Текст книги "Белая чума"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

4

Мои воспоминания, это пытка – прекрасная пытка.

Джозеф Херити

В Джоне Рое О'Нейле медленно накапливались изменения. Иногда его неожиданно бросало в дрожь, сердце колотилось, пот выступал по всему телу. В таких случаях он задумывался о старой вере в одержимость. Это было похоже на то, будто иная личность овладевала его телом и нервами.

Много позднее Джон достиг личной согласованности с этим Другим, ощущая даже близость и тождественность с ним. Он думал тогда об этом, как о частичном результате своих собственных усилий, частично как о чем-то, восставшем из первобытной тьмы, создании, специально предназначенном для мести. Конечно, его Старая Личность и не помышляла о подобном поступке. Доброжелательный учитель ни на мгновение не мог бы задуматься над подобным планом. Другой должен был стать первым.

По мере прогрессирования изменений он начал думать о себе как о воплощенной Немезиде. Эта Немезида была порождена кровавым прошлым Ирландии, предательствами и убийствами, и даже несла с собой воздаяние за уничтожение кельтами первых людей, обитавших в Ирландии до того, как туда хлынули волны захватчиков из Британии и с континента. Джон тогда рассматривал себя в качестве воплощения всех накопленных обид, пережитых кем бы то ни было в Ирландии. Это был глас Немезиды:

– Довольно! Хватит!

Но Другой спрашивал:

– А почему Ирландия одна должна отвечать за все?

Террористов, убивших Мери и двойняшек, обучили и вооружили в Ливии. И в общей грязи была и грязная рука Англии – восемь сотен лет циничного угнетения – «Ирландия, нечистая совесть английского правящего класса».

По мере того как эти изменения укреплялись в избранном им направлении, Джон замечал удивительные перемены своего внешнего облика. Прежний пухлый человек подтянулся, став стройным нервным мужчиной, избегавшим старых друзей, отказывающимся отвечать на телефонные звонки и пренебрегавшим встречами. Поначалу люди делали скидки: «Ужасный шок от такой трагедии…» Фонд, пославший его в Ирландию, предоставил ему непрошеную отсрочку проекта, спросив в вежливом письме, не желает ли он передать его другому исследователю. Факультет продлил его отпуск. Макс Дани, управлявший семейной аптекой, принял на себя побольше деловых обязанностей и сказал Джону, чтобы тот не беспокоился ни о чем, кроме приведения своей жизни в норму.

Джон едва отметил мимоходом все эти вещи. Внутреннее изменение превратилось для него в навязчивую идею. Потом одним субботним утром он посмотрел на себя в зеркало ванной комнаты и понял, что ему следует действовать. Мери с двойняшками уже четыре месяца как умерли и похоронены. Другой был теперь в нем силен – новое лицо, новая личность. Джон стоял в верхней ванной дома, купленного им и Мери, когда они впервые узнали про ее беременность. Через открытое окно до него доносились звуки старого университетского городка. В воздухе пахло дождем, но прогноз на следующие две недели предсказывал «более теплую, чем обычно» погоду. Джону было слышно, как на улице мистер Нери заводит свою мощную косилку. Мимо протренькал звонок велосипеда. Дети кричали по дороге в парк. Был уже сентябрь – Джон это знал. И он помнил, как Кевин и Мейрид кричали, играя во дворе.

Нери выключил свою косилку. Он был одним из самых настойчивых посетителей. «Бедняга, скоро от вас только кожа да кости останутся!» Но у мистера Нери была младшая сестра, незамужняя и жаждущая иметь семью. На круглом лице мистера Нери проступал облик свахи.

Джон наклонился ближе к зеркалу и внимательно посмотрел на себя. Изменения… не то чтобы совсем чужак, но чужой. «У них не будет ни одной фотографии этого лица», – подумал он. Но они сделают рисунки и распространят их повсюду. В этот момент, все еще держа эту мысль в голове, Джон знал, что собирается сделать это, знал, что способен на это и непременно сделает. Тот вопль на Сент-Стефенс Грин что-то привел в движение, словно медленное начало лавины. «Значит, пускай это произойдет», – подумал он.

