Текст книги "Героические злоключения Бальтазара Кобера"

Автор книги: Фредерик Тристан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

3

Бальтазар не проехал еще и двух миль, когда увидел, что к нему приближается громадный конь, на котором сидел прямой, как палка, человек в зеленом камзоле; голова его была покрыта грандиозной шляпой с перьями. Чем ближе он подъезжал, тем больше Бальтазар убеждался, что он уже где-то с ним встречался, и действительно, это был тот самый господин, который так его заинтересовал, когда в марте он стоял со своим отцом и пастором перед воротами ректорского дворца.

Поравнявшись с юношей, незнакомец снял свой экзотический головной убор и произнес такие слова:

– Ваша сиятельная светлость! Какая честь для меня встретить вас, верхом на этом великолепном скакуне!

– Что это вы говорите! – отвечал Бальтазар. – Я вовсе не сиятельная светлость, а это… это всего лишь осел.

– Какое чудесное здравомыслие! Но скажи мне тогда, малыш, что ты здесь делаешь на этой дороге? Не из тех ли ты удальцов, которые бессовестно грабят на дорогах бедных путешественников?

– Вы насмехаетесь надо мной, господин! Я потерял отца, который был всем, что оставалось у меня на этом свете, и теперь я возвращаюсь в Дрезденскую семинарию, где изучаю богословие.

Раздраженный насмешливыми речами собеседника, Бальтазар отвечал ему быстро и почти не заикаясь. Тот испустил удивленный возглас:

– Так вы, оказывается, богослов! О, будь трижды благословен этот день! А ведь я столько раз себя спрашивал, почему Солнце вращается вокруг Земли или наоборот, а если я бросаю в воздух камень, то он, как это ни странно, не вращается вокруг моей головы. Но разрешите представиться: Альгезипус Камениус Астрабаль по прозвищу Паппагалло, или по-нашему попугай.

Бальтазар не знал, как ему быть. Чтобы тем шагом, которым двигался его осел, прибыть к вечеру следующего дня в Дрезден, ему нельзя было задерживаться ни на минуту, но долговязый парень, сидящий на коне с длиннющими ногами не отставал.

– Мой дорогой, благодарите Бога, что Он послал меня вам навстречу! Ибо, между нами говоря, разве богословие – это занятие, достойное христианина? Ведь оно неизбежно разрушит ваш мозг и раздавит вашу способность мыслить, завалив ее целыми грудами рассуждений, все более и более темных, в то время как – вы мне поверьте – существуют другие пути, гораздо более надежные, чтобы любить своих ближних и воздавать хвалу Богу. Но сначала выясним, знаете ли вы «и-а»?

Бальтазар вынужден был признаться, что этого он не знает.

– В таком случае я объясню вам, – сказал Паппагалло. – Это – язык ослов. А вы едете верхом на оном и не знаете, как он разговаривает и как к нему обращаться? Ну-ка, смотрите!

Он быстро соскочил с лошади и, подойдя к ослу, прошептал ему на ухо несколько слов. В тот же миг животное издало веселый рев и стало так брыкаться, что Бальтазар едва не был выброшен из седла и ему пришлось соскочить самому, чтобы не грохнуться оземь.

– Что вы ему сказали? – спросил юноша.

– Я сообщил ему, что вы богослов.

– И поэтому он так расхохотался по-своему, по-ослиному?

– Более того! Он мне ответил, что вы сделаете во сто раз лучше, если свернете с пыльного пути дидактических лжеизмышлений на веселую тропу жизни. Ваши книги – гробницы, мой дорогой друг!

Бальтазар был изумлен, что осел способен так хорошо изъясняться, но уже внутренний голос шепнул ему, чтобы он отнесся к словам собеседника с недоверием. Разве существует на свете что-то более серьезное и более благородное, чем познание Бога? Где самое ученое место в этом краю – и, без сомнения, во всем свете, – как не Дрезденская семинария, управляемая доктором Тобиасом Пеккертом и отечески опекаемая ректором Дитрихом Франкенбергом, эта обитель высокой науки, которую Реформация возродила к новой жизни? Разве какой-то осел и какой-то попугай имеют право рассуждать на эту замечательную тему?

Человек в зеленом камзоле, видя колебания Бальтазара, весело продолжал:

– Дорогой соперник великих докторов, я не настолько I самоуверен, чтобы беседовать с вами о Причинах или Принципах. В этом случае я запутался бы в сетях вашей науки. Но есть один пункт, в котором я способен отлично вас просветить. Ваш осел сообщил мне: вы голодны. Поэтому приглашаю вас последовать за мной. За два шага отсюда я покажу вам отлично сервированный стол. Вы пообедаете в исключительно порядочной компании, ну а уже потом – за науку, молодой человек! На пустой желудок и голова не варит.

Бальтазар пробормотал несколько фраз, смысл которых никто не смог бы понять, включая и его самого, потому что голод в самом деле терзал ему желудок – он это почувствовал сразу, как только выехал из Баутцена. Пастор, увлекшись советами, позабыл снабдить его провизией и деньгами на дорогу. Кто бы ни был этот незнакомец, он, по меньшей мере, оказался способен на добрый поступок, пригласив мальчика насытиться. Ни наука Пеккерта, ни наука Франкенберга, ни даже наука Лютера, ни все они вместе не смогли бы соперничать с этим приглашением – таким удачным и таким своевременным. Бальтазар был очень им растроган и, снова взгромоздившись на своего осла, последовал за Паппагалло по направлению к лесу.

Как оказалось, этот долговязый дьявол в огромной шляпе и шутовском наряде был руководителем странствующей труппы актеров, которая пересекала Германию, направляясь в Италию. Эти лицедеи разбили лагерь на лесной поляне, и когда там появился почтенный Альгезипус Камениус Астрабаль в сопровождении Бальтазара, их встретили настоящей овацией.

– Мои дорогие братья, разрешите представить вам богослова, который направляется в Дрезден. Ему все известно о небе и о земле, об ангелах и о демонах, о жизни Мелхиседека и о книге Иезекииля, но он проголодался как волк. Принимаете ли вы его к своему столу?

– Будем осторожны, – заявил шут гороховый в колпаке с колокольчиками и в камзоле, который был желтым справа и черным слева, – ведь нельзя исключить, что под личиной этого высокоученого богослова прячется ужасный колдун. А что если он способен обратить меня в яйцо, посолить и съесть? Я знал одного такого, который превращал девушек в индюков, лошадей в крыс, а грибы в ежей…

Бальтазар рассмеялся:

– А вот я знал одного, кто врал так нескладно, что никто ему не верил!

– Брависсимо! – воскликнула девушка в пестром платье, какие носят венгерские крестьянки. – Вот тебе и утерли нос, Кассотти, старый лис со стертыми от постоянной беготни лапами… А ты, парень, хоть и богослов, но башка у тебя хорошо варит! Паппагалло, чего же ты ждешь? Не пора ли тебе приказать, чтобы нашего гостя обслужили со всеми почестями, полагающимися господину такого высокого ранга?

Комедианты в силу своей актерской проницательности сразу поняли, что Бальтазар не только несчастен, но и обижен судьбой, и во время трапезы, к которой он был приглашен, сделали все возможное, чтобы отвлечь его от грустных мыслей. Их было семеро, и, сменяя друг друга, они показали Коберу-сыну спектакль, какого он никогда на видел. Пока одни потчевали его обильной едой, другие привели медведя, и тот пустился для него в пляс. Обезьяны, одетые, как люди, сыграли небольшую пьесу под музыку дудочки. Три клоуна изрядно поколотили друг друга, а девушка спела, подыгрывая себе на лютне. Чудак в колпаке с колокольчиками продемонстрировал несколько фокусов: сначала он незаметно стащил стакан, потом бутылку и наконец жаркое, которое немного погодя Бальтазар обнаружил у себя на тарелке.

Все это они проделывали так весело, с таким искренним дружелюбием, что наш герой стал хлопать в ладоши и громко смеяться, при этом старательно поглощая все подаваемые яства и вина. Сидя возле него, Паппагалло комментировал спектакль, как это делается на ярмарках. Он рассказывал, что Пепинстер – самый умный медведь среди всех, живущих на планете, что обезьяны Вагнер и Пепита получили свои ордена из рук самого императора, что прекрасная Роза, которая так чудесно пела, подыгрывая себе на лютне, очаровала все королевские дворы Европы и что три принца предлагали ей руку и сердце; а шут гороховый в колпаке с колокольчиками будто бы служил личным секретарем у вице-епископа Льежского. Словом, все они были знамениты, что преисполнило Бальтазара почтением и восторгом.

И не удивительно, что по окончании этой трапезы, приправленной такими разнообразными развлечениями, наш друг начал клевать носом и почувствовал глубокое доверие к людям, которые так хорошо накормили его и развлекли, забыл и о том, что направляется в Дрезден, и о семинарии, и о докторе Пеккерте. Убаюканный новой песенкой Розы, он соскользнул под стол и мирно уснул.

Он проспал всю ночь и весь последующий день. Комедианты свернули свой лагерь, положили молодого парня в повозку с багажом и направились в Радебель, что за несколько миль от Дрездена, где собирались дать представление в итальянском стиле. Когда Бальтазар проснулся, уже вечерело, и он не сразу сообразил, где находится. Может быть, это сон или видение? Перед ним, на подмостках, бегали и яростно жестикулировали какие-то люди, выкрикивая громкие и пышные фразы, а толпа человек в тридцать смотрела на все это, разинув рты.

И только тогда, когда подошла Роза, к нему вернулась память.

– О! – запинаясь, пролепетал он. – Да ведь я опаздываю… Мне надо в Дрезден, там меня ждут. А где мой осел, скажите, пожалуйста?

Девушка его успокоила. Дрезден за два часа езды, осел мирно пасется вместе с лошадьми. Завтра утром он сможет отправиться в путь, отдохнувший, да и денег они ему немного дадут. Всю сегодняшнюю выручку отдадут ему.

– Ну что вы! – запротестовал он. – Да не надо мне этих денег! Вы слишком добры ко мне, к человеку, который вряд ли когда-нибудь сможет вернуть этот долг.

– Ты очень рассердишь Паппагалло, если откажешься, – произнесла Роза. – Его ведь называют также Благородное Сердце. Однако ты не беспокойся, настанет день, когда мы встретимся опять, и кто знает? Возможно, тогда ты сможешь нас выручить.

– Я вам это обещаю! – торжественно произнес Бальтазар.

И с большим интересом стал смотреть театральное представление, которое давали у него на глазах.

В девять вечера лампионы погасли.

– Ну как? – спросил человек в зеленом камзоле, подходя к нашему другу. – Тебе нравится? Разве комедия чем-то уступает богословию?

– Увы, – пробормотал Бальтазар, – я не умею так хорошо говорить, как вы. У меня как бы гиря на языке…

– Демосфен, великий оратор древности, – с чувством произнес Паппагалло, – в молодости страдал от врожденного заикания. Он набирал полный рот маленьких камешков, шел к морю и, обращаясь к волнам, произносил речи.

– А почему он обращался к волнам? – спросил Бальтазар.

– Чтобы перекрыть их рокот своим голосом, который долетал бы до горизонта, – ответил актер.

Юноша был поражен услышанным.

– Понимаешь, – продолжал Паппагалло, – настоящая победа достигается лишь на тех полях битвы, где никто не может одержать верх. Оставь другим то, чего может добиться любой. Выбирай недостижимое, невозможное и стремись его осуществить. Бог особенно благосклонен к тем, кто восходит на неприступные горы. Поняв это, ты обязательно станешь оратором, если пойдешь по пути богословия, или актером, если останешься с нами. Но не бойся, я не буду принуждать тебя к выбору. Возвращайся в семинарию и поразмысли. Настанет день, когда ты сам примешь решение. Однако, чтобы ты всегда смог найти нас, мы сегодня ночью посвятим тебя в некоторые тайны. Согласен?

– Он согласен! Он согласен! – воскликнула Роза.

И таким образом, сын Иоганна Сигизмунда Кобера благодаря тому, что сумел расположить к себе труппу странствующих актеров, был принят в тайное общество вестников.

На рассвете следующего дня Бальтазар взобрался на своего осла, обняв на прощанье новых друзей.

Когда он прибыл в Дрезден, там царило необычайное возбуждение. Люди бегали во все стороны, словно муравьи в развороченном муравейнике. Не нагрянула ли новая эпидемия или еще одна война? Он поторопился в семинарию, стоявшую на берегу Эльбы. Когда, несмотря на охватившую город панику, ему удалось добраться туда, привратник быстро пропустил его во двор и сразу же закрыл за ним ворота.

– В городе прячется дьявол, – прошептал он ему на ухо.

Дьявол? Бальтазар никогда еще с ним не встречался. Хотя одному Богу было известно, сколько раз приходилось ему иметь дело с самыми различными незнакомцами в те моменты, когда за видимостями мира открывалась для него иная реальность, та, которую он называл «истинной», он никогда еще не видел персонажей с раздвоенными копытами на ногах. Как-то Якоб Фюрстенау рассказал ему историю о человеке, который, чтобы никогда не умереть, заключил договор с демоном по имени Вельзевул. Однако эта сделка не заинтересовала Бальтазара, так как вечно жить ему не хотелось, ведь попасть в рай можно было, лишь предварительно умерев.

– Значит, ему придется вечно ждать у ворот? – спросил он пастора, который остался глух к его вопросу…

И вот, как ему сообщили, дьявол собственной персоной бродит по улицам Дрездена. Он имел человеческое имя и даже профессию. Звали его Валентин Бонгеффер, и был он печатником. Церковный суд под председательством Дитриха Франкенберга вынес ему суровое обвинение – в колдовстве. Из-под его пресса выходили книги, содержащие пентаграммы иудейского происхождения, предназначенные вызывать мертвых, а возможно, и воскрешать их. Услышав о грозящей ему опасности, Бонгеффер спрятался где-то в городе. Кто-то его уже видел. Чудовищу не удастся скрыться. Но кто знает, какие мерзкие штуки может выкинуть этот окаянный, прежде чем солдатам удастся его схватить?

Вечером доктор Тобиас Пеккерт велел всем ученикам собраться в храме и приказал им молиться, чтобы «сын Сатаны, брат Иуды Искариота» был как можно скорее обнаружен и отдан светским властям, которые отправят его на костер. Трепет охватил молодую паству после оповещения такой программы действий. Что касается Бальтазара, то он пошел в конюшню проведать своего осла и, поскольку к тому времени он уже бегло изъяснялся на «и-а», обратился к нему с вопросом, что он думает об этом деле, после чего возвратился в дортуар, не зная, как ему следует относиться к человеческому правосудию.

4

По прошествии нескольких недель печатник Бонгеффер все еще не был обнаружен, и взбудораженный город успокоился. Доктор Пеккерт возобновил свои уроки, и Бальтазар вновь получил возможность созерцать Эльбу за окнами классной комнаты. Смерть отца оставила в его сердце зияющую пустоту, словно из его памяти за один миг улетучилось все его прошлое. Правда, он чувствовал себя ответственным за покойников, которых доверил ему Иоганн Си-гизмунд на своем смертном одре, но очень плохо представлял себе, что ему со всем этим делать.

И вот как-то вечером, в августе того же 1595 года, когда он только улегся в постель, над ним неслышно склонилось чье-то лицо и кто-то обратился к нему тонким и нежным детским голосом, произнеся такие слова:

«Бальтазар Кобер, послушай. Ты нам нужен, Бальтазар Кобер. Поднимись с постели, выйди во двор и сделай так, как скажет тебе человек, которого ты там встретишь».

Юноша открыл глаза и узнал говорившего. Это был его брат-близнец Гаспар.

«Как ты оказался здесь, в нашем дортуаре? – спросил у него Бальтазар. – Разве тебе плохо на кладбище в Баутцене вместе с нашим отцом, нашими матерями, братьями и сестрами? И кто это поручил тебе разбудить меня и отослать во двор?»

Гаспар присел на край его кровати:

«Бальтазар Кобер, способен ли ты что-нибудь сделать, не рассуждая?»

«Ну, хорошо», – подумал Бальтазар. Он встал, мигом оделся, после чего в сопровождении брата ощупью пересек дортуар, спустился по лестнице и вышел во двор, где в первую минуту никого не увидел.

– Тс-с! Тс-с! Подойди сюда, – прошептала какая-то тень, прячась за деревьями.

Юноша приблизился и увидел незнакомого человека.

– Ты Бальтазар, друг вестников?

– Я и сам вестник, – гордо отвечал Бальтазар.

– Не говори об этом так громко, – сказал человек, прячущийся в кустах, и продолжал: – «Не страшны нам смерть и хворь – так сказал красивый хорь».

– Что вы от меня хотите? – спросил юноша, обрадованный и взволнованный, что встретил в таком необычном месте одного из своих новых братьев.

– Меня разыскивают. Поэтому я прятался в конюшнях, возле этого здания. А сейчас мне надо уносить отсюда ноги. Но ворота на запоре. Где ключ?

– У привратника, – ответил Бальтазар.

И не расспрашивая дальше, он молча пересек двор, проскользнул в комнату привратника, взял ключ, висевший там на гвоздике, тихо отворил ворота. Вестник пожал ему руку и исчез.

Позже, когда Бальтазар повесил ключ на тот же гвоздик, возвратился в дортуар и лег, он спросил у Гаспара, кто был этот незнакомец. Гаспар присел на край кровати и ответил:

«Валентин Бонгеффер, кто же еще?»

«Как? – поразился Бальтазар. – Колдун? И ты, мой родной брат, ты пришел сюда с Баутценского кладбища, чтобы завербовать меня в его сообщники? Скажи мне, Гаспар Кобер, и поклянись, что ответишь правдиво: не этот ли колдун воскресил тебя из мертвых и вынудил ему служить?»

«Избави, Боже! – воскликнул Гаспар. – Такими мерзостями мы не занимаемся! Валентин Бонгеффер не повинен в тех злодеяниях, которые ему приписывают. Он честно служит Господу, принявшему за нас смерть на кресте. Хотя он не во всем согласен с твердокаменными взглядами ректора. Горе каждому, кто осмелится думать не так, как этого требует этот надменный догматик!»

Бальтазар был объят ужасом. Он, опекаемый Дитрихом Франкенбергом, ученик Тобиаса Пеккерта, помог бежать еретику печатнику! Он чувствовал, как по его жилам разливается яд предательства. А что если братство вестников состоит из исчадий ада? А вдруг Паппагалло – это дьявол в человеческом облике? И тут в его памяти возникло красивое и милое лицо Розы. Он услышал песню, которую она пела своим нежным голосом, подыгрывая себе на лютне. Нет, комедианты были его друзьями. Они поступили с ним так великодушно, как поступают только честные, порядочные люди. А значит, поскольку Бонгеффер принадлежит к семье вестников, он также ни в чем не повинен.

Но в таком случае – Бальтазар задрожал при этой мысли, – то есть, если ректор и доктор несправедливо обвинили Бонгеффера, получается, что виноваты они, ведь недостойно и подло пятнать позором порядочного человека. И он, сын Иоганна Сигизмунда Кобера, он не сможет дольше оставаться под одной крышей с обманщиками, ослепленными собственной гордыней. Разве такие люди способны научить чему-то хорошему?

Таким образом, в эту ужасную ночь юноша терзался мыслью, что так или иначе ему придется сделать выбор между двумя путями своей дальнейшей судьбы, хотя на обоих его подстерегали большие опасности. Если он останется в Дрездене, то будет в относительной безопасности, но построит свое будущее на фундаменте лицемерия. Если же уйдет с актерами, то ему придется идти вслепую, балансируя на краю бездны, но он получит свободу. К утру он пришел к окончательному и бесповоротному заключению, что богословская наука доктора Пеккерта напоминает Вавилонскую башню, и где-то в девять утра, ни с кем не прощаясь, оседлал своего осла и уехал.

Пеккерт подумал, что мальчик отправился в Баутцен. Он написал письмо пастору Якобу Фюрстенау, прося, чтобы тот привез Кобера-сына в семинарию, где он был первым учеником. Доктор был готов простить юноше его не слишком вежливый поступок, но когда он узнал от пастора, что Бальтазар не показывался в своем родном городишке, он не на шутку встревожился и доложил о происшествии ректору. Последний сделал ему выговор за отсутствие должного надсмотра в его учебном заведении и приказал организовать поиски, хотя после бегства печатника он не возлагал особых надежд на сноровку своих полицейских.

Между тем Бальтазар, выехав из Дрездена, направился к развилке, откуда дороги уходили на Мейсен и на Фрейберг. Как научил его Паппагалло, он расшифровал знаки, начертанные на обратной стороне креста, что возвышался здесь, как и на всех прочих развилках, и поехал дальше по дороге, уходящей по направлению к Фрейбергу. А когда он прибыл в городишко, придорожный крест таким же образом сообщил ему, что дальше следует направиться в Линбах, где к своему великому изумлению он узнал вывеску трактира, описанную ему Паппагалло; на ней был изображен белый Гусь и Рашпер. Он привязал осла у двери и вошел. Это была почти убогая харчевня; за одним из столов о чем-то громко спорили несколько выпивох, а женщина без определенного возраста, сидящая возле самого очага, где вокруг большого чугунка весело гудело жаркое пламя, казалось, застыла в вечном ожидании.

– Что тебе здесь надо, малыш? – спросил мужчина, разносивший пиво в больших оловянных кружках.

– Жилье, – ответил ему Бальтазар.

– А чем ты нам заплатишь, парень? – продолжал расспрашивать трактирщик, видимо, весьма удивленный.

– Деньгами из своего заработка, – лаконично объяснил ему Бальтазар.

Трактирщик поставил кружки на стол, быстро подошел к юноше и, перейдя на шепот, спросил:

– А кого ты знаешь?

– Паппагалло.

– Следуй за мной в комнату, – сказал трактирщик, и когда они туда вошли, воскликнул: – Клянусь Иисусом Христом, да ведь ты еще совсем юн, чтобы быть вестником!

Но от этого его объятия, в которых он сжал юношу, не были менее крепки.

– Я сирота, – объяснил наш друг и рассказал, при каких обстоятельствах странствующие актеры так по-братски приняли его в свой круг.

– Ты меня извини, – сказал трактирщик, – но приходится быть осторожным. Эти тупые блюстители мертвой догмы рыскают повсюду, а ты еще так молод!

– Вам что-то известно о том, где сейчас Паппагалло, Роза и вся их труппа? – спросил Бальтазар.

Этого трактирщик сказать ему точно не мог, но знал, что они давали представления в Глаушау, откуда продолжили свое путешествие дальше на юг. А пока он посоветовал своему гостю хорошо пообедать и всласть отоспаться. Завтра они попытаются что-то узнать. И Бальтазар послушался доброго совета. Он наелся за четверых и погрузился в такой глубокий сон, что проснулся только через двенадцать часов, когда трактирщик предложил отвезти его в Плауэн, где происходила большая ярмарка. Осла они привяжут к повозке. Так и сделали.

По дороге они встречали похоронные процессии и видели, как полыхают костры. В этих краях эпидемия также косила, не разбирая, людей и животных. Однако жизнь продолжалась, как будто смерть была ей не соперницей, а подругой. Они шли вдвоем, рука об руку, – одна сеяла, другая собирала жатву. Пасторы призывали: «Готовьте ваши души! Земная жизнь – это лишь кратковременное прозябание в юдоли слез!» Именно такую картину и нарисовала труппа Паппагалло, когда несколько дней назад давала здесь представление. Два актера, переодетые в женщин, изображали близнецов Mors и Vita,[2]2
  Смерть и жизнь (лат.).


[Закрыть] что очень позабавило трактирщика. Он все еще хохотал, когда оставил Бальтазара и его осла возле ярмарки.

На обратной стороне креста, стоявшего на развилке дорог в Плауэне, вестникам рекомендовалось ехать дальше в направлении на Кобург. Наш друг колебался в течение нескольких минут. Разве не говорили, что в Кобурге у власти остались паписты? И тогда он услышал тоненький голосок Гаспара, который ему говорил: «Настоящий вестник не должен останавливаться перед различиями в вероисповедании, под которыми на самом деле прячутся другие интересы. Вперед, к парафии святого Маврикия!»

«Увы! – сказал Бальтазар. – Что ты можешь знать об этих вестниках, ты, который умер, еще не научившись читать?»

«Мой дорогой брат, с тех пор я имел уйму времени, чтобы подучиться. Неужели ты полагаешь, что мы, осиянные светом Божиим, остаемся невежественными? Отправляйся в Кобург».

– В таком случае – на Кобург! – решил Бальтазар и вскочил на осла.

Путешествие по этой местности начинало нравиться ему и было для него настоящим развлечением. Оно напоминало ему те скитания души, о которых рассказывает святой Ансельм, «похожие на странствования человека, ищущего себе друга. Душа, которая замыкается в самой себе, не пребывает в безопасности, как ей, возможно, кажется. Она чахнет. И наоборот, душа, которая бродит и ищет, всегда бодрствует и поэтому готова к моменту своего великого пробуждения, каковое есть встреча с благодатью. Лучше какое-то время блуждать без определенной цели, чем пребывать в неподвижности. Летающая птица переносится ветром Духа. Птица неподвижная обречена умереть. Идите по дороге, потому что нет дороги, если вы по ней не идете».

И Бальтазар отправился в дорогу и передвигался по ней так быстро, что к вечеру следующего дня был уже в Кобурге. Однако, сколько он ни оглядывался по сторонам, он нигде не увидел вывески с Гусем и Рашпером. Он уже начал спрашивать себя, где ему устроиться на ночлег, когда вдруг вспомнил, что Гаспар назвал ему парафию святого Маврикия. Высокая колокольня этой церкви возвышалась над крышами. Вскоре он уже был возле паперти, где уличный торговец, окруженный толпой зевак, зазывал прохожих, предлагая им кружева из Брюгге.

– А ты, малыш, который на осле, не купишь ли чего у старого фламандца?

Бальтазар слез с осла, но не остановился, а обошел вокруг церкви и, поскольку уже стемнело, вернулся к паперти и сел на ступеньке, возле ноги святого Иакова.

– Ты кого-то ждешь? – спросил торговец, подходя к нему с фонарем. – Ты слишком юн, чтобы бродить ночью по улицам. Твои родители живут не здесь?

Бальтазар объяснил, что он сирота и разыскивает своих друзей, актеров, которые должны быть где-то поблизости.

– Послушай-ка, – сказал этот человек, – завтра ты их) без сомнения, найдешь, а сегодня пойдем со мной. Я знаю здесь одно место, где тебя пустят переночевать. Было бы не по-христиански оставить тебя на улице. Тем более, что времена сейчас плохие и схватить тяжелую лихорадку ничего не стоит.

Они долго петляли какими-то узкими улочками, потом вошли под навес, постучались в дверь и оказались в зале, где горели свечи и был накрыт большой стол.

– Кто это? – спросил дюжий парень, одетый в какую-то шкуру.

– Заблудившийся мальчишка, которого я подобрал у церкви святого Маврикия, – ответил торговец. – Скажи матери, что я за него уплачу.

Великан что-то проворчал себе в бороду, усаживаясь перед тарелкой.

– Здесь столько сыщиков рыскают, что лучше не связываться с незнакомыми людьми.

– Он разыскивает Паппагалло… – небрежно бросил фламандец.

– Паппагалло? – Великан одним прыжком вскочил на ноги. – Что ты сказал, торговец? Кто разыскивает Паппагалло?

– Я, – отвечал Бальтазар, став между двумя мужчинами.

– И что тебе известно о Паппагалло? – спросил великан, понизив свой могучий голос.

– Рыжий лис вертит хвостом, я с ним хорошо знаком, – процитировал юноша и тотчас же, к его удивлению, медведь расхохотался, хлопая себя по ляжкам.

– Они уже берут к себе грудных младенцев! – воскликнул он и, подхватив Бальтазара под мышки, поднял его на уровень своего лица и поцеловал ритуальным поцелуем вестников, после чего позвал: – Мать! Мать! Иди посмотри, кто к нам пожаловал!

Вошла женщина лет пятидесяти в сопровождении двух братьев.

– Замолчи, горлан, здесь слышно только тебя.

– Приветствуй мать, – сказал торговец.

Бальтазар поклонился, как учил его Паппагалло, – с подскоком.

– Откуда ты приехал? – спросила мать.

– Из Дрездена, где я учил богословие в семинарии доктора Пеккерта.

– А прочему ты оттуда уехал?

Казалось, ее взгляд улавливал малейшее движение век мальчика.

– Из-за печатника, которого ректор Франкенберг хотел приговорить к сожжению на костре… Я помог ему бежать из семинарии, где он прятался.

Изумление отразилось на всех лицах.

– Сколько тебе лет? – спросила мать.

– Скоро пятнадцать, – отвечал Бальтазар.

– Значит, мой юный друг, – сказала женщина, наклоняясь к нему, – ты тот самый юноша, о котором рассказывал нам Валентин. Это ты похитил у привратника ключ от ворот. Как видишь, мы тебя уже знаем. Добро пожаловать в этот дом. А ты, горлан, собери-ка всех. Мы отпразднуем прибытие этого нового брата, как положено!

И в свою очередь она поцеловала Бальтазара троекратным поцелуем, потом распорядилась, чтобы его осла отвели в конюшню, вытерли его там соломой и поскребли чесалкой, пусть и он примет участие во всеобщем веселии, как вполне того заслужил.