отсюда и брала свое начало пресловутая отводная канава, которая шла по границе заявки нового лавочника, а затем терялась в болотистой лощине. Канава была забита всяким мусором. Желтый ручеек, некогда струившийся по ней, видимо, иссяк вместе с их энтузиазмом, теперь от него осталась лишь зеленоватая лужица.

За весь свой недолгий путь они едва ли обменялись хоть словом и не получили от Первого Валета никаких иных разъяснений, кроме наглядного примера, поданного им, когда они вышли на берег. Ничего не говоря, Первый Валет спрыгнул прямо в канаву и с ходу принялся расчищать ее от сучьев и веток. Раззадоренные этим зрелищем, похожим на новую и бесконечно озорную игру, остальные весело соскочили вслед за ним и вскоре были целиком поглощены увлекательным единоборством с заглохшей канавой. Судья, перестав хромать, перемахнул через сломанный лоток, Грубый Помол, перестав свистеть, затянул песню – довольно удачное подражание песне китайского кули. Однако прошло минут десять, и невинные радости подобного времяпрепровождения слегка приелись. Грубый Помол уже принялся тереть свою ногу, как вдруг земля содрогнулась и глухо загудела. Все посмотрели друг на друга; работа замерла. Они принялись лениво обсуждать, был ли это взрыв или землетрясение, но в разгар дискуссии Первый Валет, стоявший в некотором отдалении от других, издал предостерегающий крик и выпрыгнул на берег. Едва его товарищи успели сделать то же самое, как уровень воды в ручье внезапно и необъяснимо поднялся и в канаву стремительно хлынули потоки воды. В мгновение ока забитое и засоренное русло очистилось, канава была свободна, и вольное течение подхватило весь мусор. Не замедлив использовать это облегчающее труд явление в своих интересах, компаньоны со Звездной попрыгали в воду и, высвобождая и направляя крутящиеся в водоворотах обломки, завершили свою работу.

– Жаль, Старика здесь нету, – сказал Второй Валет. – Вот бы посмотрел! Самый что ни на есть пример высшей справедливости, с которой он вечно носится. А что случилось, это ясно. Кто-нибудь из этих паршивых пижонов с заявки Эксельсиор заложил взрывчатку чересчур близко от ручья, обрушил часть берега и запрудил ручей, а водичка-то как раз и подоспела сюда, чтобы промыть нашу канаву. Вот это, я понимаю, действительно справедливое воздаяние!

– А кто нам советовал запрудить ручей ниже канавы и заставить его проделать всю работу? – угрюмо опросил Первый Валет.

– Это, сдается, у Старика была такая идея, среди прочих, – неуверенно сказал Второй.

– А помните, – оживленно вмешался Судья, – я всегда говорил: «Потихоньку; тише едешь – дальше будешь. Вы только обождите, и что-нибудь да случится». И видите, – с торжеством продолжал он, – так и вышло. Я не хочу ставить это себе в заслугу, но я так и знал, что эти ребята с Эксельсиора сваляют дурака, и смело шел на риск.

– Ну а что если мне известно, что ребята с Эксельсиора сегодня не взрывают? – саркастически произнес Первый Валет.

Но так как версия Судьи, по-видимому, основывалась на том, что факт взрыва не вызывает сомнений, он искусно обошел существо вопроса.

– Я ничего не хочу сказать; у Старика котелок варит неплохо; ему просто малость недостает знания жизни. В юкре, например, он за последнее время сделал заметные успехи, а уж о покере и говорить нечего! Сидит с этаким мечтательным лицом, будто совсем не от мира сего, – ни за что не определишь, блефует или действительно хорошие карты на руках. Верно я говорю? – Последний вопрос был адресован Грубому Помолу.

Этот джентльмен, однако, все время поглядывал на хмурую физиономию Первого Валета и ответил так, как, по его мнению, должно было понравиться тому.

– Это тут ни при чем, – проникновенно начал он. – Не для того мы решились на такой шаг, чтобы сделать из парня шулера. Не для того мы сегодня, как китайцы какие-нибудь, надрывались здесь на канале. Нет, приятель! Мы хотим его научить во всем полагаться на себя. – Не прочитав в лице Первого Валета ожидаемого одобрения, он повернулся ко Второму.

– По-моему, мы научили его не полагаться на нас, – последовал непредвиденный ответ. – Так-то будет вернее.

Первый Валет исподлобья метнул быстрый взгляд на брата. Тот, держа руки в карманах, рассеянно глядел на стремительный поток, затем побрел прочь. Первый Валет догнал его.

– Ты что это, на попятный вздумал? – спросил он.

– А ты нет? – отозвался тот.

– Нет!

– Ну так и я нет, – спокойно закончил Второй. Валет.

Старший брат помолчал, полуозадаченно-полусердито.

– Тогда к чему это было сказано: «Научили не полагаться на нас»? – спросил он наконец.

– А разве не так? – равнодушно уронил Второй Валет.

Сраженный столь конкретным изложением его невысказанных благих побуждений, Первый Валет не нашелся что ответить.

– Уж раз мы заговорили про Старика, – как всегда невпопад заявил Судья, – я так считаю: недоставать ему нас будет в такие часы, как сейчас. Как мы его, бывало, дергали и изводили после работы – просто так, чтобы раззадорить, позабавить! Заскучает он теперь без такого развлечения. Да и нам будет скучновато. Помните, братцы, как мы его здорово купили в тот вечер, когда он поверил, будто мы открыли месторождение на берегу ручья, – до того поверил, что уж хотел идти платить все наши долги единым духом?

– А помните, как я влетел в хижину с решетом, полным пирита и черного песку? – хихикнул Грубый Помол, тоже ударившись в воспоминания. – Он свои серые глазищи так и вытаращил, чуть на лоб не вылезли. Что ж, отрадно хотя бы знать, что свой долг по отношению к мальчику мы выполнили даже в таких мелочах. – Он взглянул на Первого Валета в надежде услышать слова, подтверждающие их всеобъемлющее бескорыстие, но тот уже шагал прочь, с неловким чувством прислушиваясь к неторопливым шагам Второго Валета, который, как запоздалая совесть, следовал за ним по пятам. Грубый Помол и Судья таким образом волей-неволей очутились снова рядом в хвосте процессии, которая медленно потянулась от ручья по направлению к дому.

Спустилась ночь. Они вошли в тень от Звездной горы, местами еще более глубокую из-за невысоких лесистых отрогов, отходивших от подножия, как могучие корни от гигантского ствола. По мере того как луна все больше вступала в свои права в других уголках долины, тени сгущались, и тут на одном из отрогов Первый Валет вдруг остановился. Подошел Второй Валет и тоже встал рядом, а там подоспели и двое других; компания собралась в полном составе.

– В доме темно, – негромко сказал Первый Валет, то ли про себя, то ли в ответ на немой вопрос остальных.

Все взглянули в ту сторону, куда указывал его палец. Вдалеке, четко выделяясь на освещенном пространстве, виднелся силуэт их хижины. Лунные блики играли на двух черных слепых окошках, за которыми сквозила зыбкая пустота, лишенная света, тепла, движения.

– Удивительное дело, – боязливым шепотом произнес Судья.

Второй Валет, чуть повернув руки в карманах, ухитрился показать, что он прекрасно знает, как все это следует понимать, и с самого начала знал, что так будет, но, поскольку теперь все уже находится, так сказать, в руках судьбы, его это больше не трогает. Так по крайней мере истолковал его позу старший брат. Однако тревога Первого Валета была слишком велика, а двух остальных мучили угрызения совести не без примеси суеверного страха, и, не обращая внимания на скептика, все трое быстрым шагом устремились к хижине.

Они шли молча; луна, плывущая уже высоко в небесах, мягко озаряла хижину, придавая ей скорбное благородство и меланхолический покой могильного склепа. И Первый Валет, потихоньку отворяя дверь, ощутил что-то вроде благоговейного ужаса, как и оба его спутника, ждавшие на пороге, пока Первый Валет после безуспешных попыток вызвать хоть какие-нибудь признаки жизни в остывших угольях очага, подгребая их ногой, наконец не чиркнул спичкой и не зажег единственную в хозяйстве свечу. Ее мигающий огонек осветил знакомую обстановку, не изменившуюся ни в чем, за исключением одной лишь подробности. С нар, которые занимал Старик, были убраны одеяла; исчезли немногие дешевые безделушки и фотографии – и теперь они вдруг осознали всю скудость и убожество этих голых досок, этого тощего соломенного тюфяка, которые прежде, скрашенные обаянием чистого и молодого существа, казались вполне сносным ложем. Печальная ирония этой рассеявшейся иллюзии заставила их вдвое сильнее ощутить и собственную нищету. Маленького заплечного мешка, кружки и кофейника, висевших у его койки, тоже не было видно. Самые горькие упреки, самые патетические письма, которые он сочинил и отверг и обрывками которых был по-прежнему усеян пол, – ничто не могло сравниться в красноречии с этой зияющей пустотой! Никто из них не проронил ни слова; запустение, воцарившееся в хижине, вместо того чтобы теснее сблизить, казалось, лишь разъединило их, заронив в душу каждого эгоистическое недоверие к другим. Даже бездумная словоохотливость Грубого Помола и Судьи на время иссякла. И когда минуту спустя в хижину вошел Второй Валет, его появление осталось почти не замеченным.

Молчание нарушил радостный возглас Судьи, который нашел в углу ружье Старика, не обнаруженное в первые минуты.

– Он ушел не насовсем, ребята! Вот же его ружье! – взвизгнул он возбужденным фальцетом в лихорадочном приступе обычной своей говорливости. – Старик бы его так не оставил. Нипочем! Я так и знал с самого начала. Просто отлучился ненадолго за дровишками, за водой. Да-с! Я еще по дороге сюда сказал Грубому Помолу – верно ведь, сказал? – «На что хочешь спорю. Старик где-нибудь неподалеку, даже если его нет в хижине». Я еще порог не переступил…

– А я, – перебил его Грубый Помол со столь же животворным уклонением от истины, – я по дороге так сказал: «Очень возможно, что он притаился где-нибудь поблизости и ждет удобного момента, чтобы захватить нас врасплох». Хо-хо!

– Он ушел совсем, а ружье оставил нарочно, – негромко произнес Второй Валет, бережно, почти нежно беря его в руки.

– Ну и не тронь его, раз так! – бросил Первый Валет голосом, мгновенно изменившимся от волнения и все-таки похожим на голос брата. Два других компаньона встревоженно попятились.

– И не подумаю оставлять его здесь, чтобы первый встречный подобрал, – спокойно возразил Второй Валет, – из-за того только, что мы вели себя, как идиоты, и он тоже. Таким оружием не бросаются.

– Не тронь, говорю! – крикнул Первый Валет, угрожающе шагнув вперед.

Младший брат с побелевшим лицом, но с твердым взглядом вскинул ружье.

– Стой где стоишь, – хладнокровно предостерег он. – Нечего тут мною командовать, раз у самого не хватает духу твердо держать свою линию или признать, что ошибся. Слушались мы тебя – и вот что получилось! Фирма распалась, Старик ушел, мы тоже уходим. А что касается этого чертова ружья…

– Положи на место, слышишь? – рявкнул Первый Валет с тупым упрямством человека, ослепленного яростью и отстаивающего проигранное дело. – Ну?!

Второй Валет подался назад, но его брат уже обеими руками ухватился за ствол. Последовала недолгая борьба, полутемная хижина озарилась яркой вспышкой, раздался оглушительный выстрел. Братья отпрянули друг от друга; ружье покатилось на пол между ними.

Все кончилось так быстро, что два других компаньона не успели даже, повинуясь общему побуждению, разнять противников, а следовательно, и хорошенько осознать, что произошло. Все разрешилось так мгновенно, что даже оба виновника происшествия вернулись на свои места, едва отдавая себе отчет в том, как это вышло.

Наступила мертвая тишина. Судья и Грубый Помол остолбенело переглянулись и нервно поспешили заняться тем, чем обычно занимались на досуге, по-видимому, веря, в простоте души, что можно сгладить неловкую ситуацию, сделав вид, будто не замечаешь ее. Судья придвинул к себе бочонок, взял карты и начал машинально раскладывать пасьянс, а Грубый Помол с преувеличенным интересом следил за ним, то и дело косясь на неподвижную фигуру Первого Валета у очага и рассеянное лицо Второго возле порога. За этим занятием прошло минут десять (Судья и Грубый Помол в это время переговаривались таинственным шепотом, точно дети, которым и страшновато и интересно быть невольными свидетелями семейной сцены), как вдруг валежник возле дома захрустел под легкими шагами и в дверях появилось милое и пылающее лицо Старика. Раздался вопль радости, и в следующее мгновение Старик едва не задохнулся в складках рубахи на груди Первого Валета, был оттянут от него и едва не шлепнулся на колени к Судье, опрокинув по дороге бочонок, а затем окончательно потонул в объятиях Второго Валета и Грубого Помола. С первым же восторженным возгласом «Старик!» напряжение разрядилось.

В счастливом неведении предыдущих тревог, которыми объяснялись искренность и единодушие этой встречи, Старик с не меньшим облегчением тут же стал возбужденно рассказывать о своем открытии. Боюсь, что он обрисовал подробности, слегка сгустив краски, частично по причине собственного волнения, частично же, чтобы оправдать волнение друзей. С удивлением он заметил, что каждый из этих неудачников как будто радуется не столько личной выгоде, сколько тому, что вся честь открытия принадлежит ему, Старику.

– Говорил я вам, что он этого добьется, – твердил Судья, бессовестно передергивая факты, что, впрочем, было принято с единодушным одобрением. – Вы только поглядите на него! Щенок еще, а ведь поди ж ты!

– Ах, что вы! Он ведь совсем не той породы, верно? – шутливо вторил ему Грубый Помол, а братья схватили и пожали, один – его правую, другой – левую руку, с молчаливым, но гордым одобрением, которое было для Старика внове и тем более приятно. Ему стоило большого труда убедить их пойти вместе с ним к месту находки и не меньшего труда – воспрепятствовать их попытке отнести его туда на плечах под тем предлогом, что ему и без того уже немало досталось за сегодня. Один лишь раз наступило небольшое замешательство.

– Так, значит, вы стреляли, чтобы я вернулся? – благодарно спросил Старик.

В неловкой тишине, наступившей вслед за этим вопросом, руки двух братьев встретились в покаянном пожатии.

– А как же! – поспешил вмешаться тактичный Судья. – Первый и Второй чуть, понимаешь, не разругались из-за того, кому первому стрелять. Уж и не припомню, кто из них…

– Я до собачки даже не дотронулся, – быстро перебил его Второй Валет, и Судья поспешно дал ему пинка и завершил:

– Оно у них вроде как само собой выстрелило.

Совсем иное настроение владело процессией, которая снова вышла из хижины, и эта разница не замедлила сказаться на каждом из компаньонов, сообразно с особенностями его характера. Правда, вначале всем стало как-то не по себе, когда Грубый Помол со свойственной ему природной деликатностью выразил пробудившееся в нем уважение к своему удачливому компаньону, назвав его как бы невзначай «мистер Форд», но и это было забыто, когда, едва дыша от волнения, они приблизились к подножию горы. Когда они перебрались через ручей, Первый Валет в раздумье остановился.

– Так ты говоришь, что услышал обвал до того, как вышел из хижины? – сказал он, обращаясь к Старику.

– Да, только я тогда не знал, что это такое. Это случилось часа через полтора после того, как вы ушли, – ответил тот.

– Так слушайте, друзья, – с суеверным торжеством продолжал Первый Валет, – стало быть, это оползень запрудил ручей и помог нам расчистить канаву!

Все это с такой очевидностью говорило о самом непосредственном участии провидения в судьбе компаньонов со Звездной, что утомительное восхождение на гору они совершили уверенной поступью победителей. Лишь на вершине они замедлили шаг, пропуская вперед Старика, чтобы он повел их к склону, где лежало их сокровище. Старик осторожно приблизился к ненадежному краю обрыва, остановился с растерянным видом, подошел еще ближе да так и замер, бледный и недвижимый. В мгновение ока Первый Валет очутился рядом с ним.

– Что такое? Не надо так – ради бога, Старик, не надо!

Старик указал на матовый, гладкий, черный, без единого выступа, неровности или трещины склон горы и выговорил побелевшими губами:

– Исчез!

Так оно и было. Второй оползень ободрал склон горы и похоронил глубоко под нагромождением камней и осколков породы у подножия и сокровище и вместе с ним примитивный инструмент, которому надлежало указывать его местонахождение.

– Ну и слава богу! – Изумленные лица компаньонов быстро повернулись к Первому Валету. – И слава богу! – повторил он, обняв Старика рукой за шею. – Да ведь задержись он здесь, он тоже лежал бы там внизу. – Он помолчал и, с важным видом указывая в далекую глубину, закончил: – И еще поблагодарим бога за то, что он показал нам, где мы можем найти золото, если будем трудиться с надеждой и терпением, как честные люди.

Все молча склонили головы и медленно спустились с горы. Но, достигнув равнины, один из них крикнул товарищам, чтобы те поглядели на звезду, которая словно поднималась все выше и направлялась к ним по притихшей и сонной долине.

– Это всего-навсего почтовая карета, ребята, – с улыбкой сказал Второй Валет. – Та самая, на которой мы собирались уехать отсюда.

Не страшась ничего в своем вновь обретенном братстве, они решили подождать и поглядеть, как она проедет. Когда, мелькая фонарями, под перестук копыт и позвякивание сбруи карета – такая настоящая на фоне зыбкого ландшафта – пронеслась мимо, возница, заметив призрачные фигуры компаньонов, хрипло выкрикнул какое-то приветствие, разобрать которое смог один Судья, стоявший всех ближе к дороге.

– Слышали? Вы слышали, ребята, что он сказал? – вскинулся Судья, оборачиваясь к своим спутникам. – Нет? Так пожмем же друг другу руки, братцы! Вот так история, а? Подумать только, а мы-то даже и не сообразили.

– Чего не сообразили?

– Счастливого вам всем рождества!

Перевод М. Кан