Этим утром Джон выставил свой дом на продажу, и, поскольку собственность рядом с колледжем была нарасхват, он через две недели продал его «милому молодому ассистенту профессора», как назвала его женщина – агент по продаже недвижимости. Все эти люди для Джона словно персонажи из сна. Его мысли были заняты тем, что нужно было делать. «Милый молодой ассистент профессора» захотел узнать, когда доктор О'Нейл вернется на свой пост на факультете.

«Мы слышали о вашей трагедии, конечно, и мы понимаем, почему вы продаете дом – все это воспоминания».

«Ничего он не понимает», – подумал Джон.

Но сделка эта принесла ему сто восемьдесят восемь тысяч долларов чистой прибыли.

Женщина, агент по продаже недвижимости, постаралась рассказать Джону о его выгодном помещении капитала и потрудилась продать ему «намного лучшее капиталовложение чуть дальше отсюда, но на участке, что непременно разительно поднимется в цене в течение последующих десяти лет».

Он соврал ей, сказав, что его поверенные уже занимаются этой проблемой.

Содержимое дома, на удивление, принесло шестьдесят две тысячи долларов, но, кроме того, отец Мери оставил ей кое-какие ценные старые книги и две прекрасные картины. Ее фамильная мебель включала в себя несколько антикварных предметов, обстоятельство, о котором Джон ранее никогда не задумывался. Мебель всегда была лишь чем-то, заполняющим пространство в доме.

Фонд колледжа, куда они откладывали деньги для двойняшек, принес еще тридцать три тысячи долларов. От матери Джона была рента Мак-Карти, под которую банк ссудил ему пятьдесят шесть долларов. Их небольшой портфель акций принес двадцать восемь тысяч девятьсот долларов. Банковские счета, ради которых Мери так упорно трудилась, принесли тридцать одну тысячу четыреста пятьдесят два доллара. Почти тридцать тысяч осталось в гранте на ирландский проект, деньги, так и не переведенные им в Союзный Ирландский банк, хранящиеся в виде отдельного счета, одобренного фондом. Его жалованье, уменьшенное свободным от лекций годом, составило еще около шестнадцати тысяч.

Друзья и коллеги видели только поверхность этой деятельности, воспринимая ее как «добрый знак окончательного возвращения Джона в норму».

Наиболее деликатные моменты перемещений касались отношений с Внутренней таможенной службой и продажей аптеки, принадлежавшей семье его матери уже два поколения. Макс Данн сказал, что понимает возможное нежелание Джона афишировать продажу. «А кроме того, я бы хотел сохранить фамилию Мак-Карти над дверью». Данн выплатил из средств семьи семьдесят восемь тысяч и согласился на годичную отсрочку начала выплат на баланс – ни одну из них Джон и не намеревался собирать. Семьдесят восемь тысяч долларов – это было то, что он хотел. Наличными!

От ВТС он отделался символической выплатой в пять тысяч долларов и письмом от его поверенных, объясняющим, что в связи с трагедией и сопутствующими ей проблемами для улаживания дел налогоплательщика требуется время. Внутренняя таможенная служба, преисполненная сочувствия к Джону и опасаясь неблагоприятного впечатления, предоставила шестимесячную отсрочку.

На тот день, когда Джон покинул дом в своем многоместном автомобиле, у него было почти полмиллиона долларов, спрятанных в багажнике в несгораемом ящике, также содержавшем его завещание и документы на собственность. Остальное пространство автомобиля было полностью забито тщательно запакованными деталями его личной лаборатории, включая компьютер. Два чемодана с одеждой пришлось пристегнуть ремнями безопасности на переднем сиденье.

Друзьям была скормлена история о том, что он собирается поискать «какое-нибудь место подальше отсюда. Место без этих воспоминаний».

Поздно вечером Джон обедал в четырех сотнях миль от того места, которое он больше не называл домом, сидя в придорожном кафе, пропахшем прогорклым жиром. Он выбрал кабинку, откуда было видно припаркованную снаружи машину, отметив тонкий слой пыли, придававший ей запущенный вид. Это было хорошо. На решетке все еще виднелась неглубокая вмятина, оставленная Мери, когда она пыталась вырулить со стоянки у супермаркета. Джон ушел, не закончив есть, он даже не смог бы вспомнить, что заказывал.

Позднее он отыскал мотель с парковочной нишей рядом с его комнатой. Джон перенес несгораемый ящик под кровать, положил под подушку старый кольт тридцать восьмого калибра своего отца и улегся полностью одетый, не собираясь спать. Он мог чувствовать присутствие этого ящика под кроватью. Деньги являлись залогом того, что, Джон знал, он должен сделать. Каждый посторонний звук заставлял его вздрагивать. Свет фар, стегнувший по оконным занавескам, заставил его сердце заколотиться. По мере того как сгущались сумерки, активность снаружи затухала, и Джон сказал себе, что не мешало бы чуток вздремнуть. Чья-то выехавшая машина разбудила его. Он открыл глаза навстречу серому утреннему свету, просачивающемуся по краям занавесок.

И он был голоден.

5

Смерть тех двоих ребятишек не прибавила нам друзей.

Неужели нельзя было хоть немного подождать?

Кевин О'Доннелл

Мне, стоящему позади окна, они не были видны там внизу.

Джозеф Херити

За те месяцы, что прошли после их первой встречи во дворе, Стивен Броудер и Кети О'Хара медленно продвинулись от пробного знакомства к тому, что ее мать называла «пониманием».

– Она гуляет с этим молодым человеком, будущим врачом, – рассказывала мать Кети своей соседке по площадке.

– Ах, что за прекрасный улов, – сказала соседка.

– Ну что ж, моя Кети не слоняется где попало. К тому же она без пяти минут медсестра.

– Это будет прекрасно. Два медика в одной семье, – согласилась соседка.

В конце октября Стивен одолжил на пятницу машину у однокурсника, договорившись подобрать Кети на Блэкуотер Хиллтон к югу от Корка, чтобы пообедать, а после потанцевать. Он экономил целый месяц, чтобы позволить себе этот пикник, и это был отчаянный шаг. «БХ», как его звали в Корке, имел репутацию «быстрой закусочной», но их «Гиннесс» был самым лучшим, а их шеф-повар привлекал постоянных клиентов даже из самого Дублина.

Машина была «ситроеном» шести лет от роду. На ее наружном покрытии виднелись следы царапин от соприкосновения с опорой моста. Некогда она была серебристо-серой, но студент-владелец перекрасил ее в кричащий флюоресцентно-зеленый цвет.

Кети, испытывая серьезное чувство вины, сказала своей матери, что собирается с другими студентами на ярмарку в Маллоу. И что они предполагают остаться там, чтобы посмотреть на фейерверки, а потом пообедать и послушать музыку.

Ее мать, вспомнив подобные пикники своей юности, предостерегла ее:

– И вот еще что, Кети, не позволяй своему молодому человеку никаких вольностей.

– Стивен серьезный, мама.

– Что ж, я тоже.

– Мы вернемся к полуночи или чуть позже, мама.

– Это очень поздно, Кети. Что подумают соседи?

– Я не дам им никакого повода подумать что-либо, мама.

– Вы все время будете вместе с другими?

– Все время, – соврала Кети.

Стоило ей оказаться в машине со Стивеном, как чувство вины заставило ее рассердиться. Мишень была только одна. Небо было не затянуто тучами. Низко над горизонтом стояла огромная луна, почти полная, густо-оранжевая, обещавшая светлую ночь. Кети уставилась на луну, явственно осознавая присутствие Стивена рядом и уединение автомобиля с мурлыкающим двигателем и легким запахом разогретого масла. Стивен не был опытным водителем и поэтому ехал медленно и осторожно. Несколько машин с ревом пронеслись мимо, оттесняя его к обочине.

– Почему мы так медленно едем? – спросила Кети.

– У нас много времени, – ответил Стивен.

Его спокойный рассудительный тон взбесил ее.

– Нам не следовало этого делать, Стивен. И ты прекрасно это понимаешь!

Он отвел глаза от дороги, чтобы посмотреть на нее. Автомобиль, следуя за его взглядом, скатился с левого края мостовой на гравий. Стивен рванул руль, и они повернули обратно на дорогу.

– Но ты сказала мне, что хочешь… – начал он.

– Мало ли что я могла сказать! Все равно это неправильно!

– Кети, что случилось с…

– Я наврала маме. – По ее щекам скатились две слезинки. – Она будет там ждать, беспокоиться. Это для нее непросто, Стивен, с тех пор, как умер мой отец.

Стивен въехал на придорожную стоянку и остановил машину. Он повернулся и посмотрел ей в лицо.

– Кети, ты знаешь мои чувства к тебе. – Стивен потянулся к ее руке, но Кети ее резко отдернула. – Я не причиню тебе огорчений, – сказал он.

– Тогда давай на самом деле поедем на ярмарку. – Она посмотрела на Стивена. Ее глаза блестели. – Тогда это на самом деле не будет ложью.

– Если ты действительно этого хочешь, Кети.

– О да, да.

– Тогда мы так и сделаем.

– И это сбережет твои деньги, Стивен, – сказала она, взяв его за руку.

– Ты сможешь купить себе тот новый стетоскоп, который тебе так понравился.

Стивен поцеловал ее пальцы, сознавая, что им манипулировали. И это, похоже, был яркий образчик того, что будет много раз повторяться в их совместной жизни. Это его весьма позабавило. Стивен не сомневался, что они поженятся сразу после его окончания колледжа. И как это похоже на Кети: думать об экономии денег и выгоде для него самого. Стивен лишь однажды упомянул, что ему нужен новый стетоскоп. Кети снова убрала свою руку.

Фары приближающейся машины осветили ее короткой вспышкой, оставив ему впечатление от нее, сидящей прямо, стиснутые кулаки на коленях, глаза плотно закрыты.

– Я люблю тебя, Кети, – сказал он.

– Ох, Стивен, – вздохнула она. – Иногда мне больно от твоей любви. Это просто…

– Это ожидание.

– Мы едем в Меллоу? – спросила Кети.

Джон завел машину и вернулся обратно тем же путем, каким они приехали. Он размышлял, ведя автомобиль, о том, как удачно, что он нашел Кети.

– Поедем вокруг Корка, – сказала она. – Если кто-нибудь увидит нас… Ну, нам не следует появляться с этой стороны.

– Я знаю короткую дорогу на Меллоу Роуд.

Кети улыбнулась в темноте.

– Это там, куда ты возишь всех своих девушек?

– Кети!

– Не стоило мне тебя дразнить.

Они ехали в молчании, пока Стивен не свернул на узкий проезд с высокими рядами живой изгороди по обеим сторонам. Вскоре проезд привел их к Меллоу Роуд на восемнадцатом километре.

– Мы остановимся у Бридж Хаус на заправку, – сказал Стивен. – У них есть ресторан.

– На ярмарке будет еда, – заметила Кети.

– Ты не голодна?

– Вот теперь, когда я об этом подумала, сандвич бы не помешал.

«И дешевле», – подумал Стивен. Кети редко переставала быть практичной. Это была черта, восхищавшая его, Она будет хорошо вести домашние дела.

В Бридж Хаус он купил два сандвича с говядиной и две бутылки «Гиннесса», передав все это Кети, прежде чем заплатить за бензин.

– Этот мужчина говорит, что левая передняя шина износилась, – сказала она.

– Я взглянул на вашу запаску, – вмешался служащий, – не лучше ли вам ее заменить?

– Нет, – покачал головой Стивен. – Нам не далеко.

– Я бы ехал на ней помедленнее, – сказал служащий. Он взял у Стивена деньги и отсчитал сдачу. – Так, будто это тележка зеленщика или лошадь, годная только на живодерню.

Стивен заколебался, потом кивнул.

– Значит, медленно.

Он мягко вывел машину с подъездной дороги Бридж Хауса позади длинного грузовика. Тот быстро скрылся вдали, поскольку Стивен ехал со скоростью сорок километров в час. Вот теперь у них была причина двигаться медленно, и они направились в Меллоу. Кети обнаружила, что весьма довольна. Она пристроила голову на спинке сиденья и посмотрела на Стивена. Хорошо быть здесь рядом с ним. Она всю жизнь представляла как бесконечное повторение подобных эпизодов. Они начнут копить на машину, подумала Кети. Это будет очень долго, ведь машины такие дорогие. Она собиралась сказать Стивену об этом, когда левая передняя шина лопнула. Машина свернула на обочину, стукнулась о бордюр и развернулась боком на траве. Когда она, наконец, остановилась, то осветила фарами заросший травой уединенный проезд между двумя поваленными столбами ворот. Сами ворота лежали на боку у правого столба, оставляя проезд скрытым.

Стивен сделал несколько глубоких вдохов, потом выдавил:

– Кети, ты в порядке? – Руки, впившись в руль, болели от напряжения.

– Тряхнуло чуток, – отозвалась Кети. – Следовало ли нам съезжать с дороги?

Стивен сглотнул и осторожно направил машину вперед, в заросший травой проезд. Почти сразу же дорога повернула налево, и фары высветили выгоревшие руины коттеджа, сплошь обугленные балки которого обрушились в середину. Он выключил мотор, и они сидели так минуту, слушая насекомых и тихое бормотание ручья. Холмы позади разрушенного коттеджа были залиты лунным светом. Вокруг этого места витало ощущение покинутости.

– Что ж, пожалуй, мне надо сменить шину, – заметил Стивен.

– А я бы подкрепилась сандвичем, – отозвалась Кети.

Стивен согласился и отыскал в багажнике старое одеяло, расстелил его рядом с машиной, потом потушил фары. Луна светила ярко.

– Почти как днем, – сказала Кети, раскладывая еду на одеяле.

Они сидели лицом друг к другу, жевали в унисон, чокались своими бутылками, произнося тосты за лопнувшую шину, за луну, за семью, жившую здесь в те времена, когда это был счастливый дом.

Вскоре Стивен прикончил свой сандвич и допил пиво. Кети улыбнулась ему. Она не знала, пиво ли тому причиной или просто пребывание здесь вместе со Стивеном, но она испытывала необычайное чувство довольства. Это не помешало ей сказать, когда он встал:

– Ты перепачкаешь всю куртку. Сними ее и рубашку вместе с нею.

Она встала и помогла ему, аккуратно сложив одежду и пристроив ее на краю одеяла. Под рубашкой у него не было ничего надето. Вид его голой груди в лунном свете показался ей одним из самых прекрасных зрелищ во вселенной. Ее правая рука протянулась почти по собственной воле, и ласкающая ладонь ощутила тепло его тела.

Впоследствии Кети никак не могла полностью объяснить, как все это случилось, даже своей подруге и соученице Мегги Мак-Линн.

– Ох, Мегги, он был таким сильным. Я ничего не могла поделать. Да и не хотела. Это бесстыдство с моей стороны, я знаю, но это…

– Ну что ж, со вступлением в клуб, Кети, дорогая. Я полагаю, вы теперь поженитесь?

Они сидели вместе во дворе в следующий понедельник, устроив ранний ленч. Мегги вытянула из нее всю эту историю, заметив полную отстраненность Кети. Удалось это ей только при помощи напоминания об их детском обете «никогда не лгать друг другу о важных вещах».

Высокая, стройная, с волосами цвета старого золота, Мегги считалась одной из красавиц кампуса. Некоторые из будущих медсестер шептались, что Мегги выбрала себе Кети в подружки «чтобы подчеркнуть собственную внешность». Но истина состояла в том, что они были близкими подругами с детства, с их самых первых дней в начальной школе.

Мегги повторила свой вопрос, потом поинтересовалась:

– Неужели он даже не сделал предложения?

– Я не знаю, что мне говорить на исповеди, Мегги, – сказала Кети. – Боже, что же мне делать?

– Все, что тебе следует сказать, это «прости меня, святой отец, я приобрела сексуальный опыт». Расскажи ему, что это была просто выпивка и большая сила мужчины. Потом скажешь, что этого больше никогда не повторится.

– Но что, если это повторится? – стенала Кети.

– Я стараюсь ходить к разным священникам, – прозаически ответила Мегги.

– Это упрощает объяснения. – Она с минуту внимательно изучала Кети. – Я ведь хорошо тебя знаю. Вы теперь поженитесь?

– Не будь дурой! – разъярилась Кети, потом добавила: – Извини, Мегги. Но он твердил мне насчет этого всю обратную дорогу. И ты же знаешь, что мы не можем пожениться, пока он не закончит учебу. А может быть, и до тех пор, пока Стивен не обзаведется собственной практикой. Мы не богаты, ты знаешь.

– Тогда будь осторожна, девочка. Вы оба из тех, что женятся. И ничто так не ускоряет дело, как маленькая беременность.

– Ты думаешь, я этого не знаю?

6

Там был этот ирландский нейрохирург…

(Пауза для смеха.)

Избитая шутка британского мюзик-холла

К тому времени, как он приблизился к Сент-Луису, Миссури, на третий день пребывания в дороге, Джон выбрал себе имя, под которым он сначала замаскируется. Он понимал, что позднее потребуются другие перемены имени, но новое имя требовалось немедленно.

Это было вскоре после полудня. Лиственные деревья вдоль дороги уже окрасились в осенние цвета. Холмы были бурыми. В воздухе чувствовалось похолодание. Кукурузные поля щетинились срезанными и сломанными стеблями. Рекламные щиты прославляли «приспособления для зимы».

«Вскоре начнется всемирная охота на Джона Роя О'Нейла. От этого имени следует избавиться», – подумал он. Мак-Карти – это была фамилия его матери. Она казалась вполне удобной. Кто-нибудь мог бы обнаружить связь, но Джон избавится от этого имени впоследствии. Он чувствовал, что первое имя стоило бы сохранить. Слишком поздно откликаться на что-нибудь другое, кроме Джона. Джон Мак-Карти, значит, а чтобы придать имени соответствующий американо-ирландский привкус, Джон Лео Патрик Мак-Карти.

Он въехал в город и окунулся в его жизненный ритм, не слишком его замечая. Его мысли были нацелены на определенную задачу – жилье. Джон снял комнату в мотеле центрального района, и у него еще оставалось время, чтобы арендовать большой личный сейф в ближайшем банке. Деньги перекочевали в этот сейф, и он вздохнул с облегчением, выйдя на запруженную вечерним движением улицу.

Выезжая со стоянки, Джон взглянул на часы – 4:55 пополудни. Еще оставалась куча времени, чтобы сделать первые шаги по изменению личности. Частное объявление в газете привело его к сдающейся комнате в пригородном доме. Владелица комнаты, миссис Прадовски, напомнила ему миссис Нери. Та же тяжеловесность и оценивающая бдительность в манерах и глубине глаз. Джону Мак-Карти было еще рано появляться на свет. Следовало оставить несколько «отпечатков пальцев», чтобы у ищеек был след. Он показал миссис Прадовски свои водительские права на имя О'Нейла и сказал, что подыскивает место преподавателя.

Миссис Прадовски сказала, что он может получить комнату завтра утром. Она ничем не показала, что узнала его имя из репортажей в новостях, теперь уже многомесячной давности. Взрыв на Графтон-стрит, в конце концов, был до многих других трагедий и далеко от Сент-Луиса. Беседа с ней выявила лишь примитивную заинтересованность в получении платы за комнату вперед и невмешательстве в ее «вечера бинго».

Теперь выяснить, был ли выбор Сент-Луиса верным. Клиент аптеки предупредил его прошлой зимой:

– Они завели очередную фабрику по производству фальшивых документов. Нужно осматривать их, когда обналичиваешь чеки.

Установить контакт с «фабрикой» стоило ему шести дней и без счету бокалов пива в задрипанных барах. Через восемь дней Джон заплатил пять тысяч долларов и получил водительские права штата Мичиган и соответствующие членские и идентификационные карточки на имя Джона Лео Патрика Мак-Карти. Еще за тридцать пять сотен долларов он прошел интенсивное обучение подделке паспортов плюс получил инструменты для этого.

– У вас настоящий талант, – сказал его инструктор. – Только не открывайте дела на моей территории.

Следующей проблемой была машина. В «Подержанных автомобилях честного Эндрю» на Авто Роуд ему дали двадцать две сотни долларов наличными. Дилер вздохнул:

– Парень, эти здоровые машины не слишком-то быстро спихиваются за сколько-нибудь больше.

На следующее утро Джон поехал автобусом в Марион и купил подержанный «додж»-фургон. У миссис Прадовски был один из «вечеров бинго», и она отсутствовала, когда он вернулся. Джон остановился на подъездной дорожке, заляпав номерные знаки фургона грязью, и загрузил свое имущество. На кухонном столе осталась записка с пятьюдесятью долларами «за беспокойство», придавленная его ключом от дома. В записке говорилось, что его неожиданно вызвали в связи с семейными неприятностями.

Ночь Джон провел в удаленном мотеле. Утром забрал свои деньги из сейфа, и Джон Лео Патрик Мак-Карти отправился на запад.

Переход прошел гораздо проще, чем он ожидал. Оставалась незавершенной еще одна существенная деталь. В течение трех последующих дней Джон удалил волосы с головы. Был выбор – сбрить или воспользоваться каким-нибудь более радикальным способом. Он выбрал последнее, задача простая для биохимика, хотя это оказалось болезненным процессом и оставило после себя тонкую сетку розовых штрихов, крохотных вен, которые, он знал, со временем поблекнут.

Родинка на его левой щеке исчезла, сведенная жидким азотом. Она оставила после себя подсохшую ранку, которая со временем станет сморщенной ямкой.

Перемена заворожила Джона. Он тщательно исследовал ее при помощи зеркала в ванной мотеля в Спокане. Сверкающий неон соседней гамбургерной отбрасывал зловещие стробоскопические вспышки на его лицо. Он ухмыльнулся. Джон Рой О'Нейл, пухлый, с густой копной коричневых волос и характерной родинкой на щеке, превратился в лысого стройного мужчину с горящими энергией глазами.

– Привет, Джон Лео Патрик Мак-Карти, – прошептал он.

Четыре дня спустя, в первую пятницу октября, Джон въехал в меблированный дом в Балларде, пригороде Сиэтла, штат Вашингтон. У него был годичный договор о найме, переговоры он вел только с банком. Владельцы жили во Флориде.

Дом в Балларде полностью подходил его целям. Легкость, с какой Джон его нашел, показалась ему знамением. Владельцы выкрасили его в тускло-коричневый цвет. Отделка была белой. Это делало его неприметным в путаном ряду прочих, равно неприметных домов. Дома были построены на длинной низкой набережной. Несколько спортивных площадок, несколько зеленых лужаек. У большинства были глубокие подвалы и встроенные гаражи. Гараж Джона открывался в подвал с просторным помещением, чтобы можно было разгрузить фургон.

Мебель была скуплена на дешевых распродажах, кровать провисала. Застарелые кухонные запахи пропитали дом и сохранялись в портьерах. В ванной стоял запах древнего табака. Джон спустил воду в туалете и посмотрел на свое отражение в зеркале над раковиной.

Ничего из его прежней мягкости не уцелело. Из глубин сознания был извлечен ДРУГОЙ. Джон наклонился ближе к зеркалу и посмотрел на сморщенный шрам на месте удаленной родинки. При виде этого пустого углубления он ощутил окончательный разрыв со своим прошлым. Прошлым, связанным с Мери, называвшей его родинку «мушкой». Джон попытался воспроизвести в памяти ощущение от поцелуя в этом месте. Это воспоминание тоже исчезло. Изменения его воспоминаний, не поддающиеся проверке перемещения, заставили его содрогнуться. Он быстро отвернулся от зеркала. У него были еще дела.

В следующие несколько дней Джон произвел в доме существенные изменения: полупрозрачная пленка на окнах подвала и гаража для защиты от нескромных глаз, охранная сигнализация, значительный запас продуктов. Несгораемый ящик отправился в заложенный кирпичом тайник, устроенный им за печью. Только после этого Джон почувствовал себя свободным для того, чтобы начать составлять распорядок закупки специального оборудования, необходимого для его проекта.

Что больше всего удивило его в последующие недели, так это легкость, с какой он приобрел предметы весьма ограниченного употребления. Выяснилось, что для этого требуются только телефонные звонки и денежные чеки от кого-то, кто ставит перед своим именем приставку «доктор». Джон все послал на склад и производил закупки по мере необходимости, используя разные имена и всегда расплачиваясь наличными.

Пока он был занят, воспоминания оставались покорными и управляемыми. Хотя по ночам в постели калейдоскоп, вертящийся у него в голове, не давал спокойно уснуть. Это странно, думал он, и труднообъяснимо. Джон О'Нейл обнаружил, что невозможно вспомнить взрыв роковой бомбы. Джон Мак-Карти помнил его в деталях. Он помнил вырезки из газет. Искаженные звериным воплем черты лица О'Нейла на фотографии. Но та личность, что была изображена на фото, исчезла. Хотя Джон Мак-Карти мог бы ее вспомнить. Он мог бы припомнить допросы полиции, рассказы очевидцев, похожего на мертвеца отца Девина, который, наверное, до сих пор был уверен, что Джон попал под категорию «смешанного брака».

Джон Мак-Карти обнаружил, что мог бы свести все это воедино: сестер в больнице, врачей. Он смог вспомнить, как его прежнее «я» стояло у окна банка, оранжевую вспышку взрыва. Его память проиграла сцену в мельчайших подробностях – маленький автомобиль, тот коричневый локоть в окошке. Там была тянущая за собой двойняшек Мери, улыбающаяся. Она готовилась перейти улицу. Пакет, зажатый у нее под локтем. Готов держать пари, подумал Джон, что пакет так и не нашли. Очевидно, в нем были свитера для детей. Их стоимость была обозначена на кредитной карточке, которую украшала небрежная подпись Мери.

В целом инцидент на углу Графтон-стрит приобрел со временем характер кинофильма. Он был зафиксирован в последовательности, которую Джон мог вызывать в памяти по желанию – людская суета вокруг Мери и двойняшек, ее остановка рядом с тем старым «фордом»… и всегда оранжевый взрыв, сыплющий черными осколками.

Джон обнаружил, что в состоянии контролировать течение событий, сосредоточив внимание на отдельных лицах, поведении, жестах и проблесках индивидуальности в той мрачной толпе. И всегда оранжевый взрыв. Звук, ударивший его по черепу.

Он знал, что это были воспоминания Джона О'Нейла, почему-то далекие для Джона Мак-Карти. Изолированные. Это было так, словно в его мозгу разместился телевизионный экран с яркими картинками и громкими голосами.

– Господи! Что это было? – кричал управляющий банком.

Это были исторические хроники, точные, но не способные затронуть что-либо внутри Джона Мак-Карти. У того оставалась только яростная решимость ужасно покарать виновников агонии Джона О'Нейла.

Когда он свыкся с этой игрой памяти, он обнаружил, что может ею управлять. Бомба была взорвана во время их первого дня в Дублине после обязательного трехдневного периода адаптации в гостинице при аэропорте Шеннон. Эти три дня позволили освоиться их телам и головам с временным поясом Ирландии после полета из Соединенных Штатов Америки.

– Скоро мы станем настоящими ирландцами, – произнесла Мери, когда они зарегистрировались в отеле «Шелбурн» в Дублине.

Джон рано проснулся в то первое утро. У него не было и намека на дурные предчувствия. И даже напротив. Он начал день с неудержимым ощущением здоровья и счастья – все это лишь усилило последующую муку. «Трагедии такого масштаба должны предваряться знамениями, – говорил Джон себе позднее. – Должны быть предупреждения, чтобы успеть подготовиться».

Ничего этого не было.

Он проснулся рядом с Мери в одной из двух спален их люкса. Повернувшись к ней, Джон всем своим существом осознал ее очарование – рассыпавшиеся волосы, касающиеся щек ресницы, мягко колышущаяся грудь